©"Семь искусств"
  январь 2023 года

Loading

Следует заметить, что у Дикинсон тщательно скрыты все биографические намеки, но поводом для написания этого стихотворения мог послужить раздор в семье, когда брат Остин, женатый на школьной подруге Эмили Дикинсон Сьюзан, сошелся с очаровательной женой профессора астрономии Мэйбл Тодд, которая стала его любовницей. Эмили приняла сторону Сьюзан Гилберт Дикинсон, а ее сестра Лавиния — сторону брата.

Ян Пробштейн

СВИДЕТЕЛЬСТВО БЕССМЕРТИЯ: ЭМИЛИ ДИКИНСОН
(1830-1886)

(окончание. Начало в № 12/2022)

Стихи Дикинсон давно переводят на русский язык. Из поколения в поколение как профессиональные переводчики, так и любители, навсегда завороженные ее стихами, пытаются передать их по-русски, как впрочем, и на многих других языках. Одной любви, однако, далеко недостаточно — требуется не только виртуозное владение словом, ритмом и рифмой, чтобы передать кажущуюся простоту и очарование стихов Дикинсон, но и умение отказаться от находок, от эффектности, уводящей от смысла и замысла. И — если не соразмерный поэтический дар, — то хотя бы определенная мера таланта. Неудачи постигали и маститых переводчиков — Веру Потапову (1910-1992), Ивана Лихачева (1904-1973), который попал в ритмическую ловушку и пытался эквиметрично перевести стихи Дикинсон сочетанием четырехстопного и трехстопного ямба с мужскими рифмами, то есть с ударением на последнем слоге (восходящее в английском языке к гимнам Айзека Уоттса (Isaac Watts), английского поэта-протестанта XVII в. Бенджамин Франклин переиздал книгу гимнов Уоттса в Америке). У Уоттса было три размера: так называемый «общий метр» — сочетание четырехстопного и трехстопного ямба; «длинный размер или метр» — целиком написанный четырехстопным ямбом, и «короткий (или усеченный) метр»: 3-3-4-3 (у Дикинсон нередок и двустопный ямб). То, что в английском было новаторством — отказ от пятистопного ямба, который преобладал в англоязычной поэзии, оказалось ритмической пошлостью на русском — нечто напоминающее “классическое” советское стихотворение: “Рабочий тащит пулемет, / Сейчас он вступит в бой”. Причем в расчет не принимались пиррихии, пропуски ударений, которые и делает любой размер неповторимым, как в едва ли не самом известном стихотворении Дикинсон “Because I could not stop for Death” (479 Франклин, 712 по изданию Джонсона):

Because I could not stop for Death —

He kindly stopped for me —

The Carriage held but just Ourselves —

And Immortality.

We slowly drove — He knew no haste

And I had put away

My labor and my leisure too,

For His Civility —

В последней строке первой строфы, при том, что это трехстопный ямб — только одно основное ударение (и два вспомогательных).

Коль к Смерти я не смогла прийти,

Кавалер мой явился в Карете,

И вот вдвоём мы уже в пути,

И с нами — Бессмертье.

Неспешной наша поездка была —

Не гнал Он напропалую,

И я отложила досуг и дела,

Учтивость ценя такую.

Проехали Школу, где Детвора,

Забросив уроки, резвилась,

На нас глазели Хлеба в Полях,

За нами Светило садилось —

Верней, оно миновало нас,

Пронзив росой на закате, —

На мне из Шелка Накидка была,

Из легкого Газа — Платье.

И вот — мы у Дома, который мне

Казался — Холма не выше —

Карниз давно погребен в Земле —

Едва заметна Крыша,

Века пролетели, и каждый был

Короче Дня в Пути, —

И мне открылось, что Лошади

Несутся к Вечности —

(Ок. 1862 Франклин/ Ок. 1863 Джонсон)

В этом стихотворении, полном иронии и самоиронии, совершенно неожиданной в жанре элегии, тем более для XIX века, высказано отношение Дикинсон не только к смерти, но и бытию: как верующий человек она полагала, что истинная жизнь, жизнь вечная, начинается только по завершении жизни земной. Это подчеркивают и образы стихотворения: Смерть она уподобляет кавалеру, траурное шествие — прогулке, себя — невесте, но одновременно и покойнице (обе одеты в белое), а на облучке кареты — Бессмертие. Они проезжают все стадии жизни — детство, труд, зрелость, двигаясь на Запад, к заходу Солнца (что также необычно, если сравнить с европейской элегией, которая по преимуществу статична), минуют временное пристанище — собственную ее могилу, в чем также немало иронии, несясь — к Вечности.

