СЕМЬ ИСКУССТВ

Дневники Свиридова интересны тем, что представляют собой неотредактированный (в смысле не подготовленный автором для печати) поток мыслей человека, твердо знающего, что все деятели культуры бездари и прохвосты, что Ахматову вывез из Ленинграда личный пилот Сталина, что миром правит Ротшильд с соплеменниками, что Есенина убили и его критики ненавидят все национальное и прочий типовой набор.

Борис Рушайло

О ДНЕВНИКАХ СВИРИДОВА «С ГНЕВОМ И ПРИСТРАСТИЕМ»

Тацит призывал писать «без гнева и пристрастия», но я не Тацит и позволю себе высказаться «по гамбургскому счету».

Часть первая

Я их знаю всех: это всё мошенники <…> мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы.
Гоголь. Мертвые души.

Композитор Георгий Свиридов был одним из самых обласканных в СССР деятелей культуры — Герой Соц. труда и кавалер орденов, лауреат Сталинской (1946), Ленинской (1960) и двух Государственных премий был еще и многолетним руководителем СК РСФСР; он входил в элиту советских музыкантов и его дневники, изданные всего через два года после смерти, стали одним из бестселлеров начала 2000-х.

Сами дневники были подготовлены к печати его племянником и музыковедом А. Белоненко, снабдившим их обширным предисловием, и выпущены изд. «Молодая гвардия» в 2002 году под названием «Музыка как судьба».

Книга в одном из опросов была названа «Книгой года» и тогда же в «Наш современник» появилась рубрика «Мир Свиридова», где тот же Белоненко опубликовал многие записи Свиридова, не вошедшие в книгу, а также солидное исследование о Свиридове «ШОСТАКОВИЧ И СВИРИДОВ: К ИСТОРИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ» (которое правильнее было бы назвать «История советской музыки»), завершенное лишь в марте 2022.

**

Всего этого я не знал — Свиридов и ж. «Наш современник» лежат вне моей Ойкумены, но помог случай — как-то, бродя по сети, наткнулся на высказывание, приписываемое А.Д. Сахарову:

«В дураке вызревает гигантская биологическая энергия. Его не одолевают ни совесть, ни сомнения. Особенно опасен, даже страшен, «культурный», «образованный» дурак, опирающийся на знания и авторитеты. Самолюбие его безмерно, мораль ему неведома. Он может сделать всё, что угодно, особенно влечёт дурака страсть к разрушению, к переделке мира.»

И — надо же такому совпадению — буквально накануне смотрел «9 дней одного года», где нечто похожее произносит герой Смоктуновского!

Тут бы и остановится, но я «углубился» и оказалось, что текст этот принадлежит композитору Г. Свиридову и — что совсем меня убило — только за год перепостчен под брендом «Сахаров» более 10 тыс. раз!

И еще оказалось, что точная цитата из его книги [Музыка как судьба. М.: Молодая гвардия, 2002. С. 545] заканчивается словами:

«Я думаю, что мир будет разрушен «культурными идиотами» типа физика Сахарова».

Примечательно, что запись сделана 12 января 1990 г. менее чем через месяц после кончины А.Д. — помянул, нечего сказать…

**

Дневники Свиридова интересны тем, что представляют собой неотредактированный (в смысле не подготовленный автором для печати) поток мыслей человека, твердо знающего, что все деятели культуры бездари и прохвосты, что Ахматову вывез из Ленинграда личный пилот Сталина, что миром правит Ротшильд с соплеменниками, что Есенина убили и его критики ненавидят все национальное и прочий типовой набор.

Обычно все это в статьях современных авторов — если исключить яро националистические публикации — встречается по-отдельности, а тут имеется редкий случай увидеть все сразу — и это пишет не безвестный маргинал, а известный композитор, лауреат и орденоносец — и оказывается что образование, премии и регалии прекрасно сочетаются с исконно-посконным невежеством и замшелостью, когда автору даже в голову не придет усомниться в том вздоре, который он старательно записывает.

Конечно дневники, пока лежат взаперти, дело личное, но опубликованные они воздействуют на читателя и становятся явлением общественным, а значит их можно и должно обсуждать.

Дневники Свиридова интересны тем, что, изучая их, можно понять если не душу, то мнения и чаяния тех, кого принято называть «национал-патриотами».

…Когда мать фабриканта Морозова увидела его новый особняк, приговор был краток: «Раньше только я знала, что ты дурак, а теперь узнают все» — но «дурак» слишком неточно, тут, «сила свиридовская», перефразируя Ивана Карамазова, говорившего о «силе карамазовской».

**

В музыке я профан и о Свиридове знал только его музыку к «Метели» Пушкина да музыкальную заставку «Время, вперед» к программе «Время» и потому вся музыкальная часть книги не обсуждается, да и, по правде говоря, программы выступлений и оценки певцов и исполнителей интересны разве дотошным музыковедам, а вот литературные экскурсы и оценки деятелей культуры впечатлили — тут Свиридов вылитый персонаж Гоголя из «Мертвых душ», просвещающий Чичикова: «Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы», только и надо заменить мошенников на «культурных идиотов и мерзавцев», а христопродавцев на русофобов, которые окружили Свиридова со всех сторон — что физики, что лирики все на одно лицо.

Ему ненавистны коллеги, поэты и писатели, кино и балет, а похвалы заслуживают только Глинка, Мусоргский и Есенин вкупе с Куняевым, Астафьевым и Распутиным.

• Вот композитор С. Прокофьев «дал «Ромео и Джульетту» — яркую вещь, хорошие куски музыки в «Александре Невском» (вокальные, например, песня). Правда, все же это музыка — иллюстративная, бутафорская, изображающая чисто внешние, частные события, без духовной, внутренней силы».
• Вот дирижер Г. Рождественский «Какой ужас […] лабухи вроде Рождественского (короля халтуры). (с. 392)
• Вот бессменный руководитель Союза композиторов СССР Т. Хренников «40 лет правления Х<ренникова> — это самые черные, самые мрачные годы в истории Русского музыкального искусства».
• Вот современники «Денисов, Щедрин и Пахмутова одинаково бездуховны. Их роднит — пустота души».
• Вот Растропович и Вишневская «непонятно, о чём он [Солженицын] мог говорить с таким человеком, как Ростропович. Это же прохвост. Или (как её фамилия) Вишневская, возлюбленная вечно полупьяного старичка, похожего на Фёдора Палыча Карамазова. Фёдор Палыч Карамазов из ЧК».
• Об Ахматовой и говорить нечего — «она получала от Берии подарки, дачу получила, не говоря уже о колоссальных гонорарах, которые платили ей за её просоветские произведения».
• А что театр? — «Современный театр: Ефремова, Покровского, Эфроса, Любимова и все они… Царство вульгарности. Изгрязнили, загадили всё русское: драму, оперу, поэзию, музыку, всё» — впрочем, тут не обошлось без Мейерхольда «Под руководством этого деятеля была предпринята попытка разрушения Русского театра, не совсем удавшаяся при жизни ее инициатора, но успешно довершаемая теперь его последователями типа: Ефремова, Эфроса, Покровского, Темирканова и др.»
• А кино? «Я отрицаю художественную ценность Эйзенштейна. Ведь его «искусство» давно уже попросту не существует, не живет. Искусство — то, чем питаются духовно» (с. 392) — правда, для «Чапаева» (смотрел школьником!) сделал исключение: «Кино «Чапаев» — лучшая советская картина, так и осталась лучшей, имевшая настоящий всенародный резонанс и успех.»

И далее в таком же духе про «все что дорого и мило чем гордится коллектив».

Закончим оценкой Эйнштейна: «мысли Эйнштейна весьма посредственные и убогие. Ложь. Бездушие — непомерное, вместо духовного созерцания — ремесленно-научное толкование мира, совершенно плоское, жалкое, пустое. Напр<имер>: Наука утеплила человеческую жизнь, вот уж неправда так неправда!»

И эта смесь злобы и невежества разлита по всему дневнику и всем «мыслям», опубликованным в «Нашем современнике»!

Хотя…

В сочинениях такого рода присутствуют и здравые мысли — ну кто не согласится с ненавистью к коррупционерам или что «русская культура всечеловечна. И это одно из очень важных ее достоинств: она обращена ко всему человечеству, ко всем людям земли» — да, не оригинально, да, то же можно сказать о немецкой или английской культуре, но если ложка дегтя портит бочку меда, то тут впору говорить о бочке дегтя, сдобренной ложкой меда!

**

В массиве дневниковых записей Свиридова можно выделить историко— филологические экскурсы, многие из которых (даже слишком многие!) вызывают оторопь — вот одна из записей (и не самая безграмотная):

«Сталин упросил Горького вернуться в СССР для важного дела — сохранения, сбережения культурных сил после страшного разгрома, учиненного бандой троцкизма. И Горький постарался выполнить свою историческую миссию. Пусть не все удалось ему спасти, не удалось защитить имя Есенина, не удалось защитить Булгакова, Платонова, возможно, не удалось сделать и многое другое, о чем я, может быть, даже и не подозреваю. Но зверская травля русской интеллигенции была прекращена, получили гражданство в искусстве многие писатели, художники, композиторы.» 1987, С 299 в » Музыка как судьба».

Это написано в 1987 году о человеке, который, вернувшись в 1933 году в СССР, написал пьесу «Сомов и другие» о вредителях-интеллигентах и был верным орудием Сталина.

Да, Горький поддерживал некоторых писателей (среди них С. Маршак, Вс. Иванов, К. Паустовский, И. Бабель, Ю. Герман), но Булгаков был ему чужд, а последний отзыв о Платонове относится к 1931 году, когда Горький жил в Италии.

Да и вообще создатель соцреализма, возвратившись в СССР, был увлечен грандиозными литературными проектами вроде создания серии ЖЗЛ и написания коллективных историй фабрик и заводов и именно Горький инициировал написание коллективного труда о Беломоро-Балтийском канале, о котором Солженицын написал, что это первая в России книга, воспевающая рабский труд (писатель М. Ардов объяснял свое нежелание быть представленным Горькому тем, что одно слово того могло стоить жизни — собственно так и произошло с молодыми поэтами П. Васильевым и др., беспутная жизнь которых была упомянута Горьким в одной из статей), а статья Горького с оценкой гомосексуализма как орудия фашизма («Уничтожьте гомосексуалистов — фашизм исчезнет») предопределило судьбу поэта Клюева, упомянутого Свиридовым вместе с Блоком и Есениным:

«28/Х-89 г.

Русские поэты, восторженные, пылкие романтики, горячо приветствовавшие революцию, погибли одними из первых (Блок, Есенин, Клюев), — тот, кто принял революцию, «бросился в ее многопенный вал». Власть с недоумением глядела на них — на Блока, написавшего «Двенадцать» о привлечении в революцию [именно привлечении!-БР] наиболее ненавистного переворотчикам Христа. Блок, Клюев, Есенин — первыми из поэтов пошли навстречу революционерам и первыми же погибли от их рук. Именно они первыми нашли гибель, абсолютно не поняв, что после «многопенного вала» суматохи и беспорядков Гражданской войны у Власти, неожиданно для многих и многих, оказалась твердо организованная интернациональная Партия. <…> Все, привлекаемые к Партии, были организованы по принципу семейственного Бандитизма. <…> Здесь каждый отвечал головой, и все были соединены кровной круговой порукой. Уничтожение царской семьи было не только личным подарком <…> Ленину, отомстившему за смерть брата, но и способом сплочения людей, совершивших поистине гнусное дело, которым некуда было отступать.»

