СЕМЬ ИСКУССТВ

Тумаркин был большим оригиналом, так во время лекций он нумеровал формулы на доске нотными значками: формула «до-диез», формула «си-бемоль» и т.д. Окончание курса матанализа проходило весьма торжественно. На последней лекции девушки преподнесли ему огромный букет цветов от всех студентов. Курс стоя аплодировал. Лев Абрамович был тронут и сказал, что этот букет он подарит своей девяностолетней матушке. Ни одного лектора на нашем курсе так больше не чествовали.

Марина Гуро, Вера Сенченко, Михаил Плотников, Александр Рабовский

[Дебют]НАШИ ДОРОГИЕ ПРЕПОДАВАТЕЛИ

«Образование — это то, что остается, когда мы уже забыли все, чему нас учили.»
Джордж Галифакс (XVII в.)

ВИКТОР ИВАНОВИЧ СПИЦЫН

Самую первую лекцию по неорганической химии для первокурсников прочитал академик Виктор Иванович Спицын. Он принадлежал к плеяде крупных советских ученых, основные труды которых носили прикладной характер и имели большое значение для решения важных задач, стоявших перед промышленностью, а главное — обороны страны (Виктор Иванович непосредственно участвовал в «урановом проекте»).

В своих лекциях он не углублялся в тонкости строения вещества, а просто излагал материал о свойствах элементов таблицы Д.И. Менделеева. Лекции в большой химической аудитории (БХА) обязательно иллюстрировались опытами, проводимыми его ассистентом — симпатичной дамой средних лет по фамилии Субботина.

Виктор Иванович читал свои лекции сухо и неэмоционально, но оживлялся, рассказывая о своих контактах с самим Нильсом Бором. Эти воспоминания были остроумно обыграны на одном из «Дней химика», когда студент, изображающий какой-то из элементов, говорил: «Слева — я, а справа — Бор».

Спицын посещал хотя бы раз в год студенческое общежитие, как впрочем, и другие преподаватели химии (всесильная общественная нагрузка!). Свидетелем такого визита оказалась первокурсница Света Шерстюк. Она тогда жила со студентками второго курса в комнате с окнами, завешанными байковым одеялом, заткнутым по периметру, чтобы хоть как-то сохранить тепло. И вот зимним вечерком к ним пожаловал сам академик со свитой. Гости уселись вокруг стола, приведя обитательниц в полное замешательство. Виктор Иванович, видно, и сам не знал, о чем с ними говорить и спросил — по каким учебникам студентки изучают химию? Девчонки показали ему толстый учебник А. Барнарда «Теоретические основы неорганической химии», 1968 года издания. Этот учебник был знаком академику, и он его одобрил. Тут дверь неожиданно открылась, в комнату зашел студент из соседней комнаты и спросил:

— Девчонки, у вас лук есть?

В то время многие студенты часто питались нарезанным луком с подсолнечным маслом и черным хлебом (особенно перед стипендией, когда заканчивались деньги). Главное в этом блюде были не фитонциды и витамины, а его доступность и дешевизна. К тому же оно служило отличной профилактикой простудных заболеваний.

Девчонки попытались сгладить ситуацию и выпроводить соседа со словами:

— Саш, у нас академик Спицын…

Но Саша не понял серьезность ситуации и продолжал настаивать:

— Ну Спицын, ну и что, а лук-то дадите?

— ?!!…

ЛЕВ АБРАМОВИЧ ТУМАРКИН

Лекции по математике на первом и втором курсе читал Лев Абрамович Тумаркин. Во время лекций он постоянно двигался, поэтому микрофон, закрепленный в проволочной петле, висел у него на шее. Маринке Морозовой он казался ожившим мифологическим персонажем. Дело в том, что ее мать еще до войны училась в Московском инженерно-экономическом институте (нынешняя Академия управления). Так вот, ей на первом курсе математику преподавал, молодой тогда, профессор Тумаркин. Мама Марины влюбилась в него, но безответно. Лев Абрамович был для нее образцом настоящего интеллигента-ученого. И на первом курсе ей пришлось именно Тумаркину сдавать экзамен по математике. Не удивительно, что она очень волновалась. В Москву девушка приехала из маленького городка Ивановской области, ее речь изобиловала простонародными выражениями. На том экзамене, излагая доказательства теорем, она вместо слова «пусть» говорила «пущай» (например, пущай Х стремится к …). И Лев Абрамович каждый раз с мягкой улыбкой поправлял ее. Не помня себя, она ответила на все вопросы билета и получила заслуженную пятерку. А потом, выскочив в коридор, рухнула на подоконник и разрыдалась, тяжело переживая свой «позор» перед любимым человеком, даже не подозревавшим о ее чувствах.

