Я склонен думать, что в эпоху, предшествовавшую изобретению радио и телевидения, что-то другое должно было случаться, чтобы десятки тысяч людей вдруг поддавались разрушительному порыву и кидались жечь, грабить, убивать представителей верхов, а нередко — и друг друга.

Игорь Ефимов

Феномен войны

(продолжение. Начало в № 10/2016 и сл.)

II-9. Бунты и восстания

Памятью убитых, памятью всех,
если не забытых, то всё ж без вех
лежащих беззлобно — пусты уста,
без песенки надгробной, без креста.
Иосиф Бродский

История оседлых народов хранит нам описания сотен социальных взрывов, в которых тысячи людей вдруг разом отказывались подчиняться установленным государственным порядкам и брались за оружие. Если властям удавалось своевременно погасить такой взрыв, он входил в летописи под названием «бунт». Если не удавалось и взрыв приводил к изменению государственного строя, его переносили в разряд «революций».

В этой главе я попытаюсь дать краткий и выборочный обзор тех восстаний, которые не переросли в революцию, но привели к долгому военному противоборству. От гражданских войн эти пожары отличаются тем, что раскол проходил не сверху донизу, а совпадал — на радость Марксу и его последователям — с социальным расслоением: низы против верхов.

За пределами такого обзора останется также множество военных переворотов — удавшихся и провалившихся, — устроенных военной верхушкой. Хотя они играют немаловажную роль в ходе мировой истории, им трудно найти место в исследовании «феномена войны». Путч, как и политическое убийство, оставляет в истории свой след, но, в сравнении с войной, он — как след смерча в сравнении с опустошениями, причинёнными ураганом.

Из таких «ураганов» я выбрал пять: восстание Спартака в Древнем Риме (73–71 годы), Крестьянская война в Германии (1525), Пугачёвщина в России (1773–74), восстание сипаев в Индии (1857), Парижская коммуна (1871).

Спартак

В соответствии с марксистскими догматами, в советской школе нас учили смотреть на ход истории в свете борьбы классов. «Низы больше не хотят, а верхи не могут жить по-старому» — и вспыхивает бунт, в котором угнетённые пытаются освободиться от власти угнетателей-эксплуататоров. Но «низы» и «верхи» есть в любом осёдлом государстве, как в любой постройке есть крыша, стены и фундамент. Говорить, что гнёт верхов есть причина восстания, так же бессмысленно, как объяснять провал крыши здания наличием земного тяготения.

Я склонен думать, что в эпоху, предшествовавшую изобретению радио и телевидения, что-то другое должно было случаться, чтобы десятки тысяч людей вдруг поддавались разрушительному порыву и кидались жечь, грабить, убивать представителей верхов, а нередко — и друг друга. И чаще всего этим толчком являлись события, демонстрировавшие ослабление верховной власти: поражение в войне, обрыв династии, либеральные реформы, финансовый кризис, чреватый введением новых налогов.

Спартак не был ни организатором, ни инициатором кровопролитной войны, которая в исторических анналах обозначена его именем. Он был просто одним из толпы гладиаторов (Плутарх сохранил нам точно их число — 78),¹ которые весной 73 года до Р.Х. решились бежать от жестокого хозяина. Они проникли на кухню гладиаторской школы, вооружились вертелами и кухонными тесаками, перебили охрану и вырвались на улицы города. Здесь им сказочно повезло: они наткнулись на несколько фургонов, нагруженных оружием для отправки в другую школу. (А может быть, знали о готовящейся перевозке?) Вооружённые настоящими мечами и копьями, они выбрали себе предводителей и исчезли в окрестных горах. Там к ним начали присоединяться окрестные крестьяне и беглые рабы.²

Военный комендант Капуи снарядил в погоню отряд из трёх тысяч легионеров. Этот отряд обнаружил восставших, укрывшихся на горном плато, окружённом с трёх сторон неприступными скалистыми обрывами. Решено было перекрыть единственную дорогу, ведущую наверх, и ждать, когда голод и жажда вынудят беглецов сдаться. Но те слишком хорошо знали, что им грозит, если их вернут под власть хозяина гладиаторской школы. Под покровом ночной темноты они сплели из виноградных лоз и лиан длинные лестницы, тихо спустились по ним вниз и внезапно напали на спящий римский лагерь. Победа была полной, ряды бунтовщиков начали пополняться ещё быстрее.³

Нам нетрудно понять, что двигало изначальной группой беглецов: отчаянный порыв на волю, последняя надежда одолеть злую судьбу, сбросившую их на дно жизни. Но что побуждало сотни и тысячи окрестных жителей присоединяться к восстанию? Где был тот знак слабины верховной власти, который, как мне кажется, является необходимым условием для начала серьёзного мятежа?

Чтобы отыскать его, мы должны вглядеться в десятилетие, предшествовавшее 73 году до Р.Х. Оказывается, гражданская война между популярами и оптиматами не закончилась с победой Суллы в 82 году. На Пиренейском полуострове её продолжил сторонник популяров Квинт Серторий (122–73). Хорошо зная обычаи и верования местного населения, он сумел привлечь его на свою сторону, установил контроль над огромной территорией и отбивал все карательные экспедиции, посылаемые из Рима.⁴ Дошло до того, что против легионов Сертория было в 73 году послано войско в 130 тысяч воинов под командой самого Гнея Помпея. Понятно, что внутренние гарнизоны в Италии были ослаблены, и это придавало смелости всем недовольным, как рабам, так и свободным, устремившимся в ряды армии Спартака.

Сам он, если верить Плутарху, и в мыслях не держал «освобождение низов». Спартак был фракийцем, из кочевого племени, одарённым необычайной силой и военными талантами. Всё, к чему он стремился: вырваться из Италии, пересечь Альпы, и вернуться в родную Фракию. В его войске были галлы, германцы, хельветы, которые разделяли его стремления. Они пробивались с боями на север, но их военные успехи привлекали к ним всё больше местных крестьян и ремесленников, которые вовсе не хотели покидать родные места, а хотели только разбойничать в них в своё удовольствие.⁵

Численность римских подразделений, посылаемых на подавление восстания, всё возрастала. В долине реки По десять тысяч легионеров под командой претора Кассиуса были наголову разбиты, потеряв множество воинов и весь обоз.⁶ Напуганный сенат назначил Марка Красса главнокомандующим, его армия была усилена добровольцами из знатных семей и выступила навстречу неприятелю. Но Спартак, избегая сражения, повернул на юг, обошёл Рим стороной и устремился к Тиррентскому морю. Достигнув побережья, он попытался нанять пиратов для переправки своей армии в Сицилию, но те обманули его — взяли деньги и исчезли.⁷

В римских источниках не сохранилось упоминаний о каких-нибудь политических или экономических требованиях или лозунгах, выдвигавшихся восставшими. Похоже, это была стихия в чистом виде, не имевшая ясно выраженной цели. Нам остаётся только воображать масштабы опустошения, производимого в стране стотысячной армией, не имевшей других источников снабжения, кроме грабежа.

