В.Д.: Вот ты решил специализироваться по кафедре газовой и волновой динамики, появившейся на мехмате МГУ лишь в 1951 году. Эта специализация, безусловно, связанная с космическими делами, была тогда модной у механиков?
Б.К.: Модной она была. Тем более, что мода поддерживалась надбавкой к стипендии.

Василий Демидович

Интервью с Б.В. Куксенко

Доцент кафедры газовой и волновой динамики мехмата МГУ Борис Владимирович Куксенко (23.06.1934-15.07.2013) был первым (из намеченных на беседу со мной механиков), кто откликнулся на предложение провести интервью: как и другим, мои вопросы я передал ему в мае 2013 года (с пояснением, что если ответы будут письменными, то хотел бы получить их к осени сего года), а недели две спустя он позвонил мне и сообщил, что подготовил на них свой письменный ответ. Через пару месяцев его не стало. И я подумал, что, может, предчувствуя скорый конец своего жизненного пути, он уже решил ничего не откладывать «на потом».

Ниже приводится текст (сформированный из моих вопросов и его ответов) нашей заочной беседы, изложенный в форме обычного интервью.

В.Д.: Дорогой Борис Владимирович! Мы давно знаем друг друга и общаемся на ты. Так я и буду к тебе обращаться.

Сначала я попрошу тебя рассказать немного о твоей семье. А именно, я только знаю, что ты родился 23 июня 1934 года в Челябинске. А кто были твои родители?

Б.К.: Моя мама, Мария Александровна (1909-1997), урожденная киевлянка, была дочерью Александра Захарчука (годы жизни этого моего деда я, к сожалению, не помню), выходца из украинской части Полесья (деревня Корчивка) и Писаревой (имя которой, кажется, Мария, а год её рождения я не знаю), скончавшейся от тифа в 1919 году. Семейство Писаревых было большим и многочисленным. Самый младший брат моей бабушки, то есть мой двоюродный дедушка, уже в послевоенные годы был первым секретарем Симферопольского обкома КПСС, но контактов с ним мы не имели.

Дед Александр мне был хорошо знаком, потому что в послевоенные мои школьные годы мы с мамой и сестрой Галиной (р. 1944) каждое лето гостили у него. У него и его второй супруги, чешки по национальности, был одноэтажный домик и сад в западном окраинном районе Киева (на Борщаговке). Так что фруктов прямо на корню было в достатке. Да и войну мы с мамой встретили в гостях у деда, как раз в его день рождения.

В дедовом сарае была слесарная мастерская, где я учился азам слесарного дела. Сам же он был не рядовым слесарем, а весовым мастером с личным клеймом (то есть с личной ответственностью). Летом перед войной деда прислали в Москву в командировку из Киева для того, чтобы он здесь поставил в центральных магазинах американские закупленные весы (пружинные с ещё невиданными тогда круглыми циферблатами). Дед ремонтировал арифмометры и гордился тем, что он очень удачно и быстро отремонтировал для железнодорожников весы вагонные. Пишу про деда подробно, потому что получил от него очень много познаний в возрасте становления. Едва ли не больше, чем от отца.

Мой отец, Куксенко Владимир Антонович (1906-1986), кроме времени финской войны (1939 — 1940) и нашей эвакуации (август 1941 — январь 1943), всегда был вместе с нами. Но видеть его удавалось не всегда, потому что будучи всего лишь старшим оперуполномоченным в главке НКВД или МВД на транспорте, он был втянут в систему сталинских ночных дежурств.

Антон Куксенко (годы жизни и этого моего деда я, к сожалению, также не помню) был паровозным машинистом, имел неусидчивый характер, легко менял места жительства (мой отец был рожден в Чернянке на Белгородчине, вырос в Мариуполе, получал профессию паровозного машиниста в Челябинске). Похоронен дед в Ларге (Хотин) на Западной Украине. Был он веселым человеком, умел спать сидя, числились за ним и происшествия, и байки А документально – он за 50 лет трудового стажа на железной дороге был награжден орденом Ленина. Его жена, то есть моя бабушка (ни имени, ни фамилии, ни года рождения которой я просто не знаю), скончалась, когда мне не было ещё и года, и я её совсем не помню.

