Стелла Дороган: Аромат воспоминаний

Двор дома — особое место. Перед домом растет старая груша, высокая, с сочными плодами. Когда перезрелые груши падают, под деревом роятся тучи пчел и ос. В наших импровизированных играх мы, отмахиваясь от пчел, верещим: — Спасайтесь! Пришли солдаты, нас в Сибирь погонят…

[Дебют] Стелла Дороган

АРОМАТ ВОСПОМИНАНИЙ

С любовью, Доне и Амалии, в память о бабушке и дедушке.

СИРЕНЕВЫЙ КУСТ

Стелла Дороган Любой человек хоть раз в жизни задает себе вопрос: а с какого же возраста я помню детство, родителей, отчий дом?

Как только сама спрашиваю, вижу себя, ревущую от страха, напуганную ужасающим грохотом. Теплые, заботливые ладони крепко закрывают мне рот, явственно звучит шепот:

— А будешь плакать, тебя издалека услышат.

Уже не плачу, но собачий лай и пронзительные крики продолжают вселять ужас. Вижу себя рядом со своими двумя сестричками, под большим раскидистым кустом сирени, через который свободно проникают теплые солнечные лучи — чудесный, но необычный рассвет. Чья-то рука протягивает нам кувшин с молоком и краюху хлеба. Ласковый голос произносит:

— Отсюда не выходить, не издавать ни звука, солдаты где-то близко.

Было утро 6 июля 1949 года.

Через несколько лет мама растолкует мне мои первые детские воспоминания. Накануне, 6 июля вся семья оставила дом со всем добром, нажитым на протяжении целой жизни. Бегство и укромные тайники спасли нас от сибирской стыни. Родители с братом укрылись в лесах и перелесках, окружающих родное село, Котюжений Марь. Мы, три девочки, прятались в соседнем селе Похоарне, под тем самым кустом сирени, у доброй женщины по фамилии Лумейку. Сюда привела нас под покровом ночи, с великими предосторожностями, презрев опасность быть пойманной, Тетушка, самая близкая и душевная наша родственница.

С тех самых пор, Мой Сиреневый Куст пахнет хлебом и молоком в кувшине в разгар лета.

БУЛОЧКИ

Полное любви и доброго настроения время, проведенное в доме Тёти, младшей маминой сестры, запечатлелось глубоко в памяти и в душе. Тетушка приютила нас после ссылки в своем доме в Похоарне, родовом селе матери, расположенном не дальше, чем в трех километрах от нашего родного села Котюжений Марь.

Тётя Лёлика — человек широкой души и прекраснейшая хозяйка. Дядя, ее супруг, заядлый курильщик и молчун, человек несколько замкнутый. Наяву вижу, как он заводит телегу во двор, распрягает коней, задает им овса в хрептуг (мешок, из которого кормят овсом лошадей в дороге) и заходит в дом отобедать. Затем выходит во двор, садится на веранду, закуривает папиросу. Я присаживаюсь рядом. Дядя гладит меня по голове своей жесткой, натруженной, но очень ласковой рукой и говорит:

— Стелуца, хочешь на телеге покататься?

Радостная, немедленно запрыгиваю в телегу. Дядя Павел неторопливо запрягает лошадей, говоря с ними на их языке и мы вскоре выезжаем со двора. Я чуть не лопаюсь от счастья и гордости, глядя сверху, из телеги, на соседских детишек, которые провожают меня завистливыми взглядами!

Дом, в котором мы все вместе живем, большой, пятикомнатный, с тремя выходами во двор. По ступенькам главного входа поднимаешься на веранду, которая опоясывает весь дом по периметру. Веранду поддерживают покрашенные в коричневое столбы-опоры, ее глиняный пол устроен вровень со входной дверью. Веранда — место наших детских игр. Под ней хранятся в сухости дрова на зиму. Летом же не сыскать лучше места для пряток. Мы дружно играем, пока кому-то не начинает что-то мерещиться: тогда он собирает свои игрушки-побрякушки и отправляется восвояси, заявляя, что не желает больше водиться с «кулацкими выкормышами». Со временем я к этому привыкаю: подобные стычки только закаливают и учат не поддаваться ни на какие провокации.

— Спасайтесь! Пришли солдаты, нас в Сибирь погонят…

У Тёти с Дядей своих детей нет. Бог не дал, как говорит мама. Нас они любят и заботятся о нас, как о собственных детях, и мы чувствуем, что из всех родственников, они — самые близкие. В горе и в радости…

Старшим приходится туго, ведь столько ртов накормить надо. Но вот чего я не помню, так это чтобы мы когда-либо оставались голодными. Две мои старшие сёстры, мама и тётя понимают друг друга с полувзгляда. Часто я замечаю: когда близится время обеда, они становятся грустными и озабоченными. Но чтобы голодать, так этого никогда не было, поскольку у них здорово получалось готовить вкусные обеды буквально из ничего. В те времена и чорбу из щавеля варили, и суп из крапивы с картошкой, и лепешки пекли в печке. Лепешки с маком, например, были настоящим деликатесом, их пекли только по праздникам. Вечно не хватало денег, даже на самое насущное.

Однажды мама с тётей затевают какую-то комбинацию. Решают напечь булочек на продажу, продать их на ярмарке в ближайшем городке и, таким образом, заработать денег. Как-то днем дом наполняется пьянящим запахом ванили, исходящий от извлеченных из печи сдобных булочек. Мы с сёстрами угощаемся первые теми булочками. Женщины аккуратно укладывают в корыто для теста румяные и ароматные булочки, накрывают белой холстиной и прячут в горнице до воскресной ярмарки. Мы с сестрами сразу же налаживаем маршрут в горницу, заходим и отщипываем от булочек по чуть-чуть. Видя такое, мама не ругает нас, а придумывает такую игру — в ярмарку. Выносит корыто с булочками, откидывает холстину и — налетай, подешевело! Захожу в горницу, здороваюсь и прицениваюсь:

— А почем ваши булочки?

Мама цену называет, я как будто отсчитываю ей денежки и тут же получаю свою булочку. Игры продолжаются до воскресенья, когда время приходит ехать продавать булочки. И вот Тётя, одетая в выходное платье по случаю ярмарки, выносит из горницы корыто, в котором остается всего несколько булочек. Улыбаясь, она всё пытается заглянуть нам в глаза, но я упираюсь взглядом в пол. Тётя улыбаясь, смотрит на маму, раздает последние булочки и своим обычным неунывающим голосом говорит:

— Да ладно вам, девочки, разберемся. Господь поможет.