В какой-то момент Крассу удалось запереть армию Спартака на полуострове Региум. За короткое время перешеек был перегорожен высокой стеной длиной в шесть километров и рвом глубиной и шириной в пять метров. Казалось бы, у осажденных не оставалось надежды на отступление. Но восставшие опять проявили свою невероятную способность ускользать от противника. Воспользовавшись штормовой ночью, они выбрали укромное место, завалили ров землёй и сучьями, проделали брешь в стене и вырвались из осады.⁸

Армия Спартака не уменьшалась, но многие отряды отказывались подчиняться предводителю. Они отделялись, увлекались разбоем и становились объектами нападений римских легионов. В 71 году из Испании в Италию вернулось победоносное войско Помпея, оно присоединилось к армии Красса, и это решило судьбу мятежа. В последнем сражении сам Спартак попытался прорваться к римскому полководцу, убил двух центурионов, но был изрублен на куски, так что его тело не смогли опознать после битвы. Разбежавшихся бунтовщиков ещё долго ловили в окрестных лесах и горах, шесть тысяч пойманных были распяты на крестах вдоль Аппиевой дороги.⁹

Крестьянская война в Германии в XVI веке

У этого взрыва не было единого руководителя, которого можно было бы назвать лидером восставших. В различных районах южной Германии на передний план выходили проповедники и вожди самых разных устремлений и верований — от анабаптистов Ганса Денка, которых можно считать предшественниками квакеров и толстовцев, до свирепых последователей Томаса Мюнцера, призывавших к уничтожению собственности и собственников задолго до коммунистического манифеста.

Как уже говорилось выше, в Главе II-5, многие объявляли Лютера виновником пожара. Во всяком случае, крушение церковного авторитета, вызванное реформацией, безусловно было тем знаком ослабления верховной власти, которое стимулировало бунтарские настроения. Тезисы, прибитые Лютером к дверям его церкви в Виттенберге в 1517 году, могли прочесть лишь немногие. Но опубликование в 1522 году сделанного им перевода Нового завета на немецкий произвело настоящий взрыв в общем сознании.

В воспоминаниях Лютера есть характерный эпизод. Архиепископ Майнский во время заседаний одного из соборов открыл наугад какую-то книгу и начал читать. «Что вы читаете, ваше преподобие?», спросил один из его помощников. «Не знаю, обложка оторвана, — ответил тот, — но вижу, что тут всё против нас». Оказалось, что он читал Евангелие. Монахов учили пользоваться только трудами отцов церкви, которые «извлекли из Священного Писания мёд истины, ибо само оно производит лишь смуты и распри».¹⁰

Опубликование Нового завета на немецком превращало каждого обывателя в богослова. «Люди всех чинов и званий, богатые и бедные, знатные и простые, учёные и невежды, сидя за столом в харчевне или собираясь кучами на площадях и улицах, спорили о Вере… Пахари, угольщики, пастухи, дровосеки, лоскутники, нищие ходили из города в город, из селения в селение, проповедуя Евангелие. “Все люди равны перед Богом, — учили они. — Когда Адам пахал и Ева пряла, то где были господа?” Больше всего волновало то место в “Деяниях апостолов”, 4:32, где говорилось, что у первых христиан всё было общее и никто ничего из имения своего не называл своим».¹¹

Лозунг «Всё станет общим» и был взят на вооружение Томасом Мюнцером. Его «Тайное общество — то малое горчичное зерно, из которого некогда вырастет великое дерево — Третий Коммунизм, Третий Интернационал… “Начинайте битву Господню, ибо час наступил… Бей, бей, бей!.. Куй железо, пока горячо!.. Раздувай огонь, не давай мечу простыть от крови, не щади никого… Всех богатых и сильных мира сего надо избивать как бешеных собак”, гласили его воззвания к крестьянам».¹²

Лютер предупреждал о назревающем восстании уже в 1523. «Вашего произвола больше не хотят и не могут терпеть крестьяне. Крайней степени достигло в народе презрение к вам, государям… Главная ответственность за восстание падёт на вас и ещё больше на вас — епископы, священники, монахи, потому что в вашем слепом ожесточении вы не перестаёте гнать Евангелие… Нож к вашему горлу приставлен, а вы всё ещё думаете, что сила за вами и что вас никто не победит».¹³

Свои жалобы и просьбы трудовой народ собрал в воззвание, с которым обратился к господам в марте 1524 года. «Мы — не бунтовщики и не мятежники, мы — проповедники Евангелия, — говорилось во вступлении. Далее следовали двенадцать просьб: избрание священников сельскими общинами, дозволение рыбной ловли, охоты и рубки леса на господских землях, уменьшение податей и барщины, отмена крепостного права и другие».¹⁴

Но миролюбивый настрой скоро исчезает из протестов. «В августе 1524 года последователи Мюнцера в Стулингене объединились в Евангельское Братство и поклялись освободить всех крепостных в Германии. К концу этого года в южных районах около тридцати тысяч вооружённых крестьян отказались уплачивать налоги, церковную десятину и другие феодальные подати. Их лозунгом стало “Освобождение или смерть”… Предвидя атаку имперских армий, Мюнцер организовал войско из восставших и отливал пушки в захваченном монастыре».¹⁵

Полномасштабная война запылала весной 1525 года. «Только в одной Швабии разбойничья орда мятежников достигла трёхсот тысяч человек. 295 монастырей и замков было разрушени и разграблено… Все дворяне, монахи и священники перебиты или в жесточайших пытках замучены… “Лютер погрузил всю Германию в такое безумие, что надежда не быть убитым кажется нам уже спокойствием и безопасностью”, писал один очевидец».¹⁶

Сам Лютер отчаянно отмежевывался от бунтовщиков, выпустил книгу «Против крестьянских шаек, убийц и разбойников», в которой призывал расправляться с ними без жалости. Но причиной восстания он объявлял близорукость и жадность правителей и священнослужителей. При этом он отвергал и коммунистическую пропаганду Мюнцера: «Евангелие не призывает к отмене собственности, оно лишь повествует о тех, кто отказывался от владения имуществом по собственной доброй воле, как это делали апостолы и их ученики, см. Деяния-4. Они не требовали, как это делают в их бешенстве наши безумные крестьяне, чтобы другие раздавали своё достояние… Хороши христиане! Полагаю, что в аду не осталось чертей, — они все переселились в наших крестьян».¹⁷

