СЕМЬ ИСКУССТВ

Я видел тех, чья память ожерельем
Былых успехов светит и звенит,
Кто день текущий чествует весельем
И в завтра взор уверенно стремит

Алекс Манфиш

«ПОЧТИ ТРЕТЬ ВЕКА»

Эта подборка стихов названа так, поскольку самое раннее из того, что я в неё включил, написано в 1986 году, а самое позднее — в 2017-м. Но очерёдность произведений здесь — не хронологическая.

Слепота изгнанных из рая
(отрывок из поэмы)

По-юному глядеть, и петь, и цвесть —
К ногам своим бросая ль время? Тщась ли
Из тех краёв ловить душою весть,
Где истина носила имя «счастье»?..
Где лик её чудесным витражом,
Из трав, озёр, росинок, льда и мёда
Слагая песнь по имени «природа»,
Был сладостно и цельно отражён.
Был отражён глазами и сердцами,
Не знавшими нужды, узды и мзды
И верившими в то, что созерцали,
Ещё не кинув взгляд свой на плоды
Шипастые, что тьмою хищных лезвий
Вопьются в души в роковой тот час —
В те души, что, с блаженством разлучась,
Замечутся в силках причин и следствий…
Не ты виновна, первая из жён,
А подлости вселенской беспредельность.
Ведь так легко — и подло, — целить в цельность
И бить ножом в цветок, что обнажён…
Ударил нож, и цельное — распалось.
Витраж цветной разбился и погас.
И всем живущим, — каждому из нас, —
По крошечному стёклышку досталось.
За свой осколок радужный дрожа,
Я знаю — он дороже аметиста.
Но может ли в осколке витража
Лик истины вселенской уместиться?..
И даже если все осколки те
Собрать — и, всем мозаикам на зависть,
Картину мироздания составить,
То и тогда на этой красоте
Останутся рубцы — следы распада.
А если чудо первобелизны
Увидеть захотим, — из тишины,
Как женское молящее «не надо»,
Промолвится: «Вы зренья лишены».

Нам странно это слышать. Но ответь,
Поэт, писатель… тот, с кем я призванье
Делю: доступно ль нам создать и спеть
О мире благоденствия сказанье?
Для взрослых… впрочем, даже для детей —
Подумай-ка, — возможно ли, дано ли
Сложить такую повесть, чтобы в ней —
Лишь радость; чтобы не было там боли,
Ничья чтоб не вздымалась там вражда;
Чтоб только наслаждений череда
Там полыхала россыпью магнолий…
Товарищ мой по творчеству, скажи —
Тебе под силу эти рубежи?
Ты мне в ответ: и браться, мол, не стоит.
Читатель ведь… коль в книжке, что откроет, —
Ни воинских зарниц, ни колесниц,
Ни скорбности душевной иль телесной, —
Он книгу эту с первых же страниц
Отложит, процедив «неинтересно»…
Да, это так. Не сам ли я подчас
Так поступал, захлопывая книги,
Лихой не обещавшие интриги?..
Не восхитит и не захватит нас
Та повесть, что без ран, изломов, трещин,
Где не кипит невзгод шальной рассол
Где рок клыком не скалится зловещим…

Но если так, — любой, кто в мир пришёл,
И вправду не подобен ли слепому,
Что сущее способен постигать
Лишь ощупью — лишь по рубцу, надлому,
Надрезу, шраму… осязая ж гладь,
Ни цвета не воспримет, ни сиянья…
И мы — точь-в-точь те самые слепцы, —
Той жизни не вмещаем обаянья,
Чью ткань не испещрили зла рубцы.

