Виктор Павлович Чижиков: Послушайте! Что вообще происходит? Это беззаконие какое-то! Меня схватили по дороге на работу! Я просто шёл. Я ничего не делал! Палач: (продолжая задумчиво листать страницы) — Ну, как «ничего». Ты шёл? Шёл. По телефону разговаривал? Разговаривал. Портфель в руках нёс? Нёс… А говоришь ничего «не делал».
ЗА ЧТО?
Одноактная пьеса
Действующие лица:
П — Палач — 45-50 лет
ВП — Виктор Павлович Чижиков — 30-35 лет
Сцена максимально затемнена. В темноте раздаётся звон ключей, звук открываемого замка, скрип несмазанных петель. На заднике открывается дверь, из неё в темноту врывается поток света. На ярком фоне дверного проёма — черная фигура. Человек входит, щелчок выключателя и левая половина сцены освещается. Освещение делит сцену на две части, как бы перерезало её пополам. На освещённой половине, ближе к центру и к рампе, боком стоит письменный стол с тумбой. На нём графин, два стакана и старый чёрный бакелитовый телефонный аппарат с диском. Два стула. Под столом валяется потёртый портфель. На вошедшем скромный, без изысков серый костюм, шляпа, неброский галстук. Подмышкой картонная папка с тесёмочными завязками. Когда включается свет из затемнённой части сцены доносится то ли стон, то ли мычание.
П — Это я, Виктор Павлович, я. Понимаю, что заждались. Простите великодушно, но вы ж знаете, какая у нас бюрократия. Пока получишь нужные бумаги, подпишешь, что ознакомлен с очередными инструкциями, согласуешь разрешения на применение соответствующих степеней… Пока все кабинеты обойдёшь — просто ноги сносишь. А колени-то уж не те — возраст, да и работа у нас, сами понимаете, физическая, тяжёлая, все время на ногах. Настолько забегался, что и поесть не успел, так к вам спешил. Так что вы уж потерпите ещё минутку.
(У него чистая речь городского интеллигента, немного старомодная, но никакого гротеска. Пока это произносит, он подходит к столу, кладёт папку, снимает шляпу, галстук и пиджак. Аккуратно развешивает это всё на плечики, вешает их на спинку стула и надевает лежащий там же чёрный кожаный фартук с высокой грудью.
После этого поворачивается к затемнённой половине сцены, раздаётся щелчок выключателя, и она освещается. Высвечивается фигура стоящего лицом к залу человека. Он оголён до пояса, руки за спиной. От его рук вверх идёт верёвка, перекинутая под потолком через блок. Второй конец её намотан на торчащий из стены штырь. Это дыба. Рядом, ближе к стене находится хромированный столик-стеллаж на колёсиках (как в медкабинетах), а чуть в отдалении небольшая жаровня на треноге.
С этого момента речь вошедшего меняется. Теперь это простонародная, но не утрированная, без скрытого кривляния.)
П — Ну, что, Витюша, заждался? Потерпи родной ещё чуток. Я сейчас… Сейчас все подготовлю и начнём…
(Открывает папку, бегло просматривает несколько страниц.)
ВП — Послушайте! Что вообще происходит? Это беззаконие какое-то! Меня схватили по дороге на работу! Я просто шёл. Я ничего не делал!
П (продолжая задумчиво листать страницы) — Ну, как «ничего». Ты шёл? Шёл. По телефону разговаривал? Разговаривал. Портфель в руках нёс? Нёс… А говоришь ничего «не делал». Кстати, а где портфельчик? (Заглядывает под стол) А… вот он вещдок родимый.
ВП — Да, но я не делал ничего противозаконного! Это какая-то ошибка! Я ни в чём не виноват! Я.. Я буду жаловаться!
П — Угу… будешь, будешь… Ещё как будешь… громко…
(Подходит к столику и начинает перебирать и придирчиво рассматривать разложенные на нём инструменты: плети, щипцы, клещи, прутья. Делает со свистом несколько резких взмахов в воздухе гибкой розгой… недовольно покачивает головой.)
ВП — Стойте! Не надо!
П (отвлекаясь от рассматривания инструментов) — Что такое, Витя? Что случилось?
ВП — Не надо! Ну, право, зачем всё это — плети, щипцы эти ужасные. Я и так всё расскажу!
П (заинтересовано) — Да? И что ж ты такого расскажешь?
