Получается, четыре часа старуха оставалась без медицинской помощи. Если бы он вовремя вызвал врача, её бы спасли. А он этого не сделал, и считает, что виноват в её смерти.

Владимир Матлин

«Я УБИЛ ЕЁ»

Когда Хелен вошла, лейтенант даже не взглянул на неё.
― Ну что там у тебя? ― буркнул он, не отрываясь от бумаг на своём столе. ― Только короче, мне некогда.
― Да вот опять этот русский пришёл.
― Что ему надо?
Хелен пожала плечами.
― Всё то же. Говорит, что убил её, что нужно провести следствие и обвинить его официально в убийстве. И наказать по закону.
Лейтенант оторвался от своих бумаг и взглянул на Хелен:
― Он что ― чокнутый, что ли? Мы знакомы с этим делом, разбирались уже. Ну, умерла старуха от сердечного приступа, никто её не убивал. Что ему надо, чёрт его побери! Не зря говорят, что они странные, эти русские. Пошли его в задницу. И чтоб больше не морочил нам голову.
Лейтенант снова углубился в свои бумаги, но Хелен не уходила, несмело переминаясь с ноги на ногу ― сесть ей никто не предложил.
― Прошу прощения, сэр, я ему говорила, а он… У него есть доказательства своей вины, и он говорит, будет жаловаться на наше решение прокурору. Я подумала…
Лейтенант настороженно поднял голову. Его отношения с ди-эй, районным прокурором, в последнее время, мягко говоря, не отличались сердечностью, и всякая жалоба, даже такая вздорная, как эта, могла сыграть свою пагубную роль.
― Какие ещё доказательства? Ты его расспросила? Да садись ты, не маячь перед глазами.
Хелен, молодая, рыхлая блондинка с бледным напряжённым лицом, опустилась на краешек стула, сложенные ладони зажала коленками. Она чувствовала себя скверно перед этим крикливым лейтенантом. За год работы в качестве помощника детектива она не показала особых достижений ― так, выполняла, что скажут, не более…
― Он говорит, скорая помощь может подтвердить, что вызов был получен только в восемь часов, тогда как приступ начался около четырех. Это якобы знает соседка. Получается, четыре часа старуха оставалась без медицинской помощи. Если бы он вовремя вызвал врача, её бы спасли. А он этого не сделал, и считает, что виноват в её смерти.
― Почему же он не вызвал скорую? Ты спрашивала?
― Спрашивала. Он такое в ответ несёт, ничего не поймёшь. Она не хотела, говорит, чтобы её увезли в больницу. А дома она тоже не могла: совсем беспомощная. Так он объясняет.
Лейтенант покачал головой:
― Дурацкая история.
Несколько секунд он раздумывал, потом решительным жестом отодвинул бумаги и закрыл папку.
― Он где? В твоем кабинете? Отведи его в комнату для допросов, какая там свободна. Я сейчас приду.

Старик как старик. На вид ему можно дать и восемьдесят, и девяносто, и все сто: седые, нечёсаные патлы закрывают лоб, из ушей и ноздрей торчат волосы. Руки слегка трясутся ― то ли от волнения, то ли от старости. Он с трудом, со второй попытки уселся на стул и закрыл глаза.
―Так в чём дело? В чём у вас тут проблема, мистер… ― лейтенант взглянул в запись ― мистер Минц?
Старик посмотрел вокруг светло-голубыми выцветшими глазами и без всякого выражения, мертвым голосом произнёс:
― Я убил её. Свою жену Любу. Я виноват.
Говорил он медленно, с трудом произнося слова. Славянский акцент, давно заметил лейтенант, не делает английский язык непонятным, как, скажем, акцент вьетнамский или китайский.
― Значит, убил? Так. Ну, расскажите, как это произошло. Последовательно, по порядку.
Минц опять закрыл глаза. Долго молчал, потом тяжко вздохнул:
― Если всё рассказывать, как это было, то мы женаты давно, через год будет семьдесят лет. Хотя теперь уже не будет… ― Он снова вздохнул. ― Хорошим здоровьем она, знаете, никогда не отличалась, даже в молодости: то сердце, то печень, то желудок, то… Постоянно жаловалась.
― Про все семьдесят лет мне не нужно, ― не выдержал лейтенант. ― Вы давайте про само событие…
― Так я же и говорю, что здоровье у неё было не из лучших. А тут, знаете ли, мы вернулись из «Сейфвея», из супермаркета. Она говорит: «Мне нехорошо», и легла на кровать. Прямо в туфлях ― она никогда так не делала, чтобы в туфлях на кровать. Я скорей к телефону ― неотложку вызвать. Так Люба прямо взмолилась: «Не хочу в больницу, там начнутся эти бесконечные анализы, исколют всю… Медсестер я плохо понимаю, они злятся. Не поеду в больницу. Валидолу бы достать». Это такое лекарство от сердца, в России очень распространено, а здесь не найдешь. Я на всякий случай позвонил соседке ― где там… А ей, Любе, все хуже… Она уже и говорить перестала. Около восьми я все-таки позвонил в скорую помощь, они приехали довольно быстро, только всё равно уже поздно… Так что четыре часа она была без медицинской помощи. Если бы я вызвал скорую вовремя…
― Достаточно, всё понятно, ― прервал его лейтенант. ― По закону вы не виноваты в ее смерти, по закону вы не обязаны вызывать скорою помощь. Тем более, ваша жена возражала. Понятно? И перестаньте сюда ходить! У нас тут и без вас хватает…
Лейтенант ушёл, Хелен взяла со стола пропуск, подписала его и протянула Минцу:
― Там, в проходной, отдадите дежурному.
Он продолжал сидеть, будто и не слышал. Только губы безмолвно шевелились.
― Где у вас машина запаркована? Что? Вы не на машине? Пешком?
Он кивнул головой. Ничего себе, подумала Хелен, он ведь у самого стадиона живёт. Как он доползёт туда?
― Давайте я вас домой отвезу, ― предложила Хелен. ― Только быстро, я ведь на работе.
Минц посмотрел на неё и проговорил:
― Четыре часа без медицинской помощи… Если бы я сразу вызвал…

