Я изрядно устал от стихов злополучных
в исполненьи моём таких мрачных и скучных,
будто бы в закоулках души-буерака
места нет ничему кроме хмури и мрака.

Том Грининг

ВЕЧЕРНИЕ МЕДИТАЦИИ 2.0

Перевод с английского и фотографика — Виктор Каган

Состраданье, сочувствие и любовь… откуда?
Где та волшебная сила, что совершает чудо
и мы поднимаемся выше глупых мелочных ссор
и гравитации, рушащей хрупкой жизни собор?
Мы под бичами войны знамёна учимся шить,
мы убиваем с лёгкостью, не научившись жить,
и ждём, как бараны в стаде, кровью и властью пьяны
пока за своим черепом не прибежит обезьяна.
Что перед смертью единственный выживший человек
скажет о том, как жили мы, не размыкая век?

устроить шоу?

Время моё между пальцев течёт,
скоро прощальной рифмы черёд.
Волны летейские бьются в мой сон.
Как совладать с тем, что я обречён?
Как серфингист на последней волне
я бы в пучину канул во сне
или с мечты неприступной горы
съехал отважно в иные миры.
Или затеять шоу средь бед,
чтобы оставить негаснущий свет?

план романа

На сером небе мрачных туч игра —
зима снаружи, на душе хандра.
Ворчу на мир, на зиму, на судьбу,
на зла с пороком гон и молотьбу.
Мой пёс твердит, что хорошо повыть,
чтобы горячность жалоб перебить.
Ну что ж, он прав. И мы рычим и лаем,
хандру зимы усердно разгоняем —
напрасно всё. Пора с нуля начать,
забросив старый план. Мечтать и спать.

ускользая от альцгеймера

Доктор Альцгеймер крадётся за мной по пятам,
чтобы отнять мою память, но я её не отдам.
Я знаю, как это сделать, я вставлю ему перо,
я ускользну от воришки простенько и хитрó.
Мысли поглубже запрячу, прикинусь тупицей и вот
доктор Альцгеймер отстанет: «Что с него взять? — Идиот!»
Глупо было бы думать, что если памяти нет,
это спасёт от горя, несчастья и прочих бед.
Нынче я лишними мыслями душу не утруждаю…
по крайней мере, если я правильно припоминаю.

молча смиряясь

Вот и ещё один день ящеркой ускользнул,
даже не попрощался, даже не подмигнул.
Старость подходит и на остающийся срок
что мне судьба готовит, какой замышляет урок?
Время ещё осталось, но всё длиннее ночь —
не до далёких планов, высоких целей и проч.
Дни всё короче — жалко их на игру пустую,
жалко крутить педали в воздухе вхолостую.
Сколько людей великих указывали пути
светлые и прямые, чтобы по ним идти.
Робко и сомневаясь, я без дорог бреду
через глухие чащи в смертном своём бреду.

противоядие от инсульта

Я попытался умно пошутить
о том, как вдруг инсульт сумел меня хватить,
но в шутке не хватало ерунды,
чтобы смеялись ей на все лады.
Тут сколько ни шути, но нет сомнений вроде,
что жизнь моя уже почти что на исходе.
И если юмор стал беззуб, что ставить мне на кон?
Неужто я уж пересёк промозглый Рубикон?
Я всё ещё вперёд бреду, хотя не шибко,
и мне бы очень помогла судьбы улыбка.

сад поэзии

Я изрядно устал от стихов злополучных
в исполненьи моём таких мрачных и скучных,
будто бы в закоулках души-буерака
места нет ничему кроме хмури и мрака.
А теперь я посею рассаду веселья,
чтоб она расцвела под надежды капелью
и сверкала в стихах, нисходящих с небес,
сорняков убирая ненужный подмес.
Мир — пространство свободной свободы листа,
сад, в котором свободно цветёт красота.
хватит творить?
Терпеть не могу я призывы творить —
не лучше ли просто растением быть,
чем воду словесную в ступе толочь
о том и об этом, о всяком и проч.?
Всё выбросить, что человек натворил,
и то, во что сам он себя превратил,
не зная стыда или чувства вины —
ведь что-то поделать мы с этим должны —
война за войной всё подлее и злей.
и действовать надо быстрей и смелей.

могу я ещё попробовать?

Как мало от меня осталось —
клочки достоинства, усталость,
привычка делать важный вид,
что обмануть всех норовит,
задиристость в ненужных спорах,
ворчливых притязаний ворох.
Аутентичности стриптиз?
Взгляни, вместо улыбки cheeze.
Смогу ли я покуда жив
быть человеком, маску смыв?

время пришло?

