Со временем некоторые байки стали «каноническими» и гуляют по книгам, отличаясь лишь деталями — таковы истории о пребывании Шолохова на переднем крае в окопчике под Сталинградом, подарке им бойцам книги Толстого и молитве-напутствии, посылке от Сталина и послевоенная история о том, как Шолохов позвонил Сталину с жалобой на секретаря ЦК Суслова и как Шолохов поспособствовал избранию Л.Леонова академиком.

Борис Рушайло

ШТРИХИ К БИОГРАФИЯМ ШОЛОХОВА

АННОТАЦИЯ

В работе факты биографии Шолохова сопоставляются с его письмами и дневниковыми записями современников (прежде всего с сайта «Прожито») и показано, что многие «канонические» эпизоды придуманы самим Шолоховым и/или его биографами.

ОТ АВТОРА

Появление этой работы стало для меня неожиданностью — ни Шолохов, ни его произведения меня не интересуют.

Но много лет назад я увидел фильм Эллы Аграновской «Шекспир против Шекспира», в одной из частей которого математик проф. М.Малютов (США) рассказывал о проверке гипотезы о том, что автором Шекспировских пьес является Кристофер Марло и, попутно, коснулся авторства «Тихого Дона» (ТД) и пообещал заняться этим.

С тех пор я следил за публикациями Малютова и в одной из них наткнулся на упоминание о работах Бар-Селлы (филолог, литературовед, занимается установлением авторства ТД. Живет и работает в Израилее) о Шолохове — книги Бар-Селлы оказались доступны в сети — и огонек зажегся !

Главное достоинство книг Бар-Селлы в его дотошности, когда каждое утверждение — прежде всего биографические сведения — проверяются и оказывается, что многое (даже очень многое в биографии Шолохова) недостоверно — я очень люблю такие расследования, они для меня как детектив для нормального человека.

С публикации главной книги Бар-Селлы «Литературный котлован» (2005)  прошло около 20 лет, за которые в сети появились наверно все Шолоховские биографии вплоть до «современных» биографий Огнева, Андриасова, Воронцова, Осипова, Петелина, Кузнецовой и последней книги З.Прилепина (2022), которые целиком или в отрывках доступны в сети и на сайте о М. Шолохове.

Но это «официальные биографии», а имеется целый пласт «неофициальных» заметок о Шолохове — это прежде всего письма, статьи и выступления самого Шолохова на сайте о нем, в которых отсутствуют литературные события и имена, зато много о коровниках в Швеции, Дании и Англии, словно директор колхоза пишет из-за границы!

Другой источник — дневники и записи о нем на сайте «Прожито», полные живыми деталями — к примеру протокольное сообщение о поездке Шолохова вместе с А.Фадеевым и Е.Петровым на фронт в 1941 году дополняется ехидным замечанием А.Первенцева (лауреат Сталинской премии, один из руководителей СП СССР):

«4.09.41 Шолохов, Фадеев и Петров поехали на фронт. » <…> Вернулись Шолохов и Фадеев. Они были всего три дня на фронте. Сейчас Шолохов в «Национале». Так, конечно, можно воевать» <…>

19.09.41 Приехавшие с фронта (были три дня и попали даже в кинохронику) Фадеев и Шолохов пьют горькую».

Далее у Первенцева о том, как за эту пьянку Фадеева сняли с поста руководителя Информбюро, что прекрасно дополняет сухие строки постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) «О т. Фадееве А.А.» (пункт 26 г) от 21 сентября 1941 года: «т. Фадеев, приехав из командировки с фронта, получив поручение от Информбюро, не выполнил его и в течение семи дней пьянствовал, не выходя на работу, скрывая свое местонахождение».

Одним словом раскопки оказались увлекательными!

ПРЕДИСЛОВИЕ

Выход в свет биографии Шолохова в серии ЖЗЛ, написанной З.Прилепиным, венчает шолоховские биографии Воронцова, Осипова, Кузнецовой и Петелина и поэтому, говоря о Прилепине, невольно вспоминаются его предшественники.

Общее у них (кроме героя) то, что все эти книги написаны почитателями Шолохова и вот риторический вопрос — должен ли биограф любить и славить своего персонажа?

На мой взгляд совсем необязательно — скажем, рассказывая о Тамерлане, трудно требовать этого, и так было всегда, начиная от Тацита и Светония.

Но биографы Шолохова явление особое — они, как евангелисты, пишут ничем не запятное житие великого писателя!

**

Самая краткая биография Шолохова приведена на сайте Минобороны и начинается со слов «На воен. службе в 1920 — 21. Окончил гимназию (1920). Участник Гражд. войны», после чего следует перечисление премий и наград.

Однако в собственной автобиографии Шолохов гораздо скромнее: «Учился в нач. школе, затем в мужской гимназии. Окончил 4 класса в 1918 г.». 

И ничего о службе в Красной армии и «на военной службе», но все-таки как правильно — окончил гимназию или всего 4 класса?

С таких эпизодов начинается биография классика и такие разночтения будут постоянно, и Прилепин в этом ряду просто последний биограф, чья книга вышла сразу в нескольких изданиях и, если верить отзывам, успешно продается.

И к Прилепину и к его герою я отношусь весьма неодобрительно, однако книгу пролистал.

Конечно первый вопрос об авторстве ТД, но Прилепин предпочитает просто обругать антишолоховедов, хотя до публикации был категоричен «Вал «антишолоховедения» он огромен и таит в себе аномальное количество безумства, комплексов, парадоксов и бреда сивой кобылы. Я возьмусь и со всем этим разберусь». Впрочем, разбор его компетенции и ошибок в этом вопросе см. Алексей Неклюдов (и, разумеется, публикации Бар-Селлы и Л.Кациса).

