Наконец все гости разошлись и осталась одна пара туфель, самая раздолбанная. Провокация! Вот как третируют еврея в мусульманском логове. Пригляделся — и вдруг понял, к стыду своему, что туфли эти точно мои. Я купил их лет пять назад и носил, не снимая, на службу, брал с собой в поездки по стране и даже за рубеж. Вот они и сносились незаметно.
ПРАЗДНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ О КУЛЬТУРНЫХ РАЗЛИЧИЯХ
(окончание. Начало в №5/2025)
Разговоры за ланчем
В своем знаменитом фильме “Pulp Fiction” — своеобразной энциклопедии американской жизни, вроде пушкинского «Евгения Онегина», Тарантино изобразил разные виды американского трёпа. Например, два гангстера, черный и белый, вместе завтракают. Белый заказал яичницу с ветчиной, а черный говорит, что свинину не ест. Тот ему: ты что, еврей? А черный отвечает, что нет, не еврей, и объясняет, что не ест, потому что свинья — грязное животное, ведь она ест свои какашки. Белый ему возражает, что и собака поступает точно так же. На это черный резонно замечает, что он и собак не ест. Белый ему: «Да, но ведь ты не скажешь про собаку, что она — грязное животное?» — «Не скажу, но и чистым животным её ведь тоже не назовешь».
И разговор продолжается в таком духе, пока гангстерам не приходит пора заняться делом, более соответствующим их социальному статусу.
Кто-то, возможно, подумает, что разговор этот — плод болезненной фантазии Тарантино. Чтобы показать, что Тарантино черпал свои диалоги из живой американской жизни, приведу некоторые фрагменты моих бесед с сокурсницей Мэган во время ланчей.
Я говорю Мэган, что мой любимый вид мяса — баранина. Мэган говорит, что ни за что не станет есть баранину.
— Почему?
— Барашки слишком милые (they are too cute).
— Но цыплята тоже ведь довольно милы.
— Верно, но мы выросли вместе с ними, то есть с цыплятами и коровами, на нашей ферме, так что с этими у меня проблем нет.
Это напомнило мне известный анекдот о том, как грузина спрашивают, не жалко ли ему резать такого маленького барашка, на что тот отвечает: «А он привык!».
Тогда я спрашиваю:
— Но мало ли с кем ты выросла, например с дедушкой, но тебе же не придет в голову съесть его?
— Нет, ведь это — семья (family).
Я захожу с другой стороны:
— Ок, Мэган, как насчет змей, они-то совсем не миленькие.
— Нет, конечно.
— Ну ты бы смогла съесть змею?
— Нет, я никогда не буду есть змей. Им вообще не следовало являться на свет божий (there is no reason for them to be here).
Совсем иначе проходит разговор за ланчем с моей соседкой по офису, китаянкой Риной. Надо сказать, многие американцы с опаской садятся обедать за один стол с китайцами: никогда не знаешь, что вылезет у них из ланч-бокса, — то куриная нога, то свиное копытце.
— Рина, ты любишь собак? (Разумеется, я имел в виду собак в качестве домашних животных.)
— Конечно люблю, они такие вкусные!
В одной из задач по статистике, приготовленной мной для американских студентов, я позволил себе добавить для затравки такой исторический контекст: известно, что в своей знаменитой книге «Демократия в Америке» (1835) Алексис де Токвиль описал пять основных типажей, которые он обнаружил в этой стране: “сool”, “nerd”, “dork”, “freak” и “jerk”. Далее я дал студентам статистическое распределение этих типов в целом по переписи населения США и внутри подгруппы профессиональных статистиков. Требовалось рассчитать коэффициент связи или что-то в этом роде. Студенты всё приняли за чистую монету и даже для конкретности (чтобы я не снизил балл за «неполный ответ») многозначительно копировали (часто с опечатками) замысловатую фамилию французского аристократа в решение задачи. Для тех, кто не в курсе, объясняю:
— Jerk — это вроде бы наиболее простой тип классического негодяя; в этом слове есть некая юркость, что соответствует его основному значению резкого, поспешного движения (не случайно оно также используется как глагол в значении мастурбировать, с добавлением off в конце). Несмотря на то, что никто из нас не желает быть jerk-ом, нет человека мужского пола, которого хотя бы раз в жизни заслуженно не назвали этим словом.
— Cool — это «клевый», зеркальная противоположность jerk; понятно, что в cool (как в самом слове, так и в обозначаемом им человеке) нет никакой суетливой поспешности. Он если и поспешает, то не торопясь.
— Nerd — «ботаник», человек социально неадекватный, замкнутый на себя, что, однако, компенсируется его большими умственными способностями. Разновидностью nerd-а является geek, нерд-компьютерщик.
— Dork, как и Nerd — человек социально неадекватный, однако, в отличие от nerd-а, не обладающий никакими особыми талантами или способностями. Скажем, все пришли на вечеринку в джинсах и майках, а «дорк» зачем-то нацепил пиджак от костюма и бабочку. Потом подумал и надел шорты. А на ноги — шлепанцы. Наиболее адекватный перевод «дорка» на русский язык — «чудак на букву м».
— Freak — это человек с вызывающим внешним видом — скажем, с металлическими штуковинами в носу и прической как у панка. Но необязательно панк. Тут не требуется приверженность идеалу. Важно сознательное отклонение от нормы в сторону эпатажа, чтобы «выразить себя». Скажем, у дорка оно совсем не сознательное — дорк, наоборот, желает остаться незамеченным, но чем больше старается, тем хуже это у него получается.
Почему-то считается, что жители Нью-Йорка — фрики, а Вашингтона — дорки. В этом что-то есть.
