СЕМЬ ИСКУССТВ

А далее случилось и неочевидное, и невероятное, что вполне соответствовало законам любого бизнеса: Валера решил отжать мой бизнес. Ведь говорят же: бизнес — война. Я приняла решение закрыть свой малый бизнес. На самом деле, мною руководило вовсе не Островское «не доставайся же ты никому!»: предательство одногруппника я восприняла как подсказку свыше: «Пора заканчивать с этим бизнесом, отдохнуть, оглядеться, подумать, как жить дальше».

Светлана Шерстюк

ПО ВОЛНЕ МОЕЙ ПАМЯТИ С ЛЮБОВЬЮ

Посвящается памяти моих родителей
Макаровой Ольги Павловны и Шерстюка Фёдора Николаевича

(окончание. Начало в № 11/2023)

”Память согревает человека изнутри.
И в то же время рвёт его на части.”
Харуки Мураками
“Ничто прекрасное бесследно не теряется.”
Морис Меттерлинг

Это окончание — дань уважения времени — времени, за которым не уследишь: вчера — любил, заботился, а «завтра» уже — «40 лет спустя»… Здесь — о нас, в обрамлении образов времени, всё — на ощущениях…

Космос. Сбой в матрице

Всё в мире — в единственном числе: следующее мгновение будет другим. Но… “двойников” никто не отменял…

Однажды в нашей компании “Физики и физички и я — химичка» (глава в 1-й части) в одну из встреч произошли события Космического толка. Мы — Ольга Ларина, Л.К., Сергей Лузгин, Ирина Г. и я — собрались в Раменском покататься на лыжах с ночёвкой в квартире моих мамы и папы. Встретились на станции, не было только одного — нашего эстета, физика Володи Жулего. Когда мы вошли в квартиру, в ней — по плану — не должно было быть ни мамы, ни папы, но мама задержалась — она не успела доделать для нас салаты. У меня было чувство неловкости, что мы не одни, но уже через минуту её никто не хотел отпускать. Мы почувствовали, что кроме нас — весёлых, умных, красивых, нарядных есть что-то, чего мы были лишены и вдруг обрели. Возникло ощущение взаимного узнавания чего-то “своего” — мы оказались в каком-то ином пространстве — не надо было играть никакие роли, нам было хорошо быть самими собой — время для нас остановилось и мы — “взлетели”… Словами это передать трудно… Я видела изумление, которое испытывали мои гости. Про свою маму я знала такое… — через неё падали звёзды…

Эти раритетные диваны прошлого века — безмолвные свидетели того незабываемого вечера, они слышали наши интеллектуальные беседы… Как мы говорили!… Нам было интересно друг с другом… Мы ждали Володю Жулего, который всё не появлялся на “горизонте”. Единственная среди нас — Л.К. — вдруг почувствовала, что он не приедет и уверенно, как будто она только что получила сообщение, сказала об этом…

Мама объявила, что ужин готов и пригласила нас в другую комнату, где был накрыт большой стол и Нина, сестра, внесла утку на “солевой подушке” — изыск по тем полуголодным временам. Начало смеркаться, никто уже не вспоминал про лыжи, нам было хорошо и без них! Но мама была бы не мама, если бы она сомневалась в пользе для нашего, подорванного учёбой, здоровья — катания на лыжах и поэтому вежливым, но не предвещающем никакого возражения тоном спросила: «Вы — что, приехали кататься при луне?» — что в переводе означало: «Значит так! Встали! И пошли все на снежную трассу!» И никто не воспринял это, как вмешательство в тихую частную жизнь нашей компании, в конце концов — нашего вечера… Это было как пролетающая комета, которой можно только любоваться… Или как сигнал с далёкой Звезды, в котором было зашифровано: “Вам необходимо — для вашей же пользы — пойти кататься на лыжах, ну и что ж, что при луне — это же наш родной Космос!”…

В Раменском, в центре города, есть озеро — оно и сейчас есть. Зимой это — каток, а вокруг озера — дивный парк с елями, где лыжники наматывают свои сакральные круги. Когда мы пришли к озеру, луна действительно уже ярко освещала нашу трассу. Катание в подлунной атмосфере теней и голубого алмазного блеска, знаете ли, «ещё тот тебе Гоголь”… Мы были очарованными лыжниками — чего уж больше!…, когда вдруг, на нашем обратном пути, как сквозь туман, проявилась романтическая — словно из поэзии Блока — фигура высокого мужчины в чёрном длинном развевающемся пальто и высокой шляпе — он не был одним из лыжников — он просто шёл с собакой. Такого мужчины в Раменском не могло быть… От этого образа исходило отстранённое одиночество и достоинство. Мы все узнали в нём Володю Жулего! Жулего нас нашёл! Но как?? Что-то в этом было мистическое…

Да, это Володя, хотя лунный свет давал нам право ошибиться, но… — его фигура, его рост, его пальто, его шляпа, его собака… Тень от шляпы не позволяла рассмотреть лицо. Завороженные возникшем из ниоткуда видением, мы остановились. Поравнявшись с нами, он медленно прошёл сквозь и на краю обрыва у озера остановился. Зачарованные зрелищем, мы осторожно, боясь спугнуть, сами не зная, чего или кого, продолжали разглядывать, обходя его и собаку с обеих сторон. Это был не он. В матрице произошёл сбой. У всех возникла одна и та же мысль: Кто-то материализовал нам кого мы так ждали! Было жутковато …Собака — один в один — Володи — стояла рядом с «не Володей» и, как и хозяин, бесстрастно смотрела на озеро. Возможно, наш Мир дублируется и сейчас эти Миры пересеклись? И мы получили встречу с Володей? Где-то там, в Космосе, Володя приехал к нам! Володя! Ты и не знал, что был с нами! Убедившись с сожалением, что это — не совсем он, мы вернулись домой без Володи. Увиденное на трассе, при луне, подлило масла в “вечернюю утку” — радость в наше общение в тот космический вечер. Никто сейчас уже не помнит, о чём мы говорили… Осталось только послевкусие — никогда мы так не беседовали! Свидетели тех бесед, кто был в тот вечер не из нашей компании “физики и физички и я — химичка», не из МГУ, — моя сестра Нина и её муж Сергей, выпускники Бауманского, — даже спустя много лет помнят, как им было интересно. Но в беседе они почти не участвовали — им было трудно. Легли спать поздно, как и положено при «Космических» обстоятельствах. Я с Олей Лариной — обе в бигудях — ещё долго шептались «о том самом»: мне всегда нравились Олины “прямые” ответы на «непрямые» вопросы. Утром, уже без бигудей, я всем подала «кофе в постель» на маленьком на колёсиках столике, подобно стюардессе на борту самолёта — “полёт” продолжался… Немногословный, тонко чувствующий физик Сергей Лузгин, позже, вспоминая ту встречу, назвал её самой интересной из всех наших встреч.