Многоточия в угловых скобках стоят в книге и можно только догадываться, что написано в дневнике и стоит ли оно там — то ли кто были дарители, то ли кто был Ленин, но вот фраза «именно они первыми нашли гибель» просто неверна — первым был расстрелян Гумилев, Блок же умер в 1921, Есенин повесился в 1925 (хотя для Свиридова и иже с ним Есенина «удавили» — БР), а Клюев погиб в 1937 и обстоятельства его гибели похожи на обстоятельства гибели Гумилева и потому имеет смысл хотя бы кратко на них остановиться.

Случай Клюева

Есенина и Клюева «открыл» поэт С. Городецкий — по легенде они, переодевшись малярами, предложили тому свои услуги, и, сговариваясь о работе, почитали стихи — Городецкий пришел в восторг и ввел их в литературное сообщество; в конце концов им, как крестьянским поэтам, были пошиты фольклорные наряды, в которых они и выступали в 1915 году перед царицей (а после в этих же костюмах выступали в концертах).

Свиридов прав, говоря о восторженном принятии Клюевым революции и сочинении им революционных стихов наподобие «ГИМНА ВЕЛИКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ» (1919):

Мы — красные солдаты.
Священные штыки,
За трудовые хаты
Сомкнулися в полки.
От Ладоги до Волги
Взывает львиный гром…
Товарищи, недолго
Нам мериться с врагом!
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам! <…>

Не отличить от Демьяна Бедного, но уже через несколько лет Клюев с его подчеркнутой приверженностью старине и даже не православию, а старообрядчеству, с его коллекцией икон и рукописными Евангелиями и знанием языков (читал в подлиннике немецких и французских поэтов) покончил с революционными иллюзиями и его то исключали из рядов ленинградских писателей, то восстанавливали — существенно, что к началу 30-х годов у него были серьезные разногласия с власть имущими, по мнению которых он вредно действовал на молодых поэтов, что усугублялось его гомосексуальностью — правда тогда это было ненаказуемо, однако власти относились к гомосексуалам с нескрываемым неодобрением, хотя до поры до времени жизнь и свобода Клюева не были под угрозой.

…Детали попыток «приручить» Клюева, а затем его ареста и высылки на Север, подробно рассказана тогдашним главредом «Известий» и «куратором» советских писателей Гронским (еврейская эта фамилия псевдоним старого революционера Федулова): «Тридцатого сентября 1959 года вышедший на свободу после 18 лет воркутинских лагерей и казахстанской ссылки Иван Михайлович Гронский выступил в Институте мировой литературы с воспоминаниями, посвящёнными «крестьянским» поэтам: Есенину, Клюеву, Клычкову, Орешину, Павлу Васильеву.», где подробно рассказал о причинах ареста и высылки Клюева: (https://biography.wikireading.ru/amp284508, https://www.booksite.ru/klyuev/3_25_56.html)

«В 1932 г. мне сообщают, что Н.А. Клюев стоит на паперти церкви, куда часто ездят иностранцы, и просит милостыню: «Подайте, Христа ради, русскому поэту Николаю Клюеву», — и иностранцы, конечно, кладут ему в руку деньги.

Я вызвал Н.А. Клюева к себе в «Известия».

С ним было приятно разговаривать, потому что это был энциклопедически образованный человек, прекрасно понимающий и знающий искусство…»

Я говорю:

— Николай Алексеевич, почему Вы пошли на паперть?

— Есть нечего.

— У Вас в вашей келье иконы Рублёва есть?

— Есть.

— А оригинальная Библия XVII века есть?

— Есть.

— Так вот, если Вы продадите хоть одну вещь в музей, то два-три года можете прожить не нуждаясь. Значит, на паперть заставила идти Вас не нужда, а кое-что другое, этим другим является ненависть к большевикам. Вы с нами хотите бороться, мы бороться умеем и в борьбе беспощадны.

— Я не хочу бороться, я хочу работать, но мне надо есть, нужно одеваться.

— Ну что ж. Хорошо.»

С.С. Куняев из лагеря «Нашего современника» так комментирует эпизод с прошением милостыни на паперти: «Загнанный и изгнанный из журналов, живущий подаянием и продажей икон в начале 30-х годов…»; между тем, по словам Б.Н. Кравченко, «…у Николая Алексеевича было обыкновение дарить иконы. Торговлю святынями он считал страшным грехом.» [Б.Н. Кравченко. Читая написанное о Клюеве, http://klyuev.lit-info.ru/klyuev/bio/kravchenko-chitaya-napisannoe.htm], но это к слову, чтобы оттенить верность фактам у одного из «наших современников».

Вряд ли Гронский вникал в такие тонкости, рекомендуя Клюеву прекратить фронду и продать несколько икон в музеи, однако из беседы ясно, что целью Гронского было только приручение Клюева и для этого он имел весомые аргументы!

…В распоряжении Гронского были продовольственные пайки и деньги для «воздействия на писателей» (по словам Гронского «У меня было в моем распоряжении для поддержки литературных работников и интеллигенции до 600 таких пайков. Меня не ограничивали ни распределением этих пайков, ни расходами денег») и в результате беседы Клюеву был «жалован» академический паек («в Москве самый лучший», как пишет Гронский, и, от себя, добавим, что месячный паек выдавался бесплатно и включал пять кг мяса, семь — рыбы, овощи, яйца, масло, крупу — и это при том, что в 1932-33 гг. в СССР умерло от голода почти 9 млн чел. [см. Осокина Е.А. За фасадом сталинского изобилия. РОСПЭЭН,2008,-351с]; помимо пайка Клюеву было выдано 5 тыс. рублей (средняя зарплата рабочего была около 130-150 руб/мес https://istmat.org/node/45546), и он отправился работать в деревню.

Как ни странно, Клюев на пятнадцатом году революции так и не понял, с кем имеет дело:

«Однажды, — продолжает Гронский, — получаю от Н.А. Клюева поэму. И вот сижу дома, завтракаю. Напротив сидит П.Н. Васильев, который жил в это время у меня [Они были женаты на сестрах— БР]. Читаю эту поэму и ничего не могу понять. Это любовный гимн, но предмет любви — не девушка, а мальчик. Ничего не понимаю и отбрасываю поэму в сторону.

— Ни черта не понимаю!

П.Н. Васильев берет ее и хохочет.

— Чего ты, Пашка, ржешь?

— Иван Михайлович, чего же тут не понимать? Это же его «жена»».

…Незадолго до появления крамольной поэмы ОГПУ сфабриковало дело о выявлении тайной гей—организации, планировавшей покушения на Сталина, после чего был срочно принят закон об уголовном наказании за гомосексуализм (справедливости ради отметим, что подобный же закон действовал и в Англии и под него в конце 19 века попал Оскар Уайльд, а в середине 20-го Алан Тьюринг, дешифровавший считавшийся неуязвимым немецкий шифр для подводных лодок и один из основоположников информатики), а 23 мая 1934 года в «Правде» и «Известиях» появилась статья Горького против гомосексуалистов:

«… в стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуемым, а в “культурной” стране великих философов, ученых, музыкантов он действует свободно и безнаказанно. Уже сложилась саркастическая поговорка: “Уничтожьте гомосексуалистов — фашизм исчезнет”.»

Возможно неназванная эта поэма была стихотворением «Клеветникам искусства», где имеются строки «Меж трав волшебных Анатолий, //— Мой песноглаз, судьба-цветок», однако и закон, и статья Горького появились уже после присылки поэмы, а пока взбешенный Гронский вызвал Клюева в Москву:

«…эту мерзость мы не пустим в литературу. Пишите нормальные стихи, тогда будем печатать. Если хотите нормально работать, мы дадим Вам такую возможность.

— Не напечатаете поэму, писать не буду.

— Итак, Вы встаете на путь борьбы? Тогда разговор будет короток. В Москве Вы не останетесь.

— Мое условие: или печатаете поэму, или я работать не буду.

Я долго уговаривал Н.А. Клюева, но ничего не вышло. Мы расстались. Я позвонил Ягоде [тогда замнаркома ОГПУ -БР] и попросил убрать Н.А. Клюева из Москвы в 24 часа. Он меня спросил:

— Арестовать?

— Нет, просто выслать из Москвы.»

Отсутствие нужного закона никого не смутило — Клюева выслали на Север, где в 1937 году он был арестован и расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.

…Ахматова в своих заметках [http://klyuev.lit-info.ru/klyuev/vospominaniya/ahmatova-listki-iz-dnevnika.htm ] приводит два прошении Клюева о помиловании: «После двадцати пяти лет моей поэзии в первых рядах русской литературы я за безумные непродуманные строки из моих черновиков, за прочтение моей поэмы под названием «Погорельщина», основная мысль которой та, что природа выше цивилизации, сослан Московским ОГПУ в Нарым на пять лет.» (в другом прошении Клюев указывает на стихотворение «Хулители Искусства»), то же он повторил и в одном из последних писем, называя причиной осуждения поэму «Погорельщина», добавляя «больше за мной ничего нет» — к тому времени Гронский и Ягода давно были не у дел, но запущенный механизм крутился и участь Клюева была предрешена уже тогда, когда Гронский позвонил Ягоде…

**

Выступление Гронского было сенсационным и маловероятно, что Свиридов о нем не слышал — впрочем, мысль о том, что Блок, Есенин и Клюев разочаровались в революционных преобразованиях новой не назовешь, только вот причина их смерти отнюдь не в разочаровании.

**

…Через две недели после выступления Гронского в Москве состоялось первое исполнение оратории Свиридова на стихи Маяковского, за которую ему в 1960 году была присуждена Ленинская премия.

Триумфу Свиридова предшествовала его ссора с Шостаковичем, на чем следует остановиться.

Как Шостакович поссорился со Свиридовым

Разногласия Свиридова с Шостаковичем в значительной мере были творческого характера — Свиридов противопоставлял оперы Шостаковича «Игроки» и «Катерина Измайлова» операм Мусоргского и Глинки:

«Не надо быть специально культурным человеком, чтобы понять разницу между «Борисом Годуновым», «Хованщиной» и «Игроком» или «Катериной Измайловой»» — здесь уже камешек (даже булыжник) в адрес Шостаковича, который постоянно раздражает Свиридова (не боясь банальности добавлю, как Моцарт Сальери).

Чисто творческие разногласия Свиридов обильно сдобрил националистическими пассажами, о чем речь ниже, однако их пути разошлись задолго до смерти Шостаковича и причина этого отнюдь не музыкальная.

