Такая совместная работа и тесное общение с обоими выдающимися физиками дают Абрахаму Пайсу огромное преимущество перед другими возможными авторами сравнительного жизнеописания Эйнштейна и Бора. Это понимал и сам Пайс, отметивший, что «благодаря беседам с ними обоими я хорошо знаком с ходом их мыслей»

Евгений Беркович

АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН И НИЛЬС БОР

Часть первая. Кто мог быть автором сравнительного жизнеописания?

В истории революций в физике первой половины ХХ века два человека сыграли особенно заметные роли – это Альберт Эйнштейн и Нильс Бор. Их жизненные пути, научные результаты, стили решения научных проблем, философские и религиозные взгляды, социальные темпераменты, политические предпочтения и многое другое тщательно изучены и описаны в многочисленных статьях, монографиях и сборниках. Но не так много работ, в которых эти ученые сравниваются по различным критериям.

Конечно, сравнение не сводится к детскому вопросу: «Кто кого переборет – кит или слон?» Речь должна идти о сравнении стилей научного исследования, стратегий и тактик поиска истины. Отмечая сходство и различие этих великих физиков, можно точнее оценить их достижения, лучше понять, как они шли к ним, какие проблемы вставали перед ними на этом пути, почему столь близкие вначале, ученые в конце жизни отдалились друг от друга.

Вольфганг Паули

Лучше всех могли рассказать, в чем были похожи и чем отличались Эйнштейн и Бор, те их друзья и коллеги, которые хорошо знали обоих. Среди таких людей нужно отметить, прежде всего, Вольфганга Паули. Он слушал лекции Нильса Бора в Гёттингене в 1922 году, в том же и следующем годах проводил совместные работы с Бором в его институте в Копенгагене. Близкие дружественные отношения, интенсивная переписка и совместные работы Паули и Бора продолжались до конца жизни Вольфганга. При этом Паули, по словам Макса Борна, был «близким другом Эйнштейна и рассматривал себя с полным на то правом как назначенного его „преемника“ в теоретической физике» [Einstein-Born, 1991 стр. 282]. В другом комментарии к своей переписке с Эйнштейном Борн отмечает, что «с того времени, как он [Паули] был моим ассистентом в Гёттингене, я знал, что он гений, сравнимый только с самим Эйнштейном, а в научных вопросах, возможно, еще больше[1]» [Einstein-Born, 1991 стр. 293].

Ещё студентом Паули досконально изучил труды Эйнштейна и, получив задание от своего научного руководителя профессора Зоммерфельда, в течение трех лет подготовил для «Энциклопедии математических наук»[2] огромную статью «Теория относительности» [Pauli, 1921], изданную впоследствии отдельной книгой и переведенную на русский язык [Паули, 1947]. Этот объемный труд (книга на русском языке состоит из 300 страниц и включает 394 ссылки на литературу), законченный в декабре 1920 года, многие физики, включая самого Эйнштейна, считают лучшим обзором по теории относительности, не утратившим своего значения и в наши дни [Einstein-Born, 1991 стр. 282]. Эйнштейн в 1922 году писал:

«Никто из тех, кто читал эту великую работу, не может поверить, что ее автору всего 20 лет. Не могу сказать, что вызывает большее восхищение – психологическое понимание развития идей, точность математических выводов, глубокое знание физики, способность систематического и точного представления, знание литературы, исчерпывающее раскрытие темы или точность критических аргументов» [Carretero, 2015 стр. 30].

И в дальнейшем Паули не раз демонстрировал, что понимает Эйнштейна точнее многих его друзей. Особенно это проявилось в последние годы жизни автора теории относительности. Даже Макс Борн, близкий друг Эйнштейна, неправильно понимал его неприятие квантовой механики, якобы из-за того, что ему не нравился статистический характер ее законов, тогда как в основе физики должен лежать детерминизм. Дискуссия в конце жизни Эйнштейна развивалась так.

В сборнике, посвященном 70-летию Макса Борна, была напечатана статья Эйнштейна, в которой критиковался статистический характер выводов квантовой механики, закрепленной так называемой копенгагенской интерпретацией этой новой науки. Макс Борн послал Эйнштейну рукопись своего ответа, и эту рукопись, с согласия Борна, прочёл Вольфганг Паули, оказавшийся весной 1954 года в Принстоне с кратким визитом. Паули быстро разобрался в существе спора и, как ни странно, встал не на сторону Борна, выражавшего мнение сторонников квантовой механики, к которым принадлежал и Паули, а на сторону Эйнштейна, против этого мнения возражавшего. Паули понял, что упреки сторонников новой науки бьют мимо цели, мимо той точки зрения, которой придерживался Эйнштейн. Свое понимание ситуации Вольфганг выразил двумя фразами в письме от 3 марта 1954 года:

«Мне кажется, что дискуссия с Эйнштейном может быть сведена к этой его предпосылке, которую я бы назвал идеей (или «идеалом») «независимого наблюдателя» («losgelosten Beobachters»). Мне и другим защитникам квантовой механики кажется, напротив, экспериментальная и теоретическая очевидность против осуществимости этого идеала достаточной»[3] [Einstein-Born, 1991 стр. 283].