Из стихов о юности

Пред заветным ликом листопада
Унялась лучей горячих гроздь,
И платком из Павлова посада
Всё вокруг теперь заволоклось.
Будь, погода, пасмурно-знобящей,
Жарким будь лишь чайник на плите.
Росплеск лужиц — к удали ребячьей,
Дождь — к надежде, осень — к доброте.
Мне ль не знать, сколь сладостно целебна
Красота полуночных широт?..
Чьё-то сердце спящею царевной
В плащанице скорби оживёт.
Ибо той ли скорби не созвучен
Плач червонокупольных осин?
И поймёт, кто брошен, кто измучен,
Что не вечно будет он один.
И из далей тех туманно-белых,
Что сомкнулись с отмелью морской,
Возвестится странствующим — берег,
И забрезжит слабому покой.
Долетит до града свежий ветер
Из медвяно-ягодных лугов,
И поймёт — не всё мертво на свете, —
Побеждённый в битве за любовь.
И уйдёт кто юн, чей путь лишь начат,
Вновь — виновно-нежно, — в тишь с мечтой,
И в её колени взор свой спрячет,
Зашептав о мечтанной о той…
Золотыми зёрнышками оземь
Дней своих я сыплю звон-капель.
Но уже шестнадцатая осень
Постучалась в жизнь мою теперь.
Мне ли жизнь из песен и дождинок
Не слагать, по улицам кружа?..
Не читают очи о судьбинах,
И не знает сердце мятежа.
Чуждо мне досель всё то, что пели
Про недобрый хлад имперских пут.
Я приемлю града-колыбели
Лик, венец, преданье и уют.
Будто в плен, к дворцам крутоколонным
Мечет ветер хрупкую листву.
Только я ни чуждой, ни холодной
Тех дворцов красу не назову.
Мне она — навек едина с плеском
Колокольно-звездчатых лугов, —
Словно песнь про канувшее детство,
Светлый град и первую любовь.

Зарисовка-отклик
(из раннего)

И росточком не вышел,
Да война у ворот —
Слово глупое спишет,
А за счастье убьёт.
Первой пулей не ранит,
Ей лететь далеко.
Про неё мне вторая
Свистнет весть на ушко.
Но не скосит, не срежет,
Лишь траву взвеселит;
Ну а третья — утешит,
Долгий сон посулит…
Хмурый танк мимохожий
До санчасти пойдёт,
А сестричка уложит
И родным назовёт.
Боль замрёт и утонет
В её тёплой руке,
Загостятся ладони
На угасшей щеке.
И растрачу улыбку,
Что берёг для другой:
«Вот и вышла побывка,
Только, жаль, не домой…»
Опадёт её ласка
На затихшую прядь;
А безмолвную насыпь
Будет ветер ласкать.
Только след заметётся
И от насыпи той.
Будут плакать медсёстры
Возле койки пустой.
О чём снилось в затишье,
С тем войною схлестнёт:
Слово глупое спишет,
А за счастье убьёт.

Сонет

Я видел тех, чья память ожерельем
Былых успехов светит и звенит,
Кто день текущий чествует весельем
И в завтра взор уверенно стремит.
И тех я знал, в чьи мысли чёрным зельем
Сочится память страхов и обид,
Чью душу день сегодняшний томит,
Чьё завтра предстаёт глухим ущельем.
Их жизнь — не жизнь. Ведь в ней, топча закон,
Свирепствует судьба — немой дракон;
А кто живёт? Лишь тот, кто цепкой дланью
Швырнуть к своим ногам сумел судьбу —
И превратить в покорную рабу,
В свершительницу каждого желанья.

Полумечта-полуфантазия

Жить в стране благополучной,
Мирной, ласковой и скучной,
Где не горы, а долина,
Где не пальмы, а малина.

Где текут молочны реки,
Где цветут брега кисельны,
И выводят велотреки
В парк озёрно-карусельный.

Где природа знает пропись —
Быть такой, чтоб жил ты нежась;
Где не душит зной свирепый,
А всегда царит прохлада…
С ветерком идёшь в свой офис,
Выйдешь в полдень — та же свежесть;
Так пройдись к кафе, где крепы
С толстым слоем шоколада.

Где с затейливой резьбою
Не увидишь храмов древних,
И не слышится порыва
В пасторально-тихих песнях,
Но романтика разбоя
Лишь в забытых сагах дремлет,
А желаешь жить красиво, —
Глянь на вежливых и честных.

Жить в стране благополучной,
Мирной, ласковой и скучной,
Где на крыше черепичной
Аист, словно ключ скрипичный.

Где не молвились заветы,
Не вещались откровенья,
Но, как Барби, жизнь одета
В кисеЮ благословенья.

