Почему же в это время усиливающихся нападок на генетику лысенковцев Дубинин обращает свою критику не против них, а против признанного научного лидера этой науки? Думается, он почувствовал ослабление поддержки Н.К. Кольцова со стороны власти. К началу 1930 года потеряли свои должности нарком просвещения А.В. Луначарский и нарком здравоохранения Н.А. Семашко, которые помогали Н.К. Кольцову и его институту. В 1936 году ушли из жизни два близких и уважаемых властью друга Н.К. Кольцова — И.П. Павлов и А.М. Горький.
ОБМАНУТЫЕ ОЖИДАНИЯ
(об истории генетики в книге Н.П. Дубинина «Вечное движение»)
(продолжение. Начало в № 6/2024)
(Статья является частью одноименной книги автора, опубликованной издательством «Семь Искусств». Печатная версия книги может быть заказана по ссылке).
2.5. Виноваты не только Лысенко и его сторонники, но и генетики
2.5.1. Генетики не выполнили свои обещания
Н.П. Дубинин считает, что в трагедии советской генетики виноваты не только Лысенко и его последователи. Большая часть вины лежит на самих ученых-генетиках. Даже на Н.И. Вавилова с его «безграничной преданностью науке и социализму» возлагается ответственность за случившееся. Дубинин видит «серьезную ошибку лидеров генетики» в «…преувеличении возможностей генетики того времени при решении практических задач». Он ссылается на план по соединению теории и практики генетики, принятый на Всесоюзной конференции по планированию селекционно-генетических работ (Ленинград, июнь 1932 года). Как пишет Дубинин,
«…увы, в намеченные сроки эта программа не была осуществлена. Н.И. Вавилов и А.С. Серебровский допустили серьезные просчеты в планировании научно-производственных работ по генетике. Эти просчеты состояли в том, что общенаучные задачи, для решения которых требовались десятилетия, были представлены как задачи, которые можно решить в пятилетку».
«Провал обещаний, данных Н.И. Вавиловым и А.С. Серебровским на пятилетие (1932–1937 годы), серьезно подорвал веру в силы генетики. Нападки на генетику усилились»[1]
Среди дополнительных причин, вызвавших упреки в отношении Н.И. Вавилова в конце 1930-х годов, Дубинин называет «его громадные связи с заграничными учеными и учреждениями», «ориентацию на буржуазных ученых»[2], а также «большой удар по престижу Вавилова внутри страны» в результате срыва международного съезда генетиков в Москве.[3] Конечно, хотелось бы спросить Николая Петровича: «А кто спровоцировал срыв съезда и создал в стране такую обстановку, что развитие международных научных связей стало вызывать упреки?»
2.5.2. Н.К. Кольцов — контрреволюционер
Дубинин считает, что вина ученых-генетиков не ограничивалась только их невыполненными планами и обещаниями. По его мнению, наиболее важной причиной всего происшедшего с генетикой в СССР было то, что «…своими общественными, философскими, а подчас и научными ошибками некоторые из ведущих генетиков ставили преграды на ее пути» и «Наши генетики в начале 30-х годов не провели очистки теории своей науки от многочисленных ошибок, которые тащили ее к идеализму и метафизике. <…> Вместо того, чтобы сделать усилие и отчетливо увидеть теоретические ошибки, которые стояли на пути создания будущей теоретической генетики, они всю генетику как единое целое объявляли прогрессивным движением.» Что же имеет в виду Дубинин и кто эти «некоторые ведущие генетики»? Нетрудно догадаться, что речь идет, в первую очередь, о Н.К. Кольцове, Ю.А. Филипченко и А.С. Серебровском. Однако наибольшую критику Дубинин сосредоточил на Н.К. Кольцове.
Чем же Николай Константинович Кольцов так не нравится Дубинину? В книге говорится:
«…идеалы социализма были далеки от Н.К. Кольцова. Более того, в трудные годы гражданской войны он встал в ряды активных врагов Советской власти. Однако Советское правительство помиловало Н.К. Кольцова и предоставило ему все возможности для научной работы» и «…при всем значении деятельности Кольцова для науки нашей страны его роль безусловно является противоречивой <…> ошибки его послужили тормозом для развития экспериментальной биологии, и в первую очередь генетики.»
Итак, главный тормоз развития генетики в СССР Дубинин нашел. Это — замечательный сын нашей страны Николай Константинович Кольцов, один из крупнейших биологов ХХ века!
Какие же ошибки Н.К. Кольцова помешали развитию генетики? Оказывается, он участвовал в работе объединения «Тактический центр»,[4] созданного для координации работы групп, считающих вооруженный захват власти большевиками незаконным. В 1920 году члены Центра были арестованы и осуждены трибуналом. В числе обвиняемых был и Н.К. Кольцов. Как пишет Дубинин:
«Трибунал признал обвиняемых «виновными в участии и сотрудничестве в контрреволюционных организациях, поставивших себе целью ниспровержение диктатуры пролетариата, уничтожение завоеваний Октябрьской революции и восстановление диктатуры буржуазии путем вооруженного восстания и оказания всемерной помощи Деникину, Колчаку, Юденичу и Антанте.»
Трибунал приговорил обвиняемых по делу «Тактического центра» к расстрелу, но смертную казнь заменили различными наказаниями. Н.К. Кольцов был приговорен к пяти годам лишения свободы условно и сразу же освобожден из заключения.
Совершенно непонятно, зачем Дубинину понадобилось сообщать читателю об этом событии в жизни Н.К. Кольцова. Ведь он сам пишет, что об этом никто и не знал: «Окружающие его люди, не зная этой стороны жизни Н.К. Кольцова, воспринимая лишь обаяние его личности, не подозревали о сложных поворотах его судьбы и оставались, ничего не ведая, не вооруженными против ее теневых сторон.» Против каких «теневых сторон Н.К. Кольцова» Дубинин «вооружает» людей в 1973 году? Похоже, что ему надо было просто опорочить замечательного ученого и тем самым попытаться показать: вот какие неблагонадежные люди стояли за генетикой, они и скомпрометировали ее в глазах руководства страны! Поэтому, для того чтобы читатель лучше это понял, Дубинин добавляет: «Да, это была скорбная ошибка Н.К. Кольцова. Строя новую жизнь России, творцы этой жизни могли простить эту ошибку, но они не имели права ее забыть». Но по мнению Дубинина, это была далеко не главная ошибка Н.К. Кольцова…
2.5.3. Генетики поддержали евгенику
Главная ошибка Н.К. Кольцова и других ведущих генетиков в том, что они поддержали евгенику! Вот как Дубинин пишет об этом.
