Большой ключ легко проворачивается в скважине. Дверь тяжела, но податлива. Вилли переступает порог ризницы — там царит абсолютная темень. Ах, почему он не догадался спросить свечу у матушки? Как найти комод, где лежит псалтырь? Неужели назад за свечой возвращаться?

Милана Гиличенски

ЗА АЛТАРЁМ

Кругом мох. Привязчивый, цепкий ползёт он по стенам старой кирхи, покрывает и колокольню, и стволы деревьев в саду, и скамейки, и беседки, и каменные надгробия во дворике. Вилли насчитал десять видов мхов — одни ложатся ворсистым ковром, другие растут шелушащимися пятнами, есть и такие, что свисают причудливой бахромой — на ощупь прохладной и клейкой.

Семилетний Вилли — сын приходского пастора. Вместе с отцом и матерью живёт он в домике при кирхе.

По утрам Вилли будит звон колоколов. Мальчик не залёживается, он встаёт и первым делом бежит в сад. Там, между ивняком и зарослями камыша, в крошечном пруду с мутно-зелёной водой живут рыбы. В кармане у Вилли припасены остатки хлеба с ужина. Ему нравится наблюдать за бодрой стайкой, спешащей на угощение. Как легко и свободно они плывут — грациозно изгибаются спинки, раздуваются плавники — ну чисто паруса на клиперах!

Насмотревшись на обитательниц пруда, Вилли возвращается в дом, там ждёт матушка со стаканом горячего молока и тёплой ржаной булкой. Завтракают всей семьей, отец читает молитву, матушка и Вилли повторяют за ним следом: «Очи всех обращены к Тебе, Господи. И Ты всем даёшь пищу в нужное время, открываешь щедрую руку твою и насыщаешь всё живущее, Амен»

В мезонине пасторского дома устроена учебная комната. Там много старых книг и свитков. На стенах висят потемневшие от времени картины с изображением жития святых. До обеда отец находит час-другой позаниматься с Вилли грамотой и законом божьим. Если мальчик усерден, ему разрешается полистать книгу о морских путешествиях. Он без ума от цветных гравюр с изображением парусников, к каждой — подробное описание. С интересом разглядывает он карту — на ней отмечены главные судоходные пути. В книге можно почитать об экипировке суден, о подготовке к плаванию, о дальних странах, о морях и ветрах. Ах, что за чудесные слова — муссоны, пассаты, мачта, снасти, такелаж… Иногда отец читает из книги вслух — для мальчика нет ничего благодатнее этих минут. Жаль, что подобное случается редко — как правило, пастор занят другими делами, у него их множество. Вилли не раз просил разрешения остаться в учебной комнате и полистать чудесную книгу, обещал, что будет аккуратен и осторожен. Отец не позволяет. Книга, говорит, старая и очень ценная, кроме того, она, как и весь их дом, и всё, что в нём находится, принадлежит кирхе, и обращения требует особо бережного.

После обеда пастор посещает прихожан. Иногда он берёт с собой Вилли. Что за удовольствие идти с ним бок о бок! Шагаешь себе по просёлочной дороге и ни о чём не думаешь. Сонные, чистенькие хутора перемежаются с одинаковыми лоскутами полей, озерца полны прозрачной воды, лощины укрыты вереском. Неброский деревенский ландшафт, полный света и мира. Люб он ему, этот ландшафт, лишь мысли о морских странствиях наполняют беспокойством. Есть у Вилли тайная мечта — проснуться утром и увидеть в окошке не замшелый мир церковного двора, а море и мачты кораблей.

В страстную пятницу, накануне праздника святой пасхи, в доме тихо и торжественно. В это время принято молиться и вспоминать о муках Христа. Отец зовёт Вилли к себе, он просит его сходить за псалтырем в ризницу, вдвоём они там не раз бывали и Вилли хорошо знает, где что лежит. Мальчик рад заданию. Сын гордится доверием отца. Он бежит в церковь. Молитвенный зал пуст в этот час. Молчит орган. Дневной свет, проникающий через витражи окон, приглушен. В просветах между колоннами видны фрески с ликами святых, сейчас, когда в зале кроме Вилли никого нет, они глядят строже обычного. Сумрак таится в многочисленных сводах потолка. Гулким эхо отдаются в них быстрые шаги мальчика.

