СЕМЬ ИСКУССТВ

Вспоминается сцена из похода-марш-броска нашего курса под руководством подполковника Берёзкина по местам боевой славы осенью 1973 года близ Истры, когда группка певцов в лице Гриши Когана, Саши Гершикова, Олега Немцова и других затянули гнусавыми голосами знаменитую арию Магдалины «Я не знаю, как его любить» на чистом английском языке. Контраст ситуации был бесподобен. Подполковник Берёзкин заявил, что будущим советским офицерам не к лицу такая слезливая лирика.

Aлексей Ушмаев

ПАМЯТЬ О ЧУДНОМ МГНОВЕНИИ^[1]

(продолжение. Начало в № 8/2023 и сл.)

Моим друзьям посвящаю, Берлин, 1985—2011

РОЖДЕНИЕ ЮНОГО МЕЛОМАНА

В последние дни декабря уходящего 1973 года свершились две мои давнишние мечты. Я получил «добро» от матери на покупку «настоящей» гитары и магнитофона. Аппетиты пришлось, конечно, заглушить, ведь жили мы тогда очень скромно — система коридорная. Но все равно этими вещами очень гордился. Гитару (правда, не электро-) удалось купить настоящую чешскую в ГУМе за сорок рублей. Она до сих пор украшает мою берлинскую квартиру как дорогая реликвия. Эта «бандура» много бы рассказала, умей она говорить. После покупки я ее тут же украсил модными переводными картинками с сексуальными мордашками девушек, которые прислал мне брат из ГДР, где он оказался на службе в армии.

Что касается магнитофона, тогда особого выбора не было, а именно: только низкопробные «Яуза» и «Комета», и, конечно же, еще монофонические. О фирменном аппарате типа «Соньки» или «Грундига» не могло быть и речи. Я даже эти названия тогда не знал. В универмаг в Кузьминках, куда мы пришли со школьным другом Иваном Антоновым, как раз завезли новые ленинградские «Астра-205». Иван слыл знатоком в технике. Кроме того, продавец, какой-то хмырь, был его знакомым. Тогда считалось очень важным иметь знакомых продавцов в магазинах электроники, и не только (вспоминается персонаж из фильма Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля», которого блестяще сыграл Андрей Миронов).

После двух-трех каверзных технических вопросов, что-то там про магнитофонные головки и высокие частоты, выбор не заставил себя долго ждать. Я стал гордым владельцем двух магнитофонных кассет фирмы «Свема» и новенькой «Астры», которую мы с Иваном тут же и обмыли. Сразу возникла проблема: где достать пластинки или хотя бы записи? Хотелось побыстрее испытать аппарат в деле. У Титана был школьный друг Сережа Неволин, у которого якобы было много модных дисков и супервертушка (проигрыватель). К нему-то мы с новеньким магом и собрались на следующий день. Серега оказался рубахой-парнем и большим по тем временам фанатом роки поп-музыки, Юный меломан, который первым, пожалуй, встретился на моем пути. О музыке он мог

говорить часами в неослабевающем экстазе. Подкупала его высокая интеллигентность, светские манеры и чувство не примитивного юмора. Этакий тип советского аристократа.

Самые страшные ругательные слова в его лексиконе были: елки-палки, хрен и яйца. Его окружение оказалось также в высшей степени привлекательным и изящным. Как правило, это были красавицы-студентки из интеллигентных семей и престижных столичных вузов, не чета моему кругу… Впоследствии мы с Женькой долго поддерживали с Серегой контакт и были непременными гостями почти на всех его днях рождения в конце сентября каждого года, хотя при этом так никого там и не «сняли».

В тот первый вечер, несмотря на скромность Сережиной коллекции пластинок (в основном «демократы», то есть всякие там венгры, поляки…), я все же остался доволен. Почин сделан. С удовольствием записал битловский Revolver, очень редкую пластинку John Lennon & Plastic Ono Band вместе с Mother, а также известную тогда венгерскую группу Illes. По рассказам Сережи, Abbey Road, к сожалению, недавно уплыл (читай: был продан), так как ему нужны были зимние сапоги за шестьдесят рублей.

Это была моя первая осмысленная встреча с миром поп-музыки. Я начал собирать записи. Конечно, ни о какой системе не могло быть и речи. Записывал все, что попадалось. Писал много с радио. Как я уже упоминал, была передача по воскресеньям «На всех широтах», а также «Запишите на ваши магнитофоны», с неповторимым ведущим Виктором Татарским. Она начиналась в три пополудни с незабываемых позывных из песенки «Винчестерский собор» (Winchester cathedral) какой-то малоизвестной английской группешки.

Каждый раз, прильнув к радио, мы нетерпеливо ждали новинок западной музыки. Конечно, передача была настолько зацензурирована, что настоящие хиты прорывались очень редко. Как это ни скандально, но, например, за всю историю существования этой передачи не прокрутили ни разу ни Deep Purple, ни Black Sabbath, ни Led Zeppelin. В основном это был уровень Middle of the Road или ABBA. Звучали, конечно, и «демократы» из соцлагеря типа Дина Рида и Карела Готта. Но все-таки мы жадно ее слушали!..

