СЕМЬ ИСКУССТВ

У него два наследника: Галя, дочка, и сын, Костик. И кому из них что? Андрей Анатольевич вдруг понял – поровну здесь не получится. Квартира его родителей в самом центре, на красной линии. А его квартира, возникшая в результате развода с Наташей и размена их общей жилплощади, в спальном районе – панельный дом, первый этаж, и стоит вдвое дешевле, наверное.

Дмитрий Раскин
ЗАВЕЩАНИЕ
Рассказ

Андрей Анатольевич пролежал в больнице почти что месяц. Сил на хоть какое-то сопротивление ковиду не было. Сам не ожидал, что так вот сдастся. Организм независимо от его воли, если честно, независимо от отсутствия его воли, на инъекциях, таблетках и ингаляциях выкарабкался, выжил. Теперь надо восстанавливать перегруженную фармакологией печень и внимательно следить за поголовьем тромбоцитов в крови. И с сердцем теперь у него проблемы, впервые в жизни. С сердцем надо что-то делать. А ведь к своим семидесяти восьми годам он не знал каких-то очень уж серьезных проблем со здоровьем. Не обзавелся опасными, да и просто существенно отравляющими жизнь болячками. И даже не мог быть интересен бывшим своим коллегам и однокашникам с их обстоятельными разговорами об артрозах и аденомах – нет у него с ними общих тем. Был даже несколько высокомерен с ними, этак с высоты своей «непробиваемой витальности». А теперь вдруг видит: не задумывался, не брал в голову все эти мысли о «конце и смерти» лишь по недостатку воображения. Читал, конечно, что второй раз вирус переносится куда как легче, но, случись подцепить его вновь, вряд ли он выдержит. К тому же есть прогнозы, что сваливший его штамм начнет мутировать, обретет еще более агрессивную, человеконелюбивую форму. А вакцина не помогла, пусть врачи говорят, что смягчила и без нее было б куда как хуже, кладбище, говорят, без нее было б. Прививаться же вновь бессмысленно, да и, скорее всего, опасно. Что же, раз умереть, как оказалось, не так уж и сложно (это неправильно, но это так!), надо привести в порядок свои дела. Правда, они и так в порядке. У него две квартиры – две двухкомнатные хрущевки. Одна осталась ему от родителей, сколько лет уже он ее сдает. Основа его, как он сам острит, почти европейской старости. В Сбербанке у него двенадцать тысяч долларов. Как только вышел на пенсию, открыл типографию – ему, кандидату технических наук, освоить такое производство было несложно. Типография крошечная, но своя. Впервые в жизни на себя работал. Печатал визитки, бланки, плакатики, пока в этом был, оставался еще хоть какой-то коммерческий смысл, и заработал. Копил, конечно же, экономил, временами даже жмотничал. На рублевом его счете девятьсот шестьдесят пять тысяч, и дома две с половиной тысячи евро. Что же, итог всей прожитой жизни. Его родителей грело сознание, что сбережений хватит на похороны, а он вот, получается, накопил и на медсестру, и на сиделку, если что. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, и постучать по всем деревянным предметам. Лучше сразу и без лишних мучений. Всегда это знал, а вот проникся только сейчас.
У него два наследника: Галя, дочка, и сын, Костик. И кому из них что? Андрей Анатольевич вдруг понял – поровну здесь не получится. Квартира его родителей в самом центре, на красной линии. А его квартира, возникшая в результате развода с Наташей и размена их общей жилплощади, в спальном районе – панельный дом, первый этаж, и стоит вдвое дешевле, наверное. А что, если не поровну, а по справедливости? Галя стоматолог в частной клинике. Витя, ее муж, всю жизнь преподавал в полицейской академии, теперь на полковничьей пенсии и заведует кафедрой в