Не удивительно, что все детство Маринки было наполнено воспоминаниями о профессоре Тумаркине. Мама не раз повторяла дочери, что как было бы прекрасно, если бы она стала преподавателем математики в вузе. Но у дочки оказались совсем другие планы — она поступила на химфак МГУ и очень поразилась, увидев в расписании первого курса с детства знакомую фамилию. Представить себе, что этот сутулый, длинноносый, к тому же лысый, да еще с галстуком-«петлей на шее», старичок мог когда-то вызвать такую сильную влюбленность у ее мамы, было невозможно. Но однажды Тумаркин проявил себя с неожиданной стороны. На одной из последних лекций первого курса, ему в записочке задали вопрос: «Профессор, что такое любовь?» И он с мягкой улыбкой начал рассуждать об альтруизме, при этом ссылался на одну напечатанную статью о том, что альтруизм проявляется не только у человека, но и у животных.

В целом, содержание его лекций по математическому анализу Марине, выпускнице физматшколы, уже было хорошо известно, и она не видела необходимости их посещать. Дочь, правда, сообщила маме, кто ее лектор по математике, но та отреагировала одной фразой: «Наверно, он уже очень старый». Очевидно, ей не хотелось ничего менять в своих дорогих воспоминаниях молодости.

Тумаркин был большим оригиналом, так во время лекций он нумеровал формулы на доске нотными значками: формула «до-диез», формула «си-бемоль» и т.д. Окончание курса матанализа проходило весьма торжественно. На последней лекции девушки преподнесли ему огромный букет цветов от всех студентов. Курс стоя аплодировал. Лев Абрамович был тронут и сказал, что этот букет он подарит своей девяностолетней матушке. Ни одного лектора на нашем курсе так больше не чествовали.

ЗОЯ АЛЕКСАНДРОВНА ГАЛЛАЙ

Кроме лекций по химии, студенты обязательно проходили практикум с последующей сдачей коллоквиума. По существу, это был мини-экзамен по заданной теме. Не отработав весь практикум, невозможно было получить допуск к сессии. Первый курс заканчивался итоговой курсовой работой, выполненной непосредственно в лабораториях кафедры неорганической химии. В первом семестре второго курса проходил практикум по качественному анализу, завершающийся профессорской задачей, а во втором семестре — по количественному анализу. Преподаватель, ведущий практикум, одновременно был куратором группы.

Зоя Александровна Галлай была куратором в одиннадцатой группе на втором курсе. В этой женщине чувствовалась какая-то удивительная человеческая доброкачественность. Она держала определенную дистанцию со студентами, но относилась к ним доброжелательно и в конфликтах с учебной частью всегда отстаивала их интересы, стараясь помочь. Однако это совсем не мешало ей строго требовать выполнения лабораторных заданий, в которых нужно было определить содержание элементов в растворах, выдаваемых ею лично. Зоя Александровна записывала искомые цифры в маленькую записную книжку и прятала в карман своего белоснежного халата.

Конечно, многие студенты мечтали заглянуть в эту книжку. Для этого они применяли «заплечный» метод. Кто-нибудь называл преподавательнице свои результаты, она сравнивала их с записью в своей книжечке, где каждому была посвящена отдельная страница, а в это время второй студент, стоя у нее за спиной, старался из-за ее плеча заглянуть в книжечку и запомнить для товарища правильный ответ. Иногда Зоя Александровна, может быть, специально или нечаянно держала книжечку так низко, что и сам студент мог разглядеть искомые цифры. Оставалось только не растеряться и быстро изменить хотя бы последнюю из них, чтобы совпадение результатов не показалось слишком подозрительным.

Кстати, наш одногруппник Саша Хорлин обладал удивительным умением определять состав смеси химических веществ в растворах по запаху. Девчонки, получив свои пробирки со смесями, прежде чем выполнить химические анализы за отведенное время, бежали к Саше. Он открывал пробирку, вставлял ее в ноздрю и сосредоточенно нюхал, вращая глазами от сильного умственного напряжения, а потом выдавал качественный состав смеси и почти никогда не ошибался! Но однажды какой-то мерзкий пакостник подсунул ему пробирку с сильным запахом сероводорода, известным всем как запах тухлых яиц. Саша очень обиделся, на время потерял свою уникальную способность и совсем перестал заниматься «благотворительностью». Хотя надежность и высокий профессионализм и дальше сопровождали его по жизни. И теперь Александр Хорлин — успешный и востребованный ученый в США.

Зоя Александровна была женой Марка Лазаревича Галлая, Героя Советского Союза, легендарного летчика-испытателя еще довоенного времени. Впоследствии он готовил к полету в космос первый отряд космонавтов. По их воспоминаниям, именно он часто повторял вошедшее в историю гагаринское — «Поехали!» Супруги приходили к нам в общежитие, и Марк Лазаревич рассказывал студентам о своей героической жизни.

ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ КОРЕНЕВ

Вспоминает Марина

В описываемую эпоху многие студентки нашего курса, прямо скажем, были довольно привлекательными особами, но свою сексуальную привлекательность оценивали только в отношениях с ребятами-сверстниками и никогда — с преподавателями. Другими словами, преподаватель — будь он мужчина или женщина — воспринимался как существо высшего порядка, оценивающее знание и ничего больше. Один из главных «демонов» первокурсников — Юрий Михайлович Коренев, страшный «Бихромат» (о его «кровожадности» на экзаменах ходили легенды) был интересным мужчиной лет тридцати пяти. Вполне возможно, что он смотрел на студенток, испытывая простые человеческие чувства, но сама мысль о возможности таковых пришла мне голову только спустя много лет после описываемых событий.

