СЕМЬ ИСКУССТВ

Когда А.И. Шальников работал в Ленинграде, к нему в лабораторию пришел молодой сотрудник И.Я. Померанчук. Шальников посадил его на установку и срочно отбыл на какую-то конференцию. Когда он вернулся, он обнаружил, что эта установка сломана, и та же судьба постигла и другие установки в этой комнате. Померанчуку было скучно сидеть у сломанной установки и он «попробовал» поработать на других.

Наталья Тихомирова (Шальникова)

ИЗ МОЕГО АРХИВА. ВСПОМИНАЯ АЛЕКСЕЯ АБРИКОСОВА

Публикуемые рукописные воспоминания Алексей Алексеевич Абрикосов прислал мне обычной старомодной почтой. Он был уже Нобелевский лауреат, но для меня по-прежнему оставался Алешей, которого я знала, кажется, всю жизнь. В Институте Физпроблем вообще, мне кажется, все знали всех.

Последний раз мы виделись с Алешей на поминках по моему отцу в сентябре 1986 года. Уходя, он посоветовал мне собрать и опубликовать воспоминания об отце, которыми в тот горестный день щедро делились собравшиеся. Алеша пообещал мне прислать и свои воспоминания. Когда вместе с Виктором Яковлевичем Френкелем мы собирали материалы для книги «А.И. Шальников. Очерки, воспоминания, материалы», мы пытались разыскать Абрикосова, но он был недоступен — переехал работать в Америку.

К столетию отца я вспомнила обещание Абрикосова и разыскала его. Мы не раз говорили по телефону, обсуждая новости и вспоминая разные веселые истории из жизни любимого Института Физпроблем. Алеша уже плохо видел, пользоваться компьютером ему было трудно, но свое обещание он помнил и выполнил его.

Его текст я перепечатала и послала ему на проверку. Он ответил мне милым письмом, которое приведено ниже.

Встречи с А.И. Шальниковым

А.А. Абрикосов

Моя первая встреча с А.И. Шальниковым произошла в 1946 или 1947 году, когда будучи студентом физфака МГУ, я проходил Спецпрактикум по физике низких температур в Институте Физических проблем. Это были стандартизованные эксперименты для студентов, основанные на реальных исследованиях, произведенных в прошлом. Работы по сверхпроводимости курировал А.И.Шальников, имевший репутацию очень строгого экзаменатора. Я дружил в ту пору с Николаем Делоне, ныне сотрудником ФИАНа, и работу мы делали вместе. Она была интересной, но экзамен у Шальникова нас пугал. Дело в том, что Шальников задавал множество «дополнительных вопросов», которые в действительности могли относиться к любому разделу физики. И вот Коля предложил мне «разделение труда»: «Ты готовь работу, а я подготовлюсь по- своему». На сдаче работы я доложил результаты и выводы, и Шальников открыл рот для первого дополнительного вопроса. Но не успел он задать вопрос, как Коля задал вопрос ему. Тот ответил. Немедленно последовал еще один Колин вопрос. Так продолжалось до тех пор, пока Шальников не поставил нам пятерки и отпустил с миром. Потом я спросил Колю: «Откуда ты взял все эти вопросы?». Он показал мне публикации А.И.Шальникова. В конце каждой из них были «выводы» по пунктам. Коле надо было лишь добавить «Почему?» к такому пункту, и получался готовый вопрос, на который Шальников охотно отвечал.

Когда я, закончив МГУ, стал работать в группе Ландау в ИФП, я убедился в том, что отношение Шальникова к теоретикам было своеобразным. С одной стороны, он считал их совершенно «безрукими». Ландау часто заходил к нему в лабораторию, чтобы «поболтать» о науке. Шальников сажал его на стул и давал в руки тяжелый молоток, чтобы ограничить свободу его рук и не дать ему что-нибудь разрушить в экспериментальной установке. Еще раньше, когда А.И. Шальников работал в Ленинграде, к нему в лабораторию пришел молодой сотрудник И.Я. Померанчук. Шальников посадил его на установку и срочно отбыл на какую-то конференцию. Когда он вернулся, он обнаружил, что эта установка сломана, и та же судьба постигла и другие установки в этой комнате. Померанчуку было скучно сидеть у сломанной установки и он «попробовал» поработать на других. После этого Шальников понял, что Померанчук «прирожденный теоретик», и он послал его в Харьков к Ландау. Это было правильное решение. Померанчук стал замечательным теоретиком, лучшим среди учеников Ландау. Очень жаль, что он рано умер, в 50 с небольшим лет.