Тем временем война полыхала на обширных территориях Южной Германии. «В Эльзасе восстание распространялось так быстро, что к концу апреля каждый католик и каждый землевладелец мог ожидать смерти. Армия в 20 тысяч крестьян атаковала Заберн, резиденцию Страсбургского епископа, и разрушила монастырь. 13 мая они захватили город, заставили каждого четвёртого присоединиться к ним, отменили уплату десятины, постановили, что каждый чиновник отныне будет избираться на свой пост открытым голосованием… Люди порядочные боялись выйти на улицу… В Фрейбурге крестьяне грабили замки и монастыри и заставляли жителей вступать в Евангельское Братство».¹⁸

Контрнаступление феодалов не заставило себя ждать. Первая победа над восставшими крестьянами была одержана графом Альбертом Мансфельдским 5-го мая под Остерхаузеном. 12-го мая соединённые силы ландграфа Филиппа Гессенского, графа Мансфельда, герцога Брауншвейгского и герцога Георга Саксонского одержали победу в Бёблингене… Против закованной в железо рыцарской колонны, с аркебузами и бомбардами, выступали беспорядочные толпы крестьян с вилами, косами, топорами, самодельными луками и копьями… Несколько пушечных залпов разметало их укрепления, сделанные из опрокинутых телег и песком набитых кулей, и в ужасной бойне погибли все, кто не успел бежать. Мюнцер был обезглавлен. «Я хотел установить равенство всех христианских народов, — говорил он, идя на казнь. — Нашим главным исповеданием был лозунг “Всё будет общим”.»¹⁹

Одним из результатов Крестьянской войны в Германии было то, что широкие слои благонамеренных граждан на какое-то время отшатнулись от Реформации. Несмотря на многократные выступления Лютера с осуждением восставших, его идеалы и проповедь были дискредитированы. Экспроприация церковных владений протестантами и ограбление монастырей крестьянами выглядели революционным свержением установленных отношений. Борьба за Евангелие оборачивалась борьбой за уравнительный коммунизм. Многие колебавшиеся князья и феодалы вернулись в лоно католицизма. Началось преследование сторонников Лютера. В течение многих лет после восстания сам он едва осмеливался покидать Виттенберг.²⁰

Пугачёвщина

Если Лютера обвиняли в пожаре Крестьянской войны в Германии, то на французских философов эпохи Просвещения принято взваливать вину за Великую французскую революцию, якобинцев, гильотину, террор Робеспьера и Дантона. Как это ни парадоксально, тем же философам можно вчинить иск и за Пугачёвщину. Разве не Вольтер, д’Аламбер и Дидро своими письмами к Екатерине Второй вдохновили её на попытки перехода от абсолютизма к конституционной монархии, выразившиеся в её «Наказе» 1766 года?

Российская историография не отдала должного опубликованию этого документа и созыву избранных депутатов в Комиссию, которая должна была заняться упорядочением имперских законов. А между тем 564 депутата от всех слоёв населения, съехавшиеся в Москву в 1767 году составили по сути зародыш первого российского парламента за полтора века до созыва Думы в 1905 году. Впервые самодержавие, в лице Екатерины обратившееся с речью к собравшимся, не требовало беспрекословного подчинения власти, дарованной помазанникам самим Господом, а спрашивало: «Как я могу послужить вашему благоденствию и процветанию?».

Свой «Наказ» Екатерина сочиняла в течение двух лет, не выпуская из рук знаменитого труда Монтескье «О духе законов», который она называла «молитвенником государей, имеющих здравый смысл».²¹ Когда она зачитывала статьи «Наказа» перед депутатами, её слушали «с восхищением, даже с жадностью. Особенно поразила статья о том, что гонение человеческие умы раздражает, что лучше, чтобы государь ободрял, а законы угрожали. “Вопреки ласкателям, которые ежедневно говорят государям, будто народы для них сотворены, мы думаем и за славу себе вменяем сказать что Мы сотворены для нашего народа.” Многие плакали, восторг достиг высшей степени».²²

Но реакция глубинной окраинной Руси оказалась совсем другой. Было подано «больше шестисот челобитий, большая часть которых была наполнена жалобами крепостных крестьян на тяжесть господских поборов… На увещания властей челобитщики упрямо отвечали, что оставаться у помещиков своих в послушании они не хотят. Это показалось тревожным признаком, и Сенату предписано было придумать против этого благопристойные средства. Сенат придумал только два: указом запретил крепостным жаловаться на своих господ, а челобитчиков о свободе публично наказать плетьми».²³

Недовольство бурлило и в казацких станицах. Пока депутаты обсуждали в Москве «Наказ» императрицы, «казаки начали жаловаться на различные притеснения, ими претерпеваемые от членов канцелярии, учреждённой в казацком войске правительством: на удержание определённого жалованья, самовольные налоги и нарушение старинных прав и обычаев рыбной ловли. Чиновники, посылаемые к ним для рассмотрения их жалоб, не могли или не хотели их удовлетворить». Их подавляли военной силой, зачинщиков казнили.²⁴

Видимо, правительство Екатерины недооценило силу внутреннего брожения в стране. В 1770 году оно начало войну с Турцией, и это при том, что постоянно требовались войска на подавление волнений в польских губерниях, а также на карантин для борьбы с чумой. Яицкие казаки всерьёз взбунтовались уже в 1771 году. «Они требовали отрешения чиновников канцелярии и выдачи задержанного жалованья. Генерал-майор Траубенберг пошёл им навстречу с войском и пушками, приказывая разойтись; но ни его повеления, ни увещания войскового атамана не имели никакого действия. Траубенберг велел стрелять; казаки бросились на пушки. Произошло сражение; мятежники одолели. Траубенберг был убит у ворот своего дома».²⁵

Судя по материалам следственного дела, проведённого впоследствии, Емельян Пугачёв был донской казак, дезертировавший в 1772 году из своего полка, участвовавшего в подавлении польских восстаний. По возвращении домой он был арестован в своей станице, отправлен в тюрьму в Казани, но сбежал оттуда и появился на берегах Яика. Неизвестно, кому пришла в голову идея объявить его чудом спасшимся государем Петром Третьим. Скорее всего, в народной памяти хранились воспоминания о Смутном времени, когда Лжедмитрию удалось воцариться на Москве. Почему бы не повторить заманчивую авантюру с перевоплощением?

По задуманному сценарию, «спасшийся государь» не собирался претендовать на российский трон. Его целью якобы было возложить корону на наследника Павла.²⁶ Возможно, расчёт бунтовщиков строился на том, что при петербургском дворе найдутся тайные оппозиционеры власти Екатерины Второй, которые захотят воспользоваться шансом на её свержение и вступят в союз с мятежниками.

