Зачем Сталину понадобился Лысенко? Коллективизация сельских хозяйств привела к катастрофе в масштабах страны. По­валь­ный го­лод на­чал­ся на Ук­ра­и­не и на Волге после экспроприации в 1929 и 1930 гг. всего налич­ного зер­на из деревенских хозяйств. Как писал О.Р. Лацис, изучивший досконально в Архиве Президента РФ ситуацию в стране в годы коллективизации, «всего за период 1927 – 1938 гг. в город мигрировало 18 млн. 700 тыс. людей из деревни.

Валерий Сойфер

ЛЕНИН И СТАЛИН ПРОТИВ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

ПОРТРЕТЫ ВОЖДЕЙ БЕЗ ПРИКРАС

(продолжение. Начало в №2/2019 и сл.)

Сталин приближает к себе Лысенко

Когда в 1929 году Лысенко был приглашен Н.И. Вавиловым докладчиком на представительную конференцию, украинский агроном не возражал против канонов генетики. Например, выступая на ученом совете вавиловского института в Ленинграде в 1930 году, он говорил, что его метод холодового проращивания семян (вскоре он назовет его яровизацией) никоим образом не противоречит генетике. В 1931 году он еще раз повторил эти слова на конференции в Наркомземе:

«Мо­жет по­лу­чить­ся та­кое впе­чат­ле­ние, с ко­то­рым мне по­сто­ян­но прихо­дит­ся ве­с­ти борь­бу: про­ти­во­по­с­тав­ле­ние ме­то­да яро­ви­за­ции ме­то­ду се­лек­ции. Так ду­мать нель­зя. Ни­ка­ких про­ти­во­по­с­тав­ле­ний нет. На­обо­рот, яро­ви­за­ции без ге­не­ти­ки и се­лек­ции не долж­но быть… Ме­тод яро­ви­за­ции да­ет воз­мож­ность ис­поль­зо­вать ге­ны, и в этом его ос­нов­ное зна­че­ние» (307).

Но с начала 1934 года Лысенко стал категорически отвергать генетику, отрицать существование генов. В некоторых из своих книг я писал, что отказ от генетики мог приобрести для него значение после того, как его собственные «гипотезы» вошли в острое противоречие с канонами науки вообще и генетики, в частности. Но сегодня я более осторожен в таком предположении и не могу отвергнуть другой возможности, а именно того, что негативное отношение к генетике ему могли внушить взгляды Сталина, который, как мы теперь знаем, еще в 1906 году поверил в правоту взглядов Ламарка, а в 1930 году сказал митинцам о неприятии выводов Вейсмана.

Сегодня уже вряд ли удастся узнать, каким путем Лысенко «пронюхал», что Сталину чужда генетика с её якобы вредоносным вейсманизмом. Сам ли Сталин напрямую сказал ему об этом, после чего Лысенко, чтобы понравиться еще больше вождю, прекратил с 1934 года (и навсегда) заигрывание с генетикой и произнесение фраз об уважении этой науки. Возможно сталинское отвергание генетики, слышанное в декабре 1930 г. Митиным с Юдиным, кто-то из них передал Лысенко. Равным образом мы не знаем, не мог ли ему нашептать, что на самом деле думает товарищ Сталин относительно генов, нарком земледелия Я.А. Яковлев, вошедший в ближайшее окружение вождя? Но в любом случае в начале 1934 г. Лысенко стал заявлять, что он против генетики. 16 января 1934 го­да он сказал:

«Я за ге­не­ти­ку и се­лек­цию, я за те­о­рию, но за та­кую те­о­рию, которая, по вы­ра­же­нию то­ва­ри­ща Ста­ли­на, «долж­на да­вать практичес­кую си­лу ори­енти­ров­ки, яс­ность пер­спек­тив, уве­рен­ность в ра­бо­те, ве­ру в по­бе­ду»… Вот по­че­му я был про­тив, а в на­сто­я­щее время еще в боль­шей ме­ре про­тив той ге­не­ти­ки, ко­то­рая безжизненна, ко­то­рая не ука­зы­ва­ет прак­ти­че­с­кой се­лек­ции яс­ной и оп­ре­де­лен­ной до­ро­ги» (308).

Позже он стал отрицать существование генов вообще.

Зачем Сталину понадобился Лысенко? Коллективизация сельских хозяйств привела к катастрофе в масштабах страны. По­валь­ный го­лод на­чал­ся на Ук­ра­и­не и на Волге после экспроприации в 1929 и 1930 гг. всего налич­ного зер­на из деревенских хозяйств. Как писал О.Р. Лацис, изучивший досконально в Архиве Президента РФ ситуацию в стране в годы коллективизации, 
«всего за период 1927 – 1938 гг. в город мигрировало 18 млн. 700 тыс. людей из деревни. Из них в 1928 г. — в города переселилось 1 миллион 62 тысячи сельских жителей» (Да­же Ста­лин был вы­нуж­ден на XVII съез­де пар­тии при­знать:

 «Го­ды на­и­боль­ше­го раз­га­ра ре­ор­га­ни­за­ции сель­ско­го хо­зяй­ст­ва — 1931-й и 1932-й — бы­ли го­да­ми на­и­боль­ше­го умень­ше­ния про­дук­ции зер­но­вых культур» (310).

Сред­няя уро­жай­ность зерновых в 1928–1932 го­дах, как следовало из данных, при­ве­ден­ных на том же съез­де в до­кла­де тогдашнего председателя пра­ви­тель­ст­ва В.М. Мо­ло­то­ва (311), со­став­и­ла все­го 7,5 центне­ра с гекта­ра, что бы­ло го­раз­до ни­же пар­тий­но­го пла­на. В стране бы­ли утеря­ны са­мые цен­ные ста­ро­дав­ние сор­та пше­ниц — Крым­ки, Ку­бан­ки, Ар­на­ут­ки, о чем на XVII съез­де пар­тии сказал и Ста­лин, сообщивший, что «се­мен­ное де­ло по зер­ну и хлоп­ку так за­пу­та­но, что при­дет­ся еще дол­го рас­пу­ты­вать его» (312). Уте­ря ге­но­фон­да бы­ла настоящей катастрофой в стра­те­ги­че­с­ком пла­не. Сор­та, став­шие ос­но­вой для выведения лучших аме­ри­кан­ских и ка­над­ских сортов, исчезли с территории России и Украины.

Не меньшим был кра­х и в жи­вот­но­вод­ст­ве. Если до начала коллективизации бухаринско-рыковская политика укрепления частных крестьянских хозяйств стала приносить плоды, и по сравнению с 1916 годом к 1927 го­ду ко­ли­че­ст­во го­лов круп­но­го ро­га­то­го ско­та в стране воз­рос­ло на 11,6, овец и коз — на 31,5 и сви­ней — на 5,6 млн. го­лов, то коллективизация свела на нет весь прирост. Молотов признал, что по­го­ло­вье ло­ша­дей с 1928 по 1932 годы упа­ло поч­ти вдвое (с 33,5 до 19,6 млн. го­лов), круп­но­го ро­га­то­го ско­та поч­ти на 40% (с 70,5 до 40,7 млн. го­лов), овец и коз в три ра­за (с 146,7 до 52,1 млн. го­лов), а сви­ней — боль­ше, чем в два ра­за (с 25,9 до 11,6 млн. го­лов) (313). Ци­ф­ры, на­зван­ные Мо­ло­то­вым, бы­ли ус­т­ра­ша­ю­щи­ми, но, скорее всего, и они бы­ли при­ук­ра­ше­ны, так как зе­мель­ные ор­га­ны скрывали прав­ду. Та­кое ута­и­ва­ние точ­ной ин­фор­ма­ции при­зна­ли да­же ком­му­ни­с­ти­че­с­кие ли­де­ры (314). Сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные про­бле­мы вы­рос­ли до ни­ког­да не ви­дан­ных на Ру­си раз­ме­ров.

