Одна из глав книги Кеплера «Гармония мира», вышедшей в 1619 г., посвящена теории музыки и доводам, что расположение планет гармонирует с интервалами звукоряда в пределах одной октавы — «музыка сфер». Как если бы некая невидимая струна простиралась от Солнца до каждой планеты. Эту красивую идею до сих пор нельзя считать ни опровергнутой, ни доказанной.

Михаил Голубовский

АНАГРАММЫ В ИСКУССТВЕ И НАУКЕ. НАБОКОВ, ГАЛИЛЕЙ И КЕПЛЕР

I               

Набоков и анаграммы

Пожалуй, никто из современных писателей не вводил в свое творчество игру словами с таким разнообразием, изяществом и лукавством, как Владимир Набоков. Он любил играть плотью слова:

«Я не мешаю словам играть. Я даю им порезвиться. Некоторые из моих персонажей любят взять с поличным какое-нибудь выражение, ведь каламбур определяется как пара слов, застигнутые врасплох. Перестановка слогов зачаровывает и воодушевляет моих героев больше, чем меня самого».

Сколь язвительно звучит в «Даре» брошенное вскользь замечание, что Чернышевский постоянно писал о космическом и умозрительном, но при этом выпадала одна буква, то есть получалось нечто комическое и уморительное. Современный пример удивительной ироничной метаморфозы: пропуск буквы «к» в пушкинском образе «шести(к)рылый серафим» (писатель В.Попов).

Набоков в «Даре» передает момент поиска ускользающей рифмы и невольного рождения анаграммы:

«Благодарю тебя Россия за чистый и… второе прилагательное я не успел разглядеть при вспышке, а жаль… Счастливый? Бессонный? Крылатый? За чистый и крылатый дар. Икры. Латы. Откуда этот римлянин?»

Призрак римлянина воскурился у главного героя романа поэта Годунова-Чердынцева из свободного звукового бормотания — слияния/разложения «и крылатый» на «икры и латы» и мгновенного рождения новой ассоциации.

Поиск и истолкование анаграмм писателя — особая ветвь набоковедения [1]. Автобиографический роман «Другие берега» имеет английское название «Conclusive evidence». «Оно нравилось мне, — писал Набоков, — из-за двух смежных «V» — моего и моей жены Веры, но никто этого не заметил». В дополнение к смежным «V» Набокова, видимо, привлек и палиндромный блесток «ive-evi».

Название романа «Дар» не случайно. Оно сопричастно и перекликается со стихом Федора Годунова-Чердынцева к утраченной родине : «Благодарю тебя, отчизна, за злую даль благодарю» и за творческий дар — «мое ль безумие бормочет, твоя ли музыка растет» [2].

Недаром и Пушкин сознательно использовал анаграмму-перевертыш «нег-ген» в названии «Евгений Онегин». Имя героя вовсе не случайно: «Я думал уж о форме плана / И как героя назову …» — глава LX.

Роман «Ада» весь пронизан анаграммами, словесными розыгрышами и мистификациями сразу на трех языках, «словесным цирком», по выражению самого автора — verbal circus, poodles doodles, figly-migli (фигли-мигли). В одной из начальных глав со вкусом рассказано об игре «Флавита» — анаграмма слова алфавит, она же игра Скрэббл («рытье» в словах). Создателя игры скрэббл Набоков называет гением («invented by some genius»), но не указывает его имени.

Стоит его здесь назвать. Им был ровесник Набокова американский архитектор Альфред Блатт (1900-1993). Идея игры, поначалу названной «Лексикон», возникла у него еще в 30-е годы, в период Большой депрессии, когда у людей поневоле оставалось много времени для досуга. Блатту удалось соединить повсеместную страсть к решению кроссвордов и игре в слова со свободой их самостоятельного подбора и возникающими по ходу анаграммами, с азартом и количественной оценкой успеха. На «раскрутку» игры на американском рынке досуга ушло лет 20. Зато теперь, судя по Интернету, проводится даже первенство мира по скрэбблу. Русский вариант игры известен под именем эрудит.