Альтернативой были «Голос Америки», «БиБиСи» или какие-нибудь пираты-хулиганы. Но поскольку их всегда глушили, качество записи было просто отвратительным, и даже при дефиците хорошей музыки не было никакого кайфа их потом слушать.

Примерно в это время произошло знакомство с шедевром рок-музыки, ознаменовавшим новое направление в этом жанре: рок-оперой Тима Райса и Эндрю Ллойда Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда» (“Jesus Christ — Super Star”) на библейскую тематику. Это творение имело оглушительный успех, не в последнюю очередь благодаря участию в рок-опере певца группы Deep Purple Яна Гиллана в главной роли Иисуса. Удивительно, что запись в студии МСА Records была сделана еще в октябре 1970 года (по легенде, всего за два вечера). Но как долго этот шедевр добирался до Страны Советов! В Москве настоящий бум начался лишь в конце 1973 года. Это был, действительно, аншлаг того времени. Цены на черном рынке подскочили до небывалой величины. За «родную» пластинку (двойной альбом — 2LP) со всеми делами (плакатами и вкладышами) просили сто пятьдесят рублей — деньги фантастические по тем временам! Бойко шла перезапись на магнитофоны. Считалось дурным тоном не иметь этой записи в коллекции меломана.

Конечно, достать пластинку с нашими более чем скромными финансами было невозможно, и мы довольствовались лишь третьесортными копиями: по пять раз переписанными магнитофонными записями. Мы даже толком не знали, как выглядит оригинальная обложка альбома. Говорили, что студент Сергей Чувпило приносил на факультет «Иисуса» и предлагал его в обмен на «Хипы»[2]. Но мне не посчастливилось быть при этом «явлении Христа народу».

Одновременно появились многочисленные переводы либретто. Несмотря на некоторую туманность содержания (или плохой перевод?) текст для советской молодежи оказался весьма любопытным. В силу атеистического воспитания нам были непонятны некоторые библейские выражения, например, слова Иуды:

«Мой разум прояснился — теперь-то я знаю, куда мы все скоро попадем…»[3]

Появилась и издевательская интерпретация лейтмотива оперы:

Наш Ильич, наш Ильич, Наш дорогой Леонид Ильич…

На мотив и ритм:

Jesus Christ Super Star Who аre you?

What have you say…

Вспоминается сцена из похода-марш-броска нашего курса под руководством подполковника Берёзкина по местам боевой славы осенью 1973 года близ Истры, когда группка певцов в лице Гриши Когана, Саши Гершикова, Олега Немцова и других затянули гнусавыми голосами знаменитую арию Магдалины «Я не знаю, как его любить» на чистом английском языке. Контраст ситуации был бесподобен. Подполковник Берёзкин заявил, что будущим советским офицерам не к лицу такая слезливая лирика. Впрочем, он, кажется, не понял, откуда взялась эта песня. И приказал ребятам громко орать: «Смело, товарищи, в ногу!».

Несколько позже появились различные варианты с разными исполнителями, был сделан одноименный фильм и soundtrek (звуковая дорожка) к нему. Но первый вариант с Яном Гилланом остался непревзойденным, и практически только он на «комке»[4] и ценился. Первым вопросом при покупке «Христа» обычно было: «С Гилланом?». При отрицательном ответе торг, как правило, оканчивался.

Интерес к опере продержался около двух лет, но впоследствии она была незаслуженно забыта.

В то время начала делать первые робкие шаги и отечественная рок-музыка, точнее, эстрада с элементами рока. Особой популярностью у молодежи пользовались «Песняры», «Ариэль», «Веселые ребята» и «Самоцветы» с хитами вроде «Увезу тебя я в тундру». Большой успех сопутствовал вышедшей тогда гибкой пластинке малоизвестной группы «Цветы» с записью «Звездочка».

На неофициальной сцене все громче заявляли о себе ансамбли типа «Рубиновая атака», «Машина времени», «Високосное лето». Почти в каждой школе, в институте, в каждом клубе был свой бэнд или, как тогда называли, ансамбль. На танцах фигачили вовсю жалкие копии (covers) известных тогда хитов: Yellow River и Venus, чей легендарный рефрен «She’s got it! Yeah, baby, she’s got it» («Она крутая! О, детка, она такая») на русском языке почему-то звучал как «Шизгарен, о-о-о бэби, шизгара» (потому-то и песню советский народ любовно окрестил «Шизгара»). Наверное, потому, что очаровательная, с зажигательным голосом и пылкой кровью, Маришка Вереш, солистка группы Shocking Blue, была не «холодной» голландкой, а дочерью венгерского цыгана и русской француженки, певшая с детства в цыганском ансамбле отца.

Появились на фирме «Мелодия» и первые лицензионные (если их так можно назвать) пластинки «Криденс», «Би Джиз», «Битлз»… Это были, как правило, маленькие гибкие сорокапятки[5] отвратительного качества. Но все-таки первые ласточки…

Следует заметить, что моя страсть к музыке отрицательно сказалась на учебе. С трудом давались зачеты, с большим напрягом сдал зимнюю сессию, едва не залетев на «квантах». Охота за поп-музыкой по всей Москве, запись, попытки перевода текста — на это уходила уйма времени. Я завел толстый альбом, где все дотошно записывал: название группы, диска, песен и т. д. В конце концов, получился довольно увесистый талмуд, который до сих пор у меня хранится как ценная реликвия. А, кроме того, само слушание музыки требовало особого внимания. Тогда это был ритуал, не то, что сейчас, когда слушаешь ее, как правило, попутно, как фон, только в машине или при уборке квартиры.