Жил он в доме с государственной доплатой. На самом верху, на девятом этаже. Квартира производила жуткое впечатление: на столе объедки и грязная посуда, повсюду разбросана одежда всех сезонов, скомканная постель на полу… Впрочем, это следовало ожидать, подумала Хелен.
Минц тяжело опустился на диван, где лежали два раскрытых чемодана, набитые книгами и папками. Хелен сразу принялась за посуду. Она спешила: на работе могут заметить её отсутствие. Она уложила тарелки в посудомоечную машину, рассовала по шкафам валявшуюся на диване одежду и совсем уже собралась уходить, как заглянула в холодильник. Пусто!
― Что вы будете есть, мистер Минц?
― Что? А, еда… Не знаю. Там, в холодильнике…
― В холодильнике пусто. Никакой еды нет, понимаете? ― Старик безучастно смотрел перед собой. ― Знаете что? Я сейчас смотаюсь в супермаркет. Что купить?
― Не знаю. Мне ничего не нужно. Ну, купите молока. Я деньги отдам, у меня есть. Мне ничего не надо…
Так и не добившись толку, она вышла из квартиры. В лифте ей пришло в голову, что надо бы позвонить на работу, могут ведь спохватиться ― где она? Но потом подумала, что лейтенант может потребовать немедленно вернуться в отделение. Уж лучше позвонить, когда принесёт покупки из магазина. В супермаркете она набрала в корзину разных полуфабрикатов, молока, хлеба. Некоторое время постояла в сомнении в отделе овощей: кто их будет готовить? Расплатившись в кассе, помчалась обратно, к Минцу.
Он сидел точно в той же позе, как и в момент её ухода ― сгорбленный, безучастный, погасший. Чтобы привлечь его внимание, она разложила на столе покупки.
― Вот это нужно опустить в кипящую воду на три минуты. А это, видите ― с синей коровой? ― поставить в горячую плиту минут на пять. Это хлеб, вы такой любите?
Он посмотрел на неё невидящим взглядом:
― Не надо было её слушать, надо было звонить в скорую помощь.
Хелен растерянно замолчала. Как оставить его здесь одного? Тогда она решилась позвонить на работу.
― Что? Сидеть со стариком? Ты кто ― нянька или полицейский? ― заорал лейтенант. ― Немедленно возвращайся в отделение!
― Но, сэр, он абсолютно беспомощен. Он ни поесть, ни прибрать за собой не может. С лекарствами надо разобраться. Разрешите хоть полчаса, я состряпаю что-нибудь и покормлю…
― Я сказал: немедленно возвращайся. Ты не понимаешь, что ли? Если старик окочурится, с тебя спросят. Полиция опять будет виновата! Только этого мне не хватает… Возвращайся на работу сию минуту, приказываю.
Хелен выключила свой мобильный телефон, спрятала его в сумку и подошла к плите. Суп из банки ― нужно разогреть. Она включила плиту. На второе можно сварить дамплингс, они быстро варятся и, главное, мягкие ― у него ведь наверняка проблемы с зубами. Он, помнится, ещё упомянул молоко. Куда я его поставила?
Она возилась у плиты, а мысли её настойчиво возвращались к одному и тому же зимнему вечеру, когда, вернувшись с работы домой… Было это не так уж и давно ― года четыре назад. Хелен тогда только окончила полицейскую школу («академию», как называют её в Америке) и занималась малолетними преступниками в городской полиции. Не могло быть и речи, чтобы она пропустила какой-нибудь рабочий день. Так было и в то зимнее утро, когда мама попросила её остаться дома, посидеть с ней ― сегодня ей очень плохо. Непонятная врачам болезнь точила мать не первый год, она то ложилась в больницу, где её не столько лечили, сколько обследовали, то сидела дома, принимая многочисленные лекарства. Ей становилось всё хуже. В тот день ― что она ответила маме? Что не может пропускать работу, это очень важно, а позже должна прийти сиделка, она и позаботится, если что нужно. Видимо, сиделка не пришла, во всяком случае, её не было, когда Хелен вернулась с работы домой и нашла мать на полу в спальне. Бездыханную и похолодевшую. Что произошло? Наверное, ей стало плохо, и она пошла за лекарством, ведь подать было некому. Если бы в тот день Хелен осталась дома, то возможно…
Старик съел несколько ложек супа, а дамплингс есть не стал:
― Моя Люба готовила такие, только лучше. Называла их пельмени.
В ванной Хелен обнаружила кучу всяких лекарств. Видимо, Минц перестал их принимать, а может, никогда и не принимал. Убрав наскоро со стола, она перед уходом написала большими цифрами на стенном календаре номер своего мобильного телефона.
― Звоните, если что понадобится. Слышите?
― Хорошо. Если что понадобится, ― сказал Минц, всё также безучастно глядя в никуда.