Теперь о роде занятий родителей.

До моего рождения отец работал, как и дед Антон, на железной дороге, и тоже был паровозным машинистом. Но в 1934-м году он из рабочей профессии по партийной мобилизации был призван в органы ОГПУ.

(Примеч. В.Д.: в 1930-1934 годы все республиканские НКВД были расформированы, а их функции частично были переданы ОГПУ СНК СССР, частично Наркомюсту СССР.)

Потом дед Антон был вовлечен в преобразования органов внутренних дел и государственной безопасности на транспорте, и при этом поднялся в званиях до подполковника, не меняя должности старшего оперуполномоченного в центральном аппарате. Как позже выяснилось, он вёл себя мудро и, имея контакты весьма высокие, тем не менее пережил семь расстрелянных наркомов-министров – от Ягоды до Берии.

Примеч. В.Д.: Перечислим этих репрессированных наркомов-министров:

Алексей Иванович Рыков (1881-1938), нарком НКВД РСФСР в  первом советском правительстве на протяжении всего девяти дней сразу после Великой Октябрьской революции, расстрелян в 1938 году;

Александр Георгиевич Белобородов (1891- 1938), нарком НКВД РСФСР (1923-1928), расстрелян в 1938 году;

Владимир Николаевич Толмачёв (1887-1937), нарком НКВД РСФСР (1928-1930), расстрелян в 1937 году;

Генрих Григорьевич Ягода (1891-1938), нарком НКВД СССР (1934-1936), расстрелян в 1937 году;

Николай Иванович Ежов (1895-1940), нарком НКВД СССР (1936-1938), расстрелян в 1940 году;

Лаврентий Павлович Берия (1999-1953), нарком (министр) НКВД (МВД) СССР (1938-1953), расстрелян в 1953 году;

Всеволод Николаевич Меркулов (1895-1953), нарком (министр) НКГБ (МТБ) СССР (1941, 1943-1946), министр Госконтроля СССР (1950-1953), расстрелян в 1953 году.

При хрущёвских преобразованиях отец из органов был уволен. Позже он работал разъездным администратором при гастролях иностранных артистов в Госконцерте и в Союзгосцирке. Таким образом он близко познакомился с Марселем Марсо и с Джордже Марьяновичем.

Примеч. В.Д.: Прокомментируем упомянутых персонажей.

Клоун, актёр и театральный педагог Марсель Марсо /Marcel Marceau, настоящая фамилия которого Манжел (Mangel)/ (1923-2007) является создателем парижской школы мимов (Франция).

Джордж Марьянович /Dopde Mapjauoenh (p. 1931) — певец и композитор (Сербия).)

Мама училась во времена гражданской войны. В 20 лет она вышла замуж, а в 25 – при моем рождении – прочно «осела» дома по стечению неблагоприятных обстоятельств: первая дочь умерла от инфекции во младенчестве, а мне – второму ребенку, родившемуся хилым – было предсказано не дожить и до четырех лет. Вот мама и осталась домохозяйкой для того, чтобы выхаживать меня. И ей это удалось.

Сестра Галина работала техником-оператором на вычислительных машинах в оборонке. После сокращения оборонки она работала в собесе, а сейчас – пенсионерка.

В.Д.: Твои школьные годы протекали в Челябинске? Или семья оттуда куда-то переехала? И хорошо ли в твоей школе преподавалась математика? Заодно – с медалью ли ты окончил свою школу?

Б.К.: После призыва в ОГПУ, и при этом сначала на учёбу, отца немного «подвигали» по каким-то местам без постоянного места жительства, не знаю толком каких. Рожать меня мама приехала к свёкру, тогда жившему в Челябинске. А в 1941 году мы с ней сошли с эвакуационного эшелона, ехавшего из Москвы в Сибирь, там же. И пожили у деда Антона ещё полтора года с первых месяцев войны.

Так вышло, что я начал учиться в первом классе осенью 1942 года в Челябинске. И проучился полгода. А в январе 1943 года мы с мамой вернулись к отцу в Москву. Во втором полугодии первого класса я стал учеником ныне хорошо известной московской школы № 57.