«В СССР евгеника приобрела настойчивых апологетов в 20-х годах. С евгеническими теориями и программами выступили Н.К. Кольцов, Ю.А. Филипченко, А.С. Серебровский, М.В. Волоцкий, Т.И. Юдин (известный психиатр, не путать с философом П.Ф. Юдиным) и другие. Н.К. Кольцова глубоко увлекла «величественность» задач по спасению человеческого рода от якобы уже идущего «генетического вырождения» и по созданию нового, генетически совершенного человека. <…> Кольцов <…> был, конечно, далек от расовых идей. Однако логика борьбы в защиту евгеники привела его к ряду серьезных ошибок.»
Понимая, что в 1970-х годах уже едва ли кто-то из потенциальных читателей знает, что такое евгеника, Дубинин просвещает их, используя статью «ЕВГЕНИКА» из Большой Советской Энциклопедии (БСЭ). Интересно, что в 1973 году, когда уже было опубликовано 3-е, обновленное издание БСЭ, он цитирует статью, написанную Г.А. Баткисом, чиновником-медиком далеким от генетики, работавшим в области организации здравоохранения, специалистом по социальной гигиене и санитарной статистике, размещенную в XXIII томе первого издания БСЭ, опубликованном в 1931 году.[5] Для придания этой статье большей убедительности Дубинин подчеркивает, что главным редактором этого издания был никто иной как «знаменитый путешественник и математик О.Ю. Шмидт»[6]. Вот цитата из этой статьи:
«В СССР Н.К. Кольцов пытался перенести в советскую практику выводы фашистской евгеники. Организовав вскоре после Октябрьской революции Русское евгеническое общество, руководя им и издавая специальный орган «Русский евгенический журнал», Кольцов, а отчасти и Филипченко солидаризировались с фашистской программой Ленца, пытаясь приспособить их политические выводы к условиям советской действительности…».
Правда, спохватившись, Дубинин добавляет от себя:
«Конечно, ни Н.К. Кольцов, ни Ю.А. Филипченко, ни другие наши евгеники никогда не были солидарны с фашистской евгеникой. Однако некоторые исходные принципы евгеники, ошибочность которых очевидна, рассматривались ими, в то время как доказанные научные принципы, и фашисты действительно делали из них человеконенавистнические выводы об уничтожении «низших» рас и селекции «высшей» расы людей. Евгеника нашла себе место в официальной идеологии расовой теории фашизма.»
Возникает закономерный вопрос: если автор считает, что обвинения в адрес Н.К. Кольцова и разделяющих его взгляды генетиков, опубликованные в первой редакции энциклопедии, неправильны, то зачем он вообще их приводит, да еще со ссылкой на авторитет Шмидта? Не правильнее ли просто опровергнуть их? Но возникает ощущение, что Дубинину важно сначала «бросить тень» на человека, а потом милостиво признать, что на самом деле этот человек не такой уж плохой… Тот же подход, что и в случае подачи информации об участии Кольцова в работе «Тактического центра».
2.5.3.1. Первая евгеническая ошибка Н.К. Кольцова
Дубинин выделяет две основные ошибки Н.К. Кольцова и других ведущих генетиков, поддерживающих евгенику. Первая из них, по его мнению, заключается в том, что
«вслед за буржуазными учеными некоторые наши генетики в 20—30-х годах стали настойчиво уверять, что новый человек может быть создан только генетическими методами, для чего якобы надо ждать целого ряда поколений. Они не понимали коренного значения социальной среды в создании нового человека, с новым общественным сознанием. Это был прямой вызов марксистско-ленинскому учению о личности, о человеке как общественном, социальном существе, о путях воспитания нового человека, создающегося в условиях социализма» и «по существу, евгеники не понимали, что человек, обладая такими новыми качествами в истории жизни, каким оказалось наличие сознания и общественно-трудовой деятельности, испытывает на себе громадное влияние духовной и материальной жизни общества при формировании личности.»
Трудно понять, что позволило Дубинину утверждать это. При открытии «Русского евгенического общества» в октябре 1921 года Николай Константинович Кольцов произнес речь «Улучшение человеческой породы», опубликованную позже в первом томе «Русского евгенического журнала»[7]. В этой речи он подробно изложил свое видение предмета евгеники и путей ее развития.
По поводу «не понимания коренного значения социальной среды в создании нового человека» приведем отрывок из этой речи.
«У музыкальных родителей очень часто дети бывают музыкальны, и большое внимание обращает на себя известная родословная Себастиана Баха, где в ряде поколений имеются более или менее крупные музыканты. Но насколько это наблюдение доказывает, что музыкальные способности передаются по наследству? Ведь в музыкальной семье дети с раннего возраста слышат музыку и обычно рано начинают обучаться пению или игре на том или ином инструменте просто по семейной традиции. Значит ли это, что они прирожденные музыканты? Каково было бы их отношение к музыке, если бы они воспитывались в иных условиях и не слушали бы музыки? И каким образом можем мы судить о врожденных музыкальных способностях какого-нибудь пастуха, который никогда не слыхал настоящей музыки и лишь от нечего делать, смастерив себе дудочку, наигрывает самодельные несложные мелодии. Как мы можем сравнивать его с профессором консерватории, который получил высшее музыкальное образование? А ведь, может быть, у того или иного пастуха врожденные музыкальные способности выше, чем у иного композитора, окончившего консерваторию, только они не имели возможности проявляться.»
Конечно, этот абзац — о сложностях методологии в евгенике. Но он и о признании «значения социальной среды» в развитии способностей. Ведь композитор, о котором рассуждает Н.К. Кольцов, во многом сформирован социальной средой, получил консерваторское образование, а теперь сочиняет музыку, которая исполняется на концертах и становится широко известной. В то же время мелодии возможно более талантливого пастуха слушают только его стадо, и немногочисленные соседи по деревне… Разве это рассуждение Н.К. Кольцова не показывает его отношение к роли среды в воспитании? Как же Дубинин, надев на себя мантию обвинителя, не прочитал или не подумал над смыслом этих слов?