18 сентября 1773 года Пугачёв с тремя сотнями своих сторонников явился под Яицкий городок и потребовал впустить «законного государя». В городе началось волнение. Комендант послал против мятежников несколько сотен казаков, но половина из них тут же перешла на сторону самозванца. С этого момента он начинает захваты второстепенных крепостей, с каждым разом усиливаясь за счёт перебегавших к нему казаков, солдат, крестьян и всякого сброда.

То, что в документах и мемуарах 18-го века называлось крепостями, на самом деле представляло собой укреплённые деревни наподобие описанной Пушкиным в «Капитанской дочке». В лучшем случае они были обнесены бревенчатым тыном и рвом. Небольшой гарнизон имел на вооружении две-три пушки. Этого было достаточно, чтобы отбивать нападения кочевников. Но выдержать штурм казачьего войска, оснащённого артиллерией, они, конечно, не могли.

В воззваниях Пугачёв обещал избавить народ от притеснений, вернуть пастбища и рыбные угодья, жаловать деньгами, солью и порохом, а также разрешать носить бороду, что было очень важно казакам-раскольникам. Тем же, кто не подчинится, грозил всякими карами и, действительно, «украшал» свой путь многочисленными виселицами.²⁷

В своём труде «История пугачёвского бунта» Пушкин с невероятной добросовестностью описывает весь ход восстания, скрупулёзно перечисляет перемещения мятежников и правительственных войск, схватки, осады, манёвры, минные подкопы и зверства, чинимые обеими сторонами. В ноябре 1773 года 25-тысячная армия Пугачёва осадила Оренбург. Его лагерь, устроенный в Бердской слободе, стал «вертепом убийств и распутства. Он полон был офицерских жён и дочерей, отданных на поругание разбойникам. Казни происходили каждый день. Овраги около Берды были завалены трупами расстрелянных, удавленных, четвертованных страдальцев. Шайки разбойников устремлялись во все стороны, пьянствуя по селениям, грабя казну и достояние дворян, но не касаясь крестьянской собственности».²⁸

Мятеж разливался всё шире, «губернии Казанская, Нижегородская, Астраханская были наполнены шайками разбойников. Даже Москва была охвачена страхом. «Жители, недавние свидетели бунта и чумы, трепетали в ожидании нового бедствия. Множество дворян бежало в Москву из губерний, уже разоряемых Пугачёвым или угрожаемых возмущением. Холопья, ими навезённые, распускали по площадям вести о вольности и об истреблении господ. Многочисленная московская чернь, пьянствуя и шатаясь по улицам, с явным нетерпением ожидала Пугачёва».²⁹

Обе враждующие армии пытались привлечь на свою сторону и использовать в боях кочевые племена: башкир, киргизов, калмыков, татар. Но эти воины были крайне ненадёжны, легко переходили на сторону противника. Военная канцелярия в Ставрополе приказала пяти сотням калмыков и тысяче башкир поспешить на помощь царским войскам, но это приказание не было выполнено. Посланные оренбургским губернатором башкиры окружили мятежников в Яицком городке. Но Пугачёв выехал им навстречу и без боя переманил на свою сторону.³⁰

Между тем в городах, осаждённых мятежниками голод делался невыносимым. В Оренбурге стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, подмешивать их в хлеб. В Яицкой крепости «лошадиного мяса, раздававшегося на вес, уже не было. Стали есть кошек и собак… Стали изобретать новые способы к пропитанию. Нашли род глины, отменно мягкой и без примеси песку. Попробовали её сварить и, составя из неё какой-то кисель, стали употреблять в пищу. Солдаты совсем обессилели. Некоторые не могли ходить. Дети больных матерей чахли и умирали».³¹

В отличие от Крестьянской войны в Германии, религиозный элемент, похоже, не играл решающей роли в Пугачёвщине. Хотя большинство казаков были раскольниками, они опасались оттолкнуть от себя крестьянскую массу приверженную православию. Сам Пугачёв в церковь не ходил, однако понимал, что роль государя Петра Фёдоровича требует от него каких-то знаков почтения к священнослужителям. Парадоксальный оборот ситуация приняла, когла случилось ему влюбиться. Пушкин так описывает этот эпизод;

 «Пугачёв в Яицком городке увидел молодую казачку Устинью Кузнецову и влюбился в неё. Он стал её сватать. Отец и мать изумились и отвечали ему: “Помилуй, государь! Дочь наша не княжна, не королевна, как ей быть за тобою? Да и как тебе жениться, когда матушка-государыня ещё здравствует?” Пугачёв, однако, в начале февраля женился на Устинье, наименовал её императрицей, назначил ей штатс-дам и фрейлин из яицких казачек и хотел, чтобы попы поминали после государя Петра Фёдоровича супругу его, государыню Устинью Петровну. Попы его не согласились, сказывая, что не получили на то разрешения от синода. Отказ их огорчил Пугачёва, но он не настаивал на своём требовании».³²

Собирая материалы для своего исследования, Пушкин объездил Казанскую и Оренбургскую губернии, опросил стариков, помнивших мятеж, прочёл горы архивных документов и воспоминаний. Остаётся только пожалеть, что ему не попались «Записки» Державина (они были опубликованы только в 1860), который сражался с мятежниками в чине гвардейского унтер-офицера, руководя целым пучком разведовательно-диверсионных операций. Доводилось ему выступать и в роли карателя. Этой роли он отнюдь не стыдился и красочно описывает, как ему довелось с отрядом гусар ворваться в деревню, примкнувшую было к Пугачёву:

«Гусарам приказал с обнажёнными саблями разъезжать около селения… и кто будет бежать, тех не щадя рубить. Учредя таким образом, повёл с зажжёнными свечами и с колокольным звоном чрез всё село преступников на место казни… Главнейших троих злодеев, прочтя приговор, приказал повесить… и двести пересечь плетьми».³³

Осада Оренбурга была снята в марте 1774 года. Но войско Пугачёва, многократно разбиваемое и рассеиваемое, обладало невероятной способностью снова возрождаться и умножаться в другом месте. Весной 1774 года объектом нападения стала Казань. Мятежникам удалось ворваться в город, остатки гарнизона укрылись в крепости и оттуда могли в бессилии наблюдать зверства победителей. Грабежи и поджоги продолжались несколько дней, сгорело больше двух тысяч домов, 25 церквей и три монастыря.³⁴

По счастью, к захваченному городу вскоре подоспел подполковник Михельсон с отрядом в тысячу человек гусар и карабинеров. Пугачёв выступил ему навстречу во главе толпы мятежников, достигавшей 25 тысяч. Но численное превосходство не смогло перевесить дисциплину и стойкость регулярных войск. Армия бунтовщиков была рассеяна. Река «Казанка была запружена мёртвыми телами; пять тысяч пленных и девять пушек остались в руках у победителя. Убито в сражении до двух тысяч, большей частью татар и башкирцев. Михельсон потерял до ста человек убитыми и ранеными. Он вошёл в город при кликах восхищённых жителей, свидетелей его победы».³⁵

