Можно задавить революцию польскую, венгерскую, но некоторые даже России не по зубам. И Тютчев, и Чаадаев, и Николай I не уделили должного внимания самой опасной для отсталой империи революции — промышленной, научно-технической.
СИНОП — ПИРРОВА ПОБЕДА
(продолжение следует)
Картографические казусы
Какими же источниками пользовались составители карты из Морского атласа и её публикаторы в юбилейном номере «Военно-исторического журнала», ежемесячного издания Министерства обороны Российской Федерации? Откуда они черпали сведения о курсе «Таифа» между берегом и линией турецких фрегатов и корветов, если на всех схемах боя, приведённых современниками и участниками, видно, что пароходофрегат вышел из второй турецкой линии прямо под русский огонь и прорывался вовсе не за линией турецких судов, а между ними и русскими кораблями?
Такова схема из вахтенного журнала линейного корабля «Три Святителя» («Нахимов. Документы и материалы.» 1954). Тот же маршрут можно увидеть в схемах из книг Е.В. Богдановича («Синоп», 1878) и Н. Дубровина («Материалы для истории Крымской войны», 1871), писавших со слов очевидцев. И в книге М.А. Петрова («Обзор главнейших кампаний и сражений парового флота», Л. 1927.), видного теоретика и историка флота, занимавшего в момент ее написания пост фактически начальника штаба ВМС, но затем расстрелянного Сталиным, приводится карта, из которой видно, что «Таиф» прошёл между «Дамиадом» и «Каиди-Зафером».
Иллюстрация 8. План сражения.
Между прочим, осадка «Таифа» составляла 5,1 м — солидный пароход. Даже огромный, как пишет князь Барятинский. И если турецкие суда жались к берегу, то Слейд не мог прошмыгнуть серой мышкой между ними и берегом. Он пошёл на прорыв.
Жало «Северной пчелы»
Abiit, excessit, evasit, erupit!
Ушёл, скрылся, спасся, бежал!
Цицерон
А теперь перейдём ко второй части мифа о «Таифе» и Слейде. Обвинения лихого британца в трусости высосаны из пальца, как видим, он не только не прятался за спинами товарищей, но дрался как лев. И тем более это клевета, что его не было и быть не могло на палубе «Таифа»! Откуда же растут ноги у этой клеветы? Тут следует сделать небольшой экскурс в историю… русской литературы.
Известно, что Россия была страной не только Пушкина, но и Булгарина, голубых мундиров, сыска и III отделения. Император Николай I, поклонник армейских методов управления державой, желал управлять всем абсолютно, включая сознание подданных. Для чего стремился установить монополию на регулирование потоков информации. Главная роль в этом отводилась цензуре и III отделению, что, впрочем, практически одно и то же. Сие отделение ЕИВ канцелярии поощряло полезных отечеству литераторов, таких как прозаик и поэт А.А. Ивановский, прозаик и издатель альманаха В.А. Владиславлев, поэты В.Е. Вердеревский и Н.А. Кашинцов, писатель П.П. Каменский. Не имелось недостатка и в добровольных агентах-осведомителях: пример издателей газеты «Северная пчела» Ф.В. Булгарина и Н.И. Греча хрестоматиен. Эта «Пчела» даже и не пыталась скрывать свою ангажированность.
Помимо них с III отделением сотрудничали переводчик С.И. Висковатов и писательница Е.И. Пучкова, журналист А.Н. Очкин и профессор Виленского университета И.Н. Лобойко etc. Многие известные писатели и общественные деятели находились в контакте с этим отделением, и в глазах общества оно считалось чуть ли не «литературным министерством». За финансовой поддержкой туда обращались Пушкин и Гоголь. Бенкендорф покровительствовал историку и журналисту Полевому, отдельные статьи по заданию Л.В. Дубельта писал маститый Воейков. Через того же Бенкендорфа успешно добивались публикации своих сочинений Загоскин, Майков, Глинка, а в 1843 году на контакт с шефом жандармов вышел Тютчев, составивший проект организации русской печатной пропаганды в европейских державах. Да и ближайшие помощники Бенкендорфа, М.Я. фон Фок и Л.В. Дубельт не чуждались литературной деятельности.
Печатная пропаганда велась в Финляндии и Польше, а с начала 1830-х гг. и за рубежом. Во Франции публикации по заданию III отделения осуществлял агент Я.Н. Толстой, в Пруссии и Австрии К.Ф. Швейцер. Агентом III отделения был и француз Ш. Дюран, издатель газеты «Journal de Francfort». После выхода нашумевшей книги маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» Бенкендорф организовал ответную пропаганду.
Какое отношение имеет всё это к Синопскому бою? Самое прямое. Миф об этом сражении также формировался с помощью III отделения и стал наглядным примером обработки сознания. Такова, в частности, история со Слейдом. На него не жалеют черных красок и всю накопившуюся обиду (войну-то начинали с помпой, а проиграли с треском), неприязнь и прочие чувства выплеснули на представителя ненавистных, заносчивых «Rule Britannia the wave».
Приведём примеры:
«Адольфус Слэд, командир «Таифа», мог сколько угодно переименовываться в Мушавер-пашу, но он как был до своего превращения в поклонника пророка истым бравым англичанином, а вовсе не турком, так англичанином и остался, и служил он в турецком флоте не во славу аллаха и Магомета, а во славу лорда Стрэтфорда-Рэдклифа. Свое пребывание в составе эскадры Осман-паши он понимал по-своему, как всегда, без исключений, понимали ее англичане, переходившие на турецкую службу. Если бы, например, Новосильский или капитан Кутров, командир «Трех святителей» … вздумали поступить среди боя так, как поступил этот Мушавер-паша, то Нахимов без колебаний повесил бы его на рее. И если бы Мушавер-паша был только Мушавер-пашой, а не был бы еще урождённым Адольфусом Сладом, то, может быть, нашлась бы в свое время и для него подходящая рея в турецком флоте».