И сейчас запах свежеиспеченного хлеба возвращает меня в Похоарне, в дом любимой тёти, где мама продавала самые дорогие и самые вкусные на всем белом свете булочки.

ПОВИДЛО

Особенно запомнился день, когда Папа (так мы называли отца), посовещавшись с мамой, объявляет, что нам разрешено вернуться в родное село. У всех стоят слезы в глазах: нам действительно горько расставаться с тётей, с ёё большим домом. Невзирая на это, мы чувствуем в голосах родителей своего рода душевный подъем и даже торжественную радость.

Только со временем я в полной мере осознаю, в каком состоянии находились тогда наши родители. Мы возвращаемся, чтобы жить по чужим углам, в непосредственной близости от родного дома. Владельцы чужих домов, в которых мы потом жили, конечно, гостеприимные и благожелательные люди. Они порой делятся с нами — но не лишним, а теми крохами, которые им самим перепадают. Это называется посильная помощь.

Поначалу, мы ютимся в одной комнате — все 6 членов нашей семьи. Нам приходится туго, однако нас сплачивает любовь, терпение и взаимопонимание. Мы способны на это, потому что такими воспитали нас родители, оставившие нам в наследство главное — любовь к людям.

Папа работает на износ. Он искусный мастер, его имя известно во всех окрестных селах. Он устанавливает двигатели на мельницах и маслобойнях, налаживает различное оборудование и системы автономного отопления. Договоры с ним не всегда оформляются письменно, и частенько ему недоплачивают. Ему не разрешили вступить в колхоз из-за клейма кулака.

Мама ведет хозяйство и заботится о нас настолько, насколько это возможно в создавшихся условиях. Она оптимистка, терпеливая и очень хозяйственная. Селяне называют ее Госпожой — Кукоана Нэтэшика. Красивое лицо, ухоженная, с прямой осанкой и высоко поднятой головой, она не ходит — ступает, с чувством собственного достоинства и уверенности в своих силах. Папа работает и зачастую получает за свой труд не деньги, а натуроплату.

Летом, у ворот дома, в котором мы живем, останавливается телега с овощами или фруктами. Корзины, наполненные овощами, разгружаются для последующей переработки. В первый день подготавливаем все для салатов и повидла на зиму. На второй день, разжигаем костер посреди двора и мама приступает к священодействию! Платок повязывает, согласно моде, узлом на затылке: лоб закрывается наполовину, зато сразу выделяются красивое лицо и глаза, мягкие, добрые и лучащиеся оптимизмом. Затем мама опоясывается фартуком с цветочками. Садится у огня на маленький стульчик, чтобы было удобно помешивать повидло в казане. Целый день горит костер, а двор наполняется ароматом сливового повидла и дыма. На третий день наполняем банки и укладываем закрутки в укромное место для хранения, на зиму.

В школу я иду в шесть лет. Мы снимаем жилье в старом доме. Летняя кухня с одной-единственной комнатой. Выходишь из дома и шагаешь по тропинке к воротам. От ворот, тропинка ведет к церкви. За домом находится маленький дворик. Нам только туда и разрешено ходить, поскольку вся земля вокруг дома засажена всем, чем только можно. Хозяйка вечно чем-то недовольна, бранится почем зря, стоит мне только ступить не туда, куда разрешено. Может, именно по этой причине, в шесть лет я проявляю настойчивость и нетерпение в своем желании ходить в школу рядом со своей старшей сестрой.

Чтобы меня зачислили в школу в шесть лет, а не в семь, как предусматривают нормативы образования, отец обивает пороги различных инстанций, в которых надеется получить специальное разрешение. Наконец мама, по ее собственному выражению, «собирается с духом» и отправляется к директрисе школы: уговаривать зачислить меня в первый класс. Директриса ставит очень простое условие: справится ребенок — зачислим его, не справится — придет на следующий год.

Возле нашего дома находится начальная школа, одна из трех в нашем селе, на то время районном центре. Село наше большое, расположено на трех живописных холмах, с крепкими, ухоженными хозяйствами и расторопными хозяевами. В селе две церкви. Одна из них находится по соседству с нами и пока действует. Другую же, превратили в колхозный склад.

В скором времени, я начинаю справляться со школьной программой и становлюсь полноправной ученицей. С каким тщанием и ответственностью я готовлю домашнее задание, заблаговременно укладываю ранец! Вначале книги, тетради, затем ручку — палочку, на одном конце которой крепится перо, чернильницу с чернилами. Сверху в ранец укладываю съестное. Как правило, это два ломтя хлеба со сливовым повидлом, посыпанным ореховой крошкой. Ломти укладываю слоями. Иногда мама намазывает на хлеб и сливочное масло.

Сейчас, когда перебираю в памяти эти воспоминания, частенько выбираю десерт в виде ломтя хлеба со сливовым повидлом, пахнущим дымом и посыпанным крошкой из ореховых ядрышек: это запах моего далекого, но такого близкого детства.

МЕДВЕДЬ

Воспоминания, сладкие грезы…

Утро, светает. Отец берет меня с собой в соседнее село, Кушэлэука. Здесь он уже какое-то время работает на установке больших весов, на которые заезжают грузовики с пшеницей и кукурузой: собранный в поле урожай положено взвешивать. Теплое лето, солнце едва взошло, медленно, но радостно извлекая из-за горизонта новый погожий день.

Это сказочное путешествие мне давно обещано. Возница сидит впереди на козлах, отец сзади, а я в его теплых объятиях. Я чувствую себя настоящей принцессой. Дорога до Кушэлэуки пролегает через лес. Солнце пробивается сквозь ветви деревьев и слепит меня. Я прячусь на отцовской груди, утыкаюсь носом в его плечи, лицо, он нежно целует меня в темечко. Так выглядит счастье…

Добираемся до села, папа остается на своей работе, а мы с возницей едем с визитом в монастырь, расположенный на одном из сельских холмов, у самой лесной опушки. Медленно открываю ворота и оказываюсь во дворе, где витает цветочный аромат. Такой красоты я прежде не видела.

Меня встречает матушка невысокого роста, улыбчивая и благожелательная. Я остаюсь на весь день на ее попечении. Папа договорился с матушкой заблаговременно.

Заутреня уже началась, я послушно жду возле церкви до конца литургии. Приходит матушка, берет меня деликатно за руку. И тут начинается самая настоящая сказка!

Мы идем в сад, пробуем фрукты, затем отправляемся на пасеку монастыря. Издалека слышится жужжание пчел. Затем заходим на небольшую ферму. Какие милые создания эти самые монастырские кролики!