Н.К. Кольцов писал о своем отношении к этому вопросу неоднократно. Так, например, в статье «Родословные наших выдвиженцев» (Русский евгенический журнал, 1926. Т. IV. Вып. 3–4. С. 103–143) он пишет об огромной роли образования и социальной среды в развитии личности. Один из героев этой статьи — дед М. Горького В.В. Каширин, который как-то признался внуку: «Меня, Олёша, так били, что ты этого и в страшном сне не увидишь… А что вышло? Сирота, нищей матери сын, я вот дошел до своего места, — старшиной цеховым сделан, начальник людям». Позже В.В. Каширин открыл собственную красильную мастерскую, смог разбогатеть… Как же Н.К. Кольцов оценивает жизненный путь В.В. Каширина? Вот короткий абзац из упомянутой статьи:
«Правда, дело у него было небольшое. Но если бы он получил лучшее образование и попал в условия оживленного расцвета экономической жизни, из него мог бы выработаться крупный хозяйственный организатор. Он сам сумел бы найти для этого капиталы, как нашли и создали их его более удачливые современники, сделавшиеся из неимущих крестьян и мещан большими капиталистами, промышленниками, фабрикантами. Сношения с людьми иной среды навели бы культурный лоск на его грубый и жестокий нрав. Врожденные способности практического организатора-индивидуалиста у деда, несомненно, были.»
В 1926 году в «Русском евгеническом журнале» т. III. Вып. 2. С. 99–114 Кольцов опубликовал перевод статьи Т.Х. Моргана «Наследственность у человека», часть которой посвящена именно этому вопросу. В разделе «Социальная и экономическая наследственность в противоположность биологической наследственности» Морган пишет:
«В то время как у нас, по-видимому, нет достаточных данных для принятия теории наследования приобретенных свойств ни у животных, ни у человека, имеется другой фактор, играющий величайшую роль в жизни человека и прогрессе. Я подразумеваю социальное и экономическое наследование. Тут приобретенный опыт, как и результаты этого опыта (собственность, орудия, обычаи, предания), передаются одним поколением другому и наследуются последним. В этом отношении человек перевернул установленный порядок природы. Он не может наследовать физических и духовных признаков, приобретенных родителями путем упражнения, но он наследует результаты их: благодаря обладанию прекрасной памятью и речью, искусству писать и печатать и в не меньшей мере способности учиться в течение длительного детства, он делается жизнестойким; благодаря же захождению одного поколения за другое, каждое последующее поколение снабжается достижениями предыдущих.»
Н.К. Кольцов разделял это мнение, прекрасно понимал и признавал огромную роль воспитания и социальной среды в развитии способностей человека и многократно писал об этом. В 1929 году он написал в Большую медицинскую энциклопедию статью «Евфеника», в которой уделил большое внимание этому вопросу. Под «евфеникой» Николай Константинович понимал дополнительное к евгенике учение, которое должно отвечать за развитие «хороших наследственных задатков».
В этой статье он пишет:
«У человека больше, чем у какого бы то ни было вида животного и растений, фенотип[8] определяется внешними условиями. <…> … В особенности значительно влияние среды и внешних условий на развитие психических способностей человека. Человек рождается на свет без единого условного рефлекса, а запас его безусловных врожденных рефлексов совершенно недостаточен для поддержания его существования, так как в этом отношении человек одарен от природы беднее, чем другие виды животных… <…>. Кроме того, человек—социальный организм, существование которого, по-видимому, невозможно вне социальной среды. Только в плохо вымышленном романе ребенок Тарзан смог вырасти и даже научиться языку, не видя ни одного человека. На самом деле очевидно, что в генотипе человека заложены только способности к разговорной речи, а самая речь, равно как и вся остальная система условных рефлексов, дается внешней социальной средой с великим богатством накопленного человечеством и передающегося по традиции из поколения в поколение опыта.
В совершенном социальном строе все дети должны быть поставлены в хорошие гигиенические условия, обеспечивающие их нормальное физическое развитие; дети с некоторой недостаточностью физического генотипа могут быть в значительной степени исправлены соответствующим уходом. Соответствующим воспитанием и в некоторых случаях лечением могут быть исправлены врожденные недостатки темперамента. В нашем распоряжении имеется уже теперь много методов, чтобы определить одаренность ребенка в различных отношениях. Евфеника требует, чтобы каждый ребенок был поставлен в такие условия воспитания и образования, при которых его специальные наследственные способности нашли бы наиболее полное и наиболее ценное выражение в его фенотипе.»
Разве нужны еще какие-нибудь дополнительные доводы для иллюстрации гуманизма этого великого ученого? Однако, в то же время Николай Константинович считал, что даже самое лучшее воспитание неспособно из любого человека сделать П.И. Чайковского, И.Е. Репина или И.П. Павлова. По его мнению, для этого нужно иметь еще «нечто», заключенное в таинственном мире генетического наследия человека.
Дубинин хорошо знал позицию Н.К. Кольцова по этому вопросу. В частности, в его книге имеются упоминания о кольцовской «евфенике». Почему же он «ломится в открытую дверь» с несправедливыми обвинениями? Одно из объяснений заключается в том, что это — обычный демагогический прием: приписать оппоненту несуществующую ошибку и сосредоточить на ней свою критику…
Во время написания книги подобная «ошибка» Н.К. Кольцова была очень уязвимой для критики. Ведь большевистская идеология провозглашала устами Ленина и Сталина: «Каждая кухарка сможет управлять государством!» или «Нет таких крепостей, которые большевики не смогли бы одолеть!». Эти и подобные им лозунги базировались на признании бесконечных возможностей воспитания и образования в формировании человека. А евгеника выступила против такого утверждения и оказалась таким образом «антимарксистской» и «идеологически вредной» со всеми вытекающими из этого последствиями…
2.5.3.2. Вторая евгеническая ошибка Н.К. Кольцова
Какова же была вторая ошибка советских «евгенистов», возглавляемых Н.К. Кольцовым? Вот, что пишет по этому поводу Дубинин.
«Второй серьезной ошибкой Н.К. Кольцова была его попытка в согласии со всеми лидерами евгеники за рубежом обосновать мысль, что человек может стать объектом генетического эксперимента, что приложение тех методов отбора, подбора и скрещивания, с помощью которых селекционеры создают новые породы животных и новые сорта растений, может привести к созданию высшей расы людей. Он писал в 1927 году: «В начале XX в. возникает мысль о возможности научно влиять на размножение человека с целью предохранить человеческий род от возможности вырождения и путем отбора наиболее ценных производителей улучшить человеческую породу так же, как улучшаются путем искусственного отбора породы домашних животных и культурных растений». Хорошо известно, что если бы селекционер животных или растений не производил бы браковки, то есть не уничтожал бы физически или не пускал бы в размножение подавляющего, громадного количества особей, вовлеченных в его эксперимент, то он никогда бы не добился результатов. Евгеника в той или иной форме ставила эти же задачи по отношению к человеку.
