От распродажи Эрмитажа больше всего выиграли Меллон и Гульбекян. В результате этой распродажи они стали крупнейшими в мире частными коллекционерами старых мастеров. Но, конечно, коллекция Меллона была на голову выше: ему достался главный приз ‒ «Мадонна Альба» Рафаэля.

ָМаксим Франк-Каменецкий

Беседы об изобразительном искусстве

Беседа третья. «Мадонна Альба» и ее автор

(продолжение. Начало в №2/2018 и сл.)

Если Пьеро делла Франческа играет в истории живописи ту же роль, что Бах в истории музыки, то Моцартом от живописи безусловно является Рафаэль. Интересно, что Моцарт жил через поколение после Баха, а Рафаэль жил через поколение после Франчески. Только расцвет в области живописи произошел на два с половиной столетия раньше, чем расцвет в области музыки.
Как и имя Моцарта, имя Рафаэля стало нарицательным. В обоих случаях большую роль в «канонизации» сыграло то, что они умерли молодыми. Ведь никто не будет отрицать, что Микеланджело и Леонардо не уступают Рафаэлю как художники, но оба дожили до старости и у них нет того ореола спонтанной гениальности, как у Рафаэля.
Я бы, наверное, не стал большим фанатом Рафаэля, если бы не одна его работа — «Мадонна Альба». Дело в том, что если вы спросите меня, какая моя любимая картина всех времен, я отвечу: «Мадонна Альба».

Почему? Такие вещи невозможно объяснить, но мне кажется, что эта картина представляет собой совершенство, абсолютную вершину того, что мы понимаем под классической живописью. С тех пор в этом жанре никогда не было и уже не будет создано ничего равновеликого. Все в этой картине идеально: и композиция, и цветовая гамма, и сами фигуры. От картины веет торжественностью и грустью, как от великой музыки. Мы видим абсолютно безмятежную сцену необычайной красоты. Впрочем, внимательный зритель, склонный искать в картинах message (я сам не принадлежу к этой категории любителей изобразительного искусства), обратит внимание на то, что выражение лица Мадонны резко контрастирует с безмятежностью сцены в целом. Мадонна только что отвлеклась от чтения книги, очень серьезно и напряженно смотрит на крест. И Иоанн, и Иисус тоже очень внимательно смотрят на крест. Это фиксация на кресте должна напомнить зрителю о дальнейшей судьбе главного персонажа. Но, конечно, не в этих аллюзиях величие картины, а в ее абсолютно исключительных художественных достоинствах.

Картина находится в Национальной галерее в Вашингтоне, и она, безусловно, самая значительная работа в громадной коллекции, представляющей собой национальное достояние Соединенных Штатов. Моя любовь к Альбе столь сильна, что сколько раз я ни посещал Вашингтон (а бывал я там, наверное, раз 50), я каждый раз приходил посмотреть на картину. Однажды, это было в 2004 году, я ее не обнаружил на месте. В сильнейшем замешательстве я побежал в справочную музея и потребовал объяснений. Сначала мне сказали, что, мол, у нас так много картин, что мы не можем их все развесить, так что время от времени происходит ротация, и сейчас «Мадонна Альба» заменена на другую работу. Я не мог в это поверить. Наверное, она на реставрации? Наконец, сотрудница посмотрела внимательно в свой компьютер и сказала, что картину увезли на выставку в Эрмитаж, Санкт-Петербург, Раша. Я немного успокоился, хотя в тот раз пришлось возвращаться домой в Бостон, так и не повидав любимую картину.
Поездка «Мадонны Альба» в Эрмитаж была кратким возвращение в музей, где она провела около века, пока в 1931 году картина не была продана американскому коллекционеру Эндрю Меллону (Andrew Mellon, 1855–1937). Эта сделка состоялась в рамках массовой распродажи шедевров Эрмитажа советским правительством в начале 1930-х годов. Делалось это, якобы, для финансирования проходившей в то время индустриализации.

