На Сахалине была традиция: все выпускники после школьного бала, а многие — буквально «с бала» — разлетались во все уголки нашей необъятной Родины для поступления в различные институты. В самом Южно-Сахалинске кроме педагогического училища не было никакого учебного заведения. Это называлось: улететь на «Материк» или на «Большую Землю», которая начиналась сразу за Татарским проливом.
[Дебют] Светлана Шерстюк
ЧЕРЕЗ ТАТАРСКИЙ ПРОЛИВ — НА БОЛЬШУЮ ЗЕМЛЮ,
ИЛИ СТРАСТИ ПО МГУ
Посвящается памяти моих родителей
Макаровой Ольги Павловны и
Шерстюк Фёдора Николаевича
”У моря, у синего моря
Со мною ты, рядом со мною.
И солнце светит, и для нас с тобой
Целый день поет прибой…”
японская песня
”КАНИКУЛЫ ЛЮБВИ /KOI-NO BAKANSU (яп.)”
Музыка Хироси Миягава (Япония)
текст рус. Л. Дербенева (яп. Токико Иватани)
…70-е – 80-е годы прошлого века. Я училась и закончила школу в советском Южно-Сахалинске. Сама себе завидую!
А началось ”всё” осенью 1904 года в Либаве. После торжественной церемонии, в которой участвовал сам император Николай II, эскадра вице-адмирала Зиновия Рожественского отправилась на русско-японскую войну. Эскадра была разгромлена в Цусимском проливе. 27 мая 1905 года 22 российских военных корабля утонули; погибли свыше 5 тысяч российских моряков. Исход русско-японской войны был решен, вскоре начались мирные переговоры. Японии был передан Южный Сахалин.
И только летом 1945 года, победив японскую Квантунскую армию, советские солдаты вернули России Южный Сахалин. В этом участвовал и мой отец, Шерстюк Фёдор Николаевич, родом из Украины, в 9 лет потерявший родителей от голода.
Историческая встреча моего папы с моей мамой, Ольгой Павловной Макаровой, произошла благодаря государственной программе по развитие Дальневосточного края после войны, когда началось активное переселение советских граждан в Дальневосточные регионы СССР. Переселенцам выделялись «подъёмные”[1], что дало надежду моей бабушке Марии Сергеевне Макаровой (в девичестве — Смирновой), потерявшей в войну мужа, выжить вместе с шестью детьми. Они выбрали Сахалин. Такой смелый и неординарный поступок — из Ленинграда с шестью детьми переехать на Сахалин — можно объяснить: до войны бабушка работала председателем колхоза.
«Ну что тебе сказать про Сахалин? На острове — нормальная погода» — как поётся в песне. Погода там была нормальная только 3 месяца: с сентября, когда начиналось сахалинское лето, хотя Южно-Сахалинск (Тойохара[2]) находится на широте Сочи. Остальное время — дожди, серое небо, густые промозглые туманы, зимой — пурга и бураны, короче — островная погода, благодаря которой, на радость всем детям зимой часто отменяют школьные занятия. А когда в хорошую погоду «швыряешь камушки с крутого бережка далёкого пролива Лаперуза» (из той же песни), то можно увидеть японский остров Хоккайдо, а гораздо ближе — целый «культурный слой» пластиковых бутылочек из-под японских напитков, которые прибивала волна от их ”стола” к нашему острову.
Воспоминания — это портал времени, туннель сквозь пространство-время в другое измерение туда, ”где – Боже мой! – Будет мама молодая И отец живой”[3].