В первом семестре я проходила у него спецпрактикум по неорганике, поэтому экзамен в зимнюю сессию, зная предмет прилично, тоже пошла сдавать ему. Юрий Михайлович написал на листе бумаги дополнительный вопрос — реакция цианистого калия с водой, подразумевая, что я закончу ее как реакцию гидролиза по аниону. А я незадолго до того прочитала статью об убийстве Распутина, там утверждалось, что попытка отравить его цианистым калием не удалась, так как, очевидно, яд разложился, превратившись в поташ (карбонат калия). Я стала дописывать уравнение как окислительно-восстановительное, то есть мы друг друга не поняли. Он раздраженно спросил:

— Вы что пишете? — и обратившись к преподавательнице, даже возмутился:

— Ну посмотрите, что она делает!

Та только покачала головой, и я совсем стушевалась — меня просто парализовало от страха. Коренев выгнал меня с экзамена, но не поставил двойку, а сказал, чтобы я через час пришла к нему в лабораторию.

Ровно через час я пришла, ответила ему на заданные вопросы по химии, и в итоге он поставил мне четверку. На этом можно было бы и закончить историю нашего общения. Но через год произошел случай, из чего стало ясно, насколько проницательным педагогом был Юрий Михайлович.

Влюбленному в меня студенту-первокурснику он сказал:

— Не связывайтесь вы с этой девочкой, она-то все равно сессию сдаст, а вот для вас это может плохо кончиться.

И преподаватель оказался прав. Студента отчислили весной. Впрочем, судьба этого парня сложилась совсем неплохо. После армии он поступил на рабфак экономического факультета, а затем успешно закончил его.

С высоты прожитых лет понимаешь, насколько Юрий Михайлович, несмотря на кажущуюся строгость, относился к студентам лояльно и всегда по-человечески небезразлично.

Вспоминает Вера

В первую сессию нам предстоял экзамен по неорганической химии. Бывалые студенты наводили ужас, рассказывая какой «зверь» принимает этот экзамен — Юрий Михайлович Коренев. К нему ни в коем случае не следует попадать, потому что он любит ставить «пары» в воспитательных целях, а выше четверки у него не получишь и не выпросишь. Я училась в шестой группе вместе с Данильчуком и Гершиковым. У меня была слабая надежда, что эти корифеи возьмут Коренева на себя. Накануне экзамена мне приснился сон, что я попадаю как раз к нему. Трудно поверить, но мне и впоследствии снились вещие сны, иногда с удивительными совпадениями в деталях. Помню, как в другой раз сильно не желаемого мной экзаменатора вызвали по срочному делу и я попала «в хорошие руки» — точно как приснилось в ночь перед экзаменом.

Итак, я неотвратимо попадаю к Юрию Михайловичу! Довольно симпатичный и почти любезный, уже хорошо. Беру со стола билет, лист бумаги. Сажусь за парту, лихорадочно готовлюсь, со страхом жду. Вызывает. Сильный мандраж. Отвечаю. Дает новый лист и диктует дополнительный вопрос. Сажусь за парту, пишу. Немного легче. И потом все тоже самое: лист — вопрос — письменный ответ, сбиваюсь со счету, сколько раз, но, тем не менее, постепенно уже почти успокоилась. Какие задачи были — не помню, но общаться с ним оказалось интересно. И чем дальше, тем уверенней я себя чувствовала. Наконец Коренев говорит, делая запись в моей зачетке:

— Захватите свои листы, пожалуйста.

Подхожу со стопкой листов, а он протягивает открытую зачетку, и я вижу «отлично»! В этот момент ноги подкосились, рука дрогнула, и листы, исписанные химическими формулами, веером разлетелись по аудитории. Мелькнула мысль: «Какой, эффектный финал!» Собрала аж семнадцать (!) листов и вылетела из аудитории на крыльях.

Этот личный успех у самого Коренева надоумил меня податься в теоретическую группу за Данильчуком и Гершиковым. А в следующем семестре я случайно столкнулась с Юрием Михайловичем, поздоровалась и в ответ услышала упрек:

— Я-то думал, что вы химию любите. Стоило бы пойти на нашу кафедру, но вы зачем-то к теоретикам убежали, а зря!

Коренев стал доктором наук, профессором, а с 1989 года заведующим кафедрой химии Специализированного учебно-научного центра имени Колмогорова при МГУ (СУНЦа МГУ, бывшей Школы-интерната при МГУ для одаренных детей). Юрий Михайлович был его организатором и увлеченным вдохновителем, подготовив не одно поколение химиков и оставив у многих своих учеников, студентов и коллег добрую память и глубокую благодарность. И у меня тоже!

