Однако остается непонятным, как же Лысенко без серьезных научных работ из младших агрономов превратился в академика трех академий — в 1934 году был избран тайным голосованием академиком Украинской АН, был назначен решением Советского правительства в 1935 году академиком Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ) и был избран академиком АН СССР в 1939 году? В двух академиях его избирали тайным голосованием.
Валерий Сойфер
ВАВИЛОВ И ЛЫСЕНКО
Выдвижение младшего агронома Лысенко в разряд ученых
Почти во всех случаях, когда сегодня вспоминают имя Трофима Денисовича Лысенко, его представляют выдвиженцем партии большевиков и проводником чисто большевистских установок в науке. Так же часто говорят о трагической роли, которую Лысенко сыграл в судьбе академика Николая Ивановича Вавилова, который, подобно Лысенко, был выходцем из семьи в недалеком прошлом крепостных крестьян, агронома по специальности, не защищавшего ни кандидатской, ни докторской диссертаций, но, в отличие от Лысенко, прославившегося своей образованностью, знанием нескольких языков и плодотворно трудившегося в науке, а не около нее.
Однако остается непонятным, как же Лысенко без серьезных научных работ из младших агрономов превратился в академика трех академий — в 1934 году был избран тайным голосованием академиком Украинской АН, был назначен решением Советского правительства в 1935 году академиком Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ) и был избран академиком АН СССР в 1939 году? В двух академиях его избирали тайным голосованием. Значит, кто-то выдвигал его в члены этих академий, публично агитировал за него, и громко называл выдающимся ученым. Из ниоткуда, как черт из табакерки, он выскочить не мог, а, следовательно, прежде чем обвинять лично Лысенко в криминальных или аморальных действиях, нужно понять, каким был генезис его внедрения в ареопаг лучших ученых, и кто персонально ответственен за его продвижение в ученые. Ведь это факт, что при выдвижении малообразованного человека, ничем науку не обогатившего, а лишь занимавшегося обманом и саморекламой, ученые нарушили правила научной этики, отвергли моральные запреты и сами способствовали административному взлету шарлатана, каковым Лысенко несомненно был.
Печально, что таких, как Лысенко, в советской науке было немало, но другие «лысенки» не «засветились» так ярко, поскольку они, видимо, умели прятаться за спины своих талантливых сослуживцев, приписывались к ценным работам, часто отодвигая на задний план истинных авторов открытий. Если присмотреться более пристально, то можно заметить, что и сегодня в российской действительности можно найти случаи, когда кое-кто из академиков протаскивает в члены этого престижного клуба своих деток и родственников, или же угодных им прилипал и подхалимов, открывая путь к высоким званиям академиков или членов-корреспондентов (и ко все еще притягательной академической кассе). Ставшие квази-академиками создают разные препятствия для успешных в науке, а не в карьере, людей.
Таким образом, анализ данной темы — далеко не праздное занятие и вовсе не только дань прошлому. Из уроков прошлого вытекают вполне актуальные выводы, существенные для сегодняшнего дня. Поэтому роль в продвижении Лысенко в верхи советской науки, которую когда-то сыграл Н.И. Вавилов, показательна и поучительна. В моих работах в разные годы (начиная с издания в 1969–1970 году книги «Арифметика наследственности», и в более полном виде во «Власти и науке» в 1988 году) эта тема рассматривалась, но многое из того, что творилось в сталинские времена, повторяется сегодня. Это заставляет обращаться к казалось бы рассмотренным событиям заново. Уместно начать обсуждение этой непростой темы с рассказа о судьбе и научной работе самого Н.И. Вавилова.
Первые шаги Н.И. Вавилова в науке
Дед будущего академика Николая Ивановича Вавилова был крепостным крестьянином, отец Иван Ильин мальчиком пел в церковном хоре, отличался прекрасным голосом, был послан в Москву учиться дальше пению, а там вырос в успешного предпринимателяя, миллионера, принявшего фамилию Вавилов. После захвата власти в стране большевиками он уехал в Европу, оставив семью в России. Еще пока он жил в России, его сын Николай стал учиться на агронома в Московском сельскохозяйственном институте. Его дипломная работа «Голые слизни (улитки), повреждающие поля и огороды Московской губернии», заслужила в 1910 году премию имени А. Богданова Московского политехнического музея. В следующем году Николай закончил институт, получил диплом ученого-агронома 1-й степени и по рекомендации одного из любимых им преподавателей, основателя отечественной агрохимии Дмитрия Николаевича Прянишникова, был оставлен при кафедре частного земледелия, как тогда говорили, “для приготовления к профессорскому званию”. Однако, буквально через несколько месяцев недавний выпускник изменил специализацию и начал работать у профессора Дионисия Леопольдовича Рудзинского, организовавшего еще в 1903 году первую в России селекционную станцию[1]. Эта работа, впрочем, также не удовлетворила молодого исследователя. 18 октября 1911 года Вавилов обратился с письмом к Роберту Эдуардовичу Регелю (1867–1920) с просьбой принять его практикантом в Бюро по прикладной ботанике, созданное в 1894 году при Министерстве Земледелия и Государственных Имуществ царского правительства в Санкт-Петербурге «с целью поставить дело изучения возделываемых растений с точки зрения агрономических знаний, а также, чтобы работники агрономии могли бы обращаться за справками, разъяснениями и т. д.» (1). Регель, закончивший сначала в 1888 г. Петербургский университет по специальности ботаника, а затем в 1890 г. в Германии Потсдамскую Высшую Школу Садоводства под руководством Адольфа Энглера — создателя филогенетической системы цветковых растений, начал работать в Бюро с 1900 года. Бюджет организации был достаточно большим, сотрудников было около полусотни (2). В письме Регелю Вавилов писал:
«…к устремлению в Бюро /меня/ побуждает и то обстоятельство, что собственно прикладная ботаника почти не представлена у нас в Институте, да и вообще в Москве.
Заданиями ставил бы себе более или менее подробное ознакомление с работами Бюро, как единственного учреждения в России, объединяющего работу по изучению систематики и географии культурных растений; большую часть времени хотел бы посвятить систематике злаков, в смысле ознакомления с главнейшими литературными источниками, выяснения затруднений в определении культурных злаков и просмотра коллекций Бюро. Весьма ценным почитал бы для себя всякие указания работников Бюро и разрешение пользоваться Вашей библиотекой.
Сознавая ясно загроможденность Бюро работой, лично постарался бы быть возможно меньше в тяготу работникам Бюро. Необходимый инструментарий (лупа, микроскоп) захватил бы с собою. С всевозможными неудобствами мирюсь заранее.
На Харьковском Селекционном съезде я получил от Вас надежду на содействие, и теперь снова решаюсь торить свою большую просьбу о разрешении заниматься в Бюро…
В ожидании благосклонного ответа
С совершенным уважениемНик. Вавилов» (3).
Через 10 дней от Регеля был получен положительный ответ. Вавилов быстро собрался и в ноябре 1911 года оказался в северной столице.
В Петербурге Вавилов также стажировался в Бюро по микологии и фитопатологии у А.А. Ячевского, где знакомился с методами изучения грибных заболеваний растений. «В 1912 году он /в качестве ассистента/ вел летние занятия по частному земледелию со студентами Московского сельскохозяйственного института и со слушательницами Голицинских сельскохозяйственных курсов» (4), а в 1913 году отправился за границу. Он пробыл 14 месяцев в Англии, в Кембридже в лаборатории одного из основоположников генетики Уильяма Бэтсона, прослушал курсы лекций Реджиналда Пеннета по зоологии и Роулэнда Бюффена по ботанике. Кроме того по нескольку недель он работал в Германии, в Йене, стажируясь у крупнейшего биолога Эрнста Геккеля, и во Франции под руководством известнейших специалистов в области селекции культурных растений де Вильморенов.
После почти двухлетней европейской стажировки, в связи с началом Первой мировой войны, он вернулся в Россию.