Какая на Сахалине природа! А уникальная ягода клоповка! Китайский лимонник! А дальневосточная зубастая корюшка, которая, если войти на кухню ночью, светится в темноте вместе с ведром, в котором она находится, благоухая запахом свежих огурцов! А запрещённая законом ловля дальневосточный лосося, и других ценных ”советских” пород рыб! А сельдь иваси (японское название дальневосточной сардины)! А икра, которую в магазине накладывали поварёшками из бочек, стоящих внутри магазина у двери, слева — с красной, справа — с чёрной (или — наоборот). «Тройная уха» на рыбалке, закаты- восходы на океане… Какой сверкающий снег зимой! А какая Сахалинская пурга, не позволяющая выйти из дома! А если во время снежной пурги прищуриться, то можно увидеть другой мир…Но я уже плавно начинаю уходить в воспоминания о моём сахалинском детстве, моим корням, моему отчему 8-ми квартирному дому на улице Комсомольской, д. 165, уже давно снесённому, и у меня нет даже его фотографии. Мне иногда кажется, что если я каким-то чудом найду фотографию этого дома, то увижу в проёме приоткрытой двери — маму. Спустя десятилетия я пыталась найти фото этого дома, типового советского деревянного брусчатого восьмиквартирного жилого дома с печным отоплением. Всего по улице Комсомольская было три таких одинаковых дома с номерами 163, 165 и 167. Все уже давно снесены, фото так и не удалось найти. Мне это важно, а память меня «туда» не пускает… Нужен «доступ» (блат) к историческому архиву Сахалинской области (писала, не ответили). Помогите! Отблагодарю.
Задуманный Богом как остров уникальной флоры и фауны, о. Сахалин — идеальное место для метафизики бытия. И мне нравилось жить в таком мире трансформаций самых что ни на есть рядовых ситуаций в нечто иное. Почему-то не сильно удивляло, что папа вёл дневник на японском языке (жаль, что мы так и не поговорили на эту тему), а сама я долго была похожа на японку (надо мной шутили: ”надуло” японским ветром).
Мне необходимо рассказать, как меня в школе номер 23 г. Южно-Сахалинска исключили из Комсомола (до сих пор рука не поднимается писать это слово с маленькой буквы) из-за того, что я перестала платить комсомольские взносы. Это потом ”отзовётся” при моим поступлении в МГУ. Было так. Климат на уникальном острове Сахалин не подходил моему организму, я постоянно болела и меня отправили на один год в Ленинград, где климат не лучше, но зато там были хорошие врачи. Так что в 9-м классе я училась в Ленинграде, а комсомольские взносы не платила (в своей новой ленинградской жизни никто меня про них не спрашивал, а я про них начисто забыла). Вернувшись на Сахалин, я подверглась в школе справедливым нападкам за это, дело дошло до моего исключения. Я должна была покаяться.
Я же говорю вам: пурга, спящие вулканы, мультикультурная среда русских, японцев, корейцев и народов Севера, Тихий океан, Анивский залив с тёплой водой и песчаными пляжами, после которого мне трудно плавать в бассейне: как минимум, бассейн должен быть с натуральной минеральной водой, а лучше — в виде гейзера, тогда — может быть … Кстати, когда много лет спустя я была на оздоровительной программе в Подмосковье, одним из пунктов программы было посещение бассейна. Его я не выполняла — ходила гулять и однажды, на прогулке встретила мужчину с нашей программы. Я поинтересовалась, почему он не плавает, он начал объяснять: «Я — с Камчатки…», — дальше, как вы уже понимаете, он мог бы и не продолжать, передо мной был «Дальневосточный брат»…Итак, океан, Анивский залив, и… «Почему ты не платила членские взносы?!». Я не понимала, не просила, не ]аялась и меня исключили из Комсомола.