ПЕТР МСТИСЛАВОВИЧ КЕЛДЫШ

Математику на химфаке преподавали, как правило, сотрудники кафедры математики для естественных факультетов. В третьей и шестой группах, где в первом семестре учились Марина и Вера, преподавал тридцатилетний Петр Мстиславович Келдыш. Это был высокий, статный и красивый мужчина — смуглый брюнет с волнистыми волосами. Когда он первый раз вошел в аудиторию и представился, Маринка была просто поражена — неужели математику будет вести сын тогдашнего президента Академии наук Келдыша! Шок еще более усилился, когда сын сел на стул, положил ногу на колено, снял ботинок и принялся чесать пятку. Потом достал пачку не «Мальборо» или «Кента» из валютного магазина «Березка», а дешевых сигарет без фильтра — «Дымок». Студенты быстро смекнули, что ничего страшного для них в этом Келдыше не предвидится.

Петр Мстиславович был талантливым математиком, работал в Подлипках (в Исследовательском центре имени М. В. Келдыша), но основы высшей математики для первокурсников его мало интересовали, впрочем, как и сами студенты. Когда Маринка сдавала первый раз матанализ, то он, желая поскорее закончить пространное доказательство студентки, прервал ее словами:

— Ну и дальше — теорема Ролля.

— Как же, Петр Мстиславович, это же теорема Лагранжа, — тихо возразила Марина.

— А, ну да, да, — рассеянно сказал Келдыш и быстро отпустил ее с оценкой «отлично».

Келдыш-младший не очень ревностно относился к своим обязанностям преподавателя и иногда поручал вести семинары кому-нибудь из способных студентов, хорошо знавших математику. Так в шестой группе в этой роли часто выступал Валера Данильчук. В октябре Петр Мстиславович пошел к ректору и добился того, что уже в начале ноября Валера получил «автомат» по матанализу и аналитической геометрии. Этот красивый и кажущийся физически здоровым человек, ушел из жизни неожиданно рано — в тридцать восемь лет, пережив только на один год своего отца, выдающегося советского ученого, теоретика и одного из организаторов космической программы.

ПЕТР ПЕТРОВИЧ МОСОЛОВ

Вспоминает Марина

Для большинства из нас авторитет преподавателей был непререкаемым, а их знание предмета казалось абсолютным. Мы просто не могли себе представить, что это обычные живые люди, которые могут что-то забыть или совершить ошибку. На третьем курсе проходили урматфиз — уравнения математической физики, или дифференциальные уравнения. Семинар вел Петр Петрович Мосолов — достаточно опытный преподаватель. И вот на одном занятии, объясняя принцип решения какого-то сложного уравнения, он стал ссылаться на определение производной, то есть на одно из основных понятий высшей математики, но сбился, и всем стало ясно, что сформулировать это определение он не может. Тут мы стали хором ему подсказывать, и так вместе вышли из положения. Впрочем, не исключено, что это был просто своеобразный педагогический прием.

Экзамен по урматфизу я сдавала пожилому преподавателю, студенты его прозвали «Бурбон». У меня в ответе по билету все свелось к простейшему уравнению sin х = 0, которое имеет нетривиальное решение х = πk. Но почему-то экзаменатор не захотел признавать это решение и поставил мне «хорошо». А Петр Петрович заметил эту ситуацию, и, явно сочувствуя студентке, предложил пересдать экзамен. Я отказалась, подумав: «Да что я с ума сошла что ли, четверку по урматфизу пересдавать!»

ЛИДИЯ ИВАНОВНА ГОЛОВИНА

Во втором семестре первого курса математику, а точнее — матанализ и линейную алгебру, в теоретической одиннадцатой группе вела Лидия Ивановна Головина. Давным-давно, школьница Лида Копейкина стала победительницей довоенной Московской олимпиады по математике. Лидия Ивановна глубоко и искренно любила свой предмет и на студентов, плохо знающих математику, смотрела с горестным недоумением. Рано проявив свои выдающиеся математические способности, тем не менее, большой научной карьеры Головина не сделала, посвятив себя семье и детям.

Во время экзаменов по математике другие преподаватели из экзаменационной комиссии часто благодарили Головину за то, что ее студенты из одиннадцатой группы демонстрировали очень хорошее знание предмета. Валера Данильчук, отличавшийся невнятной речью и провинциальным косноязычием, видя, как экзаменатор начинал писать для него очередную задачу или уравнение, молча и не раздумывая ни минуты, сразу дописывал ответ. Это повторялось снова и снова, что приводило в полный восторг педагога, который несколько раз вскакивал, подходил к Лидии Ивановне, жал ей руки и произносил слова благодарности за такого прекрасного студента.

Тот же Валера безотказно помогал своим одногруппникам, но особенно охотно — Свете Шерстюк и Вере Сенченко, разбираться в наиболее сложном материале перед зачетами и экзаменами. В теоретической группе, кроме Валеры, практически все были очень сильные ребята, например, Коля Зайцев, Саша Гершиков, Гриша Коган, Нюма Вайнберг, Саша Хорлин, Игорь Галаев, Саша Рябов, Толя Гольдштейн… Впоследствии они блестяще воплотили в жизнь свои способности и профессиональные знания.

Лидия Ивановна преподавала математику на химфаке до преклонных лет: спустя двадцать лет она, например, принимала экзамены у дочери Марины и Виталия Гуро — Ларисы, правда тогда у нее уже была репутация одной из самых вредных старушек на факультете.

