Раз за семейным ужином решили поделиться территорией с исконными обитателями иудейского предгорья — значит, нужно навести порядок, выбрать подходящие для собачьих забав игрушки, заготовить корм и в последний раз насладиться чистотой и покоем. Позвонила старшенькому, призналась, что берем-таки собаку.
[Дебют]Ирина Фрост
СУКА ЦВЕТА БЕЖ
Она появилась у нас благодаря моей оплошности.
Анька давно просила собаку и очень грамотно меня обрабатывала:
— Мам, смотри какой у нас уютный уголок под барной стойкой на кухне: в нем как раз поместится миска с водой и коврик для Снежка.
— Белую собаку назовем Снежок, Шелег звучит слишком шипяще.
— Тебе, наверное, не хватает собаки. Гулять у моря с собакой будет повеселее.
— Папа что-то нервничает. Я читала, собаки хорошо снимают стресс…
— Мотя уже год живет отдельно, а мы договаривались, что собаку возьмем, когда он переедет!
Забираю Аньку из школы после удачно написанного теста по математике. За рулем щедро нахваливаю и восхищаюсь — все же программа для одаренных, высокие требования, бешеный темп. Анька расцветает, запрокидывает голову, кладет ноги на приборную панель и решает воспользоваться моментом: заговаривает о бегущем вдоль моря пегом псе, стрессе, холоде домашнего бессобачьего существования. И я вдруг слышу свой голос:
— А давай прямо сейчас заедем в собачий приют!
Дочка в минуту нашла маршрут до ближайшего приюта, отступать было некуда. Кто заглядывал в приюты, тот поймет: с пустыми руками оттуда не выйдешь.
Мы свернули на пыльную дорогу перед хайфским аэропортом, выехали на поляну и пришлось сразу замедлить ход. Машину обступили псы, собачки и собачонки, рыжие, черные, пятнистые, бесстрашные и бесконечно печальные. Так смотрят на могущественных и равнодушных демонов: «Хорошо-что-приехали-хотя-никого-из-нас-не-возьмете». Анька притихла и заторопилась к воротам. Большой белый хаски-лабрадор-кто-то-еще-мне-неведомый лениво облаял нас из деревянной будки. В вольерах сидели, лежали, бегали взрослые собаки, тоже поприветствовавшие нас недружным гавканьем. Я поморщилась («невыносимо воняет псиной»).
На скамейке перед дверью в контору сидели два солдата с собачьими поводками в руках, пришедшие выгуливать местных обитателей («вот сумасшедшие!»). В конторе красавец блондин ругался с пакидом[1]. Они орали друг на друга, причем американский акцент блондина был настолько густым, что пакид в пылу ора перешел на английский. Выясняли продолжительность прогулок и скорость передвижения собак по окрестным полям. Девчонка за компьютером занялась нами:
— За собакой пришли?
— Посмотреть, — осторожно уточнила я.
— Да, за белым щенком, — выпалила Анька.
— Тогда идите с Яэлью в карантинный бокс.
Яэль в темной униформе с совком и щеткой в руках повела нас в соседнее строение. Там за невысокой калиткой скучали пятеро щенят. То есть скучали они, пока не увидели нас. Вскочили, загалдели, побежали к калитке. Яэль вошла убирать какашки. Пара щенков штурмовала калитку, пытаясь перепрыгнуть или протиснуться через прутья. А самый маленький собаченок, медлительный, похожий на немецкую овчарку, все еще потягивался в углу. Он с сомнением поглядывал на собратьев («к чему вся эта суета?»), с удивлением — на нас («и что вы все ходите?»). Но все же решился подойти — медленно, застенчиво, готовый дать задний ход при первом недружелюбном жесте. Я вдруг подумала, что этот нам подойдет: скромный такой, меланхоличный, молчаливый. От коврика на кухне до дивана в салоне будет добираться полчаса, а за это время, глядишь, передумает драть диван…
Однако мысль опоздала. У калитки выпрыгивала из шкуры, пытаясь лизнуть Аньку в лицо, длиннолапая молоденькая блондинка, напевала что-то ласковое («тяв-эхмммхххмммэ-тяв»), цеплялась лапками за металлическую решетку: «Вы пришли за мной! Вот она я! Вся ваша! Ваша отрада и утешение!» Анька уже никого больше не замечала. Яэль отпихнула нашу отраду цвета беж и вышла из бокса. Мы вернулись в контору. Пакид спровадил солдат с американским блондином выгуливать свору резвых псов, пьяных от предчувствия бега по окрестным полям, и принялся за нас.
