СЕМЬ ИСКУССТВ

Это был неписаный закон для всех членов группы Ландау — сообщать и обсуждать с Дау все важные результаты и идеи. Так же поступил и И.С. Шапиро. В конкретной ситуации, существовавшей в СССР в середине пятидесятых годов, негативное отношение Ландау значило гораздо больше, чем просто мнение руководителя теоретической группы.

Геннадий Горелик

АЛЕКСЕЙ АБРИКОСОВ — СВОИМИ СЛОВАМИ

В воспоминаниях Мирона Амусья из полутьмы прошлого ярко выступает Алексей Абрикосов — почти единственный выходец из школы Ландау, вошедший в пантеон Нобелевской славы. «Почти», потому что Нобеля вместе с ним в 2003 году получил Виталий Лазаревич Гинзбург, первым учителем которого был И.Е.Тамм. Но вторым своим учителем В.Л. называл Ландау.

Скандальное интервью, о котором вспоминал М. Амусья, Абрикосов дал в 1993 году. Мне об этом интервью рассказал тогда же В.Л., не скрывая своих чувств. В данном случае резко отрицательных. На меня тогда произвела впечатление прямота высказываний Абрикосова, но по их существу ясности у меня не было. Ясно было лишь то, что В.Л. знал Абрикосова лично, а я о нем тогда ничего не знал, кроме имени. Сутью скандала была фраза физика, который уже несколько лет жил и работал в США. В беседе с российским журналистом он дал совет, как помочь российской науке:

“Сегодня есть только один способ сохранить российскую науку: помочь всем талантливым учёным покинуть Россию и игнорировать остальных.”

К тому времени я уже понимал, что доля талантливых людей в физике, как и в других областях советской жизни, существенно меньше 100%, но о том, как эту долю увеличить в государственных масштабах, я не задумывался. А кроме того или даже прежде всего, сам я собирался в ближайшие недели отправиться за океан, выиграв по конкурсу годовую стипендию в новорожденном Институте истории науки в Бостоне. И грядущая перемена в моей жизни заслоняла проблемы российской науки.

Десять лет спустя, когда я уже погрузился в работу над биографией Ландау, личность Абрикосова — свидетеля и очевидца для этой биографии — стала интересовать меня профессионально. Возник вполне конкретный вопрос к нему, и Наталья Александровна Тихомирова (Шальникова), с которой, «благодаря Ландау», я уже сильно подружился, дала мне его e-адрес. Переписка с ним открыла много чего интересного о Ландау и его учениках, начиная с самого Абрикосова.

Узнав, что Н.А. обнаружила в своем архиве рукописный текст воспоминаний Абрикосова об А.И. Шальникове и готова его опубликовать, я вспомнил о нашей с ним переписке и подумал, что благое дело — добавить к этим воспоминаниям и мое, по сути интервью с ним, чтобы Алексей Абрикосов собственными словами дополнил свой рассказ о науке и жизни Института физических проблем, в научном народе называемый Капичником, в честь создателя института — П.Л. Капицы.

Первые ответы на мои вопросы А.А. Абрикосов давал на английском языке, что я дублирую переводами. А затем он перешел на «транслит» — латиницей по-русски, что я оставил как есть — для документальной и психологической точности.

В приложении даны два веселых описания заседаний в ИФП. Одно дал А.И. Шальников в 1940 году, а другое — А.А. Абрикосов в 1965-м. Из этих описаний следует, что жизнь в Капичнике была совсем не скучной.

25 Oct 2004 From: Gennady Gorelik

Уважаемый Алексей Алексеевич,

к Вам обращается историк физики, работающий сейчас над книгой о Ландау.

Могу ли я попросить Вас пояснить одну фразу из Вашей нобелевской лекции:

“I made my derivation of the vortex lattice in 1953 but the publication was postponed since Landau first disagreed with the whole idea. Only after R. Feynman published his paper on vortices in superfluid helium, and Landau accepted the idea of vortices, he agreed with my derivation, and I published my paper in 1957.
[Я сделал вывод о вихревой решетке в 1953 году, но публикация была отложена, так как Ландау сначала не согласился со всей этой идеей. Только после того, как Р. Фейнман опубликовал свою работу о вихрях в сверхтекучем гелии, а Ландау принял идею вихрей, он согласился с моим выводом, и я опубликовал свою статью в 1957 году. — Г.Г.]”

Что фактически означают слова «was postponed». Кто отложил публикацию? Вы сами — из-за того, что не нашли, как ответить на какие-то возражения Ландау? Или Ландау просто административно запретил, сказав что-то вроде: «Не вздумайте эту чушь печатать!»? И Вы, зная, что у ворот ЖЭТФа стоит ‘цербер’ Дау — ЕМ Лифшиц, не стали даже и пробовать? Или какой-то третий вариант?

Если Вам удобнее ответить на этот вопрос по телефону, скажите пожалуйста, когда можно Вам позвонить.

С уважением

ГГорелик

25 Oct 2004 From: Alexei Abrikosov

This is a delicate question. We, Landau’s pupils, trusted him more than our own judgment, and would never even try to publish something, with which he disagreed. Once, much earlier, I managed once in a similar case to invent a simple derivation, which convinced him.

This time, however, this was a new concept, and no simple derivation could be invented. Since I believed in it, I put my papers in a drawer “until better times”. I was also busy with another problem, which I believed to be much more important. I advice you to find my article “My years with Landau” in Physics Today, 1973. Yours, A.A.
[Это деликатный вопрос. Мы, ученики Ландау, доверяли ему больше, чем своему собственному суждению, и никогда даже не пытались опубликовать то, с чем он был не согласен. Однажды, гораздо раньше, мне удалось в подобном случае придумать простой вывод, который его убедил. Однако на этот раз была новая концепция, и простого вывода придумать было невозможно. Поскольку я в это верил, то отложил бумаги «до лучших времен». Я был занят и другой проблемой, которую считал гораздо более важной. Советую Вам найти мою статью «Мои годы с Ландау» в журнале «Физика сегодня», 1973 г. Ваш А.А. — Г.Г.]

25 Oct 2004 From: Gennady Gorelik

Thanks a lot for the clarification.

There was a sort of similar situation with I S Shapiro’s paper on P violation (1956), and Shapiro himself explained the situation taking the responsibility for his own under-understanding (in «Vospominaniya o LD Landau», 1988).

But nevertheless, Frantisek Janouch (who was a grad student of Shapiro) in his biography of Landau put it in quite an administrative way:

“It was an unwritten law for all members of Landau’s group, to inform and discuss with «Dau» all the important results and ideas. So did I. S. Shapiro. In the concrete situation, existing in USSR in the middle of the fifties, Landau’s negative attitude meant much more, than only the opinion of the leader of the theoretical group.

I have to remind, that at that time it was practically impossible for Soviet scientists to publish their papers abroad (I am writing «practically», since in exceptional cases this may become possible, after the author had undergone with his manuscript a many-month Odyssea of approvals — from administrative permission to scientific recommendations, secretness clearings a. s. o. until the final permission by GLAVLIT in Moscow. The situation had changed somewhat late in 1956, when Nuclear Physics came into being.) The publication abroad was usually granted under the condition, that the same manuscript will be published in Russian in USSR. In 1956 in USSR only one physical journal did exist, where large theoretical paper could have been published: Zurnal Teoretichekoj i Experimentalnoj Fiziki. The publications terms in this journal have been extremely long. (The average publication time for 14 articles, published in issue 4, vol. 28, 1955 was 11, 5 month.) Editor-in Chief of this journal was P. L. Kapitsa, his deputy was E. M. Lifshitz. I could hardly imagine that Shapiro’s paper, on which Landau had such negative or skeptical attitude could have been published in this journal. Another possibility — a publication of a short communication in DAN SSSR, was also almost impossible: it would have required Landau’s recommendation (or recommendation «submission» by some of his colleagues — all members of the Soviet Academy of Sciences).

The negative attitude of Landau towards the Shapiro paper made it therefore at least de-facto impossible for Shapiro to publish his ready-for-publication paper.”

Do you think it is a reasonable reconstruction of the situation ? (and hence Shapiro somehow distorted the picture ).

[Большое спасибо за разъяснения.

Примерно такая же ситуация сложилась и со статьей И.С. Шапиро о нарушении четности (1956), причем сам Шапиро объяснил ситуацию, взяв на себя ответственность за собственное понимание (в «Воспоминаниях о Л. Д. Ландау», 1988).

Но тем не менее Франтишек Януш (аспирант Шапиро) в своей биографии Ландау объяснил ситуацию вполне административно:

«Это был неписаный закон для всех членов группы Ландау — сообщать и обсуждать с Дау все важные результаты и идеи. Так же поступил и И.С. Шапиро. В конкретной ситуации, существовавшей в СССР в середине пятидесятых годов, негативное отношение Ландау значило гораздо больше, чем просто мнение руководителя теоретической группы.

