Разумеется, турецкие Проливы, как и проливы балтийские, имели чрезвычайное торгово-экономическое значение, что с точки зрения великой торгово-промышленной державы Англии удваивало их политическую и стратегическую ценность. Лондон считал, что претензии на защиту православных в Турции означали на самом деле угрозу британской торговле с Востоком и даже Индией! И владычица морей решила действовать.
СИНОП — ПИРРОВА ПОБЕДА
(продолжение. Начало в № 11/2023)
Глава 2. Союзники России
Итак, на горизонте замаячила война. Причём Россия благодаря недюжинным дипломатическим талантам царя пришла к ней в показательном одиночестве, имея лишь врагов. Недаром впоследствии Александр III говаривал, что у неё лишь два союзника, армия и флот. В каком же состоянии они находились к началу Крымской войны? Правильно ли Николай I оценивал их силу и возможности?
Флот Николая I
Decipimur specie recti — видимость совершенства обманчива
Мало кто из русских самодержцев уделял столько внимания флоту, сколько Николай I. Вице-адмирал Меликов писал:
«Принимая во внимание, что от сего времени действия морских сил будут необходимы во всякой европейской войне, Его Императорское Величество с самых первых дней своего царствования изволил изъявить непременную волю на счёт приведения флота в такое положение, чтобы оный был действительным оплотом государства и мог содействовать всяким предприятиям, к чести и безопасности империи относящимся.
К осуществлению этой мысли со стороны государя императора было сделано все, что нужно. Для флота изданы были штаты в размерах, соответственных величию России, и морскому начальству преподаны были все средства к приведению наших морских сил в размеры, предписанные штатами. Бюджет Морского министерства был увеличен более чем вдвое; учебные заведения увеличены в количестве и поставлены на степень совершенства; для обеспечения наших адмиралтейств навсегда в лесном материале назначено было передать в морское ведомство все леса империи; наконец, все предположения морского начальства, которые могли привести к ближайшему исполнению воли Его Величества, всегда были принимаемы во внимание».
Да, царь вложил во флот много сил и средств. В эпоху грандиозных сухопутных войн царствования Александра I он отошёл на второй план, и Николаю в наследство досталось годных к службе кораблей всего лишь 5 из полагавшихся по штату 27 на Балтике, а на Черноморском флоте 10 из 15. И это несмотря на то, что за четверть века правления Александра I русские верфи построили около восьмидесяти линейных кораблей!
Прежде чем перейти к достижениям Николая I, вдумаемся в цифры: без малого сотня линейных кораблей выбыла из состава флота при его предшественнике. Причем боевых и прочих потерь понесено немного. Это означает, что средний срок службы корабля русской постройки составлял примерно шесть лет. Сравните с долгим веком «Виктори», флагманского корабля Нельсона в Трафальгаре, она и сейчас стоит в гавани Портсмута. Но это рекордсмен, скажете вы, случай уникальный. Хорошо, возьмём тогда соперников николаевских линкоров, флагманские корабли англичан и турок в Крымской войне. 120-пушечную «Британию» спустили на воду в 1820 году и ко времени описываемых событий ей шёл уже 34-й год. Из состава флота её спишут лишь в 1869 году — 50 лет в строю! Турецкий флагман, 128-пушечный «Махмудие» вошел в строй в 1823 году и служил почти столько же, до 1870 года. В общем, 3-4 десятка лет службы являлись нормой, тогда как в России корабли, проплававшие 12-13 лет, считались ветхими и к службе негодными.
Царь приложил много сил к восстановлению флота, но вот что странно, будучи по происхождению и по характеру немцем, то есть прирождённым педантом и аккуратистом, он страдал, в отличие от его бабушки, Екатерины II, извечным русским недостатком. Он полагал, что достаточно отдать приказание, издать указ, принять закон и дело сделано. Дальше само пойдет. Что ж, так ему и докладывали обычно: дело сделано и дела обстоят отлично!
Усердно трудясь с утра и до вечера, тратя большие государственные деньги и в итоге доведя за первые десять лет своего правления флот до приличных кондиций, царь поручил дальнейшее поддержание его на высоте князю Меншикову. Имея рост за два метра, Николай I и этим своим Меншиковым хотел походить на Петра I. Увы, на Балтике уже много десятилетий не возникало морских опасений, и флот, не проходя проверок боем, всё более становился истинно николаевским, показным, смотровым, парадным. Учения проводились в армейском стиле, сводились к равнению рядов, внешний блеск и порядок были доведены до идеала и государь при ежегодных посещениях Кронштадта находил всё в блестящем виде. Об этом говорят и отчёты Меншикова — о прекрасном состоянии дел по управлению морским ведомством.