ОБ АВТОРСТВЕ «ТИХОГО ДОНА»

Версии о том, о том, что Шолохов «позаимствовал» чужую рукопись, возникли сразу после начала публикации ТД — так 14.03.1929 историк Иван Шитц записал в дневнике:

«Рассказывают, что в «Госиздат» явилась старушка с документами (черновиками и т. д.), доказывающими, что ее сын, белый офицер, погибший лет 9 тому назад, является автором романа, который выпущен у нас под именем Шолохова. Последний, подразумевается, достал при неизвестных обстоятельствах единственный имевшийся у автора хорошо переписанный экземпляр и «использовал» его, причем последующие части (а таковые уже появились в печати) много хуже первой» , и далее он же:

«История с «Тихим Доном» Шолохова не утихает, хотя появилось в газетах письмо, странным образом не Шолохова, а нескольких партийных литераторов, ничтожных, «крупнейшим» среди них является Серафимович (репутация которого стоит очень не высоко). Письмо это говорит о подлинном авторстве Шолохова и призывает к расправе над теми, кто будет себе позволять говорить что-либо о подложности автора. А рядом с этим продолжаются толки, что автор (слышал два имени, Карпов или Макаров) писал уже раньше в «Русском Богатстве», что его матери Госиздат платит гонорар, обязавшись контрактом, что была устроена в Госиздате встреча этой дамы с Шолоховым, и они отшатнулись друг от друга, он — ибо узнал мать преданного им офицера, она — ибо сразу вспомнила чекиста, арестовавшего ее сына и его бумаги. Словом, легенда (?) растет, а Шолохов — молчит.» 

Позже сходная история рассказана редактором «Нового мира» (1926-1931) В.Полонским:

«Заходил в редакцию Артем [Веселый, поэт-БР]. Разговор о Шолохове. Я спрашиваю, как он относится к нему. «Сомнение большое есть о первом томе «Тихого Дона». Ему было двадцать лет, когда он сдал его в печать. Написать сам он не мог: слишком хорошо и глубоко, слишком много знаний человека и разных вещей. Для двадцати лет невозможно. А потом, были люди, которые слушали начало этого тома еще в шестнадцатом году, — читал автор».

«Так разве автор известен?»

«Да. Царский офицер, казак, образованный человек. Он читал небольшому кругу лиц, и среди слушателей было двое — один какой-то военный, — имя забыл, а другая — жена С. С. Каменева».

«Так что, эти разговоры имеют почву?»

«Очевидно».

«Но ведь Шолохов талантлив. Ведь второй том «Тихого Дона» хорош, — хотя и слабее первого. Наконец, он прислал нам только что начало романа «С потом и кровью», о коллективизации, — талантливо, ярко, сильно».

«Да, он талантлив, бесспорно. Но ничего особенного в его уме нет. Я с ним месяц был за границей [в декабре 1930 в Берлине http://feb-web.ru/feb/sholokh/shl-abc/0.htm — БР] . Идешь по городу, слушаешь его, говорит умные вещи — но ничего, что задело бы. Средний ум».

Эта версия о «сундучке с рукописью» оказалось живучей, причем в последнее время она дополнилась предположением что ТД (и другие произведения) сочиняли «бригадным методом», подобно тому, как изготавливались «Как закалялась сталь» Островского и «Далеко от Москвы» Ажаева.

Версия о чужой рукописи отстаивалась Солженицыным; А.Твардовский о спорах с ним вспоминал:

— Ну, что он, право, пишет сто лет и никак не может написать это все свое — неизвестно что — роман ли, черт ли что.

— Здесь у него опять сорвалось что-то из того, что мне и в первый раз не понравилось, — насчет «плагиата». Я ему уже говорил: в плагиат не верю, Шолохов — талант, смолоду настоящий, но, судя по проявленному беспокойству по поводу «крюковского сундука с рукописями», он, возможно, позычил кое­ что и в свое время не нашел формы объясниться на этот счет и отдать должное хоть памяти того, у кого позычил, и это его, м.б. мучит, а человек, похоже, скрытный, не исповедующийся.

Разговоры о плагиате Солженицын особенно активно вел после высылки — А.Гладков [драматург, по пьесе которого Э.Рязанов поставил «Гусарскую балладу» —БР] записал в дневнике:

«вся Москва только и говорит, что об обвинении Шолохова в плагиате. Он так непопулярен (кроме узких кругов, примыкающих к «банде» и отечественных конформистов), что все склонны верить в плагиат. <…> Конечно, убедительно доказать плагиат трудно и прямых доказательств не найти. Неудивительно — ведь прошло почти 50 лет. Но системой косвенных улик, излюбленных Вышинским, это может быть доказано. Когда Шолохов получил премию Нобеля, К. Г. Паустовский находился в Риме и за 8 часов до этого его там Вигирелли публично приветствовал как нового нобелевского лауреата и потом никто не понимал, что вдруг произошло в Швеции, что все переменилось. Тогда Твардовский сказал К. Г.: — Ну, я буду не я, если не выведу на чистую воду этого мерзавца!… Т. е. он имел в виду Шолохова. Может быть, у него имелись какие-то основания для того, чтобы считать Шолохова мерзавцем. Считают, что какая-то роль в этом обмане принадлежит Серафимовичу. К нему могли попасть бумаги Крюкова и по слухам он редактировал «Тихий Дон». Все заграничные радиостанции говорят об этом.»