Вообще, эта распродажа принадлежала к числу наиболее тщательно скрывавшихся советской властью секретов. Ну как то, что первая советская атомная бомба была, как выражался А.Д. Сахаров, «цельнотянутая», то есть сделанная по чертежам, украденным советской разведкой у американцев при помощи Клауса Фукса. Любые упоминания или даже намеки на распродажу Эрмитажа подвергались строжайшей цензуре и не могли просочиться в печать. Но легенды об этой распродаже циркулировали в кругах интеллигенции очень интенсивно. Я много раз слышал эти истории с середины 1950-х годов, после ХХ съезда КПСС, разоблачившего «культ личности» Сталина.
Рассказывали, что каждый раз, когда тогдашний партийный хозяин Питера, Киров, приходил в Эрмитаж, замдиректора Иосиф Орбели встречал его мертвенно бледный в ожидании дальнейших изъятий. Киров вообще был не равнодушен к искусству, особенно к балеринам. Тогда еще парализующего страха перед начальством быть не должно было, ведь Большой террор начался позже, после убийства самого Кирова. Но можно представить себе чувства интеллигентнейшего Орбели, когда у него на глазах проходил систематический грабеж самой выдающейся коллекции классического западноевропейского искусства, нет, не только в СССР (в СССР она была тогда просто ЕДИНСТВЕННОЙ крупной коллекцией), но и во всем мире. Ведь если даже сейчас мысленно вернуть в Эрмитаж все изъятые тогда шедевры, то его коллекция превзойдет и Лувр, и лондонскую Национальную галерею, не говоря уже о Национальной галерее в Вашингтоне, которой тогда еще не было и в помине, да ее и сейчас бы не было, если бы не распродажа Эрмитажа.
У моего отца был друг, тоже физик, Яков Абрамович Смородинский. Он в течение многих лет неустанно занимался этой историей и сумел составить список изъятых шедевров. Не знаю, насколько его список был полным. Разумеется, сейчас каждый может ознакомиться с полным списком в Интернете. Обычно в советские времена разговоры об этой истории заканчивались сентенцией вроде: «Да и продавали эти идиоты бесценные шедевры за дешево». Как мы теперь знаем, по крайней мере это оказалось мифом. Эндрю Меллон влюбился в Альбу, и русские это поняли. Они оказались очень хитрыми дельцами, и им удалось получить от Меллона за картину невероятную по тем временам сумму, превысившую миллион долларов. Как им это удалось, история умалчивает. Возможно, русские пугали Меллона тем, что, если он не отвалит безумную сумму, картина уйдет к другому крупнейшему коллекционеру, скупавшему Эрмитаж, нефтяному магнату армянского происхождения Галусту Гульбекяну. Но факт в том, что до того ни одно произведение искусства не было продано за такие безумные деньги. Более того, рекорд держался несколько десятилетий после этой печально знаменитой продажи. Это теперь мы привыкли к баснословным суммам, выплачиваемым за картины. Но за прошедшие с той памятной сделки 85 лет и доллар подешевел во много раз, да и рынок произведений искусства разросся до невероятных размеров.
А в 30-е годы прошлого века ситуация была совсем иной. Например, в 1938 году нацисты, которым тоже надо было финансировать свою индустриализацию, изъяли из немецких музеев картины, которые они сочли «дегенеративным искусством», и устроили в Швейцарии так называемый фишеровский аукцион (я уже упоминал об этом аукционе в первой «беседе» настоящей серии, см. №2/2018). Так вот, автопортрет ван Гога, который сегодня на Кристис или Сотбис, если бы был выставлен, ушел бы за пару сотен миллионов долларов, это как минимум, был продан за 20 тысяч. Тоже, кстати, немалые деньги по тем временам. Теперь этот автопортрет, как и «Мадонна Альба», находится в Штатах, но не в Вашингтоне, а в Бостоне (точнее в пригороде Бостона, Кембридже), и является жемчужиной замечательной коллекции музея Гарвардского университета.
Впрочем, тот факт, что Меллон скупал шедевры Эрмитажа (а он истратил на все купленные картины астрономическую, по тем временам, сумму, превысившую 6 миллионов долларов) было тайной не только для публики в СССР, но и в США. Меллон не меньше советского руководства был заинтересован в сохранении тайны. У него был в этом вопросе очень крупный конфликт интересов. Дело в том, что в то время он был министром финансов в правительстве президента Гувера, и он во многом определял политику в отношении торговли между США и СССР. В самый разгар переговоров о покупке «Мадонны Альба» в правительстве США рассматривался вопрос о введении запрета на ввоз в США из СССР древесины, которая шла на изготовление спичек. Противники торговли с СССР утверждали, что покупать у русских древесину аморально, поскольку для ее добычи в СССР используется рабский труд заключенных, и что, кроме того, русские продавали свою древесину по демпинговым ценам. В этой ситуации новость о крупной сделке министра финансов, пусть и за свои собственные деньги, с русскими, вызвала бы огромный скандал и, скорее всего, отставку министра. Правда вскрылась лишь в 1935 г., уже при президенте Рузвельте, когда Меллон не был больше министром. Его обвинили в жульничестве при заполнении налоговой декларации за 1931 г., как раз тот год, когда он скупал Эрмитаж, и привлекли к суду. В ходе судебного разбирательства и всплыла правда о распродаже Эрмитажа и о роли Меллона, и, конечно, вся история выплеснулась в мировую прессу. Хотя суд не нашел в действиях Меллона криминала, ему пришлось заплатить крупный штраф за неправильно заполненную налоговую декларацию.