Большой ключ легко проворачивается в скважине. Дверь тяжела, но податлива. Вилли переступает порог ризницы — там царит абсолютная темень. Ах, почему он не догадался спросить свечу у матушки? Как найти комод, где лежит псалтырь? Неужели назад за свечой возвращаться? Но тут — нет, он не видит, он скорее чувствует за спиной свет. Он струится с восточной стены, где с давних времён сохранилось выгравированное в камне изображение святого Георга. Оно гигантское, в полтора роста взрослого мужчины.

Вилли оборачивается. Он не ошибся. Фигура святого со всех сторон охвачена странным зеленоватым свечением, и особым образом светятся его глаза. Они пронизывают насквозь. Мальчик чувствует кожей жжение этих глаз-лучей, такое же сильное, как прикосновение тлеющих углей. Нет, во сто крат сильнее! Так зло и пронзительно мог бы обдать жаром какой-нибудь василиск или оборотень. Вилли вспоминает одну из легенд о святом Георге — великий мученик испепелял взглядом всех, кто ему не мил. Но то были грешники и неверные, а чем провинился он? Страх сдавливает горло, сердце обезумевшей птицей рвётся наружу, бегом бежит он из ризницы, молнией проносится через молитвенный зал на улицу и замирает на пороге церкви. Навстречу ласково улыбается апрельский полдень. Вилли молится. Изо всех сил пытается он припомнить молитву на случай большой беды. Но на память приходит всего несколько слов: «Сделай со мной всё что хочешь, и что есть благо для меня. В жизни или смерти я с тобой».

А что же дальше, спрашивает себя Вилли, что делать? Конечно, бежать домой! Но тут ему приходит в голову, что он не исполнил отцовского задания, более того, ключ остался в замочной скважине. Вилли не раз слышал, как отец выговаривал служке, когда тот забывал запереть дверь ризницы. С ужасом думает мальчик о том, что ему следует вернуться в страшное помещение за алтарём.

А если не возвращаться? Прийти домой и покаяться. Попросить у отца прощения, разжалобить его. Рассказать в конце концов, что с ним случилось. Спросить, за какие грехи святой Георг на него рассерчал? Возможно, Вилли был недостаточно благочестив, или не молился как следует, кто теперь знает. Всё равно только отец сможет объяснить странное происшествие. С другой стороны, если Вилли вернётся домой с пустыми руками, отец перестанет доверять ему. И никогда не будет его ни о чём просить.

Мой сын — трус, подумает отец. Жалкий трус. Он начнёт презирать Вилли. И прекратит занятия в учебной комнате. И не будет читать о морских странствиях. И не позволит листать Книгу. И это маленькое окошко в большой, чудесный мир, где в незнакомые гавани приходят корабли под вздымающимися парусами, это окошко закроется для него навсегда. Нет, нужно вернуться в ризницу. Любой ценой!

«Господь наш — меч, оплот и щит» — горячо молится мальчик, ладошки его вспотели, в ушах звенит. На спине между лопатками он всё ещё ощущает сильное жжение — именно в точку между лопатками устремился страшный взгляд в ризнице. Наверное, он много грешил, думает Вилли, был недостаточно послушен, и в изучении библии не проявлял должного усердия.

