Я спросил о его судьбе, и он рассказал в длинном письме, что был депортирован и провел много лет в страшном лагере у ледовитого моря. Он выжил только благодаря помощи доброй медсестры, ставшей его женой. После смерти Сталина он получил телеграмму, не только возвращавшую ему свободу, но и вызывавшую его в Москву.
ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО ЮРИЯ РУМЕРА
Главы из новой книги
(продолжение. Начало в № 1/2025 и сл.
Печатается с сокращениями)
Глава 5. Геттинген
Геттинген, 12.8.29
Борн М. — Эйнштейну А.[1]
Дорогой Эйнштейн!
Некоторое время назад здесь всплыл молодой русский с шестимерной теорией относительности в багаже. Поскольку я даже к различным 5-мерным теориям отношусь с опасением и без больших надежд, что этим путем можно достичь красивых результатов, то я был настроен очень скептично. Но молодой человек говорил разумно, и вскоре убедил меня, что в его идее что-то есть. Несмотря на то что в этих вещах я понимаю меньше эпсилон, я представил эту работу Геттингенской Академии наук и посылаю тебе оттиск с срочной просьбой прочитать и высказать свое мнение. Этот человек, по имени Румер, уехал из России, поскольку с относительщиками там плохо обходятся (серьезно!). Считается, что теория относительности противоречит официальной материалистической философии, и ее приверженцы подвергаются гонениям. Иоффе мне об этом еще раньше рассказывал. Румер приехал в Германию, как-то нашел возможность учиться в техническом вузе в Ольденбурге и хочет сдать выпускной экзамен. Потом он хочет пробиться сюда, а если не получится, эмигрировать в Южную Америку.
Если работа произведет на тебя хорошее впечатление, то я прошу тебя для него что-нибудь сделать. Он знает подробно математическую литературу о римановой геометрии и т. д. вплоть до современности и мог бы быть для тебя идеальным ассистентом. Он мил и производит впечатление исключительно умного человека. Вправду ли он русский или еврей, я не знаю; последнее более вероятно. Его адрес: Ольденбург, Ам Фестунгсграб, 8.
Я чувствую себя по-прежнему так себе. Я провел с детьми 8 дней в Вальдеке, но там было шумно и беспокойно. Нервы у меня в плохом состоянии.
На следующей неделе я еду один на озеро Фирвальдштэдтер, где у одного знакомого (швейцарский юрист) есть дом и моторная лодка в Керзитен-Бюргшток (мой адрес там: Отель Шиллер). Я видел твое фото в последнем журнале, на яхте, загорелым.
У Хайди проблемы с кишечником, она сидит на строгой диете. Сердечный привет Жене и Марго[2]. Твой Макс Борн
Румер хочет писать книгу, прилагаю предполагаемое содержание[3].
Упомянутый русский Румер будет много раз появляться в последующих письмах. Его 6‑ти мерная теория относительности всегда меня пугала. Позже я опубликовал с ним небольшую работу о ядрах, чисто спекулятивную, соответствующую его, а не моему характеру.
Выражение, что я понимаю в этом меньше эпсилон, взято у математиков, которые говорят «величина меньше эпсилон, где эпсилон бесконечно мало».
Неприязнь официальной коммунистической философии по отношению к теории относительности скоро прошла. Судьба Румера, возможно, с этим связана. Когда я сразу после войны в июне 1945‑го года в составе английской делегации летал в Москву на 225 юбилей Российской Академии наук и спрашивал там о Румере, мне намекнули, что он попал в немилость и исчез. Я ничего о нем не слыхал до моего 75‑летия, к которому он прислал мне поздравления, а именно из Новосибирска. Я спросил о его судьбе, и он рассказал в длинном письме, что был депортирован и провел много лет в страшном лагере у ледовитого моря. Он выжил только благодаря помощи доброй медсестры, ставшей его женой. После смерти Сталина он получил телеграмму, не только возвращавшую ему свободу, но и вызывавшую его в Москву. Там он был назначен главой института физики в новом научном центре в Новосибирске и стал тем самым влиятельным человеком в советской науке.
Странность заключается в том, что долгие года страданий на севере Сибири не породили в нем никакой горечи, никакой враждебности по отношению к режиму. Напротив, он попытался в длинном письме объяснить мне преимущество советского строя над западным, не только в политическом и экономическом, но и в моральном плане[4].