Балтийский флот
Состав Балтийского флота определялся особым штатом, его утвердили в 1826 г., и следствие по делу декабристов этому не помешало. Между прочим, в качестве одного из кандидатов на пост главы правительства декабристы рассматривали адмирала Сенявина. По этому штату полагалось иметь 27 линейных кораблей, 22 фрегата, 25 бригов, шхун и транспортов, 159 гребных канонерских лодок, 10 плавучих батарей и бомбард, 78 яхт, иолов, ботов и других мелких судов. Плюс 8 колёсных пароходов для Петербурга и Кронштадта. Морское ведомство рассчитывало, что «это число судов будет, с одной стороны, без отягощения государству в рассуждении содержания, а с другой стороны, и весьма достаточно не токмо к обороне наших портов и границ, но и для нападательных военных действий в случае надобности в оных».
Этого мнения не разделял французский адмирал Жюрьен де ла Гравьер, аналитик и историк флота. Царь, по его словам, хотел иметь в мирное время такую роскошь как вполне готовый боевой флот. Что вряд ли возможно и в более богатой стране.
К началу 1853 года царю докладывали о годных к выступлению в море 25 линейных кораблях с 2077 орудиями, 11 пароходофрегатах со 105 орудиями и так далее. Кроме того, находились в постройке один винтовой корабль, два винтовых фрегата и два парохода. Весьма сильный как будто бы флот. Но о реальном его состоянии император узнал из отчёта великого князя Константина Николаевича, вступившего в том году в управление Морским министерством. Стоит привести пространную, но выразительную цитату оттуда, она звучит эпитафией:
«Суда Балтийского флота большей частью … из сырого леса, слабой постройки и весьма посредственного вооружения, и при каждом учебном плавании по портам Финского залива весьма многие из них подвергались разнообразным повреждениям. Не было возможности составить из них эскадры для продолжительного плавания в дальние моря, и с большим трудом можно было отыскать несколько отдельных судов, которые почитались способными совершить переход из Кронштадта к берегам Восточной Сибири…
Из всего числа линейных кораблей Балтийского флота нет ни одного благонадёжного для продолжительного плавания в отдалённых морях. Совершить переход из Балтийского моря в Средиземное могут 11 кораблей. Остальные в состоянии плавать не далее Немецкого моря, вблизи своих портов. Собственно боевая сила Балтийского флота состоит из 11 парусных линейных кораблей, которые могут составить эскадру и идти против равного в числе неприятеля за пределы Балтийского моря. 25 кораблей, считая в том числе и упомянутые 11, могут вступить в бой с неприятелем в наших водах, но идти на войну далее не в состоянии. Посему, сравнительно с общим числом вымпелов, собственно боевая сила Балтийского флота и число судов, годных для дальнего плавания, т. е. для настоящей морской службы, весьма незначительны».
Таков оказался итог четвертьвековых усилий и огромных затрат, финансовых и материальных. Диагноз ошеломлял и, судя по всему, царь сыну не поверил. Но ввиду возможного в ближайшее время обострения отношений с западными державами всё же поставил перед специалистами вопрос о способе действий Балтийского флота в случае войны. Первым откликнулся адъютант генерал-адмирала князь Е. Голицын. В своей записке, относящейся к октябрю 1853 г., он сомневался в том, чтобы Балтийский флот мог вступить в открытый бой с англичанами «ввиду несовершенства наших судов и неопытности офицеров и матросов». Но не опасался нападения противника ввиду мощи Кронштадта, трудностей фарватера и способности русской армии уничтожить любой вражеский десант. (Кн. Е. Голицын. О возможном действии нашего флота в случае разрыва с Англией и Францией. Октябрь 1853. Архив Морского мин., 1855 г. Канц. ген.-адм., д. № 3).
К тому же выводу пришёл и царь. В собственноручной записке на имя великого князя Константина Николаевича он 29 декабря 1853 г. изложил свои мысли по поводу предстоявших действий. Они сводятся к тому, что при появлении на Балтике флотов Англии и Франции надежд на успех в открытом сражении нет ввиду преимуществ их паровых кораблей, «не говоря уже о числительном превосходстве неприятельских кораблей». Но только что одержанная Синопская победа, которую ещё праздновали в столице, придавала верховному стратегу оптимизма и он предвкушал показательное наказание супостата:
«Потому полагаю, что иного ничего не остается, как, при известности приближения неприятеля, вывести весь флот из гаваней и поставить на северной стороне в одну или две линии, по направлению в Лисину косу, оставив одни фрегаты на малом рейде. Канонерские лодки вооружить и, снабдив экипажами с кораблей, поставить в первой линии перед кораблями, вдоль терассного запружения. Когда же неприятельские флоты после неудачной атаки на Кронштадт отступят, тогда помощью пароходов сейчас вывести флот за рейд и преследовать неприятеля по удобству». (Записка вел. кн. Константина Николаевича кн. Меншикову от 31 декабря 1853 г.)