В июне 1916 года он был послан в Персию (Иран) — в полувоенную, полунаучную экспедицию. Шла война России с Турцией, и Вавилову было предписано разобраться, почему русский «экспедиционный корпус» страдает от загадочной болезни. Съев даже небольшое количество хлеба, выпеченного из местной муки, солдаты впадали в состояние, близкое к опьянению. Здесь и пригодились Вавилову ботанические знания. Он определил, что «пьяным» хлеб становится от попадания в муку спор гриба фузариума и семян опьяняющего плевела. А затем он получил разрешение отправиться в Индию, где начал собирать коллекцию различных растительных семян. Потом он добрался до горных районов Таджикистана, оттуда до Памира. побывал в Северном Иране и Фергане:
«… обобрал весь Афганистан, пробрался к Индии, Белуджистану, был за Гиндукушем, — писал он своему другу П.П. Подъяпольскому. — Около Индии добрели до финиковых пальм, нашли прарожь, видел арбузы, дыни, коноплю, ячмень, морковь. Четыре раза переваливали через Гиндукуш, один раз по пути Александра Македонского… Собрал тьму лекарственных растений» (5).
По возвращении из Персии в 1917 году он подал документы на конкурсы, объявленные сразу в нескольких высших учебных заведениях, и был избран адъюнкт-профессором частного земледелия в Воронежском институте Петра I и преподавателем Саратовских Высших сельскохозяйственных курсов. Воронежским приглашением он не воспользовался и летом 1917 года решил перебраться в Саратов. Первая же его лекция, прочитанная там в сентябре 1917 года на курсах и озаглавленная «Современные задачи сельскохозяйственного растениеводства», прошла блестяще. Одна из слушательниц, Э.Э. Аникина, вспоминала позже:
«Время от времени Николай Иванович делает две–три минуты передышки, «перекур» для слушателей и время вопросов. Или так: идет лекция о мягких пшеницах… Ряд вопросов, заданных слушателями, отводит от пшениц к ячменям или к типам ржи. Николай Иванович сначала объясняет, затем перекидывается двумя словами со своими многочисленными ассистентами и совершенно независимо от регламента объявляет перерыв. И вот мы летим с четвертого этажа на одном конце здания вниз, на второй этаж другого конца здания, где стены лаборатории кафедры сплошь заняты стеллажами с коллекциями натуральных объектов, фотографиями, рисунками, картами и книгами» (6).
Через месяц после приезда в Саратов Вавилов получил приглашение от Регеля занять пост помощника (заместителя по теперешней терминологии) заведующего Отделом прикладной ботаники Министерства земледелия России. У Регеля как заведующего было в штате 14 помощников, каждого из них утверждал министр царского правительства, и помощники вместе с их шефом должны были, помимо всего прочего, присутствовать на заседаниях Ученого Комитета Министерства земледелия, в который входили крупнейшие ученые России.
В архиве Всесоюзного Института Растениеводства (ВИР) сохранилась копия представления, направленного Регелем в Совет Заведующих Отделами Сельскохозяйственного Ученого Комитета, в котором он на пяти страницах машинописного текста обстоятельно перечислял достоинства предлагаемого им кандидата, весь его послужной список, научные работы, выполненные в студенческое время, и последовавшие затем исследования. Регель объяснял, что Вавилов
«…еще во время пребывания студентом в течение полугода состоял практикантом Полтавской опытной станции, где впервые в России поставил проверочные опыты по выяснению вопроса о борьбе с сорными растениями путем опрыскивания /ядами — В.С./, выяснившие, как и следовало ожидать, непригодность этой меры… Результатом этих опытов была первая его научная работа «Опрыскивание ядовитыми веществами, как мера борьбы с сорными растениями», опубликованная в 1910 году, каковой год и следует считать началом его нанаучной деятельности» (7).
Вавилов не остановился перед затруднениями поездок в военное время, отчасти даже и непосредственно на персидском театре военных действий, и совершил в 1915 году поездку по Памиру и пограничным частям нашей Закаспийской области и по Северной Персии вплоть до Хамадана и Карманшаха, сделав при этом верхом свыше 5000 верст» (8).
Характеризуя результаты, достигнутые Вавиловым в изучении проблемы устойчивости растений к заболеваниям, Регель дал им чрезвычайно высокую оценку:
«По вопросам иммунитета работали за последние 20 лет уже очень многие и выдающиеся ученые почти всех стран света, но можно смело утверждать, что еще никто не подходил к разрешению этих сложных вопросов с той широтою взглядов при всестороннем освещении вопроса, с какою подходит к нему Вавилов» (9).
Затем Регель с уважением отметил интерес Вавилова к изучению литературы, причем особо подчеркнул постоянное стремление молодого ученого составить всестороннее самостоятельное мнение об изучаемых проблемах, знакомиться с работами предшественников в оригинале, а не по рефератам или сводным обзорам. Регель отмечал, что кандидат способен обдумывать проблемы
«не только с точки зрения систематики форм, генетики и гибридологического анализа, т.е. с разных естественно-исторических точек зрения, но даже и филологически, для чего ему приходилось у лучших специалистов восточных языков ознакомиться с основами филологии персидского и индийско-санскритских языков» (10).
В заключительной части представления Регель пишет буквально пророческие слова о предлагаемом кандидате:
«Не подлежит никакому сомнению, что несмотря на сравнительную краткость собственно научной деятельности Вавилова (8 лет) и на отсутствие еще формального научного ценза (магистрант, еще не магистр), он прошел уже с избытком стаж для назначения на должность в положении экстраординарного профессора, что и доказывается тем, что он избирался уже неоднократно на кафедру в Воронеже и в Саратове. В лице Вавилова мы привлечем в Отдел прикладной ботаники молодого талантливого ученого, которым еще будет гордиться русская наука. Как человек Вавилов принадлежит к числу людей, о которых Вы не услышите дурного слова ни от кого решительно. Для Отдела прикладной ботаники особенно ценным является то, что Вавилов, будучи по научной деятельности естественником с обширной эрудицией в самом широком смысле, является по образованию агрономом, а следовательно совмещает в себе именно те стороны научной подготовки, совмещение каковых требуется в Отделе по существу его заданий…» (11 ).
После такого отзыва Вавилов без препятствий (единогласно) прошел сито отбора. Он был утвержден в должности с 1 октября 1917 года. Извещая об этом успехе, Регель в письме, датированном 25 октября 1917 года, добавлял:
«Сожалею, что это радостное событие для нас нельзя сейчас подкрепить соответствующими пожеланиями, проглатывая при этом подходящую жидкость за общим столом или столиком»
(день, в который Регель отправлял письмо с мечтой посидеть за столом или столиком, вошел в историю как один из самых мрачных дней России: именно 25 октября по старому стилю большевики захватили власть в Петрограде, арестовав Временное правительство в Зимнем дворце). Разгон Временного Правительства задержал прохождение бумаг, и лишь 4 января 1918 года Регель направил в Саратов следующее письмо:
“Милостивый Государь
Николай Иванович.Настоящим уведомляю Вас, что согласно извещению Председателя Сельскохозяйственного Ученого Комитета Вы назначены Помощником Заведующего Отделом прикладной ботаники с 1 октября 1917 года. Оклад в размере пяти тысяч /5000/ рублей Вам причитается с 1 января 1918 года.
Примите уверение в совершенном моем уважении и таковой же преданности» (12).
В сопроводительном письме говорилось
«Формального приказа правительства о назначении и распубликования его не могло еще быть ввиду смещения Временного правительства. Его придется ждать до установления в России признанного правительства» (13).
Вавилов приглашение Регеля принял, но с одним условием, что он временно сохранит за собой должность и в Саратове, где преобразует отведенное ему там опытное поле в одну из баз Отдела и будет работать и в столице, где располагался Отдел, и в Саратове. Его просьба была удовлетворена. Пользуясь своим положением государственного чиновника довольно высокого ранга, Николай Иванович сумел получить средства для расширения саратовского отделения, и, благодаря такой находчивости, заручился согласием университетских коллег, что Сельскохозяйственные курсы, на которых он преподавал, будут присоединены к университету в качестве агрономического факультета. В результате вокруг Вавилова в Саратове начали группироваться молодые исследователи-агрономы, он сам подружился со многими саратовскими селекционерами, некоторые из них (такие как Г.К. Мейстер) позже стали авторами выдающихся сортов.