К обеду мы добираемся до трапезной, она расположена возле келий. Трапезничаю вместе со смиренными монашками, в абсолютном молчании, за длинным столом, со множеством расставленных вокруг него стульев. Свежий хлеб я макаю в пчелиный мед, стекающий по моим пальцам. На сладкое получаю пригоршню конфет.

К вечеру за мной приходит папа. Радостно бросаюсь ему на шею. Он устал, но улыбается. Целует меня и сообщает:

— Домой, моя девочка, пойдем пешком. Сегодня карета за нами не приедет.

Отправляемся в путь и я, в веселом настроении, обещаю папе идти только пешком, как взрослая девушка. Однако вскоре я устаю и начинаю скулить. Отец берет меня на руки, спрашивает:

— Знаешь, как ходит медведь? Шлёп-шлёп, шлёп-шлёп, — в ритме собственного размашистого шага произносит он.

Я прячусь в его объятиях, теплых и мягких, кладу голову ему на плечо. Закрываю глаза и слушаю, как ходит медведь. Солнце заходит, тени норовят укрыться в лесу. Представляю себе, что я верхом на медведе, большом и мягком, слушаю его косолапую поступь: шлёп-шлёп, шлёп-шлёп.

Просыпаюсь дома, мама в сильном волнении, мы порядком припозднились. На столе нас ждет ужин: теплая мамалыжка, накрытая холстиной, брынза с омлетом.

С тех пор прошли годы. Как-то заходит в мой рабочий кабинет сотрудница и передает мне поклон от старенькой матушки Серафимы, которая помнит меня еще с тех пор, когда я была дочуркой мастера Дорогана.

В синих разводах, на мониторе только что выключенного компьютера, проявляются очертания монастыря. Худенькая женщина в черном одеянии держит за руку девочку, которая сжимает в другой руке букетик васильков.

Это Матушка, это на ее попечении я провела в монастыре Кушэлэука незабываемый день.

Закрываю глаза, чувствую теплые и сильные руки Папы. Медведь ступает медленно, чтобы своим тяжелым шагом не разбудить меня во время перехода через таинственный лес, в лучах закатного солнца: шлёп-шлёп, шлёп-шлёп…

ОРЕХ

Последний дом, послуживший нам кровом, принадлежит нашему дальнему родственнику. Это очень близкий и дорогой нам человек.

Дядюшка — человек необыкновенный и великодушный, у него неповторимое чувство юмора. Он живет вместе с братом и невесткой. Нам он предоставил в распоряжение свой дом по соседству, не требуя за это никаких денег.

Дом большой, с тремя комнатами и двумя выходами во двор, покрытый травяным ковром, всегда свежим и зеленым. Мы заселились чудесным весенним днем, когда раскрывались одуванчики. Ковер во дворе был усыпан желтыми цветами, а над ним плыли в воздухе зонтики, которые еще вчера были одуванчиками. Невесомые, витали в воздухе, гонимые ветром.

Дом долгое время был нежилым. Так что мама побелила стены, помазала глиняные полы и настелила коврики. Покрасила веранду синим цветом и дом показался нам настоящим дворцом. Мы живем в этом доме четыре или пять лет. Можно играть во дворе, тропинка из которого ведет прямо в сад, где чего только не растет! Мне дозволено лазать по деревьям, лакомиться любыми фруктами, даже от самого ценного дерева во всем саду — груши, которая растет на краю сада.

То грушевое дерево плодоносит рано, в начале лета, а груши у него особенные, не совсем обычной формы — в виде графина. Дядечка их называет любовно — графинчиками. Вкус у них кисло-сладкий, они необыкновенно ароматные и сочные! Урожай груш собираем раз в два года, и для нас это всегда целое событие! Я этот сорт груш никогда и нигде больше не встречала. Думаю, нет его больше в наших краях, выродился.

На выходе из дома, справа, возле погреба, в котором хранятся всякие вкусности, заготовленные на зиму, растет Орех. Старый, с круглой кроной, в тени которой прячется от зноя и дождей печь и большой прямоугольный стол со вкопанными в землю по обе его стороны скамьями.

Печь, белая в крупный синий горошек, готовит в своем жарком чреве изысканные блюда, печет хлеб, плацинды и калачи. Она долгое время пекла для нас, а когда дядя женился и перешёл в свой дом, то верно прослужила его семье еще многие годы.

В тени Ореха, за столом, покрытом праздничной скатертью, собиралось всегда много народу, соседи, родственники. Это были прекрасные во всех проявлениях люди!

Орех непременный свидетель теплых, задушевных бесед, застольных песен, а на столе, который он оберегает, всегда разложено много яств и кувшинов с прохладным вином из погреба, который также охраняет старый Орех.

Время течет, Орех стареет, но все равно плодоносит и укрывает под своей сенью оставшихся в живых друзей. Многие из них давно ушли в мир иной.

В месте их упокоения, в знак высокой благодарности за то, что приютили нас в лихую годину, моя семья установила у их изголовья крест. Эпитафия на том кресте «Под сенью старого Ореха» привиделась мне во сне.

В день, когда устанавливали крест, мы пришли в гости к Ореху. Дома уже нет, на его развалинах — лишь кирпичные обломки. Виноградная лоза растет там, где некогда стелился ковер из одуванчиков, вместо старой груши растет вишня, печка в горошек разрушена, погреб заброшен…

Только Орех встречает нас в своем выходном зеленом наряде. Листья трепещут под порывами ветра и тихо шепчут «Рад видеть вас».

А откуда-то сверху, с вершины моего старого Ореха, доносится до меня мамин голос: — Стелуца-а-а-а, иди есть!!!

МАСЛОБОЙНЯ

Чудо находится за высоким забором перед домом, в котором мы жили. Оно называется Наш Дом. Я жажду увидеть его, поскольку не помню Нашего Дома и момент расставания с ним тоже. Я была слишком маленькой.

День за днем я даю волю своему любопытству: подхожу к высокому забору, просовываю голову сквозь штакетник и наблюдаю за всем, что там происходит. Все это с ностальгическим чувством, безусловно, перешедшим ко мне от родителей. Дом стоит грустный, неухоженный, с опущенными к земле окнами, с задернутыми занавесками. Во дворе хлопочет светловолосая женщина, невысокого роста.

Мама говорит, что в нашем доме живет семья, приехавшая издалека, возможно, люди, которых также выгнали из родного дома, как выгнали нас.

Справа, рядом с Нашим Домом, высится Маслобойня, откуда раздается шум двигателя, а если подует ветерок, то чувствуется и приятный, пьянящий дух ароматного подсолнечного масла.

