От греха, порока, от жажды расправиться, которая губит не только жертву, но и мстителя, может спасти лишь любовь. К любви-катарсису ведет развертывание первой драмы. Но такт и вкус удерживают создателей спектакля от того, чтобы показать любовь торжествующей.
Михаил Бялик
Открывая таинственные двери
Харизматичный московский режиссер Дмитрий Черняков продолжает завоевывать оперные метрополии. На этот раз ему рукоплещет Гамбург. Здешняя Штаатсопер – старейший в Германии общедоступный театр. Легендарный интендант Рольф Либерман, возглавлявший его во второй половине прошлого века (я, приезжая, еще застал его правление), приучил артистов и публику заинтересованно, без предубеждения воспринимать современную музыку и новейшую режиссуру. Так что атмосфера по обе стороны кулис оказалась для творчества нашего соотечественника располагающей. Его привлекла возможность интерпретировать одну из самых загадочных опер ХХ столетия – «Замок герцога Синяя Борода» Белы Бартока. Перед каждым, кто к ней обращается – в их числе и знаменитый венгерский музыкант Петер Этвёш, многократно ее дирижировавший – возникает вопрос, с чем это сочинение, длящееся час и написанное для двух певцов и огромного оркестра, сочетать. Тандем, по большей части, оказывался неудачным: очень уж бартоковское творение своеобычно! И, вот, Этвёш нашел сюжет и написал на него оперу, тоже для двоих артистов и того же, что у Бартока, инструментального состава, которая предназначена для того, чтобы исполняться в один вечер с «Синей Бородой». Источником фабулы послужил появившийся в 2002 роман итальянского писателя Алессандро Барикко, а названием – слова из монолога героини: «Senza Sangue» («Без крови»). Нынче оба произведения были впервые сценически представлены вместе.
…Сразу после войны трое недавних солдат врываются в дом военного врача-предателя и убивают его, а заодно и его маленького сына. Младший из трех, открыв крышку погреба, обнаруживает там спрятавшуюся девочку. Ее взгляд пронзает ему душу – захлопнув крышку, он спасает ей жизнь. Это рассказанная вкратце на титрах предыстория оперы «Без крови». Когда открывается занавес, на сцене – бессмысленно мигающий светофор на неуютной площади перед безликим вокзалом, по которой медленно переступают в ожидании транспорта несколько горожан (сразу скажу, что в создании атмосферы спектакля – в данном случае, бесцветной, застылой – Чернякову-сценографу, как обычно, сильно помог художник по свету Глеб Фильштинский). Тут же, в напрасной надежде продать лотерейный билетик, давно стоит-мерзнет старик – тот самый бывший солдат, что когда-то спас ребенка. Среди прохожих появляется немолодая женщина, напряженно на него смотрящая, и он узнает взгляд, что преследовал его всю жизнь. Впрочем, он ждал ее: ему известно, что, мстя за отца и брата, она порешила уже обоих его старых друзей, и теперь готов к тому, что подобная участь ждет его. Но женщина, не забывшая, как он спас ее, приглашает его в кафе и доверительно повествует о своей трагически не сложившейся жизни. А потом предлагает лечь с нею в постель. Тогда, на музыке, по замыслу композитора, «громкой, освобожденной, устремленной вовне», оба персонажа, чьи просветленные лица многократно увеличены кинопроекцией, бодро шагают, ведомые надеждой.
Мы застаем их вновь в заштатной гостинице, нехитрый интерьер которой прописан Черняковым с привычной для него достоверностью. Ночь любви уже позади, и мужчина почему-то пытается вскрыть себе вены, но женщине удается удержать его. Тем слушателям – конечно, очень немногочисленным – что знают оперу Бартока «Замок герцога Синяя Борода», ясно, что она уже началась. Подавляющее же большинство аудитории, не реагируя на перемену стиля музыки, осознают это позднее и по иным признакам. Персонажи, вроде бы, те же самые: она – блондинка с черной прядью в проборе, он – с тем же прежним «горбачевским» пятном на лбу, и, в то же время – какие-то они другие. И, главное, голоса иного тембра!.. Да, это уже новая артистическая пара. Нашему режиссеру видятся Синяя Борода и его последняя жена Юдифь не фантастическими героями символистской драмы Белы Балажа, написанной, в свою очередь, по мотивам французской народной сказки, обработанной Шарлем Перро, а современными нам людьми, по внешнему облику самыми заурядными (похожими в этом плане на других представленных Черняковым ранее персонажей, будь то Виолетта Валери, или Тристан и Изольда, или Феврония, или еще многие, многие, многие). И происходящее между ними оказывается продолжением предыдущей истории. Правда, Юдифь должна бы быть юной, а героиня Этвёша совсем не молода, но что подобные нестыковки по сравнению со множеством других? Черняков их не просто допускает, а культивирует. Они – непременный атрибут его художественного миропорядка.
По сюжету Юдифь преисполнена любви и тревоги. Она умоляет рыцаря дать ей ключи от семи таинственных дверей его замка. Уступая ее отчаянной настойчивости, он соглашается. За первыми двумя дверьми – страшное: камера пыток и арсенал оружия, где все перепачкано кровью. Три следующих скрывают совсем иное: несметные сокровища, цветущий сад и прекрасные бесконечные дали – но и здесь повсюду капли крови. И, наконец, две последние, роковые: за шестой – озеро слез, за седьмой – тени трех прежних, загубленных Синей Бородой, жен. Одну он встретил на рассвете, другую в полдень, третью вечером. Любящая Юдифь, встреченная им ночью, готова, став четвертой, присоединиться к ним.