Борн понял упрек Паули и внес коррективы в рукопись своей статьи, предназначенной для юбилейного сборника в честь 70-летия Бора. Паули остался доволен новым вариантом и в упомянутом письме от 11 декабря 1955 года признался:

«Вашу работу в датском юбилейном сборнике, посвященном Бору, очень приятно читать, познавательно-теоретическое содержание стало очень четким, и я со всем согласен» [Einstein-Born, 1991 стр. 293].

При таком уровне близости к Нильсу Бору и Альберту Эйнштейну, при такой тонкости понимания их мыслей, характеров и темпераментов Вольфганг Паули был бы идеальным автором работы, сравнивающей двух великих физиков. Но он такую работу не написал, хотя и участвовал в составлении и редактирования сборников, посвященных Нильсу Бору [Паули, 1958] и Альберту Эйнштейну [Schilpp, 1951].

Макс Борн

Не написал «сравнительное жизнеописание» Нильса Бора и Альберта Эйнштейна и Макс Борн, тоже близкий, может быть, самый близкий из всех физиков, друг автора теории относительности. Их дружбе не помешала разница во взглядах на природу квантовых явлений, о которой мы говорили выше. А вот с Нильсом Бором у Борна таких близких отношений не было, хотя по жизни и в науке они были тесно связаны. Именно Макс Борн организовал летом 1922 года серию лекций Бора в Гёттингене, так называемый Боровский фестиваль, оказавший большое влияние на развитие квантовой физики и зарождение квантовой механики. Макс Борн, в отличие от многих гениальных своих коллег, обладал удивительной скромностью, легко признавал превосходство таланта других, радовался чужим успехам, словно своим. Один из ассистентов Борна физик из России Юрий Борисович Румер, которого в Германии звали Георг, подчеркнул в своих воспоминаниях личные качества своего шефа:

«Я думаю, что секрет его успеха заключается в необычайной широте его натуры, в сочетании таланта большого ученого с горячим сердцем очень хорошего человека. <…> Он отличается необыкновенной личной скромностью, он всегда восхищался чужими достижениями, но никогда не подчеркивал своих» [Румер, 2013 стр. 571-572].

Квантовая механика родилась из пионерской работы Вернера Гейзенберга, написанной в основном на пустынном острове Гельголанд, но оформилась в самостоятельную науку на прочном математическом фундаменте в последовавших за этим работах Макса Борна и Паскуаля Йордана и, наконец, в знаменитой «работе трёх», как ее стали называть физики [Беркович, 2021]. Однако Нобелевскую премию 1932 года за открытие квантовой механики получил в 1933 году один Гейзенберг. Роль руководителя и соавтора Вернера Гейзенберга – Макса Борна – осталась незамеченной Нобелевским комитетом. Несправедливость этого решения хорошо понимал и сам новоиспеченный нобелевский лауреат. Но высказать это публично в Германии тогда уже стало невозможно: к власти пришли нацисты, и профессор Борн вынужден был оставить Геттинген и покинуть родину. Только оказавшись в швейцарском Цюрихе 25 ноября 1933 года, Гейзенберг осмелился написать Борну письмо-признание:

«Дорогой господин Борн,
если я Вам так долго не писал и не поблагодарил за Ваши поздравления, то это отчасти из-за моей нечистой совести перед Вами. Тот факт, что я один должен получить Нобелевскую премию за работу, которую мы тогда в Гёттингене вместе – Вы, Йордан и я – сделали, это беспокоит меня, и я не знаю, что я должен написать. Я, естественно, рад тому, что наши общие усилия теперь признаны, и я с радостью вспоминаю прекрасное время совместной работы. Я также думаю, что все хорошие физики знают, как высок был Ваш с Йорданом вклад в построение квантовой механики – и это не изменит никакое неверное внешнее решение. Но я сам, собственно, не могу ничего больше сделать, как еще раз поблагодарить Вас за прекрасную совместную работу, и признаться, что мне перед Вами немного стыдно» [Born, 1975 стр. 303].

Благородный Макс Борн вспоминал:

«То, что мне не была присуждена Нобелевская премия одновременно с Гейзенбергом (1932 г.), причинило мне в то время боль, несмотря на получение прекрасного письма от Гейзенберга, но это чувство было преодолено, поскольку я понимал превосходство Гейзенберга надо мной» [Эйнштейн-Борн, 1974 стр. 99].