Чтобы свалить катастрофу в сельском хозяйстве на интеллектуалов-аграрников, в 1930 году ОГПУ арестовало по всей стране 1296 ведущих специалистов в области сельскохозяйственной экономики и крупных с.-х. руководителей. Только в Тимирязевской Академии были арестованы и осуждены профессора  Н.Д. Кондратьев, Н.П. Макаров, А.В. Чаянов, А.Г. Дояренко, Л.Н. Литошенко,  С.К. Чаянов, А.О. Фабрикант и А.А. Рыбников (последний был профессором и в МГУ). Были осуждены профессор Московского планово-экономического института Л.Н. Юровский и профессор МГУ Л.Б. Кафенгауз. Каждый из них занимал ответственные должности в Наркоматах земледелия и других важных правительственных ведомствах. Всех арестованных обвинили в масштабном преступлении — создании в СССР «Трудовой Крестьянской партии» (ТКП). На разветвленную, якобы опутавшую весь СССР преступную организацию (которой на самом деле не существовало) можно было теперь свалить провал коллективизации. А несколькими месяцами раньше столь же мифическую «Промпартию» Сталин и подвластные ему чекисты создали из арестованных специалистов промышленности Рамзина и других. 21 сентября 1931 года В.Р. Менжинский подписал обвинительное заключение в отношении членов мифического Центрального Комитета ТКП. Но применить к ним так полюбившиеся расстрелы показалось Сталину нерациональным из-за поднявшихся в мире протестов. В защиту арестованных выступили крупнейшие интеллектуалы на Западе, которые обвинили Сталина в политических преследованиях своих коллег. Два Нобелевских лауреата — Альберт Эйнштейн и Макс Планк, писатели и другие известные представители интеллигенции опубликовали протесты против произвола в СССР. Пришлось ограничиться меньшими сроками заключения (от восьми лет и ниже), а к расстрелу в тот момент приговорили лишь несколько человек. Сталин в письме Молотову осенью 1930 года был вынужден дать команду не раздувать шумихи в печати, не устраивать громкого политического дела, хотя и провоцировал следователей. Он писал Молотову об арестованных по делу ТКП: «Между прочим: не думают ли гг. обвиняемые признать свои ошибки и порядочно оплевать себя политически, признав одновременно прочность соввласти и правильность метода коллективизации? Было бы недурно» (315). Многие из осужденных по делу ТКП были в 1937–1938 годах вновь арестованы и приговорены к расстрелу (А.В. Чаянов и А.В. Тейтель — в 1937 году; Н.Д. Кондратьев, А.А. Рыбников, Л.Н. Юровский и другие — в 1938 году). Невинно пострадавшие по делу ТКП были реабилитированы лишь полувеком позже — в 1987 году.

Для решения проблем сельского хозяйства Сталин предпочел опереться на умельцев типа Лы­сен­ко, простодушно веря, что они спасут положение. Яровизация на самом деле исправить плачевное положение в сборе зерна не помогла. Она оказалась блефом, примитивным обманом, хотя сталинская пресса продолжала в газетах трубить об успехах яровизации. Академик П.Н. Константинов (руководитель сети сортоиспытательных станций СССР) обязал провести научную проверку яровизации в контролируемых условиях, но 5-лет­ние иссле­до­ва­ния яро­ви­за­ции на 54 сор­то­уча­ст­ках, разбросанных по всей стране, до­ка­за­ли отсутствие при­бав­ки уро­жая и даже падение сборов пшеницы во многих случаях (316). Лысенко же использовал послушную Кремлю прессу и громогласно трубил о победе на «фронте яровизации», а потом стал объявлять о новых чудодейственных находках его «научного прозрения». Все доказательства его правоты заменила шумиха в прессе. Кремлю были просто обещаны золотые горы (317). В 1934 году он стал академиком украинской академии.

Исключительной по своему значению для последующей судьбы Лысенко стала оценка, прозвучавшая в его адрес из уст самого Сталина. В фе­в­ра­ле 1935-­го го­да в Крем­ле со­бра­ли удар­ни­ков сельско­го хо­зяй­ст­ва, на которую пришел сам Сталин. Выступая на встрече, Лы­сен­ко постарался поразить Ста­ли­на упо­ми­на­ни­ем о якобы де­сят­ках ты­сяч кол­хо­зов, во­вле­чен­ных в посевы пшеницы яровизированными семенами (что было неправдой). Затем он похвастался лет­ними поса­дками кар­то­фе­ля, прошелся по поводу отсталости науки на капиталистическом западе, а потом применил ход, ко­то­рым по­ко­рил Ста­ли­на. Он при­люд­но об­ви­нил тех, кто кри­ти­ко­вал его, во вре­ди­тель­ст­ве. Своих критиков он обвинил в том, что они обесценивают его ра­бо­ту не по­то­му, что она на­уч­но сла­бая и не­до­ра­бо­тан­ная, а по­то­му, что все эти кри­ти­ки — вредители, классовые вра­ги та­ких вот кре­с­ть­ян­ских, колхоз­ных уче­ных, ка­ко­вым яв­ля­ет­ся он:

«То­ва­ри­щи, ведь вре­ди­те­ли-ку­ла­ки встре­ча­ют­ся не толь­ко в вашей колхоз­ной жиз­ни. Вы их по кол­хо­зам хо­ро­шо зна­е­те. Но не менее они опас­ны, не ме­нее за­кля­ты и для на­уки. Не­ма­ло при­шлось кро­вуш­ки по­пор­тить в за­щи­те, во вся­че­с­ких спо­рах с так называемыми «уче­ны­ми» по по­во­ду яро­ви­за­ции, в борь­бе за ее созда­ние, не­ма­ло уда­ров при­шлось вы­дер­жать в прак­ти­ке. То­ва­ри­щи, раз­ве не бы­ло и нет клас­со­вой борь­бы на фрон­те яро­ви­за­ции?

… Бы­ло та­кое де­ло… вме­с­то то­го, что­бы по­мо­гать кол­хоз­ни­кам, де­ла­ли вре­ди­тель­ское де­ло. И в уче­ном ми­ре, и не в уче­ном ми­ре, а клас­со­вый враг — все­гда враг, уче­ный он или нет” (318).

По­ли­ти­че­с­кий до­нос на кол­лег вы­звал вос­тор­г Сталина, который вско­чил с ме­с­та и за­кри­чал в зал, по­тря­сая воз­дух сво­и­ми ладош­ка­ми: «Бра­во, то­ва­рищ Лы­сен­ко, бра­во!». 15 фе­в­ра­ля 1935 года «Прав­да» и дру­гие центральные га­зе­ты на­пе­ча­та­ли ре­чь, опубли­ко­ва­ли пор­т­рет Лы­сен­ко и при­ве­ли зна­ме­натель­ные сло­ва Ста­ли­на (319).

Это сыграло свою роль: 4 июля 1935 года распоряжением правительства Лысенко объявили академиком ВАСХНИЛ, а Вавилова сняли с поста президента этой академии. Лысенко в тот момент показал, как надо поступать, чтобы оправдывать доверие: 25 ию­ля 1935 го­да он от­би­л из Одес­сы в ЦК ВКП(б), наркомат земледелия и ВАСХНИЛ ог­ром­ную те­ле­грам­му с побед­ным рапор­том о выведении за “два с по­ло­ви­ной го­да” сразу несколько сортов (320). Это было чистым мошенничеством, простым обманом руководства страны. Никаких сортов он не получил.

В 1935 году Лысенко приобрел действительно всесоюзную известность. Газеты его прославляли как выдающегося ученого, селекционера, создателя теорий, лучшего представителя советской науки. К 1936 г. он стал академиком двух академий, выступал на важных государственных митингах, вошел в государственные комиссии. Вместе с самыми видными деятелями страны он уча­ст­во­вал в ра­бо­те VIII Чрез­вы­чай­но­го Съез­да Со­ве­тов, и его вве­ли в со­став Ре­дак­ци­он­ной Ко­мис­сии для вы­ра­бот­ки окон­ча­тель­но­го тек­с­та Кон­сти­ту­ции СССР. Всем было известно, что его любит и ценит И.В. Сталин.

В следующем 1937 г. в Москве должен был состояться 7-ой Международный генетический конгресс. Решение об этом было поддержано правительством СССР, ученые всего мира представляли в оргкомитет свои доклады, но Сталин считал генетику лженаукой, отвергал существование неизменных генов и потому подготовка к конгрессу начала пробуксовывать. Зав. Отделом науки ЦК партии большевиков Бауман всеми силами старался удержать идею проведения конгресса в Москве, писал докладные записки Сталину и Молотову, как мог поддерживал энтузиазм ученых (321). Но сначала в процесс включились заведующие отделами ЦК партии, знавшие отношение их вождя к данной науке, и начали менять направленность работы конгресса, менять состав оргкомитета, в него включили Лысенко. В конце концов Сталин отказался принять конгресс в Москве, и он состоялся в Эдинбурге в Шотландии в 1939 г.

А в СССР в то время разворачивалась контролируемая с верхов кампания поддержки Лысенко и опорочивания Н.К. Кольцова (см. главу 18 в моей книге “Сталин и мошенники в науке”). Против Кольцова ополчились самые громкоговорящие соратники Лысенко. Еще с 1917 г. Кольцов состоял членом-корреспондентом Петербургской АН, двадцатью годами позже в АН СССР были объявлены выборы новых членов, и Кольцова выдвинули в академики. Его репутация казалась столь высокой, что сомнений в избрании члена-корреспондента полным академиком не могло существовать. Но ближайший к Сталину ответственный за сельское хозяйство секретарь ЦК партии Я. Яковлев стал выступать против Кольцова, выдвигая лживый тезис, что он — фашиствующий мракобес. Статьи с клеветой на Кольцова стали регулярно появляться в самых видных газетах страны, а затем случилось вообще неслыханное дело. В газете “Правда” появилась статья “Лжеученым не место в Академии наук”. Первым автором в ней был назван Алексей Николаевич Бах — при рождении Абель Липманович Бак, отказавшийся от иудейства и принявший православие в конце 1882 г. (на этом основании сменивший имя сначала на Абрама Николаевича, затем Александра Николаевича и, наконец, Алексея Николаевича Баха). Он был избран академиком АН СССР в январе 1929 г. До революции он состоял в эсерах, но в советское время остался вне партий, и что удивительно, его за прошлые грехи не травили. Он был возвышен советскими властями: с 1928 г. возглавлял печально знаменитую своими политиканскими действиями в отношении ученых Всесоюзную Ассоциацию работников науки и техники (ВАРНИТСО), с 1932 года был президентом Всесоюзного химического общества им. Д. И. Менделеева, создателем и директором нескольких научных институтов химического профиля, а 22 декабря 1939 г. именно он выступил с речью на специально срочно созванной сессии АН СССР, на которой назвал Сталина «великим корифеем науки» и предложил избрать его почётным членом Академии наук:

«Мы, представители науки нашей страны, поднятой Лениным и Сталиным на небывалую высоту, считали бы великой честью и почетом включить имя, дорогое и близкое нам, авторитетное для всех ученых мира, — имя Сталина в число почетных членов Академии Наук» (322).