академии гражданской, доктор, профессор. Плюс у них там налажена система поборов со студентов-дипломников, плюс наверняка еще что-то. А Костик? Тянет лямку в этой своей школе, да репетиторствует по мере возможностей. Андрей Анатольевич время от времени помогает ему деньгами, делится пенсией. А Ленка, жена Костика, вообще библиотекарь. Только у Гали с Витей, он боится, будут какие-то другие представления о справедливости. Оставь он Костику на копейку больше, нежели Гале, задохнется она от социальной зависти к брату, учителю. Они с Витей в две глотки такой концерт закатят. И ему, отцу, и Костику. Правда, он не обязан их посвящать в подробности своего волеизъявления заранее, и вообще сам факт, что есть у него завещание, пусть станет для них сюрпризом. Так что в своем негодовании, в упреках и проклятиях, в непроходимом своем занудстве, выдержать которое он всегда был не в силах, Галя будет упражняться уже над его могилой. Только вот Костика жалко. Заедят они его. Да его и самого совесть замучает, пусть и будет знать, что папа распорядился правильно. А Галя, она такая, Костика по судам затаскает, и ту часть, что в любом случае полагается наследникам первой очереди, уж точно отсудит. Еще бы, при таком-то муже. И на испуг они Костика будут брать, и обмануть попытаются. Что он, их не знает? Галя возненавидит брата. Вычеркнет его из своей жизни. Она и так с детства его ревновала, знает же, что Костик, как сын (младшенький, поздний и долгожданный), любимчик отца. Так что получится, что он, Андрей Анатольевич, этим своим благодеянием лишит Костика спокойной старости. А что делать? Костику же надо, наконец-то надо ему более-менее достойно пожить.
Но если посмотреть на всё глазами Гали и Вити? Он прекрасно их понимает. Обе квартиры, скажут они, надо взять и оформить на обоих в равных долях – обе сдавать, а деньги пополам. А время придет, обе продать и денежки поровну. Прекрасно? В общем-то, да… если бы у Гали и Костика не было детей. Лере, младшей дочке Гали и Вити, так ли иначе потребуется замуж. Значит, нужно будет одну из квартир отдать ей. И начнется, и завертится. Галя с мужем вполне могли б ради Леры впрячься в ипотеку, но они же опять потребуют из принципа, они же у нас за равенство и вообще. Нет, они могут честно выкупить у Костика его долю. Но весь постсоветский опыт показал: хорошо не тому, кто продал, а кто купил недвижимость. Да Костик им и не уступит. Значит, опять обиды и обвинения. А насчет Лёши, сына Костика, Галя давно уже высказалась: «Во-первых, Лёшенька у нас еще молод для брака, да и куда ему торопиться, он же мальчик, пусть нагуляется сначала. Во-вторых, в любом случае он будет жениться на приличной девушке, так? А у каждой приличной девушки должна быть квартира». Из этого у нее, разумеется, следовало, что Лере без квартиры ну никак не обрести статус «приличной девушки» в глазах потенциального жениха, не выйти замуж, не обрести счастья. «А как же чувства! Как же богатый внутренний мир Леры и длинные ноги!», – пытался острить Андрей Анатольевич, но Галя игнорировала глумление отца, долбила в одну точку: жилплощадь «нашего папы» для Леры неимоверно, несоизмеримо важнее, нежели для Лёши. Стоп! Свои счета он отпишет по завещанию Лёше. Ну да, чтобы Костик по малодушию не отдал половину Гале, дабы был мир. Мира всё равно не будет. Лёша же Гале точно не отдаст. Только, получается, что этим своим завещанием он поссорит детей? Доведет до вражды. М-да. Правда, по этой его логике, они перессорятся, перегрызутся между собой в любом случае и без всякого завещания… Успокоил свою совесть, нечего сказать.