***
Борн М. — Эйнштейну А.[5]
Институт теоретической физики
Университет Геттинген
Бунзенштрассе, 9
13.11.29
Дорогой Эйнштейн!
В суматохе начала семестра я так и не смог ответить на твое большое и милое письмо. Я хотел, прежде всего, обсудить твои замечания с Йорданом, а он только недавно приехал. Мы очень благодарны тебе за твою критику и в соответствии с ней изменили соответствующие места в нашей книге. Действительно, ты совершенно прав в том, что логически нельзя оправдать будущее принятие или отрицание детерминизма. Ведь всегда можно найти способы описания процессов, которые будут существенно глубже, чем те, что нам уже известны (как это и подчеркивает твой пример с кинетической теорией в сравнении с макроскопической теорией). Иордан и я не склонны верить в нечто такое, но, конечно, не следует утверждать больше того, что может быть строго доказано. Словом, соответствующий кусок мы изменили в этом духе.
Сейчас я читаю релятивистскую теорию, и не только для того, чтобы преподать ее студентам, а также для того, чтобы самому почувствовать себя в этом предмете как дома. Я надеюсь успеть это сделать до появления твоих новых работ, которые также собираюсь тщательно изучить и сообщить тебе о своем мнении.
Господин Румер находится здесь, в Геттингене. От господина Варбурга из Гамбурга он получил поддержку с тем, чтобы иметь возможность некоторое время еще позаниматься.
У жены все хорошо, ей очень хочется только, чтобы сюда как-нибудь приехала Марго. Я хотел бы организовать некий заговор. У Хеди 14 декабря день рождения[6]. Нельзя ли было бы сделать так, чтобы Марго неожиданно появилась? Это доставило бы ей огромную радость.
Сердечный привет твоей жене и Марго.
Твой Макс Борн
***
Эйнштейн А. — Борну М.[7]
14.12.29
Дорогой Борн!
Твое ясное письмо меня очень обрадовало. В большом и малом проявляется все же, кто представляет собой цельную натуру.
Господин Румер мне очень понравился. Его идея привлечения многомерных множеств оригинальна и формально хорошо осуществлена. Слабость коренится в том, что найденные таким образом законы не полны и пути для логического обеспечения и полноты не предвидятся.
Во всяком случае, было бы хорошо, если этому человеку будет предоставлена возможность для научной работы. Самым лучшим, конечно, было бы просить о должности, которая оставила бы достаточно досуга для свободных занятий.
К сожалению, у нас ничего такого нет. Нельзя ли было бы для таких случаев получить место преподавателя в гимназии или другие должности с уменьшенной нагрузкой и оплатой? Это, безусловно, лучше, чем выданная на срок стипендия, так как аист, приносящий духовного новорожденного, является чересчур вольной птицей, не признающей сроков выполнения поставок.
Сердечный привет, твой [Эйнштейн]
***
Борн М. — Эйнштейну А.[8]
Институт теоретической физики,
Университет Геттинген
Бунзенштрассе, 9
19.12.29
Дорогой Эйнштейн!
Я очень рад тому, что ты хочешь принять г-на Румера. Идея направить его на какую-либо должность, которая оставила бы ему время для научной работы, теоретически, конечно, очень хороша, но практически трудно выполнима. Очень желательным было бы обеспечение местом преподавателя гимназии с уменьшенным количеством часов и оплатой, но, конечно, и осуществить это очень трудно и, наверное, возможно только после многолетней подготовки. Мои собственные отношения с Министерством чересчур слабы для того, чтобы пробить что-либо в этом отношении. Но, может быть, понадобится твое влияние. Мне это в самом деле представляется практической задачей, при решении которой можно будет обратить на пользу молодым людям весомость твоего имени. Не мог ли бы ты напроситься на прием к Министерскому директору Рихтеру и изложить ему это дело?
Но в настоящее время господина Румера эти песни на будущее (Zukunftmusik) не устраивают.
У него, кстати, есть практическое образование — техникум в Ольденбурге, где он сдал выпускной экзамен. Он мог бы найти место на практической службе, но при царящей сейчас безработице иностранцу найти работу в Германии — дело абсолютно безнадежное.
