СЕМЬ ИСКУССТВ

Я не люблю советской лирики,
Ее умышленного света,
Я всю ее отдам за лимерик,
За вздох свободного поэта.

^x Решением российских властей признана иностранным агентом.

Tатьяна Вольтская^x

ВСЁ ПЕРЕПУТАЛОСЬ И В МИРЕ, И В ПОГОДЕ…

*  *  *

Посадили Алёшу, посадили Илью,
Посадили Максима — и вошли в колею,
Позабытую было — не на век, а на час,
Но попали ногами — и опять понеслась.
Посадили Ивана, посадили Петра,
И к Роману, и к Свете приходили с утра,
Посадили Кирилла, Юру, Славу, Мусу,
И Азата, и Аллу — и зима на носу.
Посадили Карину, Яна и Зарифу,
Александра, Егора — от бессилья реву.
Посадили Андрея, только праздновать рано —
Если всюду измена — смута не за горами,
И не думайте, черти, приникая к делам,
Высший суд не Басманный — отольётся и вам.

*  *  *

Когда приходят плохиши,
Сопят и клацают оружием,
Все рассуждения для души
Оказываются ненужными.

Стоишь один, как идиот,
Под дождиком и веткой жёлтою,
Убьёт, — бормочешь, — не убьёт, —
И ищешь что-нибудь тяжёлое,

Хотя и не умеешь бить,
Хотя сражался только с мухами,
Готовишься — то отступить,
То сдохнуть с песнями и муками.

В мозгу всплывает динамит,
Дубина и топор из кремня,
И отвратительно шумит
Пустая раковина времени.

*  *  *

Всё перепуталось и в мире, и в погоде —
Как будто крышу ветхую снесло:
Замок сломался, и утюг не годен,
На юге снег, на севере тепло.

Откроешь рот — и выдыхаешь эхо,
Блуждаешь в отраженьях, как в лесу,
И женщины в невидимых доспехах
Рябое знамя ревности несут.

Кто посмотрел с желаньем на такую —
Ну, что, чувак, тебе не повезло:
Она через полвека атакует,
В ее руках железное весло.

Гуляет вирус — кто сидит по норам,
Кто бегает под окрики “не сметь!”
То пламя, то вода показывают норов,
И над окошком пролетает смерть.

Когда ты от меня уходишь на рассвете,
Пескариком блеснув, скользнув из рук,
Уже описан мир, учтён и сдан по смете,
В нём север подметён и упакован юг.

Верните мне его игру и вожделенье,
И чашку жёлтую мою верните мне,
Разбитую, и зиму — как прозренье,
И лето, как любовь, с горчинкою на дне.

*  *  *

Мы шли по отмели и видели,
Как дышит лес на берегу,
Как раковина в твёрдом кителе
Ползёт по серому песку,

И как на островке с корягами,
С пятном ночного костерка
Выводит, торопясь, каракули
И высунув язык, река —

Коричневое платье школьницы,
Вдовы струящийся платок,
А дно шевелится и колется.
Мы плыли, превратясь в поток,

А над деревнею бессмертною —
Над грудой брёвен, кирпичей —
Сияли хором трубы медные
Прямых торжественных лучей.

*  *  *

Тонкие нити вечера на лице.
Пятнышко подбородка, рука, плечо.
Долго в незамерзающем озерце
Глаза далёкой точкой плывёт зрачок,

В речке мерцает, катится по степи,
Уткой взмывает в небо из-под ресниц.
Спи, моя радость, поздно. Да нет, не спи —
Если обнять не можешь, так хоть приснись.

Вот и кузнечик радуется — тепло,
В облаке набухает тягучий дождь.
Через пространства вогнутое стекло —
Трещинка переулка, где ты идёшь.

Вот ты садишься в поезд, и провода
Вздрагивают, и где-то в ночной глуши
В паутине вселенной, натянутой в никуда,
Круглой блестящей каплей земля дрожит.

