Тут мне нестерпимо захотелось узнать, в какой же квартире жил Гоголь, и где окна его квартиры. Я даже подошел к входной двери и прочел имена жильцов на медной табличке; Гоголя среди них не было.
ОКОЛОНАУЧНЫЕ РАССКАЗЫ
О.А. Ладыженская и академик Петров
Однажды Ольга Александровна[1] была в Москве, и ее пригласили на заседание Московского Математического Общества в аудитории 16–10. Как почетного гостя, ее посадили в первый ряд.
В тот раз докладчиком был Георгий Иванович Петров, космический и военный академик, специалист по транс-, сверх- и гиперзвуковым течениям. Он рассказывал о своей поездке в США[2]. Он рассказал много интересного; в числе прочего он продемонстрировал нам один приборчик, действующую модель цилиндров Тейлора, который он купил там в магазине научных игрушек. Это устройство представляло собой пару цилиндров из прозрачного пластика, коаксиально вставленных один в другой. Пространство между цилиндрами было заполнено каким-то маслом; в масле плавали многочисленные алюминиевые пылинки, чтобы сделать течения в масле видимыми. Сверху была приделана рукоятка для приведения во вращение внутреннего цилиндра. В целом эта машинка походила на ручную кофейную мельницу. Когда внутренний цилиндр вращался с достаточной скоростью, в масле возникали красивые тороидальные вихри, насаженные на внутренний цилиндр, как баранки на палку. При увеличении скорости вращения их число увеличивалось, пока в масле не возникал полный хаос, то есть турбулентность.
Тут я увидел, как у Ольги Александровны загорелись глаза. Она попросила дать ей эту машинку, и долго и сосредоточенно ее крутила, не отрывая глаз от течений масла за прозрачной стенкой. Я понял, что являюсь свидетелем замечательного события: Ольга Александровна в первый раз увидела предмет своих многолетних исследований, Вязкую Несжимаемую Жидкость!
Шведская графиня
Однажды мне нужно было задержаться в Бюре[3] недели на две после окончания моего срока, а жилья в Ормае[4] мне уже не полагалось. Кто-то мне посоветовал попроситься пожить у Ингрид: она может сдать мне комнату. Я позвонил по данному мне телефону, и уже через полчаса входил в дом с башенкой на краю Бюра, у самого парка.
Ингрид была настоящей шведской графиней. Несколько поколений ее предков жили в Петербурге. Ее прабабушка была фрейлиной при императорском дворе; по словам Ингрид, за ней ухаживал Тютчев, но из этого ухаживания ничего не вышло. «Вот так — сказала Ингрид — я упустила случай стать правнучкой Тютчева». После революции родители Ингрид уехали из России, и Ингрид родилась уже во Франции. Когда началась война, ее семья (у Ингрид была еще сестра) жила в деревне в Эльзасе, и Ингрид как раз пошла в школу. К ним прислали учителей из Германии. Ввели и школьную форму: белая рубашка и черная юбка для девочек (соответственно черные брюки для мальчиков), на рукаве пришита черная свастика. В первый день занятий на первом уроке всем детям раздали свастики, и они их сами пришивали. Когда после школы сияющая Ингрид пришла домой и продемонстрировала матери свою обновку, та пришла в ярость.
«Чтобы я больше этой гадости не видела!» — с этими словами она оторвала свастику и выбросила ее в мусорное ведро. О дальнейшем Ингрид рассказывала так: «Мне было ужасно обидно. Почему у всех девочек это есть, а мне нельзя? Я нашла свастику в мусорном ведре, и вечером потихоньку, чтобы мама не видела, пришила ее опять. Но утром мама ее увидела и снова оторвала. Так я и проходила все время без свастики. Наша учительница была не строгая, она на линейке всегда ставила меня в последний ряд, чтобы не заметили».
В самом конце войны, когда американцы были совсем близко, Ингрид с сестрой вызвал к себе директор школы и велел им бежать в лес и искать там МАКИ. Никто в деревне не знал, что директор имеет связи с маки; но немцы узнали, и в последний день оккупации директора расстреляли. Собирались расстрелять и отца Ингрид, но не успели: американцы пришли раньше.
После школы Ингрид пошла учиться в École Polytechnique и получила специальность инженера-энергетика. Потом она много лет занималась проектированием атомных станций (конкретно — расчетами вибрации труб).
Она еще при мне возмущалась закрытием быстрого реактора «Феникс». «Идиоты, где они теперь будут сжигать вредные изотопы»!