Александр Иосифович был «перфекционистом»: он во всем стремился к совершенству. После появление в 1950 году известной теории сверхпроводимости Гинзбурга и Ландау, Николай Заварицкий, мой бывший однокурсник в МГУ, работавший в лаборатории А.И. Шальникова, стал делать эксперименты по критической зависимости магнитного поля тонких плёнок олова от толщины и температуры. Результаты поддерживали предсказания Гинзбурга и Ландау. Шальников был недоволен, хотя метод Заварицкого не отличался от метода самого Шальникова в его ранних экспериментах. Шальников считал, что олово на стеклянной подложке не собирается в капли, и единственным способом этому воспрепятствовать было постоянное охлаждение стеклянной подложки до температуры жидкого гелия. Хотя это было непросто, но Заварицкий это сделал, и результаты получились неожиданными: они совсем не совпадали с предсказаниями Гинзбурга и Ландау.

Поскольку, как я сказал, мы с Заварицким были однокурсниками, мы все время обсуждали результаты его экспериментов. Несовпадение теории и экспериментов поставило нас в тупик. Теория была элегантной и многое объясняла очень хорошо. Как-то не верилось, что она была ошибочной. Ввиду этого, мы стали обсуждать: можно ли изменить что-то в рамках самой теории Гинзбурга-Ландау? Это оказалось возможным. В теорию входил параметр κ («каппа»), называемый теперь параметром Гинзбурга-Ландау. Из экспериментальных данных на известных в ту пору сверхпроводников он получался малым, и в таком предположении были сделаны все расчеты Гинзбурга и Ландау. А что, если в «низкотемпературных пленках» он не был малым? В этом предположении я сделал расчет, и результаты блестяще совпали с данными Заварицкого. Это позволило сделать заключение о существовании в природе нового типа сверхпроводников с радикально другими свойствами, которые мы назвали «сверхпроводниками второй группы» (сейчас они называются сверхпроводниками 2-го типа). Впоследствии выяснилось, что их значительно больше, чем обычных сверхпроводников первого типа, и их свойства гораздо интереснее. А.И. Шальников удивлялся такому развитию событий, но не считая себя вправе судить о теории, воздерживался от комментариев. Однако, когда в результате развития этой теории, я пришел к выводу, что магнитное поле проникает в сверхпроводники второго рода в виде нитей магнитного потока, окруженных вихревыми токами, и эти вихри образуют правильную решетку, несоизмеримую с основной кристаллической решеткой, Шальников заявил: «Это так получается в теоретической модели. На самом деле в реальном веществе это невозможно». Он признал мою работу только после того, как в Германии были произведены декорационные эксперименты с тонким магнитным порошком, которые продемонстрировали существование вихревой решетки. Правда, после этого Шальников был моим горячим поклонником. Он очень помог мне, Гинзбургу и Горькову получить Ленинскую премию в 1966 году и успешно выдвинул меня на Международную премию имени Франца Лондона (1972 год).

С 1976 года я возглавлял кафедру теоретической физики в Московском Институте стали и сплавов. Поскольку на кафедре работали и экспериментаторы, причем их интересовали сверхпроводящие сплавы, я пригласил А.И. Шальникова познакомиться с их работой. Этот визит оказался очень удачным. Обе стороны остались очень довольны. Я был очень рад не только тому, что такой большой специалист, как А.И. Шальников одобрил их работу, о которой я сам мог судить очень приблизительно, но и похвале, с которой он отозвался на мое вождение автомобиля (я его отвозил в МИСИС и обратно).

А.И. Шальников был всегда очень остроумным человеком. Нет возможности вспомнить все его шутки. Именно он придумал прозвище Капицы «Кентавр», что характеризовало двойную натуру Капицы: тот был иногда весьма человечен и делал много добрых дел, но иногда был груб и неуважителен без серьезной причины, иными словами, вел себя как «скотина».

Когда я стал прибавлять в весе, Шальников, когда встречал меня, похлопывал по моему животу и говорил: «Явно на 8-ом месяце».

Оглядываясь на прошедшую жизнь, я могу сказать, что она была интересной и полной всякими событиями. Однако, как и у всех, самой лучшей порой были молодые годы. Они были связаны с очень интересными людьми, моими старшими коллегами, и самыми большими друзьями из них я всегда считал Л.Д. Ландау и А.И. Шальникова. Я очень горжусь этой дружбой и желаю всем такого счастья.