ИРИНА АЛЕКСЕЕВНА БЕРЕЗНИКОВА

Вспоминает Марина

Преподаватели химфака МГУ и лекторы — академики, членкоры и профессора — были, как правило, люди преклонного возраста, с безусловными заслугами перед отечеством, вызывающие уважение, а иногда и восхищение. Семинары и практикумы вели ученые-химики помоложе, непосредственно занятые исследовательской работой. Попадались среди них и злобные персонажи, такие как «старушка» по прозвищу «Пробирка» (старший преподаватель Ирина Алексеевна Березникова, старейший сотрудник кафедры неорганической химии). Она была из тех, кто давно оставил научную работу и довольствовался знанием условной тысячи уравнений. Она требовала их написания только в том виде, который считала единственно правильным. Любые отступления могли привести к плохой оценке, но особенно раздражали ее «легкомысленные» девчонки, не способные запомнить формулу малахита. На самом деле это вещество переменного состава и не имеет точной формулы. С такими неоднозначными персонажами бывало трудно взаимодействовать в каждодневной учебе или на экзамене. Но каждый из них, несомненно, привносил разнообразие в образовательный процесс. Их особые привычки на приеме зачетов и экзаменов студенты передавали из уст в уста, от курса к курсу.

«ДЕМОН» МАТЕМАТИКИ

Вспоминает Александр

Фелия Соломоновна Рацер-Иванова… Да, море воспоминаний! Как только поступил в 1970-м, узнал, что у нее складывается мнение о студенте сразу, по первому впечатлению, и потом, как ни старайся или не бездельничай, эта оценка остается неизменной. И вот с этим сразу мне повезло меньше, чем многим другим…

Помню ее сентенции типа: «Голубчик, ну зачем вам естественные науки, это явно вам не по зубам, шли бы на исторический». В конце первого курса — у меня девять попыток сдать зачет! Последняя, десятая, была в помещении учебной части, комиссия из трех преподавателей и представителей администрации. Зачет вынесли на экзамен. К тому времени я занимался столько, что ответы на все задачи знал практически наизусть. Даю прекрасный ответ одному преподавателю, такой же другому. Они говорят, что вроде бы все правильно и можно поставить положительную оценку. Но подлетает она и задает свой вопрос! Ее действие на меня гораздо сильнее, чем удава на кролика: я сижу совершенно парализованный от ужаса, не в силах не то чтоб ответить, а даже просто поднять на нее глаза.

— Все! Этот дурак не будет тут учиться! Только через мой труп!

Мне тогда как-то удалось взять академку по здоровью. И опять не повезло: изменили программу и ряды перенесли на первый курс. Пришлось изучать их самостоятельно. На этот экзамен шел как на казнь, потому что помнил ее угрозы в учебной части — она не допустит, чтобы Рабовский сдавал экзамен в обход нее. Но на этот раз судьба сжалилась надо мной — Фелия Соломоновна слегла в больницу на несколько месяцев.

Университет мне удалось закончить с трудом, в основном на троечки. Рацер-Ивановой удалось внушить мне такой демонический страх перед каждым преподавателем, что я еле лепетал ответы, даже когда знал предмет на пятерку. Потом была моя первая работа… и снова все наперекосяк. Короче, она если не сломала, то уж точно отравила мне многие молодые годы жизни! Только через восемь лет после окончания химфака мне посчастливилось попасть к руководителю совсем другого типа. Я перешел из ИОХа[1] в НИИ ФХМ[2] при Втором медицинском институте. Моя заведующая лабораторией Ирина Павловна Андрианова просто поверила в меня! Я не очень понимаю, как ей это удалось… Он делилась со мной своими идеями, советовалась и, действительно, прислушивалась ко мне, публично называла меня ведущим сотрудником… Всего три года удалось поработать вместе с ней, до ее смертельного диагноза. За это время у меня — около двадцати публикаций, патенты, диссертация, получение должности старшего научного сотрудника… Чувство провинившегося троечника полностью улетучилось! Но все же темный «призрак» Фелии Соломоновны вспоминаю часто. Ладно, мне удалось вывернуться из под ее гипнотического «заклятья», но ведь, наверное, были и другие, которым она, возможно, поломала жизнь.

Теперь я работаю в США в достаточно крупной фирме. Достижениями и положением вполне могу гордиться. А знания по математике, полученные на химфаке, использую процента на полтора.

ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА МИХАЙЛОВА

Обязательным для получения высшего образования было изучение СЭД (социально-экономических дисциплин). Главнейшей из них была история КПСС, сопровождавшая нас в течение трех семестров. Андреа Клецер шутливо произносила это название как «история КаПэСиСи». Эти лекции читала Валентина Ивановна Михайлова, женщина бальзаковского возраста. Сам предмет носил явные черты мифотворчества. Толстый учебник для вузов был написан членом Политбюро, академиком Пономаревым. (Его внук Илья Пономарев сейчас депутат и видный деятель современной оппозиции.) В учебнике излагалась история СССР, как результат воплощения идей коммунистической партии в жизнь. Сделать это правдиво было невозможно. Невозможно было честно рассказать студентам кто, как и зачем совершал Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию (ВОСР), почему вскоре были уничтожены почти все, кто ее делал, как совершалась передача руководства партии, как закончил свой жизненный путь вождь революции В. И. Ленин, а также многое другое. Вопросы эти лучше было не задавать вообще во избежание ненужных и даже крупных неприятностей. Бывшим генсекам КПСС И. В. Сталину и Н. С. Хрущеву в учебнике отводилось всего по несколько строк. Фамилия первого ассоциировалась с культом личности, а второго — с волюнтаризмом.