Только отказавшись от обыденности, можно сделать шаг навстречу настоящим Космическим ощущениям…

Божественное Приэльбрусье

Приэльбрусье — ещё одно «Зазеркалье» несоветского образа жизни. Кто ездил туда кататься на горных лыжах? Отвечаю: интеллигенция Москвы, Ленинграда, Новосибирска и … “заграница”. Приэльбрусье — это «выше, больше и дальше», чем просто катание на горных лыжах… Это — Законы Гор, расстрел лавин из пушек, театр высокой моды на заснеженных склонах, иногда почти стриптиз на горных лыжах, это — Гоголевские ночи с их огромными звёздами, мистически переместившимися с хутора близ Диканьки на Эльбрус, это — лето зимой у подножия и одновременно катание на склонах, это песни под гитару, шашлыки с Киндзмараули, это — коленопреклонённые мужчины, разбросанные там и сям на склонах, молодые и не очень, застёгивающие горнолыжные ботинки своим спутницам по спускам — как снежным, так и просто жизненным, это — мальчик, моложе тебя на 11 лет, объясняющийся тебе в любви и объясняющий, что у них в роду — традиция: во всех поколениях мужчины женятся на женщинах старше их на 11 лет… Как я уже сказала, поехала я на Эльбрус по путёвке, с группой географов-аспирантов МГУ — по случаю, да чего уж там — по блату — вместо какого-то аспиранта. Из всей нашей компании никто не мог кататься на горных лыжах, все приехали учиться, а я — просто приехала.

Нас разместили на учебно-научной базе МГУ, у подножья Эльбруса, на поляне Азау — капитальном трёхэтажном строении в стиле альпийского шале:

Здесь, на этой базе, спустя несколько лет, 31 января 1993 года произойдёт трагедия: в результате профилактического обстрела склонов, снежная лавина накроет здание, в котором будут находиться шесть человек — три студента, выпускник факультета и один иностранный турист. Четверых спасти не удалось. Среди них были Дмитрий Чижов, Василий Мухин и Денис Сырков. На географическом факультете МГУ этот день чтят как день памяти географов, погибших в Азау. Статистика в этих случаях — жёсткая. Попавших в лавину, при откапывании, в живых остаются: в течение 10 мин — около 70%, через 1 ч — 30%, а после 2 ч — менее 20%. При катастрофических лавинах виновных легко почему-то не найти.

Да, это произойдет потом… И когда это случится, я буду находится рядом, уже с двумя детьми — четырехлетней дочерью Ольгой и двухлетним сыном Алёшей. Известие о сошедшей лавине распространится молниеносно и все, кто только смогут, начнут откапывать под несколькометровой толщей снега заживо погребённых.

Это будет потом… А сейчас горы кажутся безобидными и притягательными. Мы просто наслаждаемся красотами, обживаем уютный домик, тот самый… У каждого была своя комната, балконы с видами на сверкающие склоны. По утрам мы выходим на балкон, любуемся экзотическими видами Эльбруса, по вечерам я слушаю, как юные, ещё не “защитившиеся”, создания поют под гитару и, словно привет из моей студенческой юности, вдруг слышу песню, которую нам, химичкам, в каком-то уже позапрошлом веке пели совсем юные физики, а сейчас, когда я пишу эти воспоминания в 2023 году, наконец-таки — как привет из прошлого — эта песня нашлась в интернете^[1].

Наши мальчики-физики пели эту песню в своей, более современной аранжировке (до сих пор помню) и на мой взгляд — более удачной, чем авторская:

Город спит. Наутро сильный холод.
Мерзнут клены около воды.
Бродит ветер ветками исколот,
Морщит Патриаршие пруды…
Бродит ветер ветками исколот,
Морщит Патриаршие пруды.
Нет часов и догадаться трудно —
Может, пять, а может, без пяти.
Вот уже на улицах безлюдных
Первые троллейбусы в пути.
Как прозрачно на бульварах стало,
Осень расточительно щедра —
Столько листьев ночью набросала,
Их, пожалуй, за день не убрать.
Дворник наш ворчит на эти клены,
И поутру, встав часам к шести,
Заметает листья на газоны,
Словно осень можно замести…

И кульминация моего приезда в горы — встреча с НИМ.

«Это — Он». Рыцарь Приэльбрусья

Это была мистическая встреча, я бы сказала — метафизическая. Даже наука не имеет права игнорировать метафизическое (это ещё говорила Наталья Бехтерева, советский и российский нейрофизиолог, Академик АМН, верившая — в результате пережитого личного опыта — в сны и в жизнь после смерти). Я увидела ЕГО размером с точку на горизонте. В голове у меня чётко появилась печатная машинка, очень антикварная, и маленький молоточек отстукивал на ленте: «Это — Он». Я даже сейчас вижу этот ударяющий молоточек и постепенно появляющиеся на ленте буквы… Я с удивлением вглядываюсь в медленно приближающуюся точку, про которую мне только что отстучали откуда-то: «Это — Он».

Он приблизился… Именно такого я себе представляла. И никакого другого.