― Тебя повсюду разыскивают. У тебя мобильник на работает, что ли? ― спросил в проходной дежурный офицер. И шёпотом: – Лейтенант тут из себя выходит…
Не пойти по вызову начальства она не посмела, хотя содержание разговора легко было предвидеть.
― Ты что, отказываешься выполнять приказы? Ты знаешь, что за это бывает?
Он выскочил из-за своего стола и орал на неё, стоя вплотную перед ней, как будто собирался её ударить.
― Я же сказал: немедленно возвращайся! Сказал или нет? Отвечай, чего молчишь?
Хелен инстинктивно попятилась назад:
― Он совершенно беспомощен. Я только покормила его.
― Это не наше дело ― кормить больных. Для этого существуют другие организации. А твоё дело ― выполнять приказы. Я приказал тебе немедленно вернуться в отделение, а ты…
В этот момент дверь в кабинет распахнулась и вошёл дежурный офицер.
― В чём дело? Я занят!
Словно не услышав его, офицер запинаясь проговорил:
― Срочное дело… Сейчас из дома звонили… ну из этого, возле стадиона, где неимущие живут. Там какой-то старик сиганул с девятого этажа. Просят приехать, оформить, как положено…
Лейтенант хотел что-то сказать, но поперхнулся, да так и остался с открытым ртом. Овладев собой, он сказал глухим голосом:
― Сейчас поедем. Ты сказал им, чтобы не двигали тело до нашего приезда?
― Да что там двигать? С девятого этажа на асфальт… Одна лужа…
Лейтенант поспешно сунул в сумку несколько бумаг, напялил фуражку.
― Посмотри, кто там из сержантов свободен, ― бросил он дежурному. И Хелен: ― Поедешь со мной. Протокол будешь писать.
Хелен резко повернулась к нему, и негромким голосом, подчёркивая каждое слово, проговорила:
― Никуда я с вами не поеду.
Лейтенант оторопел:
― То есть как это не поедешь? Я тебе приказываю.
― А мне плевать на ваши приказы. Я увольняюсь.
― Ты в своём уме? «Увольняюсь»… Да я тебе такую характеристику напишу ― тебя в полиции никуда не возьмут!
― И не надо, я в полиции больше работать не хочу. Я поступила… я думала: полиция защищает людей. А тут… такие бездушные хамы, как вы. Да, это то, что я хочу сказать на прощанье. В вас не осталось ничего человеческого ― ни доброты, ни сочувствия, ни простой порядочности. Одна злоба и боязнь начальства. Но судьба накажет вас, я знаю… я знаю. Увидите.
Она вдруг громко зарыдала и выбежала из кабинета.