Кто это предлагает повесить адмирала? Евгений Викторович Тарле, маститый академик, большой историк и мастер художественного слова. Его язвительный пассаж живописен. Но в нём ни слова правды. Нет и ссылок на источники…
Ещё цитата в том же стиле:
«В разгар сражения, когда положение турецкой эскадры стало особенно критическим, Адольф Слейд наглядно продемонстрировал все ничтожество английской морской школы и дал яркий урок своим союзникам-туркам, показав, как англичане понимают взаимную выручку в бою…» «Но, несмотря на подавляющее превосходство в артиллерии, Адольф Слейд после непродолжительной перестрелки продолжал позорное бегство. Через полчаса турецкий флаг, прикрывавший трусость и ничтожество английского офицера, скрылся за горизонтом».
Это уже Б. Зверев, сталинский профессор, певец мудрости вождя и политики партии гневно клеймит английского наймита. Но ссылок также нет.
А вот что пишет популярный некогда прозаик, лауреат Сталинской премии, академик Сергеев-Ценский:
«…«Таиф» бежал еще в самом начале боя: адмирал Слейд …счёл более умным совсем бросить и свою эскадру и Синоп и бежать по направлению к Босфору. Конечно, куда как хорошо быть первым вестником победы, но иногда неплохо бывает стать и первым вестником поражения, — особенно когда поражение это может быть, да и должно быть, соответствующим образом освещено, чтобы возвести его в ореол геройства, а победителей заклеймить бесславием. …и хотя числился на службе у султана, хотел явиться в Константинополь истым англичанином, больше политическим деятелем своей страны, чем моряком турецкого флота. Но для того чтобы явиться с обстоятельным докладом, ему необходимо было, конечно, продержаться за спинами сражавшихся…»
Ссылок нет, но оно и понятно, это как бы художественное произведение.
Вот Волков В.А., плодовитый доктор исторических наук, профессор Российской Академии живописи, ваяния и искусства, на которого ссылается русская Википедия в статье о Синопском бое:
«Немало турецких офицеров во время сражения позорно бежало со своих кораблей (командир парохода «Эрекли» Измаил-бей, командир корвета «Фейзи-Меабуд» Ицет-бей и др.). Пример им показал главный советник Осман-паши англичанин Адольф Слэйд. Около 14 часов турецкий 22-пушечный пароход «Таиф», на котором находился Мушавер-паша, вырвался из линии турецких судов, терпевших жестокое поражение, и пустился в бегство». («Синопское сражение 30 ноября 1853 года», сетевой ресурс).
У Волкова множество фактических ошибок, а вот ссылок на источники нет.
Но, может быть, лишь советские и российские авторы, изнывающие под идеологическим гнётом, предвзято относились к Слейду? Нет, корни этой истории тянутся далеко в прошлое, связывая прочными нитями два режима. Так же бежал Слейд и на страницах капитального генерала от инфантерии А.М. Зайончковского (Восточная война 1853-1856, Т.II, Часть первая. 1908–1913):
«Почти единственным представителем парового флота на Синопском рейде был 20-пушечный батарейный турецкий пароход «Таиф» под командой англичанина Слэда. Как только был обнаружен подход нашей эскадры, пароход этот начал разводить пары и с первыми выстрелами бежал с места битвы».
Ему вторит официальный военный историограф генерал-лейтенант М. Богданович, профессор Генштаба:
«Из всех неприятельских моряков, тогда находившихся в Синопе, только лишь капитан Слейд (англичанин-ренегат), поняв опасность, угрожавшую турецкой эскадре, ушёл на пароходе Таиф в Константинополь и принес туда весть о поражении при Синопе». (Восточная война 1853-1856 годов. В 4-х томах. СПб, 1877.).
Подтверждающие ссылки отсутствуют.
Чуть деликатнее генерал от инфантерии и патриотизма (так над ним шутили современники) Е. Богданович:
«В самый критический момент, когда оба флагманских корабля русской эскадры боролись с несравненно сильнейшею неприятельскою артиллериею, пароход «Таиф» мог бы принести огромную пользу турецкой эскадре. Но об этом не подумали ни командир «Таифа», англичанин Слейд, ни командир «Эрекли». … Слейд — тогдашний Муштавер-паша, — ценя по достоинству пресловутое «геройство» турок, убедился, что для их эскадры пропала всякая надежда на спасение, и, не теряя времени, решился спастись из этого ада, пользуясь отличным ходом и образцовым вооружением парохода…» («Синоп, 18 ноября 1853 г.», 1878).
Источники информации не указаны.
Генерал-лейтенант Н. Дубровин, академик, непременный секретарь Российской Императорской Академии наук, по чину сдержан, но строг и суров:
«Почти в самом начале боя 20-ти пушечный неприятельский пароход «Таиф» под начальством англичанина Следа вышел из линии сражавшихся и помчался в Константинополь. Видя по ходу боя, что оставаясь на месте, он будет только лишнею жертвою… капитан «Таифа» смело бросился вперед и не ошибся. Фрегаты хотя и погнались за ним, но быстрый пароход скоро вышел из-под их выстрелов». (Н. Дубровин «История Крымской войны и обороны Севастополя» Т. 1, СПб, 1900, С. 14).
На этого автора надо обратить особое внимание, но утомлённый читатель может возмутиться: где же загадка? Если солидные и уважаемые ученые, сплошь доктора, профессора и академики-генералы пишут, что Слейд бежал из Синопа на «Таифе» то, наверное, так оно и есть? Зачем бы им приводить недостоверную информацию, роняя свою профессиональную честь и достоинство? Затем, что в авторитарных режимах такие невнятные категории как честь, достоинство и совесть весьма условны и растяжимы. Именно поэтому ни один из наших авторов не сообщает, откуда он взял порочащие сведения о Слейде.