«Меч, оплот и щит, меч, оплот и щит…» — даже эту молитву не помнит Вилли до конца, но повтор заветных слов приносит облегчение. Мальчик возвращается в кирху. Молитвенный зал кажется ещё мрачнее, чем накануне, бегом, не глядя по сторонам, несётся он за алтарь. Ключ торчит в замочной скважине, дверь в ризницу приотворена. Перво-наперво он захлопывает её, подпирает плечом, чтоб ненароком вновь не отворилась, и замирает в раздумье. Пожалуй, если зайти в ризницу и оставить за собой дверь широко распахнутой, дневного света из зала хватит, чтобы увидеть тот самый комод, быстро достать псалтырь и убежать. На изображение святого Вилли даже не оглянется. Нет, не оглянется. Он откроет нужный ящик, достанет книгу и убежит. Ещё он наверняка сможет себе помочь, если непрерывно будет молиться вслух. Эх, знать бы с начала до конца хоть одну молитву!

И тут происходит чудо: Вилли вспоминается целиком вся утренняя молитва Мартина Лютера — от торжественного «Во имя отца, и сына и святого духа…» — до самого сокровенного «Святой ангел да пребудет со мною. Чтобы злой враг не осилил меня». По утрам он часто слышал её от отца, но даже не подозревал, что помнит наизусть. Громко скандируя слова молитвы, Вилли широко распахивает дверь ризницы и перешагивает порог. Всё та же леденящая темень и… против воли взор его устремляется к восточной стене… Холодное зеленоватое свечение вокруг фигуры святого, зловещий взгляд выгравированных в камне глаз. Вилли кажется, что за фигурой маячат крылья. Драконьи крылья. И глаза вращаются! Как же так? Святой ли это или всё же оборотень? Вилли видит, как подрагивают веки у фигуры в камне, и — о, ужас, он видит, как медленно поднимается рука, сжимающая копьё! Но нет, на сей раз Вилли не пойман врасплох. Он хорошо знает, что ему нужно. Прочь, страх! Тебе только дай лазейку, и всё дорогое утеряно. «Меч, оплот и щит, меч, оплот и щит…» стремглав несётся он к цели. Вот тот ящик комода, второй сверху. Гигантским усилием воли подавляет Вилли нервную оторопь, выдвигает ящик, достаёт псалтырь, задвигает ящик, выбегает из ризницы, захлопывает дверь, проворачивает тяжёлый ключ в скважине.

Молнией несётся мальчик через зал, под сумрачными сводами, хранящими тайну восточной стены, под осуждающими взглядами святых… Он на свободе. Он справился с поручением отца. Дверь в ризницу заперта, в руках тяжёлый ключ и священная книга с песнопениями. Уф, трепета в груди никак не унять, ноги трясутся. Вилли останавливается, чтобы перевести дыхание

Весенний полдень, страстная пятница. Тишина, нарушаемая разве — что мычанием коровы на соседнем погосте, и шелестом ветерка в молодой листве и вот ещё, криком петухов, его утренних приятелей и отдалённым лаем дворовых собак. Страх потихоньку испаряется. Но жжение между лопатками не даёт покоя.

— Почему так долго, Вильгельм? — отец встречает его на пороге, он смотрит на Вилли с укором — я хотел было уже следом идти.

Ликование Вилли слегка омрачается. Однако он не пытается оправдываться. Как бы ни хотелось мальчику всё рассказать, происшествие в ризнице должно сохраниться в тайне. Упомяни он о случившемся, отец посчитает его трусом, и тогда…

Последние приготовления к богослужению. До начала службы остаётся не более часа. Вилли предоставлен сам себе. Как и бывает в часы, когда никому до него нет дела, сидит он у пруда в ивовых кущах и наблюдает за движением рыб. До чего же они подвижны и легки! Ему кажется, что страх и волнение улеглись, он спокоен и горд собой. Отныне ничего подобного с ним не приключится. Всё просто: следует лишь внимательнее читать священные книги, а главные молитвы наизусть выучить. Он удвоит, нет удесятерит старания в изучении слова Божьего и никакой оборотень не испугает его более. И всё же, если в памяти всплывает фигура с восточной стены, зеленоватое свечение, вращающиеся глаза, поднимающаяся рука с копьём — вновь ощущает он клокотание под ложечкой. И почему никак не прекращается жжение между лопатками?