— Ну что? Смотри сюда, — подхватил меня под локоток и повел в ветеринарный бокс. — Вот уже готовая сучка, только сегодня стерилизовали. Ты знаешь, что стерилизация для всех обязательна, да? Смотри, какие пятна рыжие, уши висят правильно. Это же наполовину спаниэль, почти породистая! Последняя осталась, только тебе отдам!
С потрепанного одеялка на полу клетки второго яруса на меня уставилась измученная пятнистая собачонка. «А ты зачем здесь? У тебя там шприц в руке, да? Оставьте меня, противные!»
— Мы возьмем беленькую, — вмешалась Анька, отвлекая от меня пакида.
— Белую? Это которая?
— В щенячьем карантинном боксе. Такая веселая и ласковая!
— А, кхнани[2] цвета беж? Как хотите, как хотите, — пакид был явно разочарован. — Таких тут в каждом приюте по дюжине, а я вам редкую, почти породистую предлагаю.
— Берем цвета беж, — не унималась Анька.
И я поплыла. Моя неприязнь к собакам, сморщенный от запаха псины нос, хлопоты о чистоте на кухне, о кожаных диванах в салоне, тихих вечерах с книжкой существовали сами по себе, где-то в параллельной реальности. А здесь и сейчас была только трехмесячная кхнани на высоких лапках цвета беж, с острой лисьей мордочкой и лукавыми черными глазами, которую следовало увезти, приласкать и накормить.
— Как хотите, — сдался пакид. — Пошли оформлять. Документы с собой? Как фамилия? Фрост? Тогда кхнани запишем «Фрост, сука цвета беж». Все члены семьи согласны на собаку? У вас дом или квартира?
Когда мы в третий раз вошли в контору, две реальности совместились. Пакид придвинул телефон:
— Звони, получай согласие мужа на суку Фрост!
Мы с Анькой переглянулись и фыркнули, представив лицо нашего папы, когда он услышит про суку Фрост цвета беж. Наверное, скажет, что у него уже есть одна такая и с него хватит. А без согласия всех проживающих под одной крышей собак не выдают! Не получить нам нашу отраду в первый день…
Я позвонила со своего сотового, чтоб не пугать Илюшу незнакомым номером, и ласковым подобострастным голосом сообщила, что сегодня мы привезем домой маленькую беленькую собачку кхнаничку (у меня даже челюсти свело от сладкого подобострастного мимими).
— Чего-чего? Ты серьезно?
— Она такая веселая, вы быстро подружитесь… — про «подружитесь» я уже виновато шептала.
Анька грустно смотрела на меня, девчонка за компьютером встревожилась и начала прислушиваться к разговору. По-русски она не понимала, но интонация и Анькин несчастный вид не оставляли сомнений: среди проживающих согласья нет!
— Сумасшедшая! Идите в баню со своей собачонкой! — взорвался муж и отключил сотовый.
— Ну как? — спросил пакид.
Он был занят элегантной леди, тискавшей облезлого ризеншнауцера, и не отслеживал ход моих телефонных переговоров. Леди величественно оперлась на стол, посадила псинку на подлокотник офисного кресла пакида и повернулась в нашу сторону. Все. Наступила минута неизбежного позора, расплаты за легкомыслие и бесцельно прожитые бессобачьи годы.
— Так вы не договорились? Не получишь нашу кхнани! — вынесла вердикт девчонка.
— Погоди, погоди, — остановил ее пакид. — Что, муж возражает? Да он через день привыкнет! Давай-ка сразу документы оформим, взнос заплатишь, а вечером поговоришь с ним и завтра заберешь собаку.
— Мы к вам дня через три подъедем, — пообещала я.
За один вечер Илью не уломать. Все припомнит: и Анькин математический класс, и мою офисную работу, нашу безалаберность и страсть к путешествиям.
— Ээээ. За три дня уйдет твоя собачка. Знаешь, какой на них спрос, на щенков кхнани цвета беж? Про эту мне сегодня дважды звонили! — не унимался пакид.
Странно! Десять минут назад таких бежевых щенков было пруд пруди, дюжина в каждом приюте.
— Вы могли бы воспользоваться камерой своего мобильника и вечером показать мужу снимки. Его сердце дрогнет и завтра он вместе с вами приедет забрать четвероного питомца, — произнесла низким голосом элегантная леди, придерживая облезлого ризеншнауцера. Тот, стоя на задних лапах, нервно переступал по узкому подлокотнику.
— Мам, я пошла снимать! — Анька выскочила за дверь с айфоном наизготовку.