Неудивительно, что когда Сталин в тот же месяц распорядился учредить вместо Ленинских премий (премии имени Ленина присуждались с 1926 по 1935 гг.) премии имени себя (кои он рассматривал как более важные по сравнению с Нобелевскими), именно Бах стал председателем комитета по присуждению Сталинских премий, а Т.Д. Лысенко заместителем председателя. А выступление в «Правде» против Кольцова, которого группа ученых во главе с Бахом назвала лжеученым (323), сыграло роль и звания академика великому русскому ученому присвоено не было.

В том же 1939 году Митин получил важный приказ от Сталина: укрепить позиции Лысенко и посрамить генетиков на диспуте в редакции журнала «Под знаменем марксизма» (324), в котором с 1931 года Митин стал главным редактором. Дискуссия под председательством Митина шла с 7 по 14 октября 1939 года. Лысенко на этом обсуждении вел себя вызывающе развязно. С неприкрытой злобой он заявил:

«Я не при­знаю мен­де­лизм… я не счи­таю фор­маль­ную мен­де­лев­ско-мор­га­нов­скую ге­не­ти­ку на­укой… Мы, ми­чу­рин­цы, воз­ра­жа­ем… про­тив хла­ма, лжи в на­уке, от­бра­сы­ва­ем за­стыв­шие, фор­маль­ные по­ло­же­ния мен­де­лиз­ма-мор­га­низ­ма» (325).

и, не ог­ра­ни­чи­ва­ясь оцен­кой на­уки ге­не­ти­ки, пе­ре­ходил на лич­но­с­ти:

«…те­перь же Н.И. Ва­ви­лов и А.С. Се­ре­б­ров­ский… ме­ша­ют объ­ек­тив­но пра­виль­но ра­зо­брать­ся в су­ти мен­де­лиз­ма, вскрыть лож­ность, наду­ман­ность уче­ния мен­де­лиз­ма-мор­га­низ­ма и пре­кра­тить из­ло­же­ние его в ву­зах как на­уки по­ло­жи­тель­ной» (326).

Недовольство в Политбюро ЦК ВКП(б) тем, как Лысенко руководит сельским хозяйством и биологией

В 1941 году началась война с фашистами, и в этот момент в стране стало нарастать недовольство деятельностью Лысенко. Многие знали, что серьезные ученые отвергали его предложения (единовласт­ного диктатора в би­о­ло­гии и аг­ро­но­мии в СССР), а его руководство академией сельхознаук открыто критиковали многие (особенно сильно академик П.Н. Константинов). Вме­с­то продуманных и проверенных предложений Лысенко выступал с легко­вес­ными пустяковинами. Все новшества лопались как мыльные пузыри.

Не­со­мнен­но, что не толь­ко уче­ные, но и некоторые из выс­ших руко­водителей стра­ны начали с на­сто­ро­жен­но­с­тью от­но­си­ться к пред­ло­же­ни­ям Лы­сен­ко в то время, когда нужда в продуктах сельского хозяйства стала исключительно острой. Ма­ло­уро­жай­ным ока­зал­ся в СССР 1946 год, а в 1947 го­ду страну по­тряс вообще чу­до­вищ­ный не­уро­жай сра­зу во всех зем­ле­дель­че­с­ких зо­нах — и в ев­ро­пей­ской ча­с­ти, и в Си­би­ри, и в Ка­зах­ста­не. «На Ук­ра­и­не в 1946 го­ду был страш­ный го­лод, име­лись слу­чаи лю­до­ед­ст­ва», — при­знал в 1957 го­ду Хру­щев на пле­ну­ме ЦК пар­тии (327). Через тяготы нехватки продуктов прошла и наша семья, и я — одиннадцатилетний мальчик — ощущал голод в нашей семье в то время.

На верхах не могли так­же не зна­ть, что на За­па­де вы­ска­зы­ва­ют­ся не­о­до­б­ри­тель­но о Со­вет­ском Со­ю­зе как о стра­не, где воз­мож­но за­си­лье без­гра­мот­ных лю­дей ти­па Лы­сен­ко, где исчезли Левит, Агол, Ва­ви­ло­в, Кар­пе­чен­ко, Ле­вит­ский и дру­гие ге­не­ти­ки (328). Спобствовали разносу такой информации вы­ход­цы из Рос­сии, пло­до­твор­но ра­бо­тавшие на За­па­де и за­няв­шие вы­со­кое по­ло­же­ние в науч­ных и уни­вер­си­тет­ских кру­гах — ге­не­ти­ки Ф.Г. Добржан­ский и М.И. Лер­нер, фи­зи­о­лог рас­те­ний А.Г. Ланг. Ог­ром­ным ав­то­ри­те­том поль­зо­вал­ся Но­бе­лев­ский ла­у­ре­ат Гер­ман. Другой Но­бе­лев­ский ла­у­ре­ат Джеймс Уот­сон рас­ска­зывал мне в дека­б­ре 1988 го­да и позже, как его учи­тель Мёл­лер, став­ший с 1945 го­да про­фес­со­ром Ин­ди­ан­ско­го уни­вер­си­те­та, объ­яс­нял сту­ден­там, что со­бой пред­став­ля­ет Лы­сен­ко и что та­кое лысенковщина.

Неудивительно, что у Лысенко (академика и члена Президиума АН СССР) репутация среди других академиков неуклонно падала. Симп­то­ма­тич­ными оказались результаты выборов в АН СССР в 1946 году. В члены-корреспонденты был выдвинут Н.П. Дубинин. От Лысенко последовал истеричный протест против такого выдвижения, направленный 3 де­ка­б­ря 1946 го­да Секретарю ЦК ВКП(б) Андрею Александровичу Жда­но­ву. Лысенко пригрозил, что вый­дет из со­ста­ва чле­нов АН СССР, ес­ли генетик попадет в академию (329). Но Жданов уже тогда, как говорил мне несколько раз позже его сын, недолюбливал Лысенко и не стал вмешиваться, Ду­би­ни­на из­бра­ли, и пришлось Лысенко о своей угрозе «забыть».

Бы­ла еще од­на при­чи­на для рос­та не­до­ве­рия к Лысен­ко. Перед вой­ной сред­ст­ва мас­со­вой ин­фор­ма­ции по­сто­ян­но вос­слав­ля­ли не толь­ко са­мо­го Тро­фи­ма Де­ни­со­ви­ча, но и его се­мью — от­ца, бра­ть­ев. Мно­гие по­мни­ли пись­мо его ро­ди­те­лей Ста­ли­ну, опуб­ли­ко­ван­ное в «Прав­де» по­сле на­граж­де­ния их сы­на Тро­фи­ма в 1935 го­ду пер­вым ор­де­ном Ле­ни­на, в котором они бла­го­да­ри­ли Ста­ли­на за то, что «жить ста­ло луч­ше, жить ста­ло ве­се­лей». Бы­ли в пись­ме такие стро­ки:

«За­кон­чив ин­сти­ту­ты, млад­шие ра­бо­та­ют сей­час ин­же­не­ра­ми: один — на Ураль­ской шах­те, дру­гой — в Харь­ков­ском на­уч­ном ин­сти­ту­те, а стар­ший сын — ака­де­мик. Есть ли еще та­кая стра­на в ми­ре, где сын бед­но­го кре­с­ть­я­ни­на стал бы ака­де­ми­ком? Нет!» (330).

Млад­ший бра­т Тро­фи­ма Павел, ме­тал­лур­г по спе­ци­аль­но­с­ти, жил в Харь­ко­ве, был за­но­с­чив и хва­ст­лив, и мно­гие зна­ли, что с те­ми, кто был ему не симпатичен­, он рас­прав­лял­ся са­мым про­стым спо­со­бом — пи­сал на них «ку­да на­до» до­но­сы, по­сле че­го лю­ди ис­че­за­ли (331). Он не стал эва­ку­и­ро­вать­ся, ког­да фа­шист­ские вой­ска по­до­шли к Харь­ко­ву, затаил­ся и вы­ныр­нул толь­ко по­сле то­го, как они захва­ти­ли го­род, от­кры­то пе­рей­дя на служ­бу к ним. По­сле вой­ны он так и ис­чез из СССР, ока­зал­ся сначала в ФРГ, а затем в США (332). Мож­но себе пред­ста­вить то ще­кот­ли­вое по­ло­же­ние, в ка­кое по­ста­вил Пре­зи­ден­та ВАСХ­НИЛ его брат.