После победы под Казанью начался заключительный этап войны. Михельсон неустанно преследовал Пугачёва, который 18 июля перебрался на правый берег Волги и продолжал свои нападения на города и посёлки. «Переправа Пугачёва произвела всеобщее смятение. Вся западная сторона Волги восстала и передалась самозванцу. Господские крестьяне взбунтовались; иноверцы и новокрещённые стали убивать русских священников. Воеводы бежали из городов, дворяне из поместий; чернь ловила тех и других и отовсюду приводила к Пугачёву. Он объявил народу вольность, истребление дворянского рода, отпущение повинностей и безденежную раздачу соли».³⁶

Но Михельсон со своим отрядом преследовал мятежников неотступно, разбивал их под Саранском, под Пензой, под Саратовым, под Царицыным. В августе Пугачёв переправился на левый берег Волги и пытался укрыться в калмыцких степях. Но его ближайшие сообщники, потерявшие надежду на победу, решили заслужить прощение от властей ценой предательства. В сентябре они схватили самозванца, связали его и отвезли в Яицкую крепость, где сдали офицером царских войск.

Пушкин подробно воссоздаёт разные этапы расследования, допросы Пугачёва и его соратников, перевозку «Петра Фёдоровича» в Москву и суд над ним. В приложениях к своему труду он отдаёт дань памяти замученных, включив в Примечания длиннейший (на 25 страниц) список повешенных, зарезанных, расстрелянных, утопленных, сожжённых.

Казнь была совершена 10 января 1775 года. «Пугачёв, сделав с крестным знамением несколько земных поклонов, обратился к соборам, потом стал прощаться с народом; кланялся на все стороны, говоря прерывающимся голосом: “Прости народ православный; отпусти, в чём я согрубил пред тобою, прости народ православный!” При сём слове экзекутор дал знак; палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп… Тогда он, сплеснув руками повалился навзничь, и вмиг окровавленная голова уже висела в воздухе».³⁷

Бунт оставил в России такие мучительные воспоминания, что были приняты меры стереть его из народной памяти. «Повелено было всё дело предать вечному забвению. Екатерина уничтожила древнее название реки, коей берега были первыми свидетелями возмущения [она стала называться Урал]. Яицкие казаки переименованы были в уральских, а городок их назвался Уральск… Толковать и писать о Пугачёве было запрещено, и этот запрет имел силу закона до самого восшествия на престол императора Александра Первого».³⁸ Возможно, запрет позднее был возобновлён, потому что в пятитомном издании «Лекций по русской истории» В.О. Ключевского нет даже упоминания имени Пугачёва.

Если Крестьянская война в Германии затормозила прогресс Реформации, то Пугачёвское восстание в России надолго парализовало всякие попытки отмены крепостного права. Державин, видевший своими глазами кровавый разгул пугачёвщины, впоследствии, получив пост министра юстиции при Александре Первом, так объяснял царю опасность преждевременных реформ: «Черни опасно твердить о вольности… Государство понесёт убыток, ибо возникнут трудности в сборе рекрут и денежных повинностей… Нижние земские суды или сельская полиция… удержать крестьян от разброду не смогут без помещиков, которые есть наилучшие блюстители или полицмейстеры, следящие за благочинием и устройством поселян в их селениях».³⁹

Восстание сипаев в Индии

Причины этого восстания созревали долго. В начале 19-го столетия в Индию прибыло новое поколение британских администраторов и военных, людей, подчинявшихся строгим моральным принципам, читавших Библию, намеренных внести христианскую и европейскую цивилизацию в этот субконтинент. Некоторое время успех казался возможным. До сих пор англичане, как в своё время римляне в своих провинциях, старались сохранять нейтральное отношения к религиозным проблемам. Но в Англии крепчал дух миссионерства, а уважение к верованиям туземцев постепенно уступало место стремлению исправлять их. Началась борьба с такими пережитками, как сжигание вдов, удушение путешественников, убийства новорожденных девочек. Предпринимались шаги, открывавшие богатым и знатым индусам доступ к английскому образованию. Всё это расшатывало традиционный порядок и правила взаимоотношений людей.

Также сыграла свою роль цепь поражений, которые Британия потерпела в годы, предшествовавшие восстанию. Выше, в Главе II-7, был описан разгром в Афганистане в 1841. Позже случился другой, на этот раз в Пенджабе. Там воинственные сикхи подчинялись своему знаменитому лидеру, Раджит Сингу. Когда он умер, англичане попытались передать управление своему ставленнику. Но сикхи не приняли его, восстали в 1848 году, вторглись на территорию Ост-Индской компании и в битвах при Гуджрате и Чилианвале нанесли тяжёлые потери британцам.⁴⁰

В 1850-е в Индии шло активное строительство железных дорог и шоссе, учреждались почтовые и телеграфные конторы, открывались школы. Многие индусы считали, что все это представляет угрозу их древним устоям, прочность которых держалась на строгом соблюдении кастовых взаимоотношений. Если каждый будет ездить в одних и тех же поездах и посещать одни и те же школы, как может сохраниться система кастового разделения? Расползались слухи о том, что британцы намерены насильственно обратить индусов в христианство.

В этой напряжённой атмосфере случилось событие, от которого поначалу трудно было ждать беды. В подразделения сипаев было доставлено новое ружьё «энфилд», заряжавшееся патронами нового образца. Порох и пуля находились в цилиндре, вставлявшемся в дуло ружья. Но перед этой операцией необходимо было удалить пробку, затыкавшую открытый конец цилиндра. Проще всего это можно было сделать зубами. Однако снаружи на цилиндре имелась смазка, облегчавшая движение патрона внутри ствола. Среди сипаев прошёл слух, будто эта смазка содержит жир коровы или свиньи. Корова была священной у индусов, к свинье не имели права прикасаться мусульмане.