Особенность данного предмета — требование конспектировать многочисленные работы В. И. Ленина, а затем, опираясь на них, доказывать изложенную в учебнике версию событий. В большинстве своих трудов вождь вел ожесточенную полемику с многочисленными оппонентами, называя их всяческими нехорошими словами типа «политических проституток», «ренегатов», «оппортунистов» и утверждая, что они враги рабочего класса, даже хуже капиталистов. Понять сущность давних идеологических разногласий студентам было трудновато. Чтобы сдать экзамен, требовалось предъявить хоть какие-нибудь конспекты и связно рассказать общепринятую версию событий. Большую помощь в этом оказывали предлагаемые на экзамене планы вопросов, используемые студентами также и в качестве планов ответов, т.е. добавив по несколько слов к каждому пункту, можно было сносно ответить на любой вопрос билета. По рукам ходил также сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)» (последний раз издавался в год смерти Сталина, в 1953-м); студенты охотно использовали его при подготовке — их привлекала четкость, лаконичность и предельная простота изложения.

Сама Валентина Михайловна производила впечатление женщины с трудной судьбой, причем не только женской, но и карьерной. По слухам, она несколько раз пыталась защитить докторскую диссертацию, но каждый раз защита срывалась из-за изменения политической линии Коммунистической партии. К своему делу она относилась неравнодушно и, например, беспощадно боролась против малейших проявлений религиозного сознания. Так заметив у студента на рукаве стройотрядовской куртки эмблему с куполами (стройотряд реставрировал северные монастыри), она потребовала снять эту символику. В ее «черный список» попали Марина Рожкова, Наташа Ефременко и Гриша Слободкин за чтение Евангелия на лекции.

Трудно представить, будто бы она не понимала, что студентам химфака история КПСС неинтересна, и любить эту науку, которая и наукой-то не была, поскольку история заново переписывалась после каждого съезда партии, было невозможно. Изучение ее превращалось в тягостную повинность, а бессмысленное запоминание дат съездов, борьбы фракций и прочей идеологической дребедени для большинства студентов было просто мукой.

Иногда дело заканчивалось совсем плохо. На вступительных экзаменах в целевую аспирантуру Михайлова влепила «неуд.» одной нашей сокурснице только за то, что та не знала одно обстоятельство: НЭП[3] 20-х годов считался уступкой новой буржуазии. Но уже через два года после нашего окончания МГУ политическая суть НЭПа была пересмотрена, и появилась новая трактовка — не уступка, а компромисс. Тогда же Валера Данильчук тоже сдавал экзамен в целевую аспирантуру Валентине Ивановне. В годы учебы он игнорировал лекции и семинары по общественным наукам, и поэтому у него вообще ни разу не было ни одной отличной оценки: либо «неуд.», либо после пересдачи «хорошо». Это помешало ему по окончании МГУ получить красный диплом. Но в этот раз преподаватель проявила к нему лояльность: Валера неожиданно получил «отлично».

Вспоминает Михаил

Михайлова у многих «попила кровушки». Валентина Ивановна вела в четвертой группе семинары, а Саша Лазарев в конспекте лекций решил «приколоться» — назвал пролетариат не гегемоном, а «бегемотом революции» — вроде бы ошибся. Она это увидела, и в результате Саша сдавал зачет по истории КПСС в первом семестре раз пять. Но все-таки сдал!

В 1978 году Валентина Ивановна принимала вступительные экзамены в аспирантуру. Человек пять «плавали». У меня отказала память — не помнил ни одной даты, вообще ничего. Что-то мне дали списать. За некоторых ребят заступались другие члены комиссии, за меня не вступился никто, хотя парторг кафедры неорганической химии присутствовал. У одной девушки не выдержали нервы — она после дополнительных вопросов встала и ушла. Михайлова ей поставила двойку. У меня нервы выдержали, я сопротивлялся как мог. Точно не помню, но, возможно, тройка по истории КПСС была только у меня одного. За это тогда могли и не взять, но, видимо, две другие пятерки помогли. Так я поступил в аспирантуру.

ПРЕПОДАВАТЕЛИ МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЙ ФИЛОСОФИИ

Следующей СЭД после истории партии была марксистско-ленинская философия, состоявшая из двух курсов — диалектического и исторического материализма (диамат и истмат). Эти предметы преподавали сотрудники философского факультета. Преподаватель по диамату (его имя стерлось из памяти) относился к своему предмету формально, и его требования к студентам-химикам оказались невысоки. Закончив курс семинаров, он сам предложил одиннадцатой группе провести «подпольно-досрочную» сдачу экзамена. Времени для подготовки было мало, а сам предмет — довольно туманный. Наиболее примерные студентки-москвички заранее написали ответы на все вопросы на отдельных листах. На экзамене им оставалось только ответить на вопросы уже по написанному тексту. В тот раз наша группа теоретиков легко отделалась. Просто повезло!