Что касается меня самого, то я, разумеется, считаю себя cool, тем более что даже некоторые студентки-андерграды, которых я «учил», говорили мне, что я cool, после того как я им выставил несколько завышенные отметки.
Когда я учился в аспирантуре, был у меня сокурсник по имени Seth, так вот он был типичный нерд. Все время ходил как бы немного под напряжением, о чем-то раздумывая, по-видимому, о своей диссертации.
Помню, как-то я всю ночь что-то программировал и делал расчёты, а утром принес показать результаты своему научному руководителю. А он как раз собирался с заведующим кафедрой и лаборанткой пойти в кафе, чтобы отметить день рождения заведующего. Ну и меня с собой взяли, чтобы я их развлекал. Я выпил пару «маргарит», завязалась беседа. Я говорю, что вот Seth — такой nerd, целыми днями занимается, хрен его вытащишь куда-нибудь посидеть, выпить, как мы вот тут. А лаборантка на меня подозрительно посмотрела и говорит — «ясное дело, Seth у нас nerd, а вот почему, Ilya, у тебя майка надета наизнанку?»
Я всю ночь сидел над программой, а утром в спешке так уж надел её, как смог. Впрочем, отсюда не следует делать никаких поспешных выводов.
Чтобы доказать, что я не нерд, в свое время я даже сложил стишок «песенка нерда», что, скорее, доказывает обратное:
I want to entertain people
But I can only entertain a notion.
I want to exercise muscle
But I can only exercise caution
Недавно один мой приятель загадал мне такую загадку, основанную на имевшем место происшествии. Некого болельщика на хоккее удалили с трибуны за то, что он крикнул одному игроку: “basketball”. Тот в ответ замахнулся клюшкой на болельщика. Требуется восстановить контекст. Что такого оскорбительного было в слове «баскетбол»?
Я не сразу догадался и задавал вспомогательные вопросы, на которые мой приятель отвечал «да» или «нет». Подумал — может, оскорбившийся играл раньше в баскетбол, а потом решил заняться хоккеем. Но это не повод для вмешательства стражей порядка. Наконец, спросил, играла ли тут какую-то роль раса? Да. Ну, тут я, наконец, понял, что игрок был черный, а обидчик имел в виду то, что, дескать, ты черный — так играй в баскетбол, а в хоккей пусть белые играют.
На абсолютное доминирование чернокожих в американском баскетболе я обратил внимание, когда в 2002 году сходил с семьей на игру сборных США и Германии. Американские игроки были на удивление (мое) все до одного черные, а немцы, понятно, все белые. Игра выглядела как противоборство белой и черной рас. Черные обыграли белых с позорным счетом.
Немцы всю игру старались изо всех сил обхитрить противника. Подавали друг другу тайные знаки пальцами и совершали головокружительные распасовки, чтобы мяч оказался у игрока рядом с неприятельским кольцом. В общем, проявляли чудеса немецкой организованности. Черные, кажется, вообще не делали передач. Завладев мячом, черный игрок тут же забрасывал его точнейшим движением в немецкую корзинку, независимо от своего местоположения. Иногда — со своего поля, чуть ли не из-под собственного кольца.
В поисках бесплатного кофе
На конференциях по статистике надеяться на регулярное бесплатное питание не приходится. Даже на кофе. То привезут пузатые кофейники, пей сколько влезет. То — ни хрена. В четыре часа — перерыв; выхожу, шатаясь, в полудремотном состоянии, вижу — накрыли столики с яствами. Соки-воды, вредное для меня печенье. А где же кофе? Нету. Я не теряю надежды найти бесплатный кофе. Не в Старбакс же идти на поклон. Заметил людей с бумажными стаканчиками в руках и пытаюсь понять, откуда они прут. Сделал петлю, зашел за угол — и вот оно! Не верю глазам своим. Все же, кто ищет, тот обрящет. Да и организаторы конференции — не идиоты ведь. Подумали о таких, как я. Которых статистические доклады вгоняют в сон.
Вот и небольшая очередь вдоль столика, на котором правильное объявление: бесплатный кофе спонсирован такими-то господами хорошими. Впрочем, какая мне разница, кем? Хоть террористами. Отстоял в очереди и наполнил стаканчик живительным напитком, обжигающим пальцы через бумагу. С первым же глотком произошла наводка на резкость. Где я? Вокруг незнакомые, но доброжелательно настроенные люди. Кто-то спросил, где я взял кофе. Я показал вправо, а сам свернул влево, назад в аудиторию. Вдруг вижу — опять пришел к столикам с кофе. Ну, мне оно ни к чему, это тому мужику, которого я послал в противоположную сторону, было нужно. Я с детства привык неправильно объяснять дорогу случайным встречным. Но мне спешить некуда. Обнаружил, что на рекламных столах, представлявших разные компании, много конфет и всяких безделушек. От конфет я отказался, потому как на диете, но взял себе резинового попугайчика, тренировать кисти рук, онемевших от компьютера. На другом столике — книги. “Women’s voice” («Голос женщин»). Название меня не удивило. Пусть конференция по статистике, все равно женский голос должен прорваться. Но название следующей книги — «Филантропия» — заставило насторожиться. Это уже совсем не похоже на статистику! Все ясно, я завернул за угол и попал на чужую конференцию. Пил чужой кофе, жрал чужие конфеты (это я соврал, что не взял со стола бесплатную конфетку). Мял бока чужому попугаю.