Раньше рок и поп-музыка были твердой звонкой «монетой», а сегодня это особо никому не нужные, девальвированные «фантики». То же стало и с носителями музыки — кассетами, пластинками, CD и даже музыкальными DVD. А рынок просто завален и аудио-, и видеозаписями концертов. Да если бы раньше мне кто-то предложил посмотреть концерт «Пинк Флойда» или «Пёпл» даже на низкопробной видеокассете, я, во-первых, не поверил бы, а во-вторых, сорвался бы в любой час дня или ночи в любой конец Москвы, и даже за приличные бабки…

МАЛЕНЬКИЕ РАДОСТИ СТУДЕНЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Новый 1974-й опять встречали в студенческом общежитии на Ломоносовском проспекте. Все очень напоминало прошлый Новый год, и празднование прошло без особых приключений.

После зимней сессии не мешало бы немного и расслабиться. Особенно тяжело дались «кванты», от которых я совсем одурел — эти волновые уравнения Шрёдингера и принцип неопределенности Гейзенберга (напоминающий высказывание Конфуция: «Очень трудно поймать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет»). Мне с трудом натянули четыре балла, и я остался очень доволен.

Как всегда, из головы Титана всплыл очередной «авантюрный» план. Предлагалось идти по Карелии на лыжах к какому-то заброшенному в бесконечных просторах пруду и жить на каком-то острове в избушке рыбаков. Очень мило. Весь план операции, необходимые самодельные карты и полезные советы Женькой были уже разнюханы у каких-то горе-туристов. Оставалось лишь завербовать попутчиков и поскорее приступить к сборам. С восторгом приняли это предложение Саша Шульц, большой мастер лыжни по пересеченной местности, и заядлая лыжница-туристка, к слову сказать, очень «хороший дэвушка» Люда Васильева, любовно названная нами Медведицей (а мы, соответственно, стали ее «медвежатами»). Итак, обычные два часа на сборы, проверка надежности лыжных креплений, наличие бахил, двуручная пила, валенки, топор против медведей, спиртное, рыболовные хитрости — все, кажется, на месте.

Ярославский  вокзал. Медленно трогает скорый «Москва — Мурманск». Невольно приходит в голову мысль: наверное, ехать зимой, в январе, в направлении Северного полюса достаточно бредовая идея. Но, несмотря на столь поздний час и трескучий мороз, настроение у всех бодрое и веселое…

Не буду утомлять читателя — обыденное описание красот Карелии никогда не было моей сильной стороной. Природу надо видеть, а не описывать. Быстро пролетела неделя, и мы вернулись в родную Москву, снова полные сил и энтузиазма, готовые познавать науки и новинки поп-музыки. Такой контраст и перемена мест даже на одну неделю всегда творят чудеса.

Вторая половина третьего курса прошла довольно тихо и бесцветно. Единственным крупным событием можно, пожалуй, назвать приход из «академки»[6] в нашу 310-ю группу Павла Мелёхина (Павлик, или Пахан, как мы его быстро окрестили), который впоследствии станет нашим большим другом. Но это все будет потом. Появились какие-то новые скучные предметы: химическая технология, строение молекул, химическая кинетика. Я по-прежнему активно интересовался электрохимией, правда, без особого успеха. Уж очень меня «достала» эта супер-чистота: для проведения экспериментов необходимо частое мытье ног и смена нижнего белья, а стиральные машины тогда еще были большой роскошью. Да к тому же эта подлая ртуть! У меня не было абсолютно никакого энтузиазма подцепить синдром «бешеного шляпника»[7].

Все попытки найти контакты с любителями поп-музыки не увенчались успехом. Моя коллекция записей росла очень медленно. В основном за счет воскресных передач «Запишите на ваши магнитофоны». Но эта информация была крайне скудна. А тем временем 1973–74 годы были поистине «золотыми» на события в мире рок-музыки.

Вот несколько примеров:

— дебют и начало карьеры ABBA с Waterloo на Евровидении,

— малоизвестная тогда еще группёшка из Австралии AC/DC заявляет о себе,

— Queen с первым альбомом и первым суперхитом Killer Queen,

— малоизвестные братья Рон и Рассел Мел и группа Sparks с альбомом Propaganda,

— феноменальный успех Pink Floyd с The Dark Side of the Moon,

— немного уже потускнели Deep Purple и новый альбом Burn,

— Black Sabbath и бесподобный «Sabbath Bloody Sabbath»,

— яркий, сочный Nazareth с “RazАmaNaz” и “Rampant”,

— в зените своей славы “Sweet” и их “Funny Adams”,

— шотландский соловей Rod Stewart распелся не на шутку,

— маленькая и зажигающая Suzi Quatro, и т. д. и т. п.