Напомню, что в то время для советских учёных опубликовать свои работы за рубежом было практически невозможно (пишу «практически», поскольку в исключительных случаях это было возможным после того, как автор прошёл со своей рукописью многомесячную одиссею разрешений — от административного разрешения до научных рекомендаций и т.д. до окончательного разрешения Главлита в Москве. Ситуация несколько изменилась в конце 1956 г., когда появился журнал Nuclear Physics.) Публикацию за рубежом обычно разрешали при условии, что та же самая рукопись будет издана на русском языке в СССР. В 1956 г. в СССР существовал только один физический журнал, где можно было опубликовать большие теоретические статьи: «Журнал теоретической и экспериментальной физики». Сроки публикаций в этом журнале были чрезвычайно длительными. (Средний срок публикации 14 статей, опубликованных в номере 4, том 28, 1955 г., составил 11,5 месяца.) Главным редактором этого журнала был П.Л. Капица, его заместителем — Е.М. Лифшиц. Я с трудом могу себе представить, что статья Шапиро, к которой Ландау отнесся столь отрицательно или скептически, могла быть опубликована в этом журнале. Другая возможность — публикация краткого сообщения в ДАН СССР — также была почти невозможна: для этого требовалась бы рекомендация Ландау (или рекомендация некоторых его коллег — членов АН СССР).

Отрицательное отношение Ландау к статье Шапиро сделало поэтому, по крайней мере де-факто, невозможным для Шапиро публикацию своей готовой к печати статьи».

Считаете ли Вы это разумной реконструкцией ситуации ? (и значит Шапиро как-то исказил картину) — Г.Г.]

Thank you for your time

Yours

GGorelik

01 Nov 2004 From: Alexei Abrikosov

Dear Gennadii, now there is a trend to connect everything in the Communist Russia with politics. This is a mistake. In the Landau group politics played no role. I don’t remember the situation with Shapiro but it definitely had nothing to do with politics. I suspect, however, that such a presentation of everything in former Russia is definitely politics. A.A.
[Уважаемый Геннадий, сейчас есть тенденция все в коммунистической России связывать с политикой. Это ошибка. В группе Ландау политика не играла никакой роли. Я не помню ситуацию с Шапиро, но она точно не имела никакого отношения к политике. Подозреваю, однако, что такая подача всего в бывшей России — это однозначно политика. А.А. — Г.Г.]

07 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

Уважаемый Алексей Алексеевич,

посылаю Вам подготовленный для публикации материал, в эпицентре которого несостоявшееся — для И С Шапиро — открытие нарушения чётности в 1956 году. По существу же речь идет о загадке личности Ландау. Материал составляют архивные документы и мой комментарий, в котором я, в частности, использовал Ваши ответы на мои вопросы и фрагмент из Вашего предисловия к недавней публикации воспоминаний Е.Ф. Пуриц.

Не возражаете ли Вы против цитирования Ваших ответов?

Был бы очень признателен, если бы Вы высказали свое мнение о моей реконструкции личности Ландау.

[Речь идет о статье “История «скособоченного мира» Иосифа Шапиро. Мифы, легенды и документы из жизни Льва Ландау”. — Г.Г.]

С уважением

Ваш

ГГорелик

07 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Dear Gennady, my computer does not understand the Russian text of the attachment. Would you be so kind to send it to me either in English, or in Russian, but using the same method, as the main e-mail. In principle, I am very much against descriptions of Landau, as a conservative and capricious person, by people, who benefited enormously from his advices, and after his death started to accuse him, that he prevented them to make fundamental discoveries. I consider that as dishonest, and a dirty way of self-promotion. Unfortunately, examples of that are numerous, and in no case there exist any confirmation. However, you should not expect me to tell you these stories. You are a journalist, i. e., a representative of a hostile group. A.Abrikosov
[Дорогой Геннадий, мой компьютер не понимает русский текст вложения. Будьте любезны, пришлите мне его либо на английском, либо на русском, но тем же способом, что и основное письмо. В принципе, я категорически против описания Ландау как консервативного и капризного человека со стороны людей, которые получили огромную пользу от его советов и после его смерти начали обвинять его, что он мешал им сделать фундаментальные открытия. Я считаю это нечестным и грязным способом саморекламы. К сожалению, примеров тому множество, и ни в одном случае нет подтверждения. Однако не ждите, что я расскажу вам эти истории. Вы журналист, т.е. представитель враждебной группировки. А.Абрикосов. — Г.Г.]

07 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

Должен сказать, что считаю себя не журналистом, а историком физики, и главным своим трудом — биографию М П Бронштейна, книга издана в России в 1990 и в англ. переводе: Matvei Petrovich Bronstein and Soviet Theoretical Physics in the Thirties. Birkhaeuser, 1994 (With V. Ya. Frenkel)

07 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Dear Gennadii, this time it worked. Since, however, the reading of the whole text will take time, and you are interested in my approval of the presentation of my answers to your questions, it would be faster, if you would send me this part separately, or write me, where to look in the text. Yours, A.Abrikosov
P.S. I never met Bronstein but Landau spoke about him with deep respect, and it was a good thing to write a book about him.
[Дорогой Геннадий, на этот раз все получилось. Поскольку, однако, прочтение всего текста потребует времени, а вы заинтересованы в моем одобрении изложения моих ответов на ваши вопросы, то было бы быстрее, если бы вы прислали мне эту часть отдельно, или напишите мне, где посмотреть в тексте. Ваш А. Абрикосов
P.S. Я никогда не встречался с Бронштейном, но Ландау отзывался о нем с глубоким уважением, и было хорошо написать о нем книгу. — Г.Г.]

10 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Dorogoj Gennadii, za vremya weekend’a ya prochel vash material, i v osnownom s nim soglasen. Iz nego ya uznal, chto Yanouch prinadlezhit k “professional’nym pravozashchitnikam”, kotoryx, kak i “professional’nyx revolyucionerov’ ya ne uvazhayu, ibo svoim extremizmom oni prinosyat bol’she vreda, chem pol’zy. Ya ne razdelyayu Vash tezis, chto Dau — “vechnyj podrostok”, odnako, eto mozhet pomoch ponyat’ ego harakter tem, kto sovsem nichego o nem ne znaet. Na samom dele, po moemu mneniyu, na nego proizvel glubokoe vpechatlenie Vol’fgang Pauli. O nem soxranilos’ mnogo legend, kotorye, vozmozhno, opisany v knige poslednego ego uchenika Charlie Enz’a (ya sam ee ne chital).

U menya k Vam imeetsya pros’ba. Poskol’ku Vy v svoej budushchej knige pomeshchaete pis’mo E.Lifshica, soderzhashchee klevetu po moemu adresu, ya proshu Vas napechatat’ moj kommentarij. Iz pis’ma Lifshica mozhet sozdat’sya vpechatleniye, chto ya vospol’zovalsya ideej Landau o kvantovyx vixryax i napechatal ee pod svoim imenem. Prezhde vsego, hochu otmetit’, chto moya stat’ya byla napechatana v JETP, v 1957 godu, s polnogo soglasiya Landau. Eto bylo za 5 let do avtokatastrofy. Vse znayut, chto Landau nikomu ne “daril” svoix idej. <>Ya vpervye rasskazal Landau o svoej rabote v 1953-1954 godax. On ne soglasilsya s nej, i, poskol’ku ya ne sumel pridumat’ ob’yasneniya “na pal’cax”, to poetomu ee publikaciya otloozhilas’, poka, on ne prochital rabotu Feynmana. Posle etogo on prishel v komnatu, v kotoroj naxodilis’ ya i Khalatnikov i skazal: “Konechno Feynman prav, a my s Zhen’koj zavralis” (kak vidite, on ne shchadil v svoix vyrazheniyax i sebya samogo). Rech shla o nepravil’noj rabote Landau i Lifshica, napechatannoj v 1955 godu, upomyanutoj v pis’me Lifshica (o kotoroj Lifshic vposledstvii ochen’ ne lyubil vspominat’). V otlichie ot I.S.Shapiro, moya rabota ne byla zakonchena, i u menya ne bylo napisdannioj stat’i. Kogda, pocle Feynmana, Landau soglasilsya s osnovnoj ideej, ya zakonchil teoriyu i sravnil ee s experimentami na sverxprovodyashchix splavax. Poluchilos’ blestyashchee soglasie. Kogda Landau uslyshal ob etom, on voskliknul: “Ya tak i dumal, chto v splavax “kappa” bol’she, chem koren’ is dvux!”. Xotya eto nigde ne bylo napechatano, no ya, iz pochteniya k svoemu uchitelyu dobavil snosku k svoej stat’e, kotoruyu Lifshic ispol’zoval, kak EDINSTVENNYJ argument v pol’zu svoej klevety. Nikogda ya ne slyshal ot Landau nikakogo upominaniya ego idei o vixryax, i nikakix pechatnyx materialov na etu temu ne sushchestvuet. Neuzheli komu-nibud’ mozhet pritti v golovu, chto, esli by Landau mne nameknul ob etoj idee, ya by ne otmetil eto v svoej stat’e, i sam Landau tak by ee propustil!? Poskol’ku ya pisal svoyu stat’yu uze posle Feynmana, to ya, konechno na nego soslalsya. Kstati, za eto vremya vyyasnilos’, chto eta ideya prishla v golovu eshche ran’she Larsu Onsageru, no ona byla napechatana v vide diskussii na kakoj-to konferencii. Konechno, ya soslalsya i na nego.