В настоящее время, как мне кажется, действительно ничего не остается, как обеспечить ему, по крайней мере на год, стипендию. Моя жена говорила мне, что ты собираешься сделать это вместе с Эренфестом, и именно из Рокфеллеровского фонда. Лично я не хотел бы обращаться туда сейчас ни при каких обстоятельствах, поскольку со мной они обошлись скверно. Весной у нас был Тисдаль, и когда он увидел, что у меня тяжелое нервное переутомление, то предложил попробовать направить меня на пару месяцев в Калифорнию за счет Рокфеллеровского фонда. Сначала я от этого отказался, так как надеялся отдохнуть в течение больших каникул. Но когда после этих больших каникул я почувствовал себя неважно, то снова написал Тисдалю, вернувшись к вопросу о его предложении.
В ответ на это он в довольно резкой форме отказался ходатайствовать перед центральными органами. Я могу себе это объяснить только тем, что рокфеллеровцы что-то имеют против Геттингена. Может быть, что-то произошло при основании Математического института, но мне это неизвестно. Поэтому как раз сейчас мне не хотелось бы туда обращаться с ходатайством.
Будь, пожалуйста, добр, и напиши господину Тисдалю (Рокфеллеровский фонд, 20, рю де ля Бом, Париж) ходатайство о стипендии г-ну Румеру на 1 год пребывания у тебя, или же у меня, или где-либо еще и добавь, что Эренфест и я поддерживаем эту просьбу. Но я не хочу скрывать от тебя трудности: в общем случае у этих попечителей фонда железный принцип — давать стипендии только тем людям, которые способны показать, что по окончании срока выплаты стипендии они будут в своей стране обеспечены оплачиваемой должностью, а Румер не из таких. Но, возможно, твое имя в этом случае приведет к исключению из такого правила.
Лауэ прислал мне милое приглашение прочитать в январе доклад в Физическом обществе, в Берлине. Я принял его очень охотно, так как не видел всех вас с незапамятных времен. Правда, у меня нет никаких физически красивых проблем, о которых можно было бы рассказать.
Привет вам всем, особенно Марго, от Хеди.
Твой Макс Борн.
Эйнштейн все чаще и чаще высказывал мысли о том, что стремление к познанию не должно быть связано с практической работой, дающей средства для жизни, но что исследования должны являться чем‑то самостоятельным. Сам он написал свою первую большую статью, когда зарабатывал себе на хлеб работой в качестве служащего в швейцарском бюро патентов в Берне. Только так, полагал он, можно утвердить свою духовную независимость. Его предложение о том, чтобы Румер подыскал себе место учителя в гимназии с сокращенным (по сравнению с нормой) числом преподавательских часов, имело непосредственное отношение к этому кругу людей.
Но он не принял во внимание то, что почти в каждой профессии имеется организационная косность, и ту важность, которую каждый приписывает своей деятельности, без чего, конечно, не могло бы развиваться и служебное рвение.
Чтобы с успехом заниматься наукой в виде побочного труда, нужно было быть Эйнштейном.
Тисдаль был, как видно из текста письма, представителем Рокфеллеровского фонда в Европе. Из поездки в Америку ничего не получилось: после 1926 года я никогда больше там не был.
***
Борн М. — Эйнштейну А.[9]
22.2.31
Проф. д-р Макс Борн
Геттинген, Вилъ
Веберштрассе, 42
Дорогой Эйнштейн!
После того как Хеди видела в киножурнале твой приезд в Калифорнию, мы решили, что вы совсем пропали в суматохе и сутолоке американской жизни. Тем большую радость доставила нам ваша открытка, которая пришла сегодня. Так приятно сознавать, что вы иногда о нас думаете. Наверное, ты сейчас размышляешь о космологии, расширяющейся Вселенной и тому подобном.
Эти вещи мы слушали на астрономическом семинаре, причем с разъяснениями выступил Вейль. Вейль вообще удивительно оживил круг наших физиков. Он часто приходит на физический коллоквиум и регулярно на мой теоретический семинар, часто берет слово, и все, что он рассказывает, необычайно живо, умно, остроумно. Мои молодые ребята многому научились у него, но и он сам, благодаря семинару, сделал две маленькие работы о применении теории групп к молекулам и валентностям (появятся в Геттингенских Изв.). Очень приятно и личное общение с супругами Вейль, оба они очень интересуются литературой, благодаря чему у них установился контакт с Хеди.