Первые книги Н.И. Вавилова
В 1918 году он закончил книгу “Иммунитет растений к инфекционным заболеваниям” и издал её в 1919 году (14). Автор посвятил свой труд И.И. Мечникову, получившему в 1908 году вместе с Паулем Эрлихом Нобелевскую премию за учение об иммунитете человека. Вавилов описал в книге устойчивость растений к инфекциям, изучавшуюся учеными всего мира. Он цитировал данные, содержащиеся в 206 публикациях на разных языках, приводя в тексте фамилии авторов на их родных языках и показывая этим, что проанализировал исследования на нескольких европейских языках. Опыты самого Вавилова по скрещиванию более устойчивых линий растений с менее устойчивыми, описанные в книге, привели его к мысли, что можно за счет прививок добиться повышения резистентности растений к грибам и бактериям. Он объяснил противостояние форм, ставших более устойчивыми к инфекциям после скрещиваний, наведением иммунитета у этих растений. В середине 1930-х годов он еще раз напечатал более краткую книгу по этому запросу. Десятилетиями позже было установлено, что у растений нет иммунной системы, как нет и взаимодействия антител с антигенами, описанного Эрлихом. Реакция растений к неблагоприятным факторам основана на активности специфических генов устойчивости, в клетках которого просто “наведением” иммунитета добиться нельзя. Вопрос оказался много сложнее, но книга Вавилова убедительно показала высокий научный уровень автора.
В 1920 году Вавилов организовал экспедиции в юго-восточные губернии Европейской части России — Астраханскую, Царицынскую, Саратовскую и Самарскую — для изучения состояния посевов и сбора образцов семян, сам принял в них участие и был счастлив тем, с каким успехом экспедиции были завершены. В 1922 году в книге «Полевые культуры Юго-Востока» он обобщил полученные результаты.
В начале 1920 года по предложению Вавилова группа энтузиастов (в их числе селекционер Георгий Карлович Мейстер, растениевод и селекционер Евгения Михайловна Плачек, ботаник Вячеслав Рафаилович Заленский, врач Петр Павлович Подъяпольский и другие, всего 12 человек) подготовила проект созыва в Саратове Всероссийского съезда селекционеров. 4 июня 1920 года съезд открылся. В первый день заседаний Вавилов представил гипотезу о параллелизме наследственной изменчивости у близких видов. Обдумывать эту идею Вавилов начал перед самым съездом. Первоначально она была выдвинута в 1911 году выдающимся немецким генетиком Э. Бауром, который развил высказанные еще Дарвиным представления о гомологичности изменчивости родственных в эволюционном развитии видов. Баур дал идее название «Гомологические ряды мутаций» (15). Вавилов был хорошо знаком с Бауром и его работами, советовал своим сотрудникам, посещавшим Германию, встречаться с этим ученым, позже приглашал его в Ленинград, и тот, например, приехал в Ленинград в 1929 году на 1-ый Всесоюзный съезд генетиков и селекционеров вместе с несколькими другими выдающимися учеными Запада.
В считанные дни, к 20 мая 1920 года, Вавилов написал на эту тему текст доклада, назвав его «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости». Вавилов указал на факт параллелизма изменчивости одних и тех же родственных систематических групп. Скажем, у пшениц был замечен параллелизм в изменчивости структур колоса, у растений семейства тыквенных — параллелизм в наследственной изменчивости органов плодоношения и т. п. Это позволяло, как писал Вавлов, целенаправленно искать в природе нужные селекционерам формы. Кроме того, на основании этой идеи он считал возможным объединить данные описательных разделов морфологии, анатомии и систематики растений, с одной стороны, и генетики, с другой. Несколькими годами позже он издал свою работу о гомологических рядах изменчивости на английском языке. Однако, в конце 20 века возникла новая наука — геномика, которая объяснила гомологичность сходством геномов родственных видов организмов.
От Опытного отдела Наркомзема, руководившего всей исследовательской работой по агрономии в стране, на съезде присутствовал профессор Николай Максимович Тулайков. Он, как и Вавилов, был выпускником института, позже названного Тимирязевской Академией, но, кроме того, проучился в Калифорнийском университете в Беркли у создателя научного почвоведения Юджина Волдемара Хилгарда. Возвратясь в Россию, Тулайков в короткий срок стал ярчайшим ученым, разработавшим принципы системы засухоустойчивого земледелия, признанной в мире.
По окончании съезда Тулайков сделал доклад в Опытном отделе Наркомата Земледелия в Москве, обратив особое внимание на выдающуюся работу Вавилова, назвал её автора «гордостью советской науки» и предложил кандидатуру Вавилова на должность директора Государственного Института Опытной Агрономии —центрального в советской стране научного сельскохозяйственного учреждения.
Трудности российского сельского хозяйства при большевиках
Вскоре после захвата власти большевиками в России возникла проблема с продуктивностью сельского хозяйства. Нескрываемые ленинские угрозы в адрес лучших крестьян, которых он привычно обзывал кулаками, несли лишь беду, силовая экспроприация продотрядами всех продуктов, собранных крестьянами, не могла исправить ни положение жителей городов, ни отношение крестьян к новой власти. По стране прокатилось неслыханное число восстаний. Против крестьян были направлены войска для жесточайшего кровавого подавления несогласных. Начавшася Гражданская война погрузила страну в еще большие невзгоды, голод разразился в 1921–1922 годах в самом плодородном районе страны — в Поволжье и в других местах. Надо было спасать положение в сельском хозяйстве (прежде всего в производстве зерна).
Надежды на успехи Вавилова обнадеживали руководителей страны, эти успехи обещали помощь в едва ли не самом важном деле — снабжении пищей всего населения. Проблема улучшения набора всех сельскохозяйственных культур начала приобретать в России при большевиках всё более важное значение, хотя Россия до захвата ими власти вывозила в Европу огромное количество зерна и других продуктов.
Переезд Вавилова в Петроград
Кончина Регеля в конце 1920 года потребовала ускорения переезда Вавилова в Петроград. Перед тем, как приступить в 1921 году к исполнению новых обязанностей, Вавилов съездил в США, сделал краткую остановку в Европе (в Берлине), там повидался в декабре с отцом, эмигрировавшим после октября 1917 года из советской России. К исполнению обязанностей директора Отдела прикладной ботаники Николай Иванович приступил с марта 1921 года и, проявив упорство, терпение и унаследованный от предков организаторский талант, начал развивать и расширять Отдел. Теперь он непосредственно подчинялся высшим руководителям Наркомата земледелия, взаимодействовал с крупными государственными руководителями в других ведомствах и должен был искать и находить с ними общий язык.
Перебираясь в Петроград, он отчетливо понимал, что его, как когда-то в Саратове, где он обживался на пустом месте, ждут снова трудности, да еще усиленные послереволюционной и послевоенной разрухой, осутствием самых необходимых вещей. 5 ноября 1920 года он писал своей молодой сотруднице Елене Ивановне Барулиной, вскоре ставшей его второй женой:
«Сижу в кабинете за столом покойного Роберта Эдуардовича Регеля, и грустные мысли несутся одна за другой. Жизнь здесь трудна, люди голодают, нужно вложить заново в дело душу живую, ибо жизни здесь почти нет, если не труп, то сильно больной, в параличе. Надо строить заново все. Бессмертными остались лишь книги да хорошие традиции.
В комнате холодно и неуютно. За несколько часов выслушал рапорт о тягостях жизни. Холод, голод, жестокая жизнь и лишения. Здесь до 40 человек штата. Из них много хороших, прекрасных работников. По нужде некоторые собираются уходить. Они ждут, что с моим переездом все изменится к лучшему.