* * *

Вы жили под чужими именами,
Вы отчество на родину меняли,
Но древний страх в десятом позвонке
При стуке оживал и при звонке.
И сон ваш был прерывистым, неровным,
Заполненным погоней и погромом
И белым пухом вспоротых перин.
Наутро вы глотали аспирин
И говорили — может быть, простуда,
Но холодом на вас несло оттуда,
Где гордо едет в колеснице Тит,
И где казак с нагайкою летит —
Рука в крови — мимо беленой хаты.
Но, услыхав в троллейбусе: «пархатый!»,
Вы опускали тихие глаза —
Как будто надавив на тормоза.

Вы жили под чужими именами
И отчество неловкое сминали,
Срывали — как потертое пальто,
Чтоб не подумал кто-нибудь — не то.
А помните, когда вы уезжали,
За вами даль бежала в серой шали
Заштопанной — не зная ни иврит,
Ни идиш — только плакала навзрыд.

*  *  *

Бухта, гора, средиземья хрупкий мирок,
Плотно подогнаны звенья — холм, городок,
Крепость и кипарисы, дула мортир —
Повоевал и смирился временный мир.
Здесь бы любить нам друг друга, здесь умереть,
Чтобы не хриплая вьюга — звонкая медь
Солнца нас провожала, чтобы война,
В спину дыша, не визжала. Чтоб — тишина.
Чтобы нежнее запястий — радости в такт
Звякали тоненько снасти маленьких яхт.
Здесь бы спасаться с тобою, сердце скрепя,
Сжаться бы, сдаться без боя — но не судьба.

*  *  *

А за три недели стала родной гора,
И причал, и базар над морем. И вот — пора:
Собирай манатки, на выход, на самолет
И лети туда, где ночь холодна, как лед.
Так и жизнь когда-нибудь — только привыкнешь к ней —
Отгородится шторами на окне,
А потом и вовсе погасит свет, —
Потому что, — скажет, — времени больше нет.

*  *  *

«Я не люблю…»
В.В.

Я не люблю советской лирики,
Ее умышленного света,
Я всю ее отдам за лимерик,
За вздох свободного поэта.

Я не люблю камланья броского
Над знаменем, над лугом пестрым —
Я все это отдам за Бродского
Задумчивое «Помнишь, Постум…»,

За сценку, что как будто видел ты —
Как Павел говорит с галатами.
Я не люблю советской выделки
Стихов — бездарных ли, талантливых:

Все чудится мне между строчками
Не воздух, а стена бетонная,
Какая-то постройка прочная,
Допустим, Дом культуры, — кто-то в ней

Как семечки, словечки лузгает,
Небесной музыкою брезгуя.
Я не люблю поэта Слуцкого —
Почти как Феликса железного.

*  *  *

Саранча доедает тайгу,
А кивает на дядюшку Сэма.
Затеряться иголкой в стогу
Не получится — съедено сено,

Поле съедено, речка, причал,
И завод, и рыбацкие сети.
Доедает страну саранча,
Стрекоча о великой Победе —

Мол, она полегла под Москвой,
И она же дошла до Берлина.
Вот и нас доедает с тобой,
В животе у нее забурлило.

Нам с тобою не век доживать —
Становиться остатками снеди,
И мешают ей нас дожевать —
Костью в горле застрявшие дети.

*  *  *

Привет, собрат двоякослышащий,
Двояковидящий, привет!
И облаков сырые глыбищи,
И многомачтовый корвет

Лесной, и тот, прозябший в оттепель
Цветок — казалось, навсегда,
И поплавок звезды, и все теперь
Нам видится из-подо льда.

И мы, казавшиеся храбрыми
И мудрыми себе — давно
Плывем, подрагивая жабрами
И ртами красными, на дно,

Чтобы глядеть с пустыми лицами
На жизни, прожитые зря,
Пляша с ворами и убийцами
Под дудку мокрого царя,

С надеждой подплывая к проруби,
Ища случайного луча —
И кто размыкал это горе бы,
И кто бы сверху постучал.

*  *  *

Быстро мелькают красные спицы,
Катится солнце.
Вслед за поэтом ходит убийца.
Тихо коснётся

Дерзких октав, схоронившись за дверью,
Терций речистых —
Чтобы не слышать в ворохе перьев
Щёлканья, свиста,

Чтоб алфавит осыпа́лся, как листья,
Корчился, лёжа.
Вот и за Диму придётся молиться —
Как за Алёшу.

^x Решением российских властей признана иностранным агентом.