Несколько десятков солдат-кавалеристов в городе Мирут отказались прикасаться к патронам. Их выстроили на плацу, окружённом четырьмя тысячами сипаев под командой британских офицеров. Пушки и заряженные новые ружья были нацелены на арестованных. Британские солдаты приблизились к ним, срезали пуговицы с их формы, сорвали мундиры, заковали в кандалы. Казалось бы, порядок был восстановлен. Но на следующий день пронёсся слух, будто англичане собрались разоружить всех сипаев. Неожиданно озлобленная толпа вооружённых индусских солдат перебила своих офицеров. К ней присоединились и местные жители, они набросилась на дома европейцев в городе, принялась убивать их без разбора. Бунтовщики освободили арестованных из тюрьмы, и вооружённые толпы двинулись в сторону Дели, находившегося всего в сорока милях от Мирута.⁴¹

Маленький британский контингент столицы не мог противостоять мятежникам, к которым присоединились три полка сипаев местного гарнизона. Всё, что удалось сделать, — взорвать большой арсенал в городе, чтобы он не попал в руки восставших.⁴²

Мятеж стремительно распространялся. 4 июля взбунтовались сипаи в городе Каумпур. У коменданта для обороны было только 60 артиллеристов и несколько десятков сипаев, оставшихся верными своим командирам. Вместе с ними, в форте, окружённом земляным валом, укрылись четыре сотни женщин и детей. Оборона продолжалась три недели, и лишь когда кончились вода, продовольствие, порох, комендант вступил в переговоры с мятежниками.

Осаждённым разрешено было покинуть крепость. Но стоило колонне выступить нз ворот, как мятежники открыли огонь. Вспыхнул бой, в котором все мужчины-британцы были перебиты. Уцелевших женщин и детей поместили в тюрьму. Однако в июне пришло известие о приближении правительственных полков. Тогда отдан был приказ покончить со всеми заключёнными. Сипаи не захотели стрелять в женщин и детей и поручили мясникам, пригнанным с базара, зарезать их ножами. Трупы побросали в колодцы.⁴³

Только в сентябре крупный отряд британцев из Пенджаба подступил к Дели. Артиллерийская подготовка длилась неделю, потом начался штурм. Под градом пуль и картечи атакующие врывались через бреши пробитые в стене, и яростный бой продолжался на улицах. Жажда мести обуревала войска, и они не пытались отличать бунтовщиков от местных жителей.⁴⁴

В ноябре двадцатитысячная армия мятежников подошла к стенам города Канпур. Но генерал Колин Кэмпбел, только что освободивший другой город, поспешил на помощь и рассеял нападавших. Освобождение городов ещё не означало конца войны. Военные операции продолжались вплоть до мая 1858 года. Многим лидерам мятежа удалось ускользнуть. Мятежникам, попавшим в плен, устраивали показательные казни: под звуки военного оркестра их приводили на площадь, привязывали к дулу заряженной пушки и производили выстрел. Других просто вешали без суда и церемоний.⁴⁵

В результате мятежа в Индии погибло около 11 тысяч британцев. Число погибших индусов определить невозможно. Страна была покрыта разрушенными городами, сожжёнными деревнями, опустевшими полями. Решено было произвести серьёзную реформу в управлении колонией. Всё командование войсками, включая и теми, которые были наняты Ост-Индской компанией, переходило к губернатору. Соотношение численности британских солдат и сипаев устанавливалось один к двум (70 тысяч и 140). Вся артиллерия передавалась под контроль европейцев.⁴⁶

Во время восстания индийская знать, владевшая землёй, оставалась лояльной или нейтральной. Британское правительство всячески старалось показать этим князьям и принцам, что их благоденствие входит в круг задач колониальных властей. В своём манифесте королева Виктория объявила, что «твёрдо веря в истинность христианского учения, мы никогда не станем навязывать наши религиозные верования другим подданным».⁴⁷

Впоследствии индийские историки склонны были изображать мятеж 1857 года как первую войну за независимость. Им возражал Уинстон Черчилль, указывавший на тот факт, что «три четверти сипаев оставались лояльными к своим командирам и участвовали в боях против мятежников… Должно было пройти почти сто лет, чтобы возникла идея единого и независимого государства Индия».⁴⁸

Парижская коммуна

Есть ли другая столица на свете, кроме Парижа, которой довелось бы пережить столько кровавых потрясений? Осады, революции, штурмы, перевороты, террор… Начало 14-го века — пытки и казни рыцарского ордена Тамплиеров; потом — Столетняя война с Англией; в 16-ом — война с гугенотами и Варфоломеевская ночь; в 17-ом — Фронда, а затем террор после отмены Нантского эдикта; в 18-ом — Великая революция и якобинцы с гильотиной; в 19-ом — русские казаки на набережных Сены, а потом революции в 1830, 1848, 1851. И вот, наконец, в 1871 — победоносная прусская армия идёт по Елисейским полям парадом, а месяц спустя, ей на смену являются коммунары, которые грозят разрушить весь фундамент государственного здания.

Внешним толчком для франко-прусской войны 1870-го года послужили опять династические споры и опять — из-за опустевшего испанского трона. Ещё в июне атмосфера в Европе была вполне мирной, британский министр иностранных дел заявлял, что «не видит ни облачка на горизонте». Ему вторил французский премьер-министр Оливье: «Не могу припомнить момента, когда бы мир был столь надёжно обеспечан».⁴⁹

Да, Франция была недовольна тем, что Пруссия предложила посадить на испанский трон представителя немецкой династии Гогенцолернов. Но ведь прусский король Вильгельм Первый и его канцлер Отто фон Бисмарк сразу сняли это предложение. Так из-за чего же воевать?

Некоторые историки взваливают вину на жену Наполеона Третьего, императрицу Евгению (принадлежавшую знатному испанскому роду), которая подстрекала своего супруга заставить пруссаков горько пожалеть о бестактной дипломатической попытке. Другие наводят обвиняющий палец на жадную до новостей парижскую прессу, разжигавшую воинственные страсти толпы, маршировавшей по улицам с криками «На Берлин! На Берлин!». Так или иначе, в середине июля 1870 года Франция объявила войну Пруссии.⁵⁰

Со времени разгрома Наполеона Первого в 1815 году иностранные армии не вступали на французскую землю. Война 1854–55 года в далёком Крыму или вторжение в далёкую Мексику в 1863 не могли оставить в народной душе отрезвляющих ран и шрамов, какие производит война на родных полях. В отличие от Франции, Пруссия всю предыдущую декаду вела войны на своих границах, нацеленные на создание единой Германии. Благодаря им в Северо-Германский союз удалось включить Саксонию, Гановер, Гессе, Шлезвиг-Голштинию. Для новой войны Бисмарк смог мобилизовать миллионную армию, хорошо обученную и оснащённую новейшим вооружением.⁵¹

Поражение Франции было стремительным и полным. В начале сентября — разгром под Седаном, сто тысяч французов и их император — в плену. Империя свергнута, поспешно объявлена республика, но тщетно. В октябре ещё 173 тысячи сдались под Мецем; прусская армия осадила Париж.⁵²