Милый друг, мне страшно, что я не справлюсь со всем. Ведь все это зависит не от одного. Пайки, дрова, жалованье, одежда. Я не боюсь ничего, и трудное давно сделалось даже привлекательным. Но боязнь не за самого себя, а за учреждение, за сотрудников. Дело не только в том, чтобы направить продуктивно работу, что я смогу, а в том, чтобы устроить личную жизнь многих. Все труднее, чем казалось издали…» (16).
Словом, с первых же дней работы он столкнулся с финансовыми и организационными трудностями. В его публикациях и письмах тех лет можно найти указания на то, что в начальные годы пребывания на государсвенной службе он испытывал к большевикам чувства, далекие от почтения. Довольно часто в 1922–1923 годах в письмах коллегам на Запад (особенно часто Д.Н. Бородину[2]) или тем из эмигрантов, с кем он установил деловые контакты, он сетовал на трудности жизни в большевистской России:
«…на телеграмму Вам у нас денег нет» (18).
«Наши ставки уже давно не были так низки, как теперь» (19).
«Каждый рубль здесь дается с большим трудом» (20).
«Если бы Вы представляли себе тот ужас финансового положения, котороый мы чувствуем на каждом шагу» (21).
«Работать в России можно, хотя и очень трудно… все-таки переживается здесь очень трудное время: учителя в средних и высших школах бедствуют из-за ничтожных окладов. В городах Москве и Петрограде сильная безработица» (22).
В комментарии к следственному делу Вавилова Я.Г. Рокитянский (см. прим. /23/) привел вавиловскую цитату из предисловиия к книге Регеля «Хлеба в России», вышедшей в 1922 году (при цитировании текста Рокитянский внес в него искажения):
«События последнего 7-милетия отразились на Регеле, сделали его крайним пессимистом, готовым к смерти в любой час.
Ряды русских ученых редеют день за днем, и жутко становится за судьбу отечественной науки, ибо много званных, но мало избранных» (24).
Рокитянский правильно указывает, что «в ней /цитате — В.С./ послеооктябрьские события предстают отнюдь не в радужном свете» (25). Правда, элементарный арифметический подсчет показывает, что, упоминая о семилетии тяжелой жизни ученых, Вавилов говорит в том числе и о жизни в царское время, т.к. Регель скончался в 1920 году, и к тому времени советское государство просуществовало около трех лет.
Финансовые трудности заставили Вавилова даже задуматься над тем, не поработать ли некоторое время в благотворительном фонде — Еврейском Объединенном Комитете Распределения Помощи» (Jewish Joint Distribution Committee). Комитет был сформирован в 1914 году и существует до сих пор на частные пожертвования. Начиная с 1920 года, Комитет (и на Западе, и в России его часто именовали просто Джойнт) начал систематическую благотворительную помощь в РСФСР путем выдачи небольших стипендий на обучение новым профессиям, закупки литературы для учебных и научных заведений России, оплаты преподавателей и т.п. Только в 1921–1923 годах Джойнт перевел в Советскую Россию огромную по тем временам сумму — 24,5 миллиона долларов (26). В числе ученых, согласившихся подрядиться на работу в Джойнте, оказался близкий в будущем сотрудник Вавилова В.В. Таланов (работавший до революции в Ставрополе и Екатеринославе, в 1919–1922 гг. в Омске, а затем перебравшийся в Москву; с 1926 года — сотрудник Вавилова). Возможность приработка в Джойнте обсуждалась в трех опубликованных вавиловских письмах. В одном из них (отправлено 10 февраля 1923 года) Вавилов писал:
«Литература, присланная через Джойнт, направлена в Петроградскую академию и будет там распределена. Таланов уже состоит на службе у Джойнта. Пожалуй, и я готов пойти бы на это. Платят в Москве 150 долларов, что соответствует по нашему 10 миллиардам в месяц. Мой оклад с совместительствами около 600 миллионов. Согласитесь, пойдешь при таких условиях на службу в учреждение почище Джойнта, например академик Бородин — ботаник — читает на старости лет лекции по ботанике в Компартии. Но в общем мы все же не увлекаемся сотрудничеством с Джойнтом» (27).
Как видим, о том, что Бородин читает лекции коммунистам, Вавилов отзывается с явной издевкой.
Такая нелестная характеристика, несомненно отвечала репутации, которую большевики заслужили в то время в среде ученых.
Взаимодействие с большевистскими властями
Тем не менее Вавилову приходилось с первых же дней государственной службы не просто контактировать, но тесно взаимодействовать напрямую с руководителями Наркомата земледелия большевистского правительства, Петроградского совета большевиков, с другими чинами центрального правительства. Надо заметить, что в то время в Наркомате земледелия видную роль всё еще играли такие крупные ученые как А.В. Чаянов и С.К. Чаянов, Н.Д. Кондратьев, Н.М. Тулайков, с которыми у Вавилова сложились деловые отношения. Его отношение и к властям вообще и к большевикам в частности начало меняться к лучшему по мере внедрения во всё более высокие сферы административной системы, о чем говорят отрывки из его писем тех лет:
«Работать в России можно, хотя и трудно» (28).
«Живем внутренне удовлетворительно. Собралась большая группа, дружная. И если бы не было трудностей внешних условий, можно было [бы] работать» (29).
«Условия здесь не такие плохие, какими они были несколько лет назад. Жизнь трудна, но улучшается. Наша экспериментальная работа развивается помаленьку, и мы скорее оптимистически настроены» (30), «Всесоюзный институт (имеется в виду Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур — В.С.) как будто становится на ноги» (31).
«Нынешний год сильно поставил нас на ноги. Опытные станции развертывают большую работу как научную, так и практическую…
Положение о Всесоюзном институте… утверждено А.И.Рыковым» (32).
«Жизнь Института идет полным ходом. Почти лихорадочно развертывается сеть опытных учреждений Института. Мы растем, и, может быть, в некоторых частях своих слишком поспешно. Нехватает людей. Налаживаем лаборатории: химическую, физиологическую, цитологическую» (33).
Вплоть до конца 1924 – начала 1925 годов в письмах, отправленных за границу, в особенности российским эмигрантам, Вавилов нередко подчеркивал свою дистанцированность от политики (см., например, /34/). Так, в письме М.Б. Кормеру от 31 августа 1925 года в Норвегию Вавилов писал (уместно отметить, что в личной переписке Вавилов в редчайших случаях обращался к адресатам «на ты», а себя часто называл в множественном числе: «мы»):
«Как ты знаешь, я никогда политикой не занимался… Я состою директором Государственного института опытной агрономии, должность выборная и в то же время утверждаемая правительством» (35).
Аналогичная фраза вставлена им в письмо от 7 марта 1926 года, адресованное во Францию В.И. Вернадскому, которого Вавилов просит поддержать его просьбу о получении въездной визы в африканские страны через французский МИД (Вернадский в 1923–1924 годах жил во Франции, был хорошо известен в этой стране как крупнейший ученый и мог поспособствовать в этом вопросе): «К политике я никогда не имел никакого отношения» (36).
Однако в те же 1920-е годы Вавилова вводят во многие важные комитеты как полноправного члена. В 1922–1923 годах он был включен в оргкомитет 1-ой сельскохозяйственной выставки в Москве, проведению которой большевистские власти придавали большое значение и которую посетил Ленин и другие руководители правительства. В 1923 году он был избран членом-корреспондентом Российской (бывшей Петербургской) Академии наук в отделении физико-математических наук Академии наук (по разряду биологическому), в 1926 присуждают высшую в те годы в СССР Премию имени В.И. Ленина за работы по иммунитету растений, в том же году его вводят в состав законодательного органа всей страны — Центрального Исполнительного Комитета (ЦИК СССР), а через год в аналогичный орган Российской республики (РСФСР) — Всероссийского ЦИК (ВЦИК). В 1929 году избирают академиком АН СССР и Всеукраинской Академии наук, назначают президентом Всесоюзной Академии Сельскохозяйственных Наук имени В.И. Ленина (ВАСХНИЛ), членом коллегии Наркомзема.