Но почему сам он, совершивший настоящий подвиг, в своей книге «Turkey and the Crimea War» так скупо описывает Синопский бой? Чрезмерная скромность? Или же дело в том, что, как из неё следует, никакого отношения к «Таифу» и сей баталии не имел? А следует из неё, как мы уже писали, что в начале ноября Слейд вышел в море на фрегате «Нусретие» на усиление египетской эскадры Хассана-паши, охранявшей коммуникации у Варны.
После 11 ноября из-за сильного шторма повернули назад и, вернувшись 13-го в Стамбул, Мушавер-паша узнал, что эскадра Османа-паши направилась на восток десятью или двенадцатью днями ранее. И поэтому никак не мог оказаться в Синопе на «Таифе», ибо тот с пароходной эскадрой адмирала Мустафы-паши ушёл в рейд к берегам Кавказа ещё раньше, 21 октября, и в день возвращения Слейда в Стамбул находился далеко. Он держал курс (или его тащили на буксире) в Синоп после неудачного боя с «Флорой» под Пицундой. С тех пор Слейд состоял при капудан-паше. Да и вообще, занимая пост Мушавер-паши, командиром «Таифа» он быть никак не мог. Тем более что на пароходофрегате имелся командир, Арап Яхъя Бей.
В книге «Sinop Deniz Felaketi» («Морская катастрофа при Синопе», 2009) турецкий профессор Бесим Йозджан пишет:
««Таиф» (капитан Яхья Бей), полностью осознав безнадёжное положение эскадры Османа паши, уже в начале сражения развёл пары, вышел в море и направился к Герзе. По пути он вёл бой с фрегатами «Кагул» и «Кулевчи» и, уйдя от них, сражался с кораблями Корнилова, которые двигались к Синопу. Благодаря превосходству в скорости он ушёл и от этих. В пути на нём закончился уголь, и экипажу, среди которого имелось 14 человек раненых, пришлось сжечь почти всё дерево, что имелось на корабле. Неудачливый капитан Яхья Бей, ожидавший награду за спасение корабля, был отдан под суд и уволен со службы с лишением чина «за недостойное поведение». Сам султан Абдул-Меджид был очень недоволен бегством «Таифа», сказав: «Я бы предпочёл, чтобы он не спасся бегством, а погиб в бою, как и остальные»».
Суров был султан. Куда суровее царя Николая II, наградившего В.Ф. Руднева, командира крейсера «Варяг», орденом Св. Георгия и чином флигель-адъютанта.
Впрочем, Джандан Бадем, пишет, что утверждение Йозджана нигде не задокументировано, что старый капитан просто тихо вышел в отставку и удалился в свое поместье. Эмир Йенер по этому поводу сообщил мне следующее (эта информация также пополнила новую книгу Бадема):
«Его не обвиняли в трусости; никто в Османском флоте не был трусом. Реальной причиной стали жалобы капитанов британских торговых судов. В вашей статье Вы написали, что «Таиф» исчерпал запасы угля и был вынужден сжечь большую часть своей деревянной мебели. Да, у него было мало угля и это печальная демонстрация хронической нехватки денег в Османском флоте.
В дни, предшествовавшие Синопу, Яхья Бей был вынужден реквизировать уголь с некоторых британских торговых судов в черноморских портах. Но не мог заплатить за него, у него не было денег. Эти британские капитаны яростно протестовали перед британским послом Стрэтфордом-Каннингом, и под давлением последнего на Порту Яхья Бей был освобождён от командования. Османскую казну опустошила война, и флот особенно был беден на деньги. Адольфус Слейд написал подробный меморандум о состоянии Оттоманского флота в начале войны. Он отметил, что на ВСЕ пароходы ВМФ имелось всего 5000 фунтов стерлингов для покупки угля!»
Полагаю, кстати, что будь Слейд на капитанском мостике «Таифа», проблемы с британскими капитанами были бы так или иначе улажены.
Да, подвиг Слейда без Слейда это неожиданно. Но остается подвигом. Считать ли таковым полтора с лишним века неприглядного мифотворчества российских историков, не знаю. Неужели доблесть и умение командира-турка так унижают русскую военно-морскую гордость? Впрочем, турком командир этого корабля не являлся: binbaşi (лейтенант-командор) Араб Яхья Бей перевёлся из египетского флота, отсюда и прозвище Араб. Причина в том, что египетский властитель Мехмед Али Паша в 40-х годах резко сократил свой флот, и многие толковые офицеры, оказавшись не у дел, перешли на службу к туркам.
Вслед за самим Слейдом также и солидный английский биографический справочник (Dictionary of National Biography, 1885–1900, Volume 52) замечает, что непосредственного участия в сражениях Крымской войны он не принимал. Вы скажете, что не всегда надо верить англичанам? Гм. Пусть те, кто пишет, что Слейд бежал из Синопа, сами приведут аргументы. Есть такое правило в науке: выдвигающий тезис обязан представить доказательства оного. Но только не такие, как у Б. Зверева, который, не краснея, сообщает:
«Некоторые источники показывают, что перед сражением между Османом-пашой и Слейдом были разногласия. Слейд предлагал поставить суда на расстоянии 1,5–2 кабельтовых; Осман-паша считал, что выгоднее расположить суда в самом минимальном расстоянии от берега (15 саженей); судя по фактической диспозиции турецкой эскадры 18 ноября, предложение Слейда было отвергнуто, или не выполнено в связи с появлением русских кораблей. Осуществление же предложения Слейда привело бы к ослаблению позиции турок, т.к. создало бы возможность прорыва русских корабле между берегом и флотом, а также ослабило бы фланги турецкой эскадры».
Во-первых, какие источники имеет в виду Зверев? Боюсь, все высосано им из пальца, и спор адмиралов, и их аргументы, и расположение боевой линии. Во-вторых, схемы боя и его описания из шканечных журналов русских кораблей показывают, что турецкие суда стояли именно так, как якобы советовал Слейд, в полутора-двух кабельтовых от берега, на десятиметровой изобате. Иначе некуда было бы ставить вторую линию (пароходы и транспорты), а русские историки не смогли бы приписать «Таифу», большому пароходу с осадкой более 5 метров, проход «за спинами сражающихся товарищей».