Знали ли русские, что они вели переговоры о продаже картин с министром финансов США? Скорее всего, не знали, поскольку сделка осуществлялась в Берлине через подставных лиц. Если бы знали, они могли бы попытаться повлиять на позицию Меллона в отношении русской древесины, продав ему «Мадонну Альба» и другие шедевры со скидкой. Но они, наоборот, отчаянно торговались, чем, видимо, сильно рассердили Меллона: ведь именно министерство финансов возражало против допуска русской древесины на американский рынок на основании моральных соображений. И запрет на ввоз русской древесины таки был наложен правительством Гувера, в результате чего СССР понес громадные убытки. Запрет был снят только после прихода администрации Рузвельта. Если позиция Меллона и вправду сыграла ключевую роль в запрете на ввоз в Штаты русской древесины, то получается, что, заработав валюту на распродаже Эрмитажа, русские, в результате той же распродажи, понесли очень существенные убытки из-за того, что рассердили министра финансов США. Тогда правы были советские интеллигенты: хорошо зная режим изнутри, они были уверены, что этот режим не может быть эффективным ни в чем, даже в злодействе.
От распродажи Эрмитажа больше всего выиграли Меллон и Гульбекян. В результате этой распродажи они стали крупнейшими в мире частными коллекционерами старых мастеров. Но, конечно, коллекция Меллона была на голову выше: ему достался главный приз ‒ «Мадонна Альба» Рафаэля. Меллон был не только сказочно богат, но и весьма амбициозен (в хорошем смысле). Став обладателем крупнейшей в мире частной коллекции старых мастеров, он решил создать на ее основе музей, причем не просто еще один музей, но государственную картинную галерею наподобие Национальной галереи в Лондоне: Национальную галерею в Вашингтоне. (Недаром Меллон провел часть своей государственной службы в Лондоне, в качестве американского посла). Он обратился в Конгресс США со следующим предложением. Он безвозмездно передает свою бесценную коллекцию американскому народу при условии, что Конгресс разрешает назвать коллекцию Национальной галереей, назначает ежегодный бюджет на содержание музея и выделяет для него большой участок земли на Молле, прямо у подножья Капитолийского холма. Само здание музея Меллон обязался построить на свои деньги.
Предложение было принято Конгрессом в 1937 году, и вскоре прямо напортив Капитолия развернулось колоссальное строительство. Национальная галерея была открыта в 1941 году. Сам Меллон не дожил до реализации своего грандиозного проекта: он умер в 1937 году в возрасте 82 лет, когда строительство музея только начиналось. Дело продолжил его сын Пол, тоже страстный коллекционер, который стал первым директором Национальной галереи.
Распродажа коллекции Эрмитажа продолжалась недолго: вброс огромного количества шедевров в весьма ограниченный в то время рынок произведений искусства привел к тому, что предложение резко превысило спрос. Часть картин, уже изъятых из Эрмитажа, пришлось вернуть назад: на них просто-напросто не могли найти покупателей. Это спасло Эрмитаж от полного разорения, но непоправимый ущерб был нанесен.
Бывая очередной раз в Национальной галерее в Вашингтоне и разглядывая свою любимую картину, я, со свойственным всем нам эгоизмом, думаю о том, что нет худа без добра и, не будь той преступной распродажи, я бы не мог так часто любоваться Альбой. С другой стороны, я бы познакомился с ней гораздо раньше, в моей прошлой жизни в СССР, когда я бывал в Питере так же часто, как теперь бываю в Вашингтоне. И еще я вспоминаю о том, что моей любимой картиной в обворованном коммунистами Эрмитаже была «Даная» Рембрандта, и что ее русские не уберегли: она была облита серной кислотой каким-то сумасшедшим и непоправимо испорчена. То, что висит в Эрмитаже теперь ― практически заново написанная копия. Все же хорошо, думаю я, что Альба перебралась за океан, здесь она целее будет…
Как и в отношении всех художников эпохи Возрождения, наши сведения о жизни Рафаэля практически ограничиваются тем, что написал о нем Вазари в своих знаменитых «Жизнеописаниях». Рафаэль был не только необычайно одаренным художником, но он был наделен чрезвычайно привлекательной внешностью и был весьма любвеобильным, короче, в нем сосредоточилось все то, что в общественном сознании связывается с понятием «художник». Что он был красив, ясно видно по автопортрету. Он был также весьма состоятелен и жил на широкую ногу, так как имел множество заказов от очень богатых меценатов.