«Он” — наполовину русский, наполовину литовец, «москвич-хороший человек», как поётся в песне и как он сам любил повторять, имея в виду себя. Член Союза журналистов России, член Правления Федерации альпинизма, скалолазания Кабардино-Балкарии, в его послужном списке — туристские путешествия высшей категории сложности в качестве руководителя в горах Кавказа, Тянь-Шаня, Памира, Алтая, в 1989 году руководил научно-спортивной экспедицией МГС ДСО «Спартак», выполняя задание Главного штаба погранвойск по обследованию пограничных с Китаем перевалов в горном узле Южный Джунгарский хребет, награждён правительством Москвы медалью «За спасение утопающих». Это я всё узнала потом, а сейчас — …глаза. Потом уже будут — обаяние, мужественность («Рыцарь Приэльбрусья”), участие в спасательных работах, эрудированность, несуетность, песни под гитару, стихи… И всё это — на фоне гор, звёзд — у меня не было шанса не влюбиться…

Из его стихов:
«Не скрою, что гнездо моё в горах,
Где кислород, где снег, где эдельвейсы…
Душа моя, не бейся в кандалах,
Пари над всем, орлинокрыло вейся!»

Видимо, сработала Божественность замысла — мы оба стали его пленниками.

Однажды Эдик произнесёт: «Всё — тлен, а дети останутся…».

Маленький рай в горах

Я влюбилась, вышла замуж, у нас родились двое детей и ”грянула” перестройка… В промежутках между родами в стране становилось всё хуже и хуже, хотелось остаться в декретном отпуске навсегда. Возвращаться на работу в свой Институт для меня не имело жизненного интереса — я уже жила в других измерениях, к тому же в Институте уже торговали реальными сапогами, и эти реалии выталкивали всё больше и больше людей за границу. Я решила «отсидеться» в горах, в Кабардино-Балкарии, в прекрасной квартире, сделанной руками моего мужа, под крышей 12-ти квартирного дома, с мебелью ручной работы, камином, видом на Донгуз-гору, на склоне которого природа выложила цифру «7». Этот склон с цифрой «7» немцы — по приказу Гитлера — пытались взорвать, но цифра «7» и сейчас украшает склон. Как известно, Гитлер увлекался эзотерикой, «7» — число Божественного Провидения, означает победу Бога над Дьяволом. В уютной квартире с многочисленными комнатами, фотолабораторией с ванной для фотографий, простой ванной комнатой (что было в те времена неслыханной редкостью в тех местах), комнатами для гостей, детскими комнатами, зимним садом, вьющимися огородными растениями над дубовым столом, за которым мы ели, с картинами-фотографиями с подсветкой, скошенными потолками (квартира была под крышей) — квартире по тем временам и не только по местным меркам — уникальной, мы наслаждались жизнью, я солила, мариновала, «закатывала», пекла. Мы катались на горных лыжах, в местной горной реке вставали зимой под водопад с детьми на руках. Зимой река покрывалась ледяной шубой. Неудачным днём, точнее, началом дня, среди местных русских считалось — если не удавалось пробить ломом наст на реке для очередного обливания ледяной водой. Обливание ледяной водой и вообще закаливание было там популярно среди русской прослойки населения, впрочем, как и во всём бывшем Советском Союзе. Однажды я наблюдала за сценкой: зимой, уже в сумерках, идущие впереди меня по тропинке туристы возбуждённо обсуждают что-то, происходящее впереди них. Оказалось, по тропинке шла моя дочь (ей было 4,5 года) с подружкой, в одних трусиках босиком по снегу, не спеша совершая свой ежевечерний променад, беседуя о чём-то своём, девичьем. Так мы внедряли популярные идеи воспитания и закаливания детей знаменитых многодетных родителей-экспериментаторов Никитиных, которых одни считали гениями, а другие — садистами, но чей опыт с удовольствием перенимали в Японии. В детском саду в горах, куда пошла Оля, всем детям раздали выучить стихи «про зайчиков», на что Эдик предложил альтернативу — Есенина, «Цветы на подоконнике». Дети знали наизусть много стихов Пушкина, Лермонтова, Есенина, «Конёк-Горбунок» Ершова и многих других. Это была заслуга Эдика. Благодаря этому, детям удалось сохранить красивый русский язык.

Спустя несколько лет дети вспомнят, как они учились кататься на лыжах в Приэльбрусье, как Эдик их фотографировал здесь, и сфотографируются по памяти и с любовью в этом же месте:

Пожар

И “так некстати” начнётся геноцид русских, местного масштаба… В любое время и в любом масштабе, это — ужас.

Сначала это были листовки… Тексты — разные, например, такой: «Не покупайте квартиры у русских. Они нам сами их отдадут». Нашу квартиру подожгли, возможно, с целью попугать, — нужна была сама квартира, но сгорел весь 12-ти квартирный дом, а с ним — наша прекрасная рукотворная квартира с архивом, документами, рукописями, фотографиями и семейной жизнью. Это случилось в Новогоднюю ночь с 1992 на 1993 год. К счастью, детей дома не было, они уже ждали нас в другом месте, у друзей, куда мы вскоре должны были прийти, чтобы отмечать Новый Год. Оставались последние приготовления… Эдик писал статью, я доделывала торт, когда мы услышали странный треск, на который сначала не обратили внимания, думая, что это кошка носится в коридоре, но как-то уж она “мощновато» носится, словно кидается с одной стены длинного коридора, ведущего к выходу, на другую стену (такое бывало)… Когда мы, открыв дверь, выглянули в коридор, выход из квартиры уже был насмерть заблокирован огнём…

Чем дальше по жизни, тем всё больше историй этой ухабистой жизни, которые не хочется рассказывать и одна из них она — пожар. Мы остались живы — в последний момент нас спас Расул Гулиев, осетин, местный житель. Новый Год мы уже отмечали в доме наших друзей, которые ни о чём не догадывались, и где нас ждали дети. Я могла смотреть на детей только скользящим взглядом, боковым зрением: в том сценарии, по которому мы только что прожили кусок своей жизни «отсюда и досюда», могли бы быть и они. Каждую ночь мне снилось одно и то же: я вяжу из верёвок толстый жгут и на нём спускаю из окна вниз корзину, в которой сидят, как котята, дети. С каждой ночью жгут становился всё толще.