Однако самодержавного Нельсона, мечтающего о преследовании разбитого неприятельского флота, терзали сомнения, отчего он повелел запросить также мнение князя Меншикова, а генерал-адмирал, в свою очередь, поручил наиболее выдающимся адмиралам высказать их заключение по поводу предстоящих действий Балтфлота.
Наиболее характерна для стиля той эпохи записка упомянутого вице-адмирала Меликова. Льстиво перечислив громадьё реформ и свершений царя, адмирал трубит в фанфары:
«Ныне протекло более четверти столетия с того времени, как началось преобразование флота, и, следовательно, можно ожидать, что теперь Россия имеет флот боевой в полном смысле слова, т. е. что корабли наши построены по образцам, признанным наилучшими, и в морских качествах и силе не уступают иностранным; что к нашим кораблям применены все усовершенствования, какие только могли изобрести наука и опыты морских держав, что мы знакомы со всеми усовершенствованиями, до кораблестроения, кораблевождения, пароходства и артиллерии относящимися, и что у нас подвергнуто испытанию и принято всякое полезное по сим частям нововведение, так что мы ни в чем не отстали от других флотов; что мы и без иностранцев в состоянии изготовлять паровые машины и все предметы для флота и что Ижорский завод наш может в этом отношении соперничать с лучшими заведениями подобного рода в Европе; что военные наши порты недоступны для неприятеля и снабжены в изобилии запасами всякого рода; что учебный комитет озаботился о распространении между нашими офицерами всех познаний по части морской тактики и стратегии, почерпая оные из лучших сочинений, и что, следовательно, наши офицеры находятся на той же степени образования, как французы и англичане. Одним словом, что Россия силой и достоинством своего флота возведена в полной мере на степень первоклассной морской державы, и в сих видах она смело может принять вызов хотя бы всех морских держав, против нее соединившихся, потому что 27 сильных и надёжных линейных кораблей с полным комплектом экипажей, хорошо приученных к морскому делу, в кругу своих портов и близости подкреплений, составляют силу неодолимую».
Исходя из всего этого, Меликов полагал, что лучше всего встретить неприятеля при входе в Финский залив и принять сражение, если только противник численно не очень будет превосходить. Более того, «при том совершенстве, в каком долженствовал быть наш флот, мы могли бы прямо идти на порты опаснейшего врага и истребить его силы прежде, чем они будут соединены и готовы к делу».
То бишь отважный вице-адмирал советовал идти прямо в Портсмут и Брест, и там, в самом логове врага разделаться с его флотами! Хорошо хоть не предложил высадить десант у Букингемского и Вестминстерского дворцов и взять в плен королеву вкупе с парламентом. Впрочем, кто его знает, этого адмирала. Может быть, он вовсе не выжил из ума, а наоборот, издевался над царем?
Однако большинство адмиралов, за исключением Корнилова, на вещи смотрели трезво, флот англичан уважали и, несмотря даже на Синопскую викторию, склонялись к оборонительным действиям. Их мнения заслушали в марте 1854 г. особым советом под председательством великого князя Константина Николаевича, каковой совет пришёл к следующему заключению: ожидаемое превосходство противника не позволяет вступить с ним в открытый бой с какой-либо надеждой на успех. Поэтому придётся оставаться в оборонительном положении под защитой крепостей.
Отчёт генерал-адмирала и заключение совета обеспокоили царя, и он решил проверить качества своего флота, направив оный в испытательное плавание летом 1854 года. Тот, дойдя до Красной Горки, встретил сильный ветер и на четвёртый день вернулся в Кронштадт. Итоги испытания оказались плачевными: не осталось ни одного корабля, не имевшего значительных повреждений в рангоуте и в корпусе; у некоторых же были свёрнуты головы у рулей и топы в мачтах, требовавшие их замены, каковая починка в свою очередь требовала немалого времени. Всё стало окончательно ясно.
Состояние артиллерийской части также оказалось неудовлетворительным. Отсутствие достаточной практики в стрельбе не позволило своевременно обнаружить плохое качество чугуна, из которого отливали орудия. При пробных стрельбах в 1854 году многие орудия разрывало после первого или после нескольких выстрелов. О меткости канониров, практически не паливших из пушек, говорить не приходится. Неудивительно, что всю войну Балтийский флот простоял в Свеаборге, в боях практически не участвовал, надежд царя и России не оправдал и вскоре после войны пошёл на дрова.
Черноморский флот и его специфика
Иначе складывались дела на юге, куда после наведения порядка на Балтике обратил внимание царь. Там кипела морская жизнь! Причём в силу специфики края порой даже с перехлёстом, о чем свидетельствует история адмирала Грейга, которому в России до сих пор перемывают косточки. Впрочем, о ней, а также о том, кто строил корабли Черноморского флота, можно прочитать в моей статье «Еврейские герои Синопа» («Заметки по еврейской истории», № 8-9 (202), август-сентябрь 2017 г.).