Рафаэль был современником Микеланджело, и они отчаянно соперничали друг с другом за внимание меценатов. Когда Микеланджело расписывал Сикстинскую капеллу, Рафаэль сумел, без ведома Микеланджело, подсмотреть незаконченную роспись. Чтобы доказать, что он «тоже так может», он изготовил фреску «Пророк Исайа» совершенно в духе Микеланджело. Эта фреска находится в церкви Святого Августина, недалеко от пьяцца Навона в Риме, в той же церкви, в которой находится изумительная картина Караваджо «Мадонна ди Лоретто».

Когда сравниваешь «Исайю» Рафаэля с росписями потолка Сикстинский капеллы, то вспоминаются слова Пикассо: «Когда есть, что украсть, я краду».
Собственная манера и невероятное мастерство Рафаэля ясно видны в знаменитой фреске в Ватикане ― «Афинская школа». Обратите внимание на идеально выполненную перспективу, на математически точно выверенные размеры человеческих фигур на первом и втором планах. А сколько в этой работе динамизма! Наряду со знаменитыми древнегреческими философами (Платоном, Аристотелем, Евклидом, Пифагором, Сократом и т. д.), Рафаэль изобразил себя (второе лицо справа на первом плане).

Другая замечательная фреска находится тоже в Риме, в вилле Фарнезина ― «Триумф Галатеи». Не правда ли, Галатея, как две капли воды, похожа на Альбу? У меня нет сомнений, что для обеих работ позировала одна и та же натурщица. И опять ― все в движении! Если окажетесь в Риме, ни в коем случае не пропустите виллу Фарнезина (villa Farnesina). Туристы в нее редко заглядывают, а зря!

Если последуете моему совету, то обратите внимание на одну любопытную деталь на потолке роскошного зала. Внимательно разглядывая орнамент, вы обнаружите не вполне пристойный элемент орнамента, на который указывает поднятая рука Меркурия.

Понятно, что потолок расписывал не сам Рафаэль, а его подмастерья. Но, скорее всего, замысел озорного орнамента принадлежит Мастеру. Это согласуется с тем немногим, что мы знаем о Рафаэле.

Как и многие советские моего поколения, я вырос в уверенности, что абсолютным шедевром Рафаэля является «Сикстинская мадонна», находящаяся в знаменитой Дрезденской галерее.