Поднял глаза от книги и вижу: прямо на меня уставился какой-то гладковыбритый тип. Говорит, что у меня на шее бирка (badge) от чужой конференции. Я извиняюсь. Чувствую себя приблудной собакой с чужим ошейником. Спрашиваю, неужели это в самом деле конференция по вопросам филантропии? Да, так точно. Мне неловко так просто уйти, не разрешив какой-нибудь из проклятых вопросов. Решил выяснить, чем американский филантроп отличается от русского. Объясняю гладкому, что тоже изредка занимаюсь благотворительностью: помогаю друзьям и знакомым, попавшим в беду, или просто мошенникам-манипуляторам, играющим на моей доброте и доверчивости (как правило, вторые — выходцы из первых).
А если быть точным, источник моей благотворительности не доброта, а чувство вины. Оттого, что, вот я преуспел, а они — нет. Отец не зря мне говорил в детстве: лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. И я последовал его совету. Говоря это, я с силой сжал горло попугаю. Мой собеседник даже немного побледнел. Я запнулся на слове или поперхнулся бесплатным кофе. Гладкий тип меня прервал и объяснил американскую идею благотворительности. В общем, она не менее архаична, чем русская идея, но куда более рациональна. Вместо жалости и вины основой ее является:
а) цеховой (корпоративный) инстинкт: бóльшая часть средств перечисляется своему колледжу или церкви: «Я же там, ё-моё, учился!»;
б) взаимовыручка, своеобразное страхование — сегодня ты помог, перечислив в общий котел, а завтра помогут тебе.
Я понял, что пора идти, и отправился на поиски своих. Это оказалось несложно. Моя конференция была за углом, на том же этаже.
Путешествуем по Национальным паркам США, из Yellowstone прямиком в Grand Teton. Я, понятно, позаботился о ночлеге и заранее, за несколько месяцев, снял избушку-сруб в чудном месте близ озера Джексон. В избушке-офисе при въезде в лагерь образовалась довольно большая очередь. Понятно, время пять часов вечера, новые отдыхающие съехались, кто откуда. Передо мной — стройная китайская девушка, неуверенно озирающаяся по сторонам; за мной — самоуверенная американка, только что вылезшая из ярко-красного джипа.
Сначала я расстроился из-за того, что очередь, но поймал беспарольный интернет и погрузился в мэйлы. До этого мы жили два дня без интернета и, как говорил князь Мышкин, были счастливы иначе.
Вдруг ко мне обратилась с вопросом женщина из джипа, давно вышедшая из привлекательного возраста, приблизительно моих лет. Спрашивает, дорого ли берут за домик. Я сначала удивился вопросу: во-первых, как это она так вот явилась без брони; во-вторых, у американцев не принято запросто спрашивать, где брали и почем, это ведь не советская очередь. Но я тут же одернул себя — мало ли что мне показалось странным. Кто я такой в этой стране и что я, погруженный в интернет полуидиот, понимаю в американских обычаях? С охотой подробно объясняю доброй женщине, сколько уплатил за избу, и даже показываю распечатку хижины со всеми удобствами. Вот комната с тремя кроватями и туалетом, 270 долларов уплачено с такой-то карточки. Женщина посмотрела на меня с уважением. А я подумал, что напрасно заранее беспокоился, бронировал домик. Вот так нормальные люди приезжают и берут быка за рога.
Тут меня самого взял за локоть некто сзади. Я резко обернулся. В Америке меня последний раз за локоть брали более 15 лет назад представители дорожной полиции, перед тем как замкнуть на моих запястьях наручники. Передо мной стоял миниатюрный такой детина в полевой форме американских вооруженных сил, лет двадцати, но недоразвитый как физически (ростом он был мне по плечо), так и умственно. Я сразу понял, что это сын женщины. Круглое его лицо излучало радость. Заливаясь смехом, он показал, как легко, несмотря на свой малый рост, может достать до потолочного бруса. Второй рукой он доверчиво взял меня за кисть и поднял мою руку так высоко, как смог, чтобы удостовериться, что я тоже могу достать до потолка. Я ощутил шероховатость дерева и одновременно чувство стыда, как будто тронул что-то запретное, и быстро опустил и спрятал руку в карман. В очередной раз я убедился в своей неадекватности.
Женщине, впрочем, в хижине отказали. «Вот и здесь нам не повезло!» — иронически, но добродушно прорычал сын в спину удалявшейся матери. Оба скрылись в джипе и уехали. Куда — Бог весть.
Раздражает привычка американцев заваливаться в сауну, чтобы пропотеть, в полном обмундировании: тренировочных штанах, носках, кроссовках и двух майках. Отжимаются от пола, положив ноги на верхнюю полку. Но это не везде. Такие нравы я наблюдал в спортивно-оздоровительных центрах, вроде Gold’s Gym, посещаемых преимущественно молодежью. Разговоры в парилке о том, как лучше качаться. Обсуждаются выгодные варианты трудоустройства, не выше 35000 долларов в год.
В нашем окружном еврейском центре (JCC) неплохая сауна и бассейн. Впрочем, до бассейна я обычно не дохожу — привлекает меня главным образом сауна, где собирается постоянный контингент русскоговорящих жителей г. Индианаполиса. Планка доходов здесь повыше, чем в Gold’s Gym, хотя по внешнему виду посетителей сауны сразу не скажешь, богаты они или бедны. Большинство (независимо от вероисповедания) понимают толк в бане и являются в костюме Адама, иногда прикрыв сокровенное крошечным полотенцем. Разговоры в JCC совсем иного плана — делятся сокровенным с первым встречным, как в советском поезде дальнего следования, особенно русскоязычные. Меня они обычно принимают за американца и не стесняются в выражениях. Я с удовольствием слушаю их беседы — в основном это далеко идущие планы разрушения мирового порядка посредством еврейского заговора, однако случаются и греющие душу рассказы о супружеских изменах.