Хотел того или не хотел Н.К. Кольцов, но он занял антигуманную позицию, которая была антагонистической по отношению к марксистско-ленинскому учению об обществе, личности и о путях борьбы за нового человека.»
Приглядимся внимательно к этому дубининскому высказыванию.
О чем пишет Кольцов?
Только о «возможности научно влиять на размножение человека с целью предохранить человеческий род от возможности вырождения и путем отбора наиболее ценных производителей улучшить человеческую породу».
Что добавляет Дубинин к размышлениям Н.К. Кольцова?
«Хорошо известно, что если бы селекционер животных или растений не производил бы браковки, то есть не уничтожал бы физически или не пускал бы в размножение подавляющего, громадного количества особей, вовлеченных в его эксперимент, то он никогда бы не добился результатов.»
То есть в неявном виде Дубинин приписывает Н.К. Кольцову согласие с тем, что
«необходимо уничтожать физически или не пускать в размножение подавляющего, громадного количества особей». Хотя у Н.К. Кольцова этого нет, но ему искусственно вменяется в вину (осознанную или нет!) «антигуманная позиция», «антагонистическая по отношению к марксистско-ленинскому учению об обществе».
Вернемся к уже упомянутой речи Николая Константиновича Кольцова «Улучшение человеческой породы», опубликованной в Русском евгеническом журнале. Т. 1. Вып. 1. С. 3–27. В ней он определил свое отношение к евгенике. Да, Н.К. Кольцов говорит о своей уверенности в том, что «Порода всякого вида животных и растений, в том числе и человека, может быть изменена сознательно, путем подбора таких производителей, которые дадут наиболее желательную комбинацию признаков у потомства».
Он даже предлагает
«…дать простор своей фантазии и на минуту вообразить, что осуществилась идея знаменитого английского писателя Уэльса, и на поверхность Земли опустились жители планеты Марса, обладающие величайшими знаниями и недоступной для нас техникой марсиане. Если бы они действительно со всей своей культурой появились на Земле, то, конечно, сместили бы человека с того пьедестала «царя природы», на который человек сам себя ставит, и отнеслись бы к человеку точно так же, как современный человек относится к своим домашним животным.»
А дальше Николай Константинович описывает фантастическую картину селекции людей с нужными марсианам свойствами методами зоотехники (подбора производителей и скрещиваний).
И тут же Н.К. Кольцов говорит о «главном затруднении для проблемы улучшения человеческой расы».
Это то, что «современный человек не откажется от самой драгоценной свободы — права выбирать супруга по своему собственному выбору; и даже там, где существовала крепостная зависимость человека от человека, эта свобода была возвращена рабам ранее отмены всех других нарушений личной свободы. Из этого основного различия развития человеческой расы от разведения домашних животных и вытекают все остальные отличия евгеники от зоотехнии».
Далее, останавливаясь на трудностях научного «выяснения способа наследования каждой отдельной особенности», Н.К. Кольцов пишет:
«…мы не можем ставить опытов, мы не можем заставить Нежданову (оперная певица) выйти замуж за Шаляпина (оперный певец) только для того, чтобы посмотреть, каковы у них будут дети, мы не можем ставить по определенному плану опытов, а должны ограничиваться простым наблюдением…».
О каком же применении зоотехнических методов, да и еще и с массовой отбраковкой (уничтожением) негодных образцов пишет Дубинин? Кстати, Николай Константинович пишет и об этом, обсуждая методы подбора в генетике. Из его речи совершенно ясно следует, что он является сторонником «положительной» евгеники. То есть он считает необходимым разработать и осуществить систему поощрения «евгенических» браков, то есть браков между людьми, несущими наиболее ценную для развития общества наследственную информацию.
Высказывает он свое отношение и к «отрицательной» евгенике, то есть к мерам, запретительного характера. Положение дел с такого рода мерами Н.К. Кольцов характеризует следующим образом:
«Во многих американских штатах еще десять лет тому назад были проведены законы, воспрещающие вступление в брак лицам, пораженным некоторыми болезнями: сифилитикам, эпилептикам, алкоголикам и т.д. В 1915 году на это же путь вступила Швеция, и надо думать, что недалеко уже то время, когда подобны меры будут приняты во всех государствах. Надо только помнить, что некоторые из этих мер имеют лишь косвенное отношение к евгенике. <…> Запрещение вступать в брак лицам, страдающим действительно наследственными болезнями: наследственным слабоумием, известными формами психических заболеваний, эпилепсией, гемофилией и пр., конечно, мера евгеническая, так как ведет к сокращению числа людей, несущих эти болезненные задатки.»
Но даже и в этих случаях, предупреждает Н.К. Кольцов,
«Случается нередко, что те или иные из перечисленных выше пороков сочетаются в одном и том же субъекте с очень ценными качествами: например, эпилепсия или помешательство с высоким талантом и даже с гениальностью. <…> Гении и таланты ценны евгенически, несмотря ни на какие болезни.»
Он со всей определенностью заявляет:
«При проведении подобных законов в жизнь всякая государственная власть должна быть в высшей степени осторожной и не забывать, что истребляемый при помощи стерилизации или запрещения браков недостаток есть только отдельный признак, какогенические[9] свойства которого в некоторых индивидуальных случаях могут с избытком покрываться наличностью других евгенических признаков. Такого рода борьба с дурной наследственностью в руках неосторожной власти может стать страшным орудием борьбы со всем уклоняющимся в сторону от посредственности, и вместо евгеники может привести к определенной какогении. <…> Не надо забывать, что задачей евгеники является не только предохранение человеческой расы от вырождения и поддержания известной нормы посредственности, а, главным образом, повышение над этим уровнем посредственности, улучшение расы. Запретительные меры в этом отношении недействительны; необходимы меры положительные, которые ведут к увеличению потомства от таких представителей человеческого рода, которые в смысле наследственности стоят выше среднего уровня».
И завершая эту часть доклада, Н.К. Кольцов сказал:
«Мы ознакомились с главными затруднениями, встречающимися на пути применения зоотехнических методов к делу улучшения человеческой расы, и видели, что здесь прежде всего представляет большие трудности изучение наследственности у человека; затем неясны самые цели евгеники и, наконец, нельзя применить к размножению человека тех методов, которыми привык работать зоотехник.»