По прихоти Набокова, 12-летняя нимфетка Ада, завороженная энтомологией и ботаникой, отличалась и особенным искусством в игре в скрэббл, обладая феноменальной способностью «сооружать аппетитно длинные слова из казалось бы ничего не годных обглодков алфавита». Именно в уста Ады автор вкладывает изобретение забавной фразочки с ключевым семантическим рефреном романа: Dr. Entsic was scient in insect. Здесь сразу три слова-анаграммы ведут к четвертому — INCEST или инцест (близкородственная связь). В инцест причудливо вовлечены Ада, ее единокровный брат Иван (Ван) и сестра Люсинда…

«Ада» — роман-аллегория, с элементами философии, космологии и мифологии, пристрастием автора к лингво-розыгрышам и шифровкам. Метафоры, закодированные в набоковских анаграммах, еще далеко не разгаданы, предлагаются разные варианты дешифровки.

Критик Рой Свенсон в интересном эссе «Nabokov’s Ada as science fiction» (www.depauw.edu) обозначает основной прием Набокова словом eversion, по-русски несколько неуклюже можно перевести как «выворачивание». К примеру, уже первая фраза «Ады» — нарочитый выверт первой фразы «Анны Карениной». К перевертышам привычных сюжетов и привычного смысла писатель прибегает и касаясь глубоких метафизических вопросов: прошлое-настоящее, пространство-время, любовь-плоть.

Заманчиво предположить, что Набоков полагает науку, которая отделяет себя от философии и поэзии, формой инцеста, близкородственного скрещивания, ведущего к вырождению. Об этом намекает ключевая анаграмма insect — scient — nicest — inсest. У самого Набокова занятия энтомологией (insect — scient) составляли гармонию (nicest) с его художественным творчеством. Недаром в «Даре» бабочкам посвящены живописные вдохновенные вставки — «знанием умноженная любовь: отверстые зеницы»;

«Он рассказывал о невероятном художественном остроумии мимикрии, которая не объяснима борьбой за жизнь (грубой спешкой чернорабочих сил эволюции), излишне изысканна для обмана случайных врагов… и словно придумана забавником-живописцем как раз ради умных глаз человека;…об этих магических масках мимикрии».

Кажется не случайным и сближение пары слов семантика — осеменение, озвученное любовником Ады, ее братом Ваном: «I am not concerned with semantics or semination. One thing and only one matters…». Здесь важно, что сходное звучание анаграммной пары слов (парономазия) действует словно животворное плодотворное семя.

Звукосозидание Набокова сочеталось с его цветовыми ассоциациями. Писатель был одарен редкой наследственной способностью к синэстезии, звуковому восприятию букв и слов. Эта способность, наследуемая доминантно, перешла к нему от мамы.

«Не знаю, впрочем, правильно ли тут говорить о «слухе»: цветное ощущение создается, по моему, осязательным, губным, чуть ли не вкусовым чутьем. Чтобы основательно определить окраску буквы, я должен букву просмаковать, дать ей набухнуть или излучиться во рту, пока воображаю ее зрительный узор».

Отсюда в текстах Набокова и фразы типа «сумерки — какой это томный, сиреневый звук» («Другие берега»). Слова и целые фразы получают еще и цветовые обертона, вполне ОЧЕ-видные для писателя, но загадочные для большинства нормальных читателей, не синэстетов.

Итальянские художники-классики любили помещать автопортрет в одном из неприметных уголоков своего полотна или тем или иным путем оставлять на нем графический автограф. Набоков-критик указывает на сходный прием у высоко ценимого им писателя Джеймса Джойса.

Анаграммные шифровки своего имени, инсталлированные в текст полностью или в виде отдельных букв, привлекали писателя с «силой одержимости». Это сродни его любви к шахматным задачам, где тайный замысел скрыт в композиции фигур:

«Всякий творец — заговорщик; и все фигуры на доске, разыгрывая в лицах его мысль, стояли тут конспираторами и колдунами. Только в последний миг ослепительно вскрывалась их тайна» («Дар»).

В комментариях к «Аде» Набоков скрывается за изящной анаграммой, превратив Vladimir Nabokov в таинственную даму Vivian DarkBloom (Вивиан Темноцветущая). В другом варианте он анаграммно перевоплощается в некую философиню Damor Block. В эссе «Первое стихотворение» :

«Вивиан Дамор Блок, моя философская подруга, в последние годы говаривала, что тогда, как ученый видит все, что происходит в точке пространства, поэт чувствует все, что происходит в точке времени».