Voznikaet takoj vbopros: byla li u Landau voobshche ideya o vixryax? Ya sil’no v etom somnevayus’, ibo on navernyaka by mne ob etom xot’ odnim slovom obmolvilsya. Edinstvennoe, chto mozhno dopustit’, eto to, chto on imel kakuyu-to zachatochnuyu ideyu, ne osnovannuyu na kvantovyx vixryax, a na svoej sloistoj modeli s Lifshcem, a kogda uvidel stat’yu Feynmana, ochen’ stydilsya, chto sam ne pridumal ideyu kvantovcyx vixrej.

Drugoy vopros: chto zastavilo E.Lifshica raspustit’ takuyu klevetu na menya, svoego kollegu, kotoromu on dazhe koe-chem byl obyazan? Eto mozhno ob’yasnit’ tem, chto on ochen’ rasserdilsya na menya za to, chto ya v svoej lekcii po povodu vrucheniya Premii imeni Fritza Londona upomyanul ix nepravil’nuyu rabotu s Landau o vrashchayushchemsya gelii. Krome togo, Lifshic dejstvitel’no “pitalsya kroshkami so stola Landau” i iskrenne veril, chto tol’ko Landau mog pridumyvat’ novye idei.

Ya proshu Vas vklyuchit’ eti zamechaniya v vide primechaniya, chtoby ne poluchilas’ “igra v odni vorota”. Vash, A.Abrikosov.

10 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

Дорогой А.А.,

спасибо за отзыв, замечания и разъяснения.

Идея добавить Ваше примечание к письму ЕМЛ мне по душе.

Посылаю проект текста на Ваше одобрение / исправление.

Оставив все Ваши доводы по существу, я лишь предлагаю убрать персональные колючки о ЕМЛ.

Думаю, выяснению истинной природы личности Ландау, в чем Вы оба с ЕМЛ явно сходитесь, Ваши с ним личные антипатии не помогут. Кроме того, он все-таки ответить не может, и поскольку материал в целом готовлю я, мне бы не хотелось стать «журналистом».

У меня есть еще два важных вопроса, связанных с Ландау, которые хотелось бы обсудить с Вами:

1) о «гравитационном» замечании в статье 1954 года (Абрикосов, Ландау, Халатников — Собр. трудов т. 2, с. 210)

2) Работа Ландау-Пайерлса 1931 года, которую Ландау, похоже, считал правильной вопреки Бору-Розенфельду и всем-всем-всем.

Не найдется ли у Вас время, чтобы побеседовать для начала по телефону?

Еще раз спасибо.

С уважением

ГГорелик

Проект. Примечание А.А. Абрикосова

Из письма Лифшица может создаться впечатление, что я воспользовался идеей Ландау о квантовых вихрях и напечатал ее под своим именем. Прежде всего, хочу отметить, что моя статья была напечатана в ЖЭТФ, в 1957 году, с полного согласия Ландау. Это было за 5 лет до автокатастрофы. Я впервые рассказал Ландау о своей работе в 1953-1954 годах. Он не согласился с ней, и, поскольку я не сумел придумать объяснения «на пальцах», я эту работу отложил “до лучших времен”. Когда же он прочитал работу Фейнмана 1955 года, то пришел в комнату, в которой находились я и Халатников, и сказал: «Конечно, Фейнман прав, а мы с Женькой заврались» (в своих выражениях он не щадил и себя самого). Речь шла о неправильной работе Ландау и Лифшица, напечатанной в 1955 году и упомянутой в письме Лифшица. В отличие от И.С.Шапиро, моя работа не была закончена, и написанной статьи у меня не было. Когда, после статьи Фейнмана, Ландау согласился с основной идеей, я закончил теорию и сравнил ее с экспериментами на сверхпроводящих сплавах. Получилось блестящее согласие. Когда Ландау услышал об этом, он воскликнул: «Я так и думал, что в сплавах каппа больше, чем единица на корень из двух!». Хотя это нигде не было напечатано, но я, из почтения к своему учителю добавил сноску к своей статье, которую Лифшиц использовал, как единственный аргумент в пользу своей версии. Никогда я не слышал от Ландау никакого упоминания его идеи о вихрях, и никаких печатных материалов на эту тему не существует. Неужели если бы Ландау намекнул мне об этой идее, я бы не отметил это в своей статье, и сам Ландау так бы ее пропустил!? Поскольку я писал свою статью уже после Фейнмана, то я, конечно на него сослался. Кстати, к тому времени выяснилось, что эта идея еще раньше пришла в голову Ларсу Онсагеру, но была напечатана в виде дискуссии на какой-то конференции. Конечно, я сослался и на него.

Возникает вопрос: была ли у Ландау вообще идея о вихрях? Я сильно в этом сомневаюсь, ибо он наверняка бы мне об этом хоть одним словом обмолвился. Единственное, что я могу допустить, -— что он имел какую-то зачаточную идею, не основанную на квантовых вихрях, а на своей слоистой модели с Лифшицем, а когда увидел статью Фейнмана, очень устыдился, что сам не придумал идею квантовых вихрей.

Что касается версии Е.Лифшица, то, думаю, он искренне верил, что только Ландау мог придумывать новые идеи.

11 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

1) Ya soglasen.

2) Rabota Feynmana byla opublikovana v 1955 godu.

3) Pozhalujsta zvonite (tel. (630) 252-5482). Postarayus’ pomoch, chem mogu.

Vash, A.A.

16 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

Дорогой А.А.,

под впечатлением от Вашего рассказа [по телефону — Г.Г.] о битве за Курс на Ученом Совете МГУ, я подумал, что Вы, вероятно, хорошо зная СС Герштейна, можете не знать, что недавно этот ученик Ландау опубликовал статью к юбилею Иваненко (!) в журнале «Природа». Эту загадку природы можно увидеть по адресу

http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/NATURE/08_04/IVANENKO.HTM

Я не мог не откликнуться, но мой отклик Природа печатать отказалась, хотя в прошлом мои сочинения шли там по зеленой дорожке. На случай, если это Вам может быть любопытно, прикладываю мой текст

С благодарностью за очень интересное общение

Ваш

ГГорелик

17 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Dorogoj Gennadij, ya smog prochest’ lish Vashu stat’yu. Tekst Gerstejna moj computer ne ponimaet. Ne znayu, pisal li ya Vam, chto Landau rasskazyval o protonno-nejtronnoj modeli yadra, kotoraya schitaetsya osnovnoj zaslugoj Ivanenko.

Po slovam Landau, posle otkrytiya nejtrona eta model’ byla trivial’noj, odnako, kogda Matvej Bronstejn prishel k nemu s etoj model’yu, Landau posovetovqal emu kak mozhno skoree ee napechatat’, chtoby eto ne sdelal kto-nibud’ drugoj. Vmest etogo, Bronstejn vsyudu stal o nej rasskazyvat’, i dozhdalsya: model’ byla napechatana Ivanenko. Vash, A.A,

18 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Dorogoj Gennadij, ya prochel vse, chto Vy prislali. Panegirik Ivanenko menya udivil. Ya dumayu, chto oni vmeste s [N — Г.Г.] reshili “reabilitirovat” Ivanenko, no [N], kak chelovek ostorozhnyj, spixnul eto delo na “xristosika” Semena, tem bolee, chto, navernoe i byvshij rektor MGU, Logunov, ego poprosil. Bolee interesny materialy KGB, v podlinnosti kotoryx ya ne somnevayus’. <>

Ya mogu Vam rasskazat’ dva epizoda o moem sobstvennom opyte s KGB. 1) Odnazhdy nachal’nicva cpec-otdela IFP poznakomila menya s nevzrachnoj lichnost’yu so standartnym imenem, kotoryj predstavilsya, kak sotrudnik KGB. On skazal, chto v nashu gruppu probralsya amerikanskij shpion, i oni xotyat znat’, chto proisxodit. My s nim vstrechalis’ 3 raza. Snachala ya vse vremya perevodil razgovor na nekoego Xozyainova, kotoryj bul izvesten, kak agent KGB, no k 3mu razu ya podgotovilsya luchshe, i stal ot “gavrika” trebovat’, chtoby “dlya pol’zy dela” on mne soobshchil, chto oni znayut o “shpione”. Bol’she ya ego nikogda ne videl. Ya proyavil nedogadlivost’ v dvux otnosheniyax. Vo-pervyx, chto ix isnovnoj cel’yu byl Landau (o nem “gavrik” ne zagovarival). Vo-vtoryx ya ne dogadalsya zadat’sya voprosom, net li drugix “agentov”.