Прищурившись, продолжаю всматриваться в те далёкие, но такие близкие здесь, на бумаге, времена. В школе я не могла учить историю, потому что находила в учебнике «нестыковки», «расхождения». Я ”впадала в ступор”, в буквальном смысле не могла открывать книгу — учебник Истории. И что делать? Зубрить билеты как стихи? Это — за гранью…
К экзамену по истории я знала один билет. Уже перед самым экзаменом я сказала об этом своей учительнице, на что она мне справедливо заметила: ну что ж, тогда — «2». Когда я подошла к столу «тянуть» билет, один из них явно светился. Я не удивилась. Это был тот самый единственный выученный билет. На экзамене присутствовал директор школы Борис Данилович Филиппов и я получила свои незаслуженные ”5″ баллов. Метафизика. Но в моём видении в этом не было ничего особенного — ”так могло быть”, особенно, если чуть-чуть прищурить глаза, как в сильную метель, тогда всё видится немного по-другому…
Я же говорю: океан, пурга, сопки (спящие вулканы), трудолюбивые японцы и они не только наши соседи снизу, по карте, но и соседи по квартире, и тоже любят Россию, тоже поднимают Дальневосточный Край, обогащают шедеврами своей архитектуры, строят фабрики и заводы, а мы, русские дети, с удовольствием поём их народные песни, например эту, японскую, народную:
”Расцвели опять тюльпаны —
Первый раз в году.
Самый лучший и красивый
Я сейчас найду.”…
И на фоне всего этого, вдруг, -… учебник истории, написанный для школы очень не талантливо, на который надо тратить своё время.
Любовь же к химии в школьные годы зародилась нечаянно: мама подарила мне Книгу. Мою любимую, единственную и неповторимую маму я звала Мусик. Не зная об этом, сейчас так зовут меня мои дети (метафизика живее всех живых…): мама ушла из жизни, когда моей дочери исполнился год и месяц, а сына ещё не было на Свете. Итак, про книгу: из очередной поездки в Москву с годовым отчётом (мама работала главным бухгалтером в Сахалинуглесбыте), мама привезла книгу ”Chemistry. An experimental science” автора George C. Pimentel. Книга была издана в San Francosco & London незадолгп до этого, в 1963, а в Москве — в 1967 г. Предисловие начиналось со слов: «Для того, чтобы стать химиком, нужно прежде всего изучить эту науку и полюбить её». Взяв в руки эту шикарную книгу, я полюбила химию, а потом стала её изучать.
… Это я пытаюсь ответить на вопрос дорогого моему сердцу однокурсника из моей 11-й группы Толи Гольдштейна: как я, с далёкого острова Сахалин, умудрилась при поступлении сдать все экзамены на пятёрки (не знаю, поступал ли кто-то ещё в тот год с Сахалина, но из поступивших я была единственной). Кстати, в 11-ую группу из желающих отбор был по трём номинациям: математики на вступительных экзаменах, математики за 1-й семестр и отборочной контрольной по математики. По всем трём у меня были пятёрки.
Итак, книга ”Chemistry. An experimental science”. Живя в загадочном мире, этой книгой я была перенесена в мир ещё более загадочный и интересный. Мне была подарена мативация — книга «зажгла» меня. Помощью на пути к мечте — изучать химию — был трудоголизм родителей – их умение достигать поставленную цель (в осуществлении сакральных мечт это – немаловажно). Меня вдохновляли также бесстрашие и нешаблонность мышления мамы. В далёкие 70-е у нас одних из первых на Сахалне появилась та самая «Волга с оленем», нежно фиолетового цвета. Картина перед глазами: к дому подъезжает огромный грузовик, открывается кабина и мама лихо спрыгивает с высоченного сиденья – это она учится вождению. Из неожиданного: мы с сестрой закончили 7-летнюю музыкальную школу, как вдруг мама пошла учиться в вечернюю музыкальную школу…(а ведь главный бухгалтер — значит, очень занята). Из невероятного: моим родителям, как и всем желающим, чтобы прокормить семью, на склоне сопки выделили земельный, а точнее, каменный участок. Выкорчевав все камни, мама и папа умудрялись выращивать на этом участке ”всё”, а клубники было столько, что нам, детям, ставили её в тазах. Из дорожно-патрульного: мы возвращаемся с рыбалки домой на нашей «Волге», в багажнике — запрещённые для простых советских граждан сорта рыбы. Впереди — патруль из двух милиционеров (выловленную рыбу можно было есть только на месте отдыха, а с собой везти было строго запрещено!!! Даже приготовленную рыбу нельзя было везти в кастрюле с ухой — уху могли проверить). Мы с неотвратимостью подъезжаем к штрафу. Вдруг мама отдаёт папе команду остановть машину, выскакивает из неё и быстро подойдя к патрулю, опережая их вопросы, спрашивает: «Товарищи! А в том лесу, показывая на еле видимую полоску на горизонте, грибы водятся?» Вглядываясь в даль товарищи милиционеры неуверенно отвечают «наверное», мама энергично командует: «Фёдор, едем!», — и бежит к машине. Мы трогаемся, нас не останавливают. Ещё ”от мамы”: не надо бояться заходить «за» и не обязательно следовать линейным путем из пункта А в пункт Д, проходя через пункты Б, В, Г… Из неочевидного, но вероятного: я знала, что бывают «подключения к чему-то», когда возникает вдохновение, творческий процесс, а ты это только улавливаешь и фиксируешь.
