©"Семь искусств"
  март-апрель 2023 года

Loading

Конечно, следует заметить, что и как политик, и как ученый Свен Гедин не избежал ошибок, за что его жестоко критиковали и Ф. Нансен, и Маннергейм, и коллеги-ученые в Скандинавии. Но к мнению его обязательно прислушивались… Достаточно сказать, что именно благодаря только авторитету Свена Гедина и его рекомендациям Швеция одной из первых в Европе признала Республику Советов, а такие политические «жесты» присущи только для людей Мира.

Евгений Белодубровский

СВЕН ГЕДИН — АДРЕСАТ БАДМЫ УЛАНОВА

Надо оставаться на посту.

«Конечно, жить в России очень тяжело, во многих отношениях. Особенно сейчас, когда все увеличивается систематическое удушение мысли. Но пока хватает сил, дезертировать нельзя. В отдельности влияние каждого культурного человека на окружающую жизнь может казаться очень скромным и не оправдывающим приносимой им жертвы. Но как только один из таких немногих покидает Россию, видишь, какой огромный и невосполнимый он этим приносит ей ущерб; каждый уходящий подрывает дело сохранения культуры; а ее надо сберечь во что бы то ни стало. Если все разойдутся, в России наступит тьма, и культуру ей придется вновь принимать из рук иноземцев. <…> Надо оставаться на своем посту. Это наша историческая миссия…». МИХАИЛ ЛОЗИНСКИЙ Петроград 1923 .
Из письма к сестре Софии Миллер в Берлин

Несколько слов сначала…

Нет сомнения, что любой настоящий путешественник — первооткрыватель — это прежде всего Человек Мира. И политик! Таковым делает его История. Постоянно рискуя собой, увлеченный дерзкой, самолюбивой и эгоистической идеей открытия новых путей и стран, он оставляет свое имя на географической карте, умножая авторитет своей родной страны. И это тоже политика.

Таковы для XIX в., в частности, и Н. Пржевальский, И. Минаев, а для нашего времени — А. Норденшельд, Ф. Нансен, В.К. Арсеньев, П.К. Козлов…

Таков и Свен Гедин!

Свен Гедин

Свен Гедин

Пожалуй, нет ни одного сколько-нибудь авторитетного биографического словаря или географического справочника во всем мире, где бы не значилось имя Свена Гедина (1865–1952), известнейшего шведского путешественника, который первым из европейцев дерзнул в конце XIX — начале XX вв. проникнуть в самые дальние районы Центральной Азии и в Тибет.

Необычайно смелый, гордый человек, романтик, с детства жаждущий личной славы и славы для Швеции, наделенный от природы и характером авантюриста и дельца, Свен Гедин имел необыкновенный дар и интуицию — именно первопроходца.

Свен Гедин, что не совсем присуще классическим шведам, обладал также гениальной общительностью, расположенностью к интриге, был покорителем женских сердец.

Все это в бытовой и даже научной области позволяло ему находить общий язык и с тибетскими ламами, и с несговорчивыми проводниками, и с осторожными дипломатами, докучливыми и подозрительными стражниками, и даже с профессиональными грабителями на пустынных дорогах и непроходимых тропах в горах…

Автор более 50 книг о своих многолетних странствиях, путешественник-полиглот Свен Гедин был еще и академическим ученым, признанным авторитетом среди самых именитых своих современников — географов и даже востоковедов…

Его труды изданы почти в 30 странах мира — целая библиотека!

Добавим, что Свен Гедин был членом целого ряда европейских академий, географических обществ, включая и Русское географическое общество, вручившее ему в 1891 г. серебряную медаль…

Все это общеизвестно. Как и то, что Свен Гедин, высоко оценивая свои открытия и политический авторитет в Европе, был соратником и другом царской России. И, конечно, Советской Республики на рубеже 30-х годов.

С самого начала своей карьеры он прекрасно знал и разбирался в геополитических и научных интересах нашей страны в отношении Востока, Центральной Азии и, в частности, Тибета.

И даже помогал в этом тайно и явно царскому двору…

А книги Свена Гедина, переведенные на русский язык его русскими друзьями, коллегами и просто поклонниками, приобщили многих к музе дальних странствий. И в этом смысле его книги никогда не потеряют своей значимости, ибо написаны доступным классическим тоном романтика…

Несколько лет назад нам посчастливилось познакомиться с обширным личным фондом Свена Гедина в Стокгольмском государственном историческом архиве. Достаточно перечислить имена его русских адресатов с начала века, чтобы представить масштаб и географию переписки. Тут письма и императора Николая II, секретаря РГО А.А. Достоевского, генерал-майора О.Э. фон Штубендорфа, генерала А.Н. Куропаткина, А.М. Коллонтай, К.Д. Бальмонта, поэтессы Анны Хованской, картографа К.И. Богдановича, П.К. Козлова, барона Ф. Остен-Сакена, путешественника и промышленника-мецената А.М. Сибирякова, публикации русских и советских газет, разных исследовательских институтов России и СССР и др.