Drugoj sluchaj. Kak-to vecherom mne pozvonili iz KGB i “priglasili” k nim na Lubyanku. Ya skazal, chto ochen’ zanyat i predlozhil im priexat’ ko mne domoj (potom Lifshic govoril: “Posmotrite na cheloveka, kotoryj vyzval KGB k sebe na dom”). Ix bylo dvoe, i pervyj ix vopros byl: “By znaete takogo Dorozinskogo?”. Ya otvetil, chto ne znayu. Togda oni mne napomnili, chto Irina Lunacharskaya (doch’ togo samogo), rabotavshaya v izdatel’stve ”Mir” privodila ko mne amerikanca, kotoryj pisal knigu o Landau v svyazi s avariej. Ya vspomnil. Oni skazali, chto posle etogo on napisal antisovetskuyu knigu i pokazali podborku citat. Dejstvitel’no, xuzhe nekuda. Ya sprosil, chem ya mogu pomoch’? Oni skazali, chto im xotelos’ by ot menya pis’mo s vozmushcheniem po etomu povodu. Ya soglasilsya, no postavil usloviem, chto oni dadut mne knigu v originale. Oni soglasilis’, i skoro ya poluchil ee ot XALATNIKOVA. Na knige byla darstvennaya nadpis’ Irine Lunacharskoj. Ya prochel ee (ona byla interesnoj, i to o chem my s nim govorili bylo privedeno BUKVAL’NO. Kniga byla ochen’ druzhestvennoj k SSSR. Ya togda pozvonil po telefonu, kotoryj mne dali predstaviteli KGB i vyskazal mnenie, chto etot amerikanec — drug nashej strany, i nezachem iz nego delat’ vraga, kotoryx i bez nego xvataet. Ya predlozhil pogovorit’ s tem ix nachal’nikom ot kotoropgo zavisit reshenie. Oni soglasoilis’, no ya bol’she o nix nichego ne slyshal. A Lifshic i Xalatnikov napisali “vozmushchennoe pis’mo, kotoroe ot nix xotelo KGB. Potom ya uznal podopleku vsej etoj istorii. Hotya ona vpolne interesna, no ya o nej pisat’ ne budu, chtobu ne tratit’ vremeni. <>

Vash, A.A.

20 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

<>

Если же перескочить от теоретической физики к практической лирике, то как, интересно, он трактовал любимое им явление любви, в которой был столь иррационально избирательным? И как он теоретически трактовал факт, что разные мужчины столь по разному настроены: душисты-фигуристы-красивисты? …

Ваш

ГГорелик

20 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Landau priznaval tol’ko “krasivistov”. Drugix on schital idiotami, ne primenyayushchim “teorfisicheskogo podxoda k zhizni”. Kak-to raz, kogda on otozvalsya o kakoj-to zhenshchine: “Dlya dushista”, i ya sprosil ego: A dlya dushista goditsya?”, on otvetil: “Dlya dushista vsyo goditsya”. Naskol’ko ya ponimayu, on dejstvitel’no schital, chto mozhno vsyudu primenyat’ teorfizicheskij podxod, t.e., na osnovanii experimental’nyx dannyx pridumat’ model’, i zatem ee raschityvat’. Konechno, model’ yavlyaetsya uproshcheniem, inache ee ne raschitaesh’, no etot podxod chasto daet ob’yasneniye ochen’ zagadochnym yavleniyam. Otlichie matematika ot teoretika zaklyuchaetsya v tom, chto matematik ishchet tochnoe reshenie modeli, kotoruyu pridumal kto-to drugoj, ili on sam, no on ne svyazyvaeyet ee s real’nym veshchestvom. Yesli u teoretika predskazaniya dlya modeli ne sovpadayui s experimental’nymi dannymi, on vybrasyvaet vse v musornoe vedro, a matematik publikuet “teoriyu dannoj modeli”. Vprochem teper’ matematikov gorazdo bol’she, chem teoretikov. No, v dejstvitel’nosti, zhizn’ nikakimi modelyami ne opisyvaetsya, odnako Landau etogo ne priznaval. Poetomu on i okazalsya v okruzhenii ochen’ nexoroshix lyudej.

20 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

И тем не менее именно этот неправильный постулат Ландау -— о «всеобщей моделируемости жизни» -— был одной из важнейших предпосылок его энтузиазма и его влияния на науку. Разве не так?

Приходилось ли Вам слышать от него термин «ТЕОРЕТИКА»? В 30-е годы он так назвал свою профессию.

В этом году можно отметить 70-летний юбилей «Курса». По этому поводу посылаю Вам фрагмент «Свидетельства о рождении» 1935 года и рецензию Фока 1941/46 года — о трудном детстве Курса.

Можно ли сказать, что Курс — самая влиятельная книга в теорфизике 20 века? Или отдельные тома. Статфизика, прежде всего?

Ваш

ГГорелик

21 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Dorogoj Gennadij, ya dumayu, chto Dau menyalsya so vremenem: yunosheskaya primitivnaya extremal’nost’ so vremenem proxodila. Ya, naprimer, nikogda ne slyshal ot nego termin “teoretika”. Na samom dele on byl gorazdo bolee gibkim (flexible), chem ego starayutsya predstavit’. Chto kasaetsya “Kursa”, to, xotya on ostaetsya ochen’ poleznym i sejchas, osnovnaya ego ideya: opisat’ vsyu teoreticheskuyu fiziku, teper’ ustarela. Pravil’no skazal Dzuyaloshinskij: “Kurs — eto istoricheskie knigi, i ix nado pereizdavat’ bez “ispravlenij”. Popytka “osovremenit” eti knigi isxofdit iz predpolozheniya o tom, chto vsyu teorfiziku mozhno opisat’ edinym obrazom, chto teper’ uzhe neverno. Landau schital, chto “fizika konchitsya”, i posle perioda “lzhenauki” vse eto pojmut. Pri nem eshche ne bylo izvestno, chto vdobavok k prirodnym materialam chelovechestvo sozdast znachitel’no bol’shee chislo novyx, iskustvennyx, materialov s sovershenno novymi svojstvami. Poetomu, lyubaya nauka, v tom chisle i fizika, beskonechna. Vsyo prebyvaet v razvitii, a poetomu ya vrag vsyakix yubileev i “absolyutnyx” istin. Imenno v etom smysl recenzii Foka, kotoruyu ya ne dochital vvidu ee zanudnosti (ochevidnye istiny). Povidimomu Vam nuzhna kakaya-to obshchaya sxema, v kotoruyu nado “vtisnut’” Landau. Slava bogu, chto ya ne “istorik fiziki”, tak chto mne ne nado etogo delat’. Ya takoj zhe, kak Landau, no bolee “flexible”, vot u vse. Sejchas v “god fiziki” lyudi stremyatsya sdelat’ boga iz Einsteina. Mne eto ochen’ ne nravitsya, i ya uveren, chto samomu Einsteinu eto by ochen’ ne ponravilos’, vprochem, kak i vsya ideya “Goda Fiziki”. Konechno, v ego vremya den’gi i reklama ne igrali takoj roli, kak teper’. Vash, A.A.

22 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

Втискивать уникального Ландау — веселого и сердитого, очаровательного и несносного, а главное менявшегося — втискивать его куда либо, а тем более в общую схему, — и негуманно, и скучно. Свою задачу я вижу в воскрешении замечательного живого человека науки — чтобы самому с ним пообщаться и другим помочь в этом. В моем понимании, история науки — это драма идей, переплетенная с драмой людей. Чтобы понять эту двойную драму и воскресить человека науки, необходимы достоверные конкретные факты в достаточном количестве и … немного живой воды, чтобы сбрызнуть.

Вам я благодарен не только за «наблюдательные» факты, но и, должен сказать, за активно-исторический взгляд. В частности, рад, что Ваше восприятие исторической ограниченности Курса подтверждает мое собственное скромное мнение. Как-то в статье, сопоставляющей теоретиков Тамма и Ландау в «советской практике», я написал, что “Курс Ландау-Лифшица вряд ли удовлетворит грядущие поколения теоретиков”. Мусик Каганов не мог простить этой дерзости и пропесочил меня в своей великой книге.

Историк физики, разумеется, не может делать из Эйнштейна бога, уже потому, что знает, как тот оплошал с работой Фридмана (да и с тем, что легко удовлетворился статическим решением своих космологических уравнений). Но с тем, что он был парень хоть куда, думаю, Вы легко согласитесь. А его мировая слава, насколько я понимаю, родилась в 1919 году по причинам вненаучным, но уважительным, — подтверждение британцем предсказания германского физиком всего через год после мировой бойни, в которой британцы и германцы смотрели друг на друга через прицелы.

А уж по каким законам живет и умирает мирская слава, это — не история науки, а массовая психология. Не думаете ли Вы, что поразительная известность имени Ландау у нефизиков в немалой степени связана с авто-катастрофой?

Ваш

ГГорелик

24 Jan 2005 From: Alexei Abrikosov

Dorogoj Gennadij, slava Landau svyazana v pervuyu ochered’ s Kursom. Na Musika voobshche ne nado obrashchat’ vnimaniya<>. Ya dumayu, chto Vy postavili sebe nevypolnimuyu zadachu. Voskresit’ cheloveka voobshche nel’zya, a tem bolee nikogda s nim ne povstrechavshis’. No bog s Vami, ya pomog, chem sumel, a dal’she eto ne moya zabota. Ya chitayu klnigi po istorii s opisaniem raznyx lyudej, takix avtorov, kak Andre Morua, potomu, chto oni zanimatel’nye. A sootvetstvuyut li oni istoricheskoj pravde, eto menya ne interesuet. Mozhet byt’, ee i vovsye net. Vash A.A.