И всё же Борн получил Нобелевскую премию, правда, очень поздно, в 1954 году, когда он уже вышел на пенсию и переехал снова в Германию, поселившись в курортном городке Бад-Пирмонт, недалеко от Гёттингена. Борна порадовало то, что премию ему дали не за участие в совместных работах с Гейзенбергом и Йорданом, а за предложенное и обоснованное статистическое толкование шредингеровской волновой функции. То обстоятельство, что это признание пришло с опозданием в двадцать восемь лет, сам Борн объясняет так:

«… все великие физики первого периода развития квантовой теории были противниками статистического толкования (Планк, де Бройль, Шредингер и — последний в их числе — сам Эйнштейн). Шведской академии было не просто выступить против этих влиятельных голосов, так что мне оставалось ждать до тех пор, пока мои идеи не станут достоянием физиков, — не без помощи Нильса Бора и его копенгагенской школы, которой почти повсеместно сегодня приписывают созданное мною направление идей в физике» [Эйнштейн-Борн, 1974 стр. 99-100].

В этих словах слышится не высказанная прямо обида на копенгагенскую школу, так что Макс Борн вряд ли подходит на роль автора сравнительного жизнеописания Бора и создателя теории относительности.

Вернер Гейзенберг

Эту роль мог бы взять на себя другой бывший ассистент Борна – создатель матричной механики Вернер Гейзенберг, который в начале своего научного пути много и тесно работал с Нильсом Бором. Через копенгагенский Институт теоретической физики прошли десятки, если не сотни физиков из разных стран, но в годы становления квантовой механики, с 1925 по 1927 годы, не было у Бора ассистента ближе, чем Вернер Гейзенберг. Особенно плотно они работали вместе с осени 1926-го по весну 1927 годов. Именно в это время формировалась знаменитая копенгагенская интерпретация новой науки, ставшая на долгие десятилетия наиболее признанной точкой зрения на микромир.

В результате напряженных размышлений они почти одновременно пришли к своим главным открытиям: Гейзенберг открыл принцип неопределенности, а Бор сформулировал принцип дополнительности. Открытия были сделаны в то время, когда Бор уехал в отпуск – покататься на лыжах в Норвегии, в этот раз без своего ассистента – так они устали друг от друга, что решили побыть порознь.

Отдохнувший Нильс Бор вернулся в институт 18 марта 1927 года, бегло посмотрел подготовленную к печати статью Гейзенберга и дал разрешение отправить ее в редакцию. Очевидно, что поначалу Бор не имел претензий к статье Гейзенберга, так как без всяких критических замечаний послал экземпляр корректуры статьи Эйнштейну. В сопроводительном письме говорится:

«Перед его отъездом на каникулы в баварские горы Гейзенберг просил меня послать Вам экземпляр ожидаемой для него корректуры новой статьи в «Zeitschrift für Physik», так как он надеется, что она Вас могла бы заинтересовать. Эта статья, которую я Вам посылаю, означает весьма существенный вклад в обсуждение общих проблем квантовой теории» [Bohr, 1985 стр. 418].

Статья Гейзенберга поступила в редакцию журнала «Zeitschrift für Physik» 23 марта и вышла в свет в мае 1927 года с загадочным «Дополнением при корректуре»:

«После того, как данная работа была завершена, новые исследования, проведенные Бором, привели к точкам зрения, допускающим существенное углубление и уточнение анализа квантовомеханических соотношений, который я пытался произвести в моей статье» [Heisenberg, 1927 стр. 197].

Некоторые историки науки и биографы Гейзенберга и Бора отсюда делают вывод, что Вернер послал статью в редакцию без одобрения Бора. Так считают, например, биограф Гейзенберга Дэвид Кэссиди [Cassidy, 1995 стр. 300], другой ассистент Бора Оскар Кляйн [Klein-IV, 1963], ассистент и биограф Нильса Бора Йорген Калькар [Kalckar, 1985 стр. 16]. Но сам автор соотношения неопределенностей считает иначе. Хотя через тридцать лет после этих драматических событий он не помнил деталей, но твердо убежден в одном: он «никогда не отправлял статьи, пока Бор не даст согласие на это» [Heisenberg-VIII, 1963].

Итак, Гейзенберг не отсылал в редакцию статью о соотношении неопределенностей без согласия шефа. Поначалу Бор с воодушевлением воспринял работу ассистента, и рекомендовал ее Эйнштейну. Можно понять, что Нильс Бор, вернувшись в институт после длительного отпуска, не сразу вник в детали научной работы своих сотрудников. Но постепенно автор недавно изобретенного «принципа дополнительности» стал осознавать, что работа его ассистента тесно связана с его новым детищем. Более того, он стал рассматривать «соотношение неопределенностей» как следствие «принципа дополнительности». Но в работе Гейзенберга, естественно, ничего об этом не было сказано. Это раздражало Бора, и он стал требовать забрать статью из журнала для радикальной переделки.

