Бородатый махараджа саблей взмахивает косо —
сталь дамасская на солнце ярко вспыхивает: вжих!
Скачут пушки золотые на серебряных колёсах
и серебряные пушки на колёсах золотых.
ПАРАД КОЛОНИАЛЬНОГО ВОЙСКА
ХОЛЕРА
(военно-медицинская баллада)
Когда мы шли на Варшаву —
подлую взять зараз,
и нашу упрочить славу —
холера косила нас.
На невидимой дыбе
корчились как один:
храбрый фельдмаршал Дибич,
Великий князь Константин.
Падала в снег пехота,
конница шла вразброс:
нас изнуряла рвота,
и донимал понос.
Когда же под Балаклавой
мы встали в недобрый час,
не поступаясь славой, —
холера была за нас!
Они по нам били бегло
и залпами — всё равно
помер милорд их Реглан
и марешаль Сент-Арно.
Блевали в степные травы,
садились в солончаки
бешеные зуавы,
гордонские стрелки.
Мы совершали пере-
ходы рек и степей
наперекор холере
и в договоре с ней.
Нам она в ночь привала
ворожила в груди,
на марше то отставала,
а то ждала впереди.
Нас выручала вера
или, наоборот,
отчаянье — и холера
со штыком вам в живот!..
ВИД ИЗ ШВЕЙЦАРИИ
Дыра от сдвоенных прорех
в холсте с изображеньем дикой
скалы заполнена мастикой,
и зашпаклёвана поверх.
Пейзаж недвижен при луне
и оживлён лишь водопадом…
А пуля Сильвио в стене,
как воспалённый зуб в десне,
сидит с моею пулей рядом.
Разоблачённый счастьем трус, —
к камину подхожу я ближе,
безмолвно в зеркало смотрюсь…
и своего лица не вижу.
Напиться, что ли, допьяна —
и «дуру» в лоб? — сбегутся слуги!
Но как же будет там она
без вслед ей пущенной подруги
совсем одна, совсем одна?!
***
И. Виницкому
Андрей Болконский — лоб в крови —
упал лицом в траву —
туда, где нервно муравьи
толкаются во рву.
Над головой его, пока
вблизи неслось: пых-пых,
спокойно плыли облака,
но он не видел их.
А видел, бормоча: — C’est tout…[i]
и стебли теребя,
букашек мелких суету
под носом у себя.
Надменной жизни «итого»,
её итог, ужель
зависит только от того,
откуда бьёт шрапнель!
И значит, это всё не то,
когда во весь опор
проскачет мимо конь в пальто
и скажет: — Une belle mort![ii]
НА ПЕРЕНЕСЕНИЕ ОСТАНКОВ ФРАНЦУЗСКОГО ГЕНЕРАЛА ШАРЛЯ ГЮДЕНА[iii] ИЗ СМОЛЕНСКА В ПАРИЖ
Товарищ, вставай, собирайся в дорогу,
смотри, какой век на дворе!
Ядро унесло твою левую ногу
в бою на Валутин-горе.
А сердце, изъятое бравым хирургом, —
кромсал мертвеца, живорез! —
обратно за Неман отправилось цугом,
и ждёт тебя на Пер-Лашез.
Твой труп, накрывая его плащ-палаткой,
несли гренадёры сквозь ад…
Тебя отыскали мы под танцплощадкой:
теперь здесь Лопатинский сад.
Не спать на Смоленщине нашим героям
под шум не родных им дождей —
мы слой земляной поднимали за слоем
с костьми лошадей и людей!
Линейкой и циркулем мы измеряли
осколки гранат и картечь,
железные пуговицы с номерами —
всё то, что сумели извлечь.
И вот гробовая распахнута дверца,
исполнился давний обет:
в Париже своё одинокое сердце
найдёт одноногий скелет!
Оно не забыло гусарскую лаву —
как билось навстречу врагам!..
Вступленье в Варшаву, и Прейсишь-Эйлау,
и залитый кровью Ваграм.
Но левую ногу, соратницу правой,
в залог предстоящему дню
с твоею бессмертною воинской славой
мы здесь оставляем одну!
ИЗ ИСТОРИИ ЕВРОПЫ
1.
Р. Темпесту
В анналах множество канонов —
не вечен ни один канон.
Но все приверженцы Бурбонов
не пьют коньяк «Наполеон».
В ответ — отнюдь не полемисты,
но чтобы не терять лица —
бурбон не пьют бонапартисты.
И нету этому конца.
2.
Описав немыслимые дуги,
обуздав разнузданные реки,
время на своя вернётся круги
и на них останется вовеки.
Потечёт по прежнему изгибу,
будто до Всемирного потопа…
Русский император удит рыбу,
шапку сняв, поодаль ждёт Европа.
3.
Потому что в неуёмном зуде
поднимать девятую волну
яркие, талантливые люди
могут потопить свою страну,
их обычно оставляя обочь —
или их тела в глубоком рву —
тусклая отъявленная сволочь
всю махину держит на плаву.
ПАРАД КОЛОНИАЛЬНОГО ВОЙСКА
Бородатый махараджа саблей взмахивает косо —
сталь дамасская на солнце ярко вспыхивает: вжих!