**

В предисловии к книге Свиридова ее составитель А. Белоненко приводит следующий эпизод, послуживший причиной ссоры между Шостаковичем и Свиридовым:

«…Это произошло в году 1958-м, в то время когда Свиридов еще работал над «Патетической ораторией». Как известно, Шостакович не любил поэзию Маяковского. И вот однажды, когда Свиридов пришел в очередной раз в гости к Шостаковичу, то за столом, где собрался, как обычно, круг друзей хозяина дома, — коллеги композиторы, музыковеды, исполнители, — возник странный разговор. Шостакович, уже знавший, над чем работает Свиридов, вдруг обратился к нему с вопросом: «Юрий Васильевич, я слышал, что вы пишете на Маяковского?» — «Да, — признался Свиридов, — пишу ораторию. А что?» — «Зачем вы это делаете, ведь Маяковский — плохой поэт!» Свиридов не сдержался: «Кому нравится Маяковский, а кому Долматовский!»

…Долматовский назван Свиридовым не случайно — Шостакович, подвергшийся в 1948 году травле как формалистический, чуждый народу композитор, чтобы зарабатывать на жизнь писал музыку к кинофильмам, в том числе «Молодая гвардия» и «Падение Берлина», а в 1949 году написал ораторию «Песнь о лесах» на слова Е. Долматовского, «посвященную,— по словам Белоненко, «модной тогда теме о создании лесополос, должных защитить южные поля от черных бурь и засухи» (загадочный пассаж о «модной теме» легко расшифровать— создание лесополос входило в гениальный, как всегда, план Сталина о преобразовании природы «О плане полезащитных лесонасаждений…», принятый в окт. 1948 года.

Сразу же замечу, что план был разумный (еще гоголевский «идеальный помещик» Костанжогло сажает лесополосы и потому не страдает от засух), однако как и все, к чему прикладывал руку отец народов, создание лесополос стало культовым событием и Долматовский, хороший поэт-песенник, быстро сочинил цикл стихов «о лесах», для которого Шостакович написал музыку.

Оратория была приурочена к 70-летию Сталина и в 1950-м, в год юбилея вождя ее удостоили Сталинской премии (Шостакович не любил вспоминать об этом сочинении, хотя скорее всего именно оратория его спасла — начиналась борьба с космополитами и хотя Шостакович не числился иудеем, он был автором антинародной музыки и долгое время ставил рядом с кроватью чемоданчик на случай ночного ареста).

«Через некоторое время, — продолжает Белоненко, состоялась премьера «Патетической оратории», и началось ее триумфальное шествие по стране. Успех был ошеломляющим. Дело дошло до выдвижения свиридовской оратории на Ленинскую премию. В Союзе композиторов знали, что Шостаковичу это сочинение не нравится. Руководство Союза стало подвергать ораторию тихой обструкции. Все шло к тому, чтобы «завалить» ее на показе перед Комитетом по Ленинским премиям. Один очень известный композитор [в некоторых статьях называется Кабалевский, бывший с 1952 г. секретарем правления Союза композиторов СССР — БР] написал статью «Творческая неудача», и она уже лежала в редакции газеты «Правда», ожидая дня показа. Но на показ неожиданно пришел М.А. Суслов [секретарь ЦК и главный идеолог — БР]. Он прослушал ораторию и с удивлением отметил: «А ведь это хорошая музыка». (Судя по всему, его предупредили, что музыка плохая.) Упомянутая статья, в которой Свиридов критиковался за то, что не сумел в музыке изобразить портрет живого В.И. Ленина, так и не появилась в «Правде», а композитор стал лауреатом Ленинской премии.»

Ненадолго прервем цитату, чтобы подчеркнуть всю необычность происшедшего — появление на прослушивании Суслова и оценка им оратории просто реинкарнация слушания и последующая оценка («Нечеловеческая музыка!») Лениным Аппассионаты Бетховена в 1920 году на квартире Горького!

Я плохо верю в неожиданности — Суслов был человеком непубличным и мог просто позвонить — не сам, конечно, хватало помощников, но предположение, что оратория была заказана и награда оговорена заранее — хорошо, даже если вознаграждение и не было названо, то полагаю заказ был — как говорил получивший в тот же год Ленинскую премию М. Шолохов «мы пишем по велению сердца, а сердца наши принадлежат партии», а Суслов был секретарем ЦК и ответственным за идеологию.

Замечу, что 1960-й год может быть назван «годом Шолохова» — ему присуждена Ленинская премия за «Поднятую целину», Бондарчуку за экранизацию его же «Судьбы человека», да и Свиридов в конце 30-х отметился музыкой к фильму Рошаля о «Поднятой целине»…

Продолжим цитировать Белоненко:

«Отношения с Шостаковичем охладились до нуля. Внешне это почти никак не проявлялось, […]. Однако Дмитрий Дмитриевич высказывал свое отношение к «Патетической оратории» в узком кругу, и об этом было известно Свиридову. Были и обидные слова, задевшие его честолюбие» — к этому предложению относится примечание, где приведены эти «обидные слова»:

«В одном из писем И.Д. Гликману (от 26 ноября 1960 г.) Шостакович сравнивает Свиридова с …Фаддеем Булгариным. Деликатный И.Д. Гликман, один из самых преданных Шостаковичу людей, в то же время хорошо относившийся к Свиридову, публикуя это письмо в своих «Письмах к другу» (СПб.: Композитор, 1993. С. 154), опустил имя Георгия Васильевича. Но тот сразу догадался, о ком идет речь.»

**

Гликман не просто «хорошо относился к Свиридову», а был — по его словам — ближайшим другом Свиридова в довоенный период (правда сам Свиридов напишет: «Жил я очень одиноко, друзей, в истинном смысле слова, не имел, были приятели застольного, «собутыльного» типа), такие вот разные оценки.

«Однажды, — пишет Гликман в примечаниях к своей переписке с Шостаковичем, придя из консерватории, он пожелал непременно познакомить меня с романсами Юрия Свиридова. Преисполненный радости, он сел за рояль и, не имея нот, по памяти сыграл их несколько раз, уверяя, что они не только прекрасны и талантливы, но чуть ли не гениальны. Именно этот эпитет был им произнесен».

Не подвергая сомнению свидетельство Гликмана, напомню, что именно критика Шостаковичем сочинений Свиридова побудила того бросить учебу в 1940 году.

И, чтоб закончить с особым отношением Шостаковича к Свиридову, укажу, что тот упомянут только в 6 письмах к Гликману — вот первое и последнее:

«24.6.42 …В Новосибирске я уже 3 дня. Несказанно был рад видеть Ивана Ивановича и Ю.В. Свиридова. Свиридов произвел на меня впечатление человека чрезвычайно выросшего и поумневшего. Впрочем, об его умственных способностях я был всегда очень высокого мнения.» — в примечании к этому письму Гликман называет Свиридова «любимым учеником профессора Шостаковича в Ленинградской консерватории».

«12.1.46 Раза два встречался с прибывшим в Москву Ю.В. Свиридовым. Он сам, а также его новый Квартет мне очень нравятся» — и снова Гликман поясняет, что «В разговорах со мной Дмитрий Дмитриевич с большой похвалой отзывался не только о Первом квартете Г.В. Свиридова, но и о Трио для скрипки, виолончели и фортепиано. Шостакович много сделал для того, чтобы последнему произведению была в 1946 году присуждена Сталинская премия».

Реконструкция эпизода с оценкой Шостаковичем «Патетической оратории» Свиридова выходит далеко за рамки их взаимоотношений — в письме Шостаковича Гликману содержится оценка Свиридова-человека образца 1959 года (в отличие от критики сочинений Свиридова в 1939, побудившая студента Свиридова уйти из консерватории).

Даже если оценка эта чересчур резка, интересно рассмотреть ее подробно.

Начнем с сопоставления Свиридов — Булгарин.

…Фаддей Булгарин сохранился в памяти потомков как агент жандармов и злейший враг Пушкина, которому Пушкин посвятил едва ли не самые злые эпиграммы, именуя «Видок Фиглярин» — современники поэта прекрасно поняли о чем идет речь, т.к. «Записки Видока», агента тайной полиции времен Наполеона, были только что изданы в Париже!— так вот, реальный Булгарин издевательски писал о Пушкине что тот исписался, что предок его Ганнибал был куплен Петром за бочонок рома (это ставило под сомнение дворянство и древность рода Пушкиных, чем он весьма гордился), и взбешенный Пушкин ответил злой эпиграммой, не пропущенной цензурой, однако литератором Булгарин был весьма удачливым и бульварный его роман «Иван Выжигин» был куда популярнее сочинений Пушкина и исправно кормил автора — аналогия куда как прозрачна и сравнение Свиридова с Булгариным обидное, но не странно ли, что ссылаясь на письма Шостаковича Гликману, автор предисловия ограничился какой-то расплывчатой фразой, а не цитатой, пусть и обидной?

Да и сам повод для ссоры подстать гоголевскому герою, смертельно обидевшемуся на «гусака».

Однако текст письма не просто «обидный» и выходит далеко за рамки личных счетов:

“Шостакович — Гликману (#132)

26.II.1960. Москва. 26 февраля

Дорогой Исаак Давыдович!

…Мне кажется, что самоуничижение и самомнение не являются самыми главными качествами того или иного деятеля. Конечно, «скромность это лучшее качество большевика», как учил нас тов. Сталин. Но, в конце концов, можно было простить Бетховену, если бы он зазнался, сочинив свои симфонии. Можно было простить Гречанинову, если бы он зазнался, сочинив «Добрыню Никитича»⁷. Но ни тому, ни другому, никому нельзя было простить аморальный, лакейский, душевно-лакейский opus. Я думаю, что автор оратории⁸ получит награду, уже хотя бы потому, что он встал в один ряд с такими мастерами, как В. Кочетов, А. Софронов, К. Симонов, и другими выдающимися представителями искусства социалистического реализма⁹. Самомнение самомнению рознь. Но самомнение и «зазнайство» Бетховена (если бы таковое было) куда более простительно самомнению и зазнайству Ф. Булгарина, автора «Ивана Выжигина»¹⁰. Не знаю, ясно ли я выражаю свои мысли?»

^——

⁷ Здесь дается ироническое сопоставление Бетховена и Гречанинова— автора посредственной, с точки зрения Шостаковича, оперы «Добрыня Никитич».

⁸ О какой оратории идет речь, выяснить не удалось.

⁹ Названные писатели представлялись Шостаковичу одиозными фигурами, занимавшими обскурантские позиции в литературно-общественной жизни страны.

¹⁰ Фаддей Венедиктович Булгарин (1789–1859) — реакционер и доносчик, автор бульварного романа «Иван Выжигин», вышедшего в 1829 году.

* Примечания 7-10 к письму принадлежат Гликману и приведены в его книге.

**

Книга Гликмана была издана в 1993 году при жизни Свиридова и может быть потому «не удалось выяснить, о какой оратории идет речь».

Но выходит Свиридов обиделся напрасно и речь шла не о нем?