Как ни странно, на Сахалин некоторые вещи и продукты проще было доставлять из Японии, нежели с Материка, а вот журналы, книги, брошюры по занимательным математическим и физическим задачам можно было приобрести в Южно-Сахалинске. Популярны среди школьников были также журналы как «Химия и жизнь», «Наука и жизнь», «Техника — молодёжи» и многие, многие другие.
На Сахалине была традиция: все выпускники после школьного бала, а многие — буквально «с бала» — разлетались во все уголки нашей необъятной Родины для поступления в различные институты (в самом Южно-Сахалинске кроме педагигического училища не было никакого учебного заведения). Это называлось: улететь на » Материк» или на «Большую Землю», которая начиналась сразу за Татарским проливом.
Другие перелёты на Большую Землю были связаны с отпуском родителей. Мы летали к морю, конечно, самому синему, Чёрному, — для поправки пошатнувшегося на Дальнем Востоке здоровья. Родители считали своим долгом свозить летом своих чад на Чёрное море. Вообще-то, это была Дальневосточная семейная традиция — добывать здоровье для себя и своих близких после пребывания в неблагоприятном климате. И когда после летнего отпуска женщины нашего двора, обнявшись, взявшись за руки, затягивали песню «Чёрное море моё», которую пел в фильме «Матрос с «Кометы» любимый всеми Георг Карлович Отс, в воздухе далёкого Сахалина, словно плач Ярославны, разливалась женская тоска по любимому Чёрному морю и надежда на скорую встречу с ним.
По линии моей мамы, я — из Ленинграда, там жила и живёт наша родня с тех пор, как бабушка и её дети вернулись с Сахалина в родную гавань на Неве (квартиры) и Финский залив (дача в Ломоносове, строившаяся на кровно нажитые, в том числсе моей мамой, на Сахалине). Когда на семейном совете было принято решение всем возвращаться в Ленинград, мама приняла решение остаться на Сахалине и вместе с моим папой строить семью, а заодно поднимать Дальний Восток. Моё рождение зарегистрировано в Ленинграде, туда я часто приезжала к бабушке и другим родственникам. Поэтому было логично, что для дальнейшей учёбы я выбрала Ленинградский Университет (тогда был один государственный университет в Ленинграде, как впрочем, и один государственный университет в Москве).
Экзамены в Ленинградкий и Московский Университеты были разнесены по времени, в Москве — раньше на 2 месяца. Я решила потренироваться на экзаменах в Московский, не сомневаясь, что основные для меня экзамены будут в Ленинградский Университет.
Документы в Московский Университет у меня из-за отсутствия комсомольского билета отказались принимать. В приёмной комиссии тогда был Барбалат, игравший потом роль воспитателя на наших «картошках”.