Конечно, мы ничего о них почти не знали. Все это пришло позже, значительно позже. Ведь этим носителям западной культуры пришлось «преодолевать» железный занавес…

Одиннадцатого мая 1974-го, в субботу, состоялся очередной День химика. Но я с трудом припоминаю подробности, хотя чествовался тогда самый-самый агрессивный и зловещий элемент № 9 — Его Величество Фтор, или Флюор, самый что ни на есть неметалл. Наверняка были какие-нибудь страсти-мордасти и море пиротехники и взрывов, которые тогда еще приветствовались. Жаль, не осталось у меня никаких фото и видеодокументов.

Из разговоров с Игорем Осиповым мы узнали, что по комсомольской путевке формируется стройотряд на экзотичный и загадочный остров Сахалин: ремонтировать бывшую японскую железную дорогу, а сам он едет в качестве комиссара. Естественно, попасть в этот отряд было непросто, а точнее, невозможно, но мы с Титаном использовали «блат» в лице Игоря. Еще бы! Съездить на другой край света на халяву, да еще и заработать бабки — мечта любого студента.

Но предварительно нужно было досрочно сдать все экзамены и пройти трехнедельную практику по химической технологии на каком-нибудь «свечном заводике»[8]. Все требуемые зачеты и экзамены были без особых усилий сданы — сказывался опыт и мастерство alter Hase[9]. Оставался последний рубеж: экзамен по химической технологии (странный предмет, который мало кто любил). Время поджимало. На подготовку оставалось два дня, а невыученного материала — море. Нужно было знать хотя бы поверхностно около пятидесяти основных производств, включая производство спирта и серной кислоты, не говоря уж о многочисленных аппаратах, змеевиках с конусом и прочих устройствах.

В первый день не удалось выполнить и половину намеченного плана. Оставался последний день. С мрачными предчувствиями я начал судорожно зубрить с самого утра. Каждому производству мог уделить минут десять, не больше. Наступил жесткий Zeitnot[10]. И вдруг в разгар титанической работы звонок в дверь. Открываю. О боже! Вовка Могучих (школьное прозвище — Богдан), мой школьный приятель, вернулся из армии! Стоит — похудевший, небритый, но явно возмужавший. Противоречивые чувства охватили меня. С одной стороны, огромная радость встречи, жажда услышать голос друга и говорить, говорить с ним до бесконечности. А с другой — подсознательный панический страх перед последним экзаменом. «Эх, как пить дать завтра завалю», — судорожно проносилось в голове. Но я не мог в первые же минуты показать Вовке мою слабость и поскакал в магазин. Бутылки сухача оказалось маловато для встречи такого ранга. Побежали за второй. Потом добрались до матушкиных запасов самогонки, припрятанной на черный день. Вдруг пропал страх и стадо легко и свободно. Захотелось петь и дико плясать рок-н-ролл. Магнитофон искаженно ревел на все свои четыре ватта. С гордостью были представлены все мои записи неискушенному уху армейца и прошли «на ура». Особенно он завелся под венгерский Illes («венгерские битлы»).

Незаметно подкрадывался вечер, а с ним и утро завтрашнего дня — дня расплаты за все «хорошее». Вообще в этом мире нужно за все платить, халява случается крайне редко. Тепло попрощавшись, Вовка побежал к Любе Цветковой в Печатники — продолжать праздновать свое возвращение, а я снова остался наедине со своими учебниками и конспектами. Но дальше зубрить был уже не в состоянии, и со словами «утро вечера мудренее» отправился, предварительно почистив зубы мудрости, в койку. Всю ночь мне снились мрачные картины и кошмары. Проснулся весь мокрый, в холодном поту — от кошмара, в котором собаки лизали мое лицо. Все тело колотило от fever[11]. От кружечки огуречного рассола полегчало, но ненадолго. Пора было собираться на страшный суд под названием «Химическая технология».

При выходе из метро «Университет» меня просто ослепило прекрасное майское утро. Яркий солнечный свет радостно извергался мощными потоками на главное здание МГУ. Университетские сады и аллеи благоухали. Белый цвет яблонь, желтое море бесноватых одуванчиков. Все кругом жужжало и издавало пьянящий аромат. Если бы не характерный синдром дискомфорта, который всегда появляется перед экзаменом, то я чувствовал бы себя абсолютно happy-go-lucky![12]

У двери экзаменационной комнаты меня кто-то подтолкнул, как барана на бойню, но я заартачился и уперся рогом. И очень мудро сделал. Бывают минуты, когда особенно остро чувствуешь опасность. И, действительно, интуиция не подвела. Видимо, после бурно проведенного вечера из головы неожиданно все вылетело, и я превратился в молодого пациента-альцгеймериста. Абсолютная пустота, или, как говорят, «голый Вася» — полный black out[13]. Даже те обрывочные клочки знаний, которые я пытался собрать воедино, безвозвратно расползлись и затерялись в лабиринтах левого полушария моего мозга.

Необходимо было собраться с мыслями и хотя бы еще раз пробежать глазами конспект. («Дуб, конспект есть? Горю!»[14]). С видом слегка помешанного отскочил я от опасной двери, которая затягивала, как поток Ниагары, и оказался на «воле». Выбрав укромную скамеечку, утопавшую в белом цвету яблонь, принялся судорожно листать конспект. И чудо! Это, действительно, здорово помогло. Прошло около часа, и в голове снова стал просматриваться какой-то порядок. Кто-то крикнул: Иди, ты уже последний!