В более поздние годы Дикинсон обратилась к хорею, что также нередко переводят буквально, не учитывая пиррихиев и получается нечто вроде: «Нас водила молодость / В сабельный поход».

Бывали и другие крайности: выдающаяся переводчица Вера Маркова (1907-1995), произведшая настоящий переворот в переводе японских стихов на русский, сделана и ритмику и рифму Дикинсон изощренной по форме и упрощенной, даже банальной по мысли. Вообще в советское время считалось, чтобы стихи хорошо звучали по-русски, а для этого нужно было прояснить смысл, пригладить и рифму, и синтаксис, и словоупотребление. Так, стихотворение Эмили Дикинсон, написанное приблизительно в 1863 г., 764 Франклин / 754 Джонсон знаменито своими неправильностями:

“My Life has stood — a Loaded Gun —

In Corners — till the Day…” —

И поколения англоязычных читателей справедливо удивлялись: в скольких углах одновременно может стоять одно ружье? Вот как перевел эту строфу Аркдий Гаврилов

Стояла Жизнь моя в углу

Заряженным Ружьем —

Но вот Хозяин взял меня —

И мы ушли вдвоем —

Для сравнения перевод Веры Марковой:

Стояла Жизнь моя в углу —

Забытое ружье —

Но вдруг Хозяин мой пришел —

Признал: «Оно — мое!»

Мотив опознания действительно присутствует (но без прямой речи у Дикинсон), однако угол — как и полагается — один. Тем не менее, можно рискнуть вслед за Дикинсон нарушить правила:

Заряженным Ружьем — в Углах —

Стояла Жизнь Моя —

Пришел Хозяин — опознал —

С собой унес Меня —

(Перевод Яна Пробштейна)

Другую трудность представляет последняя строфа:

Though I than He — May longer live

He longer must — than I —

For I have but the power to kill,

Without — the power to die —

Речь не только о том, что ружье — или лирический герой властен лишь убивать, но не властен умереть, а о том, что — опять-таки с синтаксической неправильностью, с эллипсисом (He longer must — than I… — напрашивается вопрос: “What?” or “To do what?” — «Что?» или «Сделать что?»), но мысль высказанная непростая: лишь смерть — залог бессмертья.

Хотя Его переживу —

Век Его дольше — ведь —

В моей лишь власти убивать —

Нет власти умереть —

(Перевод Яна Пробштейна)

Опять-таки для сравнения — перевод Аркадия Гаврилова:

Мой век длиннее — не дано

Нам заодно стареть —

Могу я только убивать —

Не в силах умереть.

У Веры Марковой несколько ближе к оригиналу (хотя так же, как у Гаврилова — инфинитивная рифма):

Пусть он и мертвый будет жить —

Но мне — в углу — стареть —

Есть сила у меня — убить —

Нет власти — умереть.

Следует заметить, что у Дикинсон тщательно скрыты все биографические намеки, но поводом для написания этого стихотворения мог послужить раздор в семье, когда брат Остин, женатый на школьной подруге Эмили Дикинсон Сьюзан, сошелся с очаровательной женой профессора астрономии Мэйбл Тодд, которая стала его любовницей. Эмили приняла сторону Сьюзан Гилберт Дикинсон, а ее сестра Лавиния — сторону брата. Надо сказать, что Мэйбл Тодд прекрасно пела, играла на фортепиано и рисовала, и уже до указанных событий сумела так покорить сестер (хотя Эмили, уже к тому времени затворница, слушала сверху из своей комнаты, в благодарность посылая с Лавинией вниз лишь стихи), что после смерти Эмили Мэйбл Тодд завладела почти всем архивом — переплетенными тетрадками и совместно с редактором журнала «Атлантик» Хиггинсоном исправляла и издавала стихи настолько, что даже издание профессора Джонсона 1955 г. еще несет на себе следы тех исправлений, которых практически нет в издании 1998 г. Ральфа Франклина, бывшего директора библиотеки редких книг и рукописей Йельского университета, а в 2016 г. президент общества Дикинсон заслуженный профессор университета штата Нью-Йорк в Баффало Кристана Миллер издала еще одну редакцию стихов Дикинсон, расположив их так, как они были переплетены, вернее, сшиты, транскрибируя и сравнивая все варианты — найденные в стихах, доставшихся Сьюзан и в письмах к ней и к другим адресатам, а также в архивах.[1]