Город был абсолютно не готов к такому повороту событий, запасы продовольствия стремительно исчезали. Скоро начали есть лошадей, собак, кошек, крыс. Лондонский журналист, застрявший во французской столице, сообщал в декабре своим читателям: «Сегодня я получил на обед кусочек спаниэля… Чувствовал себя людоедом… Встретил человека, который откармливает кота к Рождеству, чтобы подать его на блюде, окружённым зажаренными мышами».⁵³

Тяжёлые орудия пруссаков вели регулярные обстрелы города, снаряды попадали в школы, церкви, больницы. Жители замерзали в нетопленных домах, бессильная ярость выплёскивалась в спонтанных вспышках насилия. 28 января 1871 года Париж капитулировал. 8 февраля состоялись выборы в новое Национальное Собрание, премьер-министором стал известный политик и историк Адольф Тьер. Его правительству пришлось подписывать мир с пруссаками, условия которого оказались крайне тяжёлыми. Франция теряла провинции Эльзас и Лотарингию и должна была выплатить репарации в размере пяти миллиардов франков. Плюс победители получали право пройти торжественным маршем по улицам покорённой столицы, что и было осуществлено 1 марта.⁵⁴     

Параллельно с выборами в Национальное Собрание прошли выборы в муниципальный совет Парижа, на которых победу одержали представители всевозможных радикальных течений. Некоторые историки считают, что термин «Парижская коммуна» был выбран для того, чтобы воскресить якобинские традиции, что он не был связан с «призраком коммунизма», описанным Карлом Марксом. Во времена Средневековья каждая городская община называлась commune.⁵⁵ Но так или иначе парижские радикалы очень скоро вступили в непримиримый конфликт с национальным правительством, обосновавшимся в Версале.

Первое кровопролитие случилось 18 марта. Премьер-министр Тьер послал полк своих солдат (их называли «версальцы») вывезти из Парижа 200 орудий, спрятанных от пруссаков на Монмартре. Но парижская национальная гвардия воспротивилась этой операции. Началось братание гвардейцев с версальцами. Двое генералов, командовавших полком, были расстреляны. Конфликт стремительно превращался в гражданскую войну между столицей и остальной страной.⁵⁶

То, что происходило в последующие два месяца, раскололо историков на два лагеря, условно: «буржуазный» и «марксистский».

В книгах «марксистов» Парижская Коммуна представлена как первое масштабное восстание революционного пролетариата. В них подробно описано всё, что было сделано для облегчения участи парижан, страдавших теперь от второй осады, как перестраивалась жизнь на основах полного равенства, как много внимания уделялось развитию образования и искусств. Подумать только! Буквально накануне вражеского штурма во дворце Тюильри был устроен открытый концерт, в котором приняло участие 1500 музыкантов.⁵⁷ И прямо с концерта зрители ринулись на баррикады и геройски их защищали.

Но главный упор делается на зверствах версальцев. Как они морили голодом осаждённый город, расстреливали пленных без суда, как пускали в дело артиллерию в бедных кварталах, как устраивали массовые расстрелы на кладбище Пер-Лашез. Не щадили даже женщин из батальона, возглавленного легендарной Луиз Мишель, защищавшего Монмартр.⁵⁸

Серьёзные историки считают, что число погибших колеблется от 20 до 25 тысяч… Парижская Коммуна до сих пор остаётся священным символом для французских левых. Её вспоминали и участники Народного фронта в 1930-е, и политические лидеры, организовавшие союз социалистов и коммунистов, который позволил придти к власти Миттерану (1981). В годовщину последнего расстрела на кладбище Пер-Лашез тысячи демонстрантов приходят, чтобы возложить памятные венки».⁵⁹

Совсем по другому опишут этот пожар историки-антимарксисты. Они прежде всего укажут на разнородность группировок, вошедших в состав правительства Коммуны, их нескончаемые распри. В создаваемых рабочих коммиссиях бок о бок приходилось сидеть революционерам якобинского толка, анархистам, социалистам, последователям Бланки, иностранным авантюристам всех мастей и просто уличным ораторам, не имевшим ни политическиого опыта, ни ясных идей. В военных операциях все пытались отдавать команды, но мало кто выполнял их.⁶⁰

Революционный пыл искал выхода и находил его в самых непредсказуемых действиях. Мало того, что были арестованы в качестве заложников священники во главе с парижским архиепископом, который был потом расстрелян; по обвинению в измене и шпионаже могли бросить в тюрьму самых способных командиров, только что вернувшихся из боя. Вдруг была разрушена Вандомская колонна — как символ империи. «Да, я из варваров, — говорила Луиз Мишель. — Я люблю пушки, запах пороха, свист пуль».⁶¹ Во время уличных боёв с версальцами отступающим коммунарам было приказано поджигать или взрывать каждое оставляемое здание, что и выполнялось всюду, где версальцы не успевали воспрепятствовать разрушению.

Как и в других революционных взрывах, Парижской Коммуне предшествовал сначала сдвиг в сторону либерализации (созыв Национального собрания в 1869 году), а потом военный разгром и возникновение вакуума власти. Видимо, унижение, произведённое в душах поражением, вызвало неконтролируемую ярость с обеих сторон и беспрецедентную кровопролитность развязки. Около семнадцати тысяч было убито, 20 тысяч арестовано, брошено в тюрьму, отправлено на каторгу. В последующие годы политики правого толка при всяком удобном случае могли пугать благонамеренных избирателей призраком коммуны.⁶²

Бунты наших дней

В Америке их принято объяснять теми или иными несправедливостями, допущенными местными властями, произволом полиции, борьбой с неравенством и расизмом. Обычно такие бунты тянутся два-три дня, и после них остаются десятки разграбленных магазинов, сотни сожжённых автомобилей, несколько раненых и убитых. Беспорядки на студенческих кампусах стали традицией..

Бунты в тюрьмах могут быть более кровавыми, особенно если восставшим удаётся захватить заложников и их приходится освобождать военной силой. Именно это произошло в тюрьме в городе Аттика (штат Нью-Йорк, 1971), где в результате штурма погибло 10 заложников и 33 заключённых. Заключение в тюрьме лишает человека почти всех возможностей утолять жажду самоутверждения и жажду сплочения — отсюда повсеместное распространение банд заключённых и вспышек насилия между ними. И все же по числу погибших американцев на первом месте до сих пор остаются протестные выступления религиозных сект, выразившиеся не в нападенях на других, а в самоубийствах: Джима Джонса в Гайане (1978 год, около 900 погибших), Дэвида Кореша в Вэйко Тексас (1993, около 90).

В других странах многие бунты последних десятилетий начинались с захвата центральной площади или какой-нибудь улицы в столице. Часть из них властям удалось подавить довольно скоро: демонстрацию на площади Тяньаньмэнь в Пекине (1989), на Болотной площади в Москве (2013), на площади Таксим в Анкаре (2013). Но другие разрослись в настоящую революцию: на площади перед Белым Домом в Москве (1991), на площади Тахрир в Каире (2011), на Майдане в Киеве (2014).