Впрочем, кое-что интересное можно услышать и от англоязычных посетителей. У меня там есть корефан — пожилой, но крепкий еще афганец лет 75, напоминающий старика Хоттабыча (вероятно, потому что мы с ним познакомились в хоттабе). В США он живет уже лет 30. Вырос в Кабуле, в зажиточной семье, где у него даже был свой автомобиль, на котором он разъезжал по городу, высматривая красавиц. У афганца есть мечта. Когда-то в молодости он был знаком с женщиной из советского посольства в Кабуле, лет на 10 его старше. Он её тоже катал на автомобиле. Что там между ними случилось в этих поездках, я не знаю, но он решил её разыскать, если она еще жива. Имени её он не запомнил. По его предположениям, она откуда-то с Кавказа: армянка или грузинка. А может быть и осетинка. Это существенно ограничивает зону поиска. Он твердо решил ехать. Конечно, шиковать как американский турист он там не станет. Будет жить скромно, в каком-нибудь частном доме. Даст объявление в местных газетах — мол, такой-то ищет такую-то. Армянку или грузинку. А может быть даже осетинку. На всё он положил себе разумный бюджет в 5000 долл. Жена не возражает (а кто её будет спрашивать, он еще крепкий мужчина, себе на уме). Всякий раз, когда я вижу его в парилке (в течение последних трех лет), он мне с жаром рассказывает об этой своей идее и добавляет новые подробности относительно ее осуществления.
Правда, сейчас сауну в еврейском центре закрыли на реновацию и мне пришлось временно перейти в парилку при YMCA. Для тех, кто не знает — это Ассоциация молодых христиан мужского пола (Young Men’s Christian Association). Впрочем, сейчас, понятно, туда допускают лиц обоего пола и даже нехристей вроде меня. Однако христианская закалка чувствуется, как только проходишь в раздевалку. По сравнению с еврейским центром поражают чистота и порядок. Понятное дело, где евреи, там и русские, а где русские, там бардак. В YMCA в бассейне вода абсолютно прозрачная, всюду стерильная чистота — в прямом и переносном смысле. Например, действуют жёсткие возрастные ограничения. В мужскую раздевалку мальчиков до 15 лет не пускают. Им — под родительский надзор, в общую «семейную раздевалку», куда вход разрешен мужчинам и женщинам. Переодеваются, понятно, не на виду у всех, а в душевых или в кабинках. Сауна тоже общая, для мужчин и женщин. Детей до 18 лет в сауну не пускают (в американскую армию можно попасть и в 17 — правда, требуется родительское благословление, а в сауну и с родителями нельзя). В джакузи тоже до 18 лет погружаться нельзя — правда, детям разрешают сидеть наверху, опустив ноги в бурлящий поток. Тоже развлечение. В сауне разговоры исключительно о преимуществах разных видов диет. Температура щадящая. В общем, засилье среднего класса, главным образом белой масти.
Больше всего мне нравилась парилка во Всемирном банке в Вашингтоне, DC. Когда-то я работал там временным консультантом и проникал в сауну, пользуясь пропуском моего товарища, Лёни К. Парился, пока охрана нас не вычислила. Меня изгнали из сауны с позором, а Лёне объявили строгий выговор. Сауна там была небольшая, можно было самому регулировать температуру, и народ набивался душевный. Помню, я там частенько встречал поросшего густым черным волосом итальянца. Как-то раз я столкнулся с ним в кафетерии Всемирного банка. На нем был костюмчик, рубашка, разноцветный галстук. Раньше я имел счастье наблюдать его исключительно в голом виде и теперь подивился, будто увидел разодетую обезьяну, убежавшую из цирка.
В мусульманском логове
У сотрудницы-индонезийки случилось прибавление семейства. Меня пригласили на традиционный домашний ужин. Пришло множество народу. По традиции, гостей кормили мясом ягненка, принесенного в жертву новой жизни.
По мусульманскому обычаю, все сняли и оставили обувь у порога. Я тоже. Когда пришло время уходить, я стал собирать свои вещи. Не могу найти туфли. Вся наличная обувь, выставленная в ряд у порога, выглядит довольно жалко. Мои были получше. Неужели кто-то надел по ошибке либо по злому умыслу? Да нет, не может быть. Решил дождаться, когда все уйдут. Возьму те, что останутся. Я вдруг ощутил родственные чувства к невинному агнцу. На его месте мог бы оказаться и я.
Наконец все гости разошлись и осталась одна пара туфель, самая раздолбанная. Провокация! Вот как третируют еврея в мусульманском логове. Пригляделся — и вдруг понял, к стыду своему, что туфли эти точно мои. Я купил их лет пять назад и носил, не снимая, на службу, брал с собой в поездки по стране и даже за рубеж. Вот они и сносились незаметно. Так и нам когда-нибудь придёт конец. Я твердо решил переустроить свою жизнь. И начать с туфель …
Недавно я вдруг ощутил острую нехватку тем для юмористических зарисовок. Вроде бы почти про всех своих друзей и знакомых я уже писал. Правда, число их с тех пор заметно поубавилось.
Осталась еще пара нетронутых приятелей-атлетов, имеющих спортивные награды. Но за них браться довольно рискованно. Себе дороже выйдет.
Я думаю, безопаснее всего китайцы. Я уже лет 15 потешаюсь над ними, а им хоть плюй в глаза — все Б-жья роса. Американцы почему-то считают, что китайцы не понимают шуток, и соблюдают с ними глухую политкорректность. Возможно, не все китайцы всякую шутку понимают, но вот мои многочисленные попытки рассмешить американцев заканчивались, как правило, жалобами в отдел кадров (HR). Хотя я старался как мог и перепробовал множество известных мне тем для шуток: расовые, этнические, сексуальные, гендерные, религиозные и политические. Все, что прекрасно срабатывало на китайцах, которые хихикали как заводные болванчики, у американцев неизменно вызывало гнев и возмущение.