Но нет, директор Свиридовского центра не зря в своем предисловии (2002 года) в первом издании дневника «перепутал» дату написания письма с февраля (II месяц) на ноябрь (11 месяц) — письмо Шостакович написал до решения Комитета по Ленинским премиям (присуждались 22 апреля в день рождения Ленина), а не после в ноябре (римское II легко «спутать» с 11, да вот беда — в письме в той же строке стоит «26 февраля», так что путаница сознательная!)

Ловко? — Нет слов!

…Если бы не появление на сцене Суслова подобно «богу из машины» мнение Шостаковича (даже высказанное в частном письме) вместе со статьей «очень известного композитора «Творческая неудача», опубликованной в главной газете страны «Правда» (органе ЦК КПСС), поставила бы крест на оратории, но вмешательство Суслова разом меняет картину — теперь даже об открытом обсуждении не могло быть и речи и Шостаковичу оставалось только язвить в частном письме по поводу Свиридова!

Хотя не исключено, что Шостакович даже при заткнутом рте пытался довести свое мнение до музыкальной общественности — ведь чем черт не шутит, а до объявления лауреатов почти два месяца, а вдруг!

Так что даты (февраль или ноябрь) весьма существенны — читателям Белоненко и в голову не придет, что будь у Шостаковича возможность открыто критиковать ораторию (хотя бы на закрытых обсуждениях в СК) до решения Комитета по Ленинским премиям, то премию, возможно бы и не дали, а вот сравнил Свиридова с Булгариным спустя погода после присуждения премии, так пойди разбери, кто такие Фаддей Булгарин и Иван Выжигин.

Фраза в письме другу — «думаю, что автор оратории получит награду» написана от понимания ситуации и осознания невозможности открыто выразить свое мнение об оратории, т.к. ее автор прибег к недостойному приему, подключив партийный аппарат и переведя разговор о сочинении в область идеологии (как Булгарин пользовался покровительством шефа жандармов Бенкендорфа, запретившим публикацию пушкинской эпиграммы на Булгарина) — впрочем, статья в «Правде» явно была заказана — или предложена редакции противниками Свиридова, что вполне отвечает правилам подковерной борьбы.

**

Но самое важное в противостоянии Шостаковича со Свиридовым состоит не в оценке кто кому из поэтов нравится и даже не в сравнении Свиридова с Булгариным — ведь чуть переставив слова из письма получим для «неназванного автора оратории» (а в тот год оратория Свиридова была единственной ораторией, выдвинутой и получившей премию) убийственную характеристику:

«Я думаю, что автор оратории получит награду, уже хотя бы потому, что он встал в один ряд с такими мастерами, как В. Кочетов, А. Софронов, К. Симонов, и другими выдающимися представителями искусства социалистического реализма за свой аморальный, лакейский, душевно-лакейский opus, чего никому нельзя простить».

Напомню, что В. Кочетов и А. Софронов заслуженно занимают в истории место не просто «одиозных» фигур, как их охарактеризовал Гликман, а погромщиков и доносчиков, погубивших множество писателей; однако в 1960-м они, хоть и ослабленные, были в фаворе у власти (в частности их поддерживал Шолохов) и М. И. Ромм, потребовавший призвать их к ответу, в 1962 году был вынужден писать объяснительную записку в ЦК КПСС; К. Симонов в 1960-м уже не был секретарем СП СССР, однако именно он в 1948 году вел в Ленинграде собрание, исключившее Зощенко из СП.

Итак, дело — по Шостаковичу — не только в художественной ценности оратории (Пушкин в одной из эпиграмм на Булгарина писал «беда что скучен твой роман»), а в лакействе и аморальности автора, ставшего в один ряд с доносчиками и погромщиками.

Конечно, и сам Шостаковича был вынужден «наступать себе на горло», однако делал это только под страшным давлением режима и даже в годы войны не славил Сталина — а тут его ученик добровольно лакействует и подключает главного партийного идеолога для получения премии!

И эта оценка Свиридова полностью заслоняет вопрос о качестве оратории — тогда это не подлежало обсуждению, а теперь утратило смысл и можно только удивляться прозорливости Шостаковича, не читавшего откровений Свиридова, но в паре строк определившем его суть и понятна неприязнь Свиридова к учителю, щедро рассыпанная на страницах дневника (в скобках заметим, еще один ниспровергатель Шостаковича собрал отзывы Свиридова в своей статье, где их и можно прочесть. [ Яков Рубенчик. Портрет композитора Шостаковича в книге композитора Георгия Свиридова «Музыка как судьба». Независимый бостонский альманах, № 353, 14 декабря 2003 г. https://lebed.com/2003/art3587.htm; Рубенчик, много лет воюющий с Шостаковичем, фигура одиозная — еврей-эмигрант, отрицающий государственный антисемитизм в СССР https://pioneer-lj.livejournal.com/307890.html? случай скорее единичный, чем уникальный!])

Часть вторая

Свиридов о поэтах

Отношение Свиридова к поэтам, составляющим гордость русской культуры 20-го века, интересно тем, как буквально на соседних страницах могут соседствовать традиционно—возвышенные и злобно-уничижительные оценки:

«…Пастернак, Ахматова, Цветаева, Гумилев, Мандельштам, прекрасные настоящие поэты, занимающие свое почетное место в русской поэзии, место, которое у них уже нельзя отнять» [Запись от 22/VII-82 г.]

…Если бы я писал о любви Свиридова к поэтам «Серебряного века», то ограничился бы этой цитатой, но рядом с ней десятки прямо противоположных высказываний, и я склонен именно их считать его истинным кредо (далее курсив и знаки препинания принадлежат Свиридову):

• «Стихи Маяковского, так же, как и поэзия Ахматовой и других «избранных» (сами себя избрали) поэтов, дышат лютой сословной ненавистью к простонародному, переходящей у Мандельштампа <sic!> в ненависть ко всему русскому. Отсюда их органическая ненависть к Есенину, ко всякому народному […] Причина равнодушия народа к безмерно, болезненно честолюбивой (заполненной этим) поэзии Маяковского, Ахматовой и др. — в чуждости народного сознания, живущего «миром», общно, подобным индивидуалистическим категориям.»
• Ахматова и Пастернак — люди весьма и весьма хладнокровные, прагматические. Деловые качества их, умение приспособиться к жизни (выбрать позицию!) поразительны.

Далее для определенности остановимся на Маяковском, Ахматовой, Цветаевой и Есенине — Ахматову Свиридов не любит, к Цветаевой отношение нейтральное, Есенин же любим и уважаем, а Маяковский стоит особняком хотя бы потому, что именно за ораторию на его стихи Свиридов получил Ленинскую премию.

Но значит ли это, что Свиридов любил Маяковского?

Да ничуть и даже его биограф Белоненко признает, что «о Маяковском композитор пишет, как об исчадье ада. Таких уничтожающих характеристик о поэте, пожалуй, не сыщешь ни в отечественном, ни в мировом литературоведении» — насчет литературоведения не уверен, а вот что писал о нем Свиридов:

• …своим подлинным хозяевам Маяковский служил с собачьей преданностью, купленный безграничной лестью, тешившей большое и раздраженное самолюбие. Вот механизм его славы, жизни и самой смерти — фальшивой, декорированной.
• Маяковский был очень даровит к стиху, остроумен, изобретателен и продажен; и сам понимал, что продажен, открыто об этом кричал. Вот какой выверт! Он был куплен на корню от начала своей деятельности. Талантливый человек смолоду берется под опеку и направляется по нужному пути. Ему обеспечено внимание, реклама и т. д.
• Стихи Маяковского, так же, как и поэзия Ахматовой и других «избранных» (сами себя избрали) поэтов, дышат лютой сословной ненавистью к простонародному, переходящей у Мандельштампа <sic!> в ненависть ко всему русскому. Отсюда их органическая ненависть к Есенину, ко всякому народному Гению, в свое время: к Ломоносову, Кольцову, Менделееву, Горькому.
• Поэты-дегенераты: Хлебников и Маяковский, последние в роду (каждый). Акц<ионерное> общество Бурлюк-Брик и К торговали ими, умело эксплуатируя их таланты и болезнь (несомненно свойственную обоим). Бесконечной лестью, ежедневным уверением в гениальности, исключительности, уверением в преданности оно изолировало этих стихотворцев от жизни, окутав их лживым фимиамом.

И это не самое сильное, что есть в дневниках о Маяковском, который упомянут более 70 раз и каких только эпитетов для него нет! — вплоть до «фашиста», воспевающего свою «местечковую Лауру» (местечковую потому, что Лиля Брик была еврейкой, но это особая тема, хотя само сочетание фашизма и местечковости впечатляет)!

Но как же, ненавидя поэта, писать на его стихи ораторию?

Элементарно, Ватсон:

«Патетическая» [оратория] писалась в атмосфере общественного подъема и иллюзий эпохи хрущёвской оттепели, в 1957-1959 годах, а нелестные характеристики поэта появляются у Свиридова в тетрадях «Разных записей» не ранее середины 1970-х годов».

[А.Белоненко. ШОСТАКОВИЧ И СВИРИДОВ: К ИСТОРИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ. Наш современник, 2022, №4. http://nash-sovremennik.ru/archive/2022/n4/2204-16.pdf]

Как и положено, от любви до ненависти всего ничего — в «Оттепель» Маяковского любит, «Оттепель» прошла, Маяковского не любит…

Ахматова глазами Свиридова

• М-м Ахматова — нечто надутое, театральное, неимоверно злобное, завистливое. Поношение Блока, Есенина, Маяковского. Возвышение Мандельштама(?), Бродского (на этой паре и въехала в славу).
• Ахматова — шахматная королева, на 90% состояла из осанки и высокомерия. Снизошла к народу во время блокады. Люди, жившие с привилегиями даже в эпоху разнузданного террора, ибо он (террор) продолжался всегда (усиливаясь и ослабевая), даже в лагерях с привилегиями. Примеров масса. И сама м-м Ахматова обращалась к Сталину, через Пастернака (через презираемую алкоголичку Сейфуллину, которая бегала передавать чекисту письмо для Сталина; сама, очевидно, чекистка), за Ахматовой был прислан спецсамолет (от Сталина лично) вывезти ее из блокадного Ленинграда [в другом месте этот самолет пилотировал личный пилот Сталина!-БР]. Эти люди чувствовали себя «избранными» всегда.»

**

…Оставив на совести Свиридова слова о поношении Ахматовой Блока и привилегиях скажу только про «презираемую алкоголичку и чекистку Сейфуллину» — она умерла в 1954 и сегодня известна только специалистам, однако в начале 20-х ее имя гремело и всезнающий Дм. Быков посвятил ей замечательную статью, откуда приведу лишь фрагмент о ее «встрече» с Ахматовой:

«…единственное пересечение с судьбой знаменитой сверстницы, когда в 1935 году арестовали мужа и сына Ахматовой, Николая Пунина и Льва Гумилёва, ахматовское письмо к Сталину передал именно Правдухин [муж С-ной -БР ]; именно к Сейфуллиной тогда кинулись московские друзья Ахматовой, к ней Ахматову с вокзала повезла Эмма Герштейн, письмо было передано в тот же день, и вопрос решился немедленно. В тридцать пятом такое ещё случалось. Сейфуллина и Правдухин вообще старались вступаться за травимых (за Булгакова, скажем) и не участвовали в кампаниях против формалистов. Когда в 1937 году взяли и год спустя расстреляли самого Правдухина, это надломило Сейфуллину навеки.»