ВП — Всё! Всё, что знаю!
П (разочаровано) — А… а я то уж обрадовался. Подумаешь… То, что ты знаешь — это и я знаю — это и так всем известно.
ВП — А что же вы хотите, чтоб я вам рассказал?
(Возвращается к столу, снова листает бумаги в папке, задумчиво)
П — Да не знаю я ещё, чего хочу… Из дела не ясно, а указаний сверху ещё не поступало.
ВП — Каких указаний?
П — Ну, о том, в чём ты признаваться будешь. И не сразу вот так, конечно, как ты тут торопишься. Разбежался, понимаешь… Нееет… Как сказано в Инструкции: «Признание добывается постепенно, по мере правильного проведения дознания с применением соответствующих средств…» ну, и так далее… А Инструкцию уважать надо, понял?
ВП — Нет.
П (подходит к столику с инструментами, берет плеть. Угрожающе) — Разъяснить?
ВП — Не надо! Я понял.
П (меняя тон) — Ты пойми, чудак человек, — у меня ж нормативы. Ежели ты мне всё вот так сразу и выложишь, то и мне, и всем нам нормы срежут. У нас же работа сдельная, а нормировщики тут, знаешь, какие строгие — звери просто! Вот и придётся мне для того же заработка вкалывать больше, больше клиентов обслуживать. Так что будем мы с тобой, Витя, работать не торопясь, качественно, и признаваться ты будешь не вот так — чохом, а по мере проведения допроса, по мере того как я тебя, вражину, буду выводить на чистую, понимаешь, воду. Правду из тебя выжимать по капле. Щипцами, просто, каждое слово из тебя вытаскивать придётся. Уяснил?
ВП — Не надо щипцами! Я и так всё признаю.
П — Дурилка ты картонная. Да как ты сознаешься, если ты ещё понятия не имеешь, в чём признаваться будешь?
ВП — Во всем и признаюсь, что ни спросите.
П (задумчиво) — Да, кстати. В чём… (Возвращается к столу. Поднимает трубку. Набирает номер, неумело крутит телефонный диск, чертыхается) — Никак к этой технике не привыкну. Чё пялишься? Это для секретности! Начальство у нас умное. Все эти айфоны, интернеты ваши взломать и подслушать можно. А к этой связи ни один враг через вай-фай не подключится… Ало, Эдмундыч? Это я. Так что у нас с подследственным (заглядывает в папку) Чижиковым? Готов вопросник? Готовите… А обвиниловку и приговор?.. Тоже… Ну, давайте, давайте уже… Да подпишет, не переживай. Всё подпишет (на дыбе согласно кивают). Но придётся, конечно попотеть, упрямый гад, запирается (на дыбе в ужасе отрицательно мотают головой), ну ты ж меня знаешь. Я из него всё выбью. Что надо будет? Выступить на суде с признанием и всех заговорщиков поимённо назвать? (поворачивается к дыбе. Там опустив голову беззвучно плачут) Не сомневайся, выступит. Не подведёт. Парень с понятием. Ну так бумаги-то когда принесёте? Да, жду, но давайте быстрее, не тяните. У меня инструмент стынет.
(Кладёт трубку. Подходит к жаровне. Разжигает.)
П — Работают они, дармоеды — занятость они там изображают, а на самом деле у них перерыв обеденный. Жрут, суки. А я сиди тут голодный. Во жизнь собачья. И ещё вся ночь рабочая впереди… ненормированная. А жрать охота. Из-за тебя, между прочим, Витёк, голодным сижу.
ВП — У меня в портфеле бутерброды были. Если, конечно, ещё остались…
П — С чем?
ВП — Один с колбасой варёной, а другой с курицей. Жена утром приготовила. А меня же по дороге на работу задержали, вот они и остались, наверно… если никто… это.. не конфисковал.
П (торопливо возвращается к столу, лезет за портфелем) — Что ж ты молчал, милый. Сейчас проверим. Могли, конечно, и к вещдокам присовокупить. Но, это если б с икрой были или там с балыком, а варёной колбасой, думаю, побрезговали опера. (Вытаскивает портфель, достаёт пакет, разворачивает, тут же впивается, чавкает) Это ты удачно их прихватил. Ох, как вовремя. И бутеры большие, правильные… Эх, сейчас бы ещё грамм двести — и жизнь удалась…
ВП — Там в портфеле и бутылка была…
П (роется) — Нету. А постой, с чего это у тебя водка в портфеле? Ты ж на работу шёл…
ВП — День рождения у меня сегодня… Проставиться в отделе обещал.