А поскольку именно Маслобойня послужила основанием для того, чтобы выгнать нас из Отчего Дома, то разглядывала я ее с обидой и неприязнью.

Я слышала, что Папа, еще в 30-е годы, ездил в Бухарест, где приобрел двигатель, а многие составляющие узлы и агрегаты маслобойки изготовил своими руками. Работал много, пока, наконец, эту самую маслобойку не наладил.

Папа так хорошо знает все капризы своего детища, что частенько его же и приглашают отремонтировать свою маслобойку.

Итак, маслобойка очередной раз ломается и опять вызывают Папу. Я впервые иду с ним в сторону Нашего Дома. Папа ступает по тропинке медленно, тяжко вздыхает и, по мере приближения к дому, крепче сжимает мне руку. В соседнем дворе высится здание Маслобойни. Несколько мужчин нас уважительно приветствуют. Заходим в раскрытые нараспашку двери. После того как Папа что-то наладил в механизме и несколько раз проверил его в действии, мотор заводится. Помещение наполняется шумом, который так долго ждали присутствующие. Папин труд оценен по достоинству: лица людей излучают радость и признательность.

Мало-помалу приятный запах жареных семечек распространяется вокруг, а масло начинает течь через трубу в заранее подготовленные емкости.

Тот запах и вкус масла остаются со мной на всю жизнь. Салаты, заправленные свежим нерафинированным маслом, напоминают мне нашу Маслобойню, которая извлекала масло из семечек еще долгие годы после того, как Папа покинул нас навсегда. Может, в знак признательности своему создателю, так и осталось его творение навсегда «Маслобойней Федора Дорогана».

Уходя, мы продолжаем жить в тех, кто остается после нас и в том, что мы оставили после себя. Папа живет в нас, в своих четырех детях и в том, что построил и создал в течение своей жизни.

ТАБОР

Много лет подряд весну в наши края привозит с собой цыганский Табор. Как правило, Табор появлялся у села в ночь. К утру шатры установлены, кони распряжены и костры зажжены. Вдоль села протекает ручей, как называют его селяне. На самом деле, это приток реки Рэут.

Мы живем вблизи очень живописного места, неподалеку от зеленого майдана с несколькими раскидистыми ивами, которые полощут свои ветви в воде ручья. Здесь излюбленное место Табора.

Весть о прибытии Табора быстро распространяется по всему селу. Ватаги детишек собираются у ручья, посмотреть издалека что же такое происходит на другом берегу, в Таборе. А там мужчины налаживают кузнечные меха, женщины возятся у костров, шумные дети играют неподалеку.

Каждый год, через несколько дней после прибытия табора, к маме с визитом приходит ее старая приятельница. Это Маслина, старая седовласая цыганка, одетая в необыкновенные, яркие наряды, в платке, повязанном на затылке, из-под которого выбиваются множество тоненьких косичек, повязанных на концах разноцветными бантиками. Ее всегда сопровождает дочка Румба.

Румба — красавица с черными как уголья, глазами. Длинные, черные и густые волосы, ниспадающие на плечи, перевязаны красным бантом. Маслина гадает по улитке. В моем детском воображении раковина улитки это тайна из разряда запредельных, хотя на самом деле это всего лишь ракушка. Мама во всякое колдовство не верит и от гадания отказывается. Маслина непременно настаивает:

«— Ну же, Госпожа, давай я тебе по улитке погадаю!»

Мать накрывает на стол, а Маслина и Румба садятся за него, но как-то странно. Подбирают ноги под себя по-турецки и накрывают их своими широкими и разноцветными юбками. В моем воображении, я сравниваю их с букетами цветов.

Их визиты длятся все лето. В начале осени, когда становится прохладно, Табор готовится к отбытию. Маслина и Румба прощаются с нами со слезами на глазах, в надежде на то, что в будущем году мы непременно увидимся.

Их визиты, такие желанные, повторяются из года в год. В этом году опять разносится весть о том, что прибыл Табор. Несколько дней мы ждем Маслину, но напрасно. С великим прискорбием узнаем, что Маслина покинула мир земной, а Румба вышла замуж за парня из другого Табора.

Проходят годы. Ручей пересох, от раскидистых ивушек на берегу остались мертвые пни, а на зеленом майдане сельчане пасут своих коз.

Год 1976. Фильм незабвенного Эмиля Лотяну “Табор уходит в небо” переносит меня в прошлое, когда с прибытием в село нашего Табора наступает весна и веселье, а к нам в гости приходят Маслина и Румба. В моих грёзах Румба покидает экран, садится возле меня и тихо шепчет: «Давай, госпожа, погадаю тебе по улитке.»

ОТЧИЙ ДОМ

Осень 1957 года. Золотая осень, такая теплая, приносит нам радостей воз и маленькую тележку. Все чаще родители держат совет: именно так в нашей семье планируется что-то значимое. В атмосфере дома, почти зримо витает дух важных перемен. Как-то вечером, после ужина под сенью старого Ореха, свидетеля многих эпохальных событий в истории нашей семьи, мама со слезами на глазах, объявляет: «Скоро мы заселимся в Наш Дом!»

Тогда было практически немыслимо, чтобы кому-то из списков депортированных вернули его дом. Нам невероятно повезло, благодаря Папе. В качестве очень востребованного и ценного мастера, Папе удалось выкупить у государства Наш Дом, конфискованный в 1949 году.

Пределов нет нашей радости. Наш Дом ждал нас! Покинутый, в полном запустении, с грустными закрытыми окнами. Заброшенный сад, с островками зеленой растительности, больше похожий на пустырь. Лишь последние неопавшие золотистые листья приветственно трепещут под дуновением теплого, осеннего ветерка.

Отчий Дом, унаследованный еще от предков Папы, на самом деле очень старый. Из коридора дверь справа ведет в одну комнату, а две двери слева — в другие две комнаты. В скором времени, родители, образцовые хозяева, наведут порядок, и Наш Дом широко распахнет перед нами двери — чистый, теплый, пахнущий свежим хлебом, только что извлеченным из печи.

Впервые крещенские праздники мы встречаем в Нашем Доме, где на столе разложены самые изысканные яства, испеченные в Нашей Печи, а в Нашем Дворе лежит белоснежный слой снега, и под Нашими Окнами звучат наипрекраснейшие колядки.

Затем наступает весна, когда Пасха освещает наши жизни чистым божественным светом, наполняет весенний воздух ароматом пасхальных куличей.

Конечно же, не стоит возвращаться назад, в прошлое. Так, как было тогда, уже не будет. И тем не менее, часто мои мысли витают в том времени, когда Мама была молодой, а Папа — живым.