Девчонка за компьютером застучала по клавиатуре, сурово глянула на меня:
— У вас дом или квартира?
Наверное, принялась-таки заполнять анкету.
— Квартира.
— Площадь? Балкон? Палисадник?
— Большая, но без балкона и без палисадника.
— Как без балкона и палисадника? А где же собаке дышать свежим воздухом?
Вот я могу жить без палисадника, а эта беспородная бежевая кхнани — никак! А девчонка тем временем стучала по клавишам и продолжала допрос:
— Доход в месяц выше 9000 на семью? Аллергии на шерсть ни у кого нет?
Ей-богу, меньше вопросов задавали, когда Аньку устраивали в частную гимназию!
— Да все у них нормально! — уверил пакид девчонку и повернулся ко мне. — Давай паспорт, готовь 500 шекелей взноса!
Тут за окнами раздался разноголосый лай, пакид выскочил за дверь и зычно пропел «Шекеееет!», типа «А ну замолчали все!». Вот так же мелодично выпевают швейцарские гвардейцы в Сикстинской капелле, приструнивая гомонящих экскурсантов: «Силеееенцио!» Экскурсанты замолкают, замолкли и беспородные приютские псы. Облезлый ризеншнауцер заскулил и принялся лизать руку элегантной дамы. Анька с пакидом вернулись в контору, обсуждая собачий рацион и график прививок.
— Ладно, попридержу я твою бежевую суку Фрост, так и быть, — кивнул мне пакид. — Завтра до часу сможешь забрать?
— Мам, у меня как раз в школе окно с 12 до полвторого. Мы успеем!
— Я могу за них поручиться, — великодушно заверила элегантная леди девчонку за компьютером.
Жизнь разворачивалась по законам античной драмы: раз рок вмешался, то все предначертано, все случится как ему должно, хор прокомментирует, как переживать и что чувствовать.
Домой мы ехали молча. Анька рассматривала фотографии в айфоне. Вечером за ужином она пролистала снимки перед насупившимся Илюшей. Он, наконец, посмотрел мне в лицо и буркнул:
— И что вас занесло в приют собачий? Что там ваша кхнани? Почитал я — 4000 лет она тут живет. Пусть будет в доме хоть одна сабра. Убирайте провода с пола, прячьте обувь в шкаф.
Вот все. Комментарии хора опускаю.
Раз за семейным ужином решили поделиться территорией с исконными обитателями иудейского предгорья — значит, нужно навести порядок, выбрать подходящие для собачьих забав игрушки, заготовить корм и в последний раз насладиться чистотой и покоем. Позвонила старшенькому, призналась, что берем-таки собаку.
— Ну и ладно. Анька будет довольна. — У них с младшей был уговор: собака появляется в доме не раньше, чем он съедет. — Блондинка? Сука Фрост, говоришь? Как звучит, как звучит!
Все. Теперь Рубикон перейден и мосты сожжены. По машинам! Забрала Аню из школы, у нее прямо дым из ушей, руками размахивает, смеется. Расстелили на заднем сидении мягкое желтое покрывало, едем знакомым маршрутом. На пыльной дороге ничего не меняется: стоят разнопородные псы, в глаза заглядывают. Взглядом встретишься — хвостом вильнут, несмело так, нерешительно («знаю-знаю-не-ко-мне-не-за-мною! А все же…»).
А мы торопимся за своей отрадой мимо будки с хаски-лабрадором, мимо вольеров и ветеринарного бокса. И видим теток с девочкой возле карантинной комнаты, и слышим, как девочка просит «вот эту беленькую веселую собачку!» А отрада наша на низкую калитку бросается, пытается девочку в нос лизнуть: «Тяв-эхмммхххмммэ-тяв, я твое утешение! Я вся ваша!» Вот ведь сучка! Анька теснит теток у калитки, склоняется над кхнани: «Привет, пупс! Ты меня помнишь?» Отрада наша вроде как вспомнила, давай к Аньке прыгать и поскуливать, а про девочку забыла.
Ты, девочка, вон на того увальня в углу посмотри! Он почти немецкий овчар, даром что тихоня. Его бери, он твое утешение! Я зашла в контору.
— Привет! Успели, значит! — пододвигает пакид пачку документов. — Вот смотри: собачий паспорт, жетон с номером чипа, книжка прививок, а это справка, с ней пойдешь в ветеринарную клинику на Эйнштейн. Идите завтра, они проверят, что мы выдали вам здоровую собаку. А теперь давай кредитную карточку!