П — О! Так поздравляю!
ВП — Спасибо.
П — Надо бы тебе подарок какой к такому празднику сообразить… (Роется в ящике стола) — О! Я тут новые щипчики придумал, ещё даже не запатентовал и ни на ком ещё не испробовал (вытаскивает какой-то инструмент, гремит им, пощёлкивает) — Щипцы — первый класс! Видишь, тут прокладки специальные, так что кожу не рвут, а ощущений — словно тебя на тысячи чертей на кусочки режут! Будешь первым! А я им твоё имя присвою, когда патентовать буду! Щипцы-Чижики, а? В историю войдёшь! Хочешь?
ВП — Нет! Спасибо, конечно, большое, но давайте как-нибудь в другой раз…
П (расстроенно) — В другой раз… а может, его и не будет, может, ты сейчас… того… Ну, как знаешь (ещё раз перетряхивает портфель) — Хорошая водка была?
ВП — Да, дорогая, Не палёнка.
П — Понятно… Не… нету. И в описи нет. Должно быть выпала, когда ты с полицией дрался.
ВП — Я? Дрался?
П — Ну, да. (не переставая жевать заглядывает в бумаги) Вот же в протоколе: При задержании оказывал сопротивление.
ВП — Я? Сопротивление?
П — Ты, именинник, ты. И вот ещё: обзывал сотрудников при исполнении нецензурными словами.
ВП — Какими?
П — А вот это в протокол не вносится. Ладно, отметим твой день рождения без водочки… одними бутербродами. (Берет следующий бутерброд, надкусывает) И это хорош… с курочкой холодной… Вот баба у тебя молодец — огурчиком солёным проложила и салата листочек… ох, хорошо, ох, умница. Взяли её уже?
ВП — Кого?
П — Ну, бабу твою? Следак ничего не говорил?
ВП — Как взяли?
(П, не отвечая на вопрос, подходит к нему с недоеденной половинкой бутерброда в руке)
П — Хочешь?
(ВП не сразу переключившись, кивает. П протягивает бутерброд, ВП кусает, начинает жевать, но проглотить не успевает.)
П — Хотя я б тебе не советовал — всё равно сблюёшь.
(ВП поперхнулся, закашлялся, летят непрожёванные куски бутерброда, попадают на фартук П. Тот брезгливо отряхивается)
ВП (отдышавшись) — Почему?
П — Не знаю. Все на дыбе блюют, особливо как жару наподдашь.
(Доедает бутерброд. Обходит ВП, по кругу, осматривает, кладёт на жаровню большие щипцы, потом подходит к верёвке, подтягивает её, от чего руки у того чуть-чуть приподнимаются, как бы выворачиваются.)
ВП — Аааа…
П — Чё воешь. Мы ещё и не начинали.
ВП — Страшно.
П — Это с непривычки. Через недельку пообвыкнешь. Рад ещё будешь ко мне в тепло попасть, чем в одиночке сырой гнить.
ВП — Недельку? Сколько вы меня тут мучить собираетесь? За что?
П — Какие вы все одинаковые! Ну, хоть бы кто что-нибудь другое спросил! (передразнивает) За что? За что? Да тебе самому лучше знать, за что ты тут очутился! А я, вот как раз, ещё и не знаю (озабоченно смотрит на дверь, на телефон) — не несут бумаги…
ВП — И я не знаю! Я не совершал никаких преступлений. Я никуда не ходил, ничего не подписывал… голосовал всегда!
П — Умно голосовал?
ВП — Да, то есть — нет! Как все! Как дурак!… Что я говорю… (П склонив голову набок, ухмыляясь слушает) — Я такой же как все! Почему я?… И вообще — меня искать будут!
П — Да? И кто?
ВП — Друзья… жена… мама… Мама! (плачет)
(П успокаивающе похлопывает его по плечу)
П — А ты не торопись, подумай, покопайся в памяти, в прошлом, в мыслях, в снах… Уверен, что найдёшь! Ищи — наверняка есть! Безвинных не бывает!