В действительности же у китайцев прекрасное чувство юмора. Поэтому обидеть словом лицо китайской национальности практически невозможно, оно не воспринимает ничего всерьез, если видит, что человек его развлекает как может, да еще и сам при этом улыбается. Обидеть китайца можно только делом, причинив ему некий, поддающийся измерению, ущерб.
Например, несколько лет назад работники авиакомпании «Юнайтед» обидели весь китайский народ в лице одного пассажира. Взяли и выволокли его из салона. Он почему-то оказался там лишним. С тер пор китайцы дружно бойкотируют компанию «Юнайтед». Те уже и извинения несколько раз приносили. И даже говорили, что, дескать, пострадавший пассажир был выбран вовсе не по этническому признаку. Бесполезно. Китайцы недоверчиво щурят глаза и иронически вопрошают: «А по какому, если не по этническому? Может, по половому?» И летают другими компаниями. Либо сидят дома.
Впрочем, я, конечно, немного приврал, будто обидеть шуткой китайца невозможно. Можно, если постараться.
Пару лет назад одному известному американскому комедианту это таки удалось. У него было шоу, где он собирал детей дошкольного возраста и обсуждал с ними всякие мировые вопросы. Однажды он спросил детей, что они думают о чудовищном государственном долге США Китайской Народной Республике. Дети задумались, а один самый умный мальчик предложил: долг не отдавать, а Китай разбомбить к такой-то матери.
Комедиант как-то нехорошо улыбнулся и сказал: «Идея, конечно, интересная (this is an interesting idea), но …». И сам задумался. Ибо возразить ему, в принципе, было нечего.
Потом он несколько раз приносил публичные извинения, приносил на каждой своей передаче, вплоть до самой последней, потому как программу его вскоре пришлось закрыть — этого требовала возмущенная китайская общественность.
У китайцев было несколько претензий к комедианту и телевизионному каналу, на котором шло его шоу.
— Если ребенок сказал или сделал глупость, взрослый человек должен его немедленно приструнить. То есть взрослый не может валять дурака, даже если он по профессии клоун с накладным красным носом.
— На самом деле, ведущий не только не остановил зарвавшегося мальца, но и поощрил его фразой «это интересная идея», по мнению китайцев означающая в американском культурном обиходе буквально, что высказанная идея заслуживает интереса.
— Последующие попытки телеведущего принести извинения не были приняты серьезно. И не потому даже, что, мол, нельзя же в самом деле всерьез воспринимать извинения клоуна (что, в общем, справедливо), а по той причине, что от извинений дурака-ведущего китайцам мало проку.
Чего ж им надобно?
Если взрослый дурак не остановил ребенка, то ответственные за выпуск программы должны были вырезать провокационное заявление мальца или вообще отменить передачу, ведь это была запись, а не прямая трансляция.
Понятно, что отмена передачи означает материальный ущерб телекомпании. Именно этого добивались китайцы. Если бы компания согласилась принести в жертву что-то ради того, чтобы не обидеть китайцев, то это и было бы единственно возможным доказательством их лояльности по отношению к китайскому населению (и государству). В конечном счете, все выражается в материальном интересе. Его можно посчитать, и китайцы это делают не хуже, а лучше американцев.
Могут спросить, ну а почему же китайцы довольно равнодушны к моим шуткам про китайцев, если с такой легкостью обиделись на шутку малолетнего? Но ведь ребенок вовсе не шутил, он и в самом деле предлагал так поступить. На что ведущий вполне серьезно заметил «интересная идея». Да и какие могут быть шутки, когда речь идет о деньгах? А размер государственного долга и в самом деле нешуточный. За такую сумму почему бы и не сбросить пару-тройку бомб, чему в истории не мало было примеров. Ведь у американского правительства есть возможность (capacity) так поступить. «Ну и почему бы и нет?», — рассуждают прагматичные китайцы. Может это и покажется кому-то диким: ни с того, ни с сего бомбить. Но вот бомбили же Ирак. Правда, не из-за государственного долга. Там добивались снижения цен на нефть. (Это так китайцы думают, а не я — они во всем ищут материальный интерес и, как правило, его находят.)
Так что самое смешное в этом инциденте — вовсе не то, что сказал ребёнок. Смешно тут то, что китайцы не сомневаются в возможности такого решения вопроса со стороны американского правительства, и, вероятно, правильно делают. Американцы этого не оценили и опять решили, что у китайцев отсутствует чувство юмора.
В корпоративной среде любят говорить, что разнообразие (diversity) — это манна небесная — мол, все будут перенимать друг у друга только хорошее. Я на одном собрании как-то сказал, что это wishfull thinking (выдача желаемого за действительное). А что, если мы будем перенимать друг у друга худшее, а не лучшее? Понятное дело, плохому научиться легче, чем хорошему.
Тут же привожу пример. Всякий раз, когда мы ходим в гости к китайским друзьям, мы берём с собой наши культурные реликвии: сказки Пушкина, фильм «Кавказская пленница», матрешек. Стараемся передать все то лучшее, что у нас еще осталось. Почему же тогда, еще не отведав и половины китайских блюд, все напиваются до бесчувствия: и мы, и наши китайские друзья? Утром мы просыпаемся с жутким похмельем, думаем: что же мы сделали не так? Нужно было как-то иначе нам зайти, с другого бока, что ли. На следующий день опять собираемся, теперь уже они приходят к нам с ответным китайским визитом. С собой приносят всякие китайские безделицы, кушанья, и проч. И всё повторяется. То есть — до бесчувствия.