Опера мало действенна, и предшественники Чернякова, как правило, напрягали свое воображение, дабы, опираясь на технический прогресс, развлечь публику лицезрением фантастического шоу. Хотя они, как мы сегодня, сознавали, что ключи, на самом-то деле – символические, а скрываемые тайны – не в замке, а в душе Синей Бороды: властность, жестокость, страстность. Конечно, никаких красочных видений нет у Чернякова, окружающая героев обстановка – житейски приземленная.
Такова, схематично, двухчастная история двоих. Она выдвигает множество нравственных и правовых проблем. Что есть добро и зло? Где границы возмездия? Допустим ли самосуд? Что можно и чего нельзя простить? Словесный текст определенного решения этих и родственных им проблем не предлагает. А музыкальный? Партитура Этвёша – результат изощренной авторской работы, главным образом, над ритмом и тембром. При всей своей диссонантной терпкости музыка, по сути, проста, чтобы не сказать примитивна. Это достаточно типичный для нынешней поры образчик минимализма. Сколько-нибудь развитая, живая мелодия, гармония, полифония в ней отсутствуют. Присутствуют же лишь два слоя. Один – это декламация, речитативно распетая речь, сугубо прозаическая и оттого не просящаяся на музыку, а насильственно на нее положенная. Другой слой – инструментальные кластеры, гроздья соседних нот – наподобие тех, что возникают на рояле, если на клавиши опустить ладонь или часть руки до локтя. Оркестровое сопровождение речитатива подобно некоему звуковому облаку, которое постоянно меняется в размерах и густоте, отчего атмосфера становится то разреженной, то плотной, то перенасыщенной настолько, что дышать тяжело. Этим круг психологических и эмоциональных состояний ограничен, и ответа на возникшие вопросы музыка не подсказывает.
Музыка великого Бартока, созданная столетием ранее – тоже речитативного склада. Но это иной, мелодический речитатив или, как принято его именовать, просодия. Опера повсюду исполняется по-венгерски, ибо, по утверждению знатоков, неразрывно связана с языком, что обеспечивает ей национальную неповторимость. Рождающаяся из трепетной интонации напевность, изысканная, зыбкая, таинственная гармония, подвижная, изменчивая по рисунку и загадочная по колориту оркестровая партия – все это надежные ключи для того, чтобы проникнуть в людские души. Но никакого морального кодекса и эта музыка в себе не содержит – как раз в силу своей символистской многозначности. Ответ, следовательно «передоверен» режиссеру и дирижеру! Они сообщают его – с помощью преданных им великолепных певцов-солистов и артистов оркестра. Что касается общего звучания спектакля, на редкость динамичного, даже в моменты наивысшего напряжения не утрачивающего ясности и сбалансированности, то и Этвёш-дирижер, и Филармонический оркестр Гамбурга подтвердили свою блестящую репутацию. Столь же высоко следует оценить и исполнителей всех четырех ролей. Это Ангела Деноке и Сергей Лейферкус (чье 70-летие недавно отметил музыкальный мир) – интерпретаторы первой оперы, Балинт Сабо и Клаудиа Манке – второй, обладатели великолепных голосов, истинные мастера пения и отличные актеры. Каждая интонация осмыслена и одухотворена, каждое движение мотивировано и естественно. Они, как принято говорить, не играют, а живут на сцене. В этом плане Черняков, работая с ними, предстал традиционалистом в наилучшем понимании этого слова, последователем Станиславского, Покровского, Фельзенштейна.
Так какой же месседж нам адресован? Воздержавшись от оценки каждой возникающей по ходу действия спорной ситуации, создатели спектакля облекают в образную форму общее, достаточно распространенное суждение. От греха, порока, от жажды расправиться, которая губит не только жертву, но и мстителя, может спасти лишь любовь. К любви-катарсису ведет развертывание первой драмы. Но такт и вкус удерживают создателей спектакля от того, чтобы показать любовь торжествующей. Ибо далее, во второй части представления, это как раз и происходит. Центральный раздел оперы, где в музыке разлиты страсть и чарующая нега – это неторопливо развертывающаяся красивая и волнующая эротическая сцена, которую от излишней откровенности спасает лишь то, что действующие лица остаются в своей (обыденного покроя, предусмотренного эскизами Елены Зайцевой) одежде. Без этой сцены спектакль, наверняка, оказался бы скучным, она же – вершинное событие, прочнее всего остального задерживающееся в памяти, когда он оканчивается. А оканчивается не столь трагично, как либретто. Она укладывает его в постель, завертывает одеялом и пристраивается рядом. А на заднике – проекция: юноша, поднявший крышку погреба, и девочка, чей взгляд – предвестие всего, что затем произошло.
Таков этот не очень радостный дифирамб любви. Примете ли вы его, зависит от вашего мировосприятия. Гамбургские меломаны, если судить по овации, приняли.
Замечательная рецензия: в каждом слове чувствуется опытный, и в то же время открытый новому музыкант высочайшего уровня. Браво!