Этот флот к началу войны состоял из 14 способных выйти в море линейных кораблей с 1410 орудиями, 7 парусных фрегатов с 376 орудиями, 7 паровых фрегатов с 45 орудиями, 21 малого парохода с 78 орудиями и более мелких судов. И в отличие от Балтийского, был он отлично подготовлен. Его офицеры и матросы прошли свирепую лазаревскую школу, корабли здесь строились лучше и лихо ходили под лиселями, поражая и восхищая императора, не видевшего подобной красоты на Балтике. По скорости постановки парусов их экипажи не уступали англичанам, а канониры палили из тяжелых орудий в 2-3 раза быстрее своих балтийских коллег.
Блестящий был флот! Но устаревший. На западе как раз в это время появилось много пароходофрегатов, а в мае 1852 г. французы ввели в строй 90-пушечный «Наполеон», первый винтовой линейный корабль, построенный специально под паровую машину. Через год и англичане рукоплескали «Агамемнону», которым ответили на успехи конкурентов. Эти быстроходные и мощные корабли подоспели аккурат к войне, лишая черноморцев шансов на успех в сражении с просвещёнными мореплавателями.
Промышленная революция изменила облик военно-морских сил, и во Франции, например, уже в 1857 г. издали закон, исключающий все корабли, не имеющие машин, из списков боевого флота. А консервативное английское адмиралтейство к 1860 г. практически свернуло заготовки и закупки леса, что ярче любых иных фактов знаменует конец эпохи деревянно-парусных флотов. Да, на верфях Николаева и Петербурга также шли работы над винтовыми кораблями, но Россия отставала, а главное, машины для них всё равно приходилось закупать в Англии, так что русский флот как раз перед Крымской войной качественно отстал от флотов противников. О количестве и говорить не приходится.
Армия Николая I
Итак, флот в большой войне с Англией и Францией шансов практически не имел. А как приготовились к войне сухопутные силы? Россия, по данным отчёта военного министра, на 1 января 1853 г. располагала регулярной и иррегулярной армией почти в 1,4 млн. человек! На действительной службе состояло более 1 млн. Но это на бумаге. На деле армия имела едва ли не вдвое меньшую численность. Пехота насчитывала 110 полков (в том числе 10 гвардейских, 12 гренадерских, 4 карабинерных и 42 егерских), 9 стрелковых батальонов, доведённых в начале войны до тысячного состава (до войны они имели по 180 нижних чинов в роте) и 84 грузинских, черноморских (кубанские казаки), кавказских, оренбургских, сибирских и финляндских линейных батальонов. Пехотный полк обычно состоял из 4 батальонов, батальон из 4 рот, а рота насчитывала 250 человек.
Высшей организационной единицей являлись корпуса, обычно состоявшие из трёх пехотных дивизий четырёхполкового состава, одной кавалерийской и одной артиллерийской дивизий, а также стрелкового и сапёрного батальонов. Всего корпусов имелось 14: 11 пехотных (из них один гвардейский и один гренадерский) и три кавалерийских (гвардейский, 1-й и 2-й резервные), состоявших из кавалерийских дивизий двухбригадного состава (в бригаде два полка).
Как будто немало, но подготовлена армия была из рук вон плохо, на вооружении основной массы пехоты и кавалерии состояли гладкоствольные, заряжавшиеся с дула кремнёвые и ударные ружья. Нарезными штуцерами, также заряжавшимися с дула, к началу войны вооружили менее 5% действующей пехоты (1810 штуцеров на 42208 ружей в корпусе). Наибольшая дальность стрельбы при удовлетворительной меткости для гладкоствольных ружей составляла 300 шагов, а дистанция эффективного огня равнялась 100-150 шагам. Тогда как нарезные ружья били на 1200 шагов. Заряжание требовало большого навыка и производилось в 12 приемов. Скорострельность ударных ружей достигала 1,5 выстрела в минуту, кремнёвых 1 выстрел. Стрелять в цель не учили и спохватились лишь летом 1853 г., уже введя войска в придунайские княжества.
Кавалерийских полков имелось 59: 23 тяжёлых (12 кирасирских и 11 драгунских) и 36 лёгких (20 уланских и 16 гусарских). Кирасирские, уланские и гусарские состояли из 8 эскадронов, драгунские из 10. В эскадроне числилось 133 нижних чина. По качеству конского состава кавалерия считалась одной из лучших в мире, но не умела ничего, кроме парадирования, что и показала война. Её не обучили ни разведке, ни дальним рейдам, ни обходным манёврам и даже в бою не умели использовать правильно.