Сейфуллина и ранее была хлебосольна, но после гибели мужа начались запои — правда она осталась на свободе и в 1946 г. защищала А. Ахматову и М. Зощенко после известного постановления ЦК, поскольку была человеком бесстрашным:

«В 1932 г., в период подготовки первого съезда писателей, известных авторов собрали на квартире у М. Горького. Приехал Сталин. Только что закрыли РАПП (ассоциацию пролетарских писателей), но настойчиво рекомендовали писателям тех же руководителей. Сейфуллина сидела напротив Сталина и вдруг громко и четко ему сказала: «Что же, Иосиф Виссарионович, получается? Только что Вы нас освободили от рапповской опеки и теперь хотите опять на писателей хомут одеть?» Это было, как разорвавшаяся бомба.»

Зачем Свиридову понадобилось злобствовать по поводу этой весьма достойной и уважаемой писательницы, отлученной от литературы и доживавшей жизнь в почетной позолоченной клетке «деятеля Союза писателей», сказать не берусь и потому остановлюсь на эвакуации.

…История эвакуации Ахматовой из Ленинграда осенью 1941 обросла (не без ее участия) легендами, наиболее полная версия которой гласит, что за ней по личному распоряжению Сталина был послан самолет, который в полете эскортировали семь истребителей! — впрочем Ахматова всегда верила в особое внимание к ней властей (что соответствовало истине) и всерьез считала, что холодная война случилась из-за ночной ее беседы с И. Берлиным.

Хотя и И. Эренбург писал, что Сталин, прочтя его роман «Буря», запретил браки с иностранцами — тоже неплохо, но, возвращаясь к эвакуации, замечу, что летом-осенью 1941 из Ленинграда по воздуху было эвакуировано более 30 тыс. жителей (см. Ю. Кантор «ВСЕ НАШЕ ЖЕЛАНИЕ БЫЛО — ХЛЕБ И ЛЕНИНГРАД» https://zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=3442 ) и что следующим за Ахматовой рейсом в Москву эвакуировали Д. Шостаковича и его сообщение об эвакуации в письме Гликману не содержит ничего сенсационного («30 сент. 1941 — позвонили из Смольного и сообщили об эвакуации, на след. день вместе с женой и детьми отвезли на аэродром» — никаких спецсамолетов и семи истребителей), примерно так было и с Ахматовой:

«В начале войны, в сентябре 1941 года, С.Я. Маршак при поддержке А.А. Фадеева, который на тот момент был секретарём СП СССР, помог А.А. Ахматовой и другим литераторам выбраться из осажденного Ленинграда. Некоторое время А.А. Ахматова жила в московской квартире С.Я. Маршака на Чкаловской, потом уехала в Казань, а оттуда эшелоном, в котором С.Я. Маршаку было выделено два вагона для эвакуации писателей, выехала с Л.К. Чуковской в Ташкент.» [Рязанцева, Ю.А. Эвакуация писателей в Ташкент в 1941 году / / Исторические исследования: материалы VI Междунар. науч. конф. (г. Москва, июнь 2018 г.). — Москва : Буки-Веди, 2018. — С. 31-33. — URL: https://moluch.ru/conf/hist/archive/291/14216/]

Так что личного указания Сталина и семи истребителей не было (равно как и сорока тысяч курьеров не было) — но продолжу выписки:

• …надо сказать: относительно того, как её всю жизнь травили, сложный вопрос. Конечно, травили, но, с другой стороны, она получала от Берии подарки, дачу получила, не говоря уже о колоссальных гонорарах, которые платили ей за её просоветские произведения. [НС 2005, №1]
• Что касается поэзии Ахматовой, то ее любовная лирика снискала также широкую славу, особенно в избранных, м.б., даже несколько специфической избранностью, кругах. Тут ее сравнивают с древней Сапфо или Сафо. Хотя тону этой поэтессы свойственно некоторое, сознательно культивируемое, высокомерие, как и Маяковскому (дворянскому дегенерату), а проще сказать — надменность. Ленинградские любители поэзии относились к Ахматовой с большой симпатией и даже ласково звали ее «бабушка русского лесбоса».

Какой лесбос, какая дача, какие гонорары и прочее! — однако на таком уровне продолжать не имеет смысла, разве что попытаться реконструировать свиридовское упоминание Сафо, жившей на острове Лесбос — раз с острова Лесбос, значит лесбиянка, а раз Ахматову сравнивают с Сафо, то причина ясна, даром что Ахматову называли «гусаром в юбке»!

«Богом равным кажется мне по счастью
Человек, который близко-близко
Подошел ко мне, улыбнулся
Полуласково-полулениво
Поцелуем руки коснулся

Первые две строки из стихотворения Сафо, о котором переводчик А. Шапиро написал как о самом знаменитом стихотворении в мире, далее текст Ахматовой и, разумеется, оба они обращены к мужчинам — но эта близость ощущений Свиридову не с руки — хотя неясно, знал ли он стихи Сафо.

К слову, с Сафо сравнивали и современницу Ахматовой Софью Парнок и подобные сравнения просто признание мастерства и только.

Цветаева глазами Свиридова

Пора сказать несколько слов об отношении Свиридова к Цветаевой, тем более что говоря о ней он приводит свое прочтение одного ее стихотворения:

«Мне больше (по сравнению с поэмами — БР) нравится ее лирика. Например, вот это:

Я любовь узнаю по щели,
Нет! — По трели
Всего тела вдоль…

Не правда ли, сильно сказано, особенно впечатляет это — «по щели»! <…> (отточия в книге — БР)»

Чем же так его впечатляет «по щели»? — Свиридову кажется, что речь идет об интимной части женского тела — но увы, Цветаева (беременная) соотносит себя с матерью-землей, в теле которой спрятаны символы любви и имеет в виду щель ущелья и его (ущелья) наибольшее углубление; вот конец стихотворения:

«Точно нору во мне прорыли
До основ, где смоль.
Я любовь узнаю по жиле,
Всего тела вдоль
Cтонущей.
Сквозняком как гривой
Овеваясь, гунн:
Я любовь узнаю по срыву
Самых верных струн
Горловых,— горловых ущелий
Ржавь, живая соль.
Я любовь узнаю по щели,
Нет!— по трели
Всего тела вдоль!»

Приметы, 1924

Это не самое простое стихотворение Цветаевой, но и не самое сложное и уж конечно без «клубнички», так и «жилы» это золотоносная жила (вкрапление) в аморфную породу, а не анатомия — хотя и можно и сравнить с «натянутыми жилами», каждый из образов уместен…

И закончим из комментария любимого Свиридовым Клюева к одному из стихотворений: «в данном произведении есть хорошо рассчитанная мною как художником туманность и преотдалённость образов, необходимых для порождения в читателе множества сопоставлений и предположений» — так и у Цветаевой туманность образов порождает в читателе множество толкований.

Есенин глазами Свиридова

Свиридов первым (и главным сразу после Блока) поэтом считал Есенина и незадолго до оратории на стихи Маяковского написал цикл на стихи Есенина («Поэма памяти Сергея Есенина», 1956) и потому любой, кто позволял себе неодобрительно отозваться о Есенине (даже если сказанное и было чистой правдой), сразу повергал Свиридова в ярость — тут и В. Катаев, и Ю. Тынянов, и О. Мандельштам (хотя, по свидетельству Ахматовой, Мандельштам ценил Есенина и говорил, что ему можно все простить за строку «Не расстреливал несчастных по подвалам»), но Маяковский ненавидим сильнее:

• «Часто противопоставляют Маяковского и Есенина. Это неверно. Маяковский и Есенин были как родные братья у одной матери России. Один Каин, другой Авель. Вот Как я понимаю эту тему, проблему.» (с. 280)
• «Есенин — постоянно оплевываемый, до сих пор третируемый «интеллигентной» литературной средой (говнюк Мандельштам, презренный и бездарный книжный человек Тынянов, не говоря о множестве других — Олеша, Катаев и прочие), удавленный веревкой в номере гостиницы, после смерти извергнутый из жизненного обихода, запрещенный к изданию и упоминанию, ошельмованный в статьях негодяев Сосновского и Бухарина, униженный в стихах подлеца и убийцы Маяковского, остался жив в сознании народа, любим им и неотделим от народной души. Это поэт народа, гибнущего в окопах, в лагерных бараках, в тюрьмах, казармах и кабаках — всюду, где судьба уготовила жить и быть русскому человеку. О, судьба! И народа, и его поэтов.»(с. 272)

Таких высказываний много, однако, оставляя их на совести Свиридова, остановлюсь только на мифе о запрещении и неиздании Есенина, поскольку он так живуч, что интересно проследить его истоки.

Начну с Солженицына (1967, «Письмо к съезду»): «сами цензурные ярлыки («идеологически вредный», «порочный» и т.д.) недолговечны, текучи, меняются на наших глазах … Сколько лет считался «контрреволюционным» Есенин (и за книги его даже давались тюремные сроки)…»

Солженицын ошибается — Есенин и постоянно издавался, и входил в школьные программы — вот, к примеру, учебное пособие Тимофеева (Л.И. Тимофеев. Русская советская литература: Учебное пособие для 10-го класса средней школы. Утверждено Министерством Просвещения РСФСР.) — оно издавалось Учпедгизом как минимум с 40-х и далее приводится текст о Есенине 1951 года (6 изд.) со стр. 164-165, где имеется фотография поэта и текст о нем, из которого приведу начало и конец (цитирую по http://wiki.istmat.org/%D0%BC%D0%B8%D1%84:%D0%B7%D0%B0%D0%BF%D1%80%D0%B5%D1%89%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%B5%D1%81%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD

«С. Есенин — сложный и во многом противоречивый поэт. Горький писал о нём: «Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое — более всего иного — заслужено человеком». Лирическое дарование Есенина полнее всего выразилось в проникновенном изображении русской природы, в тонкой любовной лирике.

Ой, ты, Русь, моя родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
(…) Его стихи замутила больная тема пьяной удали, кабацкого разгула.
Песней хриплой и недужной
Мешал я спать стране родной,

— сказал он сам о своих стихах последнего периода. Он изменил самому себе, своему таланту, своей любви к родине («себе, любимому, чужой я человек»), уйдя в «Москву кабацкую», как назвал он цикл своих наиболее упадочных стихов. Но его лучшие стихи о русской природе, о чистой и светлой любви живут и будут жить в нашей поэзии.»

Но может быть книги Есенина не издавались после его смерти в 1925 году?— и это не так: стихи Есенина только в 1926-55 гг. издавались более 20 раз (в том числе и перед войной, и во время, и после — к слову в 1955 году, когда Свиридов писал свой цикл на стихи Есенина, ГИХЛ издал двухтомник тиражом 150 тыс. экз., а учебник Тимофеева для школы со статьей о Есенине вышел 10-м изданием!

