©"Семь искусств"
  сентябрь 2019 года

Loading

Человек, обладающий даром вершить чудеса,
испокон восприимчив к неверию массовых сборищ,
собирающий в ниши диктанты словесных сокровищ,
и снимающий с храмов хулы вековые леса.

[Дебют]Гари Лайт

«ГЛАДИАТОР ЗДЕСЬ ПРОЕЗДОМ»

Суть через запятые, впопыхах,
а надо бы иначе, понемногу — 
в процессе собирания в дорогу
нелепо слепо каяться в грехах.
А доброму напутствию во след,
осознанно, порой не грех поверить,
и притчу про семь раз и про отмерить,
сменить на действие — семь бед, один ответ.
Безбедно — тоже, впрочем, вариант
вполне приемлемый, какому предпочтенье,
к тому же в небольшом стихотворенье,
не претендующем на грант или гарант.
И что отрадно, мимо критики пройдёт,
там нынче созерцание воочию —
постмодернизм без вязких многоточий,
всему свой срок, фанфары и черёд.
Тех самых повсеместных  — двадцать пять,
можно взбодрить высказыванием дерзким
об ошалевшей вашингтонской фреске,
и междометием не принятым в печать.
Есть ещё те, служение кому
не терпит суеты и откровений,
они — курьёз остаточных явлений,
пить чай, не зарекаться про суму.
Из всех вышеозначенных словес,
ничто не приближает к теме сути,
так градусник знаком с повадкой ртути…
Уместней взглядом в заоконный лес.

3.07.18

***

«…Крылья за спиною, как перед войною…»   
Б. Окуджава

Время истины Босха — кликуши зовут и пророчат войну.

И всё меньше познавших свинцовое, низкое небо.
В мире — плохо. Он непоправимо лежит на кону,
за ослепшею блажью надежда крадётся по следу.
«Эполеты, поэты, таланты…» — всё это слова,
те, что канут мгновенно под ужас воздушной тревоги,
адмиралы про Канта вещать застолбили права,
дезертир откровенно готов бросить правду под ноги.
Он и лыка не вяжет в судьбе не доживших общин,
важно чтобы свои не узнали, что может поведать куратор.
Если карма накажет, вбивая осиновый клин
вместо ложных регалий, мгновенным и веским нон-грата…
Ещё шрамы окопов столетней, и более поздней войны,
в аккуратных полях не зажили, — эльзасских и прочих…
Кулуарные дрязги, какими столицы полны
рвутся будто «…из всех сухожилий…» и темень пророчат.
А пока в Приaзовье, и краденной, крымской Керчи,
два народа читавших про Чука и Гека, когда-то
друга на друга глядят по-воловьи,— кричи, не молчи!
они все ещё живы — и те, и другие солдаты.
Месяц Хануки, светлых чудес Рождества
красноречием Рыльского, Чехова, Твена, оставшейся верой…
Все мы правнуки тех, кто молились, наивно считая до ста
в обреченных подвалах в проклятом, больном сорок первом…
Как нелепо и мерзко — когда в полу-фразе взорвётся экран,
и не Маска не Босха, а только тягучая, вечная  темень…
Но пока еще дерзко, не ведая пагубных ран
к водопою неброско,  и повсеместно выходят олени…

июнь-декабрь 2018

***

Стихи по приютам журналов, как малых котят…
Но тех по домам разбирают охотней — посланцев уюта,
а в столбики вбитые буквы не сразу хотят
главреды, пока не увидят в них сферы иных атрибутов.
И если такое случается, строки встают,
в ряды, под обложки изданий, какие однажды
из библиотек электронных на свет извлекут,
чтобы восполнить пробелы в случившейся жажде.
Возникнут вопросы — ну например почему,
родившийся в шестидесятых, и в принципе киевский автор,
в чикагской Флориде, как будто в свободном Крыму,
увидел сюжет, где Москва превращается в Тарту.
А может быть, странным покажется именно то,
что муза, которой все прошлые жизни в Мадриде,
настолько приелись, что, не запахнувши пальто,
твердила в кафе на Подоле, что в ней он свой вымысел видит.
Что не померещится ночью, в конце января…
 — И образ не тот, и сместился размер, и строка выпадает,
но все же, похоже, главред напечатал не зря…
«…фотограф щёлкает, и птичка вылетает…»