Именно при активном участии Солженицына появились первые филологические работы, отрицающие авторство Шолохова, которые к настоящему времени сформировались в целое научное направление.

Тут стоит заметить, что доводы антишолоховедов (т.е. отрицающих авторство Шолохова) представляются куда убедительней доводов его защитников, бесконечно повторяющих друг друга без малейшей попытки вникнуть в суть дела — для примера укажу на «нефилологические» соображения о «рукописи» ТД — вот что пишет о ней Л. Кацис:

«Когда ИМЛИ купил эту рукопись, оказалось, что текст написан на хорошей бумаге. В ЦДЛ во время столетнего юбилея Шолохова тогдашний директор ИМЛИ Феликс Кузнецов показал рукопись и сказал, что бумага очень похожа на обрезки типографии «Правды». Оказалось, что размер листов такой, что они не помещаются в обычные папки формата А4. Для хранения пришлось раскрыть клапан папки и подклеить снизу картон.»

… Этот эпизод в немного другой редакции приведен в книге Ф.Кузнецова о Шолохове, но у Л. Кациса имеется продолжение:

«Специалисты по системе государственного управления и тайн печати, увидев этот формат, пояснили, что это — размер бумаги системы охраны тайн в тогдашнем ЦК КПСС и ГБ. Недаром Шолохов так прохладно относился к этой рукописи. Он писал на этой бумаге, потому что его контролировали. Этот формат выдает государственный характер документа.»

Мелочь? — ничуть!

В те дни, когда «Правда» опубликовала заключение комиссии, разбиравшей «дело о плагиате» (в постановлении было сказано, что с сомневающимися разберется ГПУ) историк Иван Шитц 14.09.29 записал в дневнике «гвоздей, мыла, чаю, электрич. лампочек, бумаги и еще много кое-чего нет».

…В стране был такой бумажный голод, что несколькими годами позже Н.Островский «Как закалялась сталь» писал на обертках из-под чая, которые приносила с работы жена с разрешения начальства, что школьники писали на газетах, а тут начинающий писатель пишет на бумаге, которая выдавалась по счету и также по-счету принималась; более того, для приема существовала специальная рамка, на которую клались листы для проверки размера.

Если согласиться с аргументами антишолоховедов, что такую бумагу Шолохову выдали для изготовления рукописи ТД для представления в комиссию, разбиравшую обвинение в плагиате (о качестве этой рукописи вопрос особый), то можно вспомнить слова Штирлица «Люди нашей профессии горят на мелочах».

Другой пример — вопиющие ошибки в книге Хьетсо с соавторами по поводу авторства Шолохова — они таковы, что просто перечеркивают его работу — их шолоховеды мудро решили не замечать, тем более что каждый раз, когда появляются «математические» доказательства авторства Шолохова обнаруживается их несостоятельность (приведем слова Хьетсо о целях исследования «В случае «Тихого Дона» мы имеем одного «признанного» автора (Шолохов) и одного «претендента» (Крюков). Наша задача, следовательно, значительно упрощается по сравнению с теми запутанными случаями, когда имеется одно анонимное произведение и неизвестное число возможных авторов») — т.е. если не Крюков, то Шолохов! — у Достоевского Порфирий Петрович говорит Раскольникову «Вы и убили, больше некому» — так и Хьетсо.

О КНИГЕ ПРИЛЕПИНА

От других биографий Шолохова книга Прилепина отличается большим “чинопочитанием” — автор дотошно выясняет на каком месте стоит Шолохов в том или ином перечислении, будь то подписи под некрологом на смерть Платонова или Сталина или списки награжденных и в этом номенклатурном состязании Шолохов куда выше своих коллег по СП Платонова или Пастернака, не говоря уже об Ахматовой или Солженицыне, а потому любое критическое замечание в адрес Шолохова рассматривается Прилепиным как личное оскорбление — вот Твардовский отказался публиковать присланные главы “Целины” [письмо Шолохову, 03.02.1954]:

«Большое спасибо тебе за начальные главы “Целины”… Там много прекрасных страниц, но есть, на мой взгляд <…> некоторый перебор комико-эротических (прошу прощения) положений и выражений <…> Главное в том, что этого куска мало. Ещё бы столько, да полстолька, да четверть столька, как говорится, и мы могли бы говорить о запуске вещи. Жду с понятным нетерпением добавки».

На первый взгляд обычное дело — гл. редактор журнала требует доработок, но Прилепин смотрит на это как на оскорбление:

«Шолохов присвистнул: ты смотри-ка — только оперились, а уже советы дают. И комического им не надо, и эротического не стоит, и по полплошки они не едят. В прошлый раз Полонский не смог опубликовать «Поднятую целину» без купюр, уехал в командировку, по дороге простыл и умер. Лучше бы Твардовский об этом вспоминал почаще.

Позволить так с собой обращаться Шолохов не мог.

Настроение ему подпортили изрядно. Сталина ни комические, ни эротические ситуации в «Они сражались за Родину» не возмущали. Всё шло в печать — и в «Правду», и куда угодно.

Шолохов тут же заявил о выходе из редколлегии «Нового мира». Отдал эти главы в журнал «Огонёк». Когда-то он опубликовал там «Донские рассказы», теперь возвращался к началам. В апреле публикация первых глав второй книги состоялась.» [Прилепин, с.218]

…Всего в «Огоньке» было опубликовано пятнадцать страниц в пяти номерах — Твардовский был прав, говоря что «этого куска мало», но любопытно проследить за Прилепиным — начнем с того, что вложить в уста Шолохова «только оперился» об авторе «Страна Муравия» (1934) и «Василия Теркина» чересчур даже для брутального Прилепина, тем более что ранее этот же шолоховски отрывок отклонила «Правда», а что касается Софроновского «Огонька», где эти главы были напечатаны, то Шолохову приходится лукавить и писать Софронову (19.03.1954) что «время поджимает, пора сдавать в «Новый мир», между тем Твардовский еще полтора месяца назад (03.02.1954) как отклонил рукопись и, по словам своего заместителя, пригвоздил «Первая часть была получше»!