Это требование было для Вернера абсолютно неприемлемым. Он не считал ошибку в одном мысленном эксперименте, служащим иллюстрацией для главной концепции, достаточным основанием для отказа от публикации. «Соотношение неопределенностей», выведенное Гейзенбергом из общего формализма квантовой механики, было в его глазах слишком важным для интерпретации квантовотеоретического формализма, чтобы так легко отказаться от его обнародования. Эта статья, одобренная, кстати, Паули, должна была подтвердить высочайшую квалификацию ее автора. Отказ от публикации, напротив, сводил авторитет Гейзенберга-физика к нулю.

Такая напряженная обстановка не могла продолжаться долго, нервы у Вернера уже были на пределе. И когда через несколько дней они снова встретились в Копенгагене и Бор опять попытался объяснить, почему Гейзенберг неправ и почему он не должен публиковать статью, то автор «соотношения неопределенностей» не выдержал и разрыдался:

«Я помню, что это закончилось тем, что я разразился слезами, потому что больше не мог находиться под давлением Бора. Это было очень неприятно» [Heisenberg-VIII, 1963].

Конфликт сгладился в конце мая, начале июня. Самокритичный Гейзенберг во многом винил себя, для него была «дружба с Бором важнее, чем физика» [Heisenberg-Eltern, 2003 стр. 122].

Испытавший такие острые эмоциональные переживания, Гейзенберг мог бы многое рассказать о Боре-ученом и Боре-человеке, но он вряд ли мог что-либо сказать о внутреннем мире Эйнштейна, опираясь на опыт своего с ним общения. Личных встреч Эйнштейна и Гейзенберга было не так уж много. Одну из них, состоявшуюся 28 апреля 1926 года после выступления Вернера на Физическом коллоквиуме в Берлине, Гейзенберг запомнил на всю жизнь и не раз к ней возвращался в воспоминаниях [Гейзенберг, 2010 стр. 55–65].

В тех же воспоминаниях Вернер Гейзенберг пишет о том, что за четыре года до этого разговора с Эйнштейном он слушал его доклад на юбилейном заседании Общества немецких естествоиспытателей и врачей, состоявшемся в сентябре 1922 года в Лейпциге. Этот доклад многие ученые ожидали как важное событие, знаменующее переход физики на релятивистские рельсы. Эйнштейн отказался ради доклада в Лейпциге от престижной поездки в Индонезию, где ожидалось очередное подтверждение его общей теории относительности в результате новых астрономических наблюдений во время солнечного затмения. Чтобы послушать доклад Эйнштейна, семья Вернера Гейзенберга собрала ему из последних средств деньги на билет из Мюнхена в Лейпциг. Но была группа физиков-консерваторов во главе с гейдельбергским профессором Филиппом Ленардом, которая отрицала значение теории относительности и делала всё возможное, чтобы сорвать доклад Эйнштейна или хотя бы принизить его значение. Ленард и еще восемнадцать его единомышленников – профессоров и докторов наук – сделали специальное заявление для прессы и подготовили яркую листовку на плотной красной бумаге, которую раздавали всем желающим у дверей в зал заседаний. В заявлении и в листовке говорилось:

«Мы, нижеподписавшиеся физики, математики и философы, решительно протестуем против впечатления, будто теория относительности представляет собой высшую точку современного научного исследования. Считаем это несовместимым с серьезностью и достоинством немецкой науки, когда в высшей степени спорная теория поспешно, на манер базарного зазывалы, вносится в мир дилетантов и профанов» [Goenner, 2005 стр. 193].

Вернер сразу оценил демагогию текста и низость его авторов. Действие листовки оказалось противоположным замыслу Ленарда и его единомышленников. Гейзенберг пишет в воспоминаниях:

«Что до содержания листовки, то оно произвело во мне то естественное действие, что я отбросил все сомнения относительно общей теории относительности, обрисованные мне в свое время Вольфгангом [Паули], и был теперь непоколебимо убежден в правильности этой теории. Ибо я уже давно по своему опыту мюнхенской гражданской войны усвоил, что о том или ином политическом направлении никогда нельзя судить по целям, которые оно громко провозглашает и к которым, возможно, действительно стремится, а только по средствам, которые оно применяет для осуществления целей. Дурные средства показывают, что их инициаторы сами уже не верят в убеждающую силу собственных идей. Средства, примененные здесь ученым-физиком против теории относительности, были так дурны и демагогичны явно оттого, что противник Эйнштейна заведомо не надеялся опровергнуть его теорию с помощью научных доводов» [Гейзенберг, 1989 стр. 175].