В целом армия основное внимание уделяла внешнему блеску, фрунту и экзерсисам на плацу. Боевая подготовка занимала в распорядке ничтожное место, но и та сводилась к действию сомкнутыми шеренгами и плотными колоннами в стиле 1812 года. При встрече с пехотой, вооружённой нарезными ружьями и умевшей воевать в рассыпном строю, такая армия несла огромные потери.
Неведомо, насколько с положением дел в армии и на флоте был знаком канцлер и одновременно министр иностранных дел Нессельроде, но в частной переписке он давал весьма пессимистичные прогнозы. Так, в письме российскому посланнику в Лондоне барону Ф. Бруннову от 2 января 1853 г. он предсказал, что в этом конфликте Россия будет воевать против всего мира одна и без союзников, поскольку Пруссии этот вопрос безразличен, Австрия же будет нейтральна или благожелательна к Порте. Более того, Британия присоединится к Франции, чтобы утвердить своё морское могущество, поскольку «на удалённом театре боевых действий, не считая солдат нужных для десанта, потребуются в основном силы флота для открытия Проливов, после чего объединённые флоты Британии, Франции и Турции быстро покончат с российским флотом на Чёрном море».
Как в воду глядел…
Глава 3. Alea jacta est — жребий брошен
Десант на Босфор отменяется
Итак, отношения с Турцией портились, царя всё более раздражало неразумное поведение «больного человека Европы» и под конец 1852 года в Петербурге решили направить в Стамбул специального посланника, который непомерными требованиями спровоцирует Порту на неосмотрительные шаги, после чего план Лазарева приводился в действие. Нессельроде предложил известных своим опытом, проницательностью и тактом П.Д. Киселева и А.Ф. Орлова, однако они благоразумно отклонили эту честь.
Почему царь выбрал Меншикова? Причины имелись. Во-первых, он являлся его доверенным лицом. Во-вторых, с момента основания в 1828 году главного морского штаба занимал должность его начальника, фактически командуя морскими силами Российской империи. И, главное, в течение двадцати лет курировал подготовку Босфорской операции.
О решительности намерений свидетельствует то, что уже с 10 февраля 1853 г. начали частичную мобилизацию войск и развёртывание их в юго-западном направлении. А 27 февраля, задолго до начала навигации, в Севастополь пришёл приказ о немедленном вооружении всех военных и транспортных судов! Характерно, что по пути в Стамбул Меншиков произвёл в Кишиневе смотр 5-му корпусу и присоединил к своей свите генерала А.А. Непокойчицкого, начальника штаба этого корпуса. Затем в Севастополе он произвёл смотр Черноморскому флоту, сел с громадной свитой на военный пароход «Громоносец», прихватив вице-адмирала Корнилова, начальника штаба ЧФ (надо же командирам десанта изучить обстановку на месте), и отбыл в свою миссию.
28 февраля «Громоносец» прибыл в Константинополь и 8 марта Меншикова принял султан. Там Корнилов осмотрел адмиралтейство, укрепления, заводы, корабли и суда, побывал в Мраморном море, внимательно изучил перемены, происшедшие в укреплениях Босфора и Дарданелл с 1833 года, когда во время лазаревской Босфорской экспедиции он составил вместе с лейтенантом Путятиным их описание. Однако видя, что переговоры князя затянулись, 12 марта Корнилов уехал в Севастополь, чтобы проверить готовность флота и частей, назначенных к десанту. Там он убедился, что флот «готов ко всяким событиям».
Каковые быстро назревали и в начале мая флот в составе 12 кораблей, 6 фрегатов плюс более мелкие корабли стоял на Севастопольском рейде в полной готовности, имея провизии на 4 месяца и запасов на 6 месяцев. Летом к ним присоединились новейшие линейные корабли: 120-пушечный «Великий Князь Константин» и 84-пуш. «Императрица Мария».
В это же время войска, предназначенные для занятия Молдавии и Валахии, начали сосредоточение у Скулян и Леово: 4-й пехотный корпус (10, 11, 12-я пехотные и 4-я лёгкая кавалерийская дивизии) плюс 15-я пехотная и 5-я лёгкая кавалерийская дивизия с тремя донскими казачьими полками 5-го корпуса. В окрестностях Севастополя базировалась 13-я пехотная дивизия этого корпуса, мы с ней ещё встретимся, а в Одессе 14-я пехотная дивизия, обе с казачьими полками. Эти войска готовы были сесть на корабли и водрузить русский стяг на Босфоре. Вековая мечта царей близилась к осуществлению. Ещё Пётр I думал о Проливах и осенью 1698 года итальянец Яков Моро приступил к постройке «великого галеаса» для Азовского флота. По свидетельству голландского резидента Ван-дер-Гульста, видевшего корабль в 1700 году, это было чрезвычайно уродливое судно, однако настолько роскошно отделанное, что его цена превосходила стоимость шести хороших кораблей. Он предполагался для торжественного въезда. Куда? В Стамбул, конечно.