Да и вышел из редакции Шолохов не «тут же» в феврале, а летом, спустя полгода.

И еще загадочная фраза о Полонском, отказавшимся Шолохова публиковать и тут же умершего — просто рука Всевышнего редактора сразила, хотя Полонский был снят с должности редактора «Нового мира» в конце 1929, а умер 24.2.1932 и снятие это никак с Шолоховым не связано — Полонский незадолго до смерти успел написать о том, как его отстранили от руководства «Новым миром» и история эта любопытна и теми слухами, которые ходили о Шолохове («автор ТД — царский офицер, казак, читал начало ТД еще в 1916 году и среди слушателей была жена Каменева»!), и стилем большевистского руководства литературой:

«Сегодня [17.12.1931] меня сняли с «Нового мира». Был в секретариате. Волин сделал короткий доклад, привел несколько выдержек из «Нового мира», — действительно, прозвучали скверно. Особенно ужасно прозвучала фраза анархиста из романа Артема Веселого, где он кричит: «Керенского, Каледина и Ленина — всех бы на одну виселицу». В рукописи было еще имя Троцкого. Оно оказалось вычеркнуто. Волин рассказал дело так, будто я это сделал, Троцкого вычеркнул, а Ленина оставил рядом с этими именами. Возмущение было справедливое. Я объявил, что эту рукопись правил Соловьев и что это сделал он. Каганович спросил: «Соловьев беспартийный?» — «Нет, коммунист». — «Как коммунист? Какой?» — «Да это Василий Иванович Соловьев». — «Неужели? Он? Это правда, Волин?» Волин кивает головой: «Правда». — «Ах он старый дурак. Ну, хорошо, Полонский вышел сух из воды». А Постышев добавил: «Вовсе не вышел сух». И действительно, мне попало. Каганович заявил, что у меня нет выдержанной большевистской линии, что я не дрался за линию партии. Я возражал.» 

Тут главное то, что эти прилепинские и иже с ним недомолвки (или передергивания) не досадные описки, а система, превращающая биографическую книгу в агиографию с такими искажениями истории, что поправлять надо постоянно — но это слишком нудно и неинтересно, а потому ограничусь только “выбранными местами”.

ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ БИОГРАФИЙ ШОЛОХОВА

Видное место в книгах о Шолохове занимают «героические истории», хотя в одном из интервью Бар-Селла раздраженно заметит, что все наши биографические сведения о Шолохове базируются на его словах, которые при проверке не подтверждаются:

«Он про себя много всего рассказывал, например, что он работал на продразверстке, «комиссарил», отрядом командовал в 70 сабель… Когда? В 15 лет он «комиссарил»? Полный бред. Он понапридумывал о себе много, что он якобы спорил с Махно … Ага, в 14 лет спорил с Махно».[Бар-Селла «Писатель Шолохов» и ГПУ].

Уточним — сабель было не 70, а 270 и лет Шолохову было аж 17.

Откуда это известно? — да сам рассказал:

«Я требователен к молодежи, — сказал он [в беседе с молодыми писателями в 1967 году-БР], – и у меня есть к этому основания. На этой земле семнадцатилетний Шолохов командовал продотрядом в 270 человек.»

[М.Андриасов: Уроки Шолохова., 1967. 

А вот запись беседы М. А. Шолохова (1943) с представителем ВОКСа, обратившимся к нему с просьбой Американского общества помощи России написать письмо американским друзьям:

 «Мне помнится, как во время гражданской войны, когда мне было 14 лет, в нашу станицу ворвались белые казаки. Они искали меня как большевика».

Большевиком стал в 14 лет, в 15 попал в плен к Махно и спорил с ним, в 17 командовал отрядом в 270 сабель — эти истории столь фантастичны, что даже биографы не решаются о них распространяться, но вот Огнев в книге о Шолохове (с. 39) поведает еще, что образован Шолохов был весьма солидно:

«Шолохов уже в детстве изучал философские произведения Спинозы, Дидро, Плеханова (у отца была большая библиотека). Заметим: Шолохов в 1912 г. поступил во второй класс, а через шесть лет закончил 4 класса. Можно предположить, что он, любивший читать и серьезно занимавшийся самообразованием, имел в это время намного больший кругозор, чем давали ученику 4 класса гимназии. Следует учесть, что уже в двенадцатилетнем возрасте Шолохов обсуждал с отцом философские проблемы, получив от него прозвище Спиноза».

Со временем некоторые байки стали «каноническими» и гуляют по книгам, отличаясь лишь деталями — таковы истории о пребывании Шолохова на переднем крае в окопчике под Сталинградом, подарке им бойцам книги Толстого и молитве-напутствии, посылке от Сталина и послевоенная история о том, как Шолохов позвонил Сталину с жалобой на секретаря ЦК Суслова и как Шолохов поспособствовал избранию Л.Леонова академиком.

Всего не перечесть, поэтому остановлюсь на нескольких.

КАК ШОЛОХОВ ЛЕОНОВА ПРОВЕЛ В АКАДЕМИКИ

Леонида Леонова выбирать в академики не хотели, пока Шолохов не приехал на очередные выборы и убедил ареопаг.