Я навсегда покинула Приэльбрусье.

Второй внетелесный опыт

В моей жизни был ”не сон”, который я помню до сих пор. Рассказывать про подобное — «себе дороже». С этим обычно сталкиваются реаниматологи, летчики, космонавты, глубоко верующие: видел, объяснить не могу, да и рассказать как-то неловко — не поймут, а то и вовсе тема может стать достоянием психиатра — снимут с работы, с дежурств, полетов…

Этот ”не сон” был только в ощущениях, почти никакого действия — сплошной минимализм в изображении. ”Показали” совсем чуть-чуть: ничего яркого вокруг, какой-то мягко сияющий матовый свет. Всё остальное — чувства. Первые ощущения были небольшой силы, видимо, чтобы не сразу “убить” меня силой чувства Неземной Любви. Только тепло, душевный комфорт, которые были так необходимы мне после ухода мамы. И только — состояние. В ”не сне” я была одновременно в двух ипостасях: переживала и одновременно анализировала переживания со стороны…

Меня явно «впустили» куда-то или допустили до чего-то. Я оказываюсь в матово-светящемся пространстве и с удивлением обнаруживаю, что стала некой субстанцией: у меня нет рук и ног. Я удивляюсь, но потом понимаю: это — не важно! Вместо обычного тела — полупрозрачное что-то, слегка колышущееся, как изображают «гостей». Следующий message, который я получаю по ходу «не сна»: пол — мужской или женский — тоже не важен. Мне очень комфортно, тепло и я чувствую невероятную душевную лёгкость. Постепенно чувство комфорта начинает усиливаться и переходит в состояние блаженства, переходящее в доселе не испытанное на земле чувство всепоглощающей небывалой силы Любви, причём — взаимной (это я тоже ощущала!): я люблю и меня любят! Полная взаимная всепоглощающая Любовь! Чувство настолько сильное, что не вызывает никаких сомнений, это — ЛЮБОВb. В такой степени я не испытывала это раньше на земле (вторая моя ипостась чётко разграничивает: что было ТАМ, на земле, и что ЗДЕСЬ). То, что я испытала и познала на земле, это — только часть Любви, которую я испытываю здесь и сейчас. Чувство настолько сильное, что я восклицаю: «Почему же спорят, есть любовь или нет? — Вот она!!!” Хочу здесь добавить, — я имела счастье познать неземную Любовь к своей маме, любовь к мужу, к детям, неразрывно связанную с вечным страхом и тревогой за них, но и необыкновенным счастьем, к Родине, друзьям, Университету, к жизни… Я могла сравнить Любовь, которая мне явилась во сне, — с Солнцем — огромным, недосягаемым, дающим жизнь всему на Земле, или — с Богом, которого я никогда не видела, но чувствую, что это могло бы быть ИМ. И теперь, впереди, там, — КТО-ТО любит меня Неземной Любовью и свет уже не матовый, сияющий свет, а яркий и притягивающий, но, главное, — я поражена этой Любовью. СолнцеЛюбовьБог было наделено неким разумом — было одушевлено. Как я теперь понимаю, это состояние описано в религиозной литературе, (см. также^[2] ). Состояние Любви и безумного блаженства было во сне длительным — я ощущала его продолжительность. Но и это ещё не всё. Когда я проснулась и начала уже слышать голоса детей, мужа где-то в других комнатах, сознание моё было уже здесь, на земле, я чётко осознавала своё нахождение в реальной жизни, но все ощущения Любви, которую мне только что явили ТАМ, по-прежнему были со мной, я была в некоем пограничном состоянии: и ТАМ, и здесь. Это состояние блаженства покидало меня постепенно, ступенчато.

Можно как угодно пытаться интерпретировать этот ”не сон”: встреча с мамой, с вечной Любовью, с Богом. Я явно была в ином мире: там намного лучше, чем здесь!!! А теперь, здесь, надо просто — жить, делать, что умеешь, познавать саму себя, развиваться, растить детей. Вспоминая тот «не сон», так и хочется воскликнуть: «Любите жизнь!» Непрерывно суетящийся ум, бывает, мешает этому, в то время как наша энергетическая сущность воспринимает явления и реагирует на них по-другому.

Несмотря на то, что, считается, боль делает тебя сильнее, слезы, бывает, храбрее, разочарование — мудрее, если бы я была всемогущей, сделала бы, чтобы в мире не было страданий от потери близких, мук смерти… А с нравственными переживаниями типа «любит — не любит» на земле справиться можно: мне «показали»: земная любовь — “часть части” того, что — Там, в другом измерении. Наверное, мне дали прикоснуться к Божественной Любви, так как я очень тосковала по маме, и показали, что жизнь не прекращается с физической смертью.

В Москву!

После пожара я переехала в Москву, так как появилась возможность работать в датской фирме в незнакомой доселе области — бизнесе — и жить в квартире от фирмы, в центре Москвы на Кутузовском проспекте. Детей я оставила в горах в общей сложности на целый год. Это величайшее преступление в моей жизни. Дорогие мои дети, простите меня, если можете.

Когда однажды утром, 4 октября 1993 года, мимо нашего офиса по Кутузовскому проспекту в сторону Белого дома пошли танки, весь офис, включая меня, ”перевели” в Данию. Первые впечатления от Дании: чисто и спокойно, в центре Копенгагена ощущается морской бриз, и все — и мал и стар — крутят педали велосипедов. В Дании популярно адаптировать детей из далёкой Африки. Там я поняла, насколько я и наша страна была нетерпима к темнокожим, в то время как датчане гордятся этим, а Дания таким образом «оздоравливала» свой подпорченный генофонд и мой расистский менталитет.