В 1943 году школьное обучение стало раздельным, и 57-я школа стала женской. И я был переведен в начальную мужскую школу № 64, которую окончил в 1946 году, сдав шесть экзаменов. Школа эта потом была расформирована. Располагалась она в старом особняке на улице Фрунзе, прямо под боком у министерства обороны. Из этой школы тогда можно было, перейдя через переулок, попасть на зады Арбатского рынка, лицо которого открывалось на Арбатскую площадь. Нынче от этого рынка не осталось и воспоминаний.

Получать среднее образование наш выпуск направили на Арбат, в Серебряный переулок, в мужскую школу № 73. Школа эта была всего год как открыта после военной консервации, и мы стали в 1952 году её вторым выпуском. Нашу школу в разные годы закончили актеры Вячеслав Шалевич и Михаил Державин, а также механик и поэт-диссидент Илья Иослович.

(Примеч. В.Д.: Годы рождения указанных актёров таковы: Вячеслава Анатольевича Шалевича — 1934, Михаила Михайловича Державина — 1936. Выпускник мехмата МГУ Илья Вениаминович Иослович в 1991 году переехал в Израиль.)

     Но более других мне дорог мой одноклассник, друг из ближайшего круга друзей, Анатолий Ганичев, который снялся в фильмах «Сельская учительница», «Мальчик с окраины», «Золушка». Крылатые слова: «Я ещё не волшебник, я ещё только учусь» – из его роли. Так вышло, что я оказался причастен к тому, что сорвало его актерскую карьеру. Он тогда уже снялся в первой серии фильма «Два капитана» в (главной) роли Сани Григорьева. И вот во время перемены на меня за что-то налетел Сашка Шкроб, а я ему ответил чем-то обидным. Тогда Сашка снял свой ремешок и замахнулся так, чтобы ударить меня пряжкой с размаха. Но когда он отмахнул своей пряжкой назад для замаха, эта пряжка попала прямо в лицо Толику Ганичеву, да не куда-нибудь, а ударила по большому переднему резцу, одному из самых видных зубов. И половина резца откололась. Тогда не умели восстанавливать зубы. На этом кинокарьера Толика закончилась. Снятую серию фильма пересняли с другим артистом. А Толя впоследствии стал доцентом МВТУ им. Баумана.

(Примеч. В.Д.: Тем не менее оба (ныне уже покойные) участника инцидента, случившегося с Борисом Владимировичем, впоследствии стали известными специалистами: Анатолий Иванович Ганичев – в области прикладной механики, Александр Моисеевич Шкроб – в области биохимии.)

Так вот, хорошо ли в нашей школе преподавалась математика? Очень хорошо преподавалась, лучше преподавать трудно. Нас учил математик не с педагогическим, а с университетским образованием, выпускник Харьковского университета Михаил Израилевич Ребельский. В качестве примера скажу, что он не пожалел три урока математики подряд, в которые прочел развернутую лекцию о комплексных числах. Так что мы получили основы именно университетского курса математики.

Медаль я получил серебряную, не поладив с запятыми, с которыми и до сих пор испытываю затруднения. С медалями у нас в классе вышло здорово. Человек на 40 получено 4 золотых и 7 серебряных. Кстати, среди золотых были и Толя Ганичев, и Сашка Шкроб — оба лучшие мои друзья, мир праху их.

Но есть еще одно, совсем особое обстоятельство. В 1949 году с подачи одноклассника Веньки Шаманова, который потом избрал другую специализацию, я пришёл на мехмат МГУ в старое здание на школьный математический кружок. И три года, до выпуска, ходил туда, увидев, что нашёл для себя нечто очень интересное (годом ранее я ходил в университет на биологический кружок, но глядя в бинокуляр, понял, что это – не моё).