Среди одноклассников Лолиты попадается Виола Миранда — здесь анаграмма Н. Владимир. В романе «Король, дама, валет» встречается Блавдак Виномори — другая анаграммная вставка — Владимир Набоков. Ранняя пьеса «Скитальцы» обозначена как перевод В. Сирина из некоего старинного английского драматурга (1768 г.) по имени Вивиан Калмбруд — Vivian Calmbrood — конечно же, это розыгрыш, анаграммный Vladimir Nabokov.

Стиль Джойса с его потоком сознания или звуковаянием, был близок Набокову. В мае 2002 года мне довелось видеть в Британском музее в Лондоне выставку художника Р. Гамильтона, который около 50 лет рисует на темы Джойса. Одна из выставленных гравюр была названа словами из «Улисса»: «Mellow yellow smellow melons» («Сочные, желтые, пахнущие дыни» — но дословный перевод, увы, не передает аллитераций).

На гравюре изображена обнаженная женщина, с выпуклыми слегка расставленными формами, лежащая на спине, наискосок к зрителю. В подписи — цитата из «Улисса», с неподдающимся переводу крещендо близких по звучанию слов-ассоциаций:

«He kissed the plump mellow yellow smellow melons of her rumps on each plump melonous hemispheres, in their mellow yellow furrow with obscure prolonged provocative melonsmellonous osculations».

Подобный поток сознания можно встретить и в «Лолите». Кстати, судьба двух книг внешне сходна. «Лолита» была сначала издана в Париже. «Улисс» тоже вышел в Париже в 1922 году, но до 1936 года был запрещен в Британии и США.

Набоков любит двуязычные каламбуры и анаграммы. Вот квартирохозяйка, хищная немка Clara Stoboy. Про ее имя вскользь замечено, что мнимое подобие творительного падежа придавало ему звук сентиментального заверения («Дар»). Смысловые ответвления двуязычной анаграммы из романа Bend Sinister (в русском переводе «Под знаком незаконнорожденных») уже требуют комментария. Шекспировскую гравюру, которая висит в комнате переводчика, сопровождает странная надпись «Ink, a drug». Над ней пронумерованы буквы, так что если их озвучить по-русски, получается слово «грудинка» (вспомним сходное у Чехова: renyxa= реникса). Грудинка в английской семио-трансформации ассоциируется с bacon. К чему бы это? По всей видимости, здесь Набоков закодировал лукавый намек на распространенную до сих пор гипотезу, что автором сочинений, приписываемых Шекспиру, мог быть философ Френсис Бэкон (Bacon).

Эта гипотеза стала популярной в конце XIX века. В спор включились не только гуманитарии. Американский геофизик Т.Менденхолл (1841-1924) предположил, что частота встречаемости слов различной длины в тексте является уникальной характеристикой автора, и по подобным языковым спектрам можно определить авторство. Менденхолл «перелопатил» пьесы Шекспира и обнаружил, что в них 4-х буквенные словa встречаются гораздо чаще 3-х буквенных, а для текстов Бэкона справедливо обратное. Такой подход, видимо, может быть весьма полезен. Однако кембриджская языковая энциклопедия «Language» иронически замечает: доводы статистики убеждают только тех, кто хочет быть убежденным.

Поразительно, но эта гипотеза, начиная с 1884 года, захватила великого математика Георга Кантора (1845-1918), создателя теории множеств. В 1911 г. его пригласили в знаменитый университет St. Andrews в Шотландии прочесть лекцию по теории множеств. Кантор, к изумлению почтенной публики, всю лекцию посвятил проблеме Шекспир-Бэкон (см. A. Aczel. The Mystery of the Aleph. 2000). Наверняка Набоков, учившийся в Тринити-колледж в Кембридже спустя 10 лет, знал об этом давнем споре, спрятав лукавый закодированный намек в двуязычной анаграмме.

Другой излюбленный прием писателя иллюстрирует американский набоковед Гавриэль Шапиро [3]: анаграммная кодировка своего имени в виде отдельных букв, рассыпанных в одной фразе, помещенной либо в конце, либо в середине текста. Своего рода крипто-анаграмма, не столь очевидная, как акростих.

5 февраля 1925 г. Набоков создает стихотворение «Конькобежец», посвящая его своей будущей жене Вере Евсеевне Слоним. Заключительное четверостишие-признание звучит легко и невинно:

Оставил я один узор словесный,
Мгновенно раскружившийся цветок.
И завтра снег бесшумный и отвесный
Запорошит исчерченный каток.

