СЕМЬ ИСКУССТВ

По февральской мокрой наледи
заскользило время вспять…
Были люди, стали нелюди:
подрядились воевать.

Римма Маркова

ДАВАЙ УЖЕ, ВОЙНА, ИДИ, КУДА СКАЗАЛИ

***
Давай уже, война, иди, куда сказали,
за русским кораблем, что ты же унесла!
Бездомные опять толпятся на вокзале,
им нет числа.

Опять горят дома и дым тяжёл и чёрен
расползся по земле, густой как чернозём.
Убитые лежат в полях заместо зёрен,
им нет имён.

Пора уже к делам весёлым и полезным
вернуть с передовой и сына, и отца.
Но шествует война путём своим железным.
Ей нет конца.

***
Гул самолета над городом Днипро еще не стих.
Из-под завалов слышны голоса живых.
Как их спасти, откопать, из руин достать,
пока еще живы, пока не бомбят опять?

Взрывов кошмарных отсветы мою пробивают ночь.
В тридевятом царстве живущая, чем я могу помочь?
Разве, хоть и не верую, бога о них молить?
Вместе рыдать над мертвыми и проклинать убийц.

***
Весна разливается. День прибывает.
Я сегодня готова поверить в светлое завтра, которого не бывает.
Потому что украинские бабушки, бежавшие от обстрелов и взрывов,
у меня на кухне кормят парнишку, сбежавшего от призыва
в армию, которая убивает.

Не сбежал бы, погнали бы вместе со стадом
убивать их сынов, самому быть убитым.
А сейчас они рады:
пусть он будет здоровым и сытым.
И их сыновья уцелеют, дай Бог.
— Ешь, сыночка, ешь. Вот колбаса да пирог.

***
Где мальчишки играют в расстрел,
ставя «пленных» у стенки сарая,
где у певчего голос осел,
возвращенных домой отпевая,
где так любят военный парад,
в гимнастерки детей наряжая,
чтобы с детства готовить солдат…
Это родина наша чужая.

***
По февральской мокрой наледи
заскользило время вспять…
Были люди, стали нелюди:
подрядились воевать.

Не за мир и человечество,
не за кошек и собак.
За того, кто все отечество
погрузил в кромешный мрак.

Кто с усмешкой генеральскою
свой народ обворовал.
Время скользкое, февральское.
Оступился и пропал.

***
Двадцать четвёртого лютого, чёрного,
в снежном больном феврале
года нещадного, года позорного,
в сполохах, взрывах, золе…
Двадцать четвёртого лютого, страшного:
снова — прилёт-недолёт.
Двадцать четвёртого года вчерашнего,
что никогда не пройдёт.

***
В коридор, в метро, в подвал?
Брать с собою сумку?
Вой сирены задолбал –
пятый раз за сутки.

Никуда я не пойду,
буду здесь спасаться.
Если ты живешь в аду,
смысла нет бояться.

Говорю себе: не трусь,
пронесет заразу!
Но в завале гнить боюсь.
Хорошо бы сразу!

***
Ну скажите, что делать мне с этой войной,
что идет — скоро год — у меня за стеной?
Там сосед на соседа коварно напал,
Чтоб играться в шахеды, ракеты, напалм.
Чтобы день изо дня убивать без затей,
пусть пока не меня, но таких же людей.
Чтобы день изо дня, день и ночь, день и ночь…
И никак не пресечь, и ничем не помочь.

***
Сначала была безнадёга,
апатия, русская лень.
И люди не верили в бога,
свободу и прочую хрень.

Потом появилась надежда,
наивная вера в успех.
Казалось, что это надёжно,
ведь выбрали лучших из всех.

Уже их вносили в скрижали,
и бился в овациях зал.
Но лучшие быстро сбежали.
Те скурвились, кто не сбежал.

И снова вокруг безнадёга
поёт на известный мотив
о том, как темно и убого,
и нет никаких перспектив.

***
Новых русских слов я никак не пойму.
«Русский мир» означает теперь войну.

А само «война» говорить нельзя –
это слово велел преzидент изъять.

Говорите СВО и бегите прочь!
Потому что за сво наступает -лочь.

Наступает ложь, наступает бред.
А от этих слов и спасенья нет.

***
Не поймешь теперь, где тут сон, где явь,
но была страна — хоть кляни, хоть славь –
как свихнувшийся, но любимый друг.
Как своя рука (если криворук),
что не распрямить, в рукаве не скрыть,
ту, какая есть, обречен любить.

Неприязненная была страна,
но и ту теперь отсекла война.
Как безрукий странствуешь инвалид.
и фантомной болью страна болит.

***
Не творить природы копию,
не судьбы холстину ткать.
Но щипать слова как корпию,
чтобы раны затыкать.

Чтобы речь не кровоточила
в дни жестокие войны,
рифмы жесткие, неточные
налагаю как бинты.

Не для славы, не для жалости,
для себя, ни для кого.
Просто кроме этой малости
не умею ничего.