На что я жалуюсь? На то, что не могу —
я плавал, а теперь стою на берегу.
Я всё надеялся, что мне достанет сил
справляться с тем, что рок преподносил,
а вот теперь стареющее Я
не может оторваться от старья
мечтаний, что не в силах позабыть,
и думаю, старея: «Может быть,
пора, закону жизни не переча,
уйти красиво вечности навстречу».

мрачные стихи

Мрачных стихов удивительно свойство
утихомиривать дней беспокойство.
Я к ним тянусь, и они чем мрачней,
тем привлекают сильней и сильней.
Мир задыхается болью и знает —
шутки от этого не помогают.
Не позволяйте дешёвке лубка
вас убедить в том, что жизнь, мол, легка.
Не отнимайте тоски и печали,
чтоб они душу мою обновляли.

песочный зáмок

Я строил свой зáмок песочный и верил, что навсегда,
что не страшны ему будут ни ветер, и ни вода.
Но вскоре бурлящий прилив его начисто смыл,
впрочем, иного ждать мог только наивный дебил.
Силу моря не чтил я — красивая, мол, брызготня.
Оно, в свою очередь, тоже не уважало меня.
Одной хорошей волны хватило, чтоб смыть мой труд.
Сколько теперь ни глядите, вы не найдёте тут
построенного навеки творения дурачка —
лишь над пустынным пляжем парящие облака.

музы тиранов

Кто посмел оставаться, когда такие друзья ушли?
Кто из оставшихся скажет, что ещё с ума не сошли?
Просто вокруг оглянитесь — там, где сады цвели,
где города сверкали, будто гунны прошли.
Должен сказать поскольку полшага до катафалка,
что голова моя бедная просто огромная свалка,
воспоминаний змеи путаются клубком,
будто меня накрыло страшной болезни сачком.
Чем питается зло, каким неизвестным ураном?
Что позволяет править некоторым тиранам?

пусть боги кайфуют

Мой разум? Забыл я, что делают с ним и как,
хотя поглядеть, так вроде и не совсем дурак.
Я измотал свой разум и он сбежал от меня,
безумно теперь тоскую, себя за потерю кляня.
В принципе можно, наверно, и без него обходиться.
Я даже могу, коль надо, попробовать помолиться
или богов подмазать травкою и подачкой,
а то поделиться с ними банковскою заначкой.
Не слишком ли много, думаю, они создают кутерьмы?
Уж лучше бы кайфовали с простыми людьми, как мы.

смысл жизни?

Я старик на последнем своём берегу,
я растерян, хоть делаю всё, что могу.
Я пишу обо всём что попало,
но стихи мои стóят так мало.
Жизнь моя утекает, уходят друзья,
о стихах говорят, что писать так нельзя.
Пёс, гоняющий блох, мне прощает мой грех,
даже белки меня поднимают на смех.
В жизни правда есть смысл? Это не плутовство?
Человечьи поступки скрывают его.

опытный спун

Я никому не образец, я жизнь профукал
и всё, что можно, пропустил — такая штука.
Трудяга-бобр вовсю творит весь день плотину.
А я не бобр и отдохнуть я не премину.
Клюю я носом и дремлю, в мечтах витаю.
Не кайф работать на других — я так считаю.
Бездельник я и шалопай, и балаболка.
Работать попроси меня — я злее волка.
Попробуй разбудить меня — я только млею.
Но не бездельник вовсе я — я спать умею.

множество Я

Я рад, что у меня есть много Я
и каждому есть полочка своя.
Поддельные мне помогают жить —
прохвосты хитрые и с толку их не сбить.
И царственное Я я не отдам —
оно вниманьем пользуется дам.
Не горемыка я, как ты, себя срамя
перебиваться только лишь двумя.
Кури траву, не слушай дурачья
и у тебя побольше станет Я.
надежда поэта
Тем утешая себя, что немного уже осталось,
что собираюсь я делать, пока не пройдёт старость?
Буду писать стихи, а потом к вопросу приду —
кто будет читать эту несносную белиберду?
Я верю — считайте бредом, но всё же простите меня —
стихи мои нечто большее, чем глупая болтовня.
Вы от меня не дождётесь классического стиха,
но кое-что, я надеюсь, не полная чепуха.
А если что-то останется, не улетит в трубу,
вместо цветов принесите, когда я буду в гробу.