Как сейчас помню: стук копыт — это Барбалат подскакивает на лошади к «в усмерть» уставшим и лежащим прямо на земле, под стеной импровизированной кухни, поварихам, коими являлись я, Марина Морозова и Вера Сенченко, и на полном скаку, по-комиссарски, клеймит увиденное ”безобразием”. Он был прав: мы спали, в то время как весь курс, не покладая лопат, копал картошку.
Но это будет потом, а сейчас, Барбалат, как член приёмной комиссии, объяснял мне, что я — нравственно несовершенна и недостойна носить гордое имя абитуриента Московского Университета. Поскольку для меня Московский Университет был лишь полигоном для поступления в Ленинградский, у меня не было страха перед чиновниками от науки, которые фильтровали на подступах к Университету жаждущих поступить. Поэтому я отвечала спокойно, ничего и никого не боясь и пытаясь исправить в своих документах все недочёты, достать нужные справки, чтобы к главным моим экзаменам в Ленинградский Университет у меня уже было всё в порядке!
Я попросила, чтобы мне показали официальную бумагу, объясняющую, почему я не могу поступать в Университет. Мне показали строчку из какой-то брошюрки, где были слова: в МГУ могут быть приняты только достойные граждане. А поскольку я не являюсь достойным гражданином, документы у меня принять не могут. Тогда я пошла в горком Комсомола и там объяснила свою ситуацию, на что получила ответ, что Университет не имеет права не принимать у меня документы (я даже пожалела, что когда-то не раскаялась — не такие уж и плохие ребята в этом Комсомоле). Когда я подходила с «стойке», которая разделяла абитуриентов и Приёмную Комиссию, позвонили из комитета Комсомола. Барбалат, глядя на меня, громко ответил : «Хорошо, принять документы — примем, но это не будет иметь никакого отношения к её возможному принятию в Университет «. С этим многообещающим заявлением документы у меня приняли!
Я жила на съёмной квартире, а об общежитии даже заикаться боялась — это только для достойных. И ещё: в период экзаменов мне важно было быть одной, чтобы сфокусироваться, а то от терминов, которые я каждый раз слышала, оказываясь вблизи абитуриентов, мне становилось страшно и я теряла ориентацию ”сквозь тернии к звёздам”.
Перед каждым экзаменом я решила спать на крупных бигудях, рассчитывая, что помимо кудрей, бигуди обеспечат интенсивный прилив крови к мозгам. Утром я вставала с «горящей» головой, готовой к штурму любых интеллектуальных высот. И это работало! На первом экзамене — письменной математике — я получила 5, затем также легко сдала следующий экзамен по физике: 5.
Я помню на экзамене по физике у меня было красивое платье. Мама меня всегда хорошо одевала, хотя в то время ничего нельзя было купить, можно было или «достать» или сшить. Мама делала и то, и другое. На подготовку по билету у меня не было времени: меня сразу к себе взял председатель экзаменационной комиссии. На моё слабое возражение, что я только что взяла билет, он ответил, что я буду готовиться при нём. Мы сидели за одной партой, периодически он ставил свою вторую подпись на экзаменационных бумагах, которые ему подносили другие экзаменаторы. С ним было очень комфортно: я всегда уважала и уважаю умных мужчин.
После каждого экзамена я посылала на Сахалин телеграмму моим родителям, которые тогда не очень серьёзно восприняли мою поездку в Москву. Но после 3-й телеграммы моя мама легко преодолела расстояние в 6700 километров самолетом из Южно-Сахалинска в Москву и уже на моём 4-м экзамене по химии мама в качестве ”почётной” болельщицы ходила вверх-вниз по ступенькам Химфака в ожидании меня. ”Почётной” — потому что, когда её спрашивали:»Сколько у вас?» и мама отвечала: «10», — а это был на тот момент максимум (за третий экзамен — сочинение — нам оценки не объявляли, лишь бы — не «2») — ей задавали второй, уже практический вопрос: «А какой профессор её готовил?» На что мама, смущаясь, отвечала… если честно, я не помню, что она отвечала. До мамы начинало доходить, ”куда я попала”.