Затем о Проливах мечтала Екатерина II, передавшая мечту сыновьям и внукам. Передалась она и духовным наследникам Петра: так, советское требование получить базы в проливах стало одной из причин превентивного удара Гитлера по СССР. Вот выдержка из письма министра иностранных дел СССР о согласии присоединиться к пакту стран Оси, то есть к фашистам и нацистам:
Проливы
Приложение
Передано г. Шуленбургу мною
25 ноября 1940 года
В. Молотов
Особая папка
СССР согласен принять в основном проект пакта четырёх держав об их политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи, изложенный г. Риббентропом в его беседе с В.М. Молотовым в Берлине 13 ноября 1940 года и состоящий из 4-х пунктов, при следующих условиях:
- Если в ближайшие месяцы будет обеспечена безопасность СССР в Проливах путём заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР и организации военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды. (Документы внешней политики. 1940 — 22 июня 1941. Д63Т. XXIII, С. 136).
Разумеется, турецкие Проливы, как и проливы балтийские, имели чрезвычайное торгово-экономическое значение, что с точки зрения великой торгово-промышленной державы Англии удваивало их политическую и стратегическую ценность. Лондон считал, что претензии на защиту православных в Турции означали на самом деле угрозу британской торговле с Востоком и даже Индии! И владычица морей решила действовать.
Действия западной дипломатии демонстрируют, что Россию последовательно вели к войне, искусно не давая сорваться с крючка. Использовали всё: фанаберию царя, наглость Меншикова, бездарность и несамостоятельность царской дипломатии и даже экзальтированный патриотизм общества, о котором писал адмирал Шестаков. На агрессивные русские планы Запад ответил массированной пропагандой и обработкой общественного мнения, которое в Европе значило уже многое. Это возымело эффект, общество возмутилось претензиями беспокойной страны и решило, что её следует примерно наказать. Синоп стал последней ловушкой, в каковую Россия и попалась.
И Англия, и Франция, вне всякого сомнения, имели в виду войну, хотели её и обещали Турции поддержку. В результате переговоров с Меншиковым султан Абдул-Меджид I издал фирман о нерушимости прав греческой церкви на святые места. Но отказался заключить с Россией договор о протекции. Сразу после этого (21 мая) князь прервал переговоры и отбыл в Одессу в очень плохом настроении, сообразив, наконец, что всё это время его водили за нос. Светлейший «понял, как жестоко и издевательски он одурачен, и раздражение князя в эту последнюю неделю его посольства, после 13 мая, было уже в самом деле искренним, а не притворным, каким оно являлось до сих пор, когда князь больше играл роль гневающегося, чем в самом деле гневался» (Е. Тарле, ibid.).
Лорд Стрэтфорд мог удовлетворенно потирать руки: царь схватил наживку, вступление русских войск в дунайские княжества гарантировалось! Поэтому следовало сделать следующий шаг в большой игре, и 8 июня британский флот Средиземного моря под командой вице-адмирала Дандаса покинул Мальту, уходя на восток. Через неделю он в составе 7 линейных кораблей и 8 фрегатов уже стоял на якоре у входа в Дарданеллы. Затем подошёл и вице-адмирал де Лассюс с 9 линейными кораблями, 4 фрегатами и несколькими пароходами. Увы, он неверно понял своего императора, плыл из Тулона недопустимо долго, и возмущённый Наполеон III заменил его вице-адмиралом Гамеленом.
Среди линейных кораблей, собравшихся у Дарданелл, выделялся новейший винтовой 90-пушечный «Наполеон», детище великого Дюпюи де Лома, быстроходный красавец с мощной машиной. Да, большую часть войны, как и всей своей десятилетней карьеры, он провёл в доках, то ремонтируясь, то модернизируясь, то перевооружаясь, такова уж судьба новаторских конструкций. И всё же этот деревянный парусный линкор с двумя дымовыми трубами стал вехой, кораблём-символом, ознаменовавшим наступление нового времени. Он, его британский соперник «Агамемнон» и другие многочисленные паровые корабли европейцев стали силой, решившей, кто будет хозяином в Чёрном море.
Казалось бы, царь добился своего и мог приступить к выполнению давно и детально разработанного плана. Настал момент бросить на стол военные козыри, причём действовать следовало стремительно, чтобы опередить появление европейских эскадр в Проливах. Оказалось однако, что визит Меншикова в Стамбул перечеркнул великий замысел. Как только дошло до дела, до вожделенного стратегического десанта, от этого решительного шага отказались. Князь, всячески провоцировавший турок, вдруг произвёл коренную переоценку сил и возможностей.