Я смело вошел, терять уже было нечего. Взял билет номер три, а «при нем» вопросы: что-то там про уравнение Бернулли для ламинарного потока, а также вулканизация изделия № 2 (резина)[15], и сел готовиться. Почти все экзаменаторы уже освободились и нетерпеливо посматривали на меня. Особенно хищно — доцент Г. Ф. Бебих. Я не стал искушать судьбу и сам выбрал себе экзаменатора — преподавателя Л. В. Кубасову, которая вела семинары в нашей 310-й группе, и которой я почему-то симпатизировал. Все получилось чрезвычайно удачно. Она недолго меня мучила и, задав напоследок странный вопрос: «Можно ли гладить капроновые чулки?» (я, кажется, ответил, что нет), отпустила с миром и отметкой «отлично» в зачетке. Вот это был экстаз! На это я никак не рассчитывал…

Яркое солнце, синева над головой, легкий ветерок навстречу, начало лета, все экзамены позади, через три недели путешествие на загадочный Сахалин, вечером встреча, уже без тормозов, с Вовкой в пивбаре на «Рязанском проспекте» с двумя чувихами. Что нужно еще для полного счастья? Я летел как на крыльях, как королевич, обратно в направлении метро «Университет» и насвистывал I Can’t Get No Satisfaction.

Вскоре начиналась трехнедельная производственная практика на Угрешке на НИИХУЯ — Научно-исследовательском институте химии удобрений и ядохимикатов. Но это было, скорее, развлечение, чем работа. Начинали мы в десять и полчаса пили молоко, которое получали за вредность. Потом шли в актовый зал, где играли в теннис или бильярд. Далее обед, получасовая экскурсия по производственным цехам, где получали фосфор и варили фосфорную кислоту, и снова актовый зал. В три часа — по домам. Руководители практики посматривали на нас глазами Аргуса[16], но ничего поделать не могли. В конце практики нужно было написать отчет, точнее, переписать технологический процесс производства, что не составляло особого труда.

Тем не менее, мы смогли и прославить эту организацию, носящее такое звучное имя. Дело в том, что в местной футбольной команде не хватало звезд первой величины. Спонсоров (типа Абрамовича) тогда еще не было, да и вообще такого слова мы не знали. Команда НИИХУЯ постоянно плелась в конце турнирной таблицы. Предложив свои услуги, которые с радостью были приняты, мы получили форму с престижным «трилистником» (логотип «Адидаса») и эмблемой НИИХУЯ.

Нас посадили в персональный автобус и повезли на стадион «Энергия», что находился в родных Печатниках. Ударную тройку возглавили Сорокин Сергей, Женька Титан и мой школьный товарищ Иван Антонов, который любезно согласился принять участие в этом матче. Соперник из южнопортового «Метеора» оказался не из легких. Этакие жлобы в красных трусах.

И вот судья Бидо[17] («Станкоагрегат») дает свисток: игра началась. Сразу же шквал атак противника. Видно сразу — они шутить не любят. Наш вратарь безнадежно махнул рукой и сплюнул: дескать, оттягиваемся в глухую защиту и как-нибудь отсидимся. В нападении ловить все равно нечего. Вдруг молниеносная передача вразрез между двумя ошалевшими защитниками «Метеора», и Иван Антонов один на один с вратарем. Хладнокровный удар в нижний дальний угол. Гол!!! Ничего не скажешь, все было очень красиво. А кто же автор этого великолепного паса? Ну конечно же, это Сергей Сорокин (Серый), комсорг команды, капитан сборной, призер ГТО, будущий лейтенант запаса, будущий кандидат пед. наук, семьянин, советский, чистый, как кристалл, и вообще отличный парень. Какое чутье, какое видение поля! Слышны слова раздражения и недовольства во вражеском стане, обрывки грубых матеренных слов. Судья Бидо делает замечание. Мяч снова в центре поля. Защита с трудом разряжает атмосферу. Мяч попадает к Сорокину, и снова все повторяется с удивительным совершенством. Иван увеличивает разрыв. Дуэт «Антонов — Сорокин» функционировал безотказно: еще три раза (!) обезумевший голкипер «Метеора» доставал мяч из сетки ворот. Было такое ощущение, что эти двое играли всю жизнь вместе. С ошеломляющим результатом окончился этот незабываемый матч. Все поздравляли Сергея и Ивана. С ними был подписан контракт на следующие игры. Получив гонорар в размере десять рублей, отправились веселой гурьбой в ближайший пивбар.

Быстро пролетели три недели на научно-опытном заводе.