Я рад тому, что семинар скоро кончится, так как ужасно много работал. Я мучаюсь с квантовой электродинамикой и верю, что здесь у меня есть некоторые перспективы, но все это чудовищно трудно. Проблема заключается в исключении бесконечной собственной энергии электрона и всего, что с этим связано. Наряду с этим я обрабатываю свои лекции по оптике, которые хотел бы издать с целью заработка. В остальном о Геттингене мне рассказать нечего. Иногда можно сходить в кино и увидеть, как хорошо в других местах, а ваша открытка с апельсиновым деревом пробудила в нас тоску по дальним странам. Несколько лет тому назад, кажется, в Комо меня спросил Милликен, не хотел ли бы я на полгода приехать в Пасадену. Тогда я ответил, что, пока мои дети еще так малы, мне не хотелось бы разлучаться с ними надолго. Теперь девчушки почти взрослые, и мы легко могли бы уехать на пару лет. Не мог ли бы ты при случае спросить у Милликена, не понадоблюсь ли я ему через 1,3/4— 2 года? Раньше я не смогу и по другим причинам, мне придется как раз с октября пробыть в течение года на должности декана. Полных 10 лет я отбивался от этого места, частично правдой, частично надуманными трюками, а теперь уже больше ничего не выходит… Но надеюсь пережить и этот год. Мой сотрудник Румер, о делах которого я тебе как-то писал, может остаться у меня еще на один год. Мой ассистент Гайтлер уезжает летом в Америку (Колумбия, Огайо), и Румер будет его замещать, а на зиму я денег наклянчил. На рождественских каникулах я в течение 12-ти дней гостил у одного приятеля — промышленника в Швейцарии (Ароза), а на обратном пути был в Цюрихе. Там, по приглашению студенческого общества, прочел доклад, а после этого мы продолжили беседу в пивном баре, где я познакомился с твоим сыном. Он мне очень понравился — у него изящный и острый ум и точно такой же великолепный смех, как у тебя.
Ну, что еще осталось рассказать?
В Европе все выглядит как-то неуютно и политически, и экономически.
У нас есть и личные заботы об «отделившихся» родственниках, так же как и у большинства людей. Но надеемся на лучшее, несмотря на Гитлера и его компанию.
О Калифорнии я хорошо осведомлен; как раз читаю удивительно живые путевые письма Эренфеста, которые он прислал Хеди. Как этот парень умеет все переживать, видеть, изображать! Читая, я совершенно отчетливо вижу калифорнийский ландшафт и милых тамошних людей, особенно Толменов, Эпштейна, Милликенов! Передай им всем от меня привет! Хеди сама припишет еще несколько слов.
Письмо будет тебе заодно и поздравлением с наилучшими пожеланиями ко дню рождения. Оно должно поспеть как раз вовремя.
Передай сердечный привет жене! О Марго, молодой супруге, мы почти ничего не знаем.
Твой Макс Борн.
Намек о космологии и расширении Вселенной, сделанный в письме, связан с произведшим сенсацию открытием американского астронома Хаббла. Оказалось, что далекие звездные системы, которые называют галактиками, — каждая из которых такова же, как Млечный путь (галактическая система в прежнем понимании этого слова), разбегаются друг от друга со скоростями тем большими, чем на большем расстоянии друг от друга они находятся. С этого начался новый подъем в космологии, стимулированный эйнштейновской общей теорией относительности.
Герман Вейль, который одновременно со мною был в Геттингене сначала студентом, а позднее приват‑доцентом, был преемником Гильберта. Вейль был одним из последних крупных математиков, которые также занимались теоретической физикой и астрономией и внесли в них важный вклад. Когда Гитлер пришел к власти, Вейль уехал в Принстон, в Институт теоретических исследований, где работал также и Эйнштейн.
В чем заключалась моя попытка продвинуться в области квантовой электродинамики, я совершенно не помню. Вероятно, она оказалась несостоятельной.