Однако к Лысенко общепринятые в СССР методы преследования за поступки родственников не применили. Более того, в 1945 году нужно было избрать нового Президента АН СССР, и Сталин подумывал над тем, не поручить ли этот пост Лысенко или А.Я. Вышинскому (333), остановив свой выбор на Сергее Ивановиче Вавилове — директоре физического института АН СССР и брате Николая Ивановича Вавилова. 17 июля 1945 г. Вавилов был назначен президентом и в декабре направил в ЦК партии предложение вывести из состава Президиума АН Лысенко и Митина (334). Это пред­ло­же­ние начали про­ра­ба­ты­вать­ в ЦК, и начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Ге­ор­гий Федо­ро­вич Алек­сан­д­ров в пись­ме на имя Мо­ло­то­ва и Маленко­ва за­явил, что, с од­ной сто­ро­ны, «мож­но бы­ло бы со­гла­сить­ся с мне­ни­ем ака­де­ми­ков» (335), а, с дру­гой, от­ме­тил, что Лы­сен­ко «бы­ло бы це­ле­со­об­раз­но вы­брать в но­вый со­став пре­зи­ди­у­ма», но тут же пу­с­тил­ся в длин­ное объ­яс­не­ние, на­во­див­шее на мысль, что ака­де­ми­ки, ско­рее все­го, в хо­де тай­но­го го­ло­со­ва­ния, про­ва­лят кан­ди­да­ту­ру Лы­сен­ко на вы­бо­рах за се­рь­ез­ные гре­хи:

«Мно­гие ака­де­ми­ки скеп­ти­че­с­ки от­но­сят­ся к на­уч­ным ис­сле­до­ва­ни­ям акад. Лы­сен­ко; ви­нят его в том, что ге­не­ти­ка, ус­пеш­но раз­ви­ва­ю­ща­я­ся в дру­гих стра­нах, за­дав­ле­на в СССР; в том, что ака­де­мия сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных на­ук раз­ва­ле­на, пре­вра­ще­на в вот­чи­ну ее пре­зи­ден­та и пе­ре­ста­ла быть ра­бо­та­ю­щим на­уч­ным кол­лек­ти­вом; об­ви­ня­ют в не­кор­рект­ном от­но­ше­нии к ува­жа­е­мым со­вет­ским уче­ным, в не­так­тич­ном по­ве­де­нии при при­еме ино­ст­ран­ных гос­тей во вре­мя юби­лей­ной сес­сии… На про­шлых вы­бо­рах пре­зи­ди­у­ма (в 1942 г. — В.С.) акад. Лы­сен­ко, не­смо­т­ря на под­держ­ку его кан­ди­да­ту­ры ди­рек­тив­ны­ми ор­га­на­ми, получил при тай­ном го­ло­со­ва­нии лишь 36 го­ло­сов из 60, мень­ше, чем кто-ли­бо дру­гой».

Несмотря на накапливающиеся общественных кругах претензии к Лы­сен­ко, Сталин продолжал ценить его, за ним сохранялись вы­со­кие по­сты (его, на­при­мер, в марте 1946 г. в оче­ред­ной раз из­бра­ли за­ме­с­ти­те­лем пред­се­да­те­ля Со­ве­та Со­ю­за Вер­хов­но­го Со­ве­та СССР (336), и по это­му по­во­ду в «Прав­де» по­яви­лась, как в преж­ние вре­ме­на, фо­то­гра­фия, на ко­то­рой Лы­сен­ко был изо­б­ра­жен вос­се­да­ю­щим в пре­зи­ди­у­ме в Крем­ле ря­дом со Ста­ли­ным (337).

В это время генетик Антон Романович Же­б­рак направил в ЦК партии обращение о необходимости создании в АН СССР института генетики и цитологии. Жебрак (1901–1965), член партии большевиков с 1918 года, выпускник Ти­ми­ря­зев­ской сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной академии (1925) и Ин­сти­тута крас­ной про­фес­су­ры (1929) был вскоре после окончания учебы в ИКП команди­ро­ван в США, где стажировался в Колумбийском­ уни­вер­си­те­те и Ка­ли­фор­ний­ском тех­но­ло­ги­че­с­ком инсти­ту­те у ос­но­ва­те­ля хромосом­ной те­о­рии на­след­ст­вен­но­с­ти Томаса Мор­га­на (он провел в США около двух лет — в 1930–1931 годах). Возвра­тясь на ро­ди­ну, он стал с 1931 г. про­фес­со­ром ка­фе­д­ры в Ти­ми­ря­зев­ской ака­де­мии а с 1934 го­да возглавил там кафедру генетики. Он выступал на стороне ге­не­ти­ков принципиаль­но и твер­до и в 1936-м, и в 1939-м годах. В 1940 го­ду его из­бра­ли академи­ком Бе­ло­рус­ской АН. В марте 1945г. его направили в Софию как представителя Белорусской ССР на Все­сла­вян­ский Со­бо­р, а в мае в Сан-Фран­ци­с­ко, где вместе с дру­гими уч­ре­ди­те­лями Ор­га­ни­за­ции Объ­е­ди­нен­ных Наций Жебрак как представитель Белоруссии по­ста­вил свою под­пись под ус­та­вом ООН и дек­ла­ра­ци­ей о на­ча­ле её де­я­тель­но­с­ти (СССР представляла делегация во главе с В.М. Молотовым, и, скорее всего, именно тогда они с Жебраком познакомились). В кон­це 1944 го­да он на­чал под­го­тов­ку боль­шо­го пись­ма секретарю ЦК партии Георгию Максимилиановичу Ма­лен­ко­ву, кото­рое бы­ло отправ­ле­но в ЦК пар­тии в на­ча­ле 1945 го­да (338). Жебрак писал, что по­зи­ции Лы­сен­ко во­шли в про­ти­во­ре­чие с ми­ро­вой на­укой и что автори­тет Со­вет­ско­го Со­ю­за стра­да­ет на международной аре­не из-за Лы­сен­ко:

 «Что ка­са­ет­ся борь­бы про­тив со­вре­мен­ной ге­не­ти­ки, то она ве­дет­ся в СССР толь­ко ак. Лы­сен­ко… де­я­тель­ность ак. Лы­сен­ко в об­ла­с­ти ге­не­ти­ки, «фи­ло­соф­ские» вы­ступ­ле­ния его мно­го­лет­не­го со­рат­ни­ка т. Пре­зен­та, ут­верж­дав­ше­го, что ге­не­ти­ку на­до от­верг­нуть, так как она яко­бы про­ти­во­ре­чит прин­ци­пам марк­сиз­ма, и вы­ступ­ле­ние т. Ми­ти­на, оп­ре­де­лив­ше­го со­вре­мен­ную ге­не­ти­ку как ре­ак­ци­он­ное кон­сер­ва­тив­ное на­прав­ле­ние в на­уке, при­ве­ли к па­де­нию уров­ня ге­не­ти­че­с­кой на­уки в СССР… Не­об­хо­ди­мо при­знать, что де­я­тель­ность ак. Лы­сен­ко в об­ла­с­ти ге­не­ти­ки на­но­сит се­рь­ез­ный вред раз­ви­тию би­о­ло­ги­че­с­кой на­уки в на­шей стра­не и ро­ня­ет меж­ду­на­род­ный пре­стиж со­вет­ской на­уки» (339).

Он от­ме­чал, что Лы­сен­ко “пре­вра­тил Ин­сти­тут ге­не­ти­ки в штаб вуль­гар­ной и бес­це­ре­мон­ной агитации про­тив ми­ро­вой и рус­ской ге­не­ти­че­с­кой на­уки», пред­ла­гал из­ме­нить на­прав­ле­ние ра­бо­ты всей ВАСХНИЛ, сме­нить руководст­во ин­сти­ту­та ге­не­ти­ки АН СССР, на­чать из­да­вать «Советский ге­не­ти­че­с­кий жур­нал», ко­ман­ди­ро­вать пред­ста­ви­те­лей ге­не­ти­ков в США и Ан­г­лию «для об­ме­на опы­том и для оз­на­ком­ле­ния с ус­пе­ха­ми в на­уке (340). Выпады против не только Лысенко, но и Митина были исключительно смелым поступком в советских условиях, да и сформулированы они были в резких и однозначных выражениях. В кон­це 1945 г. новый президент АН СССР С.И. Вавилов поддержал предложения Жебрака (341).

Че­рез ко­рот­кое вре­мя по­сле от­прав­ки пер­во­го пись­ма Же­б­рак отправил вто­рое пись­мо Ма­лен­ко­ву, к которому приложил текст проекта своей статьи для американского журнала Science (342), в которой была дана ясная и принципиальная оценка лысенковщины.