Конечно, следует заметить, что и как политик, и как ученый Свен Гедин не избежал ошибок, за что его жестоко критиковали и Ф. Нансен, и Маннергейм, и коллеги-ученые в Скандинавии.

Но к мнению его обязательно прислушивались…

Достаточно сказать, что именно благодаря только авторитету Свена Гедина и его рекомендациям Швеция одной из первых в Европе признала Республику Советов, а такие политические «жесты» присущи только для людей Мира.

Но это уже предмет другой статьи…

Обратимся же к автору письма — Бадме Нарановичу Уланову (1886–1969).

Б.Н. Уланов — калмыцкий общественный деятель, адвокат, сын Нарана Эренциевича Уланова, известного деятеля, путешественника, блестящего офицера, одного из первых представителей калмыцкой интеллигенции, знатока восточных языков, автора известной брошюры «Буддийско-ламайское духовенство донских калмыков, его современное положение» (СПб, 1902), где впервые был поставлен вопрос о «внутренней жизни буддийского духовенства». Она была специально составлена для Государя Императора Николая II.

Юный Б.Уланов вослед отцу воспринял идеи национального возрождения и просвещения среди донских калмыков. В апреле 1907 г. он становится на Дону одним из создателей «Союза калмыцких учителей и деятелей народного образования», или «Хальмаг тангачин туг» («Знамя калмыцкого народа»), с конкретной политической программой, включающей борьбу за самоопределение калмыцкого народа и требование его территориальной автономии. В ноябре 1908 г. «Союз учителей» был разгромлен царской охранкой, а некоторые его члены подверглись обыскам и арестам (1). Имя Б. Уланова становится весьма популярным: в среде просвещенных донских калмыков — как адвоката, а у простых кочевников — как защитника их чаяний и интересов. В том же 1908 г. Б.Уланов, тогда студент юридического факультета Санкт Петербургского университета, был представлен Императору Николаю II в составе делегации донцов-калмыков. Через четыре года, осенью, Б. Уланов принимает непосредственное участие в открытии в станице Великокняжеской (Сальско-Донского округа) реального училища, и чуть позднее — женской гимназии с обязательным преподаванием в них родного калмыцкого языка и калмыцкой истории. Тогда же на многочасовом калмыцком сходе калмыцкого населения Сальского округа было принято решение о делегировании Б. Уланова в Петербург во 2-ю Государственную думу.

После Октябрьского переворота Б. Уланов — сначала в армии атамана П.Н. Краснова, в 1918 г. избирается членом Всевеликого Войска Донского. В 1920 г. служит высоким чиновником-офицером при Генштабе армии генерала-барона Врангеля, а после ее поражения на Крымском полуострове — эмигрант. В конце 1921 г. Б. Уланов переезжает в Прагу, где возглавляет «Комиссию культурных работников», целью которой было сохранение национальной культуры, языка и фольклора калмыков, волею судеб оказавшихся за рубежом, а также редактирует калмыцкий журнал «Улан Залат» (2). Именно тогда Б.Уланов обращается к Свену Гедину с просьбой о содействии в издании учебника калмыцкого языка для детей калмыцких эмигрантов.

В 1946—1951 гг. Б. Уланов был представителем калмыцкой эмиграции в Америке и содействовал переезду многих калмыков в США. Скончался Б. Уланов в Нью-Йорке 23 апреля 1969 г. (3).

Публикуемое ниже письмо донского калмыка Бадмы Нарановича Уланова из Праги в Стокгольм в 1936 г. обнаружено нами в личном фонде Свена Гедина. Как его глубокое и эмоциональное содержание, так и взятый автором письма доверительный тревожный тон многое объясняет читателям о давних взаимоотношениях великого шведского путешественника, правозащитника и общественного деятеля, каковым к этому времени был Свен Гедин, и русского эмигранта-калмыка Бадмы Уланова, давнего радетеля за духовные и юридические права своего народа. Письмо публикуется с воспроизведением факсимиле на калмыцком языке.

Я выражаю глубокую и искреннюю благодарность сотрудникам Стокгольмского исторического архива, прежде всего г. Вадам Азбели за бескорыстную помощь, а также американскому профессору Арашу Борманжинову и кандидату филологических наук Е.А.Хамагановой за сведения о Б.Н.Уланове.