О чём и проговаривается далее сам Зверев:
«Два турецких парохода — «Таиф» и «Эрекли» — во время сражения находились за боевой линией турецкой эскадры и, естественно, имели меньше повреждений от обстрела нахимовских кораблей, чем остальные турецкие суда. … командиры пароходов предпочитали обстреливать корабли «Париж» и «Три святителя» с дальних (курсив мой — Ю.К.) дистанций, боясь подойти на близкое расстояние к нахимовской эскадре».
Насколько же дальней была дистанция, если первая линия турок сама жалась к берегу?
В последнее время, когда возникли большие сомнения в правдивости истории со Слейдом, ее защитники получили новые аргументы от Джандана Бадема. Он ведущий турецкий специалист в этом вопросе, как и профессор Бесим Йозкан, чья докторская диссертация посвящена именно Синопскому сражению. Йозкан выступал также на симпозиуме в Лондоне с докладом о Слейде (İngiliz Amirali Sir Adolphus Slade’in Türkiye İzlenimleri, CEIPO 15 th CIEPO Symposium, London 8-12 July 2002.) и написал книгу о Синопском сражении (Besim Özcan. Sinop deniz felâketi: 30 Kasım 1853. Deniz Basımevi Müdürlüğü, 2008).
В своей докторской диссертации, в книге «The Ottoman Crimean War: 1853 — 1856» (2010) и в статье в журнале Стамбульского университета (TÜRKIYAT MECMUASI, Том 21, № 1, 2011), посвящённой службе Слейда на турецком флоте, Бадем обсуждает, имел ли Слейд приказ покинуть Синоп или сделал это самовольно. То, что он там был, постулируется одной фразой, ничем не обоснованной и противоречащей фактам, которые приводит сам Бадем. Так, он утверждает, что Слейд пререкался с капудан-пашой и послом Стратфордом, настаивая на отправке в Синоп линейных кораблей. Но когда бы он это делал, если якобы ушёл на Кавказ с пароходофрегатами еще 21 октября, тогда как фрегаты Осман паши вышли из Босфора лишь 5 ноября?
Казалось бы, кому, как не турецким историкам иметь точные сведения о том, кто, когда и какими кораблями и соединениями командовал. Увы, тот же Бадем жалуется на плохое состояние турецких архивов, отчего в его библиографических списках преобладают русские источники. Да, он много работал в российских архивах, с российскими учёными, что неплохо. Хуже, когда он принимает их данные на веру, когда цитирует Маркса и Энгельса и ссылается на художественные произведения, на того же Ценского, например. К счастью, в новом издании своей книги Джандан Бадем убрал Слейда из Синопа. А Б. Йозджан вообще нигде ни словом не упоминает о его присутствии на борту «Таифа». В общем, можно заключить, что у турецкой информации о Слейде русские корни.
Насколько же они глубоки и основательны? В сообщениях русских историков масса несуразностей: Мушавер-паша якобы командовал «Таифом», был его капитаном и бежал с поля боя вопреки приказу Османа-паши. Но адмиралы обычно командуют эскадрами, а не кораблями, а главные советники флота не подчиняются командирам эскадр. И не покидают главные силы так надолго для пароходных вояжей по всему морю. Да и терминология хромает: капитан уместен лишь на торговом судне, на военном же корабле он зовётся командиром.
Но кто же сочинил эту историю? Кажется, это был одиозный Булгарин. В декабре 1853 года в его популярной петербургской газете «Северная пчела» появились сообщения о Слейде. Их затем привёл в своей книге «Материалы для истории крымской войны и обороны Севастополя» (Вып. I, СПб, 1871) упомянутый генерал Н. Дубровин, секретарь Академии наук. Заметьте, это не исторический труд, в котором проводится скрупулёзный анализ источников, но материалы. Тем не менее академик своим именем освятил булгаринскую фальсификацию.
Читаем на стр. 189-190 его труда:
«В Триестской газете простираются известия из Константинополя до 5 декабря 1853 г. В них находим следующее: фрегат «Таиф», избегший синопского поражения, прибыл в Константинополь 2 декабря. <…> Турки обвиняют в синопском поражении Мушавер-пашу (капитан След), к эскадре которого принадлежали истреблённые корабли. Жалуются, что он оставил турецкий флот в Синопе вопреки данным ему инструкциям».
И ссылка: «Северная пчела» 1853 года № 281».
И ещё один «материал» Дубровина:
«В письмах из Константинополя от 8 декабря 1853 г. говорят: «капитан Слейд (англичанин, принявший магометанскую веру и служащий адмиралом под именем Мушавер-паши) играет в английских газетах воинственную роль, а в Константинополе заслужил славу человека, не знающего своего дела и труса. Он не знает своего дела потому, что дозволил напасть на турецкую эскадру врасплох, хотя многие признаки удостоверяли в приближении русского флота. Он трус, ибо в самом начале дела бежал со своим пароходом и был издали свидетелем погибели эскадры».
Сылка на ту же газету : «Северная пчела» 1853 года № 282.
Это и все «документальные» сообщения об участии Слейда в Синопском бою, которые удалось найти. Они вызывают много вопросов.
Разумеется, газета есть газета, и ссылаться на неё следует осторожно. Но как раз «Триестская», как называли в России, по-видимому, Observateur de Trieste, была хорошо осведомленной и на неё ссылались не только в Петербурге. К примеру, голландская De Noord-Brabanter 23 июля 1853 года писала:
«Газета Триестский обозреватель сообщает, что египетский вице-король Аббас Паша распорядился послать три линейных корабля, четыре фрегата, два корвета, одну шхуну и два парохода с десантом в Константинополь».
Именно с этими египетскими кораблями под командой Хассана-паши Слейд и патрулировал к северо-западу от Босфора в начале ноября 1853 года.