Мо­ло­то­в и Ма­лен­ко­в одобрили текст статьи, к их мнению присоединился член Политбюро Н.А. Воз­не­сен­ский (343), а так­же чле­н По­лит­бю­ро А.С. А.С. Щербаков ­. Николай Алексеевич Вознесенский, ставший в 35 лет главой важнейшего государственного ведомства — Государственного Планового Комитета (Госплана), а затем членом Политбюро, знал хорошо, что действия Лысенко ничего путного экономике страны не приносили. Ему в большей мере, чем Сталину, была известна печальная ситуация в сельском хозяйстве и роль Лысенко в этом (ближайшие подчиненные Сталина из чувства самосохранения не спешили доводить до его сведения наиболее вопиющие факты о провалах, ставших возможными из-за головотяпства любимца вождя). Щербакову — главному человеку в Политбюро, следившему за мировой прессой, была отлично известна низкая планка в отношении к Лысенко в мире. В отделе науки ЦК репутация Лысенко была также низкой. Се­рь­ез­ные шаги по ослаблению за­жи­ма генетики, на­чи­ная с 1943 го­да, пы­тал­ся осу­ще­ст­вить начальник От­де­ла на­уки Уп­рав­ле­ния про­па­ган­ды и агита­ции ЦК пар­тии Сер­гей Георгиевич­ Су­во­ров. Озабоченность недостатками в сельскохозяйственной сфере выражали многие другие высшие партаппаратчики. Поэтому они увидели в статье Жебрака правильные слова. Не­по­сред­ст­вен­ное раз­ре­ше­ние на от­прав­ку ста­тьи Жебрака в США бы­ло да­но на­чаль­ни­ком Со­вин­форм­бю­ро (во вре­ме­на вой­ны са­мым вы­со­ким ор­га­ном со­вет­ской цен­зу­ры) (344). Ма­те­ри­а­лы ар­хи­вов сви­де­тель­ст­ву­ют, что перед отправкой статьи её за­ви­зи­ро­вал 25 ап­ре­ля 1945 го­да от­вет­ст­вен­ный со­труд­ник Совин­форм­бю­ро А.С. Круж­ков (в бу­ду­щем ди­рек­тор Ин­сти­ту­та марк­сиз­ма-ле­ни­низ­ма при ЦК ВКП(б) и член-кор­ре­с­пон­дент АН СССР) (345). Ста­тья без сокращений была напечатана в «Science» в ок­тя­б­ре 1945 го­да (346).

Ма­лен­ков написал на вто­ром пись­ме Жебрака ре­зо­лю­цию на­чаль­ни­ку Управле­ния про­па­ган­ды и аги­та­ции ЦК ВКП(б) Г.Ф. Алек­сан­д­ро­ву, ука­зы­вая на оба пись­ма: «Про­шу ознако­мить­ся с эти­ми за­пи­с­ка­ми и пе­ре­го­во­рить со мной. Г.М. Ма­лен­ков, 11/ II» то есть, 11 фе­в­ра­ля 1945 г. (347). После этого 16 ап­ре­ля 1945 го­да Же­б­рак был при­нят близким к Ста­ли­ну чело­ве­ком в руководстве страной — Мо­ло­то­вым (повторю, Жебрак мог познакомиться с Молотовым лично во время создания Организации Объединенных наций), по­сле че­го с 1 сен­тя­б­ря 1945 г. профессор присту­пил к ра­бо­те в долж­но­с­ти за­ве­ду­ю­ще­го от­де­лом сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной ли­те­ра­ту­ры Уп­рав­ле­ния про­па­ган­ды и аги­та­ции ЦК ВКП(б) (не бро­сая пре­по­да­ва­тель­скую ра­бо­ту). Про­ра­бо­тал он в ЦК партии до ап­ре­ля 1946 го­да. В на­ча­ле 1947 го­да он был про­ве­ден в де­пу­та­ты Вер­хов­но­го Со­ве­та Белорусской ССР, а 12 мая 1947 го­да на­зна­чен Советом Мини­с­т­ров БССР Пре­зи­ден­том Ака­де­мии на­ук БССР, со­хра­нив за со­бой ка­фе­д­ру ге­не­ти­ки и се­лек­ции в Мос­ков­ской Ти­ми­ря­зев­ской академии.

Нужно ясно осознавать, что в условиях тогдашней жизни в СССР все эти продвижения наверх по карьерной лестнице не могли произойти без одобрения на высшем уровне в ЦК партии, и несомненно, что такие люди как Молотов — заместитель предсовмина СССР по образованию, науке и правоохранительным органам (председателем правительства был Сталин), секретарь ЦК ВКП(б) Маленков, председатель Госплана и член Политбюро Вознесенский, давая добро на занятие Жебраком высоких должностей, поддерживали его.

1 мар­та 1946 го­да Жебрак послал еще од­но пись­мо Ма­лен­ко­ву, в котором обосновал необходимость создания в стране института генетики (348). Пре­зи­дент АН СССР Ва­ви­ло­в ак­тив­но поддержал идею (опубликовано его соб­ст­вен­ное при­зна­ние на этот счет /349/). Повторю, не­со­мнен­но, без предварительного обсуждения с руководством в аппарате ЦК на высоком уровне Президент АН СССР делать этого не мог. Инициатива Жебрака была одобрена сначала Бю­ро От­де­ле­ния би­о­ло­ги­че­с­ких на­ук, а затем Пре­зи­ди­у­мом АН СССР 18 ию­ня 1946 г. (350).

24 ян­ва­ря 1947 го­да С.И. Ва­ви­лов на­пра­ви­л за­ме­с­ти­те­лю Пред­се­да­те­ля Со­ве­та Ми­ни­с­т­ров СССР Л.П. Бе­рии пись­мо, в ко­то­ром на трех стра­ни­цах из­ло­жил на­уч­ные и ор­га­ни­за­ци­он­ные пред­по­сыл­ки со­зда­ния но­во­го ин­сти­тута (351). Быв­ший коль­цов­ский ин­сти­тут, пере­име­но­ван­ный в Ин­сти­ту­т ци­то­ло­гии, ги­с­то­ло­гии и эм­б­ри­о­ло­гии, бы­ло пред­ло­же­но раз­де­лить на два: ин­сти­тут с преж­ним на­зва­ни­ем и Ин­сти­тут ге­не­ти­ки и ци­то­ло­гии. К письму был при­ло­жен про­ект поста­нов­ле­ния Со­ве­та Ми­ни­с­т­ров СССР (352) о создании института и «спи­сок на­уч­ных ра­бот­ни­ков», ко­то­рых пред­по­ла­га­лось при­влечь в но­вый центр. Уже во вто­ром аб­за­це пись­ма глав­ный до­вод в поль­зу уч­реж­де­ния но­во­го на­уч­но­го цен­т­ра бы­л объ­яс­нен без утай­ки:

«Не­об­хо­ди­мость со­зда­ния [но­во­го ин­сти­ту­та] вы­зы­ва­ет­ся тем, что су­ще­ст­ву­ю­щий Ин­сти­тут ге­не­ти­ки, воз­глав­ля­е­мый ака­де­ми­ком Т.Д. Лы­сен­ко, раз­ра­ба­ты­ва­ет в ос­нов­ном про­бле­мы ми­чу­рин­ской ге­не­ти­ки. Про­ек­ти­ру­е­мый Ин­сти­тут ге­не­ти­ки и ци­то­ло­гии бу­дет раз­ра­ба­ты­вать дру­гие на­прав­ле­ния об­щей и те­о­ре­ти­че­с­кой ге­не­ти­ки» (353).

Лысенко протестовал письменно против этих шагов (354). Свое «Осо­бое мне­ние» он на­пи­сал сразу после первого заседания Президиума АН СССР еще 4 ию­ля 1946 го­да. То, что этот документ в течение более полугода оставался без движения в канцелярии Академии наук и только сейчас был приложен к официальному обращению в правительство, говорило о многом. Прислушиваться к его протестам не собирались.

Без вся­кой спеш­ки в От­де­ле на­уки ЦК ВКП(б) бы­ла под­го­тов­ле­на об­сто­я­тель­ная за­пи­с­ка по по­во­ду це­ле­со­об­раз­но­с­ти уч­реж­де­ния но­во­го ин­сти­ту­та. Под­пи­сав­шие ее 5 мая 1947 го­да Алек­сан­д­ров и Суворов да­ли по­ло­жи­тель­ное за­клю­че­ние:

 «Эту прось­бу сле­до­ва­ло бы под­дер­жать.

… Ин­сти­тут ге­не­ти­ки [т.е. лы­сен­ков­ский ин­сти­тут — В.С.] ста­вит сво­ей глав­ной за­да­чей раз­ра­бот­ку ве­ге­та­тив­ной ги­б­ри­ди­за­ции и адек­ват­но­го унас­ле­до­ва­ния из­ме­не­ний ор­га­низ­ма под вли­я­ни­ем внеш­ней сре­ды… В со­от­вет­ст­вии с те­о­ре­ти­че­с­ки­ми воз­зре­ни­я­ми ака­де­ми­ка Лы­сен­ко, ру­ко­во­ди­мый им Ин­сти­тут не за­ни­ма­ет­ся ис­сле­до­ва­ни­я­ми вну­т­ри­кле­точ­но­го (хро­мо­сом­но­го) ме­ха­низ­ма на­след­ст­вен­но­с­ти и ми­к­ро­ско­пи­че­с­кой струк­ту­ры эле­мен­тов (ге­нов). Эти во­про­сы ис­сле­ду­ют­ся в ла­бо­ра­то­рии ци­то­ге­не­ти­ки. Та­ким об­ра­зом Ин­сти­тут ге­не­ти­ки и ла­бо­ра­то­рия ци­то­ге­не­ти­ки не дуб­ли­ру­ют, а в из­ве­ст­ной сте­пе­ни до­пол­ня­ют друг дру­га» (355).