Приведенные цитаты, характеризующие отношение Н.К. Кольцова к методам евгеники, убедительно показывают, что все попытки Дубинина обвинить его в «антигуманной позиции» ни на чем не основаны. Судя по имеющимся ссылкам, Дубинин читал цитируемый нами доклад «Улучшение человеческой породы». Поэтому выдвинутые им обвинения против Н.К. Кольцова, скорее всего, не случайная ошибка, а намеренное желание очернить этого великого ученого и гуманиста.
Рассуждая о «евгенических ошибках ведущих генетиков», Дубинин часто рассматривает их с точки зрения соответствия марксизму-ленинизму. Невольно вспоминаются подобные методы ведения спора, применявшиеся биологами-марксистами, лысенковцами и другими «обличителями» всего сколько-нибудь отличного от «мнения партии».
Конечно, параллельно возникает и вопрос, который хотелось бы задать Дубинину:
«Вы считаете лысенковщину извращением марксизма-ленинизма, но ведь это не заставило вас отказаться от самого марксизма-ленинизма. Расовые теории были извращением евгеники (особенно кольцовской!). Почему же из-за этого вы отказываете в праве на существование всей евгенике?»
2.6. Выступление Н.П. Дубинина против Н.К. Кольцова. Собрание ИЭБ в 1939 году
В книге Дубинина описывается очень важное в жизни кольцовского института собрание. Вот как это звучит из уст автора:
«В 1939 году со всей остротой был поставлен вопрос о евгенических взглядах Н.К. Кольцова. Обсуждению этого вопроса посвящалось собрание коллектива Института экспериментальной биологии. На этом собрании, детали которого врезались в память на всю жизнь, присутствовали все генетики института — А.А. Малиновский, Б.Н. Сидоров, В.В. Хвостова, Н.Н. Соколов, В.В. Сахаров, Г.Г. Тиняков и другие. С докладом об ошибочности евгеники пришлось выступать мне, в то время заведующему отделом генетики этого института. В форме предельно мягкой, открывающей возможности для обсуждения, я говорил о тех трудностях, которые ставят перед генетикой взгляды евгеников. Никто из присутствующих не поддержал Н.К. Кольцова, он остался одиноким.»
Странно, не правда ли? Ко времени проведения этого собрания уже 10 лет в стране не велась никакая работа по евгенике. По предложению Н.К. Кольцова «Русское евгеническое общество», «Русский евгенический журнал» и «евгенический отдел ИЭБ» прекратили существования в 1929 году. При этом Н.К. Кольцову не предъявлялись никакие обвинения даже в такой, например, книге как «Расовая теория на службе фашизма. Сборник статей — Поляков И. М., Финкельштейн В.А., Гуревич 3.А., Генес С.Г., Рохлин Л.Л. — ГОСМЕДИЗДАТ УССР, 1935, 202 с.», которая непосредственно посвящена анализу извращений евгеники. Один раз там упоминается высказывание Н.К. Кольцова 1923 года: «Многие социологи наивно, с точки зрения биолога, полагают, что всякое улучшение благосостояния тех или иных групп населения, всякое повышение культурного уровня их должно неизбежно отразиться соответствующим улучшением в их потомстве, и что именно это воздействие на среду и повышение культуры и является лучшим способом для облагораживания человеческого рода. Современная биология этот путь отвергает». Другой раз имя Кольцова упоминается в связи с «программой положительной селекции». Цитата из сборника:
«Некоторое влияние оказали эти теории и на Н.К. Кольцова, в течение ряда лет доказывавшего, что добиться победы мы сможем только тогда, когда обеспечим быстрое размножение своей интеллигенции.» Почему же в 1939 году «со всей остротой был поставлен вопрос о евгенических взглядах Н.К. Кольцова»?
Вообще-то нападки на Н.К. Кольцова начались намного раньше. Выше уже отмечалась статья «Евгеника» в первом издании БСЭ, опубликованная в 1931 году. В 1937 году («год начала террора») кампания по травле Н.К. Кольцова за поддержку евгеники возобновилась с новой силой. Большое участие в ней принял заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК партии Я.А. Яковлев и идеолог лысенковщины И.И. Презент. Однако все эти люди были далеки от науки. Поэтому было особенно странно, когда в 1938 году с обвинениями за «евгенические ошибки» против Н.К. Кольцова со статьей в печати выступил Н.П. Дубинин, заведующий генетическим отделом кольцовского института. Он писал об угрозе таких ошибок для развития генетики.
Почему же в это время усиливающихся нападок на генетику лысенковцев Дубинин обращает свою критику не против них, а против признанного научного лидера этой науки? Думается, он почувствовал ослабление поддержки Н.К. Кольцова со стороны власти. К началу 1930 года потеряли свои должности нарком просвещения А.В. Луначарский и нарком здравоохранения Н.А. Семашко, которые помогали Н.К. Кольцову и его институту. В 1936 году ушли из жизни два близких и уважаемых властью друга Н.К. Кольцова — И.П. Павлов и А.М. Горький. В октябре 1938 года Совнарком принял решение о передаче Института экспериментальной биологии из системы Наркомздрава в АН СССР. Для Николая Константиновича это было более, чем нежелательное событие, ведь ИЭБ за 20 с лишним лет установил добрые связи с Наркомздравом, где с ним считались и поддерживали. Кроме того, лысенковщина уже стремительно развивалась, но в Наркомздраве Лысенко пока веса не имел. Для Н.К. Кольцова и ИЭБ настало очень непростое время. И вот именно тогда молодой заведующий отделом генетики публикует свою статью с критикой «евгенических ошибок» директора института, которые, по его мнению, были допущены 10–20 лет назад…
Информацию, позволяющую понять причину такого поступка, Дубинин сам дает в книге. Дело в том, что в январе 1939 года планировались выборы в АН СССР. Кандидатура Николая Константиновича Кольцова была выдвинута для избрания действительным членом, а Н.П. Дубинина — членом-корреспондентом АН СССР. Одновременно на вакансии действительных членов Академии наук СССР в то время претендовали «мичуринцы» Т.Д. Лысенко и Н.В. Цицин, открыто поддерживаемые Сталиным. Научная значимость Кольцова была на много порядков выше, чем обоих претендентов мичуринского направления. В этих условиях помочь Лысенко и Цицину могло только шельмование доброго имени Кольцова. 11 января 1939 года в газете «Правда» появилась клеветническая статья «Лжеученым не место в Академии наук», подписанная академиками А.Н. Бахом и Б.А. Келлером и несколькими другими учеными.[10] Эта статья выставляла Н.К. Кольцова контрреволюционером и фашистом. В частости, в ней говорилось: «Нетрудно убедиться в полном идейном родстве евгенических взглядов профессора Кольцова и современных фашистских ученых.»