Но, может быть, имелась в виду иная газета, не Observateur, а Osservatore? Или Tagblatt? Или ещё какая-то? Дело в том, что их в этом оживлённом портовом австрийском городе в то время выходило шесть, больше, чем в любом ином городе империи, кроме Вены и Праги! Причем все ежедневные. Это Il Piccolo, Triester Tagblatt, Triester Zeitung, Il Piccolo della Sera, L’Indipendente и Osservatore Triestino.
Вот и сравнивай теперь неторопливый XIX век, когда газеты набирали вечером вручную из свинцовых литер, печатали ночью, а утром они уже попадали в руки читателей, с передовым и динамичным XXI-м, когда их или молниеносно выжигает лазер под управлением компьютера, либо они просто передаются через Интернет на ваш букридер! Но их меньше, чем полтораста лет назад. Боюсь, мы с нашими технологическими чудесами не так уж далеко ушли от предков…
Ссылался на триестскую газету и Карл Маркс летом того же 1853 года, но в отличие от Булгарина указывал название:
««Triester Zeitung» уверяет своих читателей, что прежде чем передать ответ князю Меншикову, Порта запросила лорда Редклиффа и г-на Делакура, сможет ли она в конечном счёте рассчитывать на их поддержку. «Times» со своей стороны торжественно опровергает это» (К. Маркс. Мадзини. — Швейцария и Австрия. — Турецкий вопрос. «New-York Daily Tribune» № 3791, 10 июня 1853 г.).
Поэтому возникает резонный вопрос, какую именно газету имела в виду «Северная пчела»? К сожалению, из всех печатных изданий они наименее долговечны и доступны, особенно газеты позапрошлого века. Войны и революции, потопы и пожары, замена одного государственного языка другим — все это пагубно сказывается на архивах и библиотеках. Даже в богатых библиотеках Нью-Йорка сохранилось мизерное количество номеров триестских газет XIX века и то лишь 80-х годов. Поэтому не уверен, что даже самому настойчивому исследователю удастся проверить истинность утверждений «Северной пчелы».
Но вряд ли редакторы какой-либо газеты Триеста, этого центра сведений о средиземноморских и черноморских делах, известного шпионского гнезда, не знали (как и сами турки), что эскадрой, посланной в Синоп, командовал патрона (вице-адмирал) Осман-паша, а не Мушавер-паша в чине рийале (контр-адмирал) Слейд. Если же Слейд командовал, кто бы мог давать ему в Синопе инструкции!? Поэтому доверять такого рода невнятной ссылке нельзя категорически.
Ну а второе сообщение «Северной пчелы» ещё более подозрительно. На какие именно письма из Константинополя оно ссылается? Кто их писал? Насколько им можно доверять? Судя по стилю сообщения, удивительно напоминающему стиль верного сталинца Зверева, ни насколько. Уже сама по себе ссылка на «Северную пчелу» дискредитирует автора. Ибо прекрасно известно, что газета Булгарина служила негласным органом III Отделения. Самого же его шеф жандармов Бенкендорф «употреблял по своему усмотрению по письменной части на пользу службы». О чем знали все, и недаром Пушкин написал в ответ на булгаринские обвинения в шовинизме свою знаменитую эпиграмму, назвав его Видок Фиглярин. И если в критических статьях «Северная пчела» доходила не только до прямой ругани, но и занималась доносами на Пушкина и Гоголя, то уж состряпать клевету на Слейда ей сам бог велел. Точнее, Бенкендорф.
В завершение темы следует сказать несколько слов о самом Адольфусе Слейде. Был он не только хорошим моряком, но и зорким наблюдателем и отличным писателем. Его книги переиздаются и в XXI веке, ему посвящаются научные конференции. Родился в семье британского боевого генерала Джона Слейда, соратника Веллингтона по войне на Иберийском полуострове. Путешествуя в конце 20-х годов по Востоку, привлёк внимание капудан-паши и по его приглашению ходил в море на флагманском корабле — так началось его долгое сотрудничество с турецким флотом. Интересно, что его единокровный младший брат (их отец имел много детей в двух браках) Герберт Слейд, будущий генерал-майор, служил в драгунах и принимал участие в Крымской войне в качестве адъютанта генерала Скарлетта, дрался в битве на Чёрной и осаждал Севастополь. Мир тесен. Особенно мир имперский.
Глава 10. Расплата
Корнилов: «Но что мне же делать с флотом, Ваше Сиятельство?»
Меншиков: «Засуньте его себе в… карман, господин адмирал!»
Воспоминания очевидцев
После боя
Синопский бой увенчался триумфом русской эскадры. Князь Барятинский так его описывает:
«Мы возвращаемся затем в адмиральскую каюту и садимся за чай. Нахимов в отличном расположении духа и много говорит о самом сражении и предшествующих ему событиях. Пальто его, висевшее в каюте, было изорвано ядрами. Заметив, что один из Турецких фрегатов, был прижат к берегу и не горел, адмирал посылает «Одессу», чтобы взять фрегат на буксир и, если возможно, спасти его.
Это поручается Бутакову. На фрегате находилось еще около 150 человек, которые сдаются в плен Бутакову. В одной из кают находит офицера, раненого деревянным осколком и еще живого. Находят также массу трупов и умирающих людей, об участи которых остальные Турки вовсе не заботились.
Фрегат один из лучших в Турецком флоте. Орудия на нем все медные, каюты роскошно устроены, и на фрегате находят много ценного оружия, часы, много золотых монет, принадлежавших офицерам. Корнилов возвращается к 11 ч. вечера на «Одессу», которая с большим трудом стаскивает фрегат с мели и берет его на буксир, чтобы вывести на рейд».
Тут следует остановиться. Конечно, война всегда аморальна, в том числе и война на море. Читая документы екатерининской эпохи, когда русский флот захватывал призы, обращаешь внимание, сколь много переписки посвящено денежным наградам за оные, как тщательно велся учёт и какие большие суммы фигурировали. Морские победы в то время несли материальные выгоды!