Понимаете, остров Сахалин, по форме напоминающий рыбу, где юг — субтропики с гигантскими лопухами выше человеческого роста, со вкусом грибов, если их пожарить, раннецветущая сакура, а на севере – северные олени.
Экзамен по химии мне даже страшно вспоминать… Сзади меня разыгрывалась драма: женщина-экзаменатор предлагала абитуриенту «3», абитуриент просил дополнительный вопрос… В атмосфере неравной спортивной борьбы готовиться по билету было невозможно и я пересела подальше.
Надо сказать, что в день экзамена по химии с самого раннего утра у меня в голове навязчиво звучало из оперы «Евгений Онегин», арии Ленского: «А счастье было так возможно, так близко…»
Не успела я сосредоточиться на билете, как в аудиторию вошли экзаменаторы — мужчина и женщина, и они меня позвали отвечать. Я с радостью кинулась в их объятия отвечать без подготовки, чтоб не оказаться там, где на моих глазах только что происходила борьба не в пользу абитуриента. Наконец, мужчина-экзаменатор, вопреки утреннему Ленскому из оперы «Евгений Онегин», посоветовавшись с коллегой, объявил: «Мы ставим вам 5».
Крещендо!!! — бегу вниз, пробегаю мимо моей мамы в одну сторону, потом — в другую, пока она меня не окрикивает. Я радостно сообщаю: «У меня, кажется, пятёрка». «Кажется» — потому что, когда экзаменатор произнёс: «Мы ставим вам пять», уже через секунду я не могла с уверенностью сказать, действительно ли он это произнёс…
Понимаете, я же говорю: карликовые от ветра деревья вперемежку с высокими соснами, спуск на сопках на простых беговых лыжах (а что, разве бывают другие лыжи?), мясистые крабы, огромные чилимы[4], которые труженники Дальнго Востока в свои выходные ловят в браконьерские ловушки. Закаты-восходы на океане, родные японцы, которые очень любят Россию и вместе с нами поют «Чёрное море, моё…».
А с Барбалатом мы стали почти ”родственниками”, по-моему, где-то после 2-го экзамена… И когда на следующий, после экзамена по химии, день я спросила Барбалата, что у меня по химии, он не удивился такому вопросу, а устало ответил: «Да пятёрка у тебя, Шерстюк…»
Итак, 15 — максимальный суммарный бал. Можно ехать в Ленинград, согласно моему плану, и меня должны принять в ЛГУ! В ЛГУ мне объяснили, что они не могут принять меня на основании оценок, полученных в МГУ. Я должна всё сдавать снова. И я вернулась в Москву.
День, когда вывесили списки счастливчиков, был солнечный. Подойти к «стене плача и радости» было достаточно трудно, т.к. количество абитуриентов было помножено на количество родителей и родственников. Своей фамилии я не нашла, в голове мелькнуло: «Вот оно! Сбылось, что обещал Барбалат!» и я пошла к стойке, отделявшей Приёмную Комиссию от… о, Боже! — подойти туда тоже не было никакой возможности. Увидев вдалеке до боли родное лицо Барбалата, я бросила ему через головы родителей и поступающих: «Почему нет моей фамилии?» Он кинул мне обратно через те же головы: «Смотри справа, за выступом, там ещё один лист, столбец («такой-то»), строчка (”такая-то)»! Ну конечно же! Моя фамилия — Шерстюк — в конце алфавита и последний лист из списка просто оказался за выступом …
А дальше начался форменный Ёсёкай[5]. Я написала заявление на общежитие, думая, что, если у меня все пятёрки, то я имею какое-то преимущество. Не тут-то было. В лице Большовой (не помню имя-отчества), заведующей учебной частью, мне было предложено добровольно отказаться от быть зачисленной в Московский Университет. По её словам, мне всё равно общежития не дадут, потому что я при подаче документов не писала заявление на него, а снимать квартиру в Москве дорого, поэтому «мне же будет лучше”, если я не стану жить в Москве… ну и, как следствие, не стану учиться в МГУ…
Я была как тот мальчик в знаменитой сцене из фильма Федерико Феллини «Амаркорд», когда он пошёл в школу в жуткий туман, из которого вдруг, вслед за звуками и шорохами, появляются сначала рога, а потом и сама корова… И мальчик с ужасом смотрит на эту возникшую из ниоткуда корову. Я смотрела на Большову, как в замедленном кино, видела её открывающийся и закрывающийся рот, как из тумана доносились её слова, потом — их смысл: по-нашему, по-японски, мне предлагали сделать Харакири[6].
