СЕМЬ ИСКУССТВ

Иногда в разговоре Дерен реагировал быстро и резко. Как-то раз Модильяни, будучи немного выпивши, пришел повидаться с Дереном и начал жаловаться на жизнь. Дерен в этот момент был очень занят работой, но поскольку он любил Моди, то не хотел выгонять его прочь. Дерен тогда носил рыбацкую кепку, и Моди, чтобы ему досадить, сказал: «Я вижу, ты теперь наш штурман». «Не разговаривай со штурманом», — посоветовал ему Дерен, показывая надпись на кепке.

ָМишель Жорж-Мишель

ОТ МОСЬЕ ДЕ ГА ДО ГРАФА ТУЛУЗ-ЛОТРЕКА

Отрывок из книги «ОТ РЕНУАРА ДО ПИКАССО», НЬЮ-ЙОРК, 1957
Перевод и комментарии Игоря Волошина

(продолжение. Начало в № 5/2020 и след.)

Жорж Руо

Возможно молчаливым Руо назвать было нельзя, однако и болтливым он точно не был.

Если бы его спросили почему начав писать в стиле Рафаэля, он затем стал изображать судей в виде монстров, а почти всех женщин отвратительными, будто выползшими из ада созданиями с дряблой голубоватой кожей, он едва бы ответил как Матисс: «Потому что я их такими вижу».

Как-то, в период его работы над балетом «Блудный сын» (1), мы пошли на ланч. Хорошо помню террасу Спортивного клуба, который впоследствии переместился на Елисейские поля, и скромного мужчину, который тогда был рядом. Многое из того, что он мне рассказал о себе, я уже знал: работал стекольщиком и расписывал витражи. Эта деятельность повлияла на его краски значительно больше, чем школа Гюстава Моро (2) (9), именно поэтому он не может противостоять той внутренней движущей силе, которая заставляет его разделять цвета, достигая их максимальной выразительности. Более того, Руо сказал, что Моро не оказал на него большого влияния, поскольку был очень либерально-мыслящим человеком и не ожидал, что ученики будут писать так как он. Почти все его ученики — Матисс (3), Девалье (4), Марке (5), Морис Дени (6) и Рувьер (7) — стали фовистами (8).

«Я согласился выполнить декорации для “Блудного сына” — объяснял Руо — поскольку чувствую, что это будет как бы бесконечно огромный витраж. Он должен не пропускать свет, а поглощать его. Есть большая разница между витражом и сценическими декорациями, и я хочу изучить эту проблему. Сейчас мне хочется работать быстро, страстно, и это нечто новое для меня, так как обычно, чтобы написать картину на полотне, соскребая краски и накладывая их вновь и вновь, мне требуется 5 лет…»

Руо был весьма добр, позволив мне сделать его небольшой эскизный портрет, приведенный на этой странице, и я понял, что он будет чувствовать себя неловко, если мы продолжим разговор о других художниках. Я проявил уважение к его сдержанности. Но теперь сожалею об этом.

Комментарии переводчика к главе «Жорж Руо»

1. Париж, Труппа Русского балета С. Дягилева. Балет Сергея Прокофьева «Блудный сын», 1929 год.
2. Гюстав Моро (Gustave Moreau) (1826–1898) — знаменитый французский художник, писавший на библейские и мифологические темы.
3. Анри Матисс (Henri Matisse) (1869–1954) — знаменитый французский художник.
4. Жорж Девалье (George Desvallieres) (1861‒1950) — французский художник, писавший на библейские и мифологические темы.
5. Альбер Марке (Albert Marquet) (1875‒1947) — французский художник-пейзажист, один из ведущих фовистов.
6. Морис Дени (Maurice Denis) (1870–1943) — французский художник из группы Наби.
7. Андре Рувьер (Andre Rouveyre) (1879‒1962) — французский писатель, карикатурист и график.
8. Официально к фовистам относились только Матисс, Руо и Марке.
9. Жорж Руо был одним из любимых учеников Гюстава Моро, и впоследствии, по просьбе вдовы Моро, стал директором музея почившего художника.

Андре Дерен

А теперь о Дерене. С виду он был неуклюжий и невозмутимый, как деревья, которые писал, и также как они немного изогнутый. Одет был всегда во все серое, с неизменной шляпой-котелком на голове. Что касается лица, то он обладал выдающимся носом, пронизывающим всеохватывающим взглядом глаз и длинным четко очерченным подбородком.