Когда я дошел до этого места в воспоминаниях Гейзенберга, мне стало ясно, что он точно появлялся перед аудиторией, в которой должен был состояться доклад Эйнштейна, и держал в руках листовку, написанную будущим автором «Арийской физики» и восемнадцатью его единомышленниками. Но тут же меня уколола другая фраза из воспоминаний «Часть и целое». Гейзенберг пишет:

«Доклад Эйнштейна состоялся в большой аудитории, куда, словно в театральный зал, можно было входить со всех сторон через маленькие двери» [Гейзенберг, 1989 стр. 174].

Стоп! Вот эта фраза точно написана не очевидцем. Я даже сверил перевод с оригиналом, ведь бывает, что переводчик искажает написанное автором. Но нет, и в немецком тексте воспоминаний Гейзенберга стоит: «Доклад Эйнштейна состоялся…» [Heisenberg, 1969 стр. 66]. А ведь это неверно: Эйнштейн на съезде в 1922 году не выступал! Несмотря на высказанное ранее желание, автор теории относительности не появился в Лейпциге. В последний момент он отказался от выступления, и доклад «Принцип относительности в физике» читал Макс фон Лауэ. Друзья Альберта убедили его не рисковать, очень надежные источники утверждали, что великий физик, друг недавно убитого министра иностранных дел Вальтера Ратенау, тоже внесен организацией «Консул» в «черный список» приговоренных к смерти. В письме Максу Планку от 7 июля 1922 года ученый объяснил свой отказ:

«Так как я принадлежу к той группе, против которой националистическая сторона планирует покушения… Теперь ничто не поможет лучше, чем терпение и отъезд в путешествие» [Grundmann, 2004 стр. 175-176].

Другу еще по бернским временам Морису Соловину Альберт пояснял: «меня все время предостерегают, я официально в отъезде, но на самом деле еще здесь. Антисемитизм очень силен» [Grundmann, 2004 стр. 175-176].

Президент Немецкого физического общества Макс Планк сразу понял, что опасения Эйнштейна основательны, и в письме Максу фон Лауэ жаловался:

«Эти люмпены довели дело до того, что они уже в состоянии зачеркнуть событие немецкой науки мирового значения» [Grundmann, 2004 стр. 223].

На согласие фон Лауэ заменить Эйнштейна Планк реагировал с облегчением:

«С чисто практической точки зрения эта замена, вероятно, имеет и преимущество, ибо те, кто вечно думают, что принцип относительности есть, по сути, еврейская реклама для Эйнштейна, получат хороший урок обратного» [Grundmann, 2004 стр. 223].

Тот факт, что в воспоминаниях Гейзенберг выдает желаемое за действительное, весьма поучителен. Он лишний раз напоминает, что память человеческая несовершенна, и верить мемуарам даже великих людей нужно с определенной мерой скептицизма. Свою версию происшедшего в тот день в Лейпциге я изложил в статье «Достоверность воспоминаний», опубликованной в журнале «Семь искусств» [Беркович, 2018]. Для нас же сейчас важно, что с таким отношением к фактам Гейзенберг вряд ли подходит на роль объективного автора сравнительного жизнеописания Эйнштейна и Бора.

Пауль Эренфест

Среди близких друзей Эйнштейна и Бора нужно обязательно отметить Пауля Эренфеста, выдающегося физика и педагога, роль которого в развитии современной физики по-своему уникальна. Об этом очень точно сказал Юрий Борисович Румер, знакомый с основными героями физических революций начала ХХ века:

«Эренфест был совершенно замечательный человек. Мне всегда казалось, что он в современной физике играет примерно такую же роль, что Белинский в истории русской литературы. Он считался критиком, к его мнению в высшей степени внимательно прислушивался Эйнштейн, и, кроме того, он дружил со всеми. Его страшно все любили» [Румер, 2013 стр. 54-55].

Пауль Эренфест, как и Вольфганг Паули, родился и учился в Вене. Руководителем докторской диссертации Эренфеста был великий физик Людвиг Больцман, преклонение перед гением которого Пауль сохранил на всю жизнь. В его кабинете всегда висел портрет учителя. Доктором философии Эренфест стал в июне 1904 года, а спустя два года, в сентябре 1906-го Больцман неожиданно для всех покончил с собой. Ему было всего 62 года.