Прилепин: Академик-секретарь отделения литературы и языка Академии наук СССР Борис Храпченко убеждал близкого к Леонову литературоведа Александра Овчаренко, что писателя надо отговорить баллотироваться. <…>

Один из академиков Отделения литературоведения, директор Института мировой литературы Борис Сучков открыто заявил в те дни, что Леонова в Академию не допустят.

Но в день голосования по Леонову в Академии наук неожиданно появляется бледный и больной Михаил Шолохов. <…>

Шолохов пришёл на заседание впервые за много десятилетий. <…>

Отказать нобелевскому лауреату «бессмертные» не смогли.

В последние дни ноября 1972 года <…> Леонов Леонов наконец стал действительным членом Академии наук по специальности «Литературоведение».

Но когда Леонову говорили, и неоднократно, что его поддержал Шолохов, Леонов с непроницаемым лицом отвечал:

— Знаете… я не верю”

Только почему Леонов не верил?

Может знал подлинную историю избрания, о которой Альберт Беляев, отв. работник ЦК, рассказывает куда прозаически:

“Леонову очень хотелось быть избранным в Академию наук СССР, как Шолохов и Федин. Но его провалили на выборах в 1968 и 1971 годах. Тогда в 1972 году ЦК КПСС выделил дополнительную ставку академика с целевым назначением — для Леонова. Президент Академии наук Мстислав Всеволодович Келдыш, с которым состоялся специальный разговор в ЦК, говорил, что уговорить 250 академиков будет непросто. Но Леонова избрали”.

А где же бледный больной Шолохов?

Нет ни у Беляева, ни в “Летописи”, где в ноябре 1972 Шолохов только пишет письмо о выделении битума для асфальтирования улиц Вешенской.

Может автор «Летописи» запамятовала или для нее, как для Писарева в середине 19-го века сапоги важнее Пушкина, так и в 1972 году битум важнее Леонова.

P.S.

Жена акад. Понтрягина вспоминала, что президент АН СССР М.Келдыш говорил, когда на Общем собрании не было кворума: «Товарищи, академия — это не клуб знаменитых капитанов, куда можно ходить и не ходить по желанию. Академия — это государственное учреждение. Хотим мы этого или не хотим, но мы еще и государственные работники, государство нам платит деньги, поэтому прошу всех явиться на вечернее заседание, где необходим кворум». [А. И. Понтрягина, Из воспоминаний о Льве Семеновиче Понтрягине, Матем. обр., 2008, выпуск 3, 2— 26] 

В рассказе Прилепина и Осипова о прибытии Шолохова на заседание сказано, что Шолохов не появлялся в Академии десятилетиями, а перед прибытием матерно обругал академию, но не в глаза, боже упаси! — однако от благ, доставляемых высоким званием, никогда не отказывался и деньги, выделенные для постройки дачи под Москвой, рачительно пустил на строительство дома в Вешенской — «сам дом обошёлся в 983 тысячи рублей — без малого миллион. Превеликие деньги. Академия наук на погашение этих затрат дала 360 тысяч.»

Ума не приложу, чем ему не угодила Академия!

КАК ШОЛОХОВ СУСЛОВА ОКОРОТИЛ

М.А. Суслов несколько десятилетий был «серым кардиналом», отвечающим за идеологию и секретарем ЦК и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе, и от его решения зависела судьба не то что писателей или композиторов, а театров, газет и журналов. Но для биографов Шолохова Суслов супротив Шолохова что плотник супротив столяра:

”Критик Михаил Шкерин запросил помощи. Написал статью о творчестве Константина Симонова с критикой. Не понравились строки в его новой поэме: «И родина не там, где ты родился, а там, где помнят о тебе». Главному редактору газеты, где готовилась статья, звонок из ЦК — запретили печатать. Можно понять, чего испугался партаппаратчик: Симонов не просто популярен, он еще и начальство в Союзе писателей, и близок Сталину. Лучше не связываться.

Шолохов за телефон — обратился к Суслову. Кто не знал, как неприятно было общаться с этим убежденным консерватором с великолепной памятью на цитаты из классиков марксизма-ленинизма; кого угодно переговорит. Сейчас он в полном доверии у Сталина — секретарь ЦК и главный редактор «Правды», в будущем станет членом Политбюро и останется главным идеологом при Хрущеве, Брежневе и даже при начинающем карьеру в составе секретариата Горбачеве.

Суслов взял трубку и выслушал просьбу писателя:

— Михаил Андреевич, не очень-то складно писателю ходатайствовать о критике, ну а как развиваться литературе без свободной критики? Речь идет о статье Шкерина о творчестве Константина Симонова. «Комсомольская правда» готова ее публиковать, а из сектора центральной печати запрет. Это по твоей епархии, Михаил Андреевич! Надо бы снять запрет, хватит Симонову ходить в «неприкасаемых».

— Это я посоветовал воздержаться… Что значит имя Шкерина в литературе, чтобы критиковать Симонова? Это несерьезно, товарищ Шолохов!

— А серьезно ли было, — проговорил Шолохов, — когда меня и Леонида Леонова разносили вдребезги вчерашние портняшки и скорняки? Пудами на вес — опубликовано погромных рецензий. Шкерин профессиональный критик, член Союза писателей, у него книги…

— Товарищ Шолохов, — раздалось раздражительно, — я не против критики Симонова, но против, чтобы в этом упражнялись люди, не причастные к большой литературе. Так и передайте автору. До свидания, товарищ Шолохов!