Правда, в 1955 году Свиридов вышел из школьного возраста и учебник Тимофеева мог не знать, но примерно в то же время вышел первый том «История советской литературы» с монографической статьей о Есенине!

…Я так подробно пишу об Есенине только для того, чтобы показать уровень компетентности Свиридова, записывающего в дневник всякие домыслы без малейшей попытки выяснить истину, хотя речь идет о любимом поэте — но нет, мир Свиридова соткан из лжи и правды, причем нити так переплетены, что не распутать и Есенин ему нужен не реальный, а Есенин-страдалец, удавленный веревкой за то, что его голосом пела «загнанная в тюрьмы» несчастная Россия.

Но это полуправда, а другая ее часть в том, что именно в Есенине уголовный мир нашел своего поэта, выразившего его чувства и настроение (об этом подробно писал В. Шаламов) и, хотя это не имеет прямого отношения к Свиридову, позволю высказаться подробнее.

…В письме съезду Солженицын упомянул Есенина в одном ряду с Ахматовой, Цветаевой и Замятиным, протестуя против цензуры, лишающей автора возможности говорить с народом — имя Есенина включено ошибочно, но разница Солженицына со Свиридовым принципиальна — для Свиридова даже непочтительное отношение к Есенину равнозначно оплевыванию всего русского — и это «визитная карточка» любого русского националиста, переводящего любое обсуждение в плоскость «русофобии».

Отношение к Есенину (даже не к стихам, а к нему самому) давно разделило читающую публику на два лагеря — для одних он поэт (почти святой), удавленный чекистами и запрещенный в СССР, для других — талант, погубивший себя беспутной жизнью.

Время от времени появляется очередная книга о поэте и в сети начинается дискуссия о том, был ли Есенин запрещен или нет — сторонники запрета упоминают бабушек с переписанными от руки стихами и дедушек, сжигающими книги, опасаясь обыска.

Сразу замечу, что рукописи и сжигания не противоречат изданию — просто в тетрадках и книгах могли быть «Записки хулигана» и «Москва кабацкая», не переиздававшиеся долгие годы и фактически запрещенные — только не надо их ставить в один ряд с «Окаянными днями» Бунина или сочинениями Бердяева или Авторханова, за которые действительно сажали.

Евреи и инородцы

Многие записи Свиридова посвящены положению русского народа; они типичны для «национал-патриотов» — вот только несколько:

• «положение русского народа поистине ужасающе. Он потерял свою землю, отнятую у него кровавой Советской властью, которая так и называлась веками Русская земля. Защищая ее на Гражданской войне, в бунтах и восстаниях 20-х годов, кроваво усмиряемых полководцами типа Тр<оцкого>, Ст<алина>, кровавого негодяя Тух<ачевского>, культ которого снова возрожден <…>.
• Ненависть в литературной среде к Астафьеву, Абрамову, Белову, Распутину — это ненависть к народному сознанию, народному строю чувств и мыслей. [Курсив Свиридова]
• Солженицын, Абрамов, Астафьев, Белов, Бондарев, Распутин, Крупин, Личутин, Коржев, Солоухин, Куняев, Клюев, Рубцов, Есенин — словом, все те, кто пламенно защищают свое понимание России, которая превращена в безликое рабское государство под руководством ренегатов коммунизма из Европы, из выгоды и за карьеру продающих все на свете, людей без понимания.

Эти (и похожие) высказывания повторяются столь часто, что их можно только отметить и не более, однако следующая мысль заслуживает внимания:

«В наше время Россия духовно опускается еще на один порог преисподней. Культура ее уже невосстановима. Она уже не нужна большинству населения».

И сразу названа причина («кто виноват»):

«Так называемый «культурный» слой населения в РСФСР (особенно в больших городах) не состоит или состоит в малой степени из представителей коренного населения страны. Это <…> общество, глубоко враждебное русской нации, русской культуре, русской истории [и искусству]. Этот культурный слой не может двигать далее культуру вперед, т.к. у него нет контакта с фундаментом жизни, нет контакта с землей, рождающей все, в том числе и русский культурный фонд. Нет Гения Беспочвенного. Вот причина «войны» против почвенников.» [с.354].

…Это из записей 1982-83 гг., когда в Москве появились «лимитчики» (а ранее в города бежали из колхозов), бывшие самым что ни на есть коренным населением из малых (Тула, Рязань, Новгород) городов и деревень и именно этим новоявленным люмпенам («коренному населению») та русская культура (Глинка, Мусоргский и др.), которая для Свиридова является (наряду с хоровым пением) истинно русской была чужда, а интересовалась этой старинной культурой именно та самая далекая от народа интеллигенция.

**

Отношение к евреям всегда было водоразделом, разделявшим даже «товарищей по работе» — к примеру секретарь СП Сурков презирал антисемитов, а Софронов, редактор «Огонька» был злобным юдофобом.

Дневник Свиридова и его высказывания характеризуют его как человека к евреям недоброжелательного — правда, дело ограничивалось лишь словесными эскападами:

• «Государством Евреев стали Соединенные Штаты после того, как там открыли Золото. Лихорадка. Так же было в Испании в XVI веке. Но католицизм не дал им там укорениться. Америка — религиозно слабая, — всецело подпала под их власть.»
• Бегство Рахманинова, Шаляпина (и целого ряда талантливых музыкантов). Русские музыканты бежали от преследования Еврейской Власти. Да ведь от хорошей жизни никто еще не убегал.
• Советская буржуазия наиболее злобная из всех, может быть, только не злобнее американо-еврейской. А это была советско-еврейская. Салон Брик поругивал Маяковского за чрезмерное увлечение агиткой. Надо было прославлять мадам Брик, эту местечковую Лауру.

…Среди «русских талантливых музыкантов, бежавших от преследования Еврейской Власти» Свиридов «забыл» близкого друга Рахманинова Владимира Горовица, которого многие считают лучшим пианистом 20-века, но Горовиц не «вписался в формат» — чего вдруг еврею бежать от Еврейской Власти! — между тем семья Горовица действительно пострадала — был репрессирован отец, сестре обрубили карьеру пианистки и она всю жизнь преподавала музыку.

Свиридова «малый народ» порядком раздражает, начиная от основателей Петербургской и Московской консерваторий братьев Рубинштейн вплоть до евреев-соотечественников, которым незачем соваться управлять страной («Пусть наш народ идет своим путем. Русские не претендуют на руководящую роль в правительстве государства Израиль»).

Его раздражает даже неизвестный автор отрывного календаря, назвавший Кольцова «воронежским поэтом песенником» (правда «песенником» называл себя сам Кольцов, а приставка «из Воронежа» приклеилась со времен Белинского, да и на 170 стихотворений Кольцова написано около 700 романсов, но это к слову — тут важно то, что неведомый еврей непочтителен к русскому поэту).

Еврейская тема не дает Свиридову покоя даже тогда, когда речь идет о событиях полувековой давности:

• «2-я половина 30-х годов — становилось все хуже и хуже. […] В моде пошло все еврейское. «Король Лир» Михоэлса, вся кинематография, «Веселые ребята», Дунаевский был награжден орденом, принят в Союз и назначен его председателем. До той поры Союз возглавляли: Борис Никол.[описка — Александр. — БР] Фингерт […] Всего членов Союза было человек 40 с небольшим! Русских было человек 20-25, кажется».
• «Расцвет» кошмарного Утесова, изо всех уличных репродукторов гремело: «Налей же рюмку, Роза, мне с мороза, ведь за столом сегодня — ты да я! Ну где еще найдешь ты в мире, Роза, таких детей, как наши сыновья?!!!» {308}

«Король Лир» написан все-таки Шекспиром и поставлен русским С. Радловым при участии украинца Курбаса, что как-то странно для моды на все еврейское, но это только штрих к судьбе СК Ленинграда, который захватили евреи!

Только вот незадача — на смену Фингерту (1932-35) пришел В. Щербачев (1935-37), потом И. Дунаевский (1938-41), затем снова Щербачев, потом Шостакович, потом Петров вплоть до распада СССР (на круг евреи руководили СК Ленинграда пять лет из 60-ти)— что и говорить, сплошь евреи!

Правда, Гр. Александров и Л. Орлова (режиссер и героиня «Веселых ребят») евреями не были, но — дополним Свиридова — сценарий фильма принадлежит Н. Эрдману!

Кстати, фильм вышел в 1934 г. задолго до премьеры «Лира» и назначения Дунаевского Председателем СК Ленинграда, а что касается Утесова и его джаза, то приведу такую вот историю, показывающую музыкальный уровень элиты «страны героев, страны мечтателей, страны ученых» — в 1938 году Москва встречала героев-папанинцев, год дрейфовавших на льдине в Арктике. В их честь был дан концерт, на котором выступал Утесов, которому полярники заказали песню «С одесского кичмана сбежали два уркана».

Утесов сообщил им, что песня запрещена, но Сталин милостиво кивнул и пожелание героев было исполнено!

Так что «Налей мне Роза» еще не худший вариант!

…И чтоб закончить с засильем «всего еврейского в кинематографии» напомню, что в том же 1934 г. на экраны выходит фильм «Чапаев», названный тем же Свиридовым лучшим советским фильмом, а спустя короткое время Свиридов пишет музыку к фильму «Поднятая целина» по роману Шолохова …

Но вернемся к композиторам — СК Москвы (примерно 250 членов) евреи никогда не возглавляли, хотя и входили, как Гольденвейзер, в правление.

Такое вот засилье!

**

Почти любой еврей вызывает у Свиридова раздражение не тем, что он делает (пишет, говорит), а просто самим фактом присутствия в публичном пространстве.

…Видный советский историк и философ М. Гефтер в 1950–70-х гг. опубликовал более 100 работ по вопросам истории русской экономики, декабристскому движению, народничеству, возглавлял (1964-69) сектор в Институте всеобщей истории и некоторое время выступал на ТВ (правда, после публикации книги «Историческая наука и некоторые проблемы современности», подготовленной под его руководством, этот сектор был закрыт по распоряжению отдела науки ЦК КПСС, а Гефтер уволен на пенсию) — Свиридов так оценил его ТВ-передачи:

«Некто Гефтер, выступающий по TV с лекциями, — это новый вид антихристианского террора, пришедший на смену террору Губельмана-Ярославского, Троцкого-Бронштейна, Кольцова-Фридлянда».

С тех пор прошло более полувека, но труды этого «некто» (историк, философ, правозащитник) востребованы до сих пор, однако важно то, что Свиридов включает еврея-Гефтера в число прочих ненавистных ему евреев, не имеющих между собой ничего общего, кроме происхождения (напомню, что М. Кольцов прославился «Испанским дневником» о войне в Испании и был далек от религиозной тематики)!