Антисемитам

«… человечество было бы разбито (праведным небом), если бы “от жидов” не научилось трепетать и молить о себе за грех. Они. Они. Они. Они утерли сопли пресловутому европейскому человечеству и всунули ему в руки молитвенник: “На, болван, помолись”.
В. В. Розанов, «Апокалипсис нашего времени»

Вновь старинная злоба
Верещит да клевещет
И, хрипя до излома,
На еврея скрежещет.
Снег истает по избам,
Но не ненависть эта —
К тем, кто царственно избран
В незапамятны лета…
Сквозь века ли вас точит
Призрак нашего ига?
Жжёт ли жаром пророчеств
Дар наш — вечная Книга?
Там про наших — что делать, —
Прародителей повесть.
Там про гнев их и смелость,
Про любовь их и поиск.
Да, найдутся там строки —
И о том — мы не скрыли, —
Сколь порою жестоки
Те прапраотцы были…
Нерасколотой чашей
Мы храним свою память;
И презрение наше —
Тем, кто жаждет охаять.
Вот Давид-псалмопевец.
Вот Навин-покоритель!
Тёмной злобою пенясь,
Ниц упасть не хотите ль?..
То ль вам ныне не любо,
Что средь илистых пашен
В полудикие губы
Прародителям вашим
По землянкам засечным,
По степным междорожьям,
Плач вложило о вечном,
Речь вложило о Божьем…
Эх, не вы ль при лучине,
В дымно-чёрном подклете,
По псалмам тем учили
Аз, добро и мыслете?
Да крестились на лики
На святых ваших досках —
На те отблески-блики
От очей от жидовских…
Кровь святую не ту ли
Вы зовёте продажной?
То ль преданье дерзнули
Заклеймить не однажды?
Что ж… Беспомощно злобясь
На святые те были,
Вы плюёте в колодезь,
Из которого пили.
Но хоть все на тряпицы
Изорвите рубахи;
Но хоть всё, что ветвится,
Изведите на плахи;
Сколь ни дыбится зависть,
В пляс пускаясь со спесью, —
Вы навек повязались
С иудейскою песнью.
Без неё — лишь ознобность,
Да трава, да осины,
Да тоскующий возглас,
В пустоту возносимый…
Вы плюёте в колодец,
А иного-то — нету!
Я вам днесь — инородец, —
Молвлю истину эту.
Речью молвлю я вашей,
Что навеки пребудет
Мне пречистою чашей
В ней же мёд неоскуден…
Ибо я — инокровный, —
Припадал к ключу-кладу;
Ибо вечный поклон мой
Речи, краю и граду.
Вот и вам — не приспело ль,
Яд той злобы отринув,
Вбить — по верх по замшелый, —
Кол — остёр да осинов, —
В упырей-вурдалаков
Что по кровь нашу звали,
И, склонясь да восплакав,
Осознать — коль не знали, —
Что в той нелюби тёмной
Вести нет благодатной,
Что за свет обретённый
Долг на вас неоплатный
Пред народом, в чьих дланях —
Злато кладезей вечных;
Что Завета избранник —
Не пред вами ответчик…

Ода шведскому столу
(сокращённый вариант)

Люблю я свадеб блеск и гомон.
Фата, откинута, и сломан
Стакан; и музыки волна,
Взметнувшись, к танцам призывает.
Везде на свадьбах так бывает —
Веселья суть везде одна.

Но чем отличен зал от зала?
Отвечу, не смутясь нимало:
Едой! И пропою хвалу
В манере форте и крещендо
Тебе, король торжеств прещедрых,
Синьору шведскому столу.

О роскошь жареных, печёных,
И разносольных, и верчёных
Обильных лакомств! Тонет взгляд
В зелёном, белом, жёлтом, рыжем…
Что ж, гости, — пальчики оближем,
И к делу — так нам здесь велят.

Хватай, вкушай, кто сколько в силах!
Хрусти вовсю! Здесь нет постылых,
Как зной, как гнус, очередей.
Хватайте весело и бойко:
Добавят мальчики за стойкой —
Знай угощенье не скудей!

Здесь многоцветье, пестровкусье.
Перехвалить не побоюсь я —
Здесь щедрость жизни бьёт ключом.
Мир, что в чаду невзгод задохся,
Здесь в ризы пышности, удобства
И изобилья облечён.

И ты, о жизнь земная наша, —
Преобразись! Стань сладкой чашей!
Рассеяв мрак вселенских зол,
Стряхнув печать аскезы хищной,
Будь доброй, ласковой и пышной,
Как досточтимый шведский стол.