То ли подогрела норов обида за такой разговор, то ли злость, что не добился справедливости, но Шолохов тут же звонит помощнику Сталина и просит устроить разговор с «хозяином». И он-таки состоялся:

— Здравствуйте, товарищ Сталин! Прошу простить за беспокойство.

— Здравствуйте, товарищ Шолохов! Если бы я не хотел вас услышать, вы бы меня не обеспокоили. Я слушаю вас, товарищ Шолохов!

— Я опять к вам с нашими литературными болячками.

— Я сказал бы, с неблагополучием…

— Боюсь, напротив, со слишком самодовольным благополучием. Полное благодушие, ни слова критики.

— О ком речь?

— Литературный критик Шкерин говорит о живом и мертвом в творчестве Константина Симонова, а ЦК запрещает публиковать эту статью.

— Я не знаю о таком запрете, товарищ Шолохов. Вы читали статью?

— Читал!

— Вы считаете нужным ее публиковать?

— Считаю полезной. И Симонову есть чему учиться. Я могу послать вам статью.

— Зачем такой бюрократизм? Завтра я ее прочту. В какой газете?

— В «Комсомольской правде».

— Почему не в «Правде»?

— Комсомольцы проявили настойчивость. Не будем их обижать.

— У вас все, товарищ Шолохов?

— Спасибо за поддержку!

Очень скоро позвонил телефон — от Суслова, он вымолвил как ни в чем не бывало:

— Михаил Александрович, я ознакомился со статьей Шкерина. В «Комсомольскую правду» дано указание — печатать.

Прощаясь с тем журналистом, которому выпало быть свидетелем телефонных переговоров и даже записать их столь подробно, Шолохов сказал: «О моем разговоре со Сталиным — молчок!»

Ист.: Осипов.Шолохов.ЖЗЛ. 

Отличная история, правда его прототип — устный рассказ Булгакова о Сталине — куда сильнее

«— Садись, Миша. Чего ты грустный? В чем дело?

— Да вот пьесу написал.

— Так радоваться надо, когда целую пьесу написал. Зачем грустный?

— Театры не ставят, Иосиф Виссарионович.

— А где бы ты хотел поставить?

— Да конечно, в МХАТе, Иосиф Виссарионович.

— Театры допускают безобразие! Не волнуйся, Миша. Садись. — Сталин берет телефонную трубку.

— Барышня! А барышня! Дайте мне МХАТ! МХАТ мне дайте! Это кто? Директор? Слушайте, это Сталин говорит. Алло! Слушайте!

Сталин начинает сердиться и сильно дуть в трубку.

—Дураки там сидят в Наркомате связи. Всегда у них телефон барахлит. Барышня, дайте мне еще раз МХАТ. Еще раз, русским языком вам говорю! Это кто? МХАТ? Слушайте, только не бросайте трубку! Это Сталин говорит. Не бросайте! Где директор? Как? Умер? Только что? Скажи, пожалуйста, какой нервный народ пошел!

К Паустовский. Книга скитаний.

А еще дочь писателя Светлана Михайловна сочла нужным заметить, что делала много замечаний Осипову по поводу его книги.

Досталось от нее и Шкерину:

 «Я читала о Шолохове слова тех, кого знаю лично, критик Шкерин, например, он бывал в Вешенской и в Москве к папе заходил, так вот даже они врут безбожно. Или потому что старые, и память им изменяет, или потому что хочется приукрасить».

но особую пикантность словам дочери Шолохова придает то, что интервью это она дала в год своего девяностопятилетия (ей-то память не изменила!),

КАК ШОЛОХОВ МОЛИТВУ СОЧИНИЛ И СОЛДАТАМ ТОЛСТОГО ДАРИЛ

1 марта 1973 Шолохов пишет редактору «Огонька» Софронову по поводу готовящегося сборника «Слово о Шолохове» (М.: «Правда», 1973), который был приурочен к пятидесятилетию творческой деятельности писателя:

«Сборник надо решительно сократить, отбросив все мелкое и нестоящее. Слушай, статья Андриасова — это слюни и патока. Прочитаешь — и хочется помыть руки. Нельзя же писать так бездарно и неумело. <…> Боюсь — и не без оснований — что очерк Андриасова доставит много радости нашим общим «друзьям».

Чего это Шолохов всполошился из-за льстивого очерка Андриасова, изданного много лет назад:

 «Под Москвой, на фронте, когда Михаил Александрович находился на передовой, солдат, обрадованный встречей с писателем, как-то робко обратился к нему: Дорогой Михаил Александрович, подарите нашему взводу «Тихий Дон». Очень ребятам хочется, чтобы эта книга и в бою была рядом …

Солдат произнес эти слова, и видно было, что его охватила неловкость — уместна ли эта просьба к писателю в такое время…

Михаил Александрович ответил не сразу. Значит, в самом деле слова солдата озадачили полкового комиссара. Но тут же все разъяснилось:

— Дорогой друг мой, — ответил писатель, — всей душой бы рад подарить вашему взводу «Тихий Дон», да нет у меня сейчас под рукой этой книги. А солдаты вы хорошие, и хочется мне непременно оставить вам что-нибудь на память.

Он помедлил, что-то решая про себя, потом раскрыл полевую сумку, достал плотную книгу с твердым переплетом и на титульном листе своим красивым, четким почерком что-то написал.

Отдал книгу командиру взвода, горячо обнял его, сердечно распрощался с солдатами, направился в соседний блиндаж.

Бойцы бросились к комвзвода, нетерпеливо раскрыли книгу. Это был третий том «Войны и мира». Всем запомнилась шолоховская надпись, сделанная в ту грозную пору, когда немцы рвались к Москве:

«Друзья мои! Ни шагу назад! Пусть слава Бородина вдохновит вас на ратные подвиги.