Скачут пушки золотые на серебряных колёсах
и серебряные пушки на колёсах золотых.
Марширует полк пенджабский, как на сцене, выступая:
тёмно-синие тюрбаны строго держатся во фрунт.
Махараджа провожает взглядом доблестных сипаев —
их потом, наставив жерла, как мятежников распнут.
Раскуроченным игрушкам англичан властолюбивых
оставаться без нашивок и плетёных галунов…
И сурово бронзовеют наконечники на бивнях
верных долгу и короне дрессированных слонов.
Что мне это представленье, если я не помню даже —
Вишну? Шива? — истуканов индуистских имена!
Саблю вкладывает в ножны бородатый махараджа,
и скрывается из виду зад последнего слона.
СТАРОМУ НАХИМОВЦУ
С. Коковкину
Как будто удары нунчаков
звучали о стонущий борт, —
расстрелянный крейсер «Очаков»
в тюремный доставили порт.
Отчаянно крепость плевалась
огнём — перелёт, недолёт!
Мятежный линкор «Петропавловск»
врастал в окровавленный лёд.
Наш гордый «Варяг» не сдаётся,
хоть дело, пожалуй что, швах:
спокойно на всех броненосцах
и тихо на всех крейсерах.
Исчерпаны напрочь резервы.
Что было, то было вотще!
И прежние жирные черви
клубятся в матросском борще.
НА БАШНЕ
Равномерно, аккуратно
наяву или во сне
били звучные куранты
в онемевшей вышине.
Отзывались в каждом звоне
благочестье и кураж:
«Славен наш Господь в Сионе»
и Преображенский марш.
По-над миром плыли звоны,
затихали — и опять
мир, проклятьем заклеймённый,
подговаривали встать.
От пророческого гула
содрогались небеса,
и пространство затянуло
часовые пояса.
Вышла старая новинка, —
и на весь честной простор
затрезвонил было Глинка,
но разбился, как фарфор.
А потом краса и сила
мутью поднялись со дна,
и держава не забыла,
что священная она.
ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Хоттабыч всё лез в сосуд —
непокладист был и упрям,
и Сулейман ибн Дауд
заткнул его пробкой там.
Старик отколол смертель —
ный номер: его моча
взбалтывалась в коктейль
Вячеслава Михайловича.
А Волька был пионер
геройский и патриот:
с Женькой они фанер-
ный сделали самолёт.
Влезешь в него — паришь,
не покладая рук,
а снизу тебе Париж
смотрит в бомбовый люк.
Но в небе жара, и тень
там не найдёшь нигде;
в летний, как этот, день
лучше нырять в воде.
Волька сбежал к реке,
прыгнул в прохладный мрак;
вылез, держа в руке….
А что — не просёк, дурак.
Лучше бы он печать
с горлышка не срывал!..
Заново бы начать
сказку, но в ней — провал.
С лязгом союзный стан
сталью попёр на нас.
Сколько же он, шайтан,
танков себе припас?
Солнце гасило нимб,
сигнальный фонарь мигал…
Всё про жизнь Лазарь ибн
Иосиф ГуЛагин лгал!
КАТЮША
На растяжках — боксёрская груша,
чёрным яблочком дразнит мишень.
Допевай свою песню, Катюша,
и винтовку бери на ремень.
Ты красиво поешь из раструба
репродуктора, но не про то!..
Ты бойцу станешь разом нелюба,
если нормы не сдашь ГТО.
Подымит он в окопе цигаркой
и получит известье навряд,
что в далёком краю санитаркой
ты ушла в партизанский отряд.
В День Победы ударят литавры,
чтобы звон раздавался в веках,
и на рамах проедут двутавры
на ленд-лизовских грузовиках.
Колыхнутся кровавые ризы,
тяжело ниспадая с герба,
и в бесствольном орудии сизый
твой орёл не узнает тебя.
***
Мы «не годными» все, как один,
оказались ещё до зачатья.
Шли отцы наши в бой на Берлин,
а в Кабул — наши младшие братья.
Нам никто не поставит в вину
то, что были с рожденья везучи.
Наши дети смиряли Чечню,
наши внуки отметились в Буче.
Только в песне для нас как упрёк —
гром брони и сверкание стали.
Не теряли ни рук мы, ни ног.
Да и Праздник без слёз отмечали.
***
Здесь вам, как сказал помкомвзвода, не тут,
и родиной что-то другое зовут.
И мёрзнет всю ночь на ветру оголён
в саду возле площади вечный огонь.
Здесь между живыми разброд и разлад —
и в братских могилах не братья лежат.
Примечания
[i] Это всё… (фр.)
[ii] Вот прекрасная смерть! (фр.)
[iii] Сезар Шарль-Этьен Гюден (1768-1812) во время кампании 1812 года стоял во главе 3-й дивизии 1-го корпуса французской армии. В Смоленском сражении он был смертельно ранен у Валутиной горы — пушечное ядро оторвало ему одну ногу, серьезно повредив вторую. Через несколько дней он скончался. Сердце его было извлечено и похоронено во Франции, на кладбище Пер-Лашез.
Франко-российская археологическая экспедиция обнаружила останки генерала летом 2019 года в ходе раскопок на Королевском бастионе в Лопатинском саду в Смоленске.