Руководителей в кружке было много разных. Не всех и вспомнишь. Помню Клаву Шурову, ныне Якимову. До сих пор при встречах на факультете мы ведём себя как родственники. Было много разных, но всегда был Коля Ченцов – светлый талант и очень человеческий человек. Второй «константой» была Лёля (Елена Александровна ) Морозова. Позже они с Колей поженились. Ей я обязан и благодарен особо. Дело в том, что на последний год (десятый класс) наш кружок стал вести небезызвестный Евгений Борисович Дынкин. Он так поднажал, что я очень скоро понял, что математика – наука игрушечная, и что меня она в качестве профессии не устраивает. И стал я искать места для образования, связанные с самолетостроением. Даже сходил в военкомат и прошёл там медкомиссию на предмет подачи заявления в Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского. Ушел я из военкомата, когда мне предложили место в Военно-химической академии. Когда я поделился своей бедой с Лёлей, она меня успокоила и сказала, что никуда ходить не надо, потому что на факультете есть отделение механики, где решаются и инженерные проблемы. Я последовал её совету и вижу теперь, что попадание было 100%. Особый символ вижу в том, что нам двоим, Лёле и мне, присвоили звание заслуженного преподавателя в один год и на одном заседании совета.

Где кружки, там и олимпиады. В восьмом классе я получил третью премию. В девятом провалился из-за незнания определения из программы десятого класса (тот год стал последним, когда девятые и десятые классы на олимпиаде объединяли). В десятом классе мне дали одну из трех первых премий. Самую первую премию в тот год получил Игорь Гирсанов, ещё одну – некто Шубин, который к нам учиться не пошёл.

(Примеч. В.Д.: Перечитывая текст, в этом месте я задумался: а не мог ли Борис Владимирович перепутать насчёт Шубина и не идёт ли здесь речь о Михаиле Александровиче Шубине, который окончил мехмат МГУ, его аспирантуру и даже несколько лет преподавал на нашем факультете?)

В. Д.: Я у всех своих собеседников непременно интересуюсь как у них происходил процесс поступления на мехмат МГУ и кто принимал у них устный экзамен по математике? Обращаю этот вопрос и к тебе.

Б.К.: Я проходил собеседование. На собеседовании был активен Евгений Николаевич Берёзкин, которого я позже вспомнил (не в первый год, а позже, а он меня помнил всё время, видимо на собеседовании он не волновался. Вторым был профессор, который почти всё время молчал. Позже я его не встречал или не узнал. Фамилию его я не запомнил.

В.Д.: Ещё один мой традиционный вопрос к собеседнику: кто на первом курсе читал у вас лекции по математическому анализу, алгебре и геометрии?

Поскольку, как я понимаю, ты поступил на мехмат МГУ в 1952 году, и, значит, ты был сокурсником Владимира Михайловича Тихомирова, то я уже знаю лекторов твоего курса на потоке математики. А кто они были на твоём потоке механики?

Б.К.: Здесь нужно уточнить: у нас не было потоков математики и механики. Более того, у нас не было групп математики и механики. Возможно (я просто не в курсе), отдельной группой были астрономы. Поток вычислителей (новая специальность, первый набор) выделили только к третьему курсу.

На первом курсе мы учились в одной группе 106 с Женей Соболевой. Она стала математиком, а я – механиком.

Лекторы первого курса смешались в кучу. Отчетливо помню Павла Сергеевича Александрова, читавшего нам аналитическую геометрию. С некоторой вероятностью ошибки вспоминаю лекции по алгебре Александра Геннадьевича Куроша и по математическому анализу в исполнении Льва Абрамовича Тумаркина.

В.Д.: Кто из преподавателей, ведущих на первом курсе семинарские занятия, тебе особенно запомнился?

Б.К.: Особо запомнилась Наталья Давыдовна Айзенштат (век благодарности). С благодарностью вспоминаю алгебраистку Анну Петровну Мишину (её первый год) и геометра Юмса – Юрия Михайловича Смирнова — (тоже первогодка).

В.Д.: Трудно ли ты вживался в студенческую жизнь мехмата МГУ? Как прошла твоя первая сессия? Были ли трудности у тебя со сдачей зачётов и экзаменов?

Б.К.: Первая сессия — без проблем, все зачеты – сразу и 5, 5, 5.

Вообще это было время подъёма личности. На занятиях — неперечислимое множество новых знаний. В стрелковой секции – подтвердил на соревнованиях свой взрослый первый разряд по стрельбе из мелкашки на 50 метров и занял прочное место в десятке сильнейших стрелков универа. А в велосекции – вообще новое состояние.