Важ­ней­шей но­вой де­та­лью, со­дер­жа­щей­ся в документе, бы­ло со­об­ще­ние о вы­де­ле­нии зда­ни­я, в ко­то­ром дол­жен был раз­ме­с­тить­ся но­вый ин­сти­тут. За не­сколь­ко лет до это­го у Ака­де­мии На­ук СССР было ото­б­ра­но од­но из зда­ний на ны­неш­нем Ленинском про­спек­те и пе­ре­да­но Ми­ни­с­тер­ст­ву хи­ми­че­с­кой про­мы­ш­лен­но­с­ти СССР для Ин­сти­ту­та удо­б­ре­ний и ин­сек­то­фун­ги­ци­дов. Те­перь по за­про­су Пре­зи­ди­у­ма АН СССР это зда­ние бы­ло решено воз­вра­тить Ака­де­мии. Алек­сан­д­ров и Су­во­ров за­ви­зи­ро­ва­ли и при­ло­жи­ли к сво­ей за­пи­с­ке про­ект По­ста­нов­ле­ния Се­к­ре­та­ри­а­та ЦК ВКП(б), на блан­ке в верх­нем пра­вом уг­лу сто­я­ла над­пи­сь «Со­вер­шен­но се­к­рет­но» (356). Ос­та­вал­ся по­след­ний шаг — Се­к­ре­та­ри­ат и По­лит­бю­ро долж­ны бы­ли при­нять окон­ча­тель­ное ре­ше­ние, которое на последнем этапе должен был утвердить Сталин.

Таким образом практическая подготовка к созданию нового (и не подвластного Лысенко научного института!) шла вовсю. Уже с осени 1946 года от­дел ка­д­ров АН на­чал вы­де­лять став­ки для за­чис­ле­ния со­труд­ни­ков в бу­ду­щий ин­сти­тут (357). Это оз­на­ча­ло для всех, кто знал не­пи­сан­ные пра­ви­ла бюрократического процесса в СССР, что во­прос уже со­гла­со­ван на вер­хах на­столь­ко, что мож­но было начинать прак­ти­че­с­кие ша­ги. От Жебрака как инициатора предложния потребовали представить к началу августа 1948 года конкретные предложения по будущей тематике института, его структуре, численному составу коллектива, потребным материальным ресурсам (358).

И тут оказалось, что мнения членов Политбюро и высших чинов аппарата Центрального комитета партии для Сталина ничего не значат. В стране стоял жутчайший голод 1946–1947 гг., и Сталин искал любой выход из положения. А знаний у него не хватало, опыта было недостаточно, обратиться за советом к людям знающим он приучен не был. Во всем мире генетика уже ушла далеко, на основе её законов строилась вся селекция новых сортов, а значит и развитие продовольственных мощностей. Отказ от принципов генетики нес Советскому Союзу отставание в этом — становящемся центральным для страны — вопросе. Очевидно, что ведущие члены Политбюро уже понимали это, но для Сталина, присущая ему нелюбовь к законам генетики и вера в наследование благоприобретенных характеристик, заслоняли всё на свете.

В тот момент ему привезли из родной Грузии небольшой мешочек с зернами особенной пшеницы — так называемой ветвистой, пару колосьев которой его земляки отодрали еще до войны с немцами (в 1938 г.) из колоса этой пшеницы, выращенной узбекской крестьянкой Муслимой Бегиевой и выставленного в Москве (359). Несколько лет с тех пор ветвистую пшеницу в Грузии пытались довести до высоких урожаев, ничего путного не получалось (360), а потом кто-то привез Сталину семена. Он вызвал к себе в Кремль в конце 1946 г. Лысенко и вручил ему мешочек с 210 граммами пшеницы, которая, как он поверил, спасет СССР от непрекращающихся проблем с нехваткой зерна.

Интерес к этой пшенице был типичным для верившего в чудеса Сталина — недоучившегося священника, ставшего большевистским лидером. Сно­ва перед его глазами за­ма­я­чи­ла пер­спек­ти­ва ре­ше­ния сложной и очень ак­ту­аль­ной про­бле­мы про­стым, де­ше­вым и чудесным спо­со­бом. Впрочем, в прось­бе Ста­ли­на, че­ло­ве­ка от на­уки и от зна­ния рас­те­ний дале­ко­го, ни­че­го за­зор­но­го не бы­ло. Но Лы­сен­ко в отличие от Сталина знал, что ветвистая пшеница ничего путного не даст, он к ней присматривался раньше. Еще в 1937 г. (одновременно с Бегиевой, а может быть и годом раньше) его отец пытался использовать эту пшеницу. Спустя более тридцати лет после вызова Сталиным Лысенко, я нашел в библиотеке фото­гра­фию, сделанную в 1937 году (361), на которой от­ец Лысенко Денис Ни­ка­но­ро­вич был заснят на по­ле… и дер­жал он в ру­ках ко­ло­сья этой са­мой вет­ви­с­той пше­ни­цы. Фо­то­гра­фия эта хра­ни­лась не в до­маш­нем аль­бо­ме Лы­сен­ко, а была помещена в га­зе­те «Со­ци­а­ли­с­ти­че­с­кое зем­ле­де­лие», и под­пись под ней гла­си­ла:

«Отец ака­де­ми­ка Лы­сен­ко — Де­нис Ни­ка­но­ро­вич Лы­сен­ко, за­ве­ду­ю­щий ха­той-ла­бо­ра­то­ри­ей кол­хо­за «Боль­ше­вист­ский труд» (Кар­лов­ский рай­он Харь­ков­ской обл.) по­се­ял на 60 опыт­ных уча­ст­ках раз­ные сор­та зер­но­вых и овощ­ных куль­тур. НА СНИМ­КЕ: Лы­сен­ко (сле­ва) по­ка­зы­ва­ет пред­се­да­те­лю кол­хо­за но­вый сорт пше­ни­цы. Каж­дый ко­лос пше­ни­цы име­ет бо­лее 100 зе­рен. Фо­то Я.Са­пож­ни­ко­ва (Со­юз­фо­то)».

Поэтому Лысенко, беря из рук Сталина драгоценный мешочек, должен был сразу же развеять радужные надежды кремлевского властителя, но решил не разочаровывать его, а пообещать успешно вывести “чудо-пшеницу” на поля страны. Было, таким образом, это обещание Сталину настоящим обманом, очередным актом мошенничества со стороны Лысенко. Но он был смел, умен, знал, что Сталин не силен в агрономии и селекции и провести, обмануть его будет не сложно.

Так он и сделал на самом деле. 27 ок­тя­б­ря 1947 го­да он отправил Сталину длинное письмо на многих страницах, в котором в том числе отчитался о мнимых успехах с ветвистой пшеницей (362). Невероятного результата якобы добился его сотрудник Артавазд А. Авакян, который, как Лысенко повествовал, будто бы посеял стакан семян, а со­брал «327 ки­ло­грам­мов, т.е. в 1635 раз боль­ше, чем бы­ло вы­се­я­но». Таких параметров размножения мировая практика не знала, это было несусветное чудо, но видимо Лысенко осознавал, что незнакомый с сельским хозяйством Сталин легко проглотит явную неправду и лишь порадуется такому выдающемуся результату. Лысенко уверял в письме, что “ветвистая пшеница может давать очень высокие урожаи, порядка 50—100—150 и больше центнеров с гектара” (средние урожаи по стране не превышали тогда 10-15 ц/га).

Получалось, что можно действительно надеяться на лысенковских «хлопцiв», которые скоро завалят страну зерном.

Написал он и о более серьезной для себя проблеме: обратился с просьбой побороть критиков-генетиков, всяких жебраков и прочих. Вслед за сообщением об увеличении урожайности пшеницы в 1635 раз, он постарался подтолкнуть Сталина к тому, чтобы тот закрыл навсегда вопрос о всяких институтах генетики и о генетике в целом:

 «Смею ут­верж­дать, что мен­де­лизм-мор­га­низм, вейс­ма­нист­ский не­о­дар­ви­низм, это бур­жу­аз­ное ме­та­фи­зи­че­с­кое уче­ние о жи­вых телах, о жи­вой при­ро­де раз­ра­ба­ты­ва­ет­ся в за­пад­ных стра­нах не для це­лей сель­ско­го хо­зяй­ст­ва, а для ре­ак­ци­он­ных це­лей ев­ге­ни­ки, расизма и т.п. Ни­ка­кой свя­зи меж­ду сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной прак­ти­кой и те­о­ри­ей бур­жу­аз­ной ге­не­ти­ки там нет.