Эренфест умел дружить. О нем с теплотой вспоминали и Альберт Эйнштейн и Нильс Бор. Последний писал: «Самое живое и стимулирующее участие принимал в этих спорах и Эренфест, уже много лет связанный с нами обоими тесной дружбой» [Бор, 1958 стр. 579]

Знакомство с Эйнштейном в Праге. Эта встреча стала событием для обоих участников. Эйнштейн вспоминал о ней спустя почти четверть века:

«Мы познакомились 25 лет тому назад. Он посетил меня в Праге, куда приехал прямо из России; как еврей, он был лишен там возможности преподавать в высших учебных заведениях. Поэтому он искал себе поле деятельности в Центральной или Западной Европе. Но об этом мы говорили мало, потому что состояние науки того времени поглотило почти все наши беседы. Мы оба отдавали себе отчет, что классическая механика и теория электрического поля оказались недостаточными для объяснения явлений теплового излучения и молекулярных процессов (статистическая теория); не создавалось впечатления, чтобы Эренфест видел путь выхода из этого положения. Логическая брешь в планковской теории излучения, которой мы тем не менее восхищались, была для нас очевидной. Мы обсуждали также теорию относительности, которую он воспринял хотя и несколько скептически, но отдавая ей должное со свойственной ему способностью критического суждения. За несколько часов мы стали настоящими друзьями, будто наши чаяния и мечты были одинаковыми. Нас соединила тесная дружба, продолжавшаяся до его смерти» [Эйнштейн, 1967 стр. 190-191].

К сожалению, жизненный путь Пауля Эренфеста оборвался рано: он покончил собой в сентябре 1933 года. Поэтому о поздних годах Эйнштейна и Бора он сказать ничего не мог.

Абрахам Пайс

Из всех возможных кандидатов на авторство сравнительного жизнеописания двух великих ученых, с моей точки зрения, обоснованнее других претендовал бы Абрахам Пайс, прославившийся своими биографиями Эйнштейна [Пайс, 1989] и Нильса Бора [Pais, 1991].

Биография самого Пайса начиналась драматически. Он рассказывает об этом без эмоций, как об обычном деле, хотя жизнь его могла трагически оборваться еще в юности:

«Я родился в Амстердаме в 1918 г. В 1941 г. под руководством Леона Розенфельда защитил в Утрехте докторскую диссертацию. Вскоре после этого мне пришлось скрываться в Амстердаме, но в конце концов меня схватили и бросили в гестаповскую тюрьму. Тех, кого не успели казнить, освободили незадолго до победы» [Пайс, 1989 стр. 12].

После войны он правильно выбрал ориентиры своей будущей научной деятельности: обратился за разрешением поработать в Институте теоретической физики Нильса Бора в Копенгагене и в Институт перспективных исследований в Принстоне, где после 1933 года постоянно жил и работал Альберт Эйнштейн. Пайсу повезло: оба института ответили согласием поработать вместе с ним. Сначала он поехал в Копенгаген, где познакомился с Бором. В результате личных встреч и бесед с великим датчанином, Пайс вскоре понял, какую роль в жизни Бора играл Альберт Эйнштейн. По словам Пайса,

«в этом и заключался неиссякаемый источник своеобразия личности Бора. Эйнштейн всегда был его основным оппонентом — даже после смерти Эйнштейна Бор продолжал спорить с ним, как с живым» [Пайс, 1989 стр. 13].

В сентябре 1946 года Пайс приехал в Принстон. В том же месяце туда прибыл и Нильс Бор. Они оба были приглашены на торжества по случаю 200-летия Принстона. Бор познакомил юного Пайса с Эйнштейном, «который весьма дружелюбно приветствовал перепуганного молодого человека» [Пайс, 1989 стр. 13]. Вскоре начались беседы Эйнштейна и Пайса, продолжавшиеся почти до самой смерти великого физика. Беседы проходили в кабинете Эйнштейна или во время предобеденных прогулок с работы домой на Мерсер-стрит. Часто вместе с Пайсом Эйнштейна домой сопровождал Курт Гёдель.

Пайс не собирался долго задерживаться в Принстоне, так как его манила Европа и возможная встреча с Паули, уже вернувшимся в Цюрих, но с приходом на пост директора Института перспективных исследований Роберта Оппенгеймера молодой физик из Амстердама получил предложение, от которого не смог отказаться, и в 1950 году он стал профессором этого Института и оставался в Принстоне до 1963 года. Это позволило ему быть рядом с Эйнштейном до конца жизни автора теории относительности.