В раннем детстве я был задохликом, и меня мама выхаживала. Вот тогда я научился думать. Вдобавок к тому, что было, я в пять лет от скарлатины получил дефект митрального клапана, и поэтому уже 75 лет у меня при каждом сокращении левого желудочка часть крови прожуркивает не в ту сторону. И вот с такими начальными условиями я нащупал один из важнейших законов нашего мира – закона исполнения того, что сказано всерьез.

Было так. Закололо в сердце, сильно закололо. Приехал врач и назначил в качестве лекарства стрихнин. Тут я и понял, что вот она – точка бифуркации. И выбор прост: либо глотать яд стрихнин для ослабления болей и не иметь уже выхода в иное состояние, либо просто стать здоровым человеком и ничего не глотать, но и не иметь послаблений. Вот я и сказал себе негромко, но очень твёрдо:

– Я буду здоровым человеком.

Не стал есть стрихнин. Пошёл на урок физкультуры, наплевав на освобождение, пробежал кросс в три круга вокруг школы, еле добрался, но не сошёл. А летом стал много ездить на велосипеде

Дальнейшие подробности излишни. Когда я пришёл в велосекцию, меня поставили на квалификационную гонку на 25 км с раздельного старта. Мой результат оказался среднеарифметическим между вторым и первым спортивными разрядами. На этом основании меня тут же поставили в основной состав университетской команды на первенство вузов Москвы, и я там добыл второе место, проиграв только нашему же химику – сыну тренера. Понятно, что после такой удачи у меня всерьёз закружилась голова. И хорошо, что я не люблю задаваться. Но зато двумя годами спустя Всевышнему пришлось придумать способ как отвадить меня от велогонок, непосильных для меня объективно (с тем же митральным клапаном). И меня сбил грузовик-пятитонка, разбил вдрызг заднее колесо и переехал прямо над моими ногами. При этом не нанёс мне ни одного действительно опасного повреждения. Через пять месяцев я побежал на разряд на беговых коньках…

В.Д.: Кто был руководителем твоей первой курсовой работы?

Б.К.: Руководителя своей первой курсовой работы по кафедре теории упругости (второй курс) я не помню, потому что на третьем курсе пошёл на другую кафедру – газовой и волновой динамики.

На третьем и четвертом курсах у меня руководителем был Михаил Петрович Фалунин. А тему диплома я взял у Рахматулина.

В.Д.: Вот ты решил специализироваться по кафедре газовой и волновой динамики, появившейся на мехмате МГУ лишь в 1951 году. Эта специализация, безусловно, связанная с космическими делами, была тогда модной у механиков?

Б.К.: Модной она была. Тем более, что мода поддерживалась надбавкой к стипендии. Такой же, как и в мужской группе статистиков на отделении математики.

В.Д.: Организатором и первым заведующим кафедрой газовой и волновой динамики является академик АН Узбекской ССР Халил Ахмедович Рахматулии. Ходил ли ты на его спецсеминар? И вообще расскажи немного о нём.

Б.К.: Как я уже сказал, поначалу я пришёл на кафедру не к Рахматулину, а к Фалунину – был привлечён его темами для курсовых работ.

На третьем курсе я взял сразу две его темы – о газовых эжекторах первого и второго рода – объединив их воедино. И это была чистая газовая динамика, где был интересен именно механизм передачи импульса, а не способ его описания.

На четвертом курсе я взял у него же тему про асимптотический метод Ван-Дайка для обтекания тонких тел. Здесь изучался именно метод, понималось, что он может.

И лишь на пятом курсе я взял дипломную тему у Рахматуллина. При этом тему точно не сформулирую – ведь не я её сочинил. Зато я хорошо помню, что там исследовался процесс проникновения в упругое полупространство давления, приложенного к его границе не стационарно, но автомодельно. Что-то там было получено аналитически. И ещё я в этой задаче нашёл не найденные к тому времени никем новые характеристики, которые из осторожности на защиту не вынес.

Сверх того Рахматулин хотел решения той же задачи для пластического газа, но с этой средой у меня «отношения не заладились».