Успешно сделав отчет о практике, мы окончательно покончили с учебными делами, одновременно став и мастерами бильярдных дел. Великое путешествие на Сахалин стало зримой реальностью. Напоследок закатили очередной мужской банкет (девчонки или подружки были нам еще недоступны) со школьными друзьями Иваном, Степой и Вовкой, с непременным атрибутом — оперой «Иисус Христос — суперзвезда» под бутылку сухого. В дополнение к записи Иван (Вэн) мог уже неплохо бренчать некоторые арии и подпевать на английском. Он откуда-то притащил запиленный вдрызг диск «Саймон и Гарфункель» Bridge Over Troubled Water с классными песенками, в том числе и Mrs. Robinson, который мы с удовольствием прослушали. Впоследствии он стал моим любимым альбомом.

По радио «На всех широтах» прокрутили в тот день Seasons In the Sun неизвестного канадского певца Terry Jacks — типичный One Hit Wonder[18]. Иван мгновенно подобрал на гитаре мелодию и часто потом пел на вечеринках. Это была очень сентиментальная и печальная песенка со смертельным исходом героя.

…Goodbye my friend, it’s hard to die,
When all the birds are singing in the sky,
Now that the spring is in the air.
Pretty girls are everywhere.
Think of me and I’ll be there…
…Goodbye, Papa, please pray for me
I was the black sheep of the family
You tried to teach me right from wrong
Too much wine and too much song
Wonder how I got along

…Прощай, мой друг, так тяжко умирать, Когда птахи щебечут в вышине,
Когда воздух наполнен весной,
И повсюду много хорошеньких девушек.
Думай обо мне, и я буду рядом…
…Прощай, отец, пожалуйста, помолись за меня.
Я один был черной овцой в нашей семье.
Ты старался научить меня отличать хорошее от плохого.
Так много выпито вина и спето столько песен,
Я удивляюсь, как я мог так жить?…

Пройдет несколько лет, и нашего Ивана Антонова тоже не станет. Он неожиданно уйдет от нас, оставив о себе самые светлые воспоминания… У меня до сих пор накатываются слезы, когда слышу слова этой песни… Это ужасная несправедливость, когда сыновья умирают раньше своих отцов. Несмотря на трагичность ситуации, от этой песни исходит какой-то оптимизм. Поэтому она до сих пор остается одной из моих любимых песен, хотя роком здесь и не пахнет.

ДО ПРОЛИВА ЛАПЕРУЗА И ОБРАТНО

Тихий июньский вечер. На Центральном аэровокзале[19] на Ленинградском проспекте привычная суета. Объявляется регистрация пассажиров и оформление багажа на рейс 117
«Москва — Хабаровск». Да, были добрые времена, когда посадка на самолет была так же проста, как на теплоход. Никаких паспортов, никакого контроля, никаких террористов. Взволнованный Игорь Осипов, наш комиссар, обнимает на прощание плачущую молодую жену. Последние слова напутствия, клятвы верности, слезы расставания. Как-никак, а ведь улетать надо в «глубокую» Азию[20].
Вот мы сидим в уютном «Икарусе», который несет нас в аэропорт «Домодедово». А еще через час с небольшим суперлайнер советского аэрофлота Ил-62 плавно набирает высоту и устремляется прямо на восток, навстречу утренней заре. С удивительной быстротой уходит ночь, и вот в первых лучах солнца появляются внизу очертания необъятных просторов Восточной Сибири. Маленьким с высоты одиннадцать тысяч метров, как на географической карте, проплывает Байкал. Потом могучий Амур с его многочисленными притоками.
Проскочив за восемь часов летного времени почти все временны´е зоны, к обеду следующего дня оказались в Хабаровске. Город на Амуре тепло встретил нас ярким летним солнцем, но мы валились от усталости. Сказывался так называемый Jetlag — разница во времени около восьми часов. Цель нашего путешествия — остров Сахалин, но улететь в тот день не удалось. Впереди оставались целые сутки для знакомства с городом. Сонной походкой побродили по главным улицам, полюбовались красотой могучего Амура. Потом ночлег в какой-то общаге, и на следующий день мы благополучно вылетели на стареньком АН-10 в направлении Сахалина.
Успешно преодолев Татарский пролив, приземлились на каком-то заброшенном аэродроме на севере острова, в районе городка Тымовск. Вот мы, наконец, на «земле обетованной»… Собрав свои скромные пожитки, двинулись в наш будущий лагерь — два просторных барака и кое-как сбитая из досок столовая с кухней. Рядом маленький поселок геологов и крошечная железнодорожная станция Лонгари (с многообещающим названием, в переводе с нивхского, «река форели» — икра!). Сама железная дорога была необычной ширины (что-то среднее между нормальной и узкоколейкой) и в плачевном состоянии. Нам предстояло отремонтировать участок около двадцати километров. Легко сказать «отремонтировать» — мы даже не знали толком, как это делается, а требовалось заменить старые шпалы, поднять и отрихтовать (выпрямить) путь, сделать подсыпку насыпи и т. д.
Тот, кто когда-нибудь занимался этим делом, знает, насколько трудоемкая и каторжная эта работа. То зной до 35°, духота и влажность, то ураганный ветер с океана и холодный дождь. Для нас, нежных москвичей-студентов, это была настоящая борьба с собой. Работали до изнеможения. Но все же, несмотря на трудности и лишения, это была возможность посмотреть своими глазами на экзотическую первозданную природу, проверить себя и друзей в экстремальной ситуации, испытать радость от результатов своего труда. Это те ценности, которые нельзя найти в цивилизованном студенческом быте, и поэтому они бесценны. Пожалуй, никто из нас не пожалел, что ввязался в эту «авантюру».