Случай с Гефтером примечателен еще и тем, что при жизни Свиридова Гефтер говорил о себе «Я — осознанно русский» и был далек от еврейской тематики — только в конце 1980-х, будучи отлучен от возможности публиковаться, Гефтер начал задумываться над проблемами еврейской истории, антисемитизма и Холокоста — но, повторяю, это произойдет через много лет после его выступлений на ТВ.

Разумеется, все эти юдофобские высказывания не остались незамеченными:

«Высказывания Свиридова в духе Вагнера приводит не один мемуарист. Исследователь творчества Н. Клюева Сергей Субботин вспоминает, как Свиридов сказал:

«— В литературе как-то удается делать русское дело. Все-таки оно идет. А в музыке гораздо сложнее.

По своей тогдашней наивности (…) я осмелился возразить:

— В музыке проще.

— Ну а если музыка связана со словом? Нет, в музыке сложнее. Профессура еврейская, соответственно такова и ориентация при обучении. Даже если человек русский, они ему сворачивают голову вот так. — И характерным жестом показал поворот головы набок. — Но у них нет своего музыкального языка. Вся додекафония и прочее — придуманная вещь».

Трудно поверить, что музыкант масштаба Свиридова не знал о существовании еврейского мелоса. От музыкальной братии я не раз слышал, что И. Дунаевский всю жизнь писал «еврейскую музыку», и специалисты подтверждают: да, в основе песен главного советского соловья — мелос еврейский…

Так же трудно верится и в бытовую юдофобию Свиридова, если учесть, СКОЛЬКО евреев входило в круг его друзей, — да прочтите хотя бы воспоминания первой жены композитора Аглаи о дружбе, которая соединяла их и семью Михоэлса, А. Райкина!»

Валерий Бондаренко РОССИЯ» — БОЛЕЗНЬ, СУДЬБА, ЗАБЛУЖДЕНИЕ?..

https://www.library.ru/2/liki/sections.php?a_uid=99

Это старая песня «трудно верится в юдофобию […] если учесть, СКОЛЬКО евреев входило в круг его друзей» — в разгар дела Бейлиса (1913) дочь Розанова, ведущего яростную антисемитскую кампанию, трогательно пишет о своей подруге-еврейке, что она-то другая, а вот остальные евреи, конечно, замешивают мацу на крови христиан…

А еще надо учесть, что, по свидетельству М. Ромма, государственный антисемитизм стал наслаждаться в середине войны и, особенно, начиная с 1948 года в разгар борьбы с космополитами (к тому времени Михоэлса убили, а Аглая несколько лет как ушла от Свиридова, так что ее воспоминания относились к 40-м годам) и люди, ранее не вникавшие, вдруг получили простые ответы на вечный вопрос «Кто виноват», и Свиридов, скорее всего, был в их числе.

Хотя тогда, ранее или позднее не суть, и хотя его раздражает, что неприятные ему люди все валят на евреев, но это «спор славян между собой» как и у Солженицына в рассказе «Пасхальный крестный ход»:

«Между верующими мелькают одно-два мягких еврейских лица. Может крещеные, может сторонние.

Осторожно посматривая, ждут крестного хода тоже. Евреев мы все ругаем, евреи нам бесперечь мешают, а оглянуться б добро: каких мы русских тем временем вырастили? Оглянешься — остолбенеешь».

https://www.pravmir.ru/aleksandr-solzhenitsyin-pashalnyiy-krestnyiy-hod/

Остолбенеть-то остолбенеешь, однако в те же годы тот же Солженицын напишет размышления по еврейскому вопросу, где сжато обосновал положения, развитые в его скандальной книге «200 лет вместе».

Попутно отметим, что если Солженицын времен «Ивана Денисовича» скажет «каких МЫ русских тем временем вырастили?», то у Свиридова народ-богоносец покорен, соблазнен и развращен внешними злодеями, подобно тому как у Астафьева это будут архаровцы, у позднего Распутина заезжие кавказцы, у Белова горожане-евреи…

…Едва ли не первым признаком юдофоба является выделение национальности и потому Свиридов в 1960-м в Париже, разглядывая в «Опера» плафон, расписанный Шагалом, прежде всего выделяет национальность художника (кстати так же поступает и Солженицын, который, повествуя об одной услуге, оказанной ему Ефимом Эткиндом, с удивлением пишет, что это сделал еврей — уже в эмиграции Эткинд вспомнил об этом с брезгливым негодованием).

…Мне также плафон в «Опера» кажется неуместным рядом с позолотой и бюстами Корнеля, Расина и Бизе, как не нравится и стеклянная пирамида во дворе Лувра или цилиндрические разновеликие столбики во дворе Пале-Рояль, на которые родители ставят малышей, однако мне и в голову не пришло выяснять национальность их авторов — а для Свиридова именно с корней начинается оценка деятелей искусства.

Для него Бродский «сопливый 19-ти летний еврейский пророк» (запись 1990 года, когда 50-ти летний Бродский уже Нобелят 1987 года и уж никак не похож на 19-ти летнего) и его не поколеблет даже то, что даже любезные Свиридову авторы (например С. Куняев) сквозь зубы найдут в Бродском достоинства и станут вспоминать о мимолетных встречах (особенно забавно приглашение С. Куняева Бродскому дать стихи в «Наш современник»)…

С годами концентрация неприязненных высказываний Свиридова в адрес евреев нарастает, хотя до махрового националиста он дойти не успел.

Правда многие типические черты обнаруживаются без труда — это нелюбовь к интеллигенции и лицам некоренной национальности:

«…интеллигенту человек народного сознания ненавистен. Врагом интеллигенции был Пушкин, ведь его противники были именно из интеллигенции светской и литературной: Булгарин, Греч, Каченовский, Сенковский и много других таких же не совсем русских при русской литературе, при русском троне. При российском троне.» НС_2005-01

Так значит интеллигенция (пусть даже с приставкой «светская и литературная») противостояла Пушкину? — вздор, конечно, но как же так, ведь «Горький приехал в СССР по приглашению Сталина для спасения русской интеллигенции» — тут ключевое слово «русская», ибо Булгарин, Сенковский (поляки) и Греч (протестант) относились — по мнению Свиридова — к «светской интеллигенции, стоящей у трона» (правда среди них с легкой руки Свиридова «подзатесался» Каченовский (истинный русак, историк, академик), он отстаивал «норманнскую теорию» Татищева, согласно которой Рюриковичи имели западное происхождение в противовес Пушкину и Погодину, придерживавшимся степной теории, по которой Рюриковичи имели хазарские корни.

Пушкин писал на Качановского злые эпиграммы, называя зоилом, однако доводы в пользу норманнской теории существенно убедительней мнения Пушкина.

Вряд ли Свиридову были ведомы такие тонкости, но он твердо верил, что противники Пушкина есть враги национальные!

И что с того, что само слово «интеллигент» появилось через много лет после смерти Пушкина и что Пушкин расходился во взглядах не только с поляками Булгариным и Сенковским, но с близкими друзьями— великороссами кн. Вяземским и Жуковским — логика Свиридова такова, что критика Пушкина или Есенина есть проявление русофобства, говоря современным языком.

И потому бессмысленно подсчитывать число друзей— инородцев Свиридова, тем более что логика всех националистов одинакова и тут позволю обратиться к «Письмам к русской нации» русского националиста начала 20-го века М. Меньшикова, предельно четко определившего отношение националиста к инородцам и евреям:

«В еврейском вопросе, как в бактериологии, сбивает с толку фальсификация, допущенная самой природой. Подобно тому как есть микробы безвредные, бывают и евреи безвредные. Последнее объясняется тем, что, как пишет Чемберлен, до 10 процентов еврейской расы суть объевреенные арийцы, до 5 процентов — арабы, народ благородной крови. Стало быть, из сотни евреев до пятнадцати могут быть лишены специфически жидовских, именно паразитных качеств. Это вводит в заблуждение мягкотелых и добродушных христиан. “Помилуйте, — говорит почти каждый из них, — пусть евреи вообще мошенники, но я встречал, однако, и честных между ними людей”. Совершенно верно — вы могли натолкнуться на одного порядочного еврея из десяти негодяев, потому что и этот единственный, вероятно, был ариец или араб. Но судить о душе народной нужно не по редким исключениям, притом чуждым ей, а по общему правилу. Общее же правило таково, что еврей (типический еврей) есть существо особого человеческого типа, именно паразитного, и в силу этого он по природе существо преступное в отношении тех обществ, на теле (или, вернее, в теле) которых он живет.»

Но опасность грозит не только от евреев — тот же Меньшиков в одной из статей подсчитал число нерусских фамилий в высших эшелонах власти и пришел в ужас:

«…из 646 мест по ведомству иностранных дел 529 заняты лицами нерусских фамилий. Из остальных 117 мест известная часть приходится на долю поляков. Спрашивается, много ли придется на представителей собственно русской крови?»

Логика безупречна — для поляков, немцев и прочих шведов «голос крови» в критическую минуту обязательно пересилит интересы России.

Правда выход есть — Корфы, Глазенапы и Лейхтенбергские по мнению Меньшикова должны по меньшей мере сменить фамилию!

…Министр и дед писателя В. Набокова был женат на дочери лицейского однокашника Пушкина М. Корфа, герцог Лейхтенбергский был пасынком Наполеона, женатым на дочери баварского короля, чей сын женился на дочери Николая I, жена Толстого в девичестве носила фамилию Берс — вряд ли Меньшиков не знал таких подробностей и сложностей с определением русской национальности дворянских фамилий, породнившихся с иностранцами, но он писал для «Русского народа» и неявно определял этническую принадлежность по фамилии.

Разумеется, я далек от приписывания высказываний Меньшикова Свиридову, однако важны корни и тенденция!

…В далеком 1944 году знаменитый французский философ Сартр (в будущем Нобелевский лауреат) так начнет свои «Рассуждения по еврейскому вопросу»:

«Если некий человек придерживается того мнения, что несчастья страны и его собственные несчастья полностью или частично объясняются присутствием в обществе еврейских элементов, если он предлагает исправить такое положение и для этого лишить евреев тех или иных гражданских прав, или отстранить их от выполнения определенных экономических и социальных функций, или выслать их с той или иной территории, или уничтожить их всех, то говорят, что этот человек — антисемит».

Сартр не случайно ставит «или», как бы повышая градус юдофобии от «ограничения гражданских прав» (т.е. разделяя равных в правах граждан по национальному признаку) до полного уничтожения; в этой классификации Свиридов в самом начале, но Сартр на горьком историческом опыте знает, как быстро проходится путь от «ограничения до уничтожения»…

**

…Национализм порождает интересные открытия — оказывается Сальери ненавидит Моцарта потому, что он иностранец и лицо некоренной национальности (итальянец)!

«Важнейшая мысль Пушкина: Сальери — итальянец, чужой коренному национальному духу, иностранный специалист. […] Народность Моцарта — вот с чем он не может помириться. Народность Моцарта, вот что вызывает его негодование и злобу. Музыка для избранных, ставшая и музыкой народной [поскольку Моцарта играет слепой музыкант — БР]

Вот что вызывает гнев и преступление Сальери. Чужой — народу, среди которого он живет, безнациональный гений, становящийся злодеем для того, чтобы утвердить себя силой, устраняя связующее звено между искусством и коренным народом [Курсив мой — БР].