«Князь Меншиков, которому в качестве ближайшего исполнителя предложений Государя, — пишет М.И. Богданович («Восточная война 1853-1856 годов»), — сообщён был проект действий, донёс, что морское предприятие на Царьград трудно и даже невозможно».
В письме царю от 12 марта 1853 г. светлейший писал:
«…Дарданельские батареи приведены в лучшее против прежнего оборонительное состояние и усилены новыми укреплениями у мыса Нагара <…> Единственно удобное место для высадки десанта на Европейском берегу есть Буюкдерский залив, хотя это было бы связано и с прорывом сквозь батареи, малая же бухта Килиос для сей цели крайне неудобна. В заключение сказать можно, что предприятие на Константинополь, без значительного числа войск, едва ли может быть успешно, ибо число это должно соответствовать силе того корпуса, который защищать будет столицу, в местности весьма для того способной и при сильной артиллерии. При том же нападающему нужно будет отделить войска и против батарей Босфора…»
Это донесение уничтожило план императора. Фельдмаршал И.Ф. Паскевич писал:
«Ваше Императорское Величество изволили сказать мне, что князь Меншиков находит дессант и занятие Босфора затруднительным. Жаль, ибо мысль была великая. Таким образом не только война сразу была бы окончена, но можно было бы сделать завоевания в Европейской Турции». Но не Паскевич ли совсем недавно выступал против атаки Константинополя? Не он ли приводил соображения о дороговизне содержания войск в турецкой столице, о полезности оборонительно-выжидательного варианта действий в виде занятия русскими войсками Дунайских княжеств и объявления о том, «что они до тех пор не будут очищены, пока Турция не выполнит своих обязательств»?
Но не только Меншиков, а и Корнилов, которого трудно упрекнуть в чрезмерной осторожности, счёл высадку десанта на Босфоре слишком опасной! Вот строки письма генерал-адмиралу Константину Николаевичу, которые, по словам самого Владимира Алексеевича, он сообщил и Меншикову:
«В заключение повторю, что без самой глубокой тайны покушение на Босфор признано совершенно невозможным, ибо природа все сделала для берегов пролива, так что малейшее толковое распоряжение весьма затруднит амбаркацию, а общий говор о приготовлениях в России десанта собственно для этой цели начинает волновать турок, чему лучшим доказательством служит воздвигаемая с большой поспешностью батарея выше Анатоли-Кавказа и отливаемые в Топхане орудия для укрепления Босфора.» (Зайончковский А.М. «Восточная война 1853-1856». Т. 1. С. 916–917).
Разумеется, Паскевич заблуждался: с занятием Босфора война только начиналась и вполне вероятно, что ход её мог оказаться ещё более несчастливым. Да, в России любили и любят до сих пор рассуждать о возможности и необходимости Босфорской операции, пеняют царю на нерешительность, считают и пересчитывают количество пушек фортов Босфора, доказывают слабость крепостей, турецкого флота и армии, что позволяло русскому флоту легко прорваться к Стамбулу. Этому посвящены многие книги: А.А. Лебедев. «Константинопольская «драма» 1853 г. История одной несостоявшейся экспедиции». СПб. ИПК «Гангут». 2012.; О.В. Айрапетов «Русские проекты десанта на Босфор первой половины XIX века». «Родина». 2009. № 3.; Г.А. Гребенщикова «Проблема Босфорских экспедиций второй половины XVIII — первой половины XIX века». «Новый Часовой». 2006. № 17-18. и другие.
Но авторы не учитывают вполне очевидное обстоятельство. Точно так более сильный англо-французский флот с помощью турецких войск может повторить всю процедуру в обратную сторону. Если батареи слабы, то они его не остановят даже при поддержке русского флота. Тот будет уничтожен в Проливах, после чего не только судьба десанта станет печальной, но и ставшего беззащитным Севастополя, да и всего российского черноморского побережья. Более того, все рассуждения сторонников атаки на Босфор обесцениваются тем ошеломляющим фактом, что летом 1853 года Россия, несмотря на давно и тщательно проработанные планы, на решительность царя, энергично провоцировавшего войну — оказалась не готова к такой операции. Армия не имела войск для второй волны десанта! Без чего операция становилась авантюрой.
Начало крейсерства в Чёрном море. Вторжение в дунайские княжества.
Увы, с отказом от десанта на Босфор всё кардинально переменилось и теперь приходилось самим ждать оттуда неприятностей. Меншиков успешно побил горшки с Оттоманской Портой, подвигнув Англию и Францию к её защите, поэтому сразу после его отъезда из Стамбула пришлось организовать постоянное крейсерство для наблюдения за кораблями, выходящими из пролива. Информация о движении английского и французского флотов к Дарданеллам заставила всех задуматься. Для патрулирования назначалась первая практическая эскадра под начальством вице-адмирала Нахимова в составе шести линейных кораблей, двух фрегатов и трёх бригов. В конце мая она вышла в море крейсировать в западной его части, наблюдая за Босфором, но прибегать к крайним средствам позволялось лишь в самых неизбежных обстоятельствах.