Под­лин­ная на­ука о жи­вой при­ро­де, твор­че­с­кий дар­ви­низм — ми­чу­рин­ское уче­ние стро­ит­ся толь­ко у нас, в Со­вет­ском Со­ю­зе… Она детище со­ци­а­ли­с­ти­че­с­ко­го, кол­хоз­но­го строя. По­это­му она… так силь­на по срав­не­нию с бур­жу­аз­ным лже­уче­ни­ем, что ме­та­фи­зи­кам менде­ли­с­там-мор­га­ни­с­там, как за­ру­беж­ным, так и в на­шей стра­не, ос­та­ет­ся толь­ко кле­ве­тать на нее, с це­лью тор­мо­же­ния раз­ви­тия этого хо­ро­ше­го дей­ст­вен­но­го уче­ния.

Про­шу Вас, то­ва­рищ Ста­лин, по­мочь это­му хо­ро­ше­му, нуж­но­му для на­ше­го сель­ско­го хо­зяй­ст­ва де­лу».

Нет, при­ми­тив­ным жу­ли­ком и про­стым ци­ни­ком Тро­фим Де­ни­со­вич не был. Хо­ро­шо по­ни­мал, что на­до на­пи­сать вож­дю! Он не просто заронил в душе Сталина надежду на решение зерновой проблемы (отметим, что ветвистая пшеница никак не помогла в решении зерновых проблем ни тогда, ни позже; за последовавшие три четверти века она так и не вышла нигде в мире на поля), но помогла за­ру­чилться под­держ­кой Сталина в борьбе с генетиками. Лысенко нашел верный тон, так как знал, что Сталин с юности считал единственно правильной роль пря­мо­го при­спо­соб­ле­ния на­след­ст­вен­но­с­ти ор­га­низ­мов к внеш­ней сре­де и не верил в стабильность генных структур. Пусть в мировой науке эти идеи бы­ли отверг­ну­ты мно­го де­ся­ти­ле­тий на­зад, но ма­ло­об­ра­зо­ван­ным лю­дям, Ста­ли­ну в их чис­ле, ка­за­лось, что умствованиями интеллектуалов надо пренебречь и верить, что правильное воспитание легко меняет наследственность.

Лысенко проявил великолепную храбрость и в нескольких последующих фразах, в которых он поблагодарил Сталина за практические советы, якобы преподанные ему во время их встречи в Кремле, за уроки по поводу того, как надо заниматься селекцией зерновых. Он сделал вид, что надо встать в позицию ученика, слушающегося мудрого учителя, знатока деталей науки и способного поучить его в деле селекции. Ума и крестянской хитрости в делах житейских у Лысенко нельзя было отнять. Сталин эту “наживку” заглотил и даже не подумал, что над ним в душе хихикают.

Письмо Лысенко так понравилось Сталину, что хоть он и отдыхал на ку­рор­те, посчитал сообщенные ему сведения исключительно важными и через три дня после получения письма Лысенко написал ему радостный ответ:

27/Х—1947 г.

АКАДЕМИКУ Т. Д. ЛЫСЕНКО

Уважаемый Трофим Денисович!

Вашу записку от 27.Х.1947 г. получил. Большое Вам спасибо за записку. Очень хорошо, что Вы обратили, наконец, должное внимание на проблему ветвистой пшеницы. Несомненно, что если мы ставим себе задачу серьезного подъема урожайности пшеницы, то ветвистая пшеница представляет большой интерес, ибо она содержит в себе наибольшие возможности в этом направлении.

Плохо, что Вы производите опыты с этой пшеницей не там, где это «удобно» для пшеницы, а там, где это удобно Вам как экспериментатору. Пшеница эта — южная, она требует удовлетворительного минимума солнечных лучей и обеспеченности влагой. Без соблюдения этих условий трудно раскрыть все потенции этой пшеницы. Я бы на Вашем месте производил опыты с ветвистой пшеницей не в Одесском районе (засушливый район!) и не под Москвой (мало солнца!), а, скажем, в Киевской области или в районах Западной Украины, где и солнца достаточно, и влага обеспечена. Тем не менее, я приветствую Ваш опыт в подмосковных районах. Можете рассчитывать, что правительство поддержит Ваше начинание.

Приветствую также Вашу инициативу в вопросе о гибридизации сортов пшеницы. Это — безусловно многообещающая идея. Бесспорно, что нынешние сорта пшеницы не дают больших перспектив, и гибридизация может помочь делу. О каучуконосах и посевах озимой пшеницы по стерне поговорим в ближайшее время в Москве.

Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину.

                         С уважением

                         И. Сталин

                                       31.X.47 г.».

«Суд чести» над Жебраком

Описываемые события совпали по времени с объявлением Сталиным борьбы с “безродными космополитами, пресмыкающимися перед Западом и готовыми за дырку от бублика продать Родину с Большой Буквы”. В СССР началась новая идеологическая кампания, пошли “Суды чести”, и одно из первых таких судилищ учредили для расправы с Жебраком. Лысенковцы постарались представить его, заслуженного старого большевика, отщепенцем, предателем родины, подхалимом перед вредоносной западной лживой наукой. Против Жебрака в печати появились гневные статьи лысенковцев и митинцев, его уволили с поста Президента АН БССР, к нему домой в Минске явились чины НКВД (глава службы безопасности Белоруссии Лаврентий Цанава лично требовал, чтобы Жебрак явился в Органы), но Антон Романович, после заседания в АН, на котором его сняли с поста Президента академии, домой не явился, сумел сесть в поезд и благополучно прибыл в Москву. Там 20 октября 1947 г. он  направил длинное письмо В.М. Молотову. Ответа на письмо он не получил, да и не мог получить. Против Сталина никто из тех, кто в Политбюро совсем недавно поддерживал и продвигал Жебрака, идти не собирался.

«Суд чести» над Жебраком состоялся 21 и 22 ноября 1947 года. Он начался в присутствии огромного числа созванных со всей Москвы слушателей. Было разослано 1200 извещений сотрудникам научных и правительственных организаций, около 1100 человек собрались в Большом зале Политехнического музея в центре Москвы (правда, на второй день число зрителей уменьшилось до 800). Видимо Сталин учел, что ряд лет за Жебрака и одновременно против Лысенко были все ведущие члены Политбюро, поэтому жесткого решения в отношении ученого принято не было. 27 сентября 1947 го¬да «Суд чести» объявил ему общественный выговор, добавив, что решение на 5 страницах будет «приобщено к личному делу профессора Жебрак А.Р.» (363).

Сталин запомнил имя осужденного генетика и, спустя год, на одном из заседаний произнес с укоризной, обращаясь к одному из провинившихся в его глазах, что тому не надо “лить воду на мельницу жебраков”.

(окончание следует)