Благодатная почва для бунтов возникла в Европе и США в связи со спорами вокруг иммиграционной политики: открывать границы для новых волн иммигрантов или закрывать? Демонстранты той и другой стороны шествуют по улицам, ввязываются в перепалки и потасовки, к ним присоединяются толпы прирождённых бузотёров, которых хлебом не корми — дай потешить душу дракой и разбоем. Похоть ниспровержения сплачивает людей безотказно.

Победа Дональда Трампа на президентских выборах в США в 2016 году привела к опасной поляризации двух лагерей. Его попытки закрыть въезд в Америку гражданам нескольких мусульманских стран вызвали бурю протестов, наткнулись даже на прямое неподчинение судебного аппарата. Для миллионов людей новый американский президент стал новым символом мирового зла. Дружная общая ненависть — самый сильный соединяющий наркотик, толкающий массы на сплочение в бунте. Оставить решение дилемы законодателям означало бы лишить себя удовольствия «защищать справедливость» — кто же согласится на это?

Ну, и конечно, расовый конфликт остаётся самым сильным вулканом в США, извергающим лаву вражды и не слабеющим с годами. Когда от рук белых полицейских погибает очередной чёрный, волна бунтов прокатывается по многим городам. Белые почему-то не выходили на демонстрации, когда чёрный расист расстрелял белых пассажиров в вагоне пригородного поезда (1993) или два чёрных снайпера три недели убивали прохожих, спрятавшись в багажнике автомобиля (2002). Но и в них тлеет мстительный протест и прорывается порой кровавыми нападениями на чёрных.

Любопытный феномен представляют собой драки футбольных болельщиков. В них отсутствует какой-нибудь оправдательный резон — в чистом виде происходит утоление жажды самоутверждения (ох, я ему врежу!) и жажды сплочения (знай наших!). Причём не нужно думать, будто это исключительно новое явление. В Византии политическая борьба была запрещена, но зрители конских ристалищ разделялись на две партии, синих и зелёных, и устраивали массовые схватки на улицах. Император и его семья болели за одних возниц, его скрытые оппоненты — за других, и их вражда могла выплеснуться в уличные побоища. С таким же пылом враждовали зрители конских состязаний на центральной площади в Средневековой Сиене, и эта традиция сохраняется в городе и в наши дни.

Изобретение интернета открыло новые возможности для возникновения международных объединений бунтарей. Самый яркий пример этого — ИГИЛ. Вербовка, пропаганда, отдача приказов, сбор средств, организация снабжения — они всё осуществляют через интернет. Их попытки захватывать города и укрепляться на территориях делают их уязвимыми для контрударов индустриального мира. Но укрывшись в гуще мирного населения, они смогут ещё долго совершать террористические атаки и щеголять отрезанием голов на экранах компьютеров.

Уместно вспомнить прозорливую строчку Пастернака из поэмы «Спекторский»: «Он был мятежник. То есть деспот».⁶³ Порыв принять участие в мятеже живёт в людях до получения обид, он ждёт только проблеска надежды на безнаказанность. Конечно, порыв этот клокочет в душах с разной силой. Большинство готово удовлетвориться спокойным течением жизни или испытывает такое отвращение к открытому насилию, что предпочтёт остаться от него в стороне при любых обстоятельствах. Зато неуёмное меньшинство будет по-прежнему откликаться на призывы «бороться за справедливость, за веру, за свободу, за халифат» и мчаться за тысячи миль, чтобы вступить под красные, зелёные, чёрные знамёна неистребимых фанатиков бунта ради бунта.

(продолжение следует)

Примечания:

1. The Lives of the Noble Grecians and Romans (New York: The Modern Library, 1964), р. 655.
2.  Ibid.
3. Ibid.
4. Durant, Will. Caesar and Christ. A History of Civilization, Part III (New York: Simon & Schuster, 1944), p. 136.
5. Plutarch, op. cit., p. 656.
6. Ibid.
7. Ibid.
8. , p. 657.
9. Duran, op. cit., p. 138.
10. Мережковский Д.С. «Лютер». В книге «Реформаторы» (Брюссель: Жизнь с Богом, 1990), стр. 88.
11. Там же, стр. 94.
12. Там же, стр. 96.
13. Там же, стр. 95.
14. Там же.
15. Durant, Will. The Reformation. A History of Civilization, Part VI (New York: Simon & Schuster, 1957), р. 384.
16. Мережковский, ук. ист., стр. 96.
17. Durant, op. cit., p. 386.
18. , p. 389.
19. Мережковский, ук. ист., стр. 98.
20. Durant, op. cit., p. 393.
21. Ключевский В.О. Курс русской истории (Москва: Госполитиздат, 1956), т. 5, стр. 76.
22. Там же, стр. 93.
23. Там же, стр. 92.
24. Пушкин А.С. «История Пугачёвского бунта». Собрание сочинений в 8 томах (С.-Петербург: Тов-во «Просвещение», 1909), том 7, стр. 85.
25. Там же, стр. 87.
26. Там же, стр. 93.
27. Там же, стр. 94.
28. Там же, стр. 110.
29. Там же, стр. 119.
30. Там же, стр. 101.
31. Там же, стр. 148.
32. Там же, стр. 137.
33. Державин Г.Р. «Записки» (Москва: «Русская беседа», 1860), стр. 91.
34. Пушкин, ук. ист., стр. 169.
35. Там же.
36. Там же, стр. 173.
37. Там же, стр. 191.
38. Там же, стр. 192.
39. Державин, ук. ист., стр. 487.
40. Churchill, Winston S., arranged by Commager, Henry Steele. History of the English Speaking Peoples (New York: Barnes & Noble, 1994), р. 347.
41. Sears, Stephen W. (editor). History of the British Empire (New York: Heritage Publishers Co., 1973) p. 169,
42. , p. 170.
43. Ibid.
44. Ibid.
45. , p. 172.
46. , p. 174.
47. Ibid.
48. Churchill, op. cit., p. 348.
49. Horne, Alistair. Seven Ages of Paris (NY: Alfred A. Knopf, 2003), р. 248.
50. , p. 249.
51. Ibid.
52. Guerard, Albert. France. A Modern History (Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1959), р. 324-25.
53. Horne, op. cit., p. 260.
54. , p. 264.
55. , op. cit., p. 327.
57. Horne, op. cit., p. 269.
58. , p. 271.
59. , p. 275.
60. , p. 268.
61. , p. 268-69.
62. Guerard, op. cit., p. 328.
63. Пастернак Борис. Стихотворения и поэмы (М.-Л.. Совпис, 1965), стр. 325.