ПАПИНА КРУЖКА

У Папы есть любимая кружка. Красного цвета, эмалированная, большая, литровая. Ее так и называют — Папина Кружка. Осенью и зимой, в холодное время года, отец возвращается домой поздно вечером, иногда после целого дня работы на свежем воздухе. Усталый, озябший, но непременно в хорошем настроении.

Прижимает меня к груди, целует и просит налить ему кружку чая. Чаем называется отвар из липового цвета или из листочков мяты. Мама собирает и сушит цветы так, чтобы их хватило до следующего сбора. Горячий чай источает настолько приятный запах, что я и остальные тоже поддаемся соблазну. Мне нравится пить чай из кружки, сидя у Папы на коленях. Летом же не принято чаевничать, и Папа в зной пьет из своей кружки ключевую воду.

Неподалеку от нашего дома располагается небольшой молокозавод. С самого утра крестьяне возят сюда свежее молоко. Фабричная линия изношена и то и дело выходит из строя. Так вот, Папа, как только его приглашают устранить неисправность, берет с собой свою красную кружку. И домой возвращается, неся полную кружку мороженого! Сколько радости и удовольствия испытываю я, угощая своих подружек мороженым, которое и в продаже-то редко бывало.

Кружка честно прослужила много лет кряду. После ухода Папы, трагического и внезапного, кружка лежала на полке. Грустная и пустая, тоскуя по папе и по липовому чаю…

Со временем кружка прохудилась, в ней образовалась дырочка. Мама, однако, нашла ей применение. Посадила в ней герань, которая круглый год распускалась крупными красными цветами, под цвет кружки. Я смотрела на нее и знала, что Папа охраняет меня оттуда, сверху…

ЩЕНОК

Последние мои школьные годы самые необыкновенные. Брат и сёстры упорхнули из родительского гнезда, так говорили родители. Я, младшенькая, баловница, конечно, но у меня есть и масса обязанностей. Я помогаю маме по дому и в саду.

Дорога к продовольственному магазину, куда меня мама посылает за покупками, проходит мимо дома священника. Дом этот большой, красивый, двор ухоженный, в нем растут редкие цветы. Как-то раз я прохожу мимо и замечаю в поповском дворе несколько щенят, белых и пушистых. Останавливаюсь у забора и смотрю на них с любовью. Как было бы замечательно иметь такого щенка, думаю я. Придя домой, рассказываю маме о том пушистом чуде, которое бегает через несколько заборов от нас.

Мама и попадья хорошо знают друг друга. Так что сказано — сделано. В скором времени, в мой день рождения, я получаю в дар совершеннейшую красоту в виде белого как снег щенка, пушистого и очень игривого. В те времена не было принято держать собак в доме. Так что Папа смастерил домик, и вскоре щенок успешно его обжил.

Мой щенок на редкость послушный, очень забавный и трудолюбивый. На любое движение во дворе он реагирует звонким лаем. Мы все в нем души не чаем, а вот он, похоже, особенно привязался именно к Папе. Издалека слышит его шаги и сразу начинает лаять, но как-то по особенному, поэтому мы всегда знаем, что это именно отец возвращается с работы.

Каждый год, ранней весной, мама сажает квочек на яйца. Теплым, очень солнечным днем, две квочки выходят со своими выводками на прогулку. Их прямо распирает материнская гордость, и тут они решают похвастаться, пройдя парадным шествием мимо собачьей будки. Наш игривый щенок с удовольствием соглашается поиграть с птенчиками, что имеет трагические последствия для нескольких цыплят. Вечером домой возвращается Папа. Он страшно сердится и наказывает щенка, отчитывая его, как нашкодившего ребенка.

Я даже предположила тогда, что случившееся несколько умерит любовь щенка к Папе. Ничуть не бывало! Напротив, он привязывается к отцу еще больше, прыгает ему на руки и лезет целоваться. Но стоило только спросить его громким голосом: «Белка, хочешь еще цыплят?”, как щенок закрывает мордочку лапами и смотрит виновато, взглядом очень умного ребенка.

21 июня, 1964 год. Ужасный день, принесший страшную весть. Сердце Папы остановилось на всего лишь 59 году жизни… После ухода отца в небытие, щенок перестает есть, только пьет воду. Уже не лает, глаза постоянно слезятся и смотрят в пустоту. Это длится долгое время. Мы почти уверены, что наш щенок не выдержит. Однако выдержал. Сменил место жительства. Переехал с нами в Кишинев.

Приезжая домой на каникулы, я наблюдала как Щенок старел, но каждый раз радовался, встречая меня, весело вилял хвостом и прыгал на руки. Казалось, он улыбается и приветствует меня: «Добро пожаловать!»

Однажды, летним днём, открываю калитку и вижу пустую будку…

Ушел друг, наверное, самый преданный.

БАБУШКА

Мне не довелось испытать каково это — когда тебя холят и лелеют все твои бабушки и дедушки. Когда я родилась, папиных родителей уже не было в живых. Дедушка, мамин отец, также ушел в небытие. В живых оставалась только бабушка Евдокия. От нее я услышала много занимательных сказок.

Мы ее называем Мэмэшика. Мама рассказала, что бабушка была очень сильной женщиной и недюжинной личностью. Она владела лавкой, где продавала всякую всячину, которую доставляли из Ясского уезда. Бабушка происходила из зажиточной семьи, а лавку унаследовала от родителей.

Мы живём с бабушкой в Похоарне, в доме тётушки. Ей почти 80 лет. Она была слепой. Зрение потеряла , в результате перенесенного заболевания, неизлечимого по тем временам. Сегодня этот недуг, как и многие другие, лечится довольно просто.

Комната бабушки большая и светлая. И сейчас вижу как она сидит на кровати, колени сжаты, спина прямая как свеча, волосы седые, красиво уложенные на затылке в пучок.

Меня она чувствует и узнает сразу, как только я переступаю порог её комнаты. Мягкими и нежными руками она гладит мои волосы и щеки, затем плечи, а потом прижимает меня к груди. Целует меня, громко вздыхая, и произносит: ”Тебя, Стелуца, я даже не видела“.

Я частенько наведывалась к бабушке после переезда в родное село. Сначала я шла к бабушке, держась за мамину руку или ходила со старшими сестрами. Затем привыкла преодолевать несколько километров до соседнего села самостоятельно. Мама часто посылает меня отнести бабушке, что-нибудь вкусненькое из своей стряпни: плацинды, голубцы, свежеиспеченный хлеб.