Кто-то не так давно заявил, что поэзия Дикинсон в какой-то мере похоже на поэзию Пастернака. Больших антиподов трудно представить даже по отношению к природе, к жизни, не говоря уже о метафорическом видении мира, изощренности звука, образа. Дикинсон — об избранничестве и аристократизме (и в этом — она антипод Уитмена, хотя в другом у них немало общих воззрений, восходящих к философии Эмерсона и американского трансцендентализма). Дикинсон никогда бы не воскликнула: «Сестра моя — жизнь». Для нее истинное бытие, бессмертие, начинается только после ухода из этого мира, но и на жизнь, бренное бытие, она смотрит иронично: докучливая муха летает между мной и Царем, жужжит». В своей предсмертной записке она написала: «Призвана назад» (“Was called back”).

Перевод в принципе — вещь невозможная, а перевести целую книгу стихов Дикинсон невозможно вдвойне — столь редки бывают удачи. Достичь глубины прозрений минимальными выразительными средствами, отказаться от украшений, красноречия, вместо этого сделать стих шероховатым — задача не из простых. К идеалу можно лишь стремиться. Бог перевода, так же, как и оригинальных стихов, — в деталях. Вот другое знаменитое стихотворение Дикинсон (656 Франклин/ 520 Джонсон):

Я рано встала — пса взяла —

До моря близкий путь —

Русалки поднялись со дна —

Чтоб на меня взглянуть —

И множество пеньковых рук

Тянули корабли

Ко мне — для них была я мышь

На краешке земли —

И тут-то начал башмаки

Мои лизать Прилив —

Потом за пояс обхватил —

Потом к груди прилип —

Похоже, он меня хотел,

Как капельку, слизнуть —

И в страхе побежала я —

Чтоб в нем не утонуть —

Он от меня не отставал —

На пятки наступал —

И подсыпал мне в башмаки

То жемчуг, то опал —

Но встретив Город на пути,

Он встрече был не рад —

Отвесил вежливый поклон

И повернул назад.

(Перевод Аркадия Гаврилова)

Русалки поднялись из подвала (basement), как в доме, а фрегаты — не просто корабли — обитали на верхних этажах. Хорошая рифма «прилив» — «прилип» — в духе Дикинсон (хотя именно в этом месте у нее рифма более-менее точная: “shoe — too”). Далее Дикинсон перечисляет предметы женского туалета, а не просто части тела:

I started Early — Took my Dog —

And visited the Sea —

The Mermaids in the Basement

Came out to look at me —

And Frigates — in the Upper Floor

Extended Hempen Hands —

Presuming Me to be a Mouse —

Aground — opon the Sands —

But no Man moved Me — till the Tide

Went past my simple Shoe —

And past my Apron — and my Belt

And past my Boddice — too —

And made as He would eat me up —

As wholly as a Dew

Opon a Dandelion’s Sleeve —

And then — I started — too —

And He — He followed — close behind —

I felt His Silver Heel

Opon my Ancle — Then My Shoes

Would overflow with Pearl —

Until We met the Solid Town —

No One He seemed to know —

And bowing — with a Mighty look —

At me — The Sea withdrew —

(По Франклину — ок. 1863 г)

Кроме того — и это важно — подчеркивается что море-прилив — мужчина, который ее домогается:

Я вышла рано — Пса взяла —

Направив к морю Путь —

Русалки из Подвала —

Поднялись, чтоб взглянуть —

Фрегаты с верхних Этажей

С Пенькою на Руках

Тянулись, думая — вот — Мышь,

Застрявшая в Песках —

Мужчин же не было — пока

Не выбежал Прилив —

Простые Башмачки — Передник—

Корсет мой замочив —

Он сделал вид, что съест Меня —

Запрятав целиком —

Как Львиный Зев в Рукав — Росу —

Я прочь тогда — бегом —

Но мне на Пятки наступал

Серебряный Каблук —

А после в Туфли Жемчуга

Он мне насыпал вдруг —

Пока мы в Город не вошли —

Где был Он Чужаком —

Сверкнув глазами, поклонился —

И отступил потом —

(Перевод Яна Пробштейна)

В те годы, когда все, переводившие с английского, были увлечены Дикинсон (так же, как с немецкого — Рильке) в семинарах, которыми руководили В. В. Левик, Арк. А. Штейнберг, Э. Г. Ананиашвили, я Дикинсон не переводил. Начал же переводить только тогда, когда я начал преподавать Э. Дикинсон, причем и это сделать было непросто, поскольку стихи Дикинсон трудны для понимания, не поддаются интерпретации, точнее, возникает большой соблазн упростить ее мысль, сделать ее более доступной. На мой взгляд, перевод стихов Дикинсон о природе наиболее удался Александру Величанскому (1940-1990), прекрасному поэту, замечательному переводчику (в том числе и с греческого, который он знал с детства), но долгие годы известному лишь по стихам “Под музыку Вивальди”, положенным на музыку супругами Никитиными, а «бедность» и безыскусность более поздних — Седаковой, хотя она перевела сравнительно немного стихотворений Дикинсон, и Аркадию Гаврилову (1931-1990), которому очень мало удалось опубликовать при жизни, но в посмертно изданной книге “Избранного” (М., 1993) переводы из Эмили Дикинсон представлены довольно полно и в целом удачно хотя у него нередки упрощения, в том числе и ритмические. Величанский все же — очень значительный поэт и как переводчик более изобретателен и разнообразен. Переводы всех указанных переводчиков, равно как и переводы О. Седаковой, Т. Стамовой, Г. Кружкова, И. А. и Т. Грингольц, А. Кудрявицкого и многих других, включая автора этих строк, вошли также и в недавно вышедший том «Стихотворения. Письма» Эмили Дикинсон в серии «Литературные памятники» (М., Наука, 2007), основной корпус которого состоит из переводов Арк. Гаврилова Гаврилову, подвижника, всю жизнь, посвятившего творчеству Эмили Дикинсон. Примечательно, что в изданиях Джонсона и Франклина у стихов Эмили Дикинсон нет названий, вместо этого они пронумерованы, что соблюдается ныне не только всеми издателями, но и переводчиками. Первыми я указываю стихи по нумерации Франклина, а затем — Джонсона.

Ян Пробштейн

Эмили Дикинсон

107 Франклин / 123 Джонсон

Рейн переплыл сонм

В этом кубке моем.

Пьют воздух Франкфурта старый

Из бурой моей Сигары.

ок. 1859

108 Франклин /124 Джонсон

В земле, где не бывала — есть

Бессмертных Альп гряда —

Их Шляпки попирают твердь

А туфли — города —

Резвится Маргариток рой

У их бессмертных ног —

Кто вы Сэр и кто же из них —

Я в августовский сей денек?

ок. 1859

109/125

Должны платить страданьем

За каждый миг восторга

В пропорции коварной

Изменчивого торга.

За каждый час отрады

За каждый взлет души —

Слёз Сундуки, а плата —

Лишь скудные гроши!

ок. 1859

151/61

Папа всевышний!

Подумай о Мыши,

Замученной Котом!

Готовь в царстве своем

Для Крысы «Дом»!

Пусть в ангельских Комодах

Уютно день за днем

Грызет, пока укатят Циклы,

Не ведая о том!

ок. 1860

153 Ф/ 62 Дж

«Посеяно в бесчестье»?

Ах! В самом деле!

Как может быть «бесчестьем» это?

Мне б половину совершенства,

Не замечала б никого!

«Сеется в тлении»?

Нет! и на этот раз!

Неправ Апостол здесь.

В Коринфянах 1.15 рассказ[2]

Примеров пару есть.

1860 Ф/ 1859 Дж.

207 Франклин / Джонсон 214

Я из Жемчужной Кружки

Спешу напиться вволю —

Нет в погребках на Рейне

Такого Алкоголя!