Верю, реять Красному Знамени над рейхстагом.

До встречи в Берлине!

Ваш М. Шолохов».

Андриасов М. Сын Тихого Дона / Москва : Советская Россия, 1969. -с.63

Между тем повод для волнения был — слова «Ни шагу назад» взяты из приказа Сталина от августа 1942 года, когда немцы рвались не к Москве, а к Сталинграду!

Ох уж этот Андриасов, нет чтобы проверить дату!

А ведь еще в 1966 году в 78-м томе «Литературного наследства» «Советские писатели на фронтах Великой Отечественной войны» этот же эпизод приписан к 1942 году (со ссылкой на газету «Советский Казахстан», Алма-Ата, 1955, № 5, стр. 69—70, где его рассказывает шофер Василий Грязнов); полный текст занимает несколько страниц и «сделан» по всем канонам житийской литературы начиная с зачина:

«Шолохов вновь оказался на фронте, принял участие в жарких и трудных боях за Сталинград» — все сходится, бои начались в конце лета 1942 и вот знаменитый писатель бесстрашно шагает по траншеям, поглядывая в бинокль на врагов и в ответ на замечание быть осторожней отвечает, что он заговоренный: «Благодарю за упреждение, но я снайперов не боюсь. Заговоренный я, брат, от пули». Ну, солдаты нашего окопа окружили его. Все сразу узнали в полковнике Шолохова. Я и говорю ему: „Может вы, Михаил Александрович, и молитву какую от пули знаете?» „Знаю, — отвечает Шолохов.— И те молитвы, что имеются в „Тихом Доне», и новые. Много знаю молитв. Но сейчас у меня на уме и в сердце одна. Начинается она, други мои, так: „Во имя отца и сына и матери моей — ни шагу назад!..[Выделено мной – БР]»

… Любопытно, что в окопе оказался однофамилец персонажа ТД «…Максимка Грязнов, сосед Коршуновых, беспутный и веселый казак», правда имя другое — может сын? — эх, недоглядели авторы очерка, такую возможность упустили …

Продолжим рассказ:

«Вот, — говорит Шолохов, хожу по окопам, присматриваюсь, учусь у вас, изучаю солдатскую жизнь, бывальщину. А потом напишу, обязательно напишу и про вас, и про молитву «Ни шагу назад» — далее с небольшими вариациями следует ранее приведенный эпизод и в конце «Как правофланговый, всякий раз новому пополнению, по приказу комбата, я зачитывал эти слова Шолохова и заучил их наизусть».

Еще раз о датировке этого рассказа — в конце 1954 года Шолохов был и выступал в Алма-Ате, а заметка в газете датирована началом 1955, когда широко отмечалось 50-летие Шолохова и, возможно, публикация связана с этим, а потом газетная заметка перекочевала в том литнаследства и пошло-поехало.

Но вернемся к письму Шолохова Софронову — тот не послушался, да и чего было волноваться, когда книга Андриасова «Сын тихого Дона» вышла в 1969 году стотысячным тиражом и никто даже не удосужился заглянуть в том литнаследства?

А может Софронов сравнил, выругался и утешил Шолохова, что никто этого Андриасова и том литнаследства тогда не читали и теперь не вспомнят.

Так и случилось и вот уже в 2005 вышла в свет «Летопись жизни и творчества Шолохова» Кузнецовой, где эти события датированы осенью 1941:

«1941, осень «Солдатам передовой линии фронта М. А. Шолохов подарил томик романа Л. Толстого «Война и мир» с надписью:

«Друзья мои! Ни шагу назад! Пусть слава Бородина вдохновит вас на ратные подвиги. Верю, реять Красному знамени над рейхстагом.

До встречи в Берлине!

Ваш М. Шолохов».

КАК ШОЛОХОВА НА САМОЛЕТЕ ИЗ ОКОПА ВЫВОЗИЛИ

Лет десять назад на одном из форумов началось обсуждение, имел ли Шолохов личный самолет и тогда-то появилось сообщение летчика Лебеденко о том, как он служил на аэродроме в Миллерово и несколько раз возил Шолохова и его дочь — так вот, личного самолеты (в собственности наподобие машины) у Шолохова не было, однако по мере надобности ему «подгоняли» самолет, который доставлял его в Ростов, откуда поездом Шолохов ездил в Москву. 

Именно для этих рейсов была оборудован аэродром для легкомоторных самолетов, пришедший в упадок после смерти Шолохова, и об этом не стоило бы упоминать, если бы Лебеденко не написал воспоминаний о том, как ему довелось вывозить Шолохова с передовой — в самом скромном школьном изложении эта история звучит так:

«Однажды в январе 1942 Лебеденко получил приказ вывезти с передовой линии из-под огня противника корреспондента «Красной звезды». Невысокий остроглазый полковой комиссар с четырьмя «шпалами» в петлицах запомнился летчику, хотя их встреча была мимолетной. Когда благополучно приземлились, Лебеденко узнал фамилию военного корреспондента: Михаил Шолохов».

Оставим без комментария «вывезти с передовой линии из-под огня противника» — в начале 1942 года Шолохов на фронте не был, тем более на передовой в окопе и обратимся к «канонической версии», согласно которой действие происходит осенью 1942 года и Шолохов в том же окопчике сидит вместе с отцом и сыном, ожидающими приказа идти в атаку.