 БАДМА УЛАНОВ — СВЕНУ ГЕДИНУ

Д-р Бадма Уланов

Прага, XIII, Ст. Страшнице, 853.

Чехословакия

10.01.1936 г.

 Г-ну (4) Д-р Свен Гедину

 в Стокгольм

 Высокоуважаемый Господин Доктор!

Примите сердечный привет и пожелание Вам доброго здоровья. Приношу Вам глубокую благодарность за прекрасные две книги, которые по Вашему распоряжению прислали мне из Лейпцига. Ваше путешествие по Тибету (Трансгималаи, три тома, на нем[ецком] яз[ыке]), которое Вы совершили из Индии, мы имеем (5). Первое Ваше большое путешествие мы имеем на рус[ском] и нем[ецком] языках (6). Таким образом, у нас имеются данные о трех Ваших путешествиях.

Ваши путешествия представляют несомненно замечательные страницы в открытии сердца величайшей страны в мире — Азии. Вместе с этим они особенно важны и интересны для нас — монголов (ойратов, калмыков), потому что они открывают и нас для культурного мира в лице наших азиатских единоплеменников и единоверцев. Как ваши путешествия, так и путешествия некоторых иных величайших исследователей Централь[ной] Азии, в сущности помогают нам самим  открывать нас самих себя в нашем сознании.

Дух Ваших путешествий близко подходит к духу путешествий Потанина, Козлова, академика Рериха. Я, к сожалению, мало знаю труды французских и американских путешественников. Об экспедиции полк[овника] Юонхесбанда я имею представление из труда Аустина Уодделя: «Лхаса и ее тайны» (Очерк Тибетск[ой] экспедиции 1903—1904 г., в рус[ском] пер[еводе]) (7).

Повторяю, вы, гг. путешественники, открываете нас для нас самих, именно нас, европейских монголов-калмыков, бурят, которые еще живыми корнями связаны с азиатскими народами и их религией (буддизмом, отчасти шаманством). Вы, гг. путешественники, так сказать, в большой степени помогаете нам познать самих себя. За это вам, ученым европейским путешественникам и исследователям, и в частности лично Вам, Г-н Доктор, великое наше спасибо. Ваш славный ученый, собрат Ф. Нансен многое открыл в отношении северно-азиатских народов…

Еще раз приношу Вам большую благодарность, что дали возможность встретиться  лично с Вами и побеседовать с одним из замечательных современников.

В уверенности, что Вы с неменьшим вниманием отнесетесь к настоящему моему письму, позволю себе изложить Вам некоторые для нас, калмыцких (или ойрат-монгольских) эмигрантов важные обстоятельства. Я позволю себе почтительно просить Вас не отказать в Вашем просвещенном внимании к моим строкам.

В силу исторических обстоятельств, бывших принадлежностью русского народа и его государства, на голову моих собратьев-калмыков (ойрат-монголов) в России в 1917—18 гг. свалилась страшная революция, которая у н и ч т о ж и л а почти в с е материальное достояние нашего калмыцкого народа; как страшный разлив, снесла почти до основания все естественные национально-культурные основы культурного развития моих собратьев. Мы, калмыки, боролись с большевиками, Красной армией и понесли страшное поражение. Мы потеряли т р е т ь нашего народа, населявшего по группам разные области и губернии России. Отдельные группы потеряли и больше (напр[имер], донские калмыки, к которым принадлежит пишущий настоящие строки. Эта группа калмыков потеряла 50% своего личного состава).

За ничтожным исключением погибли в с е калмыцко-буддийские монастыри и, что самое главное, погибли драгоценные монастырские библиотеки. Особенно существенна гибель старых чисто калмыцких книг, рукописей. Это обстоятельство имеет для нас, калмыков, особенно печальное обстоятельство.

И вот почему.

Уже до революции в нашем народе происходил значительный процесс обрусения, т. е., процесс денационализации нашего народа. Ввиду полного отсутствия национальных калмыцких школ оплотом против обрусительного влияния в нашем народе являлись только наши буддийские монастыри, где было известное количество хорошо знающих свой родной язык и литературу калмыков-монахов.

Начиная от 1907 г. у нас началось пробуждение национального самосознания и уже появились, правда, в весьма скромных пределах, печатные и литографированные калмыцкие издания. Одновременно с этим ясно обозначилась в калмыцкой общественности мысль иметь свои настоящие калмыцкие школы, т. е. школы с калмыцким языком преподавания и обучения.

