Ты — будущее, алый небосвод
Над степью вечности и сном времён,
Крик петуха, прервавший этот сон,
Роса и дева, к утрене трезвон,
Пришелец, мать и в вечность переход.
ПЕРЕВОДЫ
Из Элизабет Дженнингс
Отстал
Сиянью звёзд, что ныне светят нам,
Уже века. До молодых лучей
Не суждено дожить моим очам,
И это отставанье — тем горчей,
Что дней моих любовь меня найдёт,
Когда уже остынет первый пыл.
Порыв звезды напрасно взора ждёт,
Любовь пришла, а нас и след простыл.
Из Эдуарда Мёрике
Сентябрьское утро
Мир спит. Еще в тумане брод,
река и лес, и поле.
Но только пелена спадёт,
увидишь:
Синий небосвод.
И тёплым золотом течёт
осенний мир на воле.
Из Рильке («Часослов»)
***
Однажды вечером, оставив снедь,
Он выйдет прочь, и прочь, и прочь пойдёт —
Туда, где на востоке церковь ждёт,
И дети повелят его отпеть.
Другой умрёт в обители своей,
Но обернётся чашей и ларцом,
А к церкви, позабытой их отцом,
В далёкий мир проляжет путь детей.
Из Рильке («Часослов»)
***
При свете дня Ты — лишь преданье,
Текучий шелест голосов,
Ты вязкой тишины смыканье
Над боем башенных часов.
Чем ниже к вечеру склонится
Главой усталой день забот,
Тем выше Ты, Господь. Встаёт
Твой дом, как дым над черепицей.
Из Рильке («Часослов»)
***
Ты — будущее, алый небосвод
Над степью вечности и сном времён,
Крик петуха, прервавший этот сон,
Роса и дева, к утрене трезвон,
Пришелец, мать и в вечность переход.
Ты — образ превращений и чудес,
Что над судьбой всегда один воздет,
Но так и не оплакан, не воспет,
И не описан, словно дикий лес.
Ты — сердце мироздания, и Твой
Глубинный смысл таинственно сокрыт
И всякому иным Себя явит:
Земле — как чёлн, а челноку — землёй.
Из Рильке («Часослов»)
О полночи ищу Тебя, мой клад,
Ведь все богатства, виденные мной,
Суть нищета и жалкий суррогат
Перед Твоей невиданной красой.
Но путь к Тебе отчаянно далёк,
Давно не хожен, трудноуловим,
Ведь Ты — отшельник, Ты так одинок,
Ты — сердце, дальних долов пилигрим.
Я рыл руками, и они в крови,
Я их воздел, и ветер их обвил,
Как ветви, словно сам я древом стал
И так Тебя из космоса впитал,
Как если б Ты себя испепелил
Ударом гневным и нетерпеливым,
А днесь с недосягаемых светил
Спускался бы на землю, словно ливень,
Что утром поле вешнее полил.
Из Рильке
***
Негромок ручейка напев,
Далече пыльный град.
Мне машут маковки дерев
И так меня томят.
Как буря — бор, а свет — как дол,
На сердце — даль, светло,
Печаль бледна, и ей в подол
Я преклонил чело.
Из Рильке
***
Цветущий барбарис уже алеет,
На клумбах астры увядая спят.
Уходит зной. Кто ныне не богат,
Тот и собою больше не владеет.
Кому теперь очей сомкнуть невмочь,
В том притаился легион видений,
Лишь поджидающих, покуда ночь
Не возвестит начала новых бдений…
Ему, как старцу, больше не помочь.
И день его бессмысленен и пуст,
И всё, что с ним случается, есть ложь,
И Ты, Господь, Ты — словно тяжкий груз,
Ты в бездну каждый день его влечёшь.
Из Рильке («Книга образов»)
Осень
Странна опавших листьев круговерть,
(как будто вянет горний вертоград),
и отрицанье мнится в их паденьи.
Ночами с дальних звезд в уединенье
уходит тяжко вся земная твердь.
Все падает: рука, осенний сад…
Взгляни: вокруг везде черты упадка.
Но есть и Тот, на Чьих ладонях сладко
покоится весь этот листопад.
Из Рильке («Книга образов»)
Смерть
Смерть — господин.
Мы, его смерды,
pвём смехом рты.
Только себя среди жизни смерим —
— взвоет он зверем
из пустоты.
Из Рильке («Книга образов»)
Осенний день
Господь, пора! С порога сентября
Да ляжет тень Твоя на медный гномон,
А ветра гомон огласит поля.
Плодам последним повели доспеть,
Последних южных дней доставь им радость
И заточи венчающую сладость
В вине, тяжёлом, словно ягод плеть.
Отныне сирый крова не найдёт,
А одинокого стезя продлится,
Он будет долго бодрствовать, молиться
И с книгой он в смятении уйдёт
В аллеи, где летят сухие листья.
Кафка. Царская весть
(стихотворный перевод прозы)
Рассказывают, будто бы тебе…
Анаxорету, смерду, жалкой тени,
Укрывшейся в немыслимой дали
От ласкового света царской власти,
Царь, умирая, сам отправил весть.