Уже 10 лет в нашем селе действует крупная больница, в ее штате числятся разные квалифицированные специалисты, а когда наконец, появляется толковый окулист, мама забирает бабушку к нам и, в скором времени, ей делают операцию. Мы с великим нетерпением ждем, когда бабушку выпишут из больницы. Однако болезнь слишком застарелая и медикам не удается вернуть ей полноценное зрение. Как только бабушку привозят домой, она подзывает меня к себе, поворачивает лицом к окну, долго-долго смотрит на меня и, наконец, молвит: ”Какая ты миленькая, сокровище бабушкино“.

Какое-то время бабушка видела, как сквозь туман, как она сама выразилась. Для неё и это изменение великая радость в жизни, после стольких лет жизни в полной темноте.

Моя бабушка покинула этот мир в столетнем возрасте.

Я рада, что моей девочке досталась любовь двух исключительных бабушек. Желаю, чтобы мою внучку бабушки баловали еще много-много лет.

Любовь бабушек и дедушек нельзя ни с чем сравнить, их сказки — самые необыкновенные, они остаются в памяти внуков, которые в свое время обязательно расскажут их правнукам.

МЭМИКА

Мэмика живет прямо за нашим домом. Разделяющий нас забор символический, в нем даже нет калитки. Мэмика и Тэтика настоящие друзья наших родителей, люди, которые всегда рядом, в горе и в радости. Мама говорит, что они наши дальние родственники. Степени родства я не знаю, но для нас они как родные.

Почему мы их так называем? После депортации мой брат жил у них целый год, в то время как мы, остальные, жили в соседнем селе, у тёти. Так их называл мой брат, такими они остаются и для нас — Мэмика и Тэтика.

Мэмика — женщина умная, рассудительная и отзывчивая. Тэтика — добрый и покладистый. Друг друга они понимают с полуслова, как могут только люди прожившие вместе много лет и не мыслящие себе жизни друг без друга, как немыслима жизнь дерева без своих ветвей.

Двор дома просторный, устланный ковром густой травы. В хозяйстве два дома. Один побольше, с четырьмя меблированными комнатами, красивыми коврами и образами по углам. В нем накрывают стол для гостей и на праздники, в нем живут дети, когда приезжают домой. Двое из них, дочь и сын до 1941 года уехали в Румынию, да там и остались, как многие бессарабцы, обжившись и создав свои семьи. Домой присылают лишь письма и фотографии, долгие годы заглушая тоску по отчему дому и родителям. Каждый раз, как приходят письма от детей, Мэмика уж и не сдерживает слез тоски и печали.

В другом доме, поменьше, живет Мэмика, Тэтика и его брат. Взаимопонимание между ними и моими родителями полнейшее, не сговариваясь, они готовы отдать последнее, чтобы только отвести беды и невзгоды, которые воспринимаются как общие для всех. Конечно же, я вижу в них свою вторую семью. Я всегда готова помочь Мэмике, по мере всех своих сил и возможностей.

Мэмика любит собирать людей. На праздники накрывает богатые столы, зазывает многочисленных гостей. Ей нравится беседовать с женщинами своего склада ума. Вспоминаю, как она спросила, имея в виду кого-то, кто проявил свое гнилое нутро: «А он разве родом из людей?»

У Мэмики нет собственных источников дохода, но иметь свою денежку ей нравится. Поэтому, иногда она распродает излишки пшеничного или кукурузного зерна. Однажды, когда ее сын гостил во время каникул дома, Мэмика попросила его:

— Сэндикэ, наполни на горище тобулток кукурузы да и спусти вниз.

Сын приносит лестницу, приставляет к отверстию горищи, поднимается. Мэмика поддерживая лестницу, руководит его действиями. Сверху Сэндикэ возмущенно кричит:

— Опять кукурузу продавать будешь! Я всё расскажу Тэтику

На что Мэмика, спокойно так, глядя снизу вверх, бросает в проем на горище:

— А поди-те как вы оба, и ты и твой папа!

Тогда диалог мне показался несколько странным. Сейчас понимаю, насколько уверенной в своих действиях была Мэмика и каким редким чувством юмора она обладала.

А еще мне запомнилось, как она просила меня помочь ей отбеливать холсты.

Во дворе Мэмика устанавливает два больших корыта, которые я наполняю водой из колодца. Из Каса Маре она выносит три тюка ткани, сотканной собственноручно. Мы разворачиваем ткань, замачиваем ее, расстилаем на траве, на солнце. Ткань сохнет, а мы опять смачиваем ее и снова расстилаем на солнце. И так в течение трех дня подряд. Затем свертываем уже порядком выбеленное полотно в рулоны и убираем на хранение.

В другой раз Мэмика просит меня поймать кролика, которому светит чугунок с замой. Вот как это было.

К вечеру уже слышен скрип телеги, на которой тэтика со своим братом возвращаются с поля, где пропалывали посевы. Мэмика даже и не подает признаков беспокойства в связи с тем, что ужин еще не готов. Неспешно поднимается со стульчика, подходит к забору и подзывает меня:

— Стелуца, будь добра, поймай мне кролика!

Кролики обитают во дворе, под плетеным навесом. Я с трудом пролезаю через узкую дверь навеса и оказываюсь среди множества разноцветных кроликов различных размеров. Мэмика смотрит сквозь прутья и спокойно руководит моими действиями:

— Вот того, крупного, поймай, пожалуйста, рыжего, с висячими ушками.

Через дверцу передаю ей кролика , она берет его за ушки и неспешно идет к печке во дворе. Между тем, телега приближается к воротам, мужчины распрягают лошадей.

Мэмика связывает кролику задние лапы, подвешивает к перекладине забора и, спокойная, отдает дальнейшие распоряжения:

— Думитраке, иди за водой, ты, Ваня принеси дров и разожги огонь в печке, вытащи ложки из торбы и оба вымойте руки, потому что еда готова.

А сама только-только принялась свежевать кролика. Мужчины, и без того порядком уставшие, тащат дрова, зажигают огонь и извлекают ложки из торбы. Мэмика же, без лишней суеты, обрабатывает кролика, моет его и укладывает мясо в чугунок, продолжая давать указания:

— Иди, Ваня, петрушки нарви. И садитесь за стол, потому что ужин уже готов..

Мужчины смиренно ждут, сидя за столом, обмениваясь незлобливыми шутками, без каких-то упреков или обид.

Атмосфера настолько мирная, полная любви и взаимопонимания, что я никогда даже не слышала, чтобы кто-то из них говорил на повышенных тонах.

Нас они любили всей душой. Помню, как перед моим отбытием на учёбу в институт Мэмика подзывает меня денег дать, но так, чтобы Тэтика об этом не знал.