Калмыцкая литература, хранившаяся в монастырях преимущественно, была основным источником начавшейся пробуждаться новой калмыцкой литературы. Это национально-культурное явление в своем дальнейшем развитии, вероятно, положило бы конец или по крайней мере большое препятствие процессу обрусения нашего народа, а вместе с этим толкнуло бы наш народ к подлинному национально-культурному его возрождению.

Но русская, большевистско-коммунистическая революция заодно с уничтожением материального и культурного достояния нашего народа разбила и начавшееся калмыцкое национально-культурное пробуждение и вообще разметала наш народ в разные стороны. Разбитый стихией русской революции, наш народ принужден начать свое хозяйственное развитие при совершенно новых и тяжких условиях своей жизни, а в частности, почти з а н о в о начать свое национально-культурное развитие.

Но русская революция принесла для нашего народа еще одно неблагоприятное обстоятельство: это — более интенсивный процесс обрусения. И это в условиях, когда более или менее опытные национальные культурные деятели или убиты, или скитаются на чужбине, когда наше национально-культурное достояние почти целиком погибло в огне, пожарище, боях революции, когда всякое стремление к естественному своему национальному развитию современной русской властью рассматривается как преступное, контрреволюционное, когда мы, калмыки, материально пришли почти к состоянию нищеты.

В этом сложном процессе особо трагическая судьба постигла наш родной, калмыцкий язык (ойрат-монгольский) и возможность его литературного развития. Наша молодежь в СССР интенсивно русифицируется, а молодежь на чужбине денационализируется не менее интенсивно.

Мы, старые калмыцкие общественные и культурные деятели, на все это смотрим с болью и горечью и, несмотря на нашу бедность, пытаемся кое-что делать в смысле национально-культурной работы и, в частности, в смысле с охранения и развития своего родного я з ы к а. Те книги, которые я Вам передал на память, составляют образчики той национально-культурной работы, которую мы ведем.

Лишенные в настоящее время всяких средств, мы почти прекратили эту работу. Но делать ее можем, главным образом, только мы, эмигранты, живущие в культурных и свободных условиях жизни Зап[адной] Европы, а не наши соплеменники в СССР, где нет условий нормальной человеческой и общественной жизни.

В частности, почти все свои силы на дело сохранения и развития своего родного языка и литературы посвятил я. В отношении нашего подрастающего поколения и братьев в СССР отсюда мы, конечно, ничего сделать не можем, но в отношении калмыцкой молодежи в эмиграции делать возможно, и, как Вы видели, при материальной к тому возможности мы и делали.

Важнейшим делом в отношении калмыцких детей в эмиграции составляет составление первоначальных учебников по обучению родному языку и письму. К великому нашему сожалению, между нами нет, строго говоря, настоящего специалиста-педагога. Хотя я лично уже долгое время работаю на родном общественном и культурном поприще, но по своему образованию я юрист, а не педагог.

Но в последние годы, однако, я много работаю над изучением монгольского и калмыцкого языка и литературы.

Если бы дополнительно к этому мне представилась бы возможность хотя несколько месяцев систематически заняться под руководством б[ывшего] проф. В.Л. Котвича (8), б[ывшего] профессора С.-Петербургск[ого] ун[иверситета] по фак[ультету] вост[очных] яз[ыко]в, то я совершенно уверен, что мог бы один или при указании проф. Котвича составить необходимые учебники.

Первоначальный учебник калмыцкого языка и письма — вот насущный предмет для калмыцкой эмигрантской детворы и массы, как необходимая основа дальнейшего познания и развития своего родного языка и национальной литературы.

Поэтому вот уже несколько лет я ищу материальной возможности отправиться в Польшу, где ныне проф. Львовского ун[иверситета] состоит проф. Котвич. Он — выдающийся знаток калмыцко-монгольской словесности и литературы.

Кроме составления вышеуказанного учебника, также необходимым является дать для пользования калмыкам и, в особенности, калмыцкой интеллигенции литературные источники калмыцкого языка. В условиях эмиграции найти или издать такие источники очень трудно. Ввиду невозможности иметь надлежащую связь с калмыками из СССР и тем более с Монголией нам приходится искать указанные литературные источники в известных иностранных библиотеках. Таковыми, между прочим, являются королевская библиотека в Копенгагене, б[ывшая] королевская библиотека в Дрездене, Геттингене и Берлине. В частности, особенно много лет мое внимание привлекает Дрезден, где имеется прекрасный и основательный труд на калмыцком языке «Боди мор» — «Дхаммапада» — Путь к Истине. Это — труд основателя северного (желтого) буддизма Зонкапа (9).