Сделаю ещё отдельное замечание по поводу курсовой на втором курсе: я писал её на кафедре теории упругости, потому что меня заинтересовала сформулированная там тема о сеточном методе решения задачи для уравнения Софи Жермен (лапласиан от лапласиана).

Из того, что все три курсовые и дипломная работа являются очень разными, видно, что я сам себе был руководителем и сам побеспокоился об универсализации своего образования. Я всегда имел цель быть во всеоружии и не жалел сил на своё воспитание. И учился я всегда сам, подбирая учителей по ходу дела.

Теперь про спецсеминар Рахматулина. Такого в природе просто не было. Был семинар кафедры, который вёл Рахматулин. На него я стал ходить сразу как пришёл на кафедру, и хожу до сих пор. Думаю, что Рахматулин был слишком универсален для того, чтобы вписаться в какой-то узкий «спецсеминар». Круг его интересов предела не имел.

А вообще рассказывать про Халила Ахмедовича «понемножку» не могу. Хочется много, а это не просто. Но особо отмечу, что будучи вспыльчивым он был абсолютно незлобивым.

В.Д.: После окончания мехмата МГУ ты сразу поступил в факультетскую аспирантуру или был распределён куда-то на работу?

Б.К.: Поступил сразу в аспирантуру. В 1957 году. К Халилу Ахмедовичу.

В.Д.: Свою кандидатскую диссертацию ты защитил в 1969 году. Помнишь ли ты её название? Где происходила её защита и кто по ней были твоими оппонентами?

Б.К.: В аспирантуре Халил Ахмедович поставил передо мной новую для меня тему: «Интегрально-моментный метод расчета течений разреженного газа». Довольно долго в неё «влезал» – потому и задержался с защитой кандидатской почти на девять лет.

На защите, у нас на факультете, в совете по специальности 01.02.05 (жидкость, газ, плазма), Халил Ахмедович сказал, что он помогал мне «только как старший товарищ». Оппонентами были доктор из Питера Рэм Баранцев и наш кандидат с кафедры аэромеханики Виталий Полянский.

Сейчас, с дистанции в десятилетия, я вижу, что моя диссертация по постановке вопросов была ближе к докторскому уровню, а по исполнению – вполне кандидатской с типичными ляпами.

После окончания аспирантуры в 1960 году распределился в Институт механики МГУ, в 1971 году перевелся на наш факультет.

В.Д.: Занимался ли ты в студенческие годы какой-нибудь общественной работой или был сосредоточен только на своей учёбе?

Б.К.: Сколько помню себя, всегда чем-нибудь занимался. В комсомоле, в партии. Начиная с комсорга группы и заканчивая членством в партбюро факультета. Выше не лез. Не хотел.

В бытность в Институте механики попробовал профсоюзную работу. Два года был заместителем председателя месткома и один год – председателем. Убедился, что заместитель из меня получается хороший, а председатель – всего лишь «среднеприблизительный».

В.Д.: С какого года ты стал преподавать на кафедре газовой и волновой динамики мехмата МГУ? Нравилась ли тебе преподавательская деятельность или тебе больше по душе научная работа? Например, в беседе со мной академик РАН Реваз Валерианович Гамкрелидзе, отвечая на этот же вопрос, честно признался, что «особой тяги преподавать у меня не было».

Б.К.: Преподавать на кафедре начал сразу, как перевелся на неё в 1971 году. Ранее было только кураторство в студенческой группе и преподавание на подготовительном отделении. Ещё я немного поработал и на малом мехмате.

В своем сегодняшнем состоянии я не противопоставляю преподавание и научный поиск. Опыт показал, что ответы на самые трудные вопросы приходят при поиске доходчивости изложения материала гораздо быстрее, чем при сидении за столом с ручкой в руках над тем же материалом. Убеждён, что прорывную идею в застопорившемся материале легче всего найти, представляя себе собеседника, которому нужно растолковать этот материал.

Теперь я понимаю одного (забытого) американца, который советовал при встрече с новым материалом прочитать по нему спецкурс, а ещё лучше – написать  по нему книгу. Это – по  новому, пока ещё непонятному материалу.