24 Jan 2005 From: Gennady Gorelik

Дорогой А.А.,

согласен, что «единой-объективной» исторической правды нет. Точнее, она слишком многомерна, чтобы ее представить одной замкнутой моделью. Но и живой человек в этом смысле не является исторической правдой. Разные проекции, участие наблюдателя и прочие — хорошо Вам знакомые — штучки.

Однако, надеюсь, что возможно такое представление воскрешаемой исторической личности, которое даст живое переживание и сопереживание.

С Моруа состязаться я не берусь, но и ему не советовал бы браться за описание человека науки.

Поскольку имя Матвея Петровича Бронштейна что-то Вам говорит, посылаю одну мою попытку реанимации.

С благодарностью за Вашу открытость и большую помощь

Ваш

ГГорелик

04 Mar 2005 From: Gennady Gorelik

Дорогой Алексей Алексеевич,

Хочу попросить Вас взглянуть на мою статью о рождении Курса, в которой использованы и Ваши слова. Поскольку в статье говорится о нелюбимом Вами ЕМ Лифшице, Ваше мнение для меня особенно важно.

Общение с Вами убедило меня в том, что ЕМЛ был неправ, предъявив Вам обвинение в сознательном искажении истины. Однако сам факт, что Яноух и многие другие вычитали в Вашей статье в Phys Today то, чего Вы никак не предполагали (что Ландау был самоуверенный самодур), говорит, на мой взгляд, о веских причинах для гнева Лифшица. Вероятно, ту статью Вы писали, ориентируясь на читателя, знакомого с личностью Ландау и заранее исключающего интерпретации типа Яноуха.

Недавно я попросил Зинаиду Ивановну перечитать Вашу статью в сборнике воспоминаний о Ландау и был очень рад, что мы с ней сошлись в оценке, — что это прекрасная статья, из самых лучших в книге. Не менее был я рад, услышав от Вас, что «З.И. — хороший человек», поскольку сам считаю ее человеком очень светлым.

Пересмотрев Ваши публикации о Ландау, я не нашел Вашей версии событий, как Вы ее изложили в ответе на мои воппросы. Ваш комментарий вставлен в материал, который Вы видели, но думаю, что историко-научная ситуация настолько важна и интересна, что нужна публикация под Вашим собственным именем, а не какое-то примечание в моей статье.

Как Вы смотрите на то, чтобы написать статью к 70-летию Курса в Phys Today и представить в ней Вашу интерпретацию событий? Там бы, наверно, нашлось место и для замечательной истории, которую Вы мне рассказали, обсуждение Курса в МГУ с Вашим участием, и о тщательности ЕМЛ, предотвратившего замену cut-off на circumcision. А главное, интерпретация Вашего конфликта с ЕМЛ — конфликта между ближайшими учениками Ландау (ставшего уже фактом истории науки). Ключевой мне кажется Ваша фраза: «Лифшиц искренне верил, что только Ландау мог придумывать новые идеи», т.е. любовная супер-преданность ЕМЛ к Ландау, подслеповатая, но искренняя.

Вы объясняете учителя лучше, умнее, тоньше, чем ЕМЛ, и объяснение Вашего конфликта с ЕМЛ помогло бы очистить имя Ландау от дурацких обвинений и помогло бы понять его во всей его яркости и необычности.

С надеждой на то, что Вы сочтете эту идею достаточно сумасшедшей, чтобы допустить ее правильность,

Ваш

Gennady Gorelik

07 Mar 2005 From: Alexei Abrikosov

Dorogoj Gennadij, Vy zabyvaete, chto ya ne «istorik nauki», i NIKOGDA ne sobiralsya pisat’ vospominanij. Reakciya Lifshica na moyu stat’yu (a tochnee, eto byla moya lekciya po povodu nagrazhdeniya menya Premiej imeni F.Londona) byla v pervuyu ochered’ vyzvana upominaniem ix s Landau oshibochnoj raboty (voobshch-to rabot u Lifshica bylo malo). Ya ne svin’ya, kotoraya lyubit katat’sya v gryazi, a pisat’ vran’yo ya ne xochu <>. Ya napisal primechanie k Vashej stat’e tol’ko potomu, chto eto PERVYj raz, kogda kleveta Lifshica perejdet iz chastnyx pisem v pechat’. Chto kasaetsya Landau, to, takzhe, kak Einstein, on byl CHELOVEK, a ne bog. Ta voznya, kotoraya sozdaersya vokrug ix imen, mne absolyutno chuzhda. Vash, A.A.

07 Mar 2005 From: Gennady Gorelik

> Reakciya Lifshica na moyu stat’yu <> byla v pervuyu ochered’ vyzvanas upominaniem ix s Landau oshibochnoj raboty

Эту гипотезу трудно совместить с тем, например, что Лифшиц в Собрании трудов указывает ошибочность некоторых работ Ландау как причину их невключения в собрание.

> Ya napisal primechanie k Vashej stat’e tol’ko potomu, chto eto PERVYj raz, kogda kleveta Lifshica perejdet iz chastnyx pisem v pechat’.

Впервые ответ Лифшица на препринт Яноуха был опубликован по-английски в 1979 году в виде препринта ЦЕРНа. Я лишь привожу русский оригинал текста. А Яноух и ему подобные до сих пор уверены, что Вы поддерживаете их мнение о Ландау.

> Chto kasaetsya Landau, to, takzhe, kak Einstein, on byl CHELOVEK, a ne bog.

Очень может быть, что Лифшиц считал Ландау БОГОЧЕЛОВЕКОМ и поэтому, защищая имя Ландау, «превышал необходимые средства обороны». Такое отношение к Ландау мне знакомо по общению с Пятигорским (несмотря на все, что он от Ландау претерпел — впрочем, вполне заслуженно).

07 Mar 2005 From: Alexei Abrikosov

Malo li, chto pisal kakoj-to Janouch. Eto zhe kakoj-to «neglizhabl'», kak kogda-to vyrazhalsya Kapitza. Ya uzhe neodnokratno ubezhdalsya v pravil’nosti zaveta Pushkina: «Xvalu i klevetu priemli ravnodushno». Za svoyu zhizn’ ya mnogo takogo povidal, o chem moya mnogomudraya mama menya preduprezhdala. I chto zhe? Vsya eta orava davno v mogile, ili kusaet lokti ot zavisti. A mne xot’ by xny. A.A.

10 Mar 2005 From: Alexei Abrikosov

Dorogoj Gennadij, ya, nakonec prochel Vashu rukopis’ pro kurs Landau i Lifshica, i, priznat’sya, ona mne ne ponravilas’. Vsya ona predstavlyaet soboj neumerennoe vosxvalenie Lifshica, prichem, dazhe inogda s iskazheniem istiny. Prezhde vsego, legenda o tom, chto Landau sam ne mog pisat’. Ya chital ego pis’ma Kore: oni dlinnye i soderzhatel’nye, i napisany bez pomoshchi Lifzhica. Vo vtoryx, u menya est’ nekotoryj opyt pisaniya vmeste s Landau. Odin raz rech’ shla o nashix sovmestnyx rabotax, drugoj raz eto byla ego sobstvennaya rabota, v ispolnenii kotoroj ya ne uchastvoval. Oba raza on DIKTOVAL mne, i ya zapisyval. Kogda mne bylo neponyatno, ili ya dumal, chto mozhno ob’yasnit’ luchshe, ya preryval ego, i my obsuzhdali. Posle etogo on menyal formulirovku, ili vyvod, no vse zhe eto byl on, kotoryj diktoval okonchatel’nyj tekst. Ya dumayu, chto ya byl nuzhen emu (vo vtorom sluchae), chtoby on byl ubezhden v ponyatnosti izlozheniya. Eto proxodilo ves’ma effektivno. To, chto na vopros Kory o vozmozhnosti pisat’ knigi so mnoj, vmesto Lifshica, on otvetil, chto nichego ne vyshlo, eto ob’yasnyaetsya sovsem drugim.

[Абрикосов тут имеет в виду диалог Ландау с женой из книги, на обложке: Кора Ландау-Дробанцева. «Академик Ландау. Как мы жили»:

«Как-то я спросила Дау:

— Почему ты пишешь все свои тома только с Женькой, почему не с Алешей?

— Коруша, пробовал не только с Алешей, пробовал с другими, но ничего не получилось!» — Г.Г.]

Prezhde vsego, Landau nikogda ne delal mne takogo predlozheniya. Ya dumayu, chto Lifshic ideal’no podxodil dlya ego celej: on byl akkuraten i ne imel svoix idej, a znachit on schital kurs edinstvennym delom svoej zhizni. Mozhno sporit’ o tom, chto poluchilos’ by iz nego, esli by Landau ne sdelal ego svoim «pridatkom», no takie voprosy po-moemu bessmyslenny. Yasno tol’ko, chto ni ya, ni moi kollegi — lyudi s ideyami — na etu rol’ ne godilis’ . Vy pishete, chto u Lifshica mnogo svoix rabot. Vo-pervyx, ix nemnogo, vo-vtoryx, vse idei etix rabot prinadlezhat Landau. Eto bylo ochen’ neobychno: Landau nikogda ne «daril» svoix idej («samomu prigodyatsya», govoril Pitaevskij). V sluchae s Lifshicem eto byla PLATA za ego rabskij trud nad kursom. <> Chitajte Koru, u nee napisana pravda, tol’ko ona eshce ne znala vsego. Vash, A.A.