Между тем, в этом словесном узоре изящно завуалировано анаграммное посвящение — Владимир Набоков Сирин — Вера Евсеевна Слоним. Это кажется настолько невероятным, что хочется поверить гармонию арифметикой. Перепечатаем текст, выделив буквы-кодировки заглавными и пронумеровав их в том порядке, в котором они встречаются в закодированном имени-посвящении. Вот предлагаемый вариант узора:

ВЛАДИМИР 1 2 3 4 5 6 7 8 вера евсеевна слоним НАБОКОВ 1 2 3 4 5 6 7 СИРИН

остАВиЛ я оДИн узор сло-весный,       31 2      4 5 Мгновенно раскРужИвшийся цветок.  6                      8     7 и зАвтра сНег Бесшумный и отВесный      2         1     3                       7 запОРошИт ИСчерченНый катОК       6                                       4 5

При арифметической тонировке легко видеть, как рисуется красивый словесный узор имени Владимир. Конькобежец с первой буквы имени В перебегает на вторую-третью Л и А, как бы вычерчивая восьмерку, и скользит к следующим двум буквам Д — И (4-5). Затем скольжение во второй строке вновь вычерчивает полу-восьмерку М — И — Р с концовкой точно посредине всей строки из 31-ой буквы. Сотворение фамилии Набоков начинается сходным узором в третьей строке Н-А — Б с переходом на 4-ую О-К и пируэтным возвратом на третью строку. Подобный же узор образует С — И-Р-И — Н в последней строке.

Буквы, слагающие анаграмму Вера Евсеевна Слоним, выделены здесь италиком и прописными. Легко видеть анаграмму ве-ра из двух слогов во второй строке. Фамилия Слоним слагается из слога сло в 1-й строке и выделенных букв н, и, м —  в 3-й. Отчество евсеевна составляется по вертикали из букв, входящих в последние слова каждой строки.

Такой подарок создал молодой Набоков своей избраннице Вере Евсеевне Слоним, горделиво намекнув выше этой строфы: «Не я ли сам, с таким певучим свистом / Коньком стиха блеснул перед тобой». Анаграммная кодировка ее имени и отчества, выделенная здесь заглавными буквами и италиком, легко прослеживается. Конечно, Вера Слоним быстро разгадала смысл узора-посвящения.

В «Анне Карениной» Левин и Китти ведут подобный любовный диалог, кодируя слова фраз одними начальными буквами. Непосвященному этот набор покажется абракадаброй, но Левин и Китти без труда разгадывают сокрытые фразы в контексте любовного признания. Толстой сам прибегал к такой игре, делая предложение своей возлюбленной Софье Берс.

Иногда в английском и русском вариантах своих сочинений Набоков виртуозно сохраняет авторскую анаграммную инкрустацию-шифровку, несмотря на различие двух алфавитов. В повести «Король, дама, валет» есть такая фраза: «ее (героини Марты —  М.Г.) кавалер, студент с индусскими глазами, отрывисто и тихо объяснялся ей в любви». Эта фраза, по мнению Г. Шапиро, включает анаграмму — Владимир Набоков Сирин.

Догадка весьма усиливается тем, что английская версия этой фразы в авторском переводе тоже виртуозно скомпонована для сохранения закодированной анаграммы Vladimir Nabokov(w) Sirin: «Her partner in full erection against her leg was declaring his love in panting sentences from some lewd book». Похоже, Набоков нарочито ввел в английский вариант слово «book» (книга), ибо оно анаграммно содержится в его фамилии.

Шифровка хороша, когда она незаметна. Вот последняя, на одном легком дыхании, прощальная фраза из столь известной «Лолиты» — «И это единственное бессмертие, которое мы можем с тобой разделить, моя Лолита». Здесь, по догадке Шапиро, также вплетена авторская анаграмма-автограф. Пронумеровав все буквы автографа, мы без труда находим их рассыпанными в тексте этой вдохновенной фразы-прощания.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

Все 19 букв для наглядности выделены заглавными с соответственной нумерацией снизу.

И этО ед И Н стВеНое БесСмеРтИе, К О тоРое
      12   18 19   1  9     11  15 1716  13 14   8
Мы можем с тобой Р АзДеЛИть, Моя ЛолИтА
                             8  3  4  2 5.    6          7 10

30% букв прощальной фразы вовлечены в шифровку! Нет, это не случайное совпадение.