Хотя я сторонник живой, современной литературы, но «Боди мор» и иные подобные труды на калм[ыцком] языке важны и ценны, как лексический источник. Несмотря на свой религиозный характер, старая калмыцкая литература (иной, строго говоря, и нет) совершенно незаменима и в высокой степени ценна как литературный источник калмыцкого языка и естественная база дальнейшего развития калмыцкой живой литературы. Вот почему возможность пользоваться такими литературными источниками крайне важна для нас.

За отсутствием финансовых средств я лишен возможности отправиться в Дрезден, Геттинген и Берлин, чтобы переписать имеющиеся там калмыцкие труды.

Роль национальной литературы для национального развития и возрождения народов Вы знаете. Нет надобности это доказывать. Если бы мне было предоставлено отправиться на четыре месяца в Польшу к проф. Котвичу и на два мес[яца] в Германию для вышеуказанных целей, то этим была бы оказана огромная услуга калмыцкому национально-культурному делу вообще. Я позволю также высказать глубокое убеждение, что культурная деятельность монголо-калмыков в эмиграции не пройдет бесследно для всего монгольского мира.

Я не смею просить Вас помочь мне в вышеуказанных делах материально, но полагаю возможным покорно просить Ваше внимание и сочувствие к нашей жизни и деятельности и, в частности, к моим личным усилиям в отношении нашего родного языка и литературы. Ваше внимание и сочувствие будут для меня личным источником моральной бодрости. Я только с болью в душе думаю о крайней необходимости поработать под руководством проф. Котвича и переписать в Германии указанные выше калмыцкие труды и о финансовой невозможности осуществить эти задачи.

В свое время некоторые филантропы американцы и иные иностранцы приходили на помощь подобного рода деятельности. Я обращался к ИМКЕ (Союзу Христианской Молодежи), но получил отказ ввиду нашего вероисповедания (нехристианского, буддийского).

Вы лично имели дело с монголами, знаете их и знаете, как им необходимо культурное развитие. Мне кажется, что здешние монголы-калмыки при известном национально-культурном развитии в недалеком будущем могут стать культур-трегерами среди монгольского мира на безбрежных степях, плоскогориях, горах и лесах Азии.

Еще раз благодарю Вас за Ваше милое отношение ко мне.

Был бы счастлив получить от Вас ответ. Я взял на себя смелость написать Вам, как к одному из просвещеннейших и отзывчивых людей современного общества, проникнутого симпатией к монгольским племенам, к одному из которых принадлежим и мы, калмыки-эмигранты.

Искренне чтящий и глубоко преданный Вам,

 Бадма Уланов

 (Badma Ulanov)

 Примечания:

  1. См.: Из истории движения за национальную школу в Калмыкии (к 60-летию Союза Учителей «Хальмаг Тангачин Туг»). — Сборник документов и материалов. Элиста, 1967, с. 3-4.
  2. Содном Кольдонга. Памяти Бадьмы Нарановича Уланова, председателя калмыцкой национальной организации с названием «Калмыцкой комиссии культурных работников». (Рукопись). Редакция альманаха «Orient» особо благодарит проф. Араша Борманжинова за предоставленные материалы о донских калмыках.
  3. См.: Казачий словарь-справочник. Т.III. Сан— Ансельмо, Калифорния, 1969, с. 195-196.
  4. Пер. с калм.: в начале письма — «Высокоуважаемый Господин Доктор», в конце — «Всегда желающий вам здравия Уланов Бадма Наранович».
  5. Hedin S. Transhimalaja. Entdeckungen und Abenteuer in Tibet. — FAB. Leipzig, 1909, Band 1-2; 1912, Band 3.
  6. См.: Гедин Свен. В сердце Азии. СПб., 1899; Hedin S. Durch Asiens Wusten. Drei Jahre auf neuen Wegen in Pamir, Lop-nor, Tibet und China. — FAB. Leipzig, 1899, Band 1-2.
  7. См.: Остин Уоддель. Лхаса и ее тайны. Очерк тибетской экспедиции 1903—1904. СПб., 1906; см. также Wadell L.A. Lhasa and its Mysteries. L., 1929; Younghusband F. The Heart of a Continent». L., 1896.
  8. Котвич В.Л. (1872—1944) — известный российский монголовед.
  9. Речь идет о названиях двух разных сочинений: 1) «Боди мор» (тиб. Byang chub lam rim), известном сочинении Дже Цзонхавы, посвященного ступеням пути просветления, и 2) «Дхаммапада», знаменитом сборнике изречений, составленным на пали, последнее сочинение входит в пятый раздел Сутрапитаки буддийского канона. — Ред.
Share

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.