Но скромный синопский памятник погибшим морякам построили на деньги народа — турки болезненно восприняли трагедию флота и города, не менее болезненно, чем россияне трагедию Севастополя. Однако большую часть потребной для мемориала суммы составили монеты, найденные в кошельках погибших моряков. В связи с чем на российском военно-морском форуме с красноречивым названием tsushima.su раздавались издевательские комментарии: азиаты шарили по карманам погибших! Но как тогда расценивать «находки» нахимовцев? Неужели они постарались вернуть ценное оружие и золотые монеты их владельцам? Или всё же оставили себе?
Меланхолично заметим напоследок, что город к утру уже сгорел, и нахимовская эскадра ещё сутки чинила боевые повреждения в траурном обрамлении пепелищ на суше и обгоревших остовов турецких судов вдоль берега, среди сотен трупов на берегу и в воде. О том, что многочисленным раненным следует оказать помощь, никто не подумал. Во всяком случае, российские историки об этом умалчивают. Эту помощь оказали врачи пароходофрегатов «Могадор» и «Ретрибьюшн», которые привёл Слейд 4 декабря…
Возмездие
По возвращении в Севастополь Барятинского 23 ноября (5 декабря) послали на Кавказ с сообщением о победе (его брат являлся правой рукой Воронцова, наместника Кавказа). Он пишет:
«Брат заставляет меня рассказать о всем, что у нас делается и о Синопском сражении, последствия которого ему кажутся крайне важными. Он был того мнения, что оно вызовет объявление войны со стороны Англии и Франции и что их силы вместе с Турецкими будут сперва направлены на наш Закавказский край, которым завладеть для них не будет очень трудно. Вскоре после моего возвращения туда, явился у входа на Севастопольский рейд Английский пароходо-фрегат «Retribution». Это было первое, после Синопского сражения, внушение нам со стороны союзников, и пароход, носящий это полное угроз название, пришел как бы требовать возмездия за погром, причинённый нами, состоявшему под их опекою Турецкому флоту».
«Ретрибьюшн» («Возмездие») передал письмо командующих английской и французской эскадрами с требованием к Черноморскому флоту не выходить более в море. Внешняя политика царя полностью провалилась, и Россия осталась одна против множества врагов. Впору схватиться за голову в поисках выхода из ситуации. Но ничего подобного! Как писала английская пресса:
«Петербург погрузился в экстатический восторг! Иллюминации, балы, фестивали, застолья следовали одно за другим много дней, Синопское сражение даже разыгрывалось на театре».
Даже былой либерал князь Петр Вяземский, друг и критик имперства Пушкина, сам ставший к тому времени правоверным консерватором-охранителем, жаждал на склоне лет ратных утех:
Брошусь в бурю боевую
За алтарь, за Русь Святую
И за белого царя!
Ликовали. И никто не думал, что пожар Синопа аукнется бомбардировками Севастополя, потерей флота и сотен тысяч солдатских жизней.
Что ж, подведём главный итог анализа. Самым неожиданным оказался тот факт, что сражение продемонстрировало неважную подготовку русских моряков, особенно офицерского состава. И где, на блестящем ЧФ, муштра на котором вошла в легенды! Нелицеприятную оценку Синопского сражения сделал вице-адмирал И.Ф. Лихачев. Он был как и Жандр, как и Барятинский флаг-офицером Корнилова. По цензурным соображениям в 1901 году его статью не опубликовали, и не удивительно, что вскоре случилась Цусима. Он пишет (мы приводили эту цитату в предисловии, но не грех и повторить ввиду очевидной уместности):
«Вопрос о роли и характере деятельности Черноморского флота в Крымскую войну сам по себе представляется простым и ясным, если посмотреть на него без предубеждений и отложив в сторону как патриотическую гордость и щекотливость, так и педантические претензии на псевдонаучную критику.
Осенью 1853 года эскадра адмирала Нахимова уничтожила турецкую эскадру на Синопском рейде. Наша эскадра была вдвое сильнее неприятельской материально и, конечно, в несколько раз сильнее ее в нравственном отношении. Следовательно, особенного “геройства” тут не представлялось, и “свет” этим “удивлён” также быть не мог. Но наши моряки сделали, все и каждый, свое дело отчётливо и точно, за что им честь и слава, и в этих простых словах заключается высшая похвала, какую человеку заслужить дано… После этого почти целый год флот ничего не сделал и оставался в полном бездействии на Севастопольском рейде».
Вспомним яркое символическое выражение «деревянные стены». Впервые его употребил Фемистокл, имея в виду борта кораблей афинского флота. Так он истолковал совет оракула строить стены и построил флот, спасший Элладу. Подражая ему, в 1635 году лорд Ковентри писал, что лучшая защита Англии это борта её кораблей и с тех пор выражение «деревянные стены Англии» вошло в обиход. Конечно, вошло в переносном смысле, но под конец эпохи деревянных флотов борта линейных кораблей достигли такой толщины, что оправдывали определение — пушки с трудом их пробивали. Увы, Севастополь наглядно показал, что деревянные стены более не защищают. Своей победой Нахимов неосторожно открыл дверь в будущее, в котором будущего у него самого не оказалось, заглянул в зеркало, в котором увидел гибель своего флота и свою смерть и с тех пор не знал покоя, с тех пор сам искал её…
Прозрение
Оно наступило быстро. Не прошло и трёх недель после возвращения победоносного Нахимова, как Корнилов послал ему предписание о заграждении входа на Севастопольский рейд:
«№ 458 21 декабря 1853 г.
На случай появления сюда неприятеля г-н начальник Главного морского штаба изволил приказать, покуда не изготовлен бон, корабль «Силистрия» связать с кораблями «Великий князь Константин» и «Три святителя» швартовами или цепями. О чем ваше превосходительство имею честь уведомить для распоряжения».