Как вы уже догадываетесь, я не помню, что я ответила Большовой…
Вот такая ”Большая Земля”…
Вы же понимаете: Тихий океан, Татарский пролив …
P.S. Я благодарна Богу за моих родителей, за остров Сахалин, где прошло моё детство и «школьные годы чудесные» и где, если чуть-чуть прищуриться, как в сильную метель, можно увидеть сверкающий, совсем другой Мир…
Примечания
[1] Подъёмные — система льгот.
[2] Ю́жно-Сахали́нск: с 1882 по 1905 годы — Владимировка, в 1905 -1947 годах – Тоёхара (яп.); с 1947 — Ю́жно-Сахали́нск.
[3] Из стихотворения Геннадия Шпаликова «По несчастью или к счастью, истина проста…».
[4] Чилимы — дальневосточные креветки, крупные, как королевские.
[5] Ёсёкай (яп.) — синтез боевых искусств, философии и религиозных убеждений с целью развития духа и защиты себя.
[6] Хараки́ри (яп.) — ритуальное самоубийство методом вспарывания живота, принятое среди самурайского сословия средневековой Японии.
„А икра, которую в магазине накладывали поварёшками из бочек, стоящих внутри магазина у двери, слева — с красной, справа — с чёрной (или — наоборот).“
Так и написано.
Ну, что на Сахалине полно красной икры – это понятно, кета, нерка, горбуша, кижуч и прочие рыбы семейства лососевых водятся в Охотском море.
Но черная икра – она от осетровых рыб, это Каспийское море! Откуда бочки черной икры на Сахалине?
Спасибо за вопрос. Вы, видимо, имели ввиду русского осетра, говоря о Каспийском море? В реках и озерах Сибири есть сибирский осетр — не менее, если не более деликатесный. Черная зернистая икра Сибирского осетра привозилась на Сахалин из Сибири по обмену на красную Сахалинскую.
Замечательный текст.
Светочка, привет!
Спасибо за твои «Воспоминания»! Прочитала на одном дыхании! Так странно всё это читать — как будто это была другая жизнь, другие люди, и к нам это не имеет никакго отношения… Нo слава Богу, что всё это помнится и описывается-напоминается! Удивительно ещё и то, что вот сколько лет мы знакомы/дружим, а всё время всплывают какие-то даже не то чтобы новые фактические детали, а новое осмысление, альтернативный взгляд на наше житие-бытие. В этом и есть, наверное, наше творчество — творение собственной жизни и личности. Надеюсь на продолжение тебя в журнале! Твоя однокурсница Марина Рожкова
Получила большое удовольствие от чтения. Написано интересно, захватывающий события и привлекают судьбы очень хороших людей. хочется сказать спасибо и долгой, плодотворной жизни автору!