Стремление утвердить себя (свое творчество) силой, не останавливаясь перед злодейством, это мы видим на каждом шагу и особенно много этого в наши дни, когда художественное творчество стало важной частью общественного сознания.

Борьба с Моцартом, это борьба с национальным гением»»

Примерно то же говорил Свиридов художнику Коржеву:

«Моцарт тяжело переживал доминирующее влияние итальянской музыки при дворах Германии и Австрии, при полном забвении немецкой музыки. В его словах звучали и личные горькие нотки. Проблема художника, хранящего традиции национального искусства перед агрессией иноземного влияния, — это настоящая трагедия. Сальери — иностранец, баловень знати — снисходительно прислушивался к немецкой музыке».

Однако у Пушкина Сальери скажет: «Когда великий Глюк //Явился и открыл нам новы тайны» — но ведь Глюк немец, а далее Сальери восхищается австрийцем Гайдном — какая уж тут снисходительность, да и Пушкинская тема «гения и злодейства» так очевидна, что обсуждать можно только детали!

…Как ни курьезно, но Свиридов упускает, что Италия (точнее часть, включая Милан и Ломбардию) времен Моцарта принадлежала Австро-Венгерской империи, так что был или не был Сальери иностранцем вопрос спорный!— впрочем, география наука для извозчиков, но музыкант бы мог знать об итальянском походе Наполеона и освобождении Италии от австрийцев и о «Героической симфонии» Бетховена», первоначально посвященной Наполеону именно как герою-освободителю; кстати, в австро-венгерскую империю входили и Венгрия, и Чехия и немецкий Бонн.

Ну а о том, что все эти понятия нации и народа сформировались только в 19-м веке после смерти Моцарта и упоминать не хочется, да и карта Европы, особенно в эпоху наполеоновских войн, перекраивалась непрерывно!

**

Вот пример посложнее:

«…не нужно валить все на Сталина. Чудовищный, поистине библейский террор начался до его воцарения. И до него действовали библейские палачи, получившие целую, и притом великую, страну на поток и разграбление. Этот поток и разграбление продолжаются и до сего дня.

Часто рассуждают: на кого похож сын грузинского сапожника? Ищут аналогии в образе Ивана Грозного, Петра Великого, Ленина, Сталин — это Ленин сегодня (параллели приводились и художественной литературой, и драматургией, и т. д.). Но он более всего напоминает библейских владык, уничтожавших выборочно целые народы и племена: «хананеев нечестивых», амаликитян (кого еще?) и т. д. И не был он тут первым. Как не вспомнить, например, т. Зиновьева (предтечу председателя нынешнего Петросовета [Собчака-БР], переименовавшего себя в «Мэры»), уничтожившего население Петрограда и заселившего город в значительной части представителями из черты оседлости — своими, верными людьми.»

Остановимся на сравнении Сталина с «библейскими» (читай еврейскими — БР) владыками, уничтожавшими выборочно целые народы и племена: «хананеев нечестивых, амаликитян» — а ведь раскрой Свиридов «первоисточник» мог бы прочесть, что Саул действовал по прямому повелению Б-га убить всех амалитикян, включая женщин и детей (напомним, что ранее Содом и Гоморра были стерты с лица земли ангелами, а за грехи Давида едва не был истреблен сам избранный народ!) — но если царь Иван Грозный верил, что казня тело спасает душу, то назвать Сталина (подобно Саулу) орудием божьим чересчур!

Кстати, вопрос об истреблении амаликитян затрагивался на процессе Бейлиса, на что один из экспертов пояснил, что это единственный случай в Библии и что амаликитяне вызвали особый гнев Господа; богословы так комментируют этот эпизод  https://only.bible/qa/821-canaanites-extermination/

«В отличие от нас, Бог знает будущее. Он знал, что случится, если Израиль полностью не искоренит амаликитян, они могли в будущем вернуться, чтобы атаковать их. Саул утверждал, что убил всех, кроме амаликитянского царя Агага (1 Царств 15:20). Очевидно, что он солгал, — амаликитянам потребовалась всего пара десятилетий, чтобы захватить в плен семьи Давида и его людей (1 Царств 30:1-2). После того, как Давид и его воины напали и освободили свои семьи, 400 амаликитян сбежали. Если бы Саул исполнил Божье повеление, этого никогда бы не произошло. Несколько сотен лет спустя потомок Агага, Аман, попытался уничтожить весь еврейский народ (см. книгу Есфирь). Таким образом, неполное послушание Саула почти привело к уничтожению иудеев. Бог знал, что это произойдет, поэтому отдал распоряжение об истреблении амаликитян.»

Но почему сравнение идет именно с библейскими владыками, а не с реальными персонажами вроде Тамерлана — да потому, что более двух тысячелетий у евреев не было своего государства (и значит царей), вот и приходится вспоминать Священную историю!

**

Иногда суждения Свиридова выглядят вполне убедительно — скажем, он пишет, что «все революционное движение [в России-БР] на протяжении десятков лет не создали ни одной своей песни. Все песни Революции — это немецкие, французские (Варшавянка, Интернационал), польские и т.д. песни.», что в целом верно, однако, продолжив чтение, узнаем, что

«Тексты песен принадлежат большей частью Еврейским авторам. Родоначальником этой поэзии в России оказался Надсон с его нытьем и абсолютным отсутствием поэтического видения мира.»

Разберемся: «Варшавянку» (фр. текст 1832 года посвящен полякам, восставшим против России) перевел Кржижановский в конце 19-го века, сидя в тюрьме вместе с польскими революционерами, «Смело товарищи в ногу» сочинен великороссом Родиным в конце 19-го века (выходит создали!), только вот «Интернационал» на русский — единственно! — перевел еврей А.Я. Гоц в 1902 году со значительным отступлением от оригинала (для справки — «Интернационал» был сочинен фр. поэтом Эженом Потье в честь Парижской Коммуны (1871) и был переведен на все европейские языки, а в 1910 стал гимном 2-го Интернационала).

А что до Надсона, то честь этого открытия всецело принадлежит Свиридову и добавить можно лишь то, что молодой Есенин начинал с подражания Надсону. «Есенин первый свой не вышедший сборник стихотворений даже собирался посвятить памяти Надсона, он посылал стихи на конкурс памяти Надсона». [см. О. Лекманов https://magisteria.ru/silver-age/sergej-esenin]

Не удержусь и приведу отрывок из раннего Есенина и Надсона https://imwerden.de/pdf/esenin_polnoe_sobranie_tom4_2004__ocr.pdf

Он бледен. Мыслит страшный путь.
В его душе живут виденья.
Ударом жизни вбита грудь,
А щеки выпили сомненья.
Клоками сбиты волоса,
Чело высокое в морщинах,
Но ясных грез его краса
Горит в продуманных картинах.

А вот Надсон https://rustih.ru/semen-nadson-grezy-v-bessonnicu/

В бессонницу, когда недуг моей души,
Пугая, гонит прочь ночные сновиденья,
Порой мечтаю я в томительной тиши,
Чтоб хоть отрадой грез унять мои мученья;
Но блага бытия, влекущие людей
На жаркий спор за них, в разгар житейской битвы,
Чужды и далеки больной души моей,
Как сердца мертвеца — желанья и молитвы…

**

Увы — не только евреи сочиняли революционные песни — народовольцы пели «Дубинушку», а еще ранее Пушкин написал «Во глубине сибирских руд» — просто революционные песни в Европе были сочинены задолго до развития революционного движения в России и потому использовались готовые образцы.

…Как говорила чеховская героиня дяде «… ты очень умный, но тебе надо молчать!»

Золотые слова!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Читая историко-филологические выписки Свиридова вспомнил одну историю, приведенную З. Паперным и процитированную С. Березиным в кн. о В. Шкловском:

«Однажды Лиля Юрьевна Брик узнаёт, что директор Дома-Музея Маяковского Агния Семёновна Езерская купила для музея рукопись воспоминаний художницы Елизаветы Лавинской, подруги сестры поэта Людмилы Владимировны, где весьма неприглядно рисуются Брики как пара, во всём чуждая Маяковскому.

И вот однажды директриса приглашает в музей Лилю Брик — поделиться воспоминаниями о Маяковском. Сотрудники слушают в полной тишине, все взволнованы. Но вот Лиля Брик кончила читать вслух свою тетрадь. Все молчат — растроганы услышанным. В глазах у некоторых сотрудниц слёзы. Как говорится, тихий ангел пролетел…

Но тут Лиля Юрьевна, как бы случайно вспомнив, обращается к директрисе:

— Агния Семёновна, хочу вас спросить: зачем вы покупаете явно лживые, клеветнические мемуары?

— Я знаю, что вы имеете в виду. Но, уверяю вас, это находится в закрытом хранении, никто не читает.

Лиля Юрьевна заявляет, отчётливо произнося каждое слово:

— Представьте себе на минуту, Агния Семёновна, что я купила воспоминания о вас, где утверждалось бы, что вы — проститутка, но я бы обещала это никому не показывать. Понравилось бы вам?

В разговор вступает замдиректора Надежда Васильевна Реформатская:

— Простите, Лиля Юрьевна, вы не совсем правы.

— Ах, не права? Или вы, Надежда Васильевна, воображаете: в воспоминаниях говорилось бы, что вы…

И Лиля Брик произносит те же слова второй раз.

Затем она приветливо прощается со всеми …».

Для полноты картины добавим, что обе дамы в годах, седые и солидные …

Возвращаясь к дневникам Свиридова зададим тот же вопрос — зачем читать опус, где явная ложь так туго вплетена в текст, что не разъять.

Конечно, личный дневник не исторический документ, однако когда автор раз за разом записывает не суждения или оценки (пусть и сомнительные), а заведомо ложные сведения, закономерен вопрос — зачем это читать и почему публикаторы намеренно не снабдили подобные тексты комментариями даже тогда, когда «не надо быть сугубо образованным человеком», чтобы это заметить?

Что девичья фамилия Брик была Коган сообщили (хотя обе еврейские), а про явные ляпы «забыли» — вот последний пример «Слова: Россия, Русский, Русские не существовали. Впервые я услышал это слово в названии пьесы Симонова «Русские люди» уже во время войны» — на первый взгляд так оно и было, так как «советский проект в 20—30-е годы был проектом отрицания русского национального проекта», но важны детали — пьеса опубликована в июле 1942, а знаменитое «Ты помнишь Алеша дороги Смоленщины», где и «Русь», и «русские женщины» написано в ноябре 1941, да и в речи Сталина 7 ноября 1941 упомянута «русская нация», которую хотят уничтожить фашисты!

…Однажды В. Гроссман в разговоре с Эренбургом в Германии в конце войны отказался идти с просьбой к влиятельному чиновнику-еврею «Ты что, фашистов не видел?»

Заменив фашиста на националиста можно повторить вопрос — стоит ли входить в мир националиста?

Чего там не видели?

Июль 2023