Упомяну здесь и про палиндромы. Их можно считать особым вариантом анаграмм, где исходное слово осмысленно прочитывается целиком или по частям в обратном порядке. Вот изящный 4-х строчный набоковский палиндром с античными аллитерациями:

Я ел мясо лося млея. Те ему, — Ишь и умеет
Рвал Эол алоэ, лавр. Рвать. Он им, — Я минотавр!

II

Анаграммный детектив в истории науки

Нарочито сотворяя анаграммы в их разных воплощениях, Набоков как бы возобновил традицию, которая была распространена в европейской культуре в XVI-XVII веках. Тогда в ходу были анаграммные псевдонимы. К примеру, лионский врач Rabelais Froncois — Франсуа Рабле — выпустил свои сатирические книги Пантагрюэль (1532) и Гаргантюа (1534) под анаграммным именем Alcofribas Nasier.

Особенно анаграммная мода процветала при дворе французского короля Людовика XIII (1601-1643), того самого, который приблизил к себе знаменитого кардинала Армана Ришелье (1585-1642), врага мушкетеров у Дюма. Людовик XIII ввел даже особую должность при дворе — королевский анаграммист. Здесь прославился Томас Бийон, создавший десятки и сотни анаграммных трансформаций королевского имени и его приближенных.

Как пишет венгерский эссеист Иштван Рат-Вег [4], в тот период «зараза анаграмм косила людей с той же мощью, что и чума кроссвордов». Анаграммную трансформацию имени стали связывать с судьбой человека. К примеру, имя William Shakespeare имеет такие анаграммные версии: «I swear he is like a lamp» (Клянусь, он как светильник) или I ask me, has Will a peer (Я спрашиваю, имеет ли Уилл равных себе), или We all make his praise (Мы все поем ему славу).

К тому же периоду ведет начало связанного с анаграммами одного из самых удивительных случаев или курьезов в истории науки. Современниками любителя анаграмм Людовика XIII были два самых знаменитых астронома Галилео Галилей (1564-1642) и Иоганн Кеплер (1571-1630). Они вели на латыни оживленный эпистолярный диалог, обсуждая космогонические проблемы и новые открытия. При этом иногда важные новости анаграммно кодировались в виде сплошного текста из букв, который посвященный мог легко декодировать, зная контекст.

Небольшое отступление о Кеплере. Он родился накануне 1572 года, когда Европу потрясли два события на небесах и на земле. В 1572 г. произошла вспышка сверхновой звезды, засиявшей на ночном небосклоне намного ярче Венеры и видимой даже днем. Редчайшее небесное явление наблюдалось 18 месяцев и усилило интерес к астрономии и астрологии (эти две ветви знаний тогда не различались).

Но если на небе воссияла дневная звезда, то на землю Европы в 1572 году опустилась Варфоломеевская ночь. Это было время кровопролитной 30-летней войны между протестантами и католиками. Кеплер, родившийся в семье лютеран, оказывался под перекрестным огнем двух лагерей. Его мать судили как ведьму. Так что события и на небесах, и на земле были частью его судьбы.

Истолкователь и переводчик на русский язык работ Кеплера, математик и культуролог Ю. Данилов [5] полагает, что по масштабу своих свершений, острой наблюдательности и отточенной интуиции, по цельности характера, благородства помыслов и гениальности озарений Кеплер даже в ряду самых великих является скорее не правилом, а исключением.

В возрасте 23-х лет в 1594 г. Кеплер занял должность учителя математики в протестантской гимназии г. Граца (нынешняя Австрия). В обязанности Кеплера входил также выпуск ежегодного альманаха астрологических предсказаний. И здесь Кеплер заслужил репутацию пророка, предсказав грядущую необычайно холодную зиму и вторжение турок на территорию Австрии. Оба события сбылись!

19 июля 1595 г. во время подготовки к лекции по математике в гимназии Граца на Кеплера снизошло откровение: взаимное расположение шести известных к тому времени планет не случайно, но образует гармонию из чередования концентрических кругов и вписанных в них пяти правильных многогранников, так называемых платоновых тел.