Так начался путь к Синопу. И тут хорошо бы вспомнить, где находились британские и французские эскадры. События развивались стремительно, и точная датировка стала важным аргументом в дипломатической перепалке и в стратегическом планировании, лишний раз подчёркивая великую важность морской мощи и правоту адмирала Мэхена.
Письмом от 19 мая граф Нессельроде сообщал своему турецкому коллеге Решиду-паше о намерении в случае непринятия турками русского ультиматума занять придунайские княжества. Министр Наполеона Друэн де Люис пенял в ответ, что это намерение «как бы для того, чтобы сделать его бесповоротным, было циркуляром 30 мая объявлено Европе», когда французская эскадра находилась у Саламина, а английская ещё даже не выходила из Мальтийского порта. «Одного этого сравнения чисел достаточно для указания, кому принадлежит инициатива, которую ныне пытаются отрицать, сваливая ответственность на Францию и Англию». Он закончил свою депешу утверждением, что вступление русских войск в Молдавию и Валахию могло произойти лишь по праву войны, хотя в Петербурге и не желают произносить этого слова. Будь иначе, пришлось бы признать право угнетения сильными государствами своих слабых соседей. Друэн де Люис удивлялся, каким образом столь консервативная держава, как Россия, может придерживаться такого разрушительного принципа. Если же Порта считает занятие княжеств враждебной акцией, то теряет силу трактат 1841 года, воспрещавший военным судам всех стран входить в мирное время в Проливы.
Впрочем, детальные споры тут излишни, ибо агрессором вне всяких сомнений являлась Россия. И хотя все стороны конфликта синхронно действовали в разжигании войны, хотя приказ английскому флоту идти в Бесику, бухту у входа в Дарданеллы, был отдан ещё до того, как в Англии узнали о повелении царя занять Дунайские княжества, сути дела это не меняет. Ибо ранее Россия сообщила о твёрдом намерении сие сделать, стронув тем самым с места лавину событий.
Уже 1 июня российский посол в Англии Бруннов сообщил в Петербург, что Лондон ответит на занятие княжеств отправкой флота к Дарданеллам, и что Австрия тревожится и предлагает конференцию пяти держав для улаживания русско-турецкого конфликта. Через несколько дней, получив информацию о движении 4-го пехотного корпуса русской армии к границе, адмиралтейство приказало адмиралу Дандасу поступить в распоряжение лорда Стрэтфорда-Рэдклифа и повести Средиземноморский флот в Архипелаг. 13 июня Россия разорвала дипломатические отношения с Турцией и в этот же день Дандас привёл свой флот в бухту Бесика. На следующий день туда пришла французская эскадра. 23 июня последовал приказ по войскам о предстоящем занятии Молдавии и Валахии, 26 июня Николай I издал манифест о вступлении русских войск в эти княжества, а 3 июля (21 июня по ст. ст.) началось вторжение «в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливым требованиям России».
Разумеется, захват княжеств вызвал протест Порты, и по инициативе Австрии в Вене созвали конференцию уполномоченных Англии, Франции, Австрии и Пруссии. Время шло, «больной человек Европы» не только не собирался пасть под грузом проблем или удовлетворить требования России, но готовился к борьбе. Турция стягивала войска к Дунаю. И тут вдруг оказалось, что внятной стратегии у царя нет, и что к большой войне он попросту не готов.
«Думаю, что образ войны будет особый, ежели вынужден буду объявить независимость княжеств и тем дам знак к постепенному отпадению христианских частей Оттоманской империи. Но и это еще мысль, а не решимость» (Из письма царя князю Горчакову от 25 июля 1853 г.).
Ситуация тем временем обострялась и на суше и на море. По воспоминаниям участников крейсерства, турецкие и английские суда также следили за русской эскадрой, выходили навстречу, устремлялись к ближайшему русскому крейсеру, имитируя атаку и проводя артиллерийское учение. Тот отвечал им тем же. (Морской сборник. 1855. Кн. 2. Путилов. «Плавание брига «Язон» в 1853 году»). Но принимать всерьёз это сообщение не стоит, просто у страха глаза велики. Никаких военных английских кораблей в Чёрном море не было, они войдут в Босфор лишь в конце октября, а в море и того позже, лишь после опрометчивой Синопской победы, получив превосходный повод к войне.
Проведя полтора месяца в крейсерстве, эскадра Нахимова 11 июля вернулась в Севастополь. Её сменила вторая практическая эскадра под флагом контр-адмирала Новосильского, но 10 августа и его корабли вернулись домой, оставив крейсировать в море лишь фрегаты и бриги. Вот тогда-то Корнилов и устроил знаменитое учение флота!