Рассказ Светланы поражает образностью и эмоциональностью. Вот, например, её реакция на предложение зав. учебной частью забрать документы после трех пятерок на вступительных экзаменах » Я была как тот мальчик в знаменитой сцене из фильма Федерико Феллини «Амаркорд», когда он пошёл в школу в жуткий туман, из которого вдруг, вслед за звуками и шорохами, появляются сначала рога, а потом и сама корова… «. Подобный образ при всем желании трудно забыть. Неочевидность, нестандартность, непредсказуемость и музыкальность — неотъемлемые черты творческого стиля Светланы. Пример музыкальности: «мужчина-экзаменатор … объявил: «Мы ставим вам 5».
Крещендо!!! — бегу вниз, пробегаю мимо моей мамы в одну сторону, потом — в другую, пока она меня не окрикивает». Эта строка звучит то ли как гамма, то ли как арпеджио, знакомые всем ученикам музыкальных школ. Есть хорошие шансы, что Света порадует читателей еще не одним рассказом, так что наберемся терпения и проникнемся ожиданиями.
Бесхитростно, правдиво и увлекательно.
Легко, иронично и точно написано. Детали быта поражают своей достоверностью. Это по стилю.
А по сути — все таки существовала у нас социальная справедливость, в те годы о которых пишет Светлана. И даже расстояние в 6 658,33 км, если верить картам Google между Москвой и Южно-Сахалинском не могло ее отменить. Сейчас очень многие говорят об отсутствии «социальных лифтов». А Света сама создала свой «лифт» и определила дальнейший жизненный путь. Настойчивость, чувство достоинства, желание добиться результата, немного детской наивности и веры в справедливость вот и секрет успеха.
А вовсе не «у какого профессора вы готовились к поступлению?»
После прочтения у воспоминаний у меня осталось чувство оптимизма и светлой грусти по ушедшим годам, наверное самым счастливым в жизни любого человека.
Читаешь будто художественное произведение. Отсюда и разочарование, когда текст кончается на самом интересном месте. И душевная декомпрессия, когда выныриваешь из этого глубокого повествования. Чувствую, что буду весь день ходить, вспоминая прежнюю Москву, клубнику, и перечитаю Сахалинские записки Чехова.
Мы учились вместе со Светланой в теоретической группе Химфака МГУ, потом пересекались на кафедре энзимологии. Мы все дети, рожденные в СССР, и многое, что описывает автор возвращает во времена нашего детства и юности. У Светланы очень легкий слог, прекрасное чувство юмора, читать ее очень интересно. Хочется увидеть продолжение. Есть ощущение, что Светлане надо продолжать писать. Она талантливый человек, впрочем далеко не только в литературе. Света, в добрый путь. Пиши!!
Очень интересно Света! Мне вспомнилась моя юность. Не такая яркая и «вкусная» как у тебя. Красочно описан Сахалин. Хотелось бы там побывать. Мамочку мою я звала мамусик, очень похоже. И в Университет поступала. И борьба с экзаменаторами у меня была как у того абитуриента. Это здорово, что ты решила писать книгу воспоминаний. Это важно и для твоих детей- знать свои корни. Жду продолжения.
Регина, можно спросить на какой факультет какого университета поступала? Наш коллектив авторов, включая несравненную Свету — выпускники химфака МГУ 1976 г
Вкусно написано! На Сахалин захотелось… )))
«Какая на Сахалине природа! А уникальная ягода клоповка! Китайский лимонник! А дальневосточная зубастая корюшка, которая, если войти на кухню ночью, светится в темноте вместе с ведром, в котором она находится, благоухая запахом свежих огурцов!
А запрещённая законом ловля дальневосточный лосося, и других ценных ”советских” пород рыб!»
——————————————————————————————————————
Вот и в Неве корюшка «светилась».
Японцы-самураи-туристы, приплывшие поглядеть на «яичный желток» ночных фонарей,
вооружённые счётчиками Гейгера (или — Зингера ?) , поглядели на счётчики и в ударном порядке
поплыли обратно на Хоккайдо. И правильно сделали, не нужен им берег советский, не нужна им клоповка. Им Курилы нужнее.
A дебют — дело нужное, очень даже.