14 Mar 2005 From: Alexei Abrikosov

Ya xotel by eshche pribavit’, chto nikogda ne slyshal termin «Landavshits». V Moskve ego nikogda ne upotreblyali. Sudya po vsemu, eto chto-to Xar’kovskoe. Otdaet provincial’noj bezvkusicej. A.A.

14 Mar 2005 From: Gennady Gorelik

Спасибо, Алексей Алексеевич, за открытость.

Хотел бы уточнить несколько пунктов.

>u menya est’ nekotoryj opyt pisaniya vmeste s Landau. Odin raz rech’ shla o nashix sovmestnyx rabotax, drugoj raz eto byla ego sobstvennaya rabota, v iospolnenii kotoroj ya ne uchastvoval. Oba raza on DIKTOVAL mne, i ya zapisyval. Kogda mne bylo neponyatno, ili ya dumal, chto mozhno ob’yasnit’ luchshe, ya preryval ego, i my obsuzhdali. Posle etogo on menyal formulirovku, ili vyvod, no vse zhe eto byl on, kotoryj diktoval okonchatel’nyj tekst.

Как я понимаю, то были научные статьи -— изложение научных результатов для коллег-специалистов, которые «уже в теме».

А учебник (даже столь высокого уровня, как Курс) адресуется начинающим. Разве это не огромная разница?

Неужели Вы думаете, что и Курс писался под диктовку -— тысячи страниц, как лаконичная статья?

Технология соавторства, описанная ЕМЛ (Ландау объяснял замысел, Лифшиц писал, и затем, если нужно, вносились изменения), сходится с тем, что мне рассказывал Пятигорский о работе над Механикой.

> Vy pishete, chto u Lifshica mnogo svoix rabot. Vo-pervyx, ix nemnogo, vo-vtoryx, vse idei etix rabot prinadlezhat Landau. Eto bylo ochen’ neobychno: Landau nikogda ne «daril» svoix idej («samomu prigodyatsya», govoril Pitaevskij). V sluchae s Lifshicem eto byla PLATA za ego rabskij trud nad kursom.

У меня фраза:

«Е.М. Лифшиц, автор первоклассных работ в таких разных областях, как ферромагнетизм, фазовые переходы, космология, молекулярные силы, своей основной жизненной задачей считал создание «Курса теоретической физики».»

Используя эпитет «первоклассные», я исхожу прежде всего из того, что «Избранные труды» Лифшица изданы под редакцией Л.П. Питаевского и с его вступительной статьей. Поэтому не могу себе представить, чтобы он разделял Ваше отношение к ЕМЛ. Если, конечно, Ваше отношение действительно таково, а не отражает лишь обиду на действительно тяжелое обвинение, которое Лифшиц Вам публично предъявил. В Ваших публикациях, насколько я знаю, нет ни одного худого слова о нем.

> Chitajte Koru, u nee napisana pravda, tol’ko ona eshce ne znala vsego.

У меня была обстоятельная беседа с Майей Бессараб. И она сказала, что пыталась воспользоваться рукописью тетки для своих книг о Ландау, но открыв в любом месте, обнаруживала, что там вранье, или присочиненная полу— и четверть-правда. И что у Коры вообще была «черная душа», в отличие от солнечного Дау.

Таково же мнение Наташи Шальниковой, которая близко наблюдала всех действовавших лиц и с которой я много и глубоко беседовал на темы Ландау, Коры и Лифшица.

Кроме прочего, Кора обходит очень неудобный факт, что первые полтора месяца после аварии она не ходила в больницу к Дау.

Если Вы хотите сказать, что Ландау относился к Лифшицу с презрением, то как это совместить с тем, что Ландау так охотно проводил с ним время помимо «рабского труда» -— когда они втроем (Дау, ЕМЛ и З.И. ) не раз и не два проводили летние отпуска?

> xochu dobavit’, chto za to vremya, chto ya byl v gruppe Landau (bol’she 20 let) , ya nikogda ne slyshal termin «Landavshits». Sil’no podozrevayu, chto eto Xar’kovskoe izobretenie. Uzh ochen’ otdaet provincial’noj bezvkusicej.

Этот термин я узнал во время учебы на физфаке МГУ (в конце 60-х годов).

<>

Еще раз спасибо за Ваше содействие выяснению историко-научной реальности.

Ваш

Gennady Gorelik

17 Mar 2005 From: Gennady Gorelik

Дорогой Алексей Алексеевич,

не могли бы Вы прокомментировать утверждение Коры, что Ландау, якобы, определенно не хотел избрания Е.Лифшица в Академию :

<<Когда Ландау решил, что Илья Лившиц по своим работам должен стать членом-корреспондентом АН СССР, он приложил максимум усилий и харьковский Илья Лившиц был избран членкором АН СССР. Цитирую слова Топчиева: «Как только был получен результат голосования за Илью Лившица, я подошел к Ландау и спросил: «Лев Давидович, на следующих выборах мы, вероятно, будем избирать старшего брата Лившица?». Лев Давидович засмеялся и сказал: «Нет, Александр Васильевич, вот старшего брата Лившица мы никогда не будем выбирать в члены-корреспонденты АН СССР». И если бы Ландау остался жив, Лившиц никогда не стал бы академиком.>>

Как это можно совместить с документальным фактом, что Институт Физпроблем дважды — в 1953 и 1958 годах (при двух директорах) -— официально выдвигал Е. Лифшица в членкоры? Разве такие выдвижения были бы возможны без поддержки его прямого начальника — зав теоротделом Ландау?

18 Mar 2005 From: Alexei Abrikosov

Ya vsegda schital, chto E.Lifshic — pervyj kandidat u Landau, i poka ego ne vyberut, nikomu iz nas nezachem sovat’sya. Kak interpretirovat’ Korino pisanie, ya ne znayu. Ona mogla opisyvat’ bolee pozdnee vremya, kogda Lifshic, po slovam Dzyaloshinskogo, “nadoel” Landau. No vse eto ya znayu s chuzhix slov. A.A.

Послесловие

Приведенная переписка, надеюсь, показывает, что искать историческую истину нелегко, что свидетельства очевидцев хоть и ненадежны, но очень интересны, и что Алексей Абрикосов — свободный, открытый и честный человек. Настолько свободный, что мог говорить о своем учителе и его главном соавторе без излишней почтительности. Разумеется, говорить субъективно и пристрастно, как говорят люди, живущие своим умом и своим сердцем.

Абрикосов совершенно не разделял «теорфизический» подход Ландау к жизни за пределами науки, но воспользовался этим подходом, когда Ландау стал стыдить его за то, что он — «покаблучник». Абрикосов на это ответил: «Дау, мне очень нравится жить под этим каблучком». И заслужил приговор: «Это — другое дело. Тогда все в порядке». Одной из моральных аксиом Ландау было: «Человек — кузнец своего счастья».

Абрикосов не принял моей «формулы» для объяснения вненаучной философии Ландау — что его супермощный интеллект жил в личности подростка. Но согласился, что эта формула годится в качестве «нулевого приближения». А именно к этому я и стремился в биографии Ландау, заботясь о читателях, знакомых с наукой ненамного шире, чем таблица умножения.

Такой была Лидия Чуковская, которая прекрасно знала Ландау в личном — совершенно ненаучном — общении. И записала в дневнике, узнав о страшной аварии, которая, как станет известно не сразу, убила интеллект Ландау, оставив его в живых:

«Только что узнала, что 3 дня назад в тяжелом состоянии отправлен в больницу Дау. Катастрофа с машиной. Дау, Митин брат, мой брат, Лилин. Дау, всегда приходивший мне на помощь. Дау — независимый, пылкий, умный, гениальный, вздорный, добрый. Наша общая молодость, дом мой и Митин. Лохматый глазастый еврейский юноша. Дау».

15 лет спустя она дополнила портрет, комментируя мемуарную статью:

«Элевтер писал с наилучшими намерениями. Написано, как говорится, «живо, бойко». И все Левины [Ландау — Г.Г.] штучки вспомнены (те самые, кот. и так знали все): красивисты, душисты, лучший поэт Симонов и пр. безвкусица и подросточья галиматья».

Возвращаясь к ученику Ландау — Алексею Абрикосову — и к самому началу этой публикации, а также учитывая всё, что я узнал о нем, я прихожу к выводу, что помимо физики учитель укрепил свободный дух ученика. И думаю, что высказанное Абрикосовым в 1993 году мнение о том, как надо и как не надо спасать российскую науку, — это его личное мнение, высказанное прямо и честно.

Приложение. Заседания в «Капичнике» глазами А.И. Шальникова (1940) и А.А. Абрикосова (1965)

А.И. Шальников. “Тут тебе не заседание — поел и … до свидания” (Семинар, как таковой) (1940) [1]

Кабинет Капицы.

По стенам скучают портреты бывших знаменитостей. В креслах тоскуют оригиналы знаменитостей будущих. Кандидаты в знаменитости приглушенными постными голосами ведут беседы сугубо частного характера.

Часы, которые ходят с резким стуком, напоминая походку дамы в деревянных сандалиях, показывают три минуты восьмого.