Возвращается за стол, закуривает, озабочено:
П — Что-то и впрямь, долго твои бумаги не несут. Может, мне на них в профсоюз пожаловаться? Как считаешь? Ведь это время, что я тут с тобой беседы «за жизнь» веду, мне ж не оплачивают. Хотя, что толку на них жаловаться! Не поверишь — все как один коррупционеры, взяточники и воры. Все — все. Вот недавно один тут, на твоём месте был, горластый такой, всё права качал. Всё Хозяину позвонить рвался, крутого из себя строил. А стоило ему прут раскалённый к заду поднести, так тут же рассказал, о чём и не спрашивали — о девочках-гимнастках несовершеннолетних и про сейф потаённый, что саду закопан! Про девочек мы и так знали — у каждого есть. У кого гимнастки — у кого фигуристки, у кого девочки — у кого… А вот про сейф, решили, что врёт, но на всякий случай поехали, копнули — и что ты думаешь, вправду, ящик железный, огромный, и в нём денег немеряно! Слушай, а у тебя, часом, сейфа зарытого нет? А? Может мне паяльник нагреть? (ВП в ужасе отрицательно мотает головой) Хотя — какой у тебя сейф — с такими-то бутербродами. Ну, так вот — три четверти от всего бабла сразу в казну забрали — это по закону так положено, а всё остальное — начальство раскрало вместе с профсоюзниками. А мне, понимаешь, премию, суки, выписали — такую, что едва на школьную форму сыну хватило. Вот тебе и справедливость! Вот тебе и «за что»?
(Пакет из-под бутербродов комкает и швыряет обратно в портфель, гасит сигарету и бросает её туда же,)
П — О! Чуть не забыл… Давай-ка, пока время ещё есть, всё подготовим. (Достаёт из стола видеокамеру, закрепляет, направляет на ВП) — Ну-ка улыбочку изобрази. Скажи «Сыыыр».
ВП (криво улыбаясь) — А это зачем?
П — Порядок такой. А вдруг ты на меня потом захочешь в суд подать?.. В Европейский! (Смеётся над своей шуткой)
ВП — Послушайте. Ну, это же всё не правильно… это же бред какой-то! Меня хватают по дороге на работу, ничего не объясняют, запихивают в машину, волокут сюда, в этот подвал, на дыбу какую-то средневековую — за что?
П — Не били по дороге?
ВП — Вроде нет.
П — Значит, по существу дела жалоб нет.
ВП — Так а я разве не по су…
П (перебивает его) — Нет.
(Вскакивает, подходит к дыбе, в руке у него листок из папки. Почти кричит в лицо ВП. Диалог идёт по нарастающей. Вскоре оба уже кричат.)
П — Ну, давай, вспоминай!
ВП — Мне нечего вспоминать! Я ничего такого не совершал.
П — Какого такого?
ВП — Ну, это… против чтобы…
П — Да? А кто вот написал в Фейсбуке «Власть отвратительна, как руки…» (щурится близоруко) текст мелкий… руки у еврея…
ВП — …брадобрея
П — Вот! Видишь!
ВП — Так это не я! Это Мандельштам!
П — Тем более! Манделей всяких репостишь! А говоришь ничего такого! Ну, ещё… ещё давай, напрягись!
ВП — Так меня за это?
П — Нет, конечно. Это я так — как пример привёл. Слушай, а может, ты педофил? Детской порнографией не увлекаешься?
ВП — Я? Да что вы такое говорите!
П — А что… (Заглядывает в папку) — дочка у тебя есть… Фотографировал дочку?
ВП — Как всякий отец, конечно.
П — Маленькую совсем.. в пелёнках развёрнутых… А потом постарше — голенькой в ванночке, на пляже.. А?
ВП — Да, конечно. А что тут такого?
П — Вот видишь. А отсюда и до порнографии детской недалеко. Фотограф, мля…Несколько буковок поменять — и ты уже порнограф. Русская орфография она всё может, все стерпит… И вы всё стерпите… Терпилы. Ну, вспоминай ещё!
ВП — Не помню!
П — Вспомнишь!
ВП — Не знаю!
П — Знаешь!
(П размахивается, хлещет кнутом, но не ВП, а рядом, свист кнута, щелчок.)
ВП — Ааа!..
П (с любопытством) — Больно?
ВП — Н-нет…
П — А что орёшь?
ВП — Не знаю… Это невыносимо… Когда же принесут эти бумаги?
П (смотрит на него с удивлением) — А ты торопишься начать?
Берёт со столика клещи.