С порога дома его окликает матушка:

— Вилли, сынок, тебя батюшка ищет.

Мальчик стоит в горнице перед родителем.

— Сын мой, хоть ты и не справился с заданием так быстро, как хотелось бы, но всё-таки ты справился. Я вижу, тебе можно доверять. Будь добр, сходи-ка ещё разок в ризницу. Только на сей раз постарайся быстрее обернуться.

 «Предаю себя, моё тело, мою душу и всё, что у меня есть, в руки твои, Господи …»

 ***

С некоторых пор в главной гавани Порто, того самого, что на острове Искья в Неаполитанском заливе, замечают пожилого господина. Долговязая, сутулая фигура, шаркающая походка, костюм из коричневого сукна старомоден и поблескивает на локтях, носки ботинок стёрты — без сомнения, хозяин отшагал в них десятки миль. Однако рубашка всегда безукоризненно свежа и галстук аккуратно завязан. Он приходит рано утром, в одно и то-же время, хоть часы сверяй.

На рассвете жизнь в гавани бурлит и клокочет. В ожидании улова топчутся тут рыночные торговцы, владельцы прибрежных трактирчиков, домохозяйки. Портовые кошки мечтают об анчоусах — скромно и с достоинством усаживаются они в рядок и терпеливо ждут. Пронзительно кричат чайки.

С видом короля пирса разгуливает вдоль берега гарбормастер, пыхтит короткой трубкой, покашливает. Завидит вновь прибывшего, спешит навстречу: его задача — перехватить у моряков трос.

Баркасы деловито пришвартовываются. Капитаны с мостиков хрипло трубят команды. Из трюмов поднимаются наверх сети, полные чудесной рыбы. Чего тут только нет — краснопёрка, камбала, тунец, сардины —­ от крупных до мелюзги.

Пожилой человек устраивается на лавке у причала. Внимание синьора сосредоточено на баркасах. Часа три безотрывно следит он за священнодействием — так наблюдает за карточной баталией азартный игрок.

Но вот судна разгружены. Промытые сети растянуты на штоках и просыхают на ветре. Крепкие парни устраиваются за столиками близлежащих пивных. Славные они! Про таких говорят: рыбаки — дважды моряки. Расторопные бармены бегут с подносами на встречу — кому рюмку чинзано, кому эспрессо с граппой.

Старик поднимается и уходит. Его зовут Вильгельм. Родом он из Германии, бывший пастор. В своё время, не желая идти наперекор родительской воле, Вильгельм перенял у отца приход. Но ничто не вечно, и родители тоже. Ушло время, пришло время, и он уже никому не обязан. Ничем.

Вильгельм снимает мезонин неказистого домика — таких много у порта, в нижней части города. Из окна его комнаты видны мачты кораблей.

Чем занимается? Да ничем. Утром и вечером приходит в гавань. Вильгельм приветлив и доброжелателен, но живёт обособленно, дружбы ни с кем не водит, даже бывших земляков избегает. Совсем недалеко, сказала хозяйка дома, всего в трёх милях от Портэ, есть лютеранская община. На острове много немцев, всем известно, как любят они живописную Искью. Вильгельм вежливо поблагодарил, но в общину так и не выбрался.

Пастор столуется у Пьеро, в маленькой остерии неподалёку от гавани. Ест немного, но не отказывает себе в десерте. Предпочитает кофейное пирожное со сливками маскарпоне.

Как-то хозяин спросил, счастлив ли он на чужой земле, далеко от родины. Вильгельм ответил, что его счастье — море и корабли. Всю жизнь мечтал он только о море и кораблях. И ладно, что самому уже не поплавать, хоть насмотрится вдоволь. А ещё, доверчиво шепнул Вильгельм, именно здесь он окончательно излечился от хвори, преследующей его десятки лет — жгучей боли между лопатками. На Искьи она прошла сама по себе. Так, что он рад, что решился сменить место проживания.