«Я не понимаю какого типа картины он пишет — сказал наш консьерж Мере Мишон — Но люди говорят, что это здорово, и выглядит он как респектабельный человек».

На самом деле Дерен к этому времени уже стал молчаливым и замкнутым.

Это был период его работы над кафедрало-подобными деревьями.

Однако он по-прежнему оставался под впечатлением от женских лиц. Его жена Алина была очаровательной брюнеткой, с упругой кожей и утонченным профилем, и достаточно было добавить в волосы ветку мирта, чтобы превратить ее в чистого Коро (1).

Дерен, вероятно, очень любил Коро.

Как-то раз один знакомый спросил меня что я думаю о Дерене. Я ответил:

«Он, несмотря ни на что, истинный сын Коро!»

Случайно услышавший это Дерен, с которым за десять лет знакомства мы не обменялись ни единым словом, подошел ко мне и крепко пожал руку, кивнув головой в знак одобрения.

Иногда в разговоре Дерен реагировал быстро и резко. Как-то раз Модильяни, будучи немного выпивши, пришел повидаться с Дереном и начал жаловаться на жизнь. Дерен в этот момент был очень занят работой, но поскольку он любил Моди, то не хотел выгонять его прочь. Дерен тогда носил рыбацкую кепку, и Моди, чтобы ему досадить, сказал: «Я вижу, ты теперь наш штурман». «Не разговаривай со штурманом», — посоветовал ему Дерен, показывая надпись на кепке. Недовольный Модильяни пошел к выходу, но в дверях остановился и резко сказал: «Ты штамповщик шедевров!»

Мне пришлось встречаться с ним чаще во время великолепных дней Русского балета, уже после того как я выехал из дома, в котором мы с ним жили. К этому времени, в период великого взрыва искусства, он был уже не просто интересным, как любой другой художник, но наряду с Пикассо, Матиссом, Браком и некоторыми другими, он стал одним из наиболее выдающихся мастеров. Его энтузиазм дошел до такого уровня, что он сам ходил к костюмерам для выбора материала, и даже помогал артистам примерять одежду в театральной примерочной.

Как-то вечером, вымотанный рутинной суетой, Дерен пригласил меня в странную маленькую забегаловку на Монмартре, где можно было перекусить анчоусами, норвежской селедкой, рольмопсами и другими солеными продуктами, а также данцигским eau-de-vie (очевидно — самогон или шнапс) золотого отлива.

Дерен сказал: «Мне нравится такая еда», и это были единственные слова, которые он вымолвил. Он медленно смаковал рыбу — каждый раз задерживал между большим и указательным пальцами маленький радужный кусочек, разворачивал его к свету и смотрел на меня, как бы предлагая и мне насладиться его утонченным цветом. Затем закладывал весь кусок в рот, зубами сдирал шкуру, как это делают грубые рыбаки, и наконец проглатывал.

Роберт Делоне и Морис Вламинк

Движение фовистов еще только набирало силу, но следом уже шли другие экспериментаторы, пытавшиеся еще больше усилить цвет и поразить этим публику.

На одном обеде художников я столкнулся с высоким молодым человеком с покрасневшим лицом и ясными глазами. Он как-то странно смотрел на меня.

«В чем дело?» — наконец я спросил.

«Я пытаюсь вас вспомнить — сказал он знакомым голосом. То ли мы учились в школе Изящных Искусств (Beaux Arts) (1), то ли встречались в таком месте как Establet (2). По его голосу и манере держаться я не сразу сообразил враждебен он ко мне или дружелюбен.

«Это Роберт Делоне» — сказал мне художник-акварелист Degallaix (3), который впоследствии выполнил красивые панели для Нормандии (4) — «это тот человек, который «вывернул» Эйфелеву башню. Да он и сам в какой-то мере акробат, Simultanist (5), Orphist (6), но особенно Dynamist (7). Но какой колорист! Какой изобретатель!»

«Очень хорошо» — сказал я, обращаясь снова к молодому человеку — «я буду рад поговорить с вами позже, когда принесут десерт».

Через некоторое время он меня нашел, в одной руке у него была трубка, а в другой — молодая женщина с темными волосами, хотя возможно это было всего лишь впечатление, которое он производил, своими большими и сильными руками.