Год, в течение которого я был деканом (1932), был одним из самых неудачных во всей моей академической карьере. Кризис, возникший в Европе из-за краха американской финансовой системы, принудил немецкий кабинет, возглавляемый канцлером Брюнингом, к крайним мерам экономии. Благодаря этому университеты должны были сократить свой значительный процент младших ассистентов и других оплачиваемых сотрудников. Многие из членов нашего факультета естествознания сочли это возмутительным. Во‑первых, было ужасным выгонять за порог молодых и устремленных к знанию людей, многие из которых уже имели семьи, и тем самым ставить под удар их и без того трудное финансовое положение. Затем это парализовало деятельность института, которая быстро скатывалась к застою. Мы создали Комитет и решили предложить факультету, чтобы оплата большинства тех, кого коснулось сокращение, производилась за счет добровольного сбора — он составлял менее чем 10 % нашего жалования. Мне до сих пор страшно вспомнить те битвы, которые это предложение вызвало на факультете. На бесконечно затянувшемся заседании мы добились принятия этого предложения большинством голосов. Однако эта победа выявила и злопыхателей, о которых мы никогда ранее не подозревали. Это было несколько историков, а главным образом специалистов по сельскому и лесному хозяйству. Спустя полгода мы узнали, кем они были на самом деле: заклятыми нацистами, которые, будучи деятелями научного института, считали заботу об отдельных людях излишней.
Единственным светлым пятном был тот момент, когда я осведомил лично куратора факультета, тайного советника Валентинера, о решении факультета. Он был настолько растроган, что на глазах у него появились слезы. Вот что он примерно сказал: «Если бы все корпорации были настолько бескорыстны, как ваш факультет, тогда наша страна была бы освобождена от забот».
Вальтер Гайтлер в течение многих лет был моим ассистентом, одновременно с Лотаром Нордхаймом. Когда Нордхайм во времена гитлеризма уехал в Америку (Калифорнию), Гайтлер сначала эмигрировал в Англию, где он был профессором в Дублине (Ирландия), в Институте перспективных исследований, и, в конце концов, профессором в Цюрихе; этой профессурой он обязан своим выдающимся работам по квантовой теории химической связи (совместных с Ф. Лондоном), по космическому излучению и своей превосходной книге по квантовой теории излучения.
Упомянутый в моем письме мой друг — промышленник — это Карл Штиль из Рекламсхауза, о котором я уже упоминал ранее.
Что касается моего оптимизма относительно политического положения, то следует сказать, что письмо это написано в момент, когда появился проблеск надежды. Я точно вспоминаю, что у меня были также и моменты отчаяния. Часто упоминаемое в моих письмах тяжелое состояние моих нервов вызывалось не только тем, что я был крайне переутомлен работой, но и другими заботами, прежде всего — политическими. Я был, кажется, с начала 1929 г. отправлен в санаторий в Констанце на берегу Бодензее. Там я был поначалу уложен в постель, позднее я смог по вечерам бывать в холле и беседовать с отдыхающими. Но разговоры этих фабрикантов, врачей, адвокатов — все это были во всяком случае люди из «хорошего круга» — вращались только вокруг Гитлера и надежды, которые они с ним связывали, и сопровождались явными антисемитскими выпадами. Это заставляло меня вновь удаляться в мою комнату. Настоящий отдых я нашел только после того, как сбежал из санатория и отправился в Кенигсфельд в Шварцвальде. Только в одиноких лыжных прогулках я привел свои мысли в порядок. Прежде всего надо сказать о том, что я познакомился там с Альбертом Швейцером. Я услышал, проходя мимо одной из кирх, замечательную игру на органе. В кирхе я и нашел д‑ра Швейцера, которого я хорошо знал по фотографиям и который сидел за красивым органом. Воспользовавшись паузой, я заговорил с ним. Потом он рассказывал мне о своей жизни и работе в Ламбарене во время наших многочисленных и длительных прогулок. Все это помогло мне снова обрести душевное равновесие. Именно с этим, вероятно, и связан тот оптимизм в оценке политических перспектив, который виден из моего письма.
Американские друзья, упомянутые в связи с эренфестовскими письмами из США, — все это физики высокого ранга: Толмен, наиболее известный своими работами по теории относительности и космологии; Эпштейн, внесший существенный вклад в боровскую теорию строения атома, и Милликен, известность которого связана с решающим подтверждением корпускулярной природы электричества и точным изменением заряда электрона.
***
Борн М. — Эйнