И мимо нас убогие несли
в гробах живые трупы фолиантов,
и толпы незатейливых сержантов
нам за бесценок предлагали костыли.

Самуил Кур

ВЕК

Тараканьи бега
Тараканьи бега! Тараканьи бега!
Вон как шпарит тот рыжий, в шикарных усах —
он несется вперед, как боец на врага!
Видно, чёрного ждет неминуемый крах.

А на лицах вокруг — неподдельный азарт,
даже ветхих старушек не клонит ко сну.
В ожиданье гудит разноликий базар,
и высокие ставки уже на кону.

Где-то боль и тоска отдаются в ушах.
Где-то звёзды срываются с прежних орбит.
А здесь чёрный нежданно ускорил свой шаг,
сделал резкий рывок, он теперь фаворит.

От обвального рёва качнулись столбы,
и попрятались птицы по гнездам своим.
Под несмолчный восторг ошалелой толпы
чёрный первым приходит! Победа за ним!

Обсуждается долго блестящий забег,
но уже входят будни в свои берега.
Завершается день. Продолжается век.
Тараканьи бега… Тараканьи бега…

***
А мы стояли на скрещении дорог,
бинтами времени, как знаменем, обвиты.
И рядом пробивался василёк
сквозь тьму колосьев, безразлично сытых.

И мимо нас убогие несли
в гробах живые трупы фолиантов,
и толпы незатейливых сержантов
нам за бесценок предлагали костыли.

И урки в новомодных пиджаках
прогнали пред собою строй невинных,
и клоуны с улыбками кретинов
прошли на полусогнутых руках.

А позади тащился век. Он так продрог,
он что-то бормотал, хвалясь и каясь,
он брел, о наши ноги спотыкаясь…
А мы стояли на скрещении дорог.

Пандемично-вирусный сонет
Обязательно: маска
и дистанция — 2 метра

Нет в мире сладостней желанья,
чем увлекательный обряд
почти случайного касанья,
преодоления преград —

где губы без напоминанья
находят цели наугад
и пьют напиток обладанья —
а руки столько говорят.

В порыве этом без испуга
ты в лоно тайны вовлечен,
а тело — тело так упруго!
А воздух — воздух как озон!

… Быть на два метра друг от друга —
совсем другой Декамерон.

***
Этот снимок я сделал вчера.
Шел по парку, достал телефон
и щелкнул.
Нет — не яркая птица с длинным хвостом,
не цветок.

Груда лохмотьев, из которой торчат ноги. Человек.
А рядом, прижавшись — собака.

Когда-то у него были мать и отец.
Друзья. И, может, подружка.
Работа. Тревоги.
А теперь он бомж.

Ему не грозят увольнения,
инфляция или террористы.
Его уголок под деревом
не захватят нелегальные беженцы.

Этот снимок я сделал вчера.
А чего же не щелкнуть,
если в руках смартфон —
торжество человеческой мысли.

И вокруг мой мир, как в телевизоре —
этажи, машины, протесты.
И где-то далеко-далеко, на горизонте —
Статуя Свободы.

А здесь — бомж. Его мир сузился до парка.
Или увеличился до него?
И совершенно неясно,
кто из нас более свободен,
он или я.

Вопрос
Я слышу Голос. Сверху? Нет!
Звучит настойчиво он подле:
“Кому служил ты столько лет?
Свободе? Правде? Блефу? Кодле?

В твоем досье чисты листы,
там почему-то нет отметин.
так что сегодня скажешь ты?”

А я не знаю, что ответить.

Дарил мне что-то каждый год
и каждый день, пожалуй, тоже.
Учил детей — и тех забот
Ничто мне не было дороже.

Наскок событий принимал
как смену радостей и страхов.
Но на колени не вставал
и на груди не рвал рубаху.

Взлететь пытался, как Дедал —
и, как Икар, в пучину падал.
И снова крылья прикреплял,
хотя дышал порой на ладан.

Желанной дружбой дорожил,
носил стихи в тот дом под шпилем…

Я не служил.
Я просто жил,
булавкой к Времени пришпилен.

***
Когда, уставший от хлопот,
бог залезает на лежанку,
народ хмелеет у ворот
и расправляют плечи танки.

Дыханье рек, равнин и гор
сменяет горький запах гари,
и выбираются из нор
в людском обличье злые твари.

Ложь поднимает голос свой,
кричит: “Я всех милей и краше!”
Под неослабный, мерзкий вой
штандартом правды подло машет.

И голубь мира, подожжен,
сгорает в муках, трепыхаясь,
и рвется с треском связь времен,
мир возвращая в древний хаос.

Несется дьявол на коне,
своих подручных к бою кличет.
… А бог, забывшись в сладком сне,
внимает пенью райских птичек.

2015, июнь

***
Последний день Помпеи…
Они еще не знают,
что вдруг застынут завтра
в земных, обычных позах,
в своих домах уютных,
где их настигнет лава,
где их раздавят стены,
где лавой хлынут смерти,
в такой нежданной буче,
в ужасно страшной Буче…
Последний день Помпеи…
Последний день Европы…

2022, июнь

***
А все-таки она вертится!
Прав был старик Галилей,
хотя в это мало верится
отдельным среди людей.

Человек! — вот счастье кружения!
Для него расступается мгла!
… А нынче терпит крушение
всё, чем гордиться могла.

Планета… Всё тише кружится,
всё труднее вершить свой путь…
И надо иметь мужество
энергию ей вернуть —

сквозь рвущие душу горести,
сквозь тысячи трупов в бою —
энергию сердца и совести,
не ядерную, а свою.

Планета… Где в тишь предрассветную
лишь птичий врывается гам.
Такая почти безответная,
служившая преданно нам.

Вздрогнет вдруг от безумной новости,
не в силах себя превозмочь,
вздохнет — и совсем остановится,
и наступит вечная ночь.

Пока она еще кружится,
надо иметь мужество.
Пока она еще кружится.
Пока она еще кружится…

2022