моя земная история

Вот и моя история клонѝтся тихо к концу.
Я многого не доделал, чтоб к славы прийти венцу.
Ни тебе Sturm und Drang^*, ни пир тебе на весь мир —
пара хороших дел, банальных шуток гарнир.
Но троллем я сроду не был, хоть и пытался шутить —
высмеивал, потешался, но избегал костерить.
Пёс мой ухожен, накормлен и не гниёт в муштре.
Мой апельсин расцветает радостно во дворе.
Так что я прóжил жизнь в общем-то не бездарно,
а время придёт — уйду спокойно и благодарно.
^* Sturm und Drang (нем.) — буря и натиск

возможно

Мне было грустно, одиноко и жив я был наполовину,
и удивлялся сам себе — как в этой жизни я не сгину,
и вновь, и вновь «А почему?», шептал, но без ответа,
пока откуда ни возьмись не прозвучало это:
«Да потому что я творю, а ты болтаешь
и сам себя, как дурака, в словах валяешь».
Что мог я сделать? Сил моих где пролегла граница?
Пытался я поднять свой дух, взбодриться, помолиться.
Лишь к вечеру мне удалось не хныкать всуе
и вот я наконец сейчас, возможно, существую.

квашеная капуста

Жизнь проносится мимо,
пока я в саду болтаюсь.
Раньше искал я смысл,
теперь уже не пытаюсь.

Пёс косѝтся, мол, глуп —
давно уж пора понять,
что вещи тебя похоронят,
которых не надо знать.

Если бы Бог задумал
Людей, чтоб мудрей квакуши,
он бы вдохнул мудрость
в наши жалкие души.

Чтобы другие твари
поняли, жизнь прекрасна —
пойди и наквась капусты,
что тут ещё не ясно?

надеясь на свободу

Чем больше я старею, чем меньше впереди,
тем лучше понимаю, как много позади.
И прошлое велит мне в пути за новизной
не слишком обольщаться красивой стариной,
не увязать в привычном, не повторять строкѝ,
рутине не сдаваться и рваться за флажки,
за рамки, за границы, хотя мы и слабы,
того, что называют оковами судьбы.
Надеяться давайте, что мы отыщем броды
и раб открыться сможет объятиям свободы.

думаю о Прусте

Сижу в кофейне, вспоминаю Пруста,
но в памяти моей темно и пусто.
Что было, то прошло, смеяться иль грустить,
и никаким стихом его не воскресить.
Кто там на старых фото, чья семья?
Пацан на улице — быть может, это я?
Собака под рукой похожа на мою.
Куда, уйдя, направил жизнь свою?
Альбом закрыв, уйду я налегке,
Проходит жизнь. И боль невдалеке.

памятник ботанам

Такие ботаны, как я, заслужили себе монумент.
В мир они приходили, чтобы уйти в момент.
Они не для долгой жизни, их жизнь уходит в песок.
Они как цветок, что вырос и через час засох.
Мы были как будто не были. Мир не заметил нас.
Мы были как несуществующий в классовом мире класс.
Пока вершилась история, мы прятались по углам —
испуганные, немые, не соль земная, а хлам,
а если мы и кричали, никто не хотел нас знать.
И жизнь никак не меняется. И всем на это плевать.

откуда приходит любовь?

Состраданье, сочувствие и любовь… откуда?
Где та волшебная сила, что совершает чудо
и мы поднимаемся выше глупых мелочных ссор
и гравитации, рушащей хрупкой жизни собор?
Мы под бичами войны знамёна учимся шить,
мы убиваем с лёгкостью, не научившись жить,
и ждём, как бараны в стаде, кровью и властью пьяны
пока за своим черепом не прибежит обезьяна.
Что перед смертью единственный выживший человек
скажет о том, как жили мы, не размыкая век?

уловки мозга

Не страшны, может быть, ни сума, ни тюрьма,
если знаешь, что ты не свихнулся с ума
целиком, и живёшь, опираясь
на остатки, и сопротивляясь
слабоумия жиденькой тьме,
что могла воцариться в уме.
Мозг живёт, как орех в скорлупе головы,
и училка когда-то сказала мне: «Вы
так умны, я же вижу и верю вам,
что сравнитесь с банановым деревом».

вспоминая

Заскучал по улыбкам симпатичных девчонок.
По былому тоска достаёт до печёнок.
Те бумажные птички, что мы запускали,
улетели давно и вернутся едва ли.
Тени памяти сердца туманят стекло,
помогая цепляться за то, что прошло.
Нотр-Дам… поцелуй наш…сиянье надежды…
С той поры никогда уже не был я прежним.
Я в порядке, пока я не в жизни капкане,
но блуждаю в тяжёлом и липком тумане.
Нет, с ума не сошёл я, меня не жалей —
просто болен старинной я болью своей.

понять смысл жизни?

Я разбирался в жизни долго и неутомимо —
баста! Заблудшие годы тихо скользят мимо.
Земля, истекая кровью, вращается,
гуманность мёртвой листвой осыпается.
Считаные святые борются одиноко,
но отменить не в силах мóрока злого рока.
Я всё ещё жив и силы переносить это
дают мне певчие птицы и иногда поэты.
Лоза, что я подрезáл, новым цветёт виноградом
и свежий живительный дождь уже собирается рядом.