Вокруг орбиты Земли можно описать 12-гранник или додекаэдр, где каждая грань — правильный пятиугольник. В свою очередь, если вокруг этого додекаэдра описать сферу — получим орбиту Марса. Вокруг сферы Марса описывается тетраэдр, а новая сфера тетраэдра образует уже орбиту Юпитера. В сферу же самой Земли вкладывается икосаэдр (20-гранник), а окружность вокруг него соответствует орбите Венеры и т.д. Гармония: шесть планет и пять платоновых тел. На старинных гравюрах модель этой гармонии в виде макета/среза выглядит очень красиво.

В 1596 г. Кеплер в возрасте 25 лет выпустил книгу «Тайны мироздания». Он уверовал, что ему удалось разгадать планетный порядок, который соответствует замыслу Бога. Вера в изначальную гармонию — числа движут миром- вдохновляла многих мыслителей, начиная с Платона, затем Кеплера, Гете, а в недавнее сугубо материалистическое время — биолога и философа Александра Любищева.

Однако Кеплера ждало разочарование, когда ему пришлось поверить интуитивную гармонию алгеброй точных наблюдений. На основе детального анализа орбиты Марса и обработки результатов наблюдений своего старшего коллеги и учителя знаменитого датского астронома Тихо Браге (человека легендарной судьбы, начиная от рождения и до смерти), Кеплер сформулировал в 1610 г. два планетарных закона: орбиты планет не круговые, а эллиптические; все планеты движутся по эллипсам вокруг Солнца, а радиус-вектор описывает одинаковые площади в один и тот же промежуток времени. Иными словами, планеты движутся по орбитам с разной скоростью. Прямая дорога к Ньютону: действие силы, заставляющей их двигаться вокруг солнца, убывает с расстоянием.

Хотя начальный вариант поиска порядка в расположении планет не прошел проверку прямыми наблюдениями, Кеплер не отказался от веры в неслучайное расположение планет. И вот в марте 1618 г. он все-таки открыл свой третий основной закон: квадраты времен обращения планет вокруг Солнца относятся как кубы их средних расстояний от Солнца. Этот закон вскоре нашел ясное истолкование в принципе всемирного тяготения Ньютона. Одна из глав книги Кеплера «Гармония мира», вышедшей в 1619 г., посвящена теории музыки и доводам, что расположение планет гармонирует с интервалами звукоряда в пределах одной октавы — «музыка сфер». Как если бы некая невидимая струна простиралась от Солнца до каждой планеты. Эту красивую идею до сих пор нельзя считать ни опровергнутой, ни доказанной.

Теперь, после необходимого контекстного отступления, вернемся к анаграмме. В том же 1609 году, когда Кеплер публикует свои знаменитые первые два закона движения планет, Галилей узнает, что в Голландии изобретена зрительная труба. Он сразу принялся за свою конструкцию трубы, достигнув к марту 1610 года 30-кратного увеличения. За несколько месяцев Галилей сделал больше новых наблюдений в мире планет и звезд, чем кто-либо до него за всю жизнь. К июлю 1610 г. Галилей стал совершать астрономические открытия с такой скоростью, что не успевал их публиковать.

Он сообщал о них в письмах Кеплеру, разделявшему систему Коперника. Галилей обнаружил четыре спутника Юпитера и опубликовал это открытие. Вскоре он заметил два спутника у Сатурна и решил сообщить об этом в письме Кеплеру. Однако, желая соблюсти приоритет, Галилей анаграммно закодировал свое сообщение [6]. По латыни фраза Галилея из 37 букв выглядела так:

Altissimum planetam tergeminum observeri

Вольный перевод: «Я наблюдал у самой удаленной планеты тройное строение». Однако это сообщение в письме к Кеплеру Галилей кодирует в виде такой последовательности букв:

smaismrmilmepoetaleumibunenugttauriras.

Галилей был уверен, что Кеплер, великий математик и тайновед, легко разгадает сообщение, зная контекст.

Но тут-то и произошел совершенно замечательный казус, получивший лишь частичное разрешение спустя более 250 лет [6]. Кеплер был платоником, идеалистом, убежденным, что числа и формы управляют миром. Узнав об открытии четырех лун Юпитера, он заключил, что число лун у планет соответствует прогрессии 1, 2, 4. Если у Земли один спутник, а у Юпитера — четыре, то у расположенного между ними Марса должно быть два спутника. Кеплер решил, что именно об этом ему пишет Галилей, и составил свой вариант фразы-анаграммы из присланного набора букв:

Salve ubistineum geminatum Martia proles.

В примерном переводе: «Приветствую близнецов, порождение Марса». Иными словами, Кеплер прочитал то, что так алкало его воображение.