Но это, конечно, я придумал такую шутку, специально для разрядки напряженности на корпоративных собраниях.
На самом же деле есть гораздо более очевидный пример, когда из каждой культуры берут взаймы худшее. В нашей компании постепенно сформировался своеобразный культурный гибрид: из американской культуры позаимствована самореклама (self-promotion), раздувание индивидуальных достижений, псевдолидерство. Из азиатской взяты чрезмерная иерархичность и раболепие перед начальством. Увидев высокое начальство, корпоративный человечек начинает вдруг непроизвольно улыбаться. Ему отчего-то становится смешно, и он беззвучно хихикает, еще до того, как начальство его заметило. Это оптимистический смех — мол, «справимся-сделаем». Или, быть может, механика веселья тут в осознании иронии ситуации: «вот мы такие разные, вы — начальник, я — подчиненный, а все — люди и можем в любой момент вот так столкнуться лбами в коридоре, или даже в туалете, и ничего». Это такой «восточный» смешок, веяние с восточного базара. Впрочем, завидев меня, китайцы тоже, как правило, улыбаются, но уже по другой причине. Мол, вот он — наш шут гороховый. Но это только если я один. Если же я иду в паре с начальником, то на меня даже внимания не обращают, смотрят сквозь меня, будто я лишь тень, отбрасываемая начальником, при этом торопливо неся свою ладошку в его ладонь,
Но будем надеяться, что здоровый желудок американский демократии все перемелет. Понятно, о подобных наблюдениях я на собраниях не заикался. Критика в форме легкой шутки переносится легче, да и, к счастью, большая часть моих шуток проходила мимо предназначенных для них ушей. Хотя в моем личном деле с самого первого года работы была запись в разделе «что я должен перестать делать»: «перестать шутить на собраниях, особенно с малознакомыми людьми». Это напоминает известный афоризм Козьмы Пруткова: «Никогда не шути с женщинами, эти шутки глупы и неприличны».
Вспоминаю одну мою непонятую шутку. Идет собрание. Наш начальник, индус, проводит кампанию по выдвижению его начальницы — тоже индуски — на высокую корпоративную награду. Это случается между индусами: она идёт наверх и всякий раз, забравшись на следующую ступеньку корпоративной лестницы, тащит сородича на прежнее своё место. А он её снизу толкает.
Вот начальник и объясняет нам, как поступить, чтобы награда наверняка досталось его начальнице: нужно, чтобы каждый написал что-нибудь хорошее про нее и отправил ему электронной почтой, а уж он знает, как дать этим письмам правильный ход. Писать нужно конкретно, а не общие слова. Растолковывает одному: ты напиши, как она тебе помогала организовать корпоративный субботник. Другому: а ты ведь, поди, сидел в комиссии по выработке стандартов? Вот и напиши, что она тебе помогла конкретно с такими-то стандартами. Да не откладывайте дело в долгий ящик, сейчас вот придете к себе, сядьте и пишите, а то я вас знаю. Мне он ничего не поручил, потому что я с его начальницей никаким боком не соприкасался. А может, просто он решил со мной не связываться. Я имел заслуженную репутацию человека, не вполне адекватного.
Раздача указаний не заняла много времени. Дальше на повестке дня шло «разное», всякие приблудные вопросы (walk-ins). По совпадению, в этот день как раз проходили выборы президента США (кажется, второй срок Буша-младшего), а также некоторых должностных лиц местного значения. Разумеется, заговорили на эту тему. Я, как человек беспартийный, к тому же негражданин, заявляю развязным тоном: мол, чего нам переливать из пустого в порожнее, вот вы (обращаясь к начальнику-индусу) скажите каждому, за кого ему или ей голосовать, и дело с концом.
Тут все засмеялись и стали в один голос говорить: «Э нет, у нас это так не делается, это тебе не USSR, тут каждый сам, понимаешь ли, решает для себя, за кого ему голосовать».
В общем, пронесло, и беседа вошла в привычную колею: я — бывший совок, и, понятно, проецирую всё на свою систему координат. То есть, моих гнусных намеков на то, что имело место каких-то 15 минут назад в этой самой комнате, никто не понял. Русский акцент и контекст оказались мощнее, чем русский сарказм, который не все в Америке понимают. И слава богу.
В корпоративной среде любят много говорить о культурных различиях выходцев из разных стран и о том, как принимать их во внимание в работе, по крайней мере, чтобы они не мешали, если и не помогали. Я как-то посетил одно занятие, где каждый имел возможность высказаться о своих культурных особенностях.
Одна китаянка рассказывала, как однажды она не учла культурную разницу между собой и мужем-американцем. Как-то взяла она его в Китай, и вот в Пекине нужно было им зачем-то сесть в автобус. Ясное дело, в стране около миллиарда китайцев, и автобус оказался переполненным. Она давай толкать всех локтями, чтобы пробиться. Ситуация, знакомая любому бывшему жителю СССР, хоть нас и не так много, как китайцев. Залезла она в автобус, двери закрылись, поехали. Глядь, а мужа её американского нету. Муж её остался за бортом. Это оттого, что она не учла его «культурную матрицу», — не привык он ездить в переполненном транспорте, тем более толкаться с пассажирами-китайцами. Я подумал, дура. Смотреть нужно за мужем, а то начнет гулять — не остановишь. В Китае некоторые женщины, насколько я помню, прямо бросаются на богатых белых американцев. Еще я подумал, что эту теорию о «культурной матрице» она выдумала задним числом, чтобы заглушить угрызения совести. Ясное дело, ты привезла гостя-иностранца (хоть бы даже и мужа) в свою страну, так нужно оберегать его. Все время пропускать вперед. Это как бы common sense.