Эти продвижения вверх помогали выбивать средства из центральных финансовых ведомств, встречаться и взаимодействовать с руководителями партии в Москве (в середине 1930-х годов он, в частности, нередко дружески посещал Л.П. Берию дома; этому способствовало то, что жена Берии работала в лаборатории Д.Н. Прянишникова в Тимирязевской академии), с наркомами (министрами) Советов Народных Комиссаров (или Совнаркомов) СССР и РСФСР и членами Центрального Исполнительного Комитета, или ЦИК (подобие законодательного органа страны). Высочайшие деловые качества Вавилова в сочетании с его образованностью, эрудицией, умением нравиться женщинам и завоевывать их сердца, мягкостью в общении с близкими людьми в неформальной обстановке создают ему репутацию отличного администратора и в высшей степени приятного человека, они выделяли Вавилова на фоне многих. Нет ничего удивительного, что уже через полгода после переезда из Саратова в Петроград его вводят в состав Ученого Совета Государственного Института Опытной Агрономии, на который в августе 1922 года на съезде опытников «было возложено объединение научной исследовательской деятельности в опытной агрономии в России» (из письма Вавилова Бородину от 29 августа 1922 г. /37/). Председателем Института (то есть председателем ученого совета) был избран Тулайков, а товарищами председателя (его заместителями) энтомолог В.П. Поспелов из Саратова и Вавилов. Директором института (одновременно почетным председателем Совета) стал В.И. Ковалевский — агроном, растениевод и редактор «Энциклопедии сельского хозяйства» Девриена. В 1923 году Вавилов был избран председателем совета Государственного института опытной агрономии, а в конце января или в первые дни февраля 1924 года — директором института.
«По несчастью, я в настоящее время избран директором Государственного института опытной агрономии и фактически приходится принимать ближайшее участие в организации всего опытного дела», — писал Вавилов Бородину в США (38).
В Питере на него обратили внимание руководители страны, заседавшие в Смольном. Им заинтересовался личный секретарь Ленина, а чуть позже секретарь СНК Н.П. Горбунов — химик по образованию[3]. Он не мог по личной прихоти тратить время на потусторонние занятия с ботаниками, поэтому выражавшаяся им поддержка Вавилова была не случайной. Вряд ли без его содействия в 1924 году Отдел прикладной ботаники и селекции был реорганизован в исследовательский центр с характерным и многообещающим названием — Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур (ВИПБиНК), в котором Горбунов был утвержден председателем ученого Совета. Слова НОВЫЕ КУЛЬТУРЫ в названии института были для новой власти многообещающими и исключительно важными.
Митинг в Кремле по случаю открытия вавиловского института
Объявление об открытии нового научного учреждения с таким названием было обставлено в высшей степени торжественно. Хотя базироваться институт должен был в Ленинграде, церемонию открытия приурочили к первому заседанию ученого совета института, и состоялась она летом 1925 года в Москве, причем непосредственно в Кремле. Вот что писала «Правда» об этом экстраординарном событии:
«20 июля, в 3 часа дня, в Кремле, в зале заседаний Совнаркома РСФСР, открылось первое торжественное заседание ИПБ и НК [Института прикладной ботаники и новых культур — В.С.]…
На заседании присутствовал весь цвет сельскохозяйственной научной мысли СССР.
Председатель ЦИК СССР т. Червяков охарактеризовал значение института, являющегося первым звеном в деле создания всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина.
Совет института образован в следующем составе: председатель совета — Н.П. Горбунов, директор института — Н.И. Вавилов, два заместителя — В.В. Таланов и В.Е. Писарев. Кроме того, в состав совета входят председатели наркомзема союзных республик, председатель ЦК Всеработземлеса т. Анцелевич и представитель Сельскосоюза.
Институт имеет шесть основных опытных станций, шесть… опытных учреждений, 5 лабораторий, 55 географических пунктов, представительство в Нью-Йорке.
Основной задачей института является повышение урожайности всех видов сельскохозяйственных и лесных угодий СССР… т. Горбунов сообщает, что… Совнаркомом было ассигновано 4 миллиона рублей на ввоз первоклассного (семенного материала)… и около 3 млн. рублей на расширение семенных посевов. Это должно дать к осени миллион пудов исключительных по качеству отечественных семян, превосходящих лучшие заграничные образцы.
Институт в своей работе преследует практический уклон» (39).
Вера большевистских властей в то, что новые культуры помогут улучшить дела в производстве продуктов
Слова о новых культурах не могли войти в название института без одобрения властителей страны. Горбунов как человек, работавший личным секретарем Ленина вплоть до его смерти, озвучил, выступая в Кремле, тезис о том, что учреждение ВИПБиНК было обусловлено вовлеченностью Ленина в вопрос получения новых культур. Горбунов сказал, что, создавая этот институт, правительство исполняет волю Ленина, якобы выраженную им за год до смерти, в декабре 1922 года:
«Все делается… во исполнение завета обновления сельского хозяйства нашего Союза, данного Владимиром Ильичом Лениным…» (40).
Далее, представляя собравшимся руководящее ядро института, он заявил:
Директор института — профессор Николай Иванович Вавилов, ученый мирового масштаба, …пользующийся громадным научным авторитетом как в нашем Союзе, так и в Западной Европе и Америке.
Заместитель директора — профессор Виктор Викторович Таланов… Ему Союз обязан выведением лучших сортов кукурузы, суданской травы и других кормовых трав. Заместитель директора — Виктор Евграфович Писарев… один из крупнейших русских селекционеров…» (41 ).
Поскольку Горбунов стал председателем научного совета института, многие организационные вопросы были быстро решены. Под обещания Вавилова не только обеспечить селекционеров Союза ССР нужным числом линий культивируемых растений, перспективных для выведения улучшенных сортов пшеницы, ячменя, ржи и других культур, но и заняться поиском новых растений для сельского хозяйства, институт сразу же получил огромные ассигнования, несоизмеримые ни с чем в науке в масштабах страны. Можно повторить — отнюдь не случайно направление, связанное с введением новых культур, было вынесено в название института. Вавилов брал на себя и своих сотрудников огромную ответственность: обещания надо было подкреплять результатами.
Помощь Горбунова предопределила также столь важное решение, как непосредственное административное подчинение института Правительству государства:
«при Управлении делами Совета Народных Комиссаров СССР было создано Управление Научными Учреждениями, в которое входили, кроме Академии наук, Институт прикладной ботаники и новых культур во главе с Н.И. Вавиловым — головной институт будущей ВАСХНИЛ, Монголо-Тибетская экспедиция под руководством П.К. Козлова[4] и Особое техническое бюро (Остехбюро)» (42).
Не могло это знакомство с Горбуновым и другие связи с высшими чинами не сказаться и на перемене отношения Вавилова к властям и к большевикам: исчезает из переписки и из выступлений даже налет критического к ним отношения. Сначала это изменение прорывается в строках писем о расцвете наук в СССР. Например, в письме к Б.П. Уварову, эмигрировавшему в Англию в 1920 г. и впоследствии (в 1950 году) избранному членом Лондонского Королевского общества (академиком по французской и российской терминологии), Вавилов пишет (письмо отправлено 23 января 1928 года):
«До Вас, вероятно, доходят известия о большом подъеме, который сейчас, несомненно, наблюдается в развитии научной работы…» (43).