Мощный топот по лестнице — и в кабинет врывается, застегивая на ходу пуговицу на брюках, Пётр Леонидович Капица. Не обращая внимания на присутствующих, он смотрит на астрономические часы и спотыкается о край ковра.

— Эти часы идут вперёд, — говорит он. — На моих без полутора минут семь.

Непочтительный Ландау говорит обычным своим игривым тоном, каким он разговаривает с незнакомыми женщинами или делает научные сообщения в отделении физико-математических наук:

— Эти часы почти правильны.

Исследуя содержимое носа, он смотрит на свои ручные часы и ещё более непочтительно добавляет:

— Они неправильны. Они позади на полторы минуты. Они отстают.

Пользуясь правом председателя, Капица зажимает беседу о часах.

— Ну, что у нас сегодня? — обращается он к Стрелкову.

Стрелков нервно оправляет рукава и официальным тоном сообщает:

— Сегодня доклад Николая Евгеньевича. Николай Евгеньевич, Пётр Леонидович, приготовил большой обзор последних работ по сверхпроводимости…

Капица:

— Ну, если никто не э-э-э… Можно будет начинать. Пожалуйста, Николай Александрович…

К доске выходит Николай Евгеньевич Алексеевский. Он озабочен. Характер его озабоченности неясен и выясняется лишь постепенно. Он держит в руках кипу журналов. Он работяга и трезвенник, но вид у него такой, что спорить можно только о том, четверо или пятеро суток он не спал или просто не успел протрезвиться после вчерашней выпивки.

Собравшиеся располагаются поудобнее, запасаясь уютом на предстоящие два часа. Только Ольга Алексеевна, подтянутая, в сверкающем белом воротничке, осматривает всех негодующим взглядом воспитательницы, находящейся в трудном положении: дети не умеют себя вести, но делать им замечания вслух неудобно…

Капица смотрит в окно отсутствующим взглядом. Можно подумать, что все происходящее его ни в малейшей степени не касается.

Противовесом является Ольга Алексеевна. Она — вся внимание.

Ландау поворачивается к докладчику спиной, ковыряет в носу. Трет свою шею правой рукой и, собрав какой-то урожай, с интересом его рассматривает. Словом, он держится в обычной своей независимой и легкой манере.

Стрелков углублен в журнал семинара, в котором на память потомству выгравировывает имена присутствующих. Изредка подмигивает самому себе и, закончив записывать, нервно вытаскивает папиросу. Огня у него нет. Он тянется с папиросой к Петру Леонидовичу, который, будучи выведен из задумчивости, смотрит на него отсутствующими глазами. Стрелков мило улыбается, продолжая протягивать папиросу, затем улыбка его делается нестерпимо обворожительной. Эта немая сцена продолжается минуты полторы. Затем Капица внезапно догадывается, что Стрелков хочет получить зажигалку, и дает ему закурить. Чтобы до конца использовать ситуацию, Капица роется в карманах, из которых последовательно извлекает две, четыре, пять трубок. С исключительной придирчивостью выбрав подходящую, он с остервенением бьет ею по зеркальной поверхности полированного стола. В воздух вздымается погасший пепел, как во время извержения вулкана Кракатау. Ольга Алексеевна следит за этими действиями с немым и покорным страданием.

Алексеевский нервно прохаживается у доски, перебирая журналы. На лице у него отражается бурно протекающий процесс развертывания интеллектуальной деятельности. Он несколько раз открывает и закрывает рот, но никаких звуков пока не издает.

Шенберг, предусмотрительно занявший самое мягкое кресло, погружается в сладкий сон. Потухшая папироса свешивается из уголка рта.

Лифшиц плотоядно и выжидательно поглядывает на входную дверь.

Шальников тихонько подталкивает Шенберга. Он лелеет адский план: заставить Шенберга проснуться, и, воспользовавшись его относительной невменяемостью, стрельнуть у него папиросу. Убедившись в бесцельности этого предприятия, он с тоской перебирает присутствующих, как Диоген разыскивая Человека, но человека обязательно курящего и притом такого, который успел забыть, что он давал ему папиросу полчаса тому назад. Его надежды гаснут. Это настолько очевидно, что он ищет завалящий окурок в собственных карманах. Не найдя ничего, впадает в состояние полного безразличия.

Бриллиантов, с достойным и благородным видом много потрудившегося на своем веку пресвитерианского пастора, неторопливо и обстоятельно восьмой раз протирает очки сомнительной чистоты платком.

Неожиданно со стороны доски начинают доноситься какие-то звуки. Оказывается, Алексеевский уже несколько минут докладывает свой обзор. Но, испытывая некоторое стеснение духа в начале доклада, он изъясняется исключительно инфразвуками. Постепенно приобретая развязность, он повышает тон своей речи. Но пока что с достаточной степенью точности можно установить лишь тот факт, что источником неопределенных звуков, раздающихся в кабинете, помимо стука часов, является Николай Евгеньевич. Понять ничего нельзя. Можно только чисто качественно оценить великолепный басовый регистр докладчика, которому мог бы позавидовать сам Шаляпин.

— Э-бу-бу-бу, э-бу-бу-бу,— говорит Николай Евгеньевич. Затем, звуки сливаются в слова. Некоторые из них можно даже разобрать. Например: Лондон, Майзнер, тантал…

Обращаясь к Стрелкову, он сообщает причину своей озабоченности.

— Э-бу-бу-бу… Петр Георгиевич, э-бу-бу-бу… Материала у меня не больше чем на пять минут. Работа очень короткая…

— Работа большая, вы, наверное, просто не успели её прочесть, — говорит Шальников, которого отсутствие папиросы превращает из ягнёнка в рыкающего льва.

Николай Евгеньевич останавливается, уничтожающе смотрит на Шальникова и продолжает бубнить. Знакомые уже слова улавливаются наиболее отчетливо: Лондон, Майзнер, тантал…

Капица снова остервенело колотит трубкой по столу. Искры сыплются на ковер и пахнет паленой шерстью. Спящие вздрагивают и просыпаются. Ольга Алексеевна провожает поднимающиеся с ковра струйки шерстяного дыма одним из тех взглядов, которыми древние христианские великомученики взирали на снопы пламени сжигающих их костров: осуждая и в то же время прощая…

Открывается входная дверь, и входит буфетчица с подносом, приковывая взгляды всех, за исключением Петра Леонидовича, который, мгновенно установив, что яблок и мандаринов нет, продолжает наблюдать природу в окно.

Николай Евгеньевич рисует на доске какую-то загогулину, которая в этом храме науки именуется «кривой».

Шальников настроен вызывающе, демонстративно, скулодробительно. Папиросы нет. В такие моменты он склонен к ниспровержению устоев и способен обидеть ребенка, нагрубить заместителю директора или обокрасть церковь. Он прерывает тихое и мирное течение церемониала семинара. Голосом ехидны он обращается к Алексеевскому и спрашивает, что отложено на осях.

— Давление…— бормочет Николай Евгеньевич. — Нет, температура. То есть да, давление…

Между тем старший научный сотрудник и доктор физ.-мат. наук Е. М. Лифшиц становится ареной противоборствующих страстей. С одной стороны, его подпирает профессиональная дотошность теоретика-казуиста, с другой стороны, он не может оторваться от созерцания блюда с бутербродами. Научная добросовестность наконец побеждает в этом титаническом состязании.

— А на другой оси? — спрашивает он.

“Ничего нет на другой оси. Она заготовлена исключительно для того, чтобы на том свете на нее насаживать людей, задающих никчемные вопросы”, — хочет сказать Алексеевский, но вместо этого он выдавливает из себя:

— Э-бу-бу-бу… Теплопроводность…

Теперь уже от проклятой кривой так просто не отделаешься, придется показывать ее в эпидиаскоп. С завистью и печалью Алексеевский смотрит на блюдо с тающими на нем бутербродами.

Свет гаснет. Некоторое время в темноте происходит какая-то интенсивная работа. Явственно слышится сопение Смородинского и щелк челюстей Ландау. Свет зажигается, и все продолжают сидеть на своих местах в прежних небрежных и расслабленных позах. Неопытный зритель мог бы подумать, что ничего не изменилось. И в самом деле, ничего … кроме блюда с бутербродами. Оно необратимо опустело. Случайно забытый, оставленный, сиротливо виднеется на нем одинокий бутерброд. Алексеевский умоляюще смотрит на Лифшица, но тот непреклонен. Он исполнил свой долг, и совесть его чиста. Недрогнувшей рукой он берёт последний бутерброд. Упавшим голосом Алексеевский начинает бубнить о каких-то загрязнениях.

Капица прерывает его:

— Где сделана эта работа?

— В Оксфорде. То есть нет, в Торонто… Ну конечно, в Оксфорде…

— Кому вынесена благодарность?

— Э-бу-бу-бу… Симону…

— Как всегда этот, как его… Как вы говорите, Мак-Леннан работает исключительно грязно. Все его работы полны нечистот…

Ольге Алексеевна краснеет, делает движение, чтобы покинуть аудиторию, но чувство долга заставляет её остаться.

— Он очень хороший физик,— продолжает Капица,— но нечистоты, нечистоты…

В этот момент просыпается спящий Шенберг, у которого изо рта Шальников вытащил потухшую папиросу.

Пока происходит выяснение вопроса о том, какие квасцы — железные, хромовые или алюминиевые — употребляли Симон, Мак-Леннан или Аллен, Шенберг окончательно просыпается и решительно обращается к Шальникову:

— Вы не наблюдали, где моя папироса?

— Не мешайте слушать, — говорит Шальников, делая вид, что он прислушивается к бормотанию Алексеевского.

— Это дорогая папироса, — говорит Шенберг. — Я платил за неё 1 рубль 30 копеек за 25 штук.

— Стыдитесь, Шенберг, вы её давно выкурили…

— Вы это неверно говорите. Я не мог её выкурить. Я измерил на прошлом семинаре — одна и ещё половина такой папиросы хватило на все два часа. Это очень хорошие и дорогие папиросы.

— Держите свои папиросы на цепи, — отвечает Шальников.

Алексеевский, все замедляющимся темпом отбубнив что-то итоговое, обращается к Капице:

— Ну, вот, это почти всё, что я хотел сказать, Пётр Леонидович.

— Очень интересная работа,— изрекает Капица, раскуривая трубку.— Но столь полна нечистот… Кто у нас следующий?

— На сегодня, Пётр Леонидович, предполагается, Пётр Леонидович, только Николай Евгеньевич, Пётр Леонидович, — подсказывает вкрадчивый Стрелков.

— У нас осталось ещё два с половиной часа, то есть я хочу сказать, три с половиной, — произносит Капица.

Ландау, смотря на часы, непочтительно:

— Осталось 47 минут.

— Вот именно, осталось 57 минут. Может быть, тогда нам расскажет м-м-м… э-э-э… Дерягин, — говорит Капица, смотря в упор на Михаила Михайловича Кусакова.

— Вообще семинары очень полезны. Можно услышать много интересного, чего самому никогда не пришло бы в голову читать… Даже и летом не следует прерывать семинары. Как вы думаете, Александр Иосифович? Так вот, может быть, — продолжает он, смотря на Кусакова, — товарищ Дерягин расскажет нам свою работу…

Кусаков мрачно:

— Моя фамилия Кусаков.

— Так я же и говорю — Дерягин.

Кусаков, еще более мрачно:

— Моя фамилия Кусаков.

— Что?

— Моя фамилия Кусаков.

— Что? А почему не Дерягин?..

Происходит всеобщее замешательство, так как на поставленный Капицей вопрос затруднительно дать исчерпывающий и удовлетворительный ответ. Однако Капица ловким маневром выходит из создавшегося положения:

— Так, если у нас сегодня ничего нового нет, так можно будет закрыть заседание. Может быть, следующий раз мы любезно пригласим ещё и этого, как его… Леонтовича… Пусть он нам расскажет о диафрагме.

В то время как присутствующие догадываются, кого именно разумеет Капица под именем Леонтовича (выясняется, что Зельманова), Шальников докуривал шенберговский “бычок” и приходит в отличное настроение. В таком настроении он раскроет когда-нибудь секрет сверхпроводимости, отзовется с похвалой об администрации, приласкает дитя.

— А помните, Петр Леонидович, — сказал он, — вы как-то высказывались о том, что доклады надо устраивать летом пореже.

— Пореже? — спросил Капица. Он ещё раз оторвался от своих мыслей и от окна. Какой-то оттенок в этом слове ему понравился. — Пореже… Ну да, конечно, какие же заседания летом! Летом гулять нужно, а не заседать. Я всегда это говорил, но со мной не соглашались. Теперь мы будем заседать не чаще двух раз в неделю.

— Вы, наверное, хотели сказать — раз в две недели?

— Я так и сказал — два раза в неделю. А может быть, вообще на лето прекратить? Как присутствующие?

Все присутствующие отозвались об этом с оттенком энтузиазма. Все, кроме Ольги Алексеевны, которая дипломатично улыбается. Она не могла явно присоединиться к идее, которую трудно истолковать с точки зрения повышения труддисциплины. Но вступать в спор по этому щекотливому поводу в присутствии посторонних она не считала целесообразным.

— Ну, так мы и решаем, — говорит Пётр Леонидович. — Итак, заседание закрывается на лето.

Никому не удается избежать 50-летия. Юбилей Е.М. Лифшица
(Из протокола № 136 Заседания Ученого совета Института физических проблем 9 марта 1965 г.[2]

П.Л. Капица сказал, что Е.М. Лифшиц пришел в институт 24-х лет. Он уже был кандидатом и вскоре защитил докторскую. Здесь он вместе с Ландау написал свой замечательный Курс, прославившийся на весь мир и переведенный на все языки. В Институте Е.М. Лифшиц играет большую роль в деле воспитания молодежи и в теоретической работе. Он остался верен институту. На юбилее у нас принято говорить неприятные вещи. Обычно отмечается наиболее характерная черта: у Пешкова — упрямство, у Алексеевского — свирепый характер, у Филимонова — скептицизм. Для Е.М. Лифшица характерной чертой является пессимизм. Ему кажется, что все обернется очень плохо. Выходит новое постановление о журналах — он говорит: «Конец нашему журналу». А надо спокойно ждать. Но Е.М. Лифшиц — не худший тип пессимиста; худший — это тот, кто носит и ремень, и подтяжки. А он не носит подтяжек. В этом мы убеждаемся всякий раз на заседаниях редакции. Е.М. Лифшиц, как только приходит, сразу снимает пиджак. А работает он действительно здорово. На нем держится ЖЭТФ. Так, как его ведет Е.М. Лифшиц, никто бы не смог.

Несомненно, пессимизм Е.М. Лифшица сказался и на отношении к юбилею. Наверное, он опасался, что после 50 лет он перестанет нравиться дамам — ведь Лифшиц очень нравится дамам. Мы можем его успокоить: 50 лет — это еще не критический возраст.

Далее П.Л. Капица пожелал Е.М. Лифшицу успехов в работе, особенно в работе над Курсом, которая теперь продолжается без Ландау. Эта работа имеет большое значение в мировой физике.

И.М. Халатников сказал, что выступает не без страха. Е.М. Лифшиц давно на него косится. Все знают, как он плохо относился к юбилею. Он давно начал готовиться к тому, чтобы сорвать юбилей, и пробовал различные варианты. Мы тоже думали над этим. Ведь это только первый юбилей. Поэтому было решено подарить Е.М. Лифшицу спецодежду для отражения дальнейших наскоков. (И.М. Халатников вручил Е.М. Лифшицу подарок — рапиру и маску.)

Есть и еще одна сторона этого дела. Е.М. Лифшиц имеет способности к спорту. Он участвовал в институтском кроссе. Если он займется фехтованием, то сможет через четыре года участвовать в Олимпиаде в Мехико. Таким образом, исполнится его давняя мечта съездить за границу.

А.И. Шальников сказал, что, хотя все знают Лифшица как прекрасного теоретика, в нем потерян замечательный экспериментатор. А.И. Шальников учил его езде на машине. Е. Лифшиц обнаружил ряд черт, очень ценных для экспериментатора. Во-первых — упорство. Когда он въезжал на тротуар, его нельзя было заставить оттуда съехать. Кроме того, он чувствует такие вещи, которые другие не воспринимают. Например, он говорит, что чувствует, как греется карданный вал, или что спустило колесо. Посмотришь — и ничего подобного нет. Но в чем он действительно силен, так это в предчувствиях. Например, вдруг сообщает, что скоро с кем-нибудь столкнется или у него проколют талон. И действительно — очень скоро именно это и происходит.

М.С. Хайкин рассказал о событии, которое произошло ровно 20 лет назад. Он провалил Е.М. Лифшицу экзамен по механике. Конечно, в то время это было неприятно, но со временем воспоминания теряют остроту и даже меняют знак. В результате этого провала М.С. Хайкин приобрел уважение к теоретической физике и, кроме того, убедился в том, что ему надо заняться экспериментом. За это он очень благодарен Е.М. Лифшицу. Кроме того, он хотел сказать следующее. Всем известно, что если кому-то удалось то, чего не удалось тебе, испытываешь чувство досады. Но бывает и обратное: чувство удовлетворения, если другому не удалось то, что, может быть, удастся тебе. Наверное, Е.М. Лифшиц испытывает такое злорадство по поводу того, что другим не удается избежать 50-летия.

С.И. Филимонов пожелал Е.М. Лифшицу здоровья и успешной работы, а также оставаться таким же приятным человеком, каким он был до сих пор.

Е.М. Лифшиц поблагодарил всех собравшихся. Он сказал, что испытывает облегчение от того, что юбилей уже позади. Что касается случая с Хайкиным, он был настолько поразительным, что Лифшиц помнит его даже лучше, чем Хайкин. Сдавал тот не механику, а статистику и не мог ответить ни на один вопрос. Даже формулу Дебая не мог вывести. А теперь сделался замечательным экспериментатором.

Ученый секретарь д-р ф.-м. наук А.А. Абрикосов

Примечания

[1] Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М.: Наука, 1994, с.487-492.

[2] Из статьи: П.Е. Рубинин. Е.М. Лифшиц и П.Л. Капица. Природа. 1995. N.11. с.99-102.