В общей сложности я не видела детей год, когда однажды мне приснился вещий сон: приснилась мама и она решительно, всем своим видом, мысленно звала меня за собой, а одна рука её была как бы вывернута и безвольно повисла сзади. На этом моменте раздаётся звонок из Москвы: звонил муж моей сестры и я знала, что он мне сейчас сообщит: он сообщил, что папа умер. Он был парализован именно на ту сторону, которую мне показала во сне мама. Президент фирмы купил мне билет до Москвы, выдал зарплату и отвёз в аэропорт.

Похоронив папу, возвращаться в Данию я не захотела: ничего не впечатлило, ради чего можно было бы решиться переехать — хутор и хутор… Вместо этого, того, чтобы вернуться в Данию, уже с детьми, на заработанные в Дании деньги я открыла в Москве свою фирму: после Дании, мне страстно захотелось жить в России, в моей любимой стране. Я и сейчас считаю, что в России жить интересней.

Ничего личного. Просто бизнес

(Ранее о нём здесь, в главе «А чего ”стоил” Валера Данильчук…!»)

В «переломные» 90-е я встретила Валеру Данильчука (мы учились в одной группе). Он уже хорошо разбирался в дешёвых сортах портвейна, уважал их за неоценимую пользу для организма. И это уже ему, а не нам, как когда-то, кого он осуждал, подходило знаменитое Булгаковское: «Шарикову больше не наливать!»

На момент, когда я пересеклась с Валерой Данильчуком, я уже год занималась своим бизнесом: у меня был шофёр с машиной, бухгалтер, продавцы, «точки»^[3] на рынке, магазины, куда я поставляла продукцию, грузовая машина, морозильники (датские), холодильники (датские), взятки бесконечным комиссиям по борьбе с неправильной торговлей (практически ежедневно)… Я сама была за «рулем жизни», помощи ни у кого не просила. Слава Богу, Бог мне помогал. Хотелось жить в России, поэтому надо было — «всего-то» — раскрутить бизнес. Бизнес был небезопасным. Однажды при мне, в тот момент, когда я заходила в магазин, с которым сотрудничала, вбежали бандиты и совершили попытку убить зам. директора магазина. К счастью, он выжил.

Валера был без работы, рассказал, что он за его бизнес был приговорён к повешению и эта казнь была почти совершена, но что-то там ”не срослось” (или оборвалось — я уже не помню в деталях «охотничий рассказ”) и он остался жив… Валера попросился в мою фирму. Мне в голову не могла прийти мысль отказать ему и, более того, мне казалось даже это некой удачей в смысле бизнеса. В бизнесе с «не женским лицом” Валера был — кстати. Это может казаться не очевидным, но было очень вероятным: не было ничего личного, — только бизнес.

Когда по утрам, с восходом солнца, мы ”ставили свои точки» (термин из позапрошлого века) на рынке, Валера говорил, что хочет себя ущипнуть, чтобы проверить, что это не сон и всё это происходит действительно с ним, выпускником МГУ, бывшем студентом 11 группы, к тому моменту решившему какую-то трудно разрешимую задачу по математике и её решение было опубликовано в математическом журнале (задачу и журнал я не запомнила).

А далее случилось и неочевидное, и невероятное, что вполне соответствовало законам любого бизнеса: Валера решил отжать мой бизнес. Ведь говорят же: бизнес — война. Я приняла решение закрыть свой малый бизнес. На самом деле, мною руководило вовсе не Островское «не доставайся же ты никому!»: предательство одногруппника я восприняла как подсказку свыше: «Пора заканчивать с этим бизнесом, отдохнуть, оглядеться, подумать, как жить дальше».

После этого бизнеса я погрузилась в другой бизнес — работала страховым агентом в частной страховой компании «Росно». Приёмы отбирания в этой компании лично выстроенного бизнеса были уже не такими смешными, как когда-то продемонстрировал мне мой “дорогой” одногруппник Валера Данильчук.

«Совок» — бесплатное хорошее образование, медицина, жильё, стабильные цены и низкое «жкх» — стремительно исчезал за горизонтом… Что-то неуловимо менялось в людях. Они отдалялись друг от друга, исчезала атмосфера братства, любви и доброты. Теперь советский человек обладал полной свободой выбора: выжить или умереть в борьбе с трудностями. Запомнилось, как у нас по утрам, убирая подъезды, пела женщина на украинском языке. Гастарбайтеры, как явление, ещё были штучным, не на потоке и потому — малоизвестным, но через пение украинской женщины, от которого разрывалось сердце, чётко доходил сигнал беды. Поющая женщина была типичным гастарбайтером: оставила свою семью на Украине, чтобы здесь, в Москве, зарабатывать. Так можно было петь, если случилось горе. Как война. Началось «Великое» переселение людей — исход людей с родных мест, рвались связи, рушились семьи, гибли люди… Всякая принудительная смерть вызывает ужас. Как бойня.

Снова — Дания

Образование в Москве превращалось во всё более платное и блатное. В школе, где я хотела бы, чтобы мои дети учились, мне предложили сделать за свой счёт ремонт хотя бы части школы. Я понимала, что уже трудно идти Ленинским путём. Идея Союза была разрушена, а с ней погиб и глобальный проект “Царства Божьего на Земле”. Я очень хотела дать детям хорошее образование и приняла решение всё же уехать в Данию, для этого пришлось опять оставить детей одних, но теперь уже “только” на полгода. И хотя дети были, как всегда, под присмотром, а у меня не было возможности взять их с собой, насколько это было для них травмирующим, я поняла только спустя годы… В этот период я получала от детей письма по моему рабочему факсу. Одно из них я выкладываю здесь — ниже по тексту — как напоминание пения по утрам украинской женщины, моющей подъезды в Москве, на заре больших переселений, большой бесчеловечной перестройки. Как плач Ярославны, так хорошо знакомый по Нашей Истории.