Преподаватель истмата в одиннадцатой группе, некто Шевелёв, похоже, был диссидентом или вроде того, и относился к своим обязанностям с плохо скрываемой ненавистью, переходившей и на студентов. Так успешный студент теоретической группы, общественник, председатель учебно-воспитательной комиссии, Володя Олешко всегда активничал на семинарских занятиях, рвался отвечать и тянул руку. И вот однажды при ответе на вопрос он в запале оговорился:

— Карл Маркс, тьфу ты, Ленин, говорил…

Преподаватель даже не стал его дальше слушать и резко оборвал:

— Сядьте, сядьте и прекратите этот спектакль с вашим ложным пафосом!

Шевелёв вместе с представителями комитета комсомола принимал у студентов ленинский зачет, оценивающий их политическую лояльность. Там могли задать любые вопросы. Ну, например: «Как вы мыслите свое участие в строительстве коммунизма?» А Маринку Морозову он спросил: «Сколько республик в СССР?» Не понимая в чем тут подвох (вопрос-то простой!) и замирая от ужаса (ее очевидно решили за что-то отчислить?!), Марина ответила упавшим голосом: «Пятнадцать», — и была отпущена на свободу. Но потом она выяснила, что были студенты, не знавшие ответа на этот элементарный вопрос…

Вспоминает Вера

О преподавателе Шевелёве ходили слухи, что, принимая экзамены, он часто издевался над студентами и мало кому удавалось получить у него оценку выше тройки. Я решила избежать такой плачевной участи, и вместе с приятельницей по общаге мы договорились о досрочной сдаче экзамена с лектором Зинаидой Всеволодовной Кагановой, читавшей нашему курсу лекции по философии. Все произошло на удивление гладко: согласие этой интеллигентной и доброжелательной, как нам тогда казалось, дамы (а ей было всего-то около сорока лет!) мы получили легко. Экзамен сдавали у нее дома — в большой квартире со старинной мебелью в центре города. В просторном зале с роялем и большими пальмами (а может, фикусами) мы получили билеты и стали готовиться в разных комнатах. В приятной и спокойной обстановке написали ответы, для уверенности заглянув в свои подсказки. В результате желанная пятерка оказалась «в кармане». Через несколько дней в холле второго этажа Шевелёв, проходя мимо, недовольно прошипел:

— Сбежали от меня!

Однако не всем так повезло: Миша Диков своей манерой говорить медленно, со значением растягивая слова, довел этого преподавателя до бешенства и схлопотал двойку.

В конце концов, Шевелёва уволили: в одной из лекций он позволил высказать свое мнение, что генеральный секретарь КПСС Л.И. Брежнев не был гением. За такую демонстративную «политическую близорукость» преподаватель лишился работы.

Вспоминает Марина

Перед экзаменом по истмату я всем в шутку говорила: «Главное, как можно быстрее сослаться на работу В. И. Ленина «Три источника и три составные части марксизма». А уж эту работу вождя я изучила пристрастно! Каково же было мое удивление, когда при ответе на билет я, как и собиралась, упомянула данную работу, а преподаватель, как будто только и ждавший этого, тотчас спросил:

— А что писал Владимир Ильич в работе «Три источника и три составные части марксизма»?

Я стала бойко излагать содержание работы, преподаватель долго слушать не стал и отпустил меня с заслуженной пятеркой. Правда, Саша Хорлин, сидевший на первой парте и усомнившийся в глубоком изучении мной истмата, утверждал, что экзаменатор заглядывал в вырез моей кофточки.

Света Шерстюк взяла с собой на экзамен учебник, состоящий только из цитат классиков марксизма-ленинизма, откуда она собиралась списать подходящие высказывания. Среди них была фраза В.И. Ленина: «Марксизм не стоит в стороне от столбовой дороги общественного развития». Времени было мало, обстановка нервная, поэтому Света сокращала слова. В результате у нее получилось: «Марксизм не ст. в ст. от ст. дороги». Отвечая, она поняла, что забыла расшифровку этой записи и запуталась в своих «ст.». А затем упорно продолжила бороться за высшую оценку — четверка, которую преподаватель щедро ставил всем, ее не устраивала. В конце концов Света осталась в аудитории один на один с преподавателем и вскоре вышла уставшая, но довольная. Она сказала, что экзаменатор увидел в зачетке, что это был день ее рождения и поставил «отлично» в качестве подарка. Подружки порадовались за Свету, не обратив внимания на замечание Нюмы Вайнберга, что даты рождения в зачетках не указываются…

Апофеозом изучения СЭД был государственный экзамен по научному коммунизму. Сейчас само это словосочетание «научный коммунизм» звучит как оксюморон, очевидная глупость. А тогда мы готовились к нему всерьез, ведь оценка могла повлиять на распределение. При подготовке я стремилась получить представление обо всех вопросах, но один остался для меня загадкой. Его формулировка звучала как заклинание: «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Вопрос был посвящен работе Маркса с таким же названием. Времени искать эту работу в библиотеке уже не осталось.