Контакты Пайса с Бором тоже продолжались во время частых приездов датчанина в Америку. Если Эйнштейн любил обсуждать полученные результаты с собеседником, то для Бора было необходимо во время работы иметь не просто собеседника, но помощника, который записывал бы пришедшие в гениальную голову датчанина мысли. Думать и записывать одновременно было Бору непосильно, этим он отличался с юношества, его первые научные работы написаны рукой брата Харальда или матери Маргрет [Pais, 1991 стр. 112]. Таким помощником Бора в Принстоне часто становился Абрахам Пайс. О забавном случае, происшедшем в 1949 году во время их совместной работы с Бором Пайс упоминает в своей биографии Эйнштейна [Пайс, 1989 стр. 439], но более подробно рассказывает в книге «Гении науки» [Пайс, 2002]. По словам Пайса, Бор занимал в то время большой кабинет Эйнштейна, а сам хозяин кабинета перебрался в соседнюю маленькую комнатку секретарши. В кабинете Бор попросил Пайса сесть, так как ему всегда нужна точка опоры, а сам стал ходить вдоль овального стола, стоявшего в центре комнаты. Потом остановился и попросил записать несколько фраз, пришедших ему в голову во время хождения. Пайс подчеркивает, что Бор при диктовке почти никогда не договаривает фразу до конца:

«Во время таких заседаний Бор никогда не говорил законченными фразами. Он часто останавливался на одном слове, уговаривал его, умолял его найти продолжение. Это могло продолжаться несколько минут. В этот раз этим словом было слово «Эйнштейн». И вот Бор мечется вокруг стола и повторяет: «Эйнштейн… Эйнштейн…». Для тех, кто его не знал, это было бы любопытное зрелище. Через некоторое время он подошел к окну и уставился в него, время от времени повторяя: «Эйнштейн… Эйнштейн…»» [Пайс, 2002 S. 23].

И тут произошло нечто неожиданное:

«В этот момент дверь почти бесшумно открылась, и в комнату на цыпочках вошел Эйнштейн. Он поднес палец к губам, давая мне понять, что нужно сидеть тихо, мальчишеская улыбка заиграла на его лице. Через несколько минут он пояснил причину такого его поведения. Доктор строжайше запретил ему покупать табак, но вот красть табак он ему не запретил, и это было именно то, что он сейчас намеревался сделать. Оставаясь на цыпочках, он напрямую прошел к табакерке, принадлежавшей Бору, она стояла как раз на том столе, за которым сидел я. В это время Бор, ничего не подозревая, продолжал смотреть в окно, повторяя: «Эйнштейн. …Эйнштейн…»». Я растерялся, не зная, что делать, тем более, что в тот момент я не имел ни малейшего представления о том, что собирается сделать Эйнштейн.

Затем Бор, еще раз повторив уже уверенно «Эйнштейн», повернулся. Они так и застыли, лицом к лицу, как будто Бор своим словом вызвал его к жизни. Сказать, что Бор лишился на какой-то момент дара речи, это значит ничего не сказать. Меня самого, хотя я и видел, как Эйнштейн вошел, вдруг охватило необъяснимое чувство, и я могу представить, что почувствовал Бор. Спустя мгновение чары разрушились, когда Эйнштейн объяснил, какая задача перед ним стояла, и вскоре мы все уже разразились смехом» [Пайс, 2002 стр. 23].

Такая совместная работа и тесное общение с обоими выдающимися физиками дают Абрахаму Пайсу огромное преимущество перед другими возможными авторами сравнительного жизнеописания Эйнштейна и Бора. Это понимал и сам Пайс, отметивший, что «благодаря беседам с ними обоими я хорошо знаком с ходом их мыслей» [Пайс, 1989 стр. 439]. Пайс не написал такое сравнительное жизнеописание, но оставил в биографиях как Эйнштейна, так и Бора множество ценных замечаний, сравнивая их характерные черты и особенности научных стилей. Именно его характеристики обоих физиков мы будем чаще других цитировать в нашем исследовании.

(продолжение следует)

Литература

Беркович, Евгений. 2018. Достоверность воспоминаний. Семь искусств, №4, с. 5–21. 2018 г.

Беркович, Евгенй. 2021. Альберт Эйнштейн и «революция вундеркиндов». Становление квантовой механики. М.: URSS, 2021.

Бор, Нильс. 1958. Дискуссии с Эйнштейном о проблемах теории познания в атомной физике. Успехи физических наук. 1958 г., Т. LXVI, вып. 4, с. 571–598.

Гейзенберг, Вернер. 1989. Физика и философия. Часть и целое. М.: «Наука». Главная редакция физико-математической литературы, 1989.

Гейзенберг, Вернер. 2010. Часть и целое: Беседы вокруг атомной физики. Пер. с нем. В.В. Бибихина. М.: Едиториал УРСС, 2010.

Пайс, А. 2002. Гении науки. М.: Институт компьютерных исследований, 2002.

Пайс, Абрахам. 1989. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. М.: Наука, Главная редакция физико-математической литературы, 1989.

Паули, В. 1947. Теория относительности. М. — Л.: ОГИЗ Государственное издательство технико-теоретической литературы, 1947.

Паули, Вольфганг (ред.). 1958. Нильс Бор и развитие физики. Сборник, посвященный Нильсу Бору в связи с его семидесятилетием. М.: Издательство иностранной литературы, 1958.