Н.К. Кольцову было совершенно ясно, что статья в газете «Правда» не могла появиться без одобрения Сталина. Поэтому на следующий день после выхода статьи он пишет письмо Сталину. Он объясняет, что авторы статьи и его предшествующие «обвинители» используют лишь несколько цитат, вырванных из текста 1923 года. Н.К. Кольцов пишет:
«Вспомнили об этой несчастной статье в 1937 г. президент Академии Сельхоз. наук Муралов и Яковлев. Они окрестили меня за нее «мракобесом» и фашистом. Муралов сам признал на публичном заседании актива Академии, что статьи этой он не читал, а воспользовался лишь выписками, которые кто-то для него сделал. В своих объяснениях я указал, что выписки вырваны из текста, среди которого они имеют совсем иной смысл. Это не помешало Муралову, а потом Яковлеву повторить те же самые цитаты в общей прессе… Теперь эти обвинения снова повторяются и снова фигурируют почти те же цитаты».
Кольцов опровергает предъявленные ему обвинения, напоминает, что после утверждения в Германии расовой идеологии, он сам закрыл евгеническое общество и прекратил издание евгенического журнала. Он добавляет: «Я был и остаюсь таким же ненавистником фашизма, как всякий честный советский гражданин…»
Но, как поясняет Николай Константинович, цель его обращения к Сталину — не защита его личности от несправедливых нападок, а желание спасти свое детище, Институт Экспериментальной Биологии. Этим он и завершает свое письмо:
«Мне 66 лет, и я спокойно отношусь к тому, где и при каких материальных условиях мне придется прожить немногие остающиеся годы моей жизни, не заслуженно оплеванным в глазах миллионов советских граждан. Но, конечно, мне жаль, очень жаль своего Института, если он будет разрушен, жаль потому, что я считаю его ценным для развития биологической науки в Советском Союзе, а также потому, что я очень люблю работающую в нем с великим увлечением молодежь…»
Ответа от Сталина на это письмо Н.К. Кольцова не последовало…
Вместо этого для обсуждения клеветнической статьи главного печатного издания ЦК ВКП(б) было созвано общее собрание коллектива института. Дубинин не мог не понимать, что статья в «Правде» отражала отношение партийного руководства страны к Н.К. Кольцову и после ее опубликования Николаю Константиновичу не видать не только звания академика, но и должности директора института. Перед молодым и подающим надежды ученым-генетиком открылись замечательные перспективы. Тем более, что ему удалось получить поддержку секретаря парторганизации и заместителя директора института в будущей борьбе за кресло директора. Ну а пока надо было как можно сильнее опорочить выдающегося ученого, организатора и главу института и доказать свою лояльность власть предержащим. И Дубинин берется за эту задачу. 15 января 1939 года он председательствует на общеинститутском собрании и становится главным докладчиком-обвинителем «евгенических» ошибок Н.К. Кольцова.
Статья в «Правде», подписанная Бахом и др., и доклад Дубинина пытались обвинить Н.К. Кольцова в несуществующих ошибках его работ (10–20)-летней давности! Все обвинение строилось на вырванных из текста и неправильно преподносимых цитатах. Однако для тех, кто был заинтересован в развале ИЭБ и отстранении Н.К. Кольцова от руководства, это не имело никакого значения. Их задача заключалась в том, чтобы добиться осуждения Н.К. Кольцова коллективом института.
Логика обвинителей Н.К. Кольцова была примитивной: сначала они акцентировали внимание людей на том, что евгеника используется фашистской идеологией; затем напоминали им, что 10–20 лет назад Кольцов положительно относился к евгенике, возглавлял общество евгеников и евгенический журнал. После этого, считали устроители собрания и Дубинин вместе с ними, сотрудники института будут готовы принять предложенный им «вывод»: «Взгляды Н.К. Кольцова близки к взглядам фашистских теоретиков! Такие взгляды коллектив должен осудить! Н.К. Кольцов должен признать свои ошибки и покаяться!»
Дубинину не удалось выполнить поставленную перед ним задачу! Коллектив института не поддался на провокацию и встал на защиту своего лидера. Вот что пишет о дальнейшем развитии событий на этом собрании В.Н. Сойфер в книге «ЗАГУБЛЕННЫЙ ТАЛАНТ (История жизни одного лауреата)»:
«…как мне рассказывали В.В. Сахаров, Б.Л. Астауров и И.А. Рапопорт, по требованию присутствовавших сотрудников, в резолюцию, предложенную Дубининым «были внесены фразы о важнейшем вкладе Кольцова в развитие экспериментальной биологии в СССР, и собрание проголосовало за принятие резолюции в исправленном виде. Категорически обвинительным, зверским и по форме и по содержанию, как это было в начальной редакции, документ не был.»
В резолюцию была добавлена фраза:
«Коллектив подчеркивает, что евгенические высказывания Н.К. Кольцова не стоят ни в какой связи с теми генетическими концепциями, которые занимает Н.К. Кольцов, и решительно отметает всякие попытки их связать между собою… В последние 10 лет в институте уже не ведется никакой евгенической работы, и большая часть коллектива пришла в институт после прекращения евгенической работы…»
Как же представляет Дубинин результаты этого собрания в своей книге? Пара цитат из книги:
«Да, мы были единодушны в оценке того, что евгенические взгляды Н.К. Кольцова — это серьезная ошибка, наложившая печать на развитие генетики в нашей стране.» и «Никто из присутствующих не поддержал Н.К. Кольцова, он остался одиноким.»
Резолюция собрания и рассказы его участников показывают лживость этих заявлений! Добавленная в резолюцию фраза полностью отмежевала Н.К. Кольцова от предъявленных ему обвинений, и единственным сотрудником института, выступившем на собрании против своего научного лидера и наставника, был Дубинин…
Выборы в АН СССР прошли 29–30 января 1939 года. Заставив академиков голосовать дважды по кандидатуре Лысенко, властям удалось «протащить» его в действительные члены академии. Кандидатура Дубинина была отклонена.