Свою «Ладу» он оставит Наташе, ну да, как «матери моих детей», и всё такое. Это Андрей Анатольевич уже для успокоения нервов, для разрядки. Ей эта старая колымага, разумеется, не нужна, но Наташка будет озадачена, издевается ли бывший ее муженек или же решил поразить ее благородством жеста. Высмеет его в любом случае, но машину продаст, может, даже и не совсем уж за копейки, она всегда была практичной. А что, если оставить ей еще и гараж? «В порядке компенсации за испорченную жизнь и загубленные надежды». Интересно, нотариус подпишет такой текст? Нет, лучше так: «За растоптанные надежды». Этот свалившийся на нее гараж, а что, если он как раз и поможет ей согласиться с таким вот асимметричным в пользу Костика завещанием?! Может, даже найдет слова, чтобы утихомирить Галю. Усмехнулся на собственный счет: «Какие тонкие интриги. Какое изощренное коварство».

Верит ли Андрей Анатольевич, что действительно подводит черту под своей жизнью? Вера эта была поверхностна. А чувство, что есть у него время, что впереди у него есть еще нечто, было довольно глубоким. Точнее, само собой разумеющимся. Тогдашнее его постбольничное состояние духа уже прошло. Но от идеи завещания он не отказался. Ходил на консультацию к нотариусу. Обошел целый ряд нотариусов. Он увлекся. Сам уже изучил наследственное право. Иронизировал над собой: «Какого юриста мир не досчитался», – но составил уже десяток вариантов будущего своего волеизъявления. Это стало содержанием его повседневности и даже придавало ей какой-то новый смысл.
Андрей Анатольевич всё пытается найти компромисс между любовью к Костику и долгом перед Галей, между справедливостью и здравым смыслом, между правотой своего решения и спокойствием собственной совести.

Как-то раз он попросил Галю помочь ему с уборкой по дому. Нет, он всё понимает, конечно, она и так загружена выше крыши, выматывается на работе, у нее своя жизнь, свои обязанности, но есть вещи, с которыми ему не справиться, нужны женские руки. Галя в конце концов согласилась, но с таким количеством тяжеловесных упреков. Просить ее о чем-либо всегда было не слишком приятно, но сейчас почему-то получилось настолько болезненно для его самолюбия. Андрей Анатольевич изменил черновик завещания. Причем радикально и в очень неутешительную для Гали сторону.
Месяцем позже Андрей Анатольевич разругался с Костиком. Костик раздражительный, резкий, никогда не церемонился с отцом и беспощаден в споре. Андрей Анатольевич снова правит текст этой своей «последней воли».
С тех пор так у него и пошло. Он, настолько привычный для своих детей, совершенно понятный и предсказуемый для них, получающий от них довольно стандартные дозы любви и заботы… к тому же они знают, как, если что, поставить его на место, отвязаться от него или, напротив, добиться от него чего-то. И могли ли они представить, что он время от времени карает и милует их, мелко мстит или же великодушно прощает, меняет их будущее, может, даже судьбу их детей, и уж точно объем блага, довольства и счастья, в правах на которые они даже не сомневаются.
Уже много спустя он вдруг понял, насколько эти его игры унизительны для него самого, но не прекратил. Игры, что, придет время, окажутся для его детей совершенно реальными, он уверен.

День рождения Гали. Днем ранее она отмечала с коллегами и нужными людьми в ресторане, а сегодня – дома с родственниками и, как язвит Андрей Анатольевич, с людьми ненужными. Андрей Анатольевич входит с подарком:
– Поздравляю, Галочка. – Видя ее недоумение и досаду: – Понимаю, что у тебя уже есть бокалы, но лучше больше, чем меньше. Я надеюсь.
– Какая прелесть! Спасибо, папа, – Гале не нравится, что он уловил эту ее реакцию на презент. – Спасибо-преспасибо! – знает, что его всегда умиляет эта ее интонация. Целует его.
Только не надо бы дочке толстеть. Пусть ей это даже идет, но ведь вредно же.
– Виктор! Твою мужественную руку, – улыбается Андрей Анатольевич. В глаза он до сих пор не может называть его Витей.
– Прекрасно выглядите, папа, – Витя называет его так только при гостях. В остальных случаях с успехом обходится местоимением «вы».
– Андрюша! – приобнимает его Наташа. – Чмоки-чмоки, – не столько целует его в щеку, как провозглашает поцелуй.
Что же, им давно уже нечего делить, взаимные обиды давно уже потеряли для них остроту. Нет, они не забыты, конечно, но иногда им обоим приятно думать, будто они выше этих своих обид.
– Андрюшка, ты как? – спрашивает Наташа.
На такой вопрос он всегда отвечает ей каким-нибудь более-менее невнятным междометием, произносимым с жизнеутверждающей интонацией. Этого достаточно. Как же она постарела с их последней встречи! Как-то это у нее получилось вдруг. Жаль, конечно, что заметил он это практически без злорадства. В первые годы после развода она всем давала понять, всем своим видом показывала: «Я одна, и мне хорошо. Наслаждаюсь покоем и вообще». А теперь давно уже ничего никому не показывает, не доказывает, вросла в свой размеренный быт, раба своей повседневности, своего уклада – ей действительно неплохо.
С кухни шли волны настолько многообещающего аромата.
Звонок в дверь. На пороге Костик с Леной. Андрей Анатольевич с самого начала был не в восторге от Лены, но кто еще смог бы ужиться с его сыном?
– Костян! Леночка! – радуется Галя. – А где же Лёшенька?
Костик принялся объяснять, по какой уважительной причине его сын не смог почтить своим присутствием, и не обращал внимания, что его не слушают.
Витя совершенно барским жестом приглашает всех к столу.
– К столу, к столу! – подхватила Галя.