Письмо Оли

(11 лет, грамматика и орфография сохранены)

”Здравствуй, Дорогая мамочка,

Как у тебя дела? У нас всё нормально. НО БЕЗ ТЕБЯ ПЛОХО!!! Приезжай, пожалуйста поскорее. Я и Лёша очень по тебе скучаем. Мусик, КОГДА ты приедешь?

Извини, что долго не писали факсы. Завтра мы уезжаем с папой в горы. Завтра день защиты детей. С праздником тебя, Мусик. Потому, что ты тоже ребёнок, а я твоя маленькая мама. Папа купил мне и Лёше вещичек, игр. Мусик, если ты будешь посылать писма, лучше посылай письма Наташе (из Терскола). Мусик, я выучила твоё стихотворение «Молчание»^[4] и берём английский язык в горы. Мусик, с первым тебя летним днём. Мамочка, когда приедешь, напиши письмо, и мы постараемся поскорее приехать в Москву. Мусик, не переживай. Я и Лёша очень любим тебя. Наша любовь будет спасать, согревать тебя всегда и везде. Мусик, я знаю мы никогда не расстаёмся. Лично у меня в сердце ты всегда со мной. Но когда я рядом с тобой я не беспокоюсь за тебя и я очень счастлива, что мы вместе. МУСИК Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ БОЛьШЕ ВСЕХ НА СВЕТЕ.. Мусик, папин телефон в горах ….Я по тебе очень скучаю.

И ещё, мусик, когда приедешь ты увидишь больше поздравлений и подарков. Мусик, поздравляю тебя с Днём рождения. Я не знаю каких достоинств у тебя нет. И поэтому пожелай себе сама чего хочешь, а я желаю ЛЮБВИ. Целую, Твоя дочь Ольга. С уважением.”

Сын Лёша, 8 лет, продолжает письмо:

”Здравствуй, Мусик!

БЕЗ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ПЛОХО!

Как у тебя дела? Сегодня плохая погода. Я по тебе скучаю. У меня среднее настроение — тебя нет это плохо, а плюс — завтра уезжаем в горы, получается среднее настроение”.

Это часть письма напомнила мне запись, сделанная Лёшей в 6 лет. Поясню: я и Эдик вели общий дневник, где дети сами тоже делали свои записи: с датами и своими именами (грамматику и орфографию сохраняю):

«Я щастлив от мамы немного и от Бога получилось большое счастье».

И следующая (сделанная Лёшей в 6 лет, грамматику и орфографию сохраняю):

«Надо распорядится своей жизнью так чтом потом об этом не жалеть» (Островского Лёша ещё не читал)^[5].

В конце 1999 года, на западное (католическое и протестантское) Рождество я ”покинула” Россию и с детьми уехала в Данию. В Дании я ещё застала страну, почти построившую социализм, — тот самый, вожделенный, который пытались построить в России. Но прямо на моих глазах, Дания быстро теряла свои социалистические завоевания, как непосильные для общества, где главное — материальное. Тем не менее, эти завоевания здесь, в чужой стране, ещё работали, в то время как на моей Родине их давно уже резко отбросили. Я могу сказать: я видела социализм!!! Пусть и не совсем достроенный… Правда, недолго. От социализма в Дании давно отказались. Как одно из социалистических чудес, плоды которого я успела вкусить в Дании, приведу пример, что на сегодня, в Дании, уже абсолютно невозможно. В марте 2015 года мы с детьми поехали кататься на горных лыжах в Tanddalen, Швецию, и в последний день нашего катания на чёрной трассе (горжусь!) я ломаю ногу. Тот, кто меня сбил, тоже сломал ногу и мы оба лежали на склоне, ожидая, когда нас спустят. К нам подъехали два скутера с водителями, и отвезли в госпиталь. Далее — пасторальная сказка. Меня оперируют в Шведском госпитале Mora Lasarett, расположенном здесь же, в горах, огромное количество пациентов которого — «сбитые» лыжники. «Сбитые» — которые уже не смогут кататься, как минимум, в текущем году. Врач-хирург-ортопед выписывает мне доставку на специальном самолёте из госпиталя в Данию. Такой сервис принадлежал «ScandinavanAirAmulance” (airamb.se): медицинские самолёты курсировали внутри Скандинавских стран в рамках общей договорённости помогать братьям-Скандинавам.

Этот перелёт мне ничего материально не стоил — как последний взмах крыла социальной сферы: я смогла получить самолёт по моей «жёлтой» карточке — обычной государственной страховке, которая на равных условиях, без дискриминации, была дана всем — как датчанам, так и иностранцам, имевшим лишь вид на жительство. Для сравнения: с определённого года (уже более семи лет тому назад), для датчан ввели особые — голубые карточки медицинского государственного страхования, которые более существенно покрывают медицинские расходы в странах EU (несмотря на одинаковые налоги), но даже они больше не позволяют получить самолёт медицинской авиации. Эти самолёты растворились в дымке истории Скандинавских стран.

Жизнь в чужой стране

Уехав в Данию, я не уехала от проблем: в Дании были свои сражения и битвы. Дания была выбрана как страна, где дети могли бы получить хорошее образование — в Москве у меня не получилось предоставить им школу моей мечты. Я решила рискнуть вернуться в науку и пошла учиться: Дания подарила мне профессию генетика. Вообще, подарков — неожиданно — было много, за что я Дании искренне благодарна: философ Сёрен Кьеркегор, основоположник экзистенциализма (об этом далее по тексту), философ Мартинус, написавший Третий Завет, режиссёр Ларс фон Триер, создавший шедевры «Рассекая волны», «Догвилль» и самый мой любимый — «Меланхолия», и, конечно, сказки Андерсена, которые мы впитали в себя ещё в России! И — удивительное море, которое я полюбила… Чтобы жить в чужой стране, надо найти в ней что-то своё, что согревало бы душу.

У Лёши, его шахматная жизнь, начавшаяся в России, получила в Дании своё развитие: с турнирами он объездил весь мир, иногда заезжая в Данию и «навещая» нас с Олей :)), Ему «случилось» стать многократным чемпионом Дании, в 2003 году он выиграл турнир пяти Скандинавских стран и была даже бронза на Чемпионате EU.