Потом выступил один наш русскоязычный сотрудник К., молодой парень неопределенной квалификации (кажется, кончал иняз), известный тем, что он и в американской компании умудрился перетрахать всех незамужних женщин, а на работу давно забил. Он и на занятие по культурным различиям пришел с одной целью — лишь бы не работать. Рассказал, что «у нас, русских» принято все говорить прямо, в лоб. Поэтому он, например, не понимает, когда начальница-американка ему что-то пытается объяснить иносказательно. Мол, скажи мне прямо, делай так-то, а того-то больше не делай, и я не буду. А я вспомнил, как у нас в учебке один детдомовец жаловался, что не понимает своего сержанта с высшим образованием, который затрахал его своими нотациями. Говорил: «дай ты мне в @бало, я так тебя лучше пойму».
К. спросили, отчего русские столь прямолинейны? Он отвечает, что такова наша история. В XX веке у нас сплошные войны, а на войне как на войне, люди привыкли к четкому командному стилю. Мол, не в театре. Я подумал: ну да, были войны, только ты бы еще добавил, что после революции в стране поубавилось представителей высшего класса. Те, небось, были менее прямолинейны, нежели пришедшие им на смену пролетарии.
Хотя, по правде говоря, конечно, «мы, русские» прямолинейны. Чего уж скрывать. К такому мнению пришел один мой знакомый сотрудник-китаец. Как-то он подошел ко мне и говорит: «Ну и ну, вы, русские, слишком прямолинейны!» (too direct). Я спрашиваю: «Отчего ты так решил, что мы тебе сделали плохого? Говори уж прямо, не тяни резину». Он и говорит, что вчера смотрел по телеку интервью с одним русским олигархом, по фамилии «Плохолёв», и тот поразил его своими прямыми суждениями. Я подумал — ну конечно, наверняка тот опять рассказывал журналистам, как отдыхал со свитой проституток на горном курорте, «потому что любит женщин». А кто ж их не любит? Я говорю моему китайцу: «Слушай, Йен, ну это же единичный пример, да и не совсем типичный, ведь речь идет об одном из богатейших людей России, он может себе позволить некоторую излишнюю прямолинейность». Йен улыбается понимающе, но мне не очень верит, качает круглой головой, говорит: «Э не-ет, ну сознайся, вы, русские, слишком прямолинейны». Я подумал — упрямый народ китайцы, черт с тобой, пусть будет по-твоему. А сам вспомнил детский анекдот про то, как Василий Иванович просыпается в Китае. К нему подходит китаец и спрашивает:
— Ты кто такой?
— Я — Василий Иваныч Чапаев, герой Гражданской войны и проч.
Тот улыбается, качает головой и говорит:
— Э не-ет, ты — китаец.
— Да нет же, какой я китаец, я Василий Иванович.
— Нет, ты китаец, скажи, ведь китаец?
Так они препирались некоторое время, пока В.И. не сдался:
— Ну хорошо, будь по-твоему. Я — китаец.
— Э не-ет, что-то не похож ты на китайца …
Так вот, я не стал спорить с Йеном и признал, что да, мы, русские, такие, поэтому если что, говори мне прямо, без обиняков и иносказаний. Он в ответ: нет, мы, китайцы, так не можем. У нас имеется культурное отличие. Например, мы не можем прямо сказать: «Нет», а вместо этого говорим что-нибудь в таком роде: «Ну, мне нужно об этом подумать» или «Давай об этом поговорим завтра». Я ему — ну мне можешь прямо сказать: «Нет». Он засмеялся и говорит, что, мол, подумает об этом. Вероятно, он что-то тогда намотал себе на ус.
Через некоторое время Йен ушел из компании, устроился в один университет профессором и даже сменил имя на более благозвучное для американского уха — Даниэль. Я почти год ничего не слышал о нем. Вдруг приходит на мобильник СМС-ка: «Илья, ты в этом году едешь на JSM?» (JSM — это большая ежегодная конференция по статистике). Я отвечаю: «Да, еду». Сразу новый вопрос: «Можно, я буду жить с тобой в одном номере? У меня в этом году проблемы с финансами».
Я как-то немного даже опешил: как это он сразу решил ко мне в номер?! Спросил бы сначала, что ли, про семью, написал бы, что надеется, что с семьей моей все хорошо.
Я ответил ему: «Хорошо, я подумаю об этом. Давай поговорим позже». Но он не отстает — мол, нужно немедленно решать вопрос. Я написал — черт с тобой, живи у меня, только постарайся громко не храпеть. Он отвечает смайликом и пишет, что храпит иногда, когда спит на спине. Оказалось потом, что он храпит во всех положениях, как я ни пытался его переворачивать.
Но суть дела не в этом. Вопрос — был ли он слишком прямолинеен, попросившись так запросто ко мне в номер? С американской (да и с моей) точки зрения — да. Но с китайской — отнюдь. Он меня достаточно хорошо знал (с его точки зрения), а отношения со знакомыми и с незнакомыми у китайцев, быть может, рознятся гораздо больше, чем, скажем, у американцев. Американец, быть может, держится примерно на одинаковой дистанции что от своей жены, что от чужой. А китаец с незнакомыми следует формальным правилам, а со знакомыми — неформальным. Потом — у китайцев, как и у русских, нет никакого понятия о privacy, и этот факт влияет на то, как они понимают степень «прямолинейности». То есть содержание слова «прямолинейный» (direct) может быть совершенно иным для русского, американца и китайца.