Историки часто и с гордостью приводят слова Нахимов, который после Синопа сказал, что невелика честь побить турок, вот если бы на их месте был ещё кое-кто! Что ж, пришло время «кое-кого» опасаться. Англичане и французы лишь начали вводить свои корабли в Чёрное море, война с ними грянет позже, а последствия опрометчивой победы уже начали сказываться. Приходилось принимать меры предосторожности, тем более что избитые в Синопе корабли стояли в ремонте. Досталось им крепко и сроки починки составили от трёх недель для «Чесмы», «Вел. Кн. Константина» и «Парижа», до шести недель для «Марии» и «Ростислава», и даже до двух месяцев для наиболее пострадавшего ЛК «Три святителя».
Мало того, уже с 7 (19) декабря, едва успев вернуться из Синопа, флот приступил к возведению сухопутных батарей на совершенно не защищённой Северной стороне. Их так и называли по именам кораблей, чьи команды трудились на постройке: «парижская» и т.д. Севастопольский люд, так ликовавший недавно, так радовавшийся виктории, вдруг понял, чем всё может обернуться. Он сообразил, что война может прийти к порогу родного дома, он испрашивал теперь высочайшего разрешения на сбор денег в складчину для постройки сухопутных укреплений, поскольку имевшиеся кроме насмешек ничего не вызывали. А богатые люди за свой счёт строили их, как ту же Волохову башню, спасшую впоследствии Константиновскую батарею. Она обошлась купцу Волохову в 13 тысяч рублей серебром.
Наступало прозрение. Летом 1854 года, когда до вторжения европейцев в пределы империи оставалось немного, Тютчев также вдруг прозрел в очередной раз и в письме к супруге в сердцах воскликнул о кретинах и негодяях, развязавших войну. Гм, любопытно было бы знать, кто в данном случае есть кто? А ведь совсем недавно, в одном из предыдущих писем (от 10.03.1854) поэт, вдохновлённый приготовлениями царя к вступлению в турецкие протектораты и возмущённый тем, что за турок вступилась вся Европа, патриотически восклицал: «Господь в своём правосудии даст этим молодцам урок, которого они заслуживают». Что ж, Господь внял.
Но Тютчев не смутился. Наоборот, в очередном письме (от 18.08.1854) он отдал дань собственной феноменальной проницательности:
«О, негодяи! Бывают мгновения, когда я задыхаюсь от своего ясновидения, как заживо погребённый, который внезапно приходит в себя. <…> ибо более пятнадцати лет я постоянно предчувствовал эту страшную катастрофу, — к ней неизбежно должны были привести вся эта глупость и все это недомыслие».
Гм, но разве не сам Тютчев недавно призывал к войне? «Уж не пора ль, перекрестясь, Ударить в колокол в Царьграде?»
Ещё через год ясновидящий обличитель смело переходит на личности, на самого императора Николая I (благо, тот помре полугодом ранее):
«Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах». (Письмо от 17.09.1855).
Так завершилась идеологическая эволюция поэта. Всего десятью годами ранее все надежды в борьбе с Революцией он возлагал на консервативную, православно-самодержавную Россию. Однако жизнь показала, что не со всякими революциями можно бороться. Можно задавить революцию польскую, венгерскую, но некоторые даже России не по зубам. И Тютчев, и Чаадаев, и Николай I не уделили должного внимания самой опасной для отсталой империи революции — промышленной, научно-технической.
Синопская авантюра вызвала априори предсказуемую реакцию западных держав. Мощный союзный флот c большим количеством новейших паровых кораблей для чего-то же вошел в Босфор? Опасался же Нахимов его подхода к Синопу? Мог предвидеть последствия своих действий? Не предостерегали ли европейцы от опрометчивых поступков? Предупреждали. Вот что в январе 1854 года писал Наполеон III Николаю I о победе Нахимова:
«До сих пор мы были просто заинтересованными наблюдателями борьбы, когда Синопское дело заставило нас занять более определённую позицию. Франция и Англия не считали нужным послать десантные войска на помощь Турции. Их знамя не было затронуто конфликтами, которые происходили на суше, но на море это было совсем иное. У входа в Босфор находилось три тысячи орудий, присутствие которых достаточно громко говорило Турции, что две первые морские державы не позволят напасть на нее на море. Синопское событие было для нас столь же оскорбительно, как и неожиданно. Ибо неважно, хотели ли турки или не хотели провезти боевые припасы на русскую территорию. В действительности русские корабли напали на турецкие корабли в турецких водах, когда они спокойно стояли на якоре в турецкой гавани. Они были уничтожены, несмотря на уверение, что не будет предпринята наступательная война, и несмотря на соседство наших эскадр. Тут уже не наша внешняя политика получила удар, но наша военная честь. Пушечные выстрелы при Синопе болезненно отдались в сердце всех тех, кто в Англии и во Франции обладает живым чувством национального достоинства. Раздался общий крик: всюду, куда могут достигнуть наши пушки, наши союзники должны быть уважаемы».
Письмо это не было ни предупреждением, ни дипломатической угрозой — время угроз и предупреждений прошло. Оно фактически являлось объявлением войны. Ибо последовало за визитом пароходофрегата «Ретрибьюшн» в Севастополь. Англо-французский флот получил предписание войти в Чёрное море и силой препятствовать дальнейшим враждебным действиям России против турок.
Из ответного письма Николая I (оно составлено в фирменном фельдфебельски-молодецком стиле) видно, что он так ничего и не понял в происходящем:
«Я не отступлю ни пред какою угрозою. Доверяю Богу и Моему праву, и Россия, ручаюсь в том, явится в 1854 году такою же, как была в 1812-м».
Эйфория долгого доминирования в Европе оказалась столь велика, что ни царь, ни общество в целом не сомневалось в благоприятном исходе войны. И лишь некоторые провидцы понимали суть происходящего. Среди них, как видим, поэт-цензор Тютчев, наместник Кавказа Воронцов и канцлер Нессельроде.