«Подумаешь! — решила я. — Ведь вероятность получить именно этот вопрос невелика».

На следующий день, взяв билет, я с ужасом увидела в нем вторым пунктом — «Восемнадцатое брюмера…» Отступать было некуда. Первый вопрос был мне более-менее понятен, а про Луи Бонапарта, исходя из его фамилии и формулировки вопроса, я поведала, что хотя такие реакционеры, как Бонапарт, и добивались временных успехов в истории, но все равно коммунизм победит. И экзаменатор остался доволен. А может, он и сам не знал про восемнадцатое брюмера… Во всяком случае, поставил мне пятерку, на что я почти не рассчитывала.

Совсем недавно я выяснила, что брюмер — второй месяц французского революционного календаря, отмененного аж дважды. А Карл Маркс писал свою работу в конце 1850-х, и эту дату привел, сравнивая переворот Луи Бонапарта 1851 года с переворотом, который Наполеон Бонапарт совершил восемнадцатого брюмера в 1799-м, когда революционный календарь еще действовал. Впрочем, тогда в этом вопросе быстро разобраться без интернета было почти невозможно.

***

На родительском собрании, слушая, как молоденькая учительница моего внука по естествознанию вещает о важности своего предмета, я не удержалась и сказала:

— Вы еще не родились, когда «крайне важный» экзамен по научному коммунизму сдавали. И где теперь этот экзамен?..

Еще хотелось спросить ее: «Вы знаете, что такое восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта?» Но я все-таки промолчала, решила не смущать учительницу…

Справедливости ради добавлю, что были студенты-химики, которые относились к изучению философии всерьез. Например, два друга из шестой группы нашего курса, два Володи, стали известными философами и политологами — это Владимир Игоревич Пантин[4] и Владимир Валентинович Лапкин[5]!

СТАНИСЛАВ ВАЛЕНТИНОВИЧ ЗЕНИН[6]

Вспоминает Михаил

Перед стройотрядом разрешалось сдать досрочно экзамен по истмату, который у нас в группе вел Станислав Валентинович, тот самый, который предложил известную всему миру тетраэдрическую модель воды. Мы с Володей Ямщиковым договорились с Зениным о сдаче экзамена. К занятиям по диамату во время семестра мы практически не готовились. Эти семинары прошли очень легко, а может, Зенину было некогда возиться со студентами. Короче, к экзамену мы готовились аж целых четыре часа. Пришли. Вопросы преподаватель дал нам легкие (типа единство и борьба противоположностей). Мы с Володей развернули целую картину мира с точки зрения химии и физики. (Мы же не знали, что он кандидат химических наук, а потом оказалось, что еще и физик!) Зенин слушал нас с серьезным видом и не перебивал, потом задал пару вопросов. Посмотрели мы друг на друга и подумали: «Все, приплыли». Станислав Валентинович говорит: «Ребята вы конечно хорошие, но экзамен «нельзя на арапа сдавать». Почти как в популярной студенческой песне[7]. Зенин, увидя наши ошарашенные лица, засмеялся, поставил нам по четверке и что-то пожелал на прощание.

***

Анатолий Гольдштейн как-то сказал: «Университетские преподаватели научили нас думать, выдвигать гипотезы и решать самые разные задачи не только в области экспериментальной химии, но и, если угодно, в философском плане. МГУ блестяще подготовил нас так, что мы готовы были штурмовать весь мир». И мы штурмовали! И применяли свои знания в разных уголках нашей планеты.

Взаимоотношения преподавателя со студентами, конечно, могут складываться по-разному. Эти отношения, плохие или хорошие, в наше время были абсолютно лишены материальной заинтересованности. И мы все чаще вспоминаем наших преподавателей, по-доброму, с глубокой благодарностью, а с возрастом — даже с нежностью.

Примечания

[1] ИОХ РАН— Институт органической химии им. Н. Д. Зелинского РАН.

[2] НИИ ФХМ— Научно-исследовательский институт физико-химической медицины.

[3] НЭП— новая экономическая политика в 1920 годы в Советской России с целью введения частного предпринимательства и возрождения рыночных отношений.

[4] Пантин Владимир Игоревич (1954)— выпускник химического факультета МГУ (1976), кандидат химических наук, кандидат политических наук, доктор философских наук, преподаватель; действительный член Российской Академии политической науки, лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».

[5] Лапкин Владимир Валентинович (1954)— выпускник химического факультета МГУ (1976), кандидат химических наук, старший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений имени Е. М. Примакова РАН, член Правления Российской ассоциации политической науки.

[6] Зенин Станислав Валентинович— выпускник физического факультета МГУ, кандидат химических и философских наук, доктор биологических наук, профессор; работает в Федеральном научном клинико-экспериментальном центре традиционных методов диагностики и лечения Минздрава России.

[7] Фраза «нельзя на арапа сдавать» из студенческой песни «Раскинулось поле по модулю пять…», написанной в 1946 году студентом матмеха Ленинградского государственного университета— Виктором Скитовичем, на мотив «Раскинулось море широко…» Сегодня существует множество вариаций этой песни, разошедшейся по разным вузам страны.