Впрочем, возможно, что мои утверждения могут быть полезны только сходным со мной людям. Я решение любой задачи пытаюсь сначала построить в уме и только после прояснения возможной структуры решения, сажусь за выкладки. Всегда жил далеко от работы и поэтому большинство из тех моих идей, которые мне нравятся, продуманы в метро. Метро – идеальное место для одиночества на людях.

У меня есть стих, почти на эту тему:

В разливе солнечного света
Не видно собственных седин.
Улыбки согревают лето,
В толпе я светел и – один.
Есть удовольствие простое,
Для всех доступное вполне
В большой толпе побыть с собою,
С самим собой наедине…

В.Д.: Насколько я понимаю, на кафедре газовой и волновой динамики мехмата МГУ у тебя есть свой спецсеминар, где выполняются курсовые работы, дипломные работы и кандидатские диссертации. Помнишь ли ты своего первого курсовика и первого аспиранта?

Б.К.: Семинара нет и никогда не было. С каждым учеником работаю совершенно индивидуально. Не уверен, что смог бы вести спецсеминар достаточно интересно для всех. Разнообразие интересных тем трудно предъявлять сразу многим людям.

Первого «курсовика», да и первые темы не помню. Зато помню первого аспиранта, который ныне стал доктором экономических наук и возглавляет созданный им государственный вуз в Дагестане. Это Алик (Абдулгалим Минхаджевич) Абдулгалимов.

В.Д.: После смерти Халила Ахмедовича Рахматулина кафедру газовой и волновой динамики возглавил академик РАН Евгений Иванович Шемякин. Расскажи немножко о нём

Б.К.: Немножко не хочется. Давай, отложим эти «немножко» на более поздний срок. Я запущу в себя идею воспоминаний и посмотрю во что она выльется. Но несомненно, что кафедре не след жаловаться на своих руководителей.

В.Д.: С кафедрой газовой и волновой динамики тесно сотрудничает ученик Халила Ахмедовича Рахматулина, академик Академии космонавтики Юрий Андреевич Демьянов. Николай Николаевич Смирнов мне рассказывал, что Юрий Андреевич недавно написал свои воспоминания про наш факультет. К моему сожалению, я этой книги даже не видел.

Ты в курсе об этих его воспоминаниях?

Б.К.: Да, в курсе. И постараюсь раздобыть эту книгу для тебя.

В.Д.: Позволь ещё личный вопрос: кто по профессии твоя супруга (если можно, её имя и отчество)? Есть ли у вас дети и не пошёл ли кто-нибудь из них по стопам отца, став механиком?

Б.К.: Моя жена, Нина Николаевна, родившаяся в 1935 году, скончалась в 2009 году. Она была выпускницей Биофака МГУ по кафедре энтомологии. Немного побыла в лаборантах на своей кафедре, потом пошла в экспедиции (не изыскивающие, а контролирующие) при Минсельхозах двух уровней – Союза и России.

Сын, Дмитрий, защитил кандидатскую диссертацию под руководством Халила Ахмедовича. Но из механики ушёл, став системным программистом.

В.Д.:      И последний мой традиционный вопрос: доволен ли ты своей судьбой и ни о чём ли ты не жалеешь?

Б.К.: Собственно, жалеть ещё пора не пришла. И не придёт.

Своё главное правило: «Сначала знания, потом – звания», я выполнил в точности и только теперь понял, что неправильно оценивал роль и значение званий. Но и тут нет места для сожалений, потому что, увлекшись званиями, я бы мог упустить часть тех знаний, которыми располагаю.

И ещё. Только вчера я написал, что судьба – это Судьба, то есть одно из имён Создателя, а Его предавать нельзя. Я очень доволен своей жизнью, которая (включая внутреннюю составляющую) настолько богата, что и объяснить невозможно. Да и вообще неудобные обстоятельства жизни не портят её, и тоже имеют свою позитивную сторону.

В заключение сообщу, что имею более чем полувековой опыт пребывания в браке с одной женщиной и не возражал бы такой опыт повторить.

В.Д.: Мне же осталось поблагодарить тебя, дорогой Борис Владимирович, за твои ответы, а также пожелать тебе крепкого здоровья и исполнения творческих планов.

Б.К.: Спасибо и тебе, Василий Борисович.