Через какое-то время Тэтика выгадывает подходящий момент, когда супруги нет поблизости, чтобы денег дать.

Перед самым отъездом иду к ним попрощаться и снова получаю подарки от обоих. Такими были эти особенные, доброй и широкой души, люди. Мы расставались со слезами на глазах.

Уехала, забрав их любовь и доброту с собой, и всегда хранила их в своем сердце.

СОСЕДИ

Из двора нашего дома прямого выхода на улицу нет. Мы выходим на улочку, которая ведет к Маслобойне и оттуда на улицу. Со всех сторон нас окружают соседи.

Справа живет семейство с многочисленным, очень послушным, трудолюбивым и постоянно занятым домашними делами потомством. Мама с Папой ладят с ними и всегда помогают друг другу. Их дети часто приходят на Маслобойню за жареными ядрышками семян подсолнечника. Мы вместе играем и ходим в школу.

Именно у них мы укрылись в ту первую ночь, когда нахлынула волна депортации. Родители этого не забыли и испытывают к ним огромную благодарность.

Слева от нас живёт наш добрый Дядя (это он предоставил нам свой дом) с женой. Она женщина достойная, не очень красивая, но добрая душою и великая мастерица. Чего только она не умеет! И вышивальщица, и ткачиха, и повариха и, к тому же, отменная портниха. При ее содействии и помощи мама справила нам приданое, соткала три очень красивых ковра.

Через дорогу от нас живет еврейская семья. Тогда в молдавских селах еврейские семьи были редкостью. Они также мамины добрые друзья. Иногда, когда нужда подопрет, мама берет у них в долг деньги. Они уважают нашу семью и всегда готовы протянуть руку помощи.

Православной Пасхе предшествует еврейская Пасха. Это уже потом я узнаю, что еврейский праздник называется Песах. Каждый год, наши соседи угощают нас своими куличами. Мне их куличи показались несколько странноватыми, а называются они «маца». Зато их сладости, это действительно нечто! Правда, на Песах ими не угощают. Я их пробовала, уж и не помню, по какому поводу. Это великолепное лакомство называется штрудель, с орехами и вареньем из лепестков роз.

Мама в свою очередь угощает их православными куличами. Мы идет к ним накануне светлого праздника, как только извлекаем пасху из печи.

Небольшой, но чистый и ухоженный дом. Заходим во двор, где нас встречает хозяйка, симпатичная женщина, невысокого роста с волнистыми, тронутыми сединой и красиво уложенными волосами. Приглашает нас с мамой в дом, где обязательно поит чаем с айвовым вареньем, согласно этикету того времени.

Из переулка можно попасть в еще одно хозяйство, где живет работящая семья, нуждающаяся, но хозяйственная. В их саду растут фруктовые деревья, а возле забора — шелковица с круглой кроной, ветви которой свешиваются и на нашу сторону. Шелковица затеняет всю узкую улочку. Прохожие с удовольствием лакомятся черной и сладкой ягодой.

Хозяйка дома частенько к нам захаживает, главным образом, возвращаясь с полевых работ.

Мама накрывает на стол на скорую руку, наливает и стаканчик вина Соседка угощается с удовольствием и, вытирая рот уголком платочка, приговаривает:

— Спасибо и благодарствую, Коанэ Нэтэшика! Вот уж поела, так поела! Сейчас можно и домой идти, лечь на боковую и сказаться больной.

Все наши соседи разные, но мама находит со всеми общий язык, нужные слова для каждого. Ни разу я не слышала, чтобы она сплетничала или ссорилась с кем-либо из соседей. Взгляд из нынешнего времени в далекое прошлое убеждает меня в том, что мы так и не переняли от мамы ее прекраснейшее качество — ни с кем не ссориться, то есть, ладить со всеми, говоря ее словами…

ТУФЕЛЬКИ

В детстве пасхальные праздники были и красивыми и вкусными. Они приносили массу сюрпризов и дарили встречу с дорогими гостями. Подготовка начиналась весной, когда заканчивался Великий Пост.

У мамы много достоинств. Она умеет шить, вязать, вышивать и ткать ковры. Я многое переняла у мамы, однако умение печь плацинды и куличи как это делала мама, я не освоила и по сей день. Петь куличи — это не только умение, но и целый ритуал. С вечера мама замешивает тесто, всю ночь следит за тестом, а к рассвету укладывает его в деревянное корыто и месит несколько часов кряду. Вначале месит Мама, а когда устает, зовет Папу на помощь. Тем временем она затапливает печь и добивается нужной температуры в ней. Температуру мама измеряет, протягивая ладони к устью печи. Румяные и празднично-красивые куличи мама накрывает холстиной и уносит в Каса Маре. В доме и во дворе царит стойкий аромат куличей.

Каждый год перед праздниками мама шьет нам новые платья и покупает новую обувь. Платья особенные, поскольку шьет их мама с любовью. И даже если порой мое платье — это лишь переделанное платье одной из старших сестер, оно всегда отмечено изысканным маминым вкусом. Мама умеет находить какую-то изюминку, превращающее платье из предмета одежды в настоящее произведение искусства. Вместо туфель я получаю коричневые сандалии, которые застегиваются на ремешок и сочетаются с белыми носочками. Так было до восьмого класса.

Дорога от школы к дому проходит мимо магазина промышленных товаров. Иногда мы с девочками заходим туда полюбоваться на прилавки, ломящиеся от красивых тканей. Но однажды, я вижу на прилавке магазина пару необыкновенно красивых туфель. Настоящих, дорогих, из синей натуральной кожи!

От волнения у меня перехватывает дыхание и я тут же осознаю, что именно эти туфли я хочу получить вместо упомянутых выше сандалий. Я понимаю, что столько денег у нас нет и мама не может себе позволить подобной роскоши. Тем не менее, как-то вечером я делюсь с мамой своим желанием. Она грустно опускает глаза и тихо произносит: «Сейчас нету денег, но когда-нибудь я куплю тебе настоящие туфли». Я периодически захожу в магазин полюбоваться на те туфли, а как-то раз даже примеряю их.

