В ходе расправы педагоги Меерович и Локшин были уволены из консерватории за то, что играли студентам в четыре руки «вредную музыку» Малера, Берга, Шенберга и писали «формалистическую музыку». Вождь, сам бывший семинарист, требовал покаяний. Каялись все, включая Шостаковича. Кабалевский, грассируя, клеймил «формалистов».
Читать далее →

На волне любви к Клайберну публика полюбила Наума Штаркмана, получившего 3-ю премию на конкурсе. Он был последним учеником Константина Николаевича Игумнова, умершего в 1948 году. Штаркман заканчивал консерваторию «от себя», а точнее «втихую» занимался у Марии Израилевны Гринберг, уроженки Одессы, ученицы Рейнгбальд и Игумнова.
Читать далее →

Такого никогда не было и никогда не будет. Не может этого быть. Не может быть, чтобы толпы людей выстраивались (добровольно, в радостном возбуждении!) на улицах для встречи не космонавта, впервые полетевшего в космос, не чемпионов по футболу, а молодого пианиста: так в честь этого юноши на Бродвее устроили парад, на который вышли более 100 тысяч человек.
Читать далее →

Если можно назвать Эдуарда Колмановского одним из корифеев советской песни, то в жанре театральной музыки он был несколько десятилетий просто композитором номер один. Читать далее →

Сталин принял в Эмиле Гилельсе беспрецедентное участие. Ему, великому интригану, вычислить по какой причине Нейгауз проигнорировал Гилельса, было просто. Генрих Густавович мог ожидать для себя осложнений. Именно в те годы разговоры о вредительстве не прекращались ни на секунду.
Читать далее →

Наконец контрабас со шкодливой улыбкой, под смешки залa и хихиканье выстроившихся у выхода коллег, потащил свой инструмент — и я сообразил, что это не случайная оплошность…

Александр Бархавин

Прощальная симфония 

Спор заходил в тупик, когда Милке пришла в голову гениальная идея:

— Пойдем в следующий раз со мной. Послушаешь — тогда поговорим. А то рассуждаешь о том, чего не знаешь.

Мы были старшеклассниками, и нас не обошло пронесшееся в те годы по шестой части суши поветрие — прекрасная в своей бессмысленности дискуссия между «физиками» и «лириками». Почему-то казалось важным, чтобы в преддверии — вот только руку протянуть — полной победы коммунизма, его без пяти минут современники притормозили и пусть не решили, то хотя бы пытались решить этот вопрос: кто и что важнее.

Милка, моя двоюродная сестра, тогда училась в музыкальной школе, дружила с билетершей филармонии и не пропускала ни одного концерта. Я был «олимпиадный» отличник, и мое знакомство с классической музыкой ограничивалось парой-другой пластинок, вполуха прослушанных на старой радиоле. Милкины уверения, что настоящую музыку можно воспринять только в живом исполнении в концертном зале, мне убедительными не казались. Но ее предложение имело смысл — во всяком случае я, по молодости и неопытности, не нашел что возразить. Так я впервые оказался на концерте классической музыки.

Киевская филармония, 1960-е годы

Здание филармонии, бывшее Купеческое собрание, расположено удачно — по словам классика, рядом с лучшим местом в мире. С легкой руки другого классика и нобелевского лауреата, по ночам в молочном свете фонарей где-то здесь до сих пор плавает больной орел, пугая прохожих траурной музыкой Шопена.

Милка оказалась права. В первом отделении играли фортепианный концерт Грига, музыка меня увлекла, и я закрыл глаза, чтобы слушалось лучше. Во втором глаза пришлось открыть — играли «Прощальную симфонию» Гайдна. Симфония исполняется при погашенных люстрах; пeред каждым оркестрантом горит свеча. Заканчивая свою партию, оркестрант гасит свечу, оставляет свой инструмент и тихонько уходит за сцену. В колеблющемся свете последних свечей уходит контрабас, за ним — две скрипки. Эффект потрясающий, тем более что перед началом исполнения известный музыковед рассказала трогательную историю создания симфонии:

Гайдн служил придворным капельмейстером у князя Эстергази. Kогда князь стал увольнять оркестрантов, Гайдн в знак протеста написал «Прощальную». Таким образом гениальный композитор «уел» самодура-аристократа.

После этого концерта я стал ходить в филармонию. В споры о физиках и лириках больше не ввязывался — не то чтобы признал Милкину правоту, а просто понял бессмысленность противопоставления. «Прощальную” полюбил и не пропускал возможности ее послушать.

Шли годы, менялись страны, города и профессии, но сохранилась привязанность к музыке. После переезда в Америку мы продолжали ходить на концерты. Выбором программ тут занялась жена, у которой английский был получше моего. Любовь к «Прощальной» она разделяла, но симфония не попадалась. Видимо, свечи в концертном зале просто неприемлемы для поведенных на пожарной безопасности американцев. Оставалась надежда на канадцев: до концертных залов Онтарио и Квебека можно доехать в выходные, и при случае совместить приятное с приятным, поскольку места довольно интересные.

И вдруг в канун моего дня рождения меня сюрпризом куда-то ведут. По дороге я понимаю, что скорее всего — в любимый концертный зал, но почему-то на мои расспросы о программе семья загадочно усмехается. И — о чудо! — у входа я вижу на афише «Прощальную». Я обрадовался, но скоро косяком повалили разочарования. Войдя в зал, я увидел, что вместо свечей перед пюпитрами установлены электрические лампочки. Переживем, решил я, но это было лишь начало. Лектор рассказала совершенно другую историю, отнюдь не столь драматичную как та, которую я слышал много лет назад в совершенно другой стране на совершенно другом языке.