За столом уже были все. Лера, младшенькая, та, что не сможет без квартиры Андрея Анатольевича. Оксана, старшая дочь Гали и Вити, со своими детсадовцами-близняшками. Сережа, муж Оксаны и, соответственно, отец близняшек, он программист, но, на взгляд Андрея Анатольевича, внешне похож на охранника в супермаркете. Близняшки его копии, причем точные. А вот пришли две Галины подружки, давние, еще со школы, Вера и Света, только Андрей Анатольевич так и не запомнил, кто из них кто. Они всегда молчат, но неизменно с правильным, в соответствии с моментом, выражением лица. Галя всегда приглашает их. Андрей Анатольевич подозревает, что зовет она их как раз для того, чтобы они, заурядные и не слишком-то чего добившиеся в жизни, оттеняли собою блеск, преуспеяние, карьерную высоту, богатство и семейное счастье Гали.
– Какие люди! – вошла Ирина, двоюродная сестра Вити, много старше его, у нее сложные отношения с братом, да и с Галей, но тем не менее она у них за столом на всех праздниках. – Всем здрасьте.
Она всегда приходит последней. Видимо, считает, что это ее «фирменный стиль». Андрей Анатольевич после развода был в растрепанных чувствах, не получалось у него толком собрать себя, пригласил Ирину в театр. Эта связь не стала для него отдушиной, да и ничем она для него не стала. Ни красок, ни сока, ни смысла. А расставание между тем получилось у них утомительным. Наташа (он по наивности думал, что она не узнает) поняла эти его отношения с жесткой, несимпатичной, безусловно, умной и в то же время ограниченной, узкомыслящей женщиной как капитуляцию бывшего мужа перед обстоятельствами жизни. То есть Наташе было приятно. Во всяком случае, поначалу так. А потом уже у нее покровительственное такое, свысока сочувствие к «своему бывшему» (так еще приятнее). Только на Андрея Анатольевича всё это не слишком-то действовало.
Ирина села, попросила Андрея Анатольевича налить ей минералки (бутылка была далеко, ей не дотянуться). Обменялись несколькими фразами.

До начала торжества Андрей Анатольевич спросил Оксану о здоровье ее близняшек. Спросил самих близняшек, ну да, о том, о чем всегда спрашивают детишек такого возраста. Выяснил, как Лера представляет себе своего будущего избранника. Как и ожидалось, услышал, что будет лучше, если избранник окажется миллионером. Тут же заметил, что если каждой девушке по миллионеру, то это какая же в стране инфляция начнется. И Лера, как студентка экономфака, должна это понимать. Реакции своей племянницы не понял. Лера всегда была какая-то вялая. Мужа Оксаны надо бы тоже о чем-нибудь спросить. Только он всегда отвечает односложно, как охранник в супермаркете.
Витя постучал ножичком по фужеру, дабы была тишина, и поднялся для тоста. Тост был длинный, витиеватый, с большой претензией на оригинальность, но закончился пожеланием имениннице «всех благ».
Андрею Анатольевичу хотелось, конечно, в пику Вите, провозгласить незабвенное шариковское «желаю, чтобы все», но он ограничился стандартным набором пожеланий «любимой дочке», ну да, здоровья, хорошего настроения, любви и счастья. Впрочем, это у него искренне, от души. Наташа поздравила в своем всегдашнем стиле: слащавость, слегка приправленная самоиронией. И не без того, конечно, чтобы все видели – она душевнее, намного душевнее относится к своей дочери, нежели Андрей Анатольевич. Но гостям сейчас не до этих ее стилистических изысков – Витя подарил Гале новый джип. Что вообще могло хоть сколько-то конкурировать с такой новостью?! «Маленький, желтенький, женственный», – живописал свой подарок Витя. Это «маленький-желтенький-женственный» повторялось им в течение вечера бессчетное множество раз.