Это, безусловно, затрудняет описание так называемых «культурных матриц». В самом деле, как мы будем объяснять наши культурные матрицы, пользуясь естественным языком (скажем, английским), если сам это язык является частью культурной матрицы? Сначала нужно выработать нейтральный язык описания. Что, скорее всего, невозможно. Я пытался это объяснить на корпоративном занятии, ссылаясь то на Курта Гёделя, то на Людвига Витгенштейна. Но меня со всей деликатностью послали на три буквы (или на четыре — к Канту).
Построение языка для описания культурных различий
Обсуждать культурные различия (например, между русскими и американцами) сложно, потому что сам язык является культурным феноменом. Выбор языка описания во многом предопределяет то, что объявляется культурными различиями. Скажем, известно (со времен Бердяева, если не раньше), что слово «свобода» понимается русским и западным человеком по-разному (liberty против воли).
Получается порочный круг. Удивительно, как мало людей вообще отдают себе отчет о его существовании. К примеру, считается, что русские более «прямые» (direct), чем американцы. Но в чем это выражается? Понятие «прямой», как и свободолюбивый, многозначно и зависит от культурного контекста. Скажем, у американцев (среднего класса) не принято говорить, кто сколько зарабатывает, а в русской культуре до недавнего времени это не было под запретом. Однако тот же американец может достаточно подробно распространяться в баре среди случайных знакомых о том, как они с женой «пытались иметь ребенка», что может показаться чересчур откровенным для русского уха.
Ясно, что при описании разных культур следует избегать использования таких, на первый взгляд простых, а на самом деле сложных понятий, как «свободный», «прямой», «честный», «независимый».
Можно придумать более простой или элементарный язык (скажем, бинарных отношений) и описывать на нем ситуации культурного шока, когда между людьми происходит непонимание. Путем описания конкретных ситуаций при контакте между представителями культур А и B, приводящих к оскорблению одного из них в результате непреднамеренных действий другого, мы сможем выработать язык, свободный от культурного влияния.
Однако — что значит непреднамеренные действия? В качестве примера рассмотрим такую ситуацию. Ксения Собчак, известный журналист и светская дама, приезжает в Киев (во время майдана) и заходит на независимую телестудию. События освещают два репортера — молодые ребята, парень и девушка. Собчак находит девушку необычайно красивой. Делает ей комплимент — мол, как только муж не боится отпускать ее на работу, такую раскрасавицу? Комплимент немного сомнительный, особенно в устах К.С., имеющей репутацию не самой доброй девушки на территории бывшего СНГ. При желании тут можно усмотреть, что она снисходительно патронирует молодую украинскую телеведущую. Цинично настроенный человек мог бы даже сделать такой перевод фразы: «сиди, дура, дома с мужем», но это уже перебор. Интересно, как К.С. узнала, что у той есть муж? Скорей всего, определила по обручальному кольцу.
Теперь давайте мысленно перенесем эту же реплику на американскую почву. Собчак заходит на телестанцию где-нибудь в Техасе, Колорадо или в Нью-Йорке и говорит телеведущей: “Wow, you are so pretty! I am wondering how your husband is not afraid to let you work?” Можно представить себе реакцию молодой американской телеведущей. В лучшем случае она скажет или подумает, что не понимает “what to make of this comment”. То есть, что это такое было? Вероятнее всего, она воспримет ремарку Собчак как намеренно оскорбительную, причем оскорбляющую одновременно ее, мужа и коллектив телецентра.
Могут сказать: но ведь очевидно, что К.С. не хотела никого оскорблять. Но если начать копаться в ее мозгах, то, может, и хотела.
Нам скажут, что оскорбительным является заявление, нарушающее некое «табу» в данной культуре. Но понятие «табу» достаточно сложное и отсылает к примитивным культурам. Некоторым американским социологам, возможно, показалось бы странным классифицировать естественный запрет на сексистские выпады как «табу». Табу — это у них, а у нас — разумные правила поведения.
Как же быть? Я думаю, что нужно построить большую базу данных таких ситуаций «нарушения табу», добавив и более мягкие ситуации культурного непонимания между субъектами A и B. Для определенности предположим, что у B произошел культурный шок (в форме обиды или сильного удивления), вызванный поведением А. Каждую такую ситуацию S требуется скорректировать, превратив в «корректную» ситуацию S (B), не вызывающую шока ни у А, ни у B. Для этого следует общими усилиями представителей культур A и B внести минимальные изменения в S, необходимые для того, чтобы нормализовать ситуацию и убрать культурный шок для B, при этом сохранив приемлемость ситуации для А. Ситуация S (B) является своего рода легитимной проекцией ситуации S в культурный контекст B, минимально удаленной от начальной ситуации S. Таким образом, в базу данных помещаются пары S, S (B) и большой набор «объективных» признаков, описывающих: а — ситуацию, б — отношения между культурными агентами (например, родственники, знакомые, начальник —подчиненный), в — характеристики агентов (их социальный статус и прочее).
Выбор признаков описания ситуации обсуждается представителями разных культур для соблюдения их культурной нейтральности. Для этого представителям данных культур предъявляются объекты, которые необходимо классифицировать по предлагаемым признакам. При наличии несовпадений в атрибуции объектов (необъяснимых случайными ошибками) признаки пересматриваются, покуда не устанавливается достаточная степень согласованности.
Затем эта база данных обрабатывается методами машинного обучения для построения правил, дискриминирующих пары S и S(B) в пространстве признаков. Решающие правила позволят описать на максимально нейтральном языке узловые культурные контрасты.
Аналогичный анализ можно провести по ситуациям, когда обиженным, наоборот, является представитель культуры А в результате непреднамеренных действий представителя B. Для этого строятся правила для различения пар S и S(A).