В École Polytechnique Ингрид познакомилась со своим будущим мужем, студентом из Китая. После института он вернулся в Китай, и там, несмотря на всякую культурную революцию, стал одним из руководителей китайской атомной программы. А Ингрид регулярно ездила к нему на поезде: из Парижа в Москву, из Москвы в Пекин. На вокзале в Москве она дразнила стражей порядка, громко насмехаясь над советскими идиотизмами, а из толпы ей одобрительно кричали «Молодец девушка! Так их!».
У Ингрид и ее мужа-китайца родилась дочка. Когда она выросла, она вышла замуж за математика Рафаэля Дуади. Ингрид показывала мне фотографии своих очаровательных внучек.
Неудивительно, что при такой биографии у Ингрид была особая симпатия к русским, к китайцам и к математикам. У нее был безразмерный дом, с непонятным числом комнат, комнаток, каморок, закутков, кухонек, и прочего (я даже не понял, сколько в этом доме этажей). И всегда там жили либо китайские постдоки, либо русские матфизики… Ингрид поселила меня в комнату с собственной кухонькой, в которой обычно жил такой ученый китаец (тогда он уехал домой на каникулы). Комната была терпимой, но зато кухня… Я не стал пытаться наводить там чистоту, а вместо этого купил в супере чашку, кружку и ложку, и в своей стряпне старался не касаться никаких предметов в кухне. Так, утром я варил пару яиц, нарезал себе в миску помидор, добавлял сметаны, и с этим салатом шел в столовую, где уже сидела Ингрид (она любила общество, вернее не выносила одиночества). Глядя на мою стряпню, она одобрительно кивала: «Мне ужасно нравятся Ваши кОмпОзиции»! Пока мы ели, она мне что-нибудь рассказывала, или показывала фотографии.
Еще в моей комнате стояла на полке «Популярная историческая энциклопедия» (по-французски), и по вечерам я ее листал. Никогда не думал, что я могу читать по-французски, а оказалось, что я в состоянии проглатывать десятки страниц подряд, не замечая языка, настолько это было интересно. Из этого чтения мне больше всего запомнились две темы. Одна, это стенограмма процесса знаменитого Ландрю, «синей бороды», убийцы множества женщин ради их денег (из его истории Чарли Чаплин потом сделал фильм «Мсье Верду»). Вторая замечательная вещь, это рассказ о послевоенной Франции, о мутном времени сведения счетов и прятанья концов в воду, когда хотели, вроде бы, найти и покарать коллаборационистов, но, поскольку их было слишком много и они были везде, то все грехи свалили на несчастных французских девушек, спавших с оккупантами и имевших от них детей. Там еще была история про писателя Бразильяка, которого определили как главного коллаборациониста и таки расстреляли; по слухам, в момент расстрела он крикнул «И все-таки, да здравствует Франция»! Этот Бразильяк окончил Есоlе Normale, которая была центром и рассадником французского национализма в духе дела Дрейфуса; там был кружок блестящей, талантливой молодежи вокруг старого шовиниста Шарля Морраса. Поразительно, что из этих сверх патриотов потом получились убежденные коллаборационисты!
Квартира Гоголя
Есть у Гоголя одна, не самая известная вещь, называющаяся просто: «Рим». Это рассказ — не рассказ, повесть — не повесть, очерк — не очерк… Сам Гоголь назвал эту вещь «Отрывок». Это, по-моему, самое светлое, радостное, самое вдохновенное создание Гоголя, как будто краткий отдых от мрачных фантазий и еще более мрачной реальности других его сочинений. И, конечно, оказавшись на несколько дней в Риме на конференции, я не мог не пойти посмотреть на дом, где он жил. Найти этот дом было нетрудно: Виа Систина, 125. Надо было дойти до Площади Испании, подняться по знаменитой лестнице, и дальше идти прямо по Систине до 6‑этажного дома на левой стороне, на котором висит мемориальная доска, а в первом этаже находится траттория.
Тут мне нестерпимо захотелось узнать, в какой же квартире жил Гоголь, и где окна его квартиры. Я даже подошел к входной двери и прочел имена жильцов на медной табличке; Гоголя среди них не было.