Румер, Юрий 2013. Физика, ХХ век. Новосибирск: АРТА, 2013.

Румер, Юрий. 2013. Макс Борн (К восьмидесятилетию со дня рождения). В книге: Марчук Александр Гурьевич (ответственный редактор). Юрий Борисович Румер. Физика. ХХ век, с.570-578. Новосибирск: Издательство «Арта», 2013.

Эйнштейн-Борн. 1974. Переписка А.Эйнштейна и М.Борна (перевод И.Л. Гандельсмана и В.Я. Френкеля). В книге: У.И. Франкфурт (сост.). Эйнштейновский сборник 1972. М.: Наука, 1974.

Эйнштейн, Альберт. 1967. Памяти Пауля Эренфеста. Собрание научных трудов. Том IV, с. 190-192. М.: Наука, 1967.

Bohr, Niels. 1985. Collected works, volume 6. Foundations of quantum physics I (1926-1932). Amsterdam, New York, Oxford, Tokyo: North-Holland physics publishing, 1985.

Born, Max. 1975. Mein Leben. Die Erinnerungen des Nobelpreisträgers. München: Nymphenburger Verlagshandlung, 1975.

Carretero, Juan Antonio Caballero. 2015. Танец электронов. Паули. Спин. Наука. Величайшие теории: выпуск 48. Пер. с итал. М.: Де Агостини, 2015.

Cassidy, David. 1995. Werner Heisenberg. Leben und Werk. Heidelberg, Berlin, Oxford: Spektrum Akademischer Verlag, 1995.

Einstein-Born. 1991. Albert Einstein, Max Born. Briefwechsel 1916-1955. Kommentiert von Max Born. München: Nymphenburger Verlaghandlung GmbH, 1991.

Goenner, Hubert. 2005. Einstein in Berlin. München: Verlag C. H. Beck, 2005.

Grundmann, Siegfried. 2004. Einsteins Akte. Wissenschaft und Politik – Einsteins Berliner Zeit. Berlin, Heidelberg, New York: Springer-Verlag, 2004.

Heisenberg-Eltern. 2003. Werner Heisenberg. Liebe Eltern! Briefe aus kritischer Zeit 1918 bis 1945. Hrsg. von A.M. Hirsch-Heisenberg. München: Langer-Müller Verlag, 2003.

Heisenberg-VIII. 1963. American Institute of Physics. Oral History Interviews. Werner Heisenberg — Session VIII Interviewed by Thomas S. Kuhn. [В Интернете] 25 February 1963 г. [Цитировано: 26 August 2018 г.] https://www.aip.org/history-programs/niels-bohr-library/oral-histories/4661-8.

Heisenberg, Werner. 1927. Über den anschaulichen Inhalt der quantentheoretischen Kinematik und Mechanik. Zeitschrift für Physik, Band 43, S. 172-198. 1927 г.

Heisenberg, Werner. 1969. Der Teil und das Ganze. Gespräche im Umkreis der Atomphysik. München: R.Piper & Co. Verlag, 1969.

Kalckar, Jørgen. 1985. Introduction. В книге: Niels Bohr. Collected works, volume 6. Foundations of quantum physics I (1926-1932), p. 7-53. Amsterdam, New York, Oxford, Tokyo: North-Holland physics publishing, 1985.

Klein-IV. 1963. Oskar Klein — Session IV. Interviewed by J. L. Heilbron and L. Rosenfeld. Location: Carlsberg, Copenhagen, Denmark. Oral History Interviews. [В Интернете] 28 February 1963 г. [Цитировано: 20 October 2018 г.] https://www.aip.org/history-programs/niels-bohr-library/oral-histories/4709-4.

Pais, Abraham. 1991. Niels Bohr’s Times, in Physics, Philosophy, and Polity. Oxford: Clarendon Press, 1991.

Pauli, Wolfgang. 1921. Relativitätstheorie. В книге: Felix Klein (Hrsg.). Encyklopädie der mathematischen Wissenschaften mit Einschluß ihrer Anwendungen. Bd 5.— 2.Teil — S. 543-777. Leipzig : Teubner, 1921.

Schilpp, Paul Arthur (Hrsg.). 1951. Albert Einstein als Philosoph und Naturforscher. Stuttgart: W. Kohlhammer Verlag, 1951.

Примечания

[1] Макс Борн там же отмечает, что Паули – совершенно иной человеческий тип и величия Эйнштейна не достигает.

[2] Полное название проекта: «Энциклопедия математических наук с включением их приложений».

[3] В русском переводе переписки Эйнштейна и Борна, опубликованном в «Эйнштейновском сборнике 1972», этот фрагмент переведен с точностью до наоборот: слово «против» пропущено. В результате смысл сказанного Паули полностью теряется [Эйнштейн-Борн, 1974 стр. 89].