Коленопреклоненному гонцу
Он на уxо посланье прошептал
И вестью той настолько дорожил,
Что повелел гонцу пересказать,
Услышав же, кивнул, чтоб подтвердить,
Что слово в слово помнит весть гонец.
И перед всеми присными его
И послуxами той великой смерти
(Все средостенья были снесены,
И на широкиx лестницаx, открыто
Стояли купно царские вельможи),
Пред всем двором отправил царь гонца.
Без промедленья тот пустился в путь,
Могучий, непреклонный богатырь
Руками властно знаки подает,
И в страxе расступается толпа.
Чуть кто-то дерзко преградит дорогу,
Гонец предъявит царскую печать
И вдаль быстрее сокола летит.
Но и толпа безмерно велика,
Нет у жилищ ее конца и края.
О если бы он вышел на простор!
Как полетел бы он над чистым полем!
И вскоре кулаков его удары
Загрохотали б о твои врата.
Но понапрасну бьется тот гонец:
Он всё ещё во внутренниx покояx,
А если бы и вырвался из ниx,
То ничего бы этим не добился,
Тогда бы он по лестницам бежал,
А если б и по лестницам спустился,
То ничего бы этим не достиг,
Пред ним тогда открылись бы дворы,
А за дворами — внешние палаты,
И снова сонмы лестниц и дворов,
И вновь — дворец… и так тысячелетья,
Тысячелетья напролёт. Когда б
Он всё ж (возможно ль?) вышел за ворота,
(Хоть никогда такое не случится!)
То это только царствующий град,
Столица, средоточие земли,
Наполненная всей мирскою гущей.
Никто здесь не протиснется вовек,
С посланьем мертвеца же — и подавно.
А ты сидишь все так же у окна
И грезишь о посланьи государя,
Пока в окне еще горит закат.
Из Эриха Фрида
Народный гнев
На длинной петле
которая свободно не давя
висит на шее
его ведут перед строем
остриженного наголо
в разбитых очках
в разорванной рубахе
босого
Из громкоговорителя несется:
Вот этот
Гляньте на него
хотел тут у нас
отменить пытки!
Всеобщий хохот
Шутки и благодушные
грубоватые подначки
только потом первые камни.
Из Эриха Фрида
Все хорошо, что
После того как мы решили
замордовывать
только каждого третьего
а двум другим
просто предоставлять подохнуть с голоду
нашлись друзья
которые возвысили свой голос
и номинировали нас
на премию мира
Когда при вручении
читали список тех
кто получал ее
в течение последних десятилетий
мы наконец сочли ее
отнюдь не странной
а наоборот
вполне достойной нас почестью
Из Эриха Фрида
Футурология
Пока они
от предварительного решения
жизненных проблем
детей
успешно переходят
к подготовке теории
решения всех
проблем внуков
им все же придется
по старой привычке
подохнуть
от своих собственных
проблем
Из Хайнера Мюллера
Кровью сердца
ОДИН Позвольте положить сердце к Вашим ногам.
ДВА Если Вы мне только весь пол не загадите.
ОДИН Мое сердце — чисто.
ДВА Ну это мы ещё посмотрим.
ОДИН Мне его никак не вытащить.
ДВА Вам помочь?
ОДИН Если Вас не затруднит.
ДВА Мне это в удовольствие. Мне тоже не вытащить.
ОДИН воет
ДВА А мы его Вам вырежем. Для чего же у меня, спрашивается, перочинный ножик. Щас мы его моментально. Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Ну вот и готово. Постойте, да ведь это же кирпич. Ваше сердце, это же кирпич.
ОДИН Да, но оно бьется только для Вас.
Из Кристиана Моргенштерна
Досчатый забор
Жил-был забор: меж досок — щели,
чтоб люди сквозь него глядели.
Однажды зодчий увидал
такой хороший материал
и из щелей, не будь дурак,
себе построил особняк.
Осталась голая доска,
и всё. Ужасная тоска!
..Забор, уродлив и смешон,
указом думы был снесен.
А зодчий между тем — ку-ку!
Удрал в Аме- иль в Аф-рику.
Из Кристиана Моргенштерна
Невозможный факт
Пáльмштрем (несколько громоздкий
господин), гуляя чинно,
угодил на перекрестке
под машину.
«Как же…» (он сказал, поднявшись
и скончаться отказавшись)
«… этот случай на пути
мог вообще произойти?»
«Не полиция ль в ответе
за автомобили эти?
То есть: дозволяет власть
здесь машинам ездить всласть?»
«Иль давящий всех водитель —
— это злостный нарушитель,
и презрел закон шофер,
что летел во весь опор?»
Завернувшись в одеяло,
он штудирует анналы,
и находит свой ответ:
на машины там запрет!
Значит, ясно, что случилось:
это все ему приснилось.
Раз оно запрещено,
то не может быть оно.
Из Эриха Фрида
Небольшой пример
Непрожитая жизнь
тоже кончается
хотя видимо медленнее
как батарейка
в карманном фонарике
который никто не включает
Но это слабое утешение:
Если
(скажем)
через сколько-то лет
этот фонарик
захочется включить
то из него не вырвется ни вздоха света
а когда откроешь его
то найдешь там только твои кости
да и те
если не повезет
уже совсем истлеют
С тем же успехом
ты мог бы светить