После выборов Президиум АН СССР вернулся к вопросу о ИЭБ и его директоре. 4 марта 1939 года был рассмотрен вопрос «Об усилении борьбы с имеющимися лженаучными извращениями» и создана комиссия для ознакомления с работой института. Формально комиссию возглавил академик А.Н. Бах, но реально в ней верховодил только что избранный членом академии Лысенко (с большой помощью Презента). Комиссия поставила целью принудить Н.К. Кольцова каяться в своих ошибках или жестоко наказать, лишив академических званий (члена-корреспондента Академии наук СССР и академика ВАСХНИЛ) и должности директора института. Николай Константинович Кольцов категорически отказался признавать ошибочность евгеники и предъявленные ему в этой связи обвинения.
16 апреля Президиум АН СССР заслушал отчет комиссии и освободил «нераскаявшегося» Н.К. Кольцова от должности директора созданного им Института. Ему оставили возможность работать в качестве заведующего лабораторией. Надежды Дубинина получить директорство на этом этапе его карьеры не увенчались успехом… Вот как он описывает это:
«Так вот, спустя некоторое время после того, как кандидатуру Н.К. Кольцова отклонили от выборов в академики[11], он был снят с поста директора института. Секретарь партийной организации института В.А. Шолохов и заместитель директора А.Т. Арутюнов представили от коллектива института в Отделение биологии АН СССР на пост директора мою кандидатуру. Однако наши противники встретили это представление в штыки, и вскоре исполняющим обязанности директора института был назначен Григорий Константинович Хрущов. Это был вежливый, образованный человек, очень мягкий, но в дальнейшем ставший на путь борьбы с генетикой и рядом других прогрессивных направлений в биологии. В институте началось смутное время. Он был переименован в Институт гистологии, цитологии и эмбриологии.»
К сожалению, Николай Константинович оказался прав, когда писал Сталину, что
«мне придется прожить немногие остающиеся годы моей жизни, не заслуженно оплеванным в глазах миллионов советских граждан.» Так оно и случилось. Приклеенный ярлык «реакционера» и «человеконенавистника» сопровождал имя этого великого ученого и человека в официальной печати еще четверть века после его кончины. Лишь в 1965 году появились первые позитивные статьи о Н.К. Кольцове.[12]
Дубинин внес большую лепту в очернение Н.К. Кольцова. Даже в 1973 году он пишет о Н.К. Кольцове:
«Надо сказать, что в наши дни некоторые люди, усердствуя, оказывают медвежью услугу как памяти Н.К. Кольцова, так и пониманию вех истории науки в нашей стране. Оценивая роль Н.К. Кольцова, они стараются представить его чуть ли не революционным борцом и изо всех сил пытаются замолчать или оправдать его евгенические ошибки.»
2.7. И вечный бой, покой нам только снится…
Шел 1967 год. Год назад был создан Институт общей генетики АН СССР во главе с академиком Н.П. Дубининым. Казалось бы, директор возрождающегося генетического института должен сосредоточься на науке и подготовке кадров, и развивать генетику в СССР. Но Николаю Петровичу тревожно. Он «обеспокоен» тем, что
«Среди некоторых ученых распространилось мнение о необходимости защиты всего, что было на этапе классической генетики. Этим ученым, которые сами были участниками прошедшей борьбы, казалось, что упоминание об ошибках в теориях прошлого умаляет генетику, снижает торжество ее победы. Тот же подход был перенесен и на деятельность Н.К. Кольцова, А.С. Серебровского, Ю.А. Филипченко и других, которые, разделяя взгляды евгеников, в свое время сделали серьезные ошибки. И вот нашлись ученые, которые полагали, что для утверждения генетики следует признать верными и для нового времени эти ошибочные взгляды. Такой подход показывал, что подобные деятели не извлекли уроков из ошибок прошлого.»
Кто же эти «деятели» и какие уроки они не извлекли из прошлых ошибок? Оказывается «некоторые из старых генетиков не понимают всего значения идей о человеке и личности в марксистском учении об обществе, которое утвердило всю духовную особенность человека как существа социального.» Если говорить простым языком, марксизм (по крайней мере, по Дубинину) учит: Человек будет таким, каким вы его воспитали, от его наследственности ничего не зависит! Практически это было продолжением дубининских обвинений в адрес евгеники, которые он использовал в борьбе против Н.К. Кольцова в 1939 году за кресло директора института и звание члена-корреспондента АН СССР. Действительно, многие ведущие генетики были не согласны с таким подходом. Признавая важную роль воспитания, они считали и считают, что генетическая информация также очень важна для формирования личностных качеств человека. По Дубинину это — «евгенические ошибки»…
Вот цитата из обсуждаемой книги по этому поводу:
«Попытки обелить евгенические ошибки лидеров прошлого этапа генетики, более того, представить содержание старой ошибочной евгеники как идейную основу для приложения к человеку новых успехов генетики, такие попытки делали Б.Л. Астауров и А.А. Нейфах — сотрудники Института биологии развития АН СССР, М.Д. Голубовский — сотрудник Института цитологии и генетики в Новосибирске. В. П. Эфроимсон выступил с ошибочными взглядами о якобы генетической обусловленности духовных и социальных черт личности человека. Литератор В.В. Полынин начал пропагандировать старую евгенику. Это грозило уже серьезной идеологической опасностью, возникла почва, способная взрастить жажду некритического возвеличивания ошибок прошедшего этапа. Вновь чуждая идеология, направленная на подавление личности человека, неоправданным биологическим диктатом, старалась проникнуть и отравить чистые источники нашей науки. На пленуме Всесоюзного общества генетиков и селекционеров и Научного совета по генетике и селекции в 1967 году я выступил с решительным разоблачением этого идеологически чуждого нам направления и стремился доказать, что его ошибочность кроется в смешении принципов биологического и социального наследования.»
Далее Дубинин сетует:
«Увы, я встретил там хотя и небольшую, но монолитную группу в лице Б.Л. Астаурова, С.М. Гершензона, С.И. Алиханяна, Д.К. Беляева, вставших на ошибочные позиции в этом вопросе. Это вызывало тревогу, показывало, что некоторые из старых генетиков не понимают всего значения идей о человеке и личности в марксистском учении об обществе, которое утвердило всю духовную особенность человека как существа социального.»
Не просто понять почему для обсуждения, казалось бы, сугубо научного вопроса Дубинину потребовалось привлекать «марксистское учение», облекать несущественное несогласие в идеологическую форму и поднимать по этому поводу шум в печати и на различных совещаниях. Похоже, что причина этого в том, что, используя «марксистское учение», Дубинин мечтал утвердить свой новый (дубининский) подход к развитию генетики, а опытные коллеги не признали его «важнейшего» вклада.