Много времени прошло с тех пор. Надеюсь, что поезда также еще мчатся по той дороге. Двадцать километров — вроде бы мелочь, поезд, минуя поселок Лонгари, проскакивает их за считанные минуты. Но мы помним каждый метр, каждую шпалу, каждый столб «нашей» дороги, которую буквально проползли на коленках, и не один раз. Она снилась нам по ночам.
Не знаю, доведется ли мне еще раз по ней проехать, но помнить буду ее всю жизнь.
Если сейчас подумать, то приходишь к мысли, что нам, поколению 60–70-х (причем на Западе тоже), круто повезло. Нам удалось пожить в промежуток относительной стабильности. Мы не видели ужасов войны и ее последствий, с одной стороны. С другой стороны, нас еще не пугали словами «глобальное потепление», «террористы», «антиглобалисты», «китайская опасность», «сексуальные меньшинства», «СПИД», «дикий капитализм в России» и т. п. Жизнь была относительно спокойна и понятна, ну, может быть, немного скучновата. Люди — более просты и дружелюбны, чем сегодня. Москва (и не только для меня, но и для всей страны) была своим, советским городом, который сегодня стал абсолютно чужим и непонятным. Кто сможет сейчас в этой стране, например, бесплатно слетать на Сахалин и обратно и при этом заработать неплохие деньги?
Удивительная, необъяснимая способность нашей памяти: самое неинтересное, рутинное, а также отчасти и трудное, быстро забывается, а остается что-то радостное, веселое, комическое, яркое, правда, в каком-то преображенном, приукрашенном виде. Поэтому нам и дорого ушедшее время.
Вроде бы, какая разношерстная команда собралась тогда на Сахалине — все разные — по возрасту, характеру. Во время работы срывались, были и свары, доходившие до драки. Но надо было видеть, сколько доброты и тепла было в нас уже потом, в Москве, на банкете, когда мы снова собрались все вместе. Какая-то неведомая сила объединила всех нас, когда мы прошли через трудности. А мелкие ссоры и обиды были давно забыты. Мы чувствовали себя, как одна большая семья. Я бы много отдал, чтобы спустя столько лет снова всем вместе собраться и вспомнить наши славные дела. К сожалению, это так нереально…
Жизнь по-своему распоряжается, и подчас, однажды встретившись, люди уже никогда больше не найдут и не увидят друг друга. Оглянитесь вокруг, и вы уже не найдете многих своих друзей и знакомых, которые когда-то были близко. В этом заложена глубокая метафизическая грусть нашей жизни, которая, к счастью, как правило, прорывается лишь изредка, заваленная повседневной суетой…
Про сахалинскую эпопею можно было бы написать отдельную повесть, в которой нашли бы достойное место мои товарищи. Интеллигентный Витя Задымов (Задумов), который вначале абсолютно не умел ругаться, но первое ругательное слово «я*цы» он произнес уже к середине срока, а потом прогрессировал и к концу осмелился говорить даже «су*а».

Оригинальный дуэт из института химфизики — Сапрыкин и Маврикин. Франт Балабин с радиохимии, доставленный в сахалинскую глубинку будто прямо с Бродвея. Тамм Никита, юниор основного Тамма (внук знаменитого нобелевского физика И. Е. Тамма), и бригадир Леша Пушин. Юра Снакин, и юный Лапа, и Шкварин, и многие, многие другие…
Про сахалинскую экзотику — громадные муравьи размером со спичечную коробку, белые и бурые медведи, трава в человеческий рост, обилие икры, рыбы и бывших зеков и проч., — не хочу повторять. Все это было не раз описано в специальной литературе. Единственно, что хотел бы сказать: если кто-то когда-то предложит вам поехать на Сахалин, , соглашайтесь, не раздумывая, бросая при этом все, что можно бросить (пить, работу, жену, детей и т.д.).

Возвращение. Едем в нумера купца Степанова[21] с цыганами! Возвратился я домой в последние дни августа с туго набитым кошельком (шутка ли, восемьсот пятьдесят тугриков!), трехлитровой банкой красной икры и неподъемным куском японского рельса — сувениром, которому матушка сразу нашла применение: использовала как гнет при засолке капусты. Кажется, эта штука до сих пор где-то валяется на старой квартире. Как я его тогда дотащил, можно сказать, от Японии до дома, до сих пор остается загадкой.
Первым делом позвонил Богдану. С неописуемым восторгом он встретил мое возвращение. Он успешно поступил в знаменитый МИИТ. Чем не повод отметить такое событие? Мое предложение сходить в пивбар на «Рязанский проспект» воспринялось на ура. По достоинству оценив пивко и поданных к нему омаров после долгих недель спартанской жизни на полу-обитаемом острове, мы славно поболтали о том о сем.
Вовка поведал интересную новость: некто Паша Макаров (он же Paul McCartney) выпустил со своими «Крыльями» (Wings) очень сильный альбом Band on the Run (до Москвы, он, как всегда, дошел с опозданием, только к сентябрю 1974-го, и кто утверждает, что держал эту пластинку в руках раньше сентября, пусть бросит в меня камень). Этот альбом остался, пожалуй, самым лучшим его произведением после распада Beatles. Один из боевиков этого альбома Mrs. Vandebilt Вовка ухитрился уже послушать в передаче «На всех широтах» и был в экстазе, разбудив во мне желание достать этот альбом за любые деньги.

