Володя Бродянский слушал их слушал – и постепенно мрачнел.
А потом встал и сказал, обращаясь ко всем присутствующим:
— Ну чего вы здесь расшумелись? Понимать поэзию надо, а не идти на поводу у «общественного мнения». Бродский — есть, конечно, ну и ладно. Володя Алейников пишет намного лучше Бродского.

Читать далее →

Рассказывал, что Маяковский был очень брезглив. Однажды они шли по улице, и папочке очень захотелось пить. Направился к киоску, а Маяковский хватает отца за руку и громовым своим голосом кричит: «Александр Григорьевич, как вам не стыдно, я не дам вам пить из этих стаканов. Это же зараза!».
Читать далее →

Странно, что ты удивляешься, — прервал я старания Тишина. — Прежде ты существовал там, куда евреев не пускали. Редкому еврею удавалось проникнуть в твою запретную зону. А теперь ты пришёл в бизнес. Здесь без евреев — никуда.
Читать далее →

Наш знаменитый СМОГ взорвал изнутри всю московскую литературную жизнь. Так просто, без наказания кому полагается, без бдительного надзора над всеми, ни власти, ни кагебешники оставить всё это уже не могли. С молодыми надо было что-то делать, иначе — иначе мало ли чего можно от них еще ожидать? И так на Западе сколько о них пишут и говорят.
Читать далее →

Во время войны моя мама погибла в гетто, а я чудом уцелела. Это благодаря Александре Ивановне Кандаковой, воспитательнице нашего детского сада, с которой мы оказались на Волге в городе Хвалынске. А отец нашел меня потом через сестру Александры Ивановны. Находилась я тогда уже в детском доме.
Читать далее →

Ужасную ссору вызвало письмо моего однокурсника из армии. Кроме лирических,  были там философские и политические темы, план создать что-то вроде «Группы освобождения труда». Солдат-срочник, писарь военного училища «грыз» в библиотеке труды Гегеля, Канта, Маркса, Энгельса, Ленина и забыл, что армейские письма «где надо» читают.

Читать далее →

Битов легко, мне казалось, — и, пожалуй, так всё и было на деле — в шестидесятых годах сходился с людьми. С московскими, подчеркну. Как с питерскими — не знаю. Но, думаю, без особых затруднений, тоже — легко. И довольно легко, похоже, находил с ними общий язык. Читать далее →

Мог ли я вообразить, читая и перечитывая в юности алехинские книги, что однажды я буду находиться в той комнате, в которой он так часто бывал, возможно, играл в шахматы, писал примечания к партиям и думал о своей Родине? Я чувствовал то, что, вероятно, чувствуют археологи, когда ведут раскопки и находят реликты. Читать далее →

Шатров не просто жил как все люди — ел, пил, спал, чем-то интересовался, что-то любил или не любил и тому подобное, Шатров — был избран. И он это хорошо знал. Шатров — ведал. Читать далее →

 И получился — Эрль. Слегка рыхловатый. Будто не успели его отгладить. Худой. Но не анемичный. Крови в нём было достаточно. И энергии — своеобразной. Характерной. Отчасти — с вывертом. Или даже — со сдвигом. С привычным для него элементом абсурда. С парадоксами. И с чудачествами. Как у тщательно им почитаемых, собираемых, изучаемых, драгоценных обериутов.
Читать далее →