Трудно понять, что Дубинин имеет в виду под «новым подходом». По-видимому, это «100% социальное наследование», о котором шла речь выше. По его мнению, сознание человека формируется исключительно социальной программой. «Биология не накладывает фатальных ограничений на общественное развитие человека. Его мысль не имеет пределов для своего развития.» Вот и вся новизна!
Такой подход многие из его бывших сподвижников в науке не разделили. Но для Дубинина это не повод к размышлению, а очередная обида.
«Другой подход, который требовал идейной свободы при построении новой генетики, основанный на признании великих достижений прошлого и одновременно указывающий на необходимость критики ошибок, некоторое время встречал яростный отпор. Эмоционально этот подход воспринимался чем-то вроде измены генетике.»
Конечно, по мнению Дубинина все его критики неправы:
«Некритичные апологеты истории генетики недооценивали тот факт, что всякое новое возникает через диалектическое отрицание старого. <…> В этих условиях цепляться за каждую букву старой классической теории наследственности — значит бояться нового и загромождать дорогу, по которой идет его развитие. <…> Надо было видеть будущее, необычайное по своей значимости, вбирая при этом все истинное из прошлого этапа. Нет сомнений, что всякий согласится с этими словами. Однако настрой мысли у ряда генетиков тем не менее был обращен в прошлые догмы, и это грозило опасностями.»
Упрекает Дубинин своих бывших коллег и за непонимание его подхода к лысенковщине и оставшимся после нее «псевдонаучным» кадрам. Его восприятие этой стороны конфликта:
«Серьезные разногласия возникли в вопросе об отношении к тем кадрам, которые были захвачены в свое время идеями Т.Д. Лысенко. <…> Надо было подняться на уровень высшего спокойствия и свободы. <…> Однако такая позиция, выраженная и в делах, и в соответствующих заявлениях, вызывала эмоции. Нашлись генетики, которые стали шарахаться от любой формулировки, если ее в свое время поддерживал Т.Д. Лысенко. Между тем ряд общих положений он формулировал верно.»
Почему же столько внимания в книге уделено отдельным конфликтам со старыми генетиками? Дубинин лишь вскользь упоминает об этом. Оказывается из организованного им в 1966 году Института общей генетики в 1967 году ушли четыре лаборатории, возглавляемые «старыми» генетиками В.В. Сахаровым, М.А. Арсеньевой, Б.Н. Сидоровым и Н.Н. Соколовым. И ушли они в институт биологии развития, директором которого был ученик Н.К. Кольцова Б.Л. Астауров.
Дубинину надо было как-то объяснить нежелание «старой» гвардии работать с ним… Для этого и была использована «идейная борьба, возникшая в процессе становления новой генетики». Правда так и осталось неясным, какую «новую» генетику он имел в виду…
В конце 1970-х годов в Институте общей генетики вновь стало неспокойно. Большая группа сотрудников потребовала отставки Дубинина с поста директора института. В 3-м издании книги, выпущенном в 1989 году, Дубинин коротко рассказывает об этом.
«Опираясь на недоброжелательное отношение ко мне А.П. Александрова (президента АН СССР), его выпады против меня на президиумах и на общих собраниях АН СССР, группа лиц в Институте общей генетики развернула борьбу за влияние. Внешние силы, противостоящие мне из-за разногласий по проблеме человека и по другим причинам, пришли этой группе на помощь.»
Как видно, опять ссылки на плохие личные отношения, научные расхождения и внешние силы…
Примечания
[1] Интересно, что Дубинин отмечает в книге тот факт, что «к 1937 году стали обнаруживаться большие расхождения в содержании слова и дела в деятельности Т.Д. Лысенко.» Однако он не счел нужным объяснить почему масштабные невыполненные обещания Лысенко не ударили так сильно по его авторитету, а невыполнение плана генетиками «серьезно подорвало веру» в их возможности…
[2] В институте Вавилова несколько лет работали ученые из США Г.Г. Меллер, К. Офферман, Д. Рафел по дрозофиле, а по растительной генетике — Дончо Костов из Болгарии.
[3] Планировавшийся к проведению в Москве Международный съезд генетиков в Москве был сорван усилиями Лысенко и его подручного Презента, но Дубинин не упоминает об этом и всю вину возлагает на Н.И. Вавилова
[4] «Тактический центр» не был централизованной организацией, не имел устава и четко сформулированной программы. Несмотря на имевшиеся связи с некоторыми мятежными генералами, военными подпольными организациями и дипломатическими представителями стран Антанты, он расценивался участниками как «мозговой центр» для разработки общих принципов преобразований страны после падения большевистского правительства России.
[5] Напомним, что в 3-м издании БСЭ статья «Евгеника» — упоминает о том, что «…ею <евгеникой> нередко пользовались реакционеры и расисты…», но она не представляется «буржуазным учением», ей не вменяется в вину оправдание идей о существование биологического неравенства человеческих рас и т.п. Более того, указывается, что именно евгеника проложила путь «таким бурно развивающимся отраслям науки, как генетика человека, или антропогенетика, и генетика медицинская». По-видимому, Дубинина не устроила такая формулировка, она не подошла для «обличения».
[6] Непонятно (хотя и вполне понятно!) зачем Дубинину нужна ссылка на О.Ю. Шмидта, который, скорее всего, и не читал эту статью.
[7] Текст этой речи, содержится в книге Бабкова В.В. «Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало медицинской генетики», М.: Прогресс-Традиция, 2008. — 800 с.
[8] Фенотип — совокупность характеристик, присущих индивиду на определённой стадии развития. Фенотип формируется на основе генотипа, при участии факторов внешней среды.
[9] Какогения — ненормальное развитие, неспособность к гибридизации, вырождение; какогенический — прилагательное от «какогения»
[10] Подписанты статьи возможно не знали, что Н.К. Кольцов 23 декабря 1938 года, то есть еще до публикации статьи, отправил президенту АН СССР официальную просьбу о снятии своей кандидатуры с выборов. Дубинин дает ложную информацию, что Кольцов якобы был не допущен к конкурсу из-за своих евгенических идей.
[11] Эта информация ложная, Н.К. Кольцов сам отказался от участия в выборах
[12] Журнал «Химия и жизнь» № 5, 1965, журнал «Знамя» №8, 1966.