ВП — Нет! Это я так, вырвалось… Я вижу, вы скучаете…
П — Ты прав…Есть такое дело… Что-то скучновато стало.
(Кладёт клещи, заходит ВП за спину и резким движением стаскивает с него брюки до колен. ВП остаётся в длинных цветных семейных трусах, ошеломлённо молчит. П хватает со столика широкий мясницкий нож-секач и плашмя прижимает его к паху ВП.)
ВП — Ааааа…
П — На месте ещё твои яйца, на месте… пока. Что чувствуешь?
ВП — Холод… Холодно очень…
П — Воо… Я всегда молодых так и учу: спереди — холод. А сзади…
(Бросает нож на столик, хватает горячий прут с жаровни и подносит к заду ВП)
ВП — Горячо! Ой…Аааа…
П — Правильно… Так и должно быть. Вот он — опыт… Опыт не пропьёшь.. Даже дырки на трусах не прожёг.
(Кладёт прут на место. Отматывает верёвку со штыря, ослабляет немного)
П — На колени!
ВП — Что? Зачем?
П — Я сказал, на колени!
(ВП в спущенных штанах опускается на колени, П подтягивает (не сильно) верёвку, так, что связанные за спиной руки ВП немного задираются вверх, как на дыбе, и снова закрепляет конец на стене)
ВП — Аааа… Больно…
П — Врёшь. Ещё не больно. Вся боль впереди!
(Ухмыляясь возвращается за стол, закуривает)
П — Ну, вот уже и веселее стало.
ВП — Послушайте, но вы же видите — это какая-то ошибка, я ничего не делал, ничего не нарушал, вы не имеете права…
П — Вот зануда! Опять за своё. Заладил, как попугай… Делал — не делал, нарушал — не нарушал… Да кого это интересует?! Проехали давно! Задолбали своими вопросами. Раньше страдали: «Что делать?» «Кто виноват?».. Так ответы-то давно известны — только они вам не по нраву… Вот теперь новую пластинку завели: «За что?».. «За что?» А вот за то!
(В этот момент раздаётся громкий условный стук в дверь. П подходит, приоткрывает, оттуда передают пачку листов/)
П (к ВП) — Ну, вот… А ты волновался. Всё готово. Вот теперь мы тобой по инструкции и займёмся…
ВП — Не надо. Я всё подпишу!
(П, не обращая на него внимания, садится за стол и, нацепив очки, начинает читать, шевеля губами. Через какое-то время он заканчивает чтение и обращается к ВП)
П — Иди сюда, к столу давай. Подпишешь всё это — и свободен. (тот не отвечает и не двигается) Ну, чё застыл. Топай сюда.
ВП — Издеваетесь… Как я подойду? Развяжите меня!
П (изображает удивление) — Развязать? Так ты и не привязан.
ВП — Как это?
П — Да вот так. Ну, попробуй, пошевели лапками. Посильнее, Да верёвку-то выпусти!
(ВП возится, верёвка падает, он с удивлением смотрит на свои руки.)
ВП — Так я что… и не был связан?
П — Нет, конечно. Мы ж не звери какие. Да и зачем тебя связывать? Ты что — убежишь? Не такой ты идиот. Ты ж прекрасно понимаешь, что бежать тебе некуда, что это наша страна. Тут каждый сантиметр у нас под контролем. Везде наши люди! То есть вообще — здесь все люди — наши! И сдадут тебя, дурачка, как только появишься. Так что вязать тебе незачем.
ВП (оглядывается на дыбу) — А как же?..
П — Вот чудак… Тебя когда привели, что сказали?
ВП — Сказали, руки назад, и верёвкой их обмотали.
П — А ещё?
ВП — Сказали, конец верёвки в кулаке зажать и держать крепко…
П — Ну?
ВП — Вот я и держал…
П — Ну, вот…
(ВП какое-то время ещё водит головой, переводя взгляд с верёвки на потолок, потом на свои руки, затем подтягивает брюки, поднимает валяющуюся рядом рубашку. Ковыляя и кряхтя, разминая затёкшие запястья, подходит к столу, садится)
П (подвигая ему пачку бумаги) — Здесь распишись, здесь… и дальше на каждой странице внизу.
ВП (начинает подписывать, потом останавливается) — Так, а… вот эти листы — они ж пустые.
П — Подписывай. Не отвлекайся на мелочи.
ВП — Так, а…
П (щёлкает пальцами. Звук напоминает щелчок бича. Ласково) — Подписывай!
(ВП вздрагивает и продолжает писать.)
П — Ну, что — закончил? Молодец. Теперь иди — встань на место.
(ВП смотрит на него не понимающе. Отрицательно мотает головой.)
ВП — Зачем? Я же всё…
П (в голосе металл) — Я сказал — вернись на место. Стань, где стоял. Ну!
ВП покорно бредёт под дыбу.
П — Вот так! И руки назад! Вот так-то лучше… Штаны можешь не снимать! (ржёт над своей шуткой)
(Берёт один из листов. Торжественным голосом)
П — Гражданин Чижиков. Органы разобрались в вашем деле. Принимая во внимание… ну, это можно пропустить… учитывая… это не важно.. вот главное: Не смотря на тяжесть ваших преступлений решено ограничиться на первый раз условным наказанием. О сроке его, вам будет сообщено дополнительно. Вы свободны… временно.
ВП — А каких преступлений? За что — там не сказано?
П — Так ни хрена и не понял, чудило… Да было б за что — был бы реальный срок! А так — условный. Так что, гуляй пока, Чижик… Пока не понадобишься…
(ВП медленно бредёт мимо стола к двери. По дороге П, не вставая суёт ему портфель и лист бумаги)
П — Это тебе.
ВП — Что это?
П — Квитанция на оплату.
ВП (отрешённо, не всматриваясь в бумагу) — Оплату? За что?
П — За проведённую с тобой профилактическую беседу. Платить в кассе на первом этаже. Как отсюда выйдешь — так налево по коридору и по лестнице два пролёта вверх.
ВП (Словно приходя в себя. Без выражения) — А я ведь на вас жаловаться буду… Это беззаконие. Я на вас в суд подам…
П — И на здоровьечко! В Европейский, небось, суд?
ВП — И в него тоже…
П — И за что?
ВП (взрываясь, переходя на крик) — Вы меня похитили! Меня пытали! Мучили. Грозились изнасиловать раскалённым прутом! Фашисты!
П (устраиваясь поудобнее на стуле и доставая сигарету) — Да? И что ты им предъявишь? Какие доказательства? Шрамы? Ожоги? Я до тебя, урод, хоть раз дотронулся? Я тебе в жопу даже палец не вставил! На что жаловаться станешь? А? А у нас — вот… всё записано. (похлопывает по видеокамере) … и вот… (показывает пачку подписанных ВП листов) — когда потребуется, впишем, что надо. Понял? Вот так-то. А ну, пошёл отсюда!
ВП — Ах ты, гнида!
(Бросается на П. Тот ждал этого. Вскакивает, уклоняется и ударом в челюсть валит ВП на пол)
П — А это была с моей стороны необходимая самооборона. Всё по закону…(Дотягивается до видеокамеры. Выключает её.) А вот это уже для удовольствия… Не под запись. (Следующий монолог он произносит, неторопливо обходя лежащего ВП, и с хаканьем на выдохе пиная его)
П — Ишь ты — голосочек у него прорезался… Нееет.. не будет у вас голоса. Не будет. Так и будете терпеть, так и будут вас подвешивать. Что там этот ваш белогвардеец хотел? — Два не поротых поколения? Хер вам… Пороли вас — и будут пороть… И детей ваших. Молчите — и будете молчать. И ручки за спину складывать будете сами и тапочки перед тем, как на табурет влезть, сами снимать будете… Терпилы, мля…
(В этот момент ВП вцепляется в его ногу, дёргает за другую, П падает. В падении ударяется головой о край стола и замирает ничком на полу. ВП вскакивает пошатываясь, пинает его, потом хватает плеть и начинает остервенело стегать лежащего.)
ВП — На, сволочь, На!
(Хватает со столика клещи, все пыточные инструменты, швыряет их в неподвижное тело, хватает с жаровни прут и остервенело бьёт им лежащего П. Тот не шевелится)
ВП — Получи! Сука! Вот тебе! Вот тебе!
(Запыхавшись останавливается. Смотрит на неподвижное тело. Потом опускается возле него на колени. Переворачивает на спину. Прикладывает ухо к груди. Пытается массировать сердце, делать искусственное дыхание «рот в рот», ничего не помогает.)
ВП — Помогите! Вызовите Скорую! Здесь человек умирает! Врача! Кто-нибудь!.. За что?
— Гаснет свет. Занавес. —