Разрастание вавиловской пирамиды власти
Использовал Вавилов предоставившиеся ему возможности и для упрочения своей личной власти. Внедрение, интеграция его в высшие научные круги и в аппарат государственной власти сочетались с упрочением самого «ДЕЛА ВАВИЛОВА», с привлечением к его детищу государственного внимания и, значит, придания ему государственного размаха. Воссоздавая (возможно, неосознанно) пирамидальную структуру власти в своей области, Вавилов старательно расширял основание пирамиды, наращивал новые её ярусы, и по мере роста пирамиды возносился сам все выше и выше. Так, он увеличивал число руководимых им институтов, насаждал туда своих учеников и знакомых. Благодаря инициативе Вавилова и при его непосредственном участии в СССР были созданы научно-исследовательские институты: Зернового хозяйства Юго-Востока, Плодоводства, Овощеводства, Субтропических культур, Кормов, Кукурузы, Картофеля, Хлопководства, Льна, Масличных культур, Конопли, Сои, Виноградарства и чайного дела и другие. В Ленинграде, кроме ВИР’а, был организован Институт защиты растений. На базе первоклассной лаборатории профессора Юрия Александровича Филипченко, которая уже начала разворачиваться в институт (Ю.А. Филипченко скончался скоропостижно и по не очень понятным причинам 19 мая 1930 года), был создан Институт генетики АН СССР. Этот институт в 1933 году перебазировали в Москву, и Вавилов, сохранив за собой пост директора в ВИР’е, директорствовал одновременно в Институте генетики, параллельно руководя как президент Всесоюзной Академией Сельскохозяйственных Наук имени Ленина (ВАСХНИЛ) огромной системой институтов и баз этой академии. В результате, он был вынужден теперь разрываться между Ленинградом и Москвой.
Конечно, он создавал новые институты не без спешки и выдвигал в руководители, где мог, и также спешно, своих людей. Набрать уйму первоклассных исследователей на вновь образуемые должности было неоткуда. Поэтому так получилось, что во многих из возникших по воле Вавилова институтах оседали люди второстепенные, порой нетворческие, часть из которых позже стала искать покровительства у Лысенко. Но что Вавилов делал методично — наезжал в эти институты, придирчиво экзаменовал своих ставленников, указывал им на просчеты, наталкивал на новые пути исследований.
Благодаря фантастической работоспособности, Вавилов как мог, следил за развитием теоретической мысли в биологии и агрономии, выказывая широту интересов. Отсюда же вытекало стремление издавать как можно больше стоящих переводов классиков мировой науки. Под редакцией Вавилова выходили «Труды по прикладной ботанике и селекции», переводы книг основоположников генетики, трехтомная сводка Теоретические основы селекции растений» (44) и другие многотомные издания. Он же был основателем нескольких отечественных журналов по сельскому хозяйству, включая «Доклады ВАСХНИЛ».
Его умение действовать в любых обстоятельствах поражало тех, кто знал его близко:
“Как Ваши дела, — пишет ему эмигрант из России Яков Самойлович Хоровер, живущий в Испании. — На досуге черкните. Ведь Вы мастер писать открытки во всех положениях: стоя, лежа, на ходу, в поезде, в автомобиле” (45).
Критика Вавилова коллегами
Но все-таки организационные и политические задачи отнимали у него уйму времени. Об этой кипучей стороне его общественной жизни многие из современников отзывались неодобрительно (особенно открыто Н.К. Кольцов). Были критики Вавилова и в его собственном институте, в особенности из числа глубоко образованных, преданных науке ученых.
«… старые дореволюционной, регелевской формации специалисты… порою находились в тихой, «культурной», оппозиции к директору. Ее вызывали тесная связь Н.И. Вавилова с управделами Совнаркома Н.П. Горбуновым, председателем Ученого Совета ВИПБиНК, вхождение директора в государственные структуры, активная работа в большой и сельскохозяйственных академиях, бесконечные правительственные, наркомземовские задания, отвлекавшие коллектив от теоретических разработок, осмысления экспериментальных результатов, и в силу этого все больший крен в сторону производственной, чисто растениеведческой, агрономической деятельности — все это, как считали они, мешало нормальному труду ученых», —
писали Ю.С. Павлухин и Ю.И. Кириллов в книге «Соратники Н.И. Вавилова» (46).
Равным образом не все старые специалисты в его институте приветствовали и практическую устремлённость их шефа:
«… неявно выраженный антивавиловский настрой стариков, работавших еще в регелевские времена, против горячей увлеченности директора слишком, на их взгляд, прагматическими делами, против тесной его зависимости от властных государственных и партийных структур, настрой, о котором, не раскрывая причин, говорила Е.Н. Синская в строках рукописи «Воспоминаний о Н.И. Вавилове»[5], не вошедших в текст изданной книги» (47 ).
Финансирование правительством работы Вавилова
Разъезды по миру с целью сбора образцов растений представлялись Вавилову исключительно важными, поскольку именно поиск в природе растений для скрещиваний открывал путь для получения новых культур, а руководители страны выделяли на эти экспедиции огромные средства не из любви к прикладному ботанику, но для решения труднейших продовольственных проблем. Они надеялись, что новые источники продовольствия будут найдены быстро, новые культуры введут в сельскохозяйственный оборот и что страна будет этим спасена от голода.
Умело разрекламированные обещания практической полезности его коллекции обеспечили такую финансовую подпитку его детища, какой не имело ни одно другое научное учреждение страны в те годы. Но ведь собранную Вавиловым самую большую в мире коллекцию семян (более 250 тысяч образцов, то, что позже было названо генетическим банком растений планеты) надо было поддерживать: высевать, выращивать, ухаживать за посевами, то есть следить за развитием проростков, потом растений, собирать все семена, передавать их на хранение в центральный институт и там оберегать собранное как величайшее богатство. Для этого требавалось огромное число сотрудников, почти две сотни экспериментальных станций в разных географических районах страны (благо страна была огромной, самой большой мире).
Достаточно сказать, что в его институте уже в начале 1930-х годов работала почти тысяча сотрудников, а через пять лет она возросла до тысячи семисот человек. Эта цифра была по тем временам невообразимо большой. Для сравнения — в ведущем в стране биологическом научном учреждении — Институте экспериментальной биологии (директор Н.К. Кольцов) штатных сотрудников было около десяти, в главном физическом институте страны — Физико-техническом в Ленинграде, руководимом академиком А.Ф. Иоффе, — институте, где работали будущие Нобелевские лауреаты П.Л. Капица, Л.Д. Ландау, Н.Н. Семенов и И.Е. Тамм (последний из упомянутых работал в институте в 1942–1946 годах), было сто штатных научных сотрудников. Но как много из этой сотни оказалось по-настояшему великих физиков[6].
Именно для поиска в мире растений для скрещивания и получения новых культур были профинансированы экспедиции Вавилова во все континенты, а он побывал всюду, кроме Австралии и Антарктиды. Во время допроса в НКВД 14 ноября 1940 года он назвал 34 страны, в которых ему удалось побывать в 1913–1933 годах: Англия, Франция, Германия, Иран, США, Голландия, Швеция, Дания, Афганистан, Абиссиния, Испания, Италия, Греция, Япония, Корея, Западный Китай, Французское Сомали, Алжир, Тунис, Марокко, Сирия, Палестина, Трансиордания, Эритрея, Мексика, Гватемала, Перу, Боливия, Эквадор, Чили, Аргентина, Уругвай, Бразилия и Куба (49). Он не назвал Кипр, Тринидад и Пуэрто-Рико, которые он также посетил.
Почти два месяца в начале своих путешествий Вавилов провел в маленькой Палестине и тогдашней Трансиордании, знакомился с древними еврейскими религиозными текстами, «чтобы восстановить картину земледелия библейских времен» (50).
«Был два дня в пустыне Аравийской. Нашел огурец пророков. Выехал на юг, — писал Вавилов жене. — Отсюда доеду до Синайской пустыни, затем в Иерусалим, в Заиорданье, к Мертвому морю. Дальше Самария, Галилея, словом, весь Закон Божий. Я люблю эту страну. Она прекрасна с ее горами, оливами, морями, разнообразием ландшафтов, бесконечными руинами, длинной историей» (51).
В письме к своему другу и заместителю Писареву Вавилов сообщал об этом путешествии:
«Палестина будет представлена исчерпывающе. Собрал до 1000 образцов и исследовал 5000 километров. Это для маленькой страны даже много» (52).
8 октября 1926 года он из Иерусалима написал жене:
«В газете «Дни» вычитал о получении премии [имеется в виду премия имени Ленина, которой Вавилов был удостоен в числе первых пяти её лауреатов — В.С.]. Сама по себе она меня не интересует. Все равно пролетарии. Но за внимание тронут. Будем стараться» (53).
Деятельность Вавилова как путешественника находит признание: в 1925 году Русское Географическое общество, отмечая результаты экспедиции в Афганистан, награждает его медалью имени Н.М. Пржевальского «За географический подвиг», а Итальянское Географическое общество медалью «За выдающиеся открытия». В 1931 году Николая Ивановича избирают Президентом Всесоюзного Географического общества[7].
Писатель М.А. Поповский — первый исследователь жизни Вавилова — в своей книге “1000 дней академика Вавилова” высказал мнение, что русский ученый исполнял в своих поездках двоякие функции — исследователя и разведчика, собиравшего шпионскую информацию. Против этого умозаключения выступали некоторые российские историки, заявившие, что последнего занятия быть не могло. Между тем такое подозрение высказывалось много раньше. Так, 26 декабря 1930 года Александр Федорович Бухгольц — сын известного ботаника-миколога, эмигрировавший в США и друживший с Вавиловым, сообщал ему следующее:
«Русская газета в Н[ью] Й[орке] продолжает бессовестную травлю. Печатают гадости. Так недавно напечатали «известие»: «Известный коммунист и чекист Вавилов (произведенный в «академики» для втирания очков Западу), о систематических командировках на Восток которого для налаживания агентурной сети ГПУ уже сообщалось, выехал для этой же цели в Мексику и Южную Америку. Конечно, командировка эта проходит под флагом «изучения технических и эфирно-масличных субтропических растений» (54).
(продолжение следует)
Комментарии
1 Цитировано по стенограмме лекции К.А. Фляксбергера на первом заседании кружка прикладной ботаники при В.И.П.Б. и Н.К. 14 декабря 1928 г., озаглавленной «История возникновения Института Прикладной Ботаники». Стенограмма хранится в Архиве ВИР. Впервые опубликовано: T. Lassan. 1987. The Bureau of Applied Botany. Sveriges UtsКоdesfеrenings Tidskrift (Journal of the Swedish Seed Association), vol. 107, No. 4, ss. 221-224. Выражаю также благодарность Т.К. Лассан, руководившей Архивом ВИР в течение нескольких лет, за предоставление копии оригинальной стенограммы на русском языке. Как утверждал Фляксбергер, постепенно были сформулированы следующие цели Бюро прикладной ботаники и затем института: «идентификация культивируемых и дикорастущих (как полезных, так и сорных) растений, их болезней, ботаническое и фитопатологическое изучение культивируемых сортов растений и исследование мер по контролю за болезнями, сбор информации о новых растениях и помощь во внедрении их в культуру, экспериментирование по их акклиматизации к новым условиях Российской Империи».
2 Там же, , стр. 9-10.
3 Архив ВИР, оп. 1, дело 4, листы 4 и оборотная сторона листа четвертого (далее оборотные стороны указаны как об.).
4 Из письма Р. Э. Регеля от 12 октября 1917 года, Архив ВИР, опись 1, дело 4, лист
5 Цитиров. по книге М. А. Поповского «Надо спешить» (Путешествия академика Н.И.Вавилова). Изд. «Детская литература», М.,1968, стр. 107.
6 Короткова Т.И. Н.И.Вавилов в Саратове (1917-1921). Документальные очерки. Саратов, Приволжское книжное издательство, 1978, стр. 12-14.
7 Из письма Р. Э. Регеля (см. Прим. /4/), Архив ВИР, опись 1, дело 4, лист 5 об.
8 Там же, л. 6 об.
9 Там же, л. 7.
10 Там же.
11 Там же, л. 7 и 7 об.
12 Архив ВИР, оп. 1, д. 4, л. 28.
13 Там же, л. 27.
14 Вавилов Н. Иммунитет растений к инфекционным звболеваниям. Известия Петровской сельскохозяйственной Академии (Annales de l’Academie agronomique Petrovsckoe (pres. Moscou), год 1918, выпуски 1-4, М., 1919, 246 стр.
15 Бауэр Э. Введение в экспериментальное учение о наследственности. 1911.
16 Цитиров. по (6), стр. 89.
17 Письма Д.Н. Бородину и другим российским эмигрантам приведены в книге «Н.И.Вавилов. Научное наследие в письмах. Международная переписка, т. I. Петроградский период 1921-1927», изд. «Наука», М., 1994. Бородину были направлены письма №№ 6, 8—13, 15, 18, 27, 60—63, ,5—68, 70, 72. 74—76, 78, 81, 85, 89, 90, 95. 98, 99, 109, 124, 125, 128, 129, 137, 144—146, 149, 150, 156, 161, 162, 177, 182, 184, 189, 193, 197, 214, 224, 237.
18 Письмо Бородину, отправленное в июне 1922 г. См. прим. (17), письмо № 11, стр. 37.
19 Письмо Бородину, отправленное 1 ноября 1923 г. См. прим. (17), письмо № 81, стр. 87.
20 Там же, стр. 88.
21 Там же, стр. 89.
22 Письмо М.О.Шаповалову в Калифорнию, отправленное 4 февраля 1924 г. См. прим. (17), письмо № 96, стр. 100.
23 См. в кн.: Суд палача. Николай Вавилов в застенках НКВД. Биографический очерк. Документы, Изд. Academia, Москва, 1999, стр. 21.
24 Вавилов Н.И. Предисловие к книге Р.Э.Регеля «Хлеба в России», Петроград. 1922, приложение 22-е к тому 13-му «Трудов по Прикладной Ботанике и Селекции», стр. 6.
25 См. прим. (23), стр. 21.
26 См. прим. (17), стр. 466.
27 Письмо Бородину, см. прим. (17), письмо № 63, стр. 68. См. также
письмо, отправленное ему в июне 1922 г., письмо № 11, стр. 37.
28 См. прим. (17), письмо № 96, стр. 100.
29 Письмо Д.Л. Рудзинскому в Каунас от 5 марта 1924 г. См. прим. (17), письмо № 112, стр. 108.
30 Письмо Л.В. Хэрлэну (Харлану) в США от 14 января 1925 года. См. прим. (17), письмо № 123, стр. 114.
31 Письмо Бородину от 5 февраля 1925 года. См. прим. (17), письмо № 125, стр. 116.
32 Письмо Бородину от 4 июля 1925 г., См. прим. (17), письмо № 144, стр. 128.
33 Письмо Бородину от 5 ноября 1925 г., См. прим. (17), письмо № 182, стр. 144.
34 Письмо З.М. Шаповалову от 8 декабря 1921 г. См. прим. (17), стр. 27.
35 Пиьмо М.Б. Кормеру от 31 августа 1925 г., см. прим. (17), стр. 140.
36 Письмо В.И. Вернадскому от 7 марта 1926 года, Архив АН, ф. 518, оп. 3, д. 218, л. 1 об., Цитировано по кн. Н.И.Вавилов. Документы. Фотографии, Изд. «Наука», СПБ, 1995, стр. 62.
37 См. прим. (17), стр. 47.
38 Письмо Бородину от 3 февраля 1924 г., см. прим. (17), стр. 98.
39 Информационное сообщение «Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур (Расширенное заседание Совета института)». Газета «Правда», 22 июля 1925 г., №165 (3096), стр. 6.
40 Там же.
41 Там же.
42 Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б). 1922-1952, М., Изд. РОССПЭН, 2000, стр. 11.
43 Письмо Ю.П. Уварову от 23 января 1928 г., цитир. по книге: Николай Иванович Вавилов. Научное наследие в письмах. Международная переписка. Том II, 1927 — 1930, М. Изд. «Наука», 1997, стр. 22.
44 Теоретические основы селекции растений. Тома I, II и III. Под общей редакцией академика Н.И. Вавилова. Гос. Изд. сельскохозяйственной совхозной и колхозной литературы, М. — Л., 1935-1936.
45 В кн.: Н.И.Вавилов. Международная переписка, том 2, см. прим. (43), стр. 201.
46 Павлухин Ю.С. и Ю.А. Кириллов. В кн. Соратники Николая Ивановича Вавилова. Исследователи генофонда растений. Раздел ”Владимир Александрович Кузнецов”. СПБ. Изд. ВИР, 1994, стр. 285.
47 Синская Е.Н. Воспоминания о Н.И.Вавилове, рукопись, хранящаяся в архиве ВИР, стр. 60—61, см. также строки из книги аналогичного названия, Изд. «Наукова Думка», Киев, 1991, стр. 33-34.
48 См. прим. (46), стр. 287.
49 См. прим. (22), стр. 330.
50 Цитиров. по книге М.А. Поповского: Надо спешить (Путешествия академика Н.И.Вавилова). Изд. «Детская литература», М.,1968, стр. 107. См. также стр. 119-120.
51 Там же, стр. 139-141.
52 Там же, стр. 141.
53 Там же, стр. 100.
54 Цитир. по кн.: Николай Иванович Вавилов. Научное наследие в письмах. Международная переписка, том. II. 1927-1930. М., Изд. «Наука», 1997, стр. 457.
Примечания
1. В 1922 году Рудзинский /Рудзинскаус, 1866–1964/ эмигрировал в Литву, где организовал и возглавил Дотновскую селекционную станцию.
2. Дмитрий Николаевич Бородин — энтомолог и ботаник, получил образование в России, а затем эмигрировал в США и стал исследователем культурных растений, в особенности интересовался их происхождением и интродукцией новых культурных растений (вопросами, которые становились и для Вавилова исключительно важными в те годы). Вавиловская переписка с Бородиным —наиболее обширная часть международной переписки Вавилова. За время с 19 апреля 1922 г. по 22 августа 1927 г. из 237 писем, включенных в 1-ый том «Международной переписки академика Н.И.Вавилова», 54 письма были направлены Николаем Ивановичем именно ему (см. /17/). Нередко Вавилов писал этому адресату по 2–3 письма в неделю, причем письма Бородину — самые длинные во всей вавиловской переписке и содержат его мысли на разные сюжеты, от научных вопросов до условий быта.
3. Николай Петрович Горбунов (1892–1937) окончил в 1917 году Петербургский технологический институт. С июля 1917 г. – зав. Информационным бюро ВЦИК, с ноября 1917 г. — секретарь Совнаркома и личный секретарь Ленина. В 1919-1920 годах — политработник в Красной Армии, за боевые заслуги награжден орденом Красного Знамени. С 1920 г. — управделами СНК РСФСР, с 1922 г. – управделами СНК СССР и Совета по труду и обороне (СТО). В 1923–1929 г. г. – ректор МВТУ, в 1924–1929 – председатель Ученого Совета ВИПБиНК (ВИР), в 1928–1936 – председатель Комиссии Комитета по химизации, в 1931-1933 г. г. – зам. директора химического института им. Л. Я. Карпова, в 1932–1935 возглавлял Таджикско-Памирскую экспедицию при СНК, лично участвовал в восхождениях на высочайшие горные вершины, с 1935 г. – академик АН СССР и ВАСХНИЛ, с того же года Непременный секретарь АН СССР. В 1937 году арестован, 7 сентября 1937 г. расстрелян (по другим данным эта дата неверна) Реабилитирован посмертно.
4. В ней Горбунов принимал самое активное личное участие.
5. Имеется ввиду рукопись книги Синской (48).
6. Помимо упомянутых выше, это и ставшие в скором времени руководителями атомного проекта И.В.Курчатов, Ю.Б.Харитон, Я.Б.Зельдович и А.П.Александров, выдающиеся ученые, избранные академиками и членами-корреспондентами АН СССР и УССР – А.К.Вальтер, С.Н. Вернов, В.П. Вологдин, С.В. Вонсовский, Б.М. Вул, Ю.В. Вульф, Г.А. Гринберг, С.Н. Журков, И.К. Кикоин, А.П. Комар, В.Н. Кондратьев, М.И. Корсунский, Т.П. Кравец, Ю.А. Крутков, Г.В. Курдюмов, Г.С. Ландсберг, В.Е. Лашкарев, Б.Г. Лазарев, А.И. Лейпунский, П.И. Лукирский, Л.М. Неменов, И.В. Обреимов, Н.Д. Папалекси, С.З. Рогинский, Д.А. Рожанский, К.Д. Синельников, Д.И. Скобельцын, А.В. Степанов, П.Г. Стрелков, М.А. Стырикович, Д.Л. Талмуд, Г.Н. Флёров, В.А. Фок, Г.М. Франк, Я.И. Френкель, А.В. Шубников, А.Н. Щукин, великий физик, эмигрироравший в США, Г.А. Гамов.
7. География, путешествия стали на всю жизнь сильнейшей страстью Николая Ивановича. В январе 1983 года его сын, Юрий Николаевич Вавилов, на заседании, посвященном памяти его отца, рассказал, что для него в детстве отец был прежде всего географом: дома у них стоял на полу огромный глобус, и отец часто усаживался в кресло перед глобусом и экзаменовал Юрия, указывая на ту или иную страну, море, горный хребет, реку, спрашивая их название. Мальчику тогда было меньше десяти лет. Страсть к путешествиям проявлялась и в многочисленных поездках Вавилова по стране, когда он посещал институты, опытные поля и станции. Юрий Николавевич повторил это и в январе 1988 года, когда я пригласил его на обсуждение моей статьи «Горький алод» в Дом актера в Москве.
Лысенко рассуждал так. Любой организм приспособлен к условиям среды, в которой живет. Могло ли это произойти без влияния на него самой этой среды? Если приспособленность целенаправленна (кита — к водной стихии, птицы — к воздушной, пшеницы, ржи, клевера — к данному климату, к данной почве, освещенности, увлажненности…), следовательно, она направлялась конкретными условиями бытия — то есть извне. Изменяя эти условия, можно направлять развитие организмов. А так как потомки похожи на своих родителей, значит, приобретенные признаки передаются им тоже…
Словом, Т.Д.Лысенко был приверженцем ламаркизма — теории ошибочной, но понятной тогдашним вождям; тогда как Н.И.Вавилов был представителем генетики — прогрессивного направления в биологии, гораздо более сложного, вождям непонятного. Лысенко не лгал, но ошибался; его деловые качества были, кстати, замечены как раз Вавиловым, пытавшимся направить его на путь истинный — вовсе тогда не очевидный даже специалистам. Всё последующее следует отнести не к вине Лысенко — но диктаторской власти, поднявшей его на подиум, сойти откуда можно было разве что ползком — с риском для собственной судьбы…
То же, к примеру, со случившейся нелёгкой \»славой\» Лидии Тимашук в известном \»деле врачей\». Врач совершенно правильно определила состояние Жданова как инфаркт, настаивала на соответствующем лечении и режиме — от неё отмахнулись. И она чувствуя свою ответственность доложила, как и положено, по инстанции. Дальнейшее известно…
Следуя логике нынешних \»правдорубов\» следует, может быть, обвинить Пастернака в трагической судьбе Мандельштама? (Я о судьбоносном телефонном звонке Сталина…) Слава богу, до этого как-то не доезжают. Всё же — Пастернак! — а не \»какие-то\» Тимашук с Лысенко…
С нынешних прокурорских позиций очевидны ли нам время и место — обстоятельство \»дела\»?
Ваши разъяснения, Маркс Самойлович, правильны лишь отчасти. Они прямы, а жизнь извилиста. Посмотрите, пожалуйста, продолжение, будет интересно узнать Вашу оценку по завершении всего рассказа.