После восьмого кувшинчика пива помутнел разум, и друзьям стало не по себе. Обычно в этом состоянии Владимир рвался кому-то звонить, предлагая встретиться.
Нервно хватался за свою записную книжку и начинал обзванивать всех доступных и недоступных особей женского пола. Выбор был небогат, в основном школьные подружки. На другом конце провода особого энтузиазма не было, и он, как правило, терпел фиаско, или кончались двушки (мобильная связь была тогда разве что у Брежнева, и то допотопная). Тогда Вова звучным голосом то ли адмирала, то ли пирата, идущего на абордаж, кричал: Едем к Степе!
У меня почему-то этот возглас ассоциировался с восклицанием:
— Едем в нумера купца Степанова с цыганами!..
Дальше все происходило довольно скучно и прозаично, как всегда. За несколько минут до закрытия магазина купили с боем какой-то низкопробный портвейн и поехали в Печатники к нашему школьному приятелю Косте Степанову. Скромно, без особого шума и без всяких девочек выпили и тихо разошлись…
Вот и кончилось лето. Уплыл в прошлое остров Сахалин. Снова первое сентября. 1974 год. Мы стали студентами четвертого курса и чувствуем себя уже королевичами!
Начинается самое интересное время.

(продолжение)

Примечания

[1] А. Ушмаев. «Память о чудном мгновении» В кн.: Alma mater, химфак МГУ, 1971-1976. Вспоминаем вместе [сборник том 1] / 2-е изд., доп. — Москва, CLUB PRINT, 2019, сс. 115-243.

[2] Uriah Heep — популярная английская рок-группа.

[3] Judas: «Му mind is clearer now — at last all too well, I can see where we all soon will be”

[4] Комок — место нелегального обмена и купли-продажи западных пластинок и других модных вещей типа джинсов, «гаммы» (жвачки), «постеров» (плакатов с фотографиями рок-групп).

[5] Сорокапятки (синглы) — пластинки с плотностью записи, рассчитанной на скорость вращения пластинки 45 оборотов в минуту.

[6] «Академка», или академический отпуск — пауза в учебном процессе, как правило, для молодых студенток, которые «залетели»: по неопытности были неосторожными.

[7] Выражение «безумный, как шляпник» (англ. «mad as a hatter»), давшее имя персонажу из книги Л. Кэрролла, пришло из 18–19 веков. Обработка ртутью придавала мягкость войлоку, из которого изготавливали шляпы. Поскольку в те времена шляпники не использовали химическую защиту, пары ртути вызвали отравление.

[8] Собственный «свечной заводик» — мечта отца Федора из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев». Расхожее ироничное выражение.

[9] Старый заяц (нем. alter Hase) — стреляный воробей, которого на мякине не проведешь.

[10] Die Zeitnot — цейтнот (нем. Zeit — время, и Not — нужда) — недостаток времени для обдумывания ходов в партии (шахматы, шашки или иная настольная игра), которое в официальных соревнованиях регламентируется.

[11] Fever (англ.) — лихорадка, страх перед чем-то.

[12] Нappy-go-lucky (англ.) — беззаботно, беспечно.

[13] Вlack out (англ.) — потеря сознания, амнезия, «отключка».

[14] Здесь и ниже цитаты из бешено популярного советского комедийного фильма «Операция “Ы” и другие приключения Шурика» (реж. Л. Гайдай).

[15] В СССР презервативы стыдливо называли «Резиновое изделие № 2».

[16] Аргус — в греческой мифологии всевидящее чудовище с множеством глаз, неусыпный страж, который охранял одну из многочисленных возлюбленных Зевса, красотку Ио.

[17] Судья Бидо — персонаж из песни А. Галича «Отрывок из радиотелевизионного репортажа о футбольном матче между сборными командами Великобритании и Советского Союза».

[18] Оne hit wonder (англ.) — чудо одного хита (досл.), артисты одного хита, группа одного хита, певец одной песни, певец или группа-однодневка — языковое клише.

[19] Московский центральный аэровокзал — терминал Московского авиационного узла, действовавший в 1965—2005 годах (Ленинградский проспект, д. 37, стр. 6), обеспечивал связь пассажиров с аэропортами Внуково, Шереметьево, Быково и Домодедово.

[20] Намек за популярную тогда частушку: «Уезжаю, уезжаю, уезжаю в Азию, может быть, в последний раз на тебя залазею».

[21] Расхожее выражение для гуляющей, веселой Москвы. Имеется в виду дом 7 на Пречистенке (прямо напротив усадьбы Музея А. С. Пушкина, принадлежавшей до купца отцу Никиты Всеволожского, приятеля поэта, вместе с которым они немало «куролесили»). В 1867 году купец М.В. Степанов перестроил его и сдавал как этажи организациям, так и нумера (гостиницы) внаем.