Родители держат пост, как и весь православный люд, и в церковь ходят, по крайней мере, ходили, пока та была открыта. После ее закрытия, селяне для участия в богослужениях, для причастия, для освящения куличей отправляются в расположенные в соседних селах монастыри или церкви

Именно в том году я спланировала особое мероприятие. Даром, что ли, и одноклассники, и преподаватели считают меня лучшей в классе и по знаниям, и по оценкам, да и по организаторским способностям тоже. Собрала я группу девочек, готовых пойти в воскресенье на причастие в соседнее село, Кухурешть, где церковь еще не закрыли. И вот, рано утром, не позавтракав, встречаемся мы у сельской околицы. Шагаем пешком около четырех километров с гаком и успеваем к началу богослужения. Нас, девчонок, влечет это состоянии секретности, известной только нам тайны. После причастия перекусываем тем, что взяли из дому и отправляемся в обратную дорогу. При расставании клянемся, что этот день останется навсегда только в нашей памяти, что никто о нем не узнает, кроме наших родителей, разрешения которых мы, конечно, заблаговременно и спросили.

На второй день приходим в школу с чувством исполненного долга и гордые донельзя. Только взгляды, которыми мы обмениваемся, говорят о том, что у нас есть какой-то секрет. По окончании занятий классная руководительница ведет нас на линейку, на школьный двор. Директор возвещает:

— Мы собрали вас, дети, чтобы объявить, что среди вас есть 7 школьниц, которые позорят нашу школу. Семь комсомолок посетили вчера церковь в соседнем селе, ходили на причастие. Если это честные школьницы, пусть выйдут перед всеми!

С трудом переставляя дрожащие в коленях ноги, я делаю шаг вперед. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Следует пауза, а затем и остальные девочки выходят вперед. Выносится вердикт:

— Мы ставим вопрос о вашем исключении из рядов комсомола, а ваших родителей приглашаем в школу.

Тогда, впервые в жизни, я поняла, что такое предательство.

Мама воспринимает весть спокойно и, как обычно, сдержанно и лишь говорит:

— Хорошо, завтра вместе пойдем в школу.

Я иду в класс, мама заходит в кабинет директора. По возвращении домой мама, веселая как обычно, кормит меня обедом. Подхожу к столу и вижу на стуле коробку. Открываю ее и глазам не верю: в ней лежат Туфли.

В этих настоящих, кожаных туфлях я танцевала на первой вечеринке. В них же я пришла на бал по случаю окончания школы, несмотря на то, что уже подросла и они были немного тесны. Эти синие туфли остались в моей жизни одним из самых ярких воспоминаний и определили мой любимый цвет. Они помогли самой лучшей в мире маме преподнести мне жизненный урок, возможно, самый ценный в ряду многих других.

ПЛАТЬЕ

Год 1961. Позади выпускные экзамены, которые я сдала на одни пятерки. Аттестат круглой отличницы радует маму и папу, они очень гордятся моим успехам. Счастливая и переполненная ощущением свободы, все чаще обсуждаю я с подружками предстоящее событие — выпускной бал, который жду с великим нетерпением. Тогда, как и сейчас, девушки стремились выглядеть красивыми, наряжались в особые, бальные платья.

Время окончания школы оказалось не самым лучезарным в хронике моей семьи. Судьба подвергла нас еще одному испытанию. С трудом выкупленный дом побывал под пожаром. Все заработанные деньги отец тратит на строительство нового дома. Я уже взрослая девушка и понимаю, что нового платья для выпускного бала мне не видать. В глубине души я, тем не менее надеюсь, что мама, как всегда, сотворит чудо и соорудит что-то красивое из того, чем располагает, возможно, из платьев, оставшихся от моих старших сестер. Близится день бала. Многие девочки уже хвастают новыми платьями.

Как-то днем получаем мы бандероль от старшей сестры. Она присылает красивую белую ткань с рисунком в виде веточек черных роз. Розы те прошиты сверкающими серебряными нитями. Материал совершенно потрясающий, ничего подобного в нашем селе и не видывали! В бандероли — записка, в ней сестра поздравляет меня с окончанием школы.

Я — на седьмом небе от счастья! Прямо на второй день мы идем к самой умелой и модной портнихе в селе, маминой доброй знакомой. Та шьет самые элегантные платья и обшивает учителей и врачей, сельскую элиту.

Через несколько дней у меня появляется сказочно красивое платье. В длинные волосы я вплетаю три небольшие розы, сшитые из белой блестящей ткани, в едином стиле с платьем. Наступает долгожданный день. С какой гордостью я шагаю рядом с мамой в сторону школы! Все девушки оценивают по заслугам мое платье, восхищение некоторых с налетом зависти.

Бал просто великолепный. По традиции, мы встречаем рассвет, он знаменует начало новой, взрослой жизни. Я еще не знаю, что в этой жизни меня ждут не только блистательные достижения, под стать моему выпускному наряду, но и шипы, злее, чем у черных роз на моем белом платье.

Кто привязывается к прошлому, лишает себя будущего. И это правда. Но порой я чувствую, что мысленно надо возвращаться в прошлое, чтобы вновь окунуться в мир своего детства. Того детства, в котором не было ни телевизоров, ни компьютеров, ни сотовых телефонов, ни многого другого, что, быть может, облегчает нашу жизнь. Тогда мы на машинах в школу не ездили, да и на самолетах никуда не летали. Зато бегали босиком по утренней росистой траве, лазали по деревьям и рвали тайком черешню в соседском саду. Колядовали на Рождество под окнами селян с утра до поздней ночи, ничего не боясь. Мы радовались своим первым в жизни туфелькам и полученному в дар новому платью! Такие были наши праздники, ставшие сегодня совсем обыденными событиями в жизни современного ребенка…

И я верю в воспоминания. Возможно, есть такая религия — религия воспоминаний…

Вместо эпилога…

РОЗЫ

Розы занимают в моей жизни особое место.

Мама сказала мне, что я родилась в воскресенье.

В нашем саду рос большой, особенный куст Роз, источающий пьянящий аромат, особенно сильный в предрассветные часы.

Из лепестков розы мама готовила варенье. Затем выпекала вкуснейшие рогалики с орехово-розовой начинкой.

В тот день, как только сошла утренняя роса, мама повязалась передником и пошла собирать в него пахучие розовые лепестки.

Неожиданно она почувствовала толчки и крикнула отцу запрягать лошадей и ехать за повитухой.

Мне же было невтерпеж, я торопилась увидеть белый свет. Решила все сделать до прибытия повитухи, и мама даже не успела снять передник, как получила меня, обсыпанную розовыми лепестками.

Я не особо люблю розовое варенье, на мой вкус, оно слишком приторное. Зато разнообразие оттенков и красота роз покорили меня навсегда.

В самые важные в моей жизни дни, близкие и не совсем близкие люди дарят мне букеты прекрасных роз всевозможных оттенков и никто из них даже не догадывается, как я очутилась в мамином переднике, в розовых лепестках. Воскресным утром, в начале лета…