Галя не хвасталась, не кичилась своей счастливой, удачно сложившейся жизнью – по широте души она предоставляла гостям замечательную, можно сказать, уникальную возможность восхититься этим ее счастьем. Наташа подыгрывала ей, пусть все видят: Галочка счастлива и ей как матери в этой жизни больше ни-че-го не надо. Но восторги Наташи для Гали с Витей лишь фон, не более, ведут свой неторопливый, обстоятельный рассказ о вещах и покупках, о предстоящем ремонте квартиры, о том, что, конечно, хотелось бы домик где-нибудь в Черногории, но сейчас пандемия… Андрей Анатольевич сейчас на одной волне с ними, ему хорошо, тепло на душе и от самой этой их интонации, и от уюта их дома, да и от съеденного и выпитого. То, о чем говорят дочь с зятем, это жизнь. Да, да, жизнь – слово понравилось Андрею Анатольевичу. А в жизни разве нужно что-то еще другое? Ели реально смотреть на вещи, всё остальное не столь надежно, может, вообще эфемерно. Всё хорошо у дочери с мужем. Плоть, мясо, суть жизни. Обстоятельной, правильной жизни. Всё, как и должно быть у них, и даже больше. И действительно счастливо. Только почему они настолько самодовольны? Непробиваемо самодовольны. Но сама правота их жизни…
Здесь принято хвалить стол. Особенно, если речь шла о яствах, собственноручно приготовленных Галей. Сдержанность гостя посчиталась бы бестактностью. Всё действительно было замечательно, но обильные, тяжеловесные комплименты кулинарным изыскам Гали, казалось, делали эти блюда слишком уж жирными и приторными.