Дети закончили одну из лучших Гимназий в Дании — интернациональную IB Gymnasium. После этого образования Оля выбрала Университет CBS, business management факультет, а Алексей выбрал энергетическое целительство и учёбу у лучшего в этой области в Дании — Steen Kofoed. Однажды, в начале своей учёбы у Steen Kofoed, Лёша попросил меня с ним встретиться — он был взволнован и даже явно чем-то потрясён. Оказывается, на одном из занятий его преподаватель привёз своих учеников на центральный железнодорожный вокзал — этот вокзал был местом, где совершалось большое количество убийств и самоубийств (в основном, — самоубийства). Группу разделили на подгруппы по 3-5 человек и рассредоточили по местам, где было совершено наибольшее количество «происшествий». В задачу каждого отдельного участника такого эксперимента входило «найти», «почувствовать» самоубийцу или жертву убийства методами, которым их обучали, а затем дать преподавателю описание, не делясь информацией с остальными участниками. Только по завершении эксперимента можно было поделиться своей информацией со всеми. Лёша был потрясён, что каждая подгруппа на своём «пятачке», не сговариваясь, описывала одного и того же человека до мельчайших деталей, включая имя, как был одет на момент его убийства или самоубийства, как всё происходило, причины, если это было самоубийство и т.д. Многие из тех, кого “находили” Лёша и его товарищи по учёбе, не осознавали, что они уже «не здесь», не в этом мире. Сейчас в Дании в подобных местах, где совершается большое количество убийств и самоубийств, если есть лифт, в нём устанавливают постоянно звучащую классическую музыку. Как оказалось, это существенно снижает процент убийств и самоубийств, особенно, если причина связана с наркотическим воздействием. В обучение Лёши входило развитие способностей чувствовать и воспринимать невидимые сигналы, а также — нетрадиционные методы лечения. Учёба в этой сфере была Лёшиной мечтой с детства: когда мы только приехали в Данию, случайно прочли книгу — документальную — об одном Сибирском шамане. Когда мы закончили чтение, Лёша (8 лет) воскликнул: «Что мы здесь делаем?? Мы должны быть там, где — шаман!» Он готов был уехать обратно в Россию и добавил: «В шахматы я могу играть и там».

В Дании у меня сложившийся ритуал — почти каждое утро я «нахожу» себя на море — мне необходимо видеть мерцающее серебро, уходящее к горизонту. Возможно, во мне проснулась любовь к морю с далёкого Сахалина.

В Дании море — тёплое летом и холодное в остальное время года, даже иногда замерзает (в среднем, каждые 2 года). Я полюбила моржевание. Представьте на минуточку: зима, ночь (лучшее время для сауны — самый поздний сеанс — в 9 pm!), полумрак в сауне и за окном, мастер разгоняет пар веерами, льёт эфирные масла на печи, тихо звучит медитативная музыка, за окном, которое — во всю стену, — вид на море и звёзды…, а в паузах все бросаются в спасительное холодное море… Море тебя обнимает и расправляет твою душу…

Получив хорошее образование в Дании и начав успешную — по западным критериям — карьеру: Ольга — в руководстве компании Founders, Лёша — в своей клинике, дети вдруг отказываются от датской «почвы», внутренне не чувствуя её «своей» и — сначала Оля, а затем и Лёша — уезжают на Бали. Они благодарны Дании за образование, опыт работы, но в принятом решении уехать из Дании ими двигало что-то более важное, чем работа, карьера в «благополучной» — внешне — стране… Я их поддержала, хотя это было неожиданно. На Бали у детей — свои бизнесы, которые они развивают, совсем иная жизнь, нежели — в Дании. Теперь это уже — их истории…

На момент написания этих воспоминаний я живу на три страны: в России, Дании, на Бали. Россия для меня — то, что «не купить»: наша душа, наш менталитет, наши люди, наш язык, наша литература, культура, наш юмор, наши «нечаянные радости», наше горе, наши беды… Вдали от России, я еще глубже чувствую свою принадлежность и свою любовь к ней. Чтобы быть вместе, не обязательно жить вместе физически, раз так сложилось. И вообще, физические связи — не самые сильные.

Страх и Страсть. Кьеркегор

“Вера — это высшая страсть в человеке.”
Сёрен Кьеркегор “Страх и трепет”.
“… Если ты не умеешь сделать любовь абсолютной мистерией,
поглощающей всё историческое и реальное,
то лучше и не суйся совсем в дело любви,
а просто женись себе хоть сто раз.”
Сёрен Кьеркегор “Или — или”

Слова «Бог», «Вера» — для меня были немного «заезжены»…Я нуждалась в каких-то новых словах на эту тему. Хотя во времена перестройки «святая обязательность» посещений церкви с детьми в Москве каждые выходные спасла меня и помогала в воспитании детей. Это был каркас, внутри которого я и дети чувствовали себя защищёнными. Даже в тёмное время года, вынужденные вставать очень рано, чтобы успеть к началу службы, дети не обсуждали, идти или не идти в церковь. После 3-х часовой службы (стоя) мы шли в расположенное рядом с церковью кафе и однажды Лёша «философски» подытожил: «Тяжело идти в церковь рано утром, не хочется стоять 3 часа, но потом, когда всё это преодолеешь, так радостно, так приятно с лёгким сердцем идти в кафе» (Лёше — 6 лет).

В маленькой Дании я узнала про Сёрена Кьеркегора^[6] — основоположника экзистенциализма. В “Страх и тре́пет” он описывает страх и трепет на этапе выбора и ответственности в жизни, когда человек понимает, что он скоро будет — «ничто». По-Кьеркегору, выход из страха смерти — стать рыцарем Веры.