Дело в том, что картины Дрезденской галереи была увезена после войны в качестве трофея в СССР и возвращены в Дрезден, который находился в то время в Германской демократической республике (ГДР) ― марионеточном государстве, просуществовавшем до 1990 г., которое было полностью подчинено СССР ― только через 10 лет, в 1955 г. Перед возвращением коллекция была выставлена на обозрение советскими гражданами в Музее изобразительных искусств им. Пушкина в Москве. Эта выставка была одним из ярких проявлений оттепели, наступившей после смерти Сталина, и главной сенсацией выставки была «Сикстинская мадонна». Показ в Москве этой работы, несущей мощный религиозный заряд, был воспринят публикой как свидетельство смягчения политики непримиримой борьбы с религией в СССР. Я не был на той выставке, так как жил в то время не в Москве, а в секретном городе Сарове, где мой отец занимался разработкой ядерного оружия, но я познакомился с картиной в начале 2000-х годов, во время посещения Дрездена. Это очень большая работа, и в ней в полной мере проявился гений Рафаэля как живописца. Но, глядя на картину, я испытал на себе ее сильнейшее воздействие не столько как произведения искусства, сколько как религиозного символа. Будучи принципиальным сторонником концепции «искусство ради искусства», я отношу мощный религиозный заряд «Сикстинской мадонны» скорее к ее недостаткам, чем к достоинствам. Поэтому я однозначно ставлю «Мадонну Альба» как предмет искусства выше «Сикстинской мадонны».
А вот другой шедевр Рафаэля тоже несет мощный заряд, но такой, который более чем уместен, на мой взгляд, в искусстве ― заряд эротический. Это знаменитая «Форнарина», которая находится в палаццо Барберини в Риме. Кстати, взгляните еще раз на «Сикстинскую мадонну»: не правда ли, мадонна очень похожа на Форнарину? Скорее всего, Форнарина позировала Рафаэлю, когда он писал «Сикстинскую мадонну».

Портрет Форнарины возбуждал интерес многих поколений художников после Рафаэля. Конечно, масла в огонь подлил все тот же Вазари, который так написал о портрете:

«В обязанности этого Бавьеры входили заботы об одной женщине, которую Рафаэль любил до самой своей смерти и с которой он написал портрет настолько прекрасный, что она была на нем вся как живая».

Она была дочерью хлебопека (отсюда и прозвище «Форнарина», ведь форно ― это печь).
Среди художников, развивавших в своем творчестве тему «Рафаэль и Форнарина», особенно отличились Энгр и Пикассо. Энгр написал несколько живописных работ, а Пикассо в 1968 г. создал целую серию гравюр, на эту тему.

Но эротический заряд этой серии настолько бьет через край, что я не смог найти достаточно пристойную работу, репродукцию которой я бы счел возможным поместить здесь.
Чтобы не слишком огорчать читателей этим актом самоцензуры, я решил поместить здесь знаменитую картину Пикассо «Сон», которая, как и «Форнарина» Рафаэля, представляет собой портрет музы художника.

Это один из многих портретов Марии Терезы, музы Пикассо в тот период, когда писалась работа. Работа все еще находится в частных руках: она недавно была продана одним богачом другому за 155 миллионов долларов. «Ну при чем здесь эта вполне пристойная работа?» думает раздосадованный читатель. «Ее даже и ню не назовешь». Да, ню ее не назовешь, но пристойной она является ровно настолько, насколько пристойным является тот орнамент на потолке виллы «Фарнезина». Вам фиолетовая часть лица спящей женщины ничто не напоминает? Вот так похулиганил Пикассо более чем через 400 лет после того, как созорничал Рафаэль. Забавно, что я сам узнал об этой мальчишеской шалости Пикассо совсем недавно, в связи с экспозицией этой и других работ Пикассо 1932 г. в музее Тэйт-модерн в Лондоне. А ведь копия этой картины Пикассо висит у меня в спальне почти всю мою жизнь, без малого 60 лет. Эту копию я написал маслом в тот короткий период, когда я, в молодости, занимался копированием мировых шедевров, находившихся по ту сторону Железного занавеса. Конечно, я копировал не сами картины, а их репродукции в художественных альбомах. За все эти годы мне ни разу не пришло в голову, что Пикассо так нахулиганил в этой изумительной работе.
Хотя я не счел возможным показать их здесь, супер-эротические вариации Пикассо на тему «Рафаэль и Форнарина» мне не кажутся неуместными в свете озорного орнамента на потолке виллы Фарнезина и в свете того, что, согласно Вазари, эротика, точнее неуемный секс, плюс врачебная ошибка погубили великого художника. Вот как Вазари описывает трагический конец:

«И вот однажды после времяпрепровождения еще более распутного, чем обычно, случилось так, что Рафаэль вернулся домой в сильнейшем жару, и врачи решили, что он простудился, а так как он в своем распутстве не признавался, ему по неосторожности отворили кровь, что его ослабило до полной потери сил, в то время как он как раз нуждался в их подкреплении».

Воистину, подобно тому, как Моцарт являет собой квинтэссенцию музыканта, Рафаэль ― квинтэссенция художника: и в творчестве, и в жизни, и в смерти, и в посмертной неувядающей славе.

Март 2018 г. Бостон, США

(продолжение следует)