Галя с Витей говорят о своей влиятельности, о статусе и связях. У Гали получается легко, как о само собой разумеющемся, Витя же напускает на себя таинственность. Загадочен настолько, что это становится смешно. И подумать можно, что он блефует. А ведь Андрей Анатольевич знает, что Витя не врет. Умный же мужик и с неплохим таким юморком, но как только доходит до его связей!
Галя взахлеб о том, как она пожертвовала на церковь. Да-да, одежду для приюта при церкви. Такой колоссальный подъем духа она испытала! Такой зарядилась энергетикой!
– Неужели отдала им свои коктейльные платья? – Ирина сказала тихо, чтобы слышал только Андрей Анатольевич.
Он проигнорировал реплику, пусть где-то и был с ней согласен. Но не хватало еще, что бы он с этой Ириной начал злословить о дочери. Близняшки Оксаны возмущаются, почему надо есть салат, а нельзя начать сразу с торта. Костик дает понять, что смотрит на все происходящее с высоты культуры (примерно так!). Все его реплики, междометия, иронические гримасы и драматические вздохи демонстрируют это. Правда, непонятно кому – даже его Лене чрезвычайно интересно слушать про джип. А Галя всегда была снисходительна к любимому брату, то есть более-менее доброжелательно игнорировала извечное его морализаторство. Впрочем, все это у Костика в рамках приличия, не хочет он портить людям праздник (на его знамени сегодня написано «деликатность»!), да и чтобы, не дай бог, не подумали, будто он это сейчас из зависти. Но когда Витя в очередной раз начал о маленьком, желтеньком, женственном джипе, Костик сказал:
– Как же хорошо, когда у людей есть и цель жизни, и смысл. И как редко бывает, что цель достигнута и смысл обретен – до конца и полностью. Земное предназначение исполнено. Поздравляю. Так вот, джипом отчитаться перед Небом. Замечательно, когда будет что предъявить на Страшном Суде.
– Да что ты тычешь нам в нос своим Небом! – возмутился Витя.
– Костян! В прошлое наше застолье, помнится, ты еще был атеистом, – Галя хочет свести к шутке, к дружеской пикировке.
– Сидишь тут с вами, – Костик кивает на перегруженный деликатесами стол, – и как-то уже забываешь, что есть и высшие ценности, – сколько сарказма, который Костик, очевидно, считает убийственным. – Есть страдание, в конце-то концов, есть безысходность, есть несправедливость, – это он уже серьезно и с пафосом. Кажется, сам сейчас понимает, что нелеп и смешон, но остановиться не может. – А вы отгородились от судьбы – от отсутствия судьбы и жизни рулетиками и паштетиками. И ведь отгородились же, надежнее некуда.
– Так и не жри! – взрывается Витя, хлопает ладонью по столу. – Это я как профессор тебе говорю.
– Детки мои, – приподнимается Андрей Анатольевич, – делает жест, скорее всего означающий «брейк». – Ну стоит ли из-за ценностей? Желтенький женственный джип у твоей сестры ну никак не помешает тебе, Костик, страдать из-за неразрешимой загадки бытия, если я правильно называю. Его наличие вряд ли оскорбит эту самую загадку. А если взять и вычесть из Гали с Виктором этот джип, вряд ли сие приблизит их к вершинам духовности. Каждому свое, сын.
Ирина принялась иронически ему аплодировать. Наташа, поколебавшись, ее поддержала.
– А то я без тебя не знаю, – бросил отцу Костик. Сделал вид, что успокоился от того, что Лена накрыла его руку своей ладошкой.
– Да-а, папа наш тот еще миротворец, – процедил Витя. – Хорошего же вы, Андрей Анатольевич, мнения о нас Галей, нечего сказать, – иронию Ирины, он, кажется, принял на собственный счет.
Галя бросила на отца испепеляющий взгляд: «С тобой после. Устрою тебе, погоди». И, обращаясь к маме:
– Блюда пора менять. Поможешь?

После смены блюд разговор зашел «о политике». Витя с Галей говорили всё то, что было принято тогда говорить, но с таким апломбом, будто каждая мысль выстрадана, каждое слово есть плод их напряженных раздумий о судьбах родины. Все им поддакивали, но разговор получался довольно-таки вялым, пока не вмешался Костик. Костик бросился спорить, изобличать их конформизм, непристойную их зависимость от «среды и моды», от «сослуживцев и телевизора», за что был признан русофобом.
– Галя! Ты же у нас дантист экстра-класса, – ораторствует Костик. – И твой бизнес ну никак не зависит от замечательной нашей власти. Так почему ж ты ведешь себя и мыслишь так, будто всё это свое счастье получила из ее рук и по ее несказанной милости? Не перебивай, знаю, что ты бываешь недовольна властью. Это даже повышает твою самооценку. Но ты недовольна ею в частностях. А когда касается главного, нутряного – ты же благоговеешь перед ней. Причем настолько, что не хочешь видеть очевидное, в том числе и такое простое, незамысловатое – власть, надо будет, сожрет эту твою клинику и не подавится. И ладно, если еще не с тобою вместе. Так почему же ты?! – Костик сам же дает ответ: – Тебе нравится! Здесь ты договорилась, здесь приплатила, тут «занесла конверт», там устроила «по своим каналам», тут «вышла на солидных людей», а тут тебе сделали «из уважения». Ты чувствуешь себя избранной. Это ж куда слаще, чем просто быть состоятельной или, там, богатой, да? И куда осязаемее, чем какие-то там абстракции независимости и свободы. Вот почему эта власть твоя. Ты с ней срослась потрохами. И как гармонично у тебя, сестренка, избранность сочетается с привычкой, инстинктом быть и думать заодно с большинством.
Галя обозвала его дебилом, а Витя – национал-предателем. Андрей Анатольевич опять вмешался и, опять же, не слишком удачно. Он осадил Костика, но как-то само собой получилось, что снова задел Витю. Тот в долгу не остался.
– Когда Костика наконец-то выпрут из школы, Галя по своим связям куда-нибудь да пристроит его, – Ирина обращалась к Андрею Анатольевичу, но говорила громко, чтобы слышали все.
– Что лишний раз подтвердит правоту мною сказанного, – демонстративно рассмеялся Костик и, скрестив руки на груди, победоносно глянул на всех.
Эта его нервозная демонстративность и совсем уже жалкая победоносность, подумалось Андрею Анатольевичу. Близняшки перепачкали свои костюмчики, и Оксана повела их в ванную. Лера пошла следом, помогать.
А вот уже обсуждается фильм, который тогда обсуждали все. Галя с Витей, Наташа, Ирина в восторге, Костику тоже понравился фильм, только совсем не за то, что понравилось им. А вот Андрею Анатольевичу не очень. Как он и ожидал, несогласие со вкусом, с представлением о прекрасном вызывает у оппонента едва ли не большее раздражение, нежели отрицание его политических взглядов. Здесь Костик был с большинством.