Я упилась Росою

И Воздухом пьяна —

И льется в рот струею

Небес Голубизна —

За дверь «Хозяин» гонит

Упившуюся Пчелку —

И бабочки все в стельку —

Вхожу во вкус я только!

Рвут Серафимы Шляпы —

Святые к Окнам Мчась —

Глядят, как та Пьянчужка

О Солнце оперлась.

ок. 1861

214 Франклин/ 192 Джонсон

Бедное Сердечко!

Забыли о Тебе, друг мой?

Им все равно! Им все равно!

Гордое Сердечко!

Пренебрегли Тобой?

Будь обходительней! Будь обходительней!

Хрупкое Сердечко!

Тебя не поломаю право —

Не веришь мне? Не веришь мне?

Веселое Сердечко —

Как Утренняя Слава!

И Ветер с Солнцем — твоя оправа!

ок. 1861 Франклин/ ок. 1860 Джонсон

248 Франклин/ 270 Джонсон

Полна последствий —жизнь одна!

И все ж — платить готова

Доходом всем Души —

Я бесконечно — снова —

Одна Жемчужина — сигнал —

И я нырну до дна —

Хотя и знаю — заплачу

Всей жизнью я сполна —

Моря полны— но ярко

Горит жемчужина

Им не затмить ее однако —

Средь всех — моя одна!

И жизнь густа — я знаю —

Но и меж плотных Толп —

Монархи все ж — заметны —

Средь самых пыльных Троп!

ок. 1861

249 Франклин/ 234 Джонсон

Ты прав — даузок путь” —

И тесны там Врата

«Немногие»— Ты прав опять—

«Найдя» — «войдут» туда.[3]

Так дóроги—порфиры!

Цена Дыханья ведь —

А «Скидка» лишь Могила —

У Брокеров как— «Смерть»!

А после — Рай Небесный —

Для Добрых — «Дивиденды» —

А всех Плохих — в «Тюрьму»

По-моему —

1861

255 Франклин/ 284 Джонсон

Та капля, что в Морях одна —

Борясь, забыла, где она —

Как Я — в Тебе — Себя

Сама ведь знает, как мала,

Но если Всё — есть Всё — смогла —

Вздох — вырасти бы я?

Смеется Океан, тщету простив —

Об Амфитрите позабыв

Она все молит: Я.

ок. 1861

260 Франклин/ 288 Джонсон

Я — Никто! А ты кто?

Тоже, как я, Никто?

Тогда нас двое! Не болтай,

Не то попадем в рекламу!

Как тоскливо быть Кем-то!

Лягушкой все лето

Толпе почитателей Имя свое —

Квакать на все Болото!

1861

261 Франклин / 245 Джонсон

Жемчужину сжимая в пальцах

Заснула я

Был теплый день, ветра легки —

Подумала: «Моя»! —

Проснулась — пальцы честные виня

Жемчужина пропала —

Лишь аметистовая память —

Мне осталась —

1861

262 Франклин/ 240 Джонсон

Ах, Луна —Ах, Звезда

Столь далеки — о, да —

Но если б дальше — никого—

Остановила б меня твердь

Даже на локоток?

Возьму у Жаворонка — Чепчик

Серебряную туфельку у Серны —

У Антилопы — шпоры

И к вам я прыгну верно!

Но Луна — О Звезда

Столь далеки — о, да —

Но дальше вас есть кто-то —

Он дальше чем Твердь от меня

Не могу я дойти туда!

1861

271 Франклин / 251 Джонсон

За тем забором

Клубника удалась —

Через забор —

Я б попыталась —взобралась —

Клубника удалась!

Но замараю свой Передник —

Прогневается Бог —

Ох, боже — если б мальчиком Он был —

Он перелез бы — если б смог!

ок. 1861

274 Франклин/ 663 Джонсон

Вновь его голос у дверей —

Во мне давнишний след огня —

Служанку спрашивает он —

Одну из всех — меня

Чтоб краску оттенить лица

Я на ходу беру цветок

В сей жизни не видал такой —

И удивиться б мог!

Нетвердым шагом через зал

Иду и — немо — в дверь

Гляжу на все, что в мире есть —

В Лицо его — теперь!

