Сергей Слепухин

Разговор в интерьере

«Что знаем мы о стуле, окромя,
того, что было сказано в пылу
полемики? — что всеми четырьмя

стоит он, точно стол ваш, на полу?
Но стол есть плоскость, режущая грудь.
А стул ваш вертикальностью берёт».

Иосиф Бродский «Посвящение стулу», 1987

Сергей Слепухин Я спросил Елену Золотницкую, как она называет образы людей, которые создает. Оклендская художница на минуту задумалась и ответила: «Здесь их все называют “portraits”, а я уточняю: “imaginary portraits”, но иногда говорю просто: “paintings”». Скромно произнести «портреты»? Без излишеств — «живопись»? Нет! Обращаться к ним так, значит, обеднять, грабить!

Шея и голова, фронтальная плоскость, нечеткие контуры, глаза, в большинстве случаев, «слепые», но в серии работ о Дориане Грее, не просто открытые, а вырывающиеся за пределы живописного полотна, молниеносно преодолевающие расстояние до зрителя, проникающие, захватывающие взгляд!

«Персоны»? «Субъекты»? «Головы»? «Бюсты? «Лики»? «Парсуны»? Нет! Наиболее точно — «Идолы»! Священные скульптуры Moai с Острова Пасхи, потерявшие с голов круглые цилиндры «пукао» из базальтовой пемзы вулкана Пуна Пао, лишившиеся пьедесталов, на которых когда-то восседали.

Но для Золотницкой Пьедестал, Сидение — седалище, престол, трон, табурет, стул, кресло — не просто мебель, «Chair» — это тоже «Идол», равный знаку Человека!

Когда-то художница изображала оба символа на одном полотне. В ее работах «Love Letter to Vermeеr» и «Goldfinch» Сидение еще не разлучилось, не разъединилось с живыми существами — аллюзивными «Девушкой, читающей письмо» Вермеера и «Щеглом» Фабрициуса. Однако вот уже продолжительное время «головы» и «кресла» живут у Золотницкой самостоятельной жизнью, хотя в залах галереи не разлучаются, всегда соседствуют.

Живописцы издавна обращаются к теме «стула-табурета-кресла», ими придумано бесконечное количество изображений. Стул запечатлел в XVII веке живописец голландской школы Корнелис Дюсарт, Франсиско Гойя — в XVIII, а Сальвадор Дали — в XX. Кресло-качалка, инвалидное, стоматологическое, электрический стул, унитаз… В фантазиях художника спинкой стула нередко становилось туловище человека или рука, красивая бабочка и даже высокие женские сапоги на каблуке, а подлокотники кресла или стула принимали форму рук. Стул рогатый, в форме вилки и ложки, сломанный стул — «одноглазый и хромой», башня из стульев…

Воображение творца легко изменяет конфигурацию стула-кресла, с увлечением воспевает форму. Эдвард Мунк и Борисов-Мусатов прославили кресло-качалку, Гудон — «Вольтеровское кресло», Климт, Ренуар, Болдини — венский стул, Пикассо усадил модель в «ушастое кресло», а Жан-Мишель Баския — на электрический стул. Софа Дали копирует форму губ скандальной дивы 1930-х годов, американской актрисы Мэй Вест, а кресло Джонса — само представляет женское тело.

Кресло — субъект или объект? Обезличенная мебель? Что для него Человек?

На картине «Угрожающая погода» Рене Магритта стул изображен с духовой трубой и торсом античной женской фигуры. Полная гармония на фоне морского побережья, символа вечности. Однако кресла Френсиса Бэкона не терпят гармонии, они всегда каннибалы, а персонажи поп-артистского шедевра Аллена Джонса «Man Woman», напротив, сами «поглотили» кресло и теперь сидят на воздушной подушке.

«Стул — это то, что осталось от человека, когда он на минуточку вышел. Стул все еще хранит тепло, повторяет изгибы и переживания тела, но без человека он ничто», — уверял Ионеско, автор трагифарса «Стулья». Винсент ван Гог оставил потомкам два памятника — кресло Гогена и собственный стул, оба с трубками. Его стул, как видно, сделан из недорогого дерева, на нем лежат трубка и маленький мешочек для табака. Эта скромность контрастирует с искусно сделанным креслом Гогена, со свечой и книгой на сиденье.

Однако случалось, что кресло лишали индивидуальности, обезличивали, понижали в правах. Репин и Серов изображают Ленина в пустых, мертвых кабинетах, где кресла зачехлены, как будто на них накинуты смирительные рубашки или мешки перед тем, как повести на виселицу…

«Chairs» Золотницкой — продолжатели иной традиции. Знаковость «кресел» раскрывается живописцем не через форму, композиционное решение, ассамбляж, символику отдельных элементов, для рассказа оклендской художницы главное — цвет!

Сатиново-алая софа Дали говорит о раскрепощении и сексуальной свободе; «Красное кресло» Рика Нильсона — о духовном кризисе, тревожном ожидании, приближающемся конце жизни; полотно Роберта Фалька 1920 года оставляет ощущение настигшей трагедии, будущих потрясений и не предугадываемых последствий революционных событий.

Живописная система Золотницкой усложнена, в ней преобладает многослойность, во многом идущая и от старых мастеров (Рембрандта более всего), и от последних, предсмертных работ Малевича. Кресла погружены в собственное самостоятельное существование, экспрессия цвета образует сгущенное, напряженное пространство. «Идолы мебели» американской художницы — не изобразительное, а пластическое искусство. Насыщенные или ослабленные цвета аккумулируют вокруг кресел энергию — иногда стимулирующую, иногда — умиротворяющую. «Взволнованная» манера письма Золотницкой овладевает зрителем и подчиняет его себе. Здесь нет сюжета как такового. «Кресло» становится «пластическим событием». Автор «Chairs» стремится к обобщенности, архитектонической ясности и добивается величавой гармонии объёмно-пластических масс. Работы Золотницкой вызывают ощущение созерцательного покоя, рождают мысль о глубинной связи эпох. В них художник убедительно достигает изображения «глубины» как единства пространства и времени, движения и массы.