Продолжая думать о том, как узнать, где окна Гоголя, я зашел в тратторию и сел за столик. Ко мне подошел официант; я заказал пасту, и, ни на что не рассчитывая, спросил у него, не знает ли он, в какой квартире жил Гоголь. Он ответил «Не знаю, пойду спрошу у хозяина». О, если б я знал, какой подарок я получу через минуту! Официант скоро вернулся. «Хозяин сказал, что он умер». Он умер! На минуту я почувствовал, что вернулся на полтора века назад, как будто я покинул Гоголя в Риме, уехал, вернулся через 15 лет, расспрашиваю трактирщика, а он мне сообщает давно не новую новость… Спасибо тебе, трактирщик!
И все-таки я узнал, где были окна Гоголя. Выйдя из траттории, я посмотрел в последний раз на дом, и увидел, что из открытого окна четвертого этажа высунулись две римлянки и глазеют на прохожих. Мгновенно вспомнил я это место из «Рима»:
«Тут всё откровенно, и проходящий может совершенно знать все домашние тайны; даже мать с дочерью разговаривают не иначе между собою, как высунув обе свои головы на улицу; тут мужчин незаметно вовсе. Едва только блеснет утро, уже открывает окно и высовывается сьора Сусанна, потом из другого окна выказывается сьора Грация, надевая юбку. Потом открывает окно сьора Нанна. Потом вылезает сьора Лучия, расчесывая гребнем косу; наконец, сьора Чечилия высовывает руку из окна, чтобы достать белье на протянутой веревке, которое тут же и наказывается за то, что долго не дало достать себя, наказывается скомканьем, киданьем на пол и словами: che bestia!»
Да, несомненно, это было его окно. Только это, никакое другое. Сам Гоголь подал мне знак!
Примечания
[1] Ольга Александровна Ладыженская (1922–2004) — знаменитый советский (российский) математик, профессор Ленинградского Университета. Ее книга «Математические проблемы динамики вязкой несжимаемой жидкости» была переведена на множество языков и стала «библией» для специалистов в этой области.
[2] В те годы не было ничего более интересного, чем рассказы людей, вернувшихся из кап. стран. Так, однажды Володю Лазуткина (Владимир Федорович Лазуткин (1941–2002) — Выдающийся советский математик, профессор Ленинградского Университета. Я имел счастье быть его соавтором в одной его книге.) назначили куратором группы первокурсников. Как оказалось, в число его обязанностей входила организация «Встреч с интересными людьми». Он не знал, кого ему пригласить на такую встречу, и спросил, есть ли у меня какая-нибудь идея. Я тогда посоветовал ему пригласить кого-нибудь, кто недавно был в кап. стране, чтобы он рассказал о своих впечатлениях. Володя так и сделал, а потом рассказал мне о том, какой был грандиозный успех.
[3] Бюр — Bures-sur-Yvette, деревня к югу от Парижа, где находится Институт Высших Исследований (Institut des Hautes Etudes Scientifiques), устроенный по образцу аналогичного института в Принстоне. В этом институте всего десяток постоянных членов, а большинство сотрудников временно приглашенные.
[4] Ормай (Ormail) — «резиденция», где живут временные сотрудники Института.
Рассказцы славные, как и воспоминания с ними связанные. Позволю себе спросить. теорема Люстерника-Шнирельмана о геодезических имеет ли к Вам отношение?
Дорогой Аарон,
Лев Генрихович Шнирельман — это мой двоюродный дядя. Но меня уже не раз спрашивали, не сын ли я Люстерника и Шнирельмана.
Спасибо! Еще раз подтвердилось, что не бывает однофамильцев на таком уровне. Много чего хорошего узнал о Вашем дяде. О Вас еще не пришло время толков и перетолков. Но, кажется, мы уже на пороге.
Доведение Льва Генриховича до самоубийства в 33 года — это все та же проклятая тема. Как много он успел сделать, дух захватывает. Мне помнились крохи из университетского курса, а он был гигант. Один предметный диапазон чего стоит. Тогда еще люди были другие и академия другой, после смерти статьи продолжали выходить долгие годы.
Здоровья Вам и долгих творческих лет. Да и повспоминать Вам, не сомневаюсь, есть что.
Извините, вдруг почувствовал двусмысленность фразы «мы уже на пороге». Разумеется, ничего дурного я не имел в виду. (Немного устал, день был тяжеловат) Если модератор заменит фразу на «Но, кажется, уже появляются», было бы правильно. Это и есть точный смысл.
Замечательно, спасибо!!!
Я тоже искал квартиру Гоголя, но мне повезло меньше Вашего.