И мы небрежноневпопад

Роняем робкие слова —

Как груз на нити — в водопад —

И каждый вглубь —

Где был — другой

Собаку не взяла — идем

Нежна — задумчива Луна

Недолго вслед идет — потом

Идем одни — вдвоем —

Одни — Мы Ангелам сродни —

Впервые Ангел так идет

По небу! Мы одни,

Когда те «лики» не принять

В расчет!

Чтоб пережить — опять — отдам

По капле — пурпур — в Венах —

Но чтоб пересчитал он сам

Мою — за пятна — Цену!

ок. 1862

295 Франклин:

Отец — тебе несу — я не себя

Так легковесна эта плоть —

А Сердце — царств огромней —

Нет сил мне удержать — Господь —

В себе лелеяла, пока

Не стала тяжкой ноша —

Но странно: стало тяжелей —

Тебе не тяжко, Боже?

ок. 1862

Джонсон 217*

Спаситель, не к кому воззвать —

И потому тебя тревожу —

Я — столь забытая тобой —

Меня ты помнишь, Боже?

Не о себе прошу, Господь, —

Так легковесна эта плоть —

О Сердце — царств огромней —

Не удержать его мне —

В себе лелеяла, пока

Не стала Ноша мне тяжка,

Но странно: не легчает Ноша —

Тебе не тяжко, Боже?

Ок. 1861

320 Франклин/ 258 Джонсон

Бывает в Зимний полдень свет

Так падает наклонно —

Что подавляет, словно Гнет

Соборного трезвона —

Нам рану Небо нанесло —

Не оставляя Шрама —

Различье внутренне, оно —

Там, где значенья —прямо

Никто не в силах научить —

Отчаянье Печати здесь —

Монаршее страданье —

С Небес летит нам весть —

Придет — внимает и Пейзаж —

И Тени — затаив дыханье —

Уйдет — как будто взгляд на Смерть

С большого Расстоянья —

ок. 1862

373 Франклин/ 501 Джонсон

Сей Мир — не завершен —

Другой есть мир над ним[4]

Как Звук, он заряжен

Как Музыка, незрим —

И Философию маня

Сбивает с толку он—

В конце— так озадачит —

Уходит Мудрость вон —

Смутит ученых— заслужили

Понять его стремясь[5]

Презренье Поколений люди —

С Распятьем — напоказ —

Скользит средь шествий, смеха Вера

Смущаясь — коль взглянуть

Сорвет Свидетельств ветку,

По Флюгеру сверяет путь —

Хор Аллилуйя льется

И Жестов полн Амвон —

Наркотик Зуб не усмирит[6]

Так въелся в душу он —

Ок. 1862

380 Франклин/ 334 Джонсон

Все буквы, что я напишу,

Не выдержат сравнений

С Красой из Бархата слогов

Из Плюша Предложений

Рубина Глубиной —

Губам моим пора

Игру Колибри перенять

И выпить всю — меня

1862

Эмили Дикинсон

381 Франклин/ 326 Джонсон

Меня на пальцах танцевать

Никто не научил —

Но часто разумом моим

Овладевает пыл —

Была б я балериной —

Затмила б пируэтом

Я заграницей труппу

И Приму — в раж — при этом —

Пусть Марли нет и Пачки

Пусть волосам не виться

И перед полным Залом

Не прыгать мне — как Птицы —

Не быть мне как Гагачий Пух,

Не ездить на санях,

Пусть скрылась с глаз, остался звук —

На бис зовут меня —

Пусть о моем Искусстве

Никто Здесь не прознал —

В Афишах нет, но полон —

Как Опера — мой Зал —

ок. 1862

Примечания

[1] Miller, Cristanne, ed. Emily Dickinson’s Poems As She Preserved Them. Cambridge, MA— London, England: The Belknap Press of Harvard University Press, 2016.

[2] Э.Д. имеет в виду Первое Послание ап. Павла к Коринфянам 15, где говорится о Воскресении (особ. 42-44).

[3] Ср. Матф. 7:13-14.

[4] Вариант в рукописи: sequel (продолжение). Другой есть Мир на ним

[5] Вариант в рукописи: prove (доказать), в тексте: guess.

[6] Вариант в рукописи: mouse (мышь).

Print Friendly, PDF & Email
Share

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.