И Нахимов. М. Рейнеке писал в дневнике:
«10 мая 1854 г. Вечером я беседовал с Павлом перед разлукой нашей, быть может, последней… Справедливо замечание Павла, что самонадеянность Корнилова на наши силы и пренебрежение к неприятелю опасны. Он все еще не оставил намерения выслать Нахимова в море с тем, что если встретит неприятеля слабее, то сразится, а сильнее — бежать в Севастополь. Такое действие, кроме опасности от ловушки или засады и от случайного ветра, опасно и в нравственном отношении: убеги мы от неприятеля — дух команды упадёт. Намерение выслать флот для конвоирования наших транспортов в Николаев тоже опасно. При встрече с сильным неприятелем придется или бросать транспорты в жертву, или сразиться и потерять флот». (Нахимов. Документы и материалы. С. — 403).
Наступил момент истины. В пессимизм впал и князь Меншиков, приложивший максимум усилий для развязывания войны и требовавший атаковать Синоп. Он в те дни метался между Севастополем и Николаевом и сообщал Горчакову и царю:
«Неприятель, как предполагать можно, или сделает нападение на Феодосию, или постарается прорваться в Керченский пролив, или, наконец, высадит свое войско в Евпатории, либо между сим городом и Севастополем, чтобы устремиться на сей последний, как на главнейшую цель войны, объявленной России».
Через несколько дней он писал:
«Морской атаки (на Севастополь) он, без сомнения, не предпримет. Но, имея в своём распоряжении превосходящую нас силу, поведёт атаку берегом, для чего он может высадить до 50 тыс. чел.».
Да, Меншиков старался успокоить Горчакова, а через того и царя:
«Севастополь обеспечен в такой мере, что, конечно, нужен весьма значительный десант, чтобы отважиться сделать решительное нападение на этот порт — предприятие тем не менее сбыточное…»
Для себя он уже всё понял.
Но император держался бодро! Он считал, что приложил достаточно усилий для укрепления Севастополя и в свою очередь успокаивал Меншикова:
«Ежели точно англичане и французы войдут в Чёрное море, с ними драться не будем, а пусть они отведают наших батарей в Севастополе, где ты их проймёшь салютом, иного они может и не помышляют. Высадки не помышляю, и ежели бы попытка и была, то, кажется, теперь отбить их можно: в апреле ж будешь иметь всю 16-ю дивизию с ее артиллериею, бригаду гусар и конные батареи, более чем нужно, чтобы заставить их дорого поплатиться».
Все эти мелкие расчёты оказались несостоятельными — Европа бросила на стол крупные карты. В марте 1854 года Англия и Франция объявили России войну. В июне армия Горчакова стала отходить из княжеств за Прут — турки оказались опасным противником, к тому же пришло известие о подготовке неприятельского десанта в Варну. В связи с этим возникает вопрос, почему страна оказалась не готова к войне, которую сама же развязала? В самом деле, ещё в июне 1853 года Россия вторглась в Молдавию и Валахию, провоцируя тем самым запад, но и более года спустя не смогла собрать достаточно войск для отражения европейского десанта.
К 1 сентября в стране с миллионной армией под командование Меншикова удалось собрать всего 38600 чел. для обороны Севастополя, да еще 18000 для обороны Феодосии и Керчи. Поэтому уже в августе пришлось сформировать из личного состава Черноморского флота 4 десантных батальона по 460 чел. в каждом. Войска получили боевые запасы из трёх местных артиллерийских парков, которые располагали штатной нормой на 48 батальонов, 32 эскадрона и 12 батарей.
Хуже обстояло дело с продовольствием и фуражом. Армейские запасы в Крыму могли обеспечить наличное количество войск в течение 4,5 месяцев. В севастопольских флотских складах для моряков имелись запасы провизии на 7–8 месяцев. Ещё хуже было с медициной. Если флотский севастопольский госпиталь был рассчитан на 1800 человек, то стационарный армейский госпиталь всего на 300, остальные четыре временные: в Симферополе на 300, в Феодосии на 300, в Керчи на 150 и в Перекопе на 75 человек. Запаса вещей в них хватало всего лишь на 1,5 тыс. чел. и перевязочных средств на 6 тыс. чел. Добавьте сюда уровень тогдашней медицины и ужасающая смертность солдат и матросов не будет вас удивлять. Она и в мирных условиях достигала немыслимых значений и лишь после реформ Александра II снизилась на порядок.
К тому же Севастополь, вопреки мнению царя, убеждённого, что он всё предусмотрел и сделал, оказался плохо подготовлен к атаке с суши. Из 974 орудий крепостной артиллерии на приморских батареях стояло 657, а со стороны суши 145. Впрочем, на кораблях ЧФ имелось 2 тыс. орудий, да в крепостном арсенале 930 вполне современных и несколько тысяч устаревших. Пушек хватало. Но не снарядов, их имелось около миллиона, цифра большая лишь на первый взгляд. Во время осады порой делалось до 20-30 тысяч выстрелов в день, и нетрудно подсчитать, на какой срок хватит запасов при такой интенсивности огня.
Но особенно не хватало пороху, имелось всего 65 тыс. пудов, на 325 тыс. зарядов. Поэтому уже вскоре после начала осады на каждые три выстрела противника русские отвечали одним, что и решило в конечном итоге судьбу города. Хотя и в этом случае возникают вопросы. Вплоть до конца мая 1855 года на бастионах Севастополя имелось больше орудий, чем у осаждавших. А при отступлении на Северную сторону в сентябре того же года русские героически сожгли (это не сарказм, за подвиг сей награждали знаками отличия) большие запасы пороха на пороховых баржах и в сухопутных складах.
И практически не имелось топлива для пароходов. Накануне войны Корнилов пытался организовать доставку угля из Донецкого бассейна, но безуспешно, в отсутствие железных дорог его транспортировка стала неразрешимой проблемой. Таковы были проблемы логистики, которых мы ещё коснёмся. Они оказались непреодолимыми.