В 1611 г. Галилей по просьбе императора дешифровал истинный смысл своего послания. Однако неверная анаграммная дешифровка Кеплера стала известна и имела свое таинственное фантастическое продолжение, до сих пор непостижимое.

Спустя 125 лет, в 1726 году писатель-сатирик, публицист и доктор богословия Джонатан Свифт (1667-1745) анонимно публикует знаменитые «Путешествия Лемуэля Гулливера». В третьем из них Гулливер попадает на летающий остров Лапута. Свифт спародировал это название от испанского «la puta» — путана, проститутка.

Жители Лапуты, по Свифту, были столь поглощены размышлениями об астрономии и математике, что для продолжения разговора нуждались в постоянном похлопывании друг друга (или при помощи слуг) пузырем по губам или по правому уху. Между тем, лапутяне составили каталог из 10 тысяч звезд (во времена Свифта было известно лишь около 800) и открыли два спутника Марса.

Один спутник якобы удален от Марса на три диаметра, другой — на пять. Первый спутник обращается вокруг планеты за 10 часов, а второй — за 21,5. Квадраты времени оборота спутников вокруг Марса пропорциональны примерно кубам их расстояния от центра планеты (третий закон Кеплера). Лапутяне обнаружили, как сказано в пародии Свифта, что «спутники управляются теми же законами тяготения, которым подчинены другие небесные тела». Наукообразный вымысел — явная пародия на Кеплера.

Однако спустя 150 лет в 1877 г. американский астроном Асаф Холл (1829-1907), используя телескоп гораздо более мощный, чем у Галилея, действительно обнаружил два спутника Марса. Они были названы им мифологическими именами Фобос (Страх) и Деймос (Ужас) — по имени лошадей из колесницы бога Марса [6]. Расстояния спутников от центра Марса составляют 2.7 и 6.9 его радиуса, а периоды обращения 7 часов 39 минуты и 30 часов 17 минут. Размер спутников очень мал, края их изорваны. Открытие Холла находится в неплохом соответствии с данными лапутян, созданных воображением Свифта [7].

И вот здесь настоящая мистика или тайна, до сих пор непостижимая. Как возможно столь поразительное совпадение сатирического вымысла Свифта и реальности? Несомненно, Свифт был знаком с законами Кеплера и видимо знал о его ошибочном прочтении письма Галилея. В «Путешествиях Гулливера» Свифт решил осмеять и другие космогонические представления великого астронома, сатирически описав лапутян, регулярно собиравшихся слушать кеплеровскую «музыку сфер».

Однако история посмеялась над самим Свифтом. Ибо его фантазия-сатира по поводу количества спутников и их орбит — все это оказалось фантастически близко к реальности. И не исключено, что в недалеком будущем наши потомки, подобно лапутянам, будут на сеансах в планетариях слушать музыку сфер. Во всяком случае, историки сообщают о таком признании провозвестника будущего Велемира Хлебникова: «Кеплер писал, что он слушает музыку небесных сфер. Я тоже слушаю эту музыку, и это началось в 1905 году. Я ощущаю пение вселенной не только ушами, но и глазами, разумом, и всем телом» [8].

Литература

1. 1. Дональд Бартон Джонсон. Миры и антимиры Владимира Набокова. Ч. II. Набоков-анаграммист. Предисловие 2001 (nabokov-lit.ru).
   2. Долинин А.А. Три заметки о романе Владимира Набокова «Дар» (nabokov-lit.ru).
   3. Шапиро Г. Поместив в своем тексте мириады лиц. Старое Литер. Обозрение. №1, 2001.
   4.  Рат-Вег.Иштван. Комедия книги. М. 1982
   5.  Данилов Ю. Гармония и астрология в трудах Кеплера. (filosof.historic.ru).
   6. Galileo’s anagram’s and the moons of Mars. (www.mathpages.com/home/kmath151).
   7. 7.Wilson T. This months in the astronomical history. 2016. (www.aas.org)
   8.  Бабков. В. Законы времени Велимира Хлебникова. Человек 6. 2000.

Статья написана по мотивам авторских публикаций: Голубовский М. Анаграммные вариации: состукивание слов. Вестник. 24. 2003.
Голубовский М.Д. Состукивание слов в жанре анаграмм и палиндромов. Образы жизни. (альманах). Калифорния. 2014.