Яэль поднимается из-за компьютера (суровой девчонки сегодня нет):
— Муж точно согласен? Ты сегодня без дочки? Пойду щенка приготовлю.
Возвращаются они втроем: Яэль несет на руках нашу ненаглядную, Анька разглядывает новенький фиолетовый поводок и примеряет на руку ошейник (наверное, на шею уже попробовала — не налез).
И вот мы сидим рядышком, дочка держит свое сокровище, сокровище виляет хвостиком, подскакивает, тычется лисьей мордочкой Ане в лицо («Берете? Правда, да? Я же говорила, что вся ваша! Тяв-эхмммхххмммэ-тяв!») и даже как-то подхихикивает. Мне хочется спросить, работает ли с собаками психолог, все ли в порядке с нашей гиперактивной сукой цвета беж, но я не решаюсь. Уже поздно что-то менять, уже для лисьей мордочки нашлось место в семейном альбоме.
— Видишь, как радуется! Да ты пусти ее, пусть тут побегает пока, — разрешает пакид.
Кхнаненок таращится по сторонам, подходит к собачьим лежанкам (вчера их не было), достает из-под стола мячик, затевает возню с рыжим терьером. В дальнем углу замечаю знакомую полуспаниэльку. Оклемавшись от наркоза, она терзает пеструю веревочку с кисточками на конце.
— Вот твоя квитанция об оплате. Вот ампулы от блох («мамочки, у нее еще и блохи могут быть!») Прививка ей осталась последняя, вам на Эйнштейн сделают. На стерилизацию придете сюда через пять недель. Все поняла?
Голова идет кругом, мне совсем невдомек, какое отношение Эйнштейн имеет к собачьим прививкам. Наша кхнани возвращается к Аньке, пытается забраться к ней на джинсовые коленки, срывается, скулит, теребит фиолетовый поводок: «Ну пошли уже отсюда! Хочу в большой мир, чтоб свой коврик, плошка с водой и такая же пестрая веревочка, как у той пятнистой в углу!» И точно, Яэль приготовила нам точно такую же, только с перламутровыми пуговицами. И мы выходим с ворохом бумаг, напутствиями, недельным запасом щенячьего корма, какими-то ампулами и собачонкой.
Возле машины собачка замирает, все же смущает ее расставание с подружками. Мы поскорее отъезжаем.
— Так, мне срочно в школу, а то на тест опоздаю. — командует Анька, прижимая к груди щенулю. — Как к ней обращаться-то? Имя так и не выбрали! Снежок не подходит. Шесек? Белка? Абби?
— Я дома с ней поэкспериментирую, — обещаю дочке. С ужасом понимаю, что теперь мне с ней лет двадцать дома экспериментировать. Оно, конечно, и отрада, и утешение, но ведь еще прививки, блохи, шерсть повсюду… собака будет линять, пока мы ее воспитываем… и как воспитывать-то???
Привозим кхнани домой. От смущения не осталось и следа: сунула свой лисий нос в каждый угол, пометила коврик, полакала воды из плошки, притащила красного медведя с дивана в свежую лужицу на коврике, достала из корзины картофелину и принялась гонять по кухне. Словом, у нас ей явно понравилось. Анька переоделась («Все же пахнет, я пока не привыкла») и мы поехали в школу.
Я вернулась через час с сумкой собачьих вкусностей. Только вошла — на меня налетели, напрыгнули, завертели хвостом, как будто не одна у нас псинка, а целых три! И не отходит ни на шаг. Я беру лаптоп и сажусь за стол — и она ложится у стула. Я на кухню — она тут как тут. У меня физкультурная пауза — она под ногами вертится. Больше всего ей понравилась планка: передними лапами принялась ворошить мне волосы, весело повизгивая, потом но ногам забралась на спину… Вот как теперь жить?
— Абби, перестань! — взмолилась я.
И что же? Спрыгнула со спины, подбежала к лицу, в глаза заглядывает: «Это ты меня зовешь, да? Я буду ваша Абби! Я ваша верная Абби сука Фрост!»
Мне кажется, она просто боялась, что мы ее вернем в приют, если не отзовется на имя. Как же вернуть, если обе мы с тобой цвета беж! Рок вмешался, античный хор обозначил, как теперь жить и что чувствовать. Закончились долгие бессобачьи годы и началось наше погружение в собачью жизнь в Израиле.
Примечания
[1] Гебраизм в речи русскоязычных израильтян для обозначения клерков, чиновников, мелких менеджеров
[2] Гебраизм для обозначения собак ханаанской породы