За десертом и ликерами говорили о работе, о служебных своих обстоятельствах, дрязгах, об общих знакомых, снова о вещах и покупках, о статусе и влиятельности Вити и Гали, и, конечно, о желтеньком женственном джипе. Костик на этот раз молчал, скорее всего, наслаждался, насколько он сейчас терпим и тактичен.

Андрей Анатольевич подустал, да и все уже притомились несколько. Тон разговора теперь становится миролюбивым, каким-то даже успокаивающим, можно сказать, обволакивающим. Всем хорошо сейчас. Что же, мысленно кивает Андрей Анатольевич, это жизнь. Конечно же, жизнь. А что может быть вместо? У нее своя логика, свои законы. И смыслы есть, и, сколько бы ни резонерствовал Костик, есть даже Смысл. Не говоря уже о ее правоте и неодолимости. Да-а, жизнь. Чуть было даже не сказал это вслух. Жизнь и жизнь. Но почему она так бездарна? Почему круг за кругом, раз за разом проходит зря? Зря и даром. Отменяет, стирает что-то такое в себе самой и в нас. Отменяет живое и главное? Навсегда и безжалостно. А то, что посильно, то, что дается – получается у нас настолько пресным и плоским. Да и съедает столько лучшего времени, лучших сил. И он ничуть не выше, не чище здесь. Именно это и заслужил. С этим вот и живи. Доживай, точнее. И не денешься никуда. Близняшки Оксаны захотели в туалет по-большому.

– Составлю-ка я завещание. Как вам такое, а? – он сказал громко. Добавил, дабы смягчить неким подобием шутки: – Пора бы уже и о душе подумать.
Никто не отреагировал. Только Костик сказал:
– Угу.
Тогда он подсел к Наташе, и полушепотом:
– Думаю, не написать ли мне какое-нибудь завещание?
– Что? – переспросила Наташа.
– Не выразить ли мне свою волю, говорю. Пока я еще в здравом уме и твердой памяти, а то мало ли… Есть у тебя конструктивные предложения по тексту?
Столько держал это в себе, не собирался говорить. А вот когда сказал… как ему стало? Пока не понял. Но точно, что легко и азартно.
Наташа пока еще не поняла, посчитала за очередную его остроту. Но как только поймет, что это всерьез, начнет принимать свои меры. Но разве он хочет провоцировать своих детей? Уже не рад, что сказал. Сколько он видел фильмов об «их нравах»: наследники подобострастны, изо всех сил стараются угодить главе семейства, унижаются, льстят, надеясь убедить, очаровать ли, разжалобить. И увлекательно интригуют друг против друга. Только он знает, как в кино не будет. А будет, как в жизни – занудно, тягостно и бездарно.

Его дети в общем-то любят друг друга. А сейчас им хорошо. Сейчас они, может, даже чуточку лучше всегдашних самих себя. Просто их вражда, злоба и ненависть к друг другу, мелочные их счеты отложены на потом. И даже не до оглашения завещания, а до первой же фразы, до намека на то, что у отца, оказывается, есть завещание.