Дворец князя Эстергази, где впервые прозвучала «Прощальная симфония» Гайдна

Эстергази вывез на лето оркестр в свой новый дворец. Высший свет с удовольствием приезжал на концерты, а заодно и отдохнуть от пыльной и жаркой Вены. Однако оркестранты вскоре начали скучать по женам, которые остались в старом родовом поместье князя, в 40 километрах. У Гайдна в это время были плохие отношения с женой, он по семье не скучал. Но по просьбе музыкантов решил намекнуть князю, что оркестру пора в отпуск к семьям. Таким образом родилась «Прощальная», Эстергази намек понял, отпуск дал, все остались довольны.

После вступительного слова начался концерт. Верхний свет не погасили, что свело на нет весь эффект электрических «свечей» перед музыкантами. Впрочем, через пару минут это стало неважным — музыка потрясающая, исполнение великолепное. Началась последняя часть симфонии, и у меня возник вопрос — а куда, собственно, будут уходить музыканты?

Тут придется ненадолго прервать наше повествование и рассказать о концертном зале. Его здание, одно из старейших в стране, на полтора века старше Купеческого собрания, в котором я впервые слушал «Прощальную». Оно было построено как крытый рынок и дом городских собраний. В те времена Бостон с его почти 17-тысячным населением был самым крупным городом британских колоний на континенте (в Филадельфии жило около 10 тысяч, в Нью-Йорке и того меньше), но рынка в нем не было. Город был расположен на полуострове, соединенном с материком узким перешейком. Окрестные фермеры подвозили свой товар к перешейку, где уличные торговцы перекупали продовольствие и развозили его на ручных тележках по всему городу. Жители упорно не хотели рынка в Бостоне — опасались, что собравшиеся в одном месте фермеры договорятся и взвинтят цены. Борьба разгорелась нешуточная; в 1737 году разъяренная толпа разрушила построенный ранее рынок.
Еще одной проблемой города было отсутствие адекватного помещения для городских собраний. В 1740 году богатый купец и филантроп Питер Фанел (Peter Faneuil) предложил городу оплатить постройку здания, в котором на первом этаже будет расположен рынок, а на втором — зал городских собраний (принятая по тем временам в Англии практика). Постройка здания была закончена в 1742 году, Питер Фанел вскоре умер, и зал был назван в его честь Фанел-Холл (Faneuil Hall).

Памятник Сэму Адамсу на фоне здания Faneuil Hall

Здание стало одним из самых значительных исторических памятников страны и заслужилo прозвище “Cradle of Liberty” (колыбель свободы). Здесь звучали пламенные речи лидеров американской революции Джона Адамса, Джеймса Отиса, Сэма Адамса. Памятник последнему стоит перед зданием Faneuil Hall; его же портрет можно увидеть на бутылках пива очень популярной бостонской пивоварни, названной в его честь.
Сейчас здесь концертный зал. Но поскольку при постройке здания концерты в нем не планировались, сцена расположена у глухой стены, никаких помещений за ней нет, выступающие проходят на сцену через весь зал.

А теперь вернемся к нашей музыкальной истории.

K концу симфонии оркестранты стали по одному пробираться к выходу. Из зала они не выходили, а выстраивались вдоль стены лицом к сцене. К тому же — не оставляли инструментов на сцене, а несли их с собой. Когда виолончель понесла через зал свою виолончель, у меня мелькнула мысль: что будет с контрабасом? Эта мысль несколько отвлекала от музыки. Наконец контрабас со шкодливой улыбкой, под смешки залa и хихиканье выстроившихся у выхода коллег, потащил свой инструмент — и я сообразил, что это не случайная оплошность, а заранее спланированная шутка.

Отзвучали последние аккорды, погасли последние «свечи». Под бурные аплодисменты исполнители торжествующе пронесли свой скарб обратно на сцену и стали раскланиваться. B их улыбках, особенно у дирижера, читалось озорное удовольствие — не только от прекрасного исполнения и реакции публики, но и от удавшейся шутки.

Я заметил: когда через много лет возвращаешься к любимым произведениям, зачастую новое восприятие оказывается бледнее первоначального. Мне приятно, что «Прощальная» это испытание выдержала, или наоборот — это я выдержал испытание. Озорное американское исполнение с электрическими лампочками вместо свечей не сделало для меня музыку хуже. Но когда (и если) я поеду навестить страну, где научился любить музыку (и не только музыку) — среди прочих причин будет желание послушать «Прощальную» при свечах. И любопытство, что там сейчас перед исполнением симфонии рассказывают о ее создании. На этот раз Милка мне не помощь; она уже давно не ходит в концертные залы слушать оркестр. Она ходит в ортодоксальную синагогу слушать кантора. Умудренный опытом, во время своих визитов в Израиль я с ней об этом не спорю, тем более что у кантора замечательный голос.

Открытки и письма написаны наспех, зачастую в кафе и ресторанах, между двумя чашками кофе или чем покрепче. Но этим они и дороги. Они рисуют и передают характеры людей. Разве этого мало? Читайте и наслаждайтесь…
Читать далее →

Получилось так, что симфония пробыла под спудом почти полтора века. И вдруг, освободившись от гнёта и пыли, восстала как птица Феникс, ворвалась в репертуар лучших советских оркестров. Появились исполнители и пресса, появилась и легенда об официальном авторе.
Читать далее →

Лев Моисеевич относился к тому типу музыкантов, для которых разнообразная деятельность, кочевая жизнь артиста, безразмерный рабочий день, профессиональное общение были неотъемлемыми нюансами повседневности, в которой «звериная» серьёзность не была спутником таланта.
Читать далее →

Вот эта афера и не прошла даром. Забытый украинский композитор-помещик — одно, а всесоюзный конкурс — совсем другое! Пришлось Гольдштейну уезжать из Москвы от греха подальше.
Читать далее →