Примечания

307. Га­зе­та «Со­ци­а­ли­с­ти­че­с­кое зем­ле­де­лие», 13 сен­тя­б­ря 1931 го­да, № 253 (815), стр. 2-3.
308. Лы­сен­ко Т.Д. Фи­зи­о­ло­гия раз­ви­тия рас­те­ний в се­лек­ци­он­ном де­ле. До­клад на за­се­да­нии На­уч­но-тех­ни­че­с­ко­го со­ве­та при Со­юз­се­ме­но­во­добъ­е­ди­не­нии 16 ян­ва­ря 1934 г. в Моск­ве. Впер­вые опуб­ли­ко­ва­но в жур­на­ле «Се­ме­но­вод­ст­во», 1934, № 2, 934. Ци­ти­ров. по кни­ге: «Стадий­ное раз­ви­тие рас­те­ний», 1952, стр. 30.
309. Лацис О. Перелом. Журнал «Знамя», 1988, № 6, стр. 124-178.
310. Ста­лин И.В. От­чет­ный до­клад о ра­бо­те ЦК ВКП(б) XVII съез­ду пар­тии. В кн.: «Сте­но­гра­фиче­с­кий от­чет о ра­бо­те XVII съез­да ВКП(б) 26 ян­ва­ря — 10 фе­в­ра­ля 1934 г.», Пар­тиз­дат, М., 1934, стр. 19.
311. Мо­ло­тов В.М. До­клад о вто­ром пя­ти­лет­нем пла­не раз­ви­тия на­род­но­го хо­зяй­ст­ва СССР. Там же, стр. 360.
312. Ста­лин И.В. Доклад на XYII cъезде ВКП(б), см. прим. (300 3), стр. 23.
313. Мо­ло­тов В.М. До­клад о вто­ром пя­ти­лет­нем пла­не раз­ви­тия на­род­но­го хо­зяй­ст­ва СССР. Там же, стр. 360.
314. Доклад Я.Э. Рудзутака XVII съезду ВКП(б). Там же, стр. 278.
315. Цитировано по сборнику: «Просим освободить из тюремного заключения», (составители В. Гончаров и В. Нехотин), М., изд. «Современный писатель», 1998, стр.173-177.
316. 316. Академик П.Н. Константинов. Уточнить яровизацию. Журнал «Селекция и семеноводство»,1937, № 4, стр. 12-17.
317. Цитировано по: Д.А. Дол­гу­шин. Ис­то­рия сор­та. Жур­нал «Яро­ви­за­ция», 1935, №3, стр. 13.
318. Лы­сен­ко Т.Д. Яро­ви­за­ция — мо­гу­чее сред­ст­во по­вы­ше­ния уро­жай­но­с­ти. Га­зе­та «Прав­да», 15 фев­ра­ля 1935 г., №45 (6291), стр. 2.
319. Слова Сталина приведены в этом же номере газеты /№45 (6291/и во всех центральных газетах страны в тот день.
320. Телеграмма приведена полностью в жур­на­ле «Яро­ви­за­ция», 1935, №1, стр. 3-4.
321. Soyfer V.N. Tragic nistory of the VII Congress of Genetics. Genetics, 2003, v. 165, pp. 1-9.
322. Великий корифей науки. Торжественное Общее собрание Академии наук СССР 22-23 декабря 1939 г., Вестник АН СССР, 1940, №1, стр. 3.
323. Акад. А.Н. Бах, акад. Б.А. Кел­лер, проф. Х.С. Ко­ш­то­янц, канд. би­ол. на­ук А. Щер­ба­ков, Р. До­зор­це­ва, Е. По­ли­кар­по­ва, Н. Нуж­дин, С. Кра­е­вой, К. Ко­си­ков. Лже­уче­ным не ме­с­то в Ака­де­мии на­ук. Га­зе­та «Прав­да», 11 ян­ва­ря 1939, №11 (7696), стр. 4.
324. 7 ян­ва­ря 1982 го­да про­фес­сор В.П. Эф­ро­им­сон сказал мне, что у не­го были точ­ные све­де­ния, что Ста­лин лич­но дал та­кую ди­рек­ти­ву Ми­ти­ну.
325. Лысенко Т.Д. Выступление на дискуссии в редколлегии журнала ЦК ВКП(б) «Под знаменем марксизма». Сокращенная стенограмма дискуссии опубликована в №11 жур­нала «Под зна­ме­нем марк­сиз­ма» за 1939 год под названием «Со­ве­щание по ге­не­ти­ке и се­лек­ции. Спор­ные во­про­сы ге­не­ти­ки и се­лек­ции (об­щий об­зор со­вещания)», Цитата из выступления Лысенко приведена на стр. 147 и 159. Лысенко также опубликовал тек­с­т своего вы­ступ­ле­ния под на­зва­ни­ем «На­сто­я­щая ге­не­ти­ка — это ми­чу­рин­ское уче­ние» в кни­ге «Аг­ро­би­о­ло­гия», 6 изд., М., 1952, Сель­хоз­гиз, стр. 274-282.
326. Лысенко Т.Д. «На­сто­я­щая ге­не­ти­ка — это ми­чу­рин­ское уче­ние» в кни­ге «Аг­ро­би­о­ло­гия», 6 изд., М., 1952, Сель­хоз­гиз, стр. 282.
327. В кн.: Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Документы. Изд. Международного Фонда «Демократия», Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета. М. 1998, стр. 492.
328. См., например: R.C. Cook. Walpurgia Week in the Soviet Union. The Scientific Monthly, v. 68, June, 1949, pp. 367-372; R.C. Cook. Lysenko’s Marxist Genetics: Sceince or Religion. J. Heredity, v.40, July, 1949, pp. 169-202; Th. Dobzhansky. The Suppression of Science. Bull. Atomic Sci., v. 5, May. 1949, pp. 144-146; H.J. Muller. The Destruction of Science in the U.S.S.R. Sat. Rev. Lit., v. 31, December 4, 1948, pp. 13-15 and 63-65; H.J. Muller. Back to Barbarism — Scientifically. Sat. Rev. Lit., v. 31, December 11, 1948, pp. 8-10; H.J. Muller. The Russian Counterrevolution against Biological Science (A Review of Conway Zirkle’s «The Death of Science in Russia»), New York Herald Tribune, December 11, 1949.
329. Архив АН, ф. 1521, оп. 1, д. 114, л. 39.
330. Пись­мо ро­ди­те­лей ака­де­ми­ка Лы­сен­ко то­ва­ри­щу Ста­ли­ну. Га­зе­та «Прав­да», 1936, 3 ян­ва­ря 1936 г., № 3 (6609), стр. 1.
331. Лич­ное со­об­ще­ние про­фес­со­ра В.П. Эф­ро­им­со­на, жив­ше­го мно­го лет в Харь­ко­ве.
332. Cook, R.C. Lysenko’s Brother Escapes in the U.S. J. Heredity, March, 1949, v. 40, рр. 78-79; «Павел Лысенко, брат знаменитого русского генетика Трофима Лысенко, будет принят США» (Toledo Blade, September 2, 1949); 11 сентября 1949 года The New York Times сообщает о прибытии в США Павла Лысенко: «Pavlo D. Lysenko, a leading Ukrainian industrial chemist and brother of Academician Trofim D. Lysenko, top Soviet biological theorist, has found refuge in the United States». В 1956 году, 12 апреля Павел Лысенко, поселившийся в Питсфилде, штат Массачусетс, получает американское гражданство Га­зе­та Star-News, April 13, 1956.
333. Фейн­берг Е.Л. Эпо­ха и лич­ность. Фи­зи­ки. Очер­ки и вос­по­ми­на­ния, М. Изд. «На­ука», 1999, стр. 160-164.
334. Све­де­ния при­ве­де­ны В.Д. Еса­ко­вым и Е.С. Ле­ви­ной в пуб­ли­ка­ции ма­те­ри­а­лов «Из ис­то­рии борь­бы с лы­сен­ков­щи­ной», жур­нал «Из­ве­с­тия ЦК КПСС», №4, 1991, стр; 130-131.
335. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 125, д. 359, лл. 115-119.
336. «Из­ве­с­тия», 13 мар­та 1946 г., №62 (8978), стр. 1.
337. «Из­ве­с­тия», 20 мар­та 1946 го­да.
338. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 125, д. 366, л. 9-10. Пись­мо при­ве­де­но пол­но­стью в пуб­ли­ка­ции В.Д. Еса­ко­ва и Е.С. Ле­ви­ной «Из ис­то­рии борь­бы с лы­сен­ков­щи­ной» в жур­на­ле «Из­ве­с­тия ЦК КПСС», №4, 1991, стр. 126-129.
339. См. жур­на­л «Из­ве­с­тия ЦК КПСС», № 4, 1991, стр. 127.
340. Там же, стр. 129.
341. Лич­ное со­об­ще­ние Эду­ар­да Ан­то­но­ви­ча Же­б­ра­ка, 1976 год. См. также: А.С. Сонин; «Дело» Жебрака и Дубинина. Журнал «Вопросы истории естествознания и техники», вып. 1, 2000, стр. 34-68.
342. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 125, д. 360, л. 5.
343. Лич­ные со­об­ще­ния Эду­ар­да Ан­то­но­ви­ча Же­б­ра­ка, 1976 и 1989 годы.
344. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 125, ед. хр. 54, л. 103.
345. Там же.
346. Zhebrak, A. R. Soviet Biology, «Science». v. 102, no. 2649, October 5, 1945, p. 357-359.
347. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 125, д. 380, л. 5.
348. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 125, д. 449, л. 48-49.
349. Вавилов С. И. Выступление на расширенном заседании Президиума АН СССР, Журнал «Вестник АН СССР». 1948, № 9, стр. 26.
350. См. прим. (348 337), а также выступление Г. К. Хрущова на этом же заседании: «Вестник АН СССР». 1948, № 9. стр. 89-90, 183, 184 и последующие страницы.
351. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 125, д. 547, л. 113-115.
352. Там же, л. 118-119.
353. Там же, л. 113.
354. Там же, л. 120-121.
355. Там же, л. 124-125.
356. Там же, л. 123.
357. См. прим. (344).
358. Журнал «Вестник АН СССР».1948, № 9. стр. 89-90, 183, 184 и последующие страницы.
359. Якубинцер М. Пшеница муслинка. Журнал «Колхозное опытничество». 1938, № 7. стр. 51.
360. История появления ветвистой пшеницы у колхозников Телавского района и последующих неудач М. Бегиевой описаны в книге: Мар Е. Богатырская пшеница. Детгиз, 1949. Стр. 17-20. (Серия «Рассказы о советской науке»). См. также «Временные указания по кахетинской ветвистой шенице. Тбилиси: Изд «Коммунист» (на грузинском языке).
361. Фотография опубликована в газете «Соцземледелие». 1937, № 156 (2544), стр. 3.
362. И лысенковское, и ответное сталинское письма обнаружил полвека спустя в Архиве Президента РФ сын Н.И. Вавилова Юрий Николаевич. См.: Вавилов Ю. Н. Обмен письмами между Т. Д. Лысенко и И. В. Сталиным в октябре 1947 года. Журнал «Вестник истории естествознания и техники». 1998, № 2. стр. 153-157.
363. РГАСП, ф. 17, оп. 125, д. 548, л. 63.