Впервые этот страх смерти я испытала по отношению к моей маме. Случилось это в мои 7-8 лет, когда я «ещё была бессмертна», как бывают бессмертны в детстве, и ничего не предвещало этого страха — мама не болела, а я просто вышла погулять, но обернувшись, увидела одинокую фигуру мамы в дверях дома и меня вдруг внезапно накрыл нечеловеческий или, наоборот, очень человеческий страх смерти: когда-нибудь мама умрёт. Это осознание превращения в «ничто» самого любимого на земле человека меня парализовало. Домой я возвращалась преображённая новым для меня чувством страха смерти. Я боялась встретиться с мамой взглядом — мне казалось, она прочтёт мои «странные» мысли.

Жизнь, рано или поздно, заставляет обратиться к вопросу Веры на более глубоком уровне. Спустя 28 лет, оказавшись наедине с маминой смертью, мне надо было быстро найти решение не отдавать маму в больницу, как того требовали правила. По первому же из телефонной книжки номеру мне ответил врач, который вызвался помочь. Он понял моё состояние и вдруг рассказал про свою маму, которая, уходя из жизни (рак), отказалась от обезболивающих, и добавил: «Она была — «уте́шная»». В слове «уте́шная» и то, как он его произнёс, я почувствовала незнакомый мне смысл чего-то очень важного. Я знала глагол «утешать», но услышав «уте́шная» в контексте разговора, возник вопрос: «Кем? Чем?». Мой собеседник пояснил: она была глубоко верующим человеком. И это мгновенно перенесло меня из состояния страха в категорию иного измерения — хотя бы на тот момент… Я не могу сказать, что до этого я глубоко задумывалась о Вере. Но утешение — даже мне, не верующей глубоко — всё же было «послано»: на следующий день, второй после ухода мамы, прозвучал телефонный звонок (тогда телефоны были только стационарные), я подняла трубку и услышала мамин — ни с чьим не сравнимый голос. Мама обратилась не ко мне, а очень эмоционально, по имени, назвала нашу общую знакомую — прозвучал один короткий возглас: «Валюша!» и тут же — гудки…

К жизни меня — постепенно — стала возвращать случайно попавшаяся книга Даниила Андреева «Роза Мира». Она «обещала» надежду на существование иного Мира, не менее реального — мне необходимо было верить, а ещё лучше — знать: мы, «потом» все встречаемся…

Позднее, уже в Дании, в моё понимание, что такое Вера, дружественную руку — из XIX-го века — протянул Сёрен Кьеркегор. По-Кьеркегору, не разум определяет в человеке человеческое (хотя разуму есть место в жизни), а «страсть, высшим проявлением которой является Вера. Разум не в состоянии объяснить божественное чудо, разум не способен охватить все богатство и уникальность человеческой жизни… Вера является основанием высшей стадии развития человека, т.е. стадии экзистенции» («Страх и тре́пет»). В XIX веке это звучало как вызов философии чистого разума (Канта и Гегеля). По-Кьеркегору, мир без чувств — мёртвый мир. Интересно, что высказанные Кьеркегором радикальные вещи в XIX веке «фантастически» прозвучали ответом на вопросы старца Силуана Афонского (подвижника Русского монастыря на Святой Горе, достигшего святости), заданные им уже в XX веке.

Все свои философские и религиозные открытия Кьеркегор совершил благодаря и в то же время вопреки Любви к Регине Ольсен. Приведу лишь одну цитату из его многочисленных трудов, которые он посвятил ей (он пишет о себе и о Регине под псевдонимами), чтобы немного приблизиться к пониманию уникальности его натуры:

«Моя Корделия! Ты знаешь, я охотно беседую сам с собою. Среди всех своих знакомых я нашел в себе самого интересного собеседника. Иногда я боялся, что мне не хватит материала для этих разговоров, но теперь во мне нет этого страха, теперь у меня есть ты. Потому я буду сейчас и во всей вечности говорить с самим собою о тебе, — о самом интересном предмете с самым интересным человеком, — ибо, увы, я всего лишь интересный человек, ты же — самый интересный предмет моих мыслей. Твой Иоханнес.» («Или — или»).

Я влюбилась в Кьеркегора и не важно, что он жил в другом веке! Он мне близок и интересен, он смог дать новые ответы на вопросы о Вере, о Любви в чужой бесстрастной, холодной обледенелости …

Послесловие

Мы — не “пыль на ветру“…

На этой фотографии — часть Бесконечного Universe (наша Солнечная система выглядела бы на ней еле заметной точкой). И не только Бесконечного, но и Вечного: Далай-лама считает; что «никакого Большого взрыва не было, всё было всегда и никакого Начала не было» (но о «Конце» Далай-лама не так категоричен… :)) )^[7].

И где-то там, в декорациях Божественной Бесконечности — мы, единственные и неповторимые.

Мы не прощаемся…, мы здесь остаёмся… :))

Благодарности

Выражаю безмерную благодарность нашему Творцу.

От всей души благодарю своих детей — Ольгу и Алексея, они — мой животворящий огонь.

Выражаю сердечную благодарность Евгению Берковичу за создание электронной платформы, объединяющей миллионы людей во всём мире, выражающих себя на русском языке, за поддержание творческого горения.

Выражаю сердечную благодарность Анатолию Гольдштейну за идею публиковаться на платформе Евгения Берковича, за помощь в публикации, за понимание и общение на высоком духовном уровне.

Примечания

[1] Слова: Юрий Полухин, Сергей Стёркин, музыка: Сергей Стёркин. Песня «Патриаршие пруды»

[2] Раймонд Муди. Жизнь после жизни. Исследование феномена продолжения жизни после смерти тела. С предисловием д-ра Кублер — Росс, Пер. с Английского, 1976

[3] Места для продажи товаров.

[4] Ф.И. Тютчев. «Молчание»

[5] Николай Островский. Роман “Как закалялась сталь”. Цитата: «Жизнь дается всего один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое прошлое.»

[6] Кьеркегор. «Или — или», «Страх и тре́пет», 1843 г. «Понятие страха», 1844 г.

[7] Встреча Далай-ламы XIV с ведущими российскими нейроучеными в Дели, 2020 г.