 1.31.18

***

Д. Бураго

Человек, обладающий даром вершить чудеса,
испокон восприимчив к неверию массовых сборищ,
собирающий в ниши диктанты словесных сокровищ,
и снимающий с храмов, хулы вековые леса.
От Евбаза*, до волн Мичигана — всего нечего,
если рядом волшебница, сказочник, космоса друг,
ни границ, ни воздушных потоков, внезапно и вдруг…
И по кромке рассвета порою приходит Годо.
Если рифма с Живаго, по праву, с рожденья дана,
а рожденье случилось на кромке осенних чудес,
то вполне объясним посредине Днепра Ахиллес,
как и то, что под сводом кенассы звучат имена.
Невозможна отмена каштанов, сирени, сияний зари,
— словно родинка — шестидесятых невидимый знак.
Это свыше, сравни постоянству небесных пари,
заключённых в тех сферах, в которых отсутствует страх.
Потому нет у Города равных, ни в чем и нигде,
так случилось, и что же поделать теперь —
где-то в нем существует родная, заветная дверь
с панацеей лукавым в ребре, седине в бороде.
Есть особенный путь — не вестись на вражду под уздой,
состраданье вершится под хохот и вой ошалевших гиен,
месть и ненависть — это особый, внеадовый плен,
и намного трудней, на пути соблазнов остаться собой.
Тем не менее, это должно быть, единственный путь,
без надрыва и пафоса — светлый доподлинный дар,
что даётся не многим, без грома литавр и фанфар,
ровно в день полувека, когда обретается суть.

октябрь 18-го
Майами-Чикаго

Примечание
*Евбаз —  Евре́йский база́р (укр. Євре́йський база́р) — один из  прежних, довоенных районов Киева, который традиционно связывают с историей еврейской общины города. Официально  Галицкий рынок (от названия  прежей Галицкой площади, нынешняя Площадь Победы в столице Украины). Часто в просторечии называется — Евбаз. Историческая местность, некогда главное торговое место города для многих поколений киевлян. (По материалам Википедии)

***

А ведь прилетит, не кометой,
так серым гусём,
и спросит, о том и об этом,
по сути — про всё:
Покуда возможно,
столь мелочно, пагубно лгать,
не вздрогнув подкожно,
что маятник — это печать.
Среди цифровых технологий
и беспроводных,
всё нет апологий
для слов низводяще-пустых.
Дым неумолимо
всегда поднимается вверх,
в Сибири глубинной,
в Треблинке… У этих и тех
детей были мамы,
в последний ушедшие крик.
Устали от драмы
вельможи, их русский язык
пустился в убогий,
постыдный, мертвеющий пляс,
обивши пороги,
не вспомнят всевидящий глаз.
А ведь прилетит,
и поставит к незримой стене.
На этом пути
не дают индульгенций во сне

 3.28.18

***                                  

В. Кара-Мурзе-младшему

Гладиатор здесь проездом.
Чтобы в городе уездном,
кинолентою о друге,
испытать симптомы вьюги,
и не столько от природы,
как от местного народа…
Он не ищет пониманий,
но сквозит от подсознаний
некий импульс фатализма,
и ему пророчит тризну.
Гладиатор терпеливо
лицезрит всё это диво.
Не вопрос звучит из зала.
а инструкция к началу
его грустной одиссеи —
ведь из зала же виднее.
Гладиатор тих и вежлив,
но ему вменяют: — «Брежнев,
был давно уже не Сталин,
вы про это не читали?…
Вам неймётся, что стабильно,
что в стране, правитель сильный.
поприжавший либералов,
мы и здесь им дали жару…»
…Гладиатор с самолёта,
воскресенье, не суббота.
Он не спросит, здесь не «Эхо»,
мол, зачем вам было ехать,
чтоб собой остаться прежним,
получив еду с одеждой…
В продолжение парада —
объяснив ему как надо,
часть народа гордо встала —
в сетке Первого канала,
сериал за новостями.
заждались жена с гостями.
Гладиатор их не судит —
разные бывают люди.
Он на паспортном контроле,
улыбнется своей доле,
и шагнёт в литовский город,
новый день, и кофе молот.

5.22.18

***

Посвящение Дольскому      

«… но не прервать связующую нить,
она дрожит во мне и не сдаётся…»

Вадим Егоров

Даровано — он будет долго жить:
Звучать над океаном, и сквозь окна,
не нарушая органичные волокна,
и не прервав «…связующую нить».
Осознанно, сквозь мглу — он видит свет,
осенние ручьи за вязким снегом,
не пренебречь предложенным ночлегом,
уральским утром отыскать ответ.
Затем в периметре Фонтанки и Невы,
взвалить на плечи избранности ношу
гитарною строкою строго спрошен,
он выше кривотолков и молвы.
Вершить такую музыку в словах,
чтоб в откровеньях не было изъяна
его талантом исцелялись раны
ранимых душ. Он мог отвадить страх.
Анри Руссо, Шопен, Экзюпери,
засиживались с ним порой за чаем.
Он нивелировал пришедшее отчаянье,
и чудеса гитарою творил…
Таких целителей в его большой стране,
как правило, морили на этапах,
да не пропасть ему в медвежьих лапах
и продолжать пророчить на струне.
Он мне показывал ушедший Ленинград,
мы забрели в Никольское подворье,
слова порой — то самое подспорье,
что выше пафосных регалий и наград.
И позже — на Марата, у окна —
кроме него, мы все тогда еще курили,
он нам сказал — все сказки это были,
учитесь слышать музыку в словах.
Как много лет с той осени прошло,
я остаюсь, безмерно благодарен…
Никто как он не может на гитаре,
на этом шаре — неуютном и большом.

июнь, 2018

Print Friendly, PDF & Email
Share

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.