Бойцы, конечно не знают кто этот полковой комиссар (риторический вопрос как такой чин без свиты пожаловал в окоп — Л.Брежнев в том же чине был зам. Начальника политуправления фронта и до Малой земли близко к фронту замечен не был) и потому интересуются, нет ли у него газетки на самокрутку — но Шолохов курит трубку (странно, в одном из писем той поры он просит прислать ему папирос), но тут сын предлагает пустить на раскурку отпечатанную на газетной бумаге брошюру «Наука ненависти» Шолохова (примерно 20 стр. формата А5), впервые опубликованную в «Правде» 22 июня 1942 и быстро изданную отдельным изданием!

Вернемся к летчику Лебеденко:

«Он получил задание вылететь на передовую, в район села Гроховцы, где ожидалось контрнаступление немцев, и забрать оттуда военного корреспондента — Шолохова. [от кого приказ? Почему нельзя вывезти на машине?-БР] Летчик выполнил приказ, нашел писателя, и не просто на передовой, а за двадцать метров от командного пункта «в небольшом окопчике, вырытом впереди основной траншеи».

[Как это приземлился и пошел искать — обычно пассажиры ждут самолет, чтоб быстро улететь и еще – у Прилепина уточнено – «командный пункт 62 армии» — ну конечно прославленной 62-й армии Чуйкова, не пропустившей немцев к Волге! и далее мы поясним, почему так необходимо это с виду небольшое добавление, а пока заметим, что штаб не располагается в 20-ти метрах от передовой – БР],

«Он разговаривал с двумя бойцами — отцом и сыном. Старший достал кисет с махоркой и спрашивал у Шолохова, не найдется ли у него газетки на пару закруток. Газеты не было, тогда молодой боец предложил отцу небольшую книжку на газетной бумаге — шолоховскую «Науку ненависти».

Отец рассердился: «Ошалел ты, что ль! Такую книжку на закурки. Соображать надо, однако». Потом спросил у Шолохова, который из скромности ему не представился: «Читал? Это, милый, такая наука, что без нее нашему брату никак нельзя», и принялся травить солдатские байки: что-де лично знаком с автором «Науки ненависти», угощал его махоркой, «заказал» ему роман о Сибири, откуда они с сыном родом — «про наш Енисей, про тайгу нашу матушку», — и Шолохов якобы согласился такой роман написать. Правда, после окончания войны. Михаил Александрович смеялся глазами и подмигивал Лебеденко, чтобы тот молчал.»

Уточним, где встретились летчик и писатель после войны — так вот, Лебеденко служил на аэродроме Миллерово недалеко от Вешенской и пару раз возил Шолохова в Ростов.

«Байки пожилого солдата говорили уже не о его писательской славе, а о том, что он стал народной легендой.

Увы, эта типично шолоховская юмористическая ситуация завершилась по-шолоховски же трагически. Началась немецкая артподготовка, и осколком мины был убит наповал сын пожилого солдата Митька. Незабываема описанная Лебеденко сцена, когда отец, поцеловав мертвого сына в лоб, пошёл вместе с бойцами своей роты в контратаку, а Шолохов, «посерев лицом», «с мукой в глазах», сидел возле убитого Митьки, держа в ладонях его остывающую руку… Он, кстати, мог погибнуть и сам, потому что не ушел из окопчика, когда начался обстрел.»!

Воронцов Андрей Венедиктович. Михаил Шолохов и война. 24.05.2020 https://pechorin.net/articles/view/mikhail-sholokhov-i-voina

P.S. Это тот самый Воронцов, в книге которого молодой Шолохов выпивает с Булгаковым, так что проверено — написанному верить!

Скромно как-то, поэтому перенесем Шолохова в дивизию Родимцева — знаменитая эта дивизия была передана в состав 62 армии Чуйкова в сентябре 1942 и не позволила немцам прорваться к Волге, держа оборону в ста метрах от реки!

Тут важно то, что дивизия Родимцева прибыла в Сталинград осенью 42-го после приказа «Ни шагу назад» и публикации «Науки ненависти» – теперь можно перевести дух и потому вот она единственно верная версия:

«Сохранились свидетельства современников писателя о его фронтовых командировках в окопы Сталинграда. Пётр Лебеденко отмечал, что для того, чтобы попасть на позиции дивизии Родимцева Шолохову пришлось двадцать метров ползти ползком, потому что территория простреливалась снайперами. Здесь, недалеко от командного пункта 62-й армии, состоялся запомнившийся писателю эпизод — отец-сибиряк потерял сына, воевавшего бок о бок с ним, и пообещал вернуться после боя (рота пошла в атаку) — похоронить».

Итак, события перетекли из начала 1942 аккурат в конец, когда отпечатали брошюрку — и правильно, как без “Науки ненависти” лезть в окоп?

В школьном сочинении, с которого начинается рассказ, о Лебеденко и его знакомстве с Шолоховым кратко:

“Демобилизовавшись, Петр Васильевич продолжил воздушную службу на земле. Он получил назначение на должность начальника небольшого аэропорта в городе Миллерово. И здесь состоялась вторая встреча с Шолоховым. Михаил Александрович вспомнил летчика, который вывозил его в 1942-м с передовой, и фронтовое знакомство превратилось в дружбу. Когда Шолохов приезжал из Ростова или Москвы на поезде на станцию Миллерово, дальнейший путь он предпочитал преодолевать на самолете-«кукурузнике». И настаивал, чтобы за штурвал садился Петр Лебеденко”.

Насчет «настаивал» сомнительно — Петр Лебеденко вспоминал, что всего раз летал с самим Шолоховым, однако он со временем стал писателем, собирателем «донских сказов» и руководителем Ростовских писателей, так что в этом качестве он уж точно встречался с Шолоховым.

(продолжение следует)