«Я бы хотел с вами поближе познакомиться, — сказал он — вы выглядите таким живым. Я вас рассматривал, пока вы говорили, видел, как горели ваши глаза. Вы не спорили, вы прямо сражались. Познакомьтесь — это моя жена Соня (8), она русская по происхождению, но француженка по природе. Она создает новый дизайн и новые оттенки для текстиля. Если пойдете к Rodier (9), то там увидите некоторые ее модели. А я продаю идеи».

«Вы художник?»

«Художник? Какой может быть художник без идеи? Он мазила, фотограф, человек, который рыскает вокруг ящика с красками и носит вельветовые штаны. Нет, я продаю идеи. Я только вернулся из Америки. Я там продавал одну идею в день. Идеи не только для живописи, но для всего что угодно. Они используют их для хорошего и для плохого, для живописи и для шоколада, для мечты и для долларов. Но какая мне разница? Что для меня важно — это производить новые вещи. Некоторые из них теряются — таков закон жизни. Из миллионов икринок, откладываемых рыбой, только несколько сот избегают акул, океанских течений или собственной матери. Но из них вылупляются рыбы. Я произвожу идею тем же путем. И поскольку мне нужны деньги, я их продаю.

Теперь я с вами должен попрощаться, поскольку Соня устала, а мы живем неблизко. Но мы снова увидимся. А вы знаете, что я был пулеметчиком вместе с вашим братом во время войны? Надеюсь, вскоре снова с вами встретиться».

В последующие 30 лет мы периодически встречались в разных местах. Он всегда был в спешке, неустанно мчался и горел. Заботился о жене, как о себе самом. Раздувал трубку, будто пытался ее погасить. Сейчас его «Эйфелева башня» висит у входа в Парижский музей современного искусства (Paris Museum of Modern Art). (10)

На том же банкете я познакомился с Вламинком. Мы сразу стали друзьями. В своем легком клетчатом костюме, с большим чувствительным лицом, несмотря на грузную фигуру, он выглядел благородным, чем-то напоминая Оскара Уайльда, с разницей только в здоровом англо-саксонском виде поэта. Когда я ему это сказал, он ответил:

«Я предпочитаю, когда меня сравнивают только с велогонщиками, тем более что я и был таковым в юные годы. Люди ничего не понимают. То же самое и с моими картинами. Они воображают, что я пишу картины так, будто это фотографии, в то время как на самом деле, я, прежде чем установлю где-либо свой мольберт, сначала иной раз до месяца изучаю пейзаж, чтобы у меня в мозгу сложилось до малейших деталей необходимое о нем впечатление, это очень важно. Тогда, когда я прочувствую его во всех мелочах, я начинаю работать. И затем начинается что-то еще…»

Комментарии переводчика к главе «Роберт Делоне и Морис Вламинк»

1. École des Beaux-Arts (Школа Изящных Искусств) — одна из старейших художественных и архитектурных школ мира, основанная в середине XVII века.
2. Establet — ресторан провансальца Пьера Эстабле (Pere Establet), популярный у молодежи простой и дешевой кухней.
3. Degallaix (1877‒1951) — французский художник.
4. Нормандия — французский круизный лайнер, спущенный на воду в 1935 году. В то время самый большой океанский корабль в мире. В годы войны использовался для доставки войск на западный фронт. Во время ремонта в Нью-Йорке в 1942 году сгорел по неосторожности ремонтной бригады.
5. Simultanism. Термин, изобретенный Робертом Делоне для описания абстрактной живописи, разработанной им и Соней Делоне примерно в 1910 году.
6. Термин, придуманный французским поэтом Гийомом Аполлинером в 1912 году для ответвления кубизма, который сосредоточился на чистой абстракции и ярких цветах под влиянием фовизма, теоретических трудов Поля Синьяка, Шарля Анри и химика-красителя Эжена Шевреля. Это направление является ключевым в переходе от кубизма к абстрактному искусству.
7. Термин, который часто связывают с итальянскими футуристами. Применяется как к абстрактным, так и к фигуративным работам, которые предполагают движение и энергию.
8. Соня Делоне (Сара Ильинична (Элиевна) Штерн) (1885 Одесса — 1979 Париж) — известная художница-абстракционистка, жена Роберта Делоне.
9. Rodier — одна из старейших французских модельных компаний.
10. Не вполне понятно о какой картине идет речь. Две наиболее известные «Эйфелевы башни» Роберта Делоне находятся в Соединенных Штатах в Solomon Guggenheim Museum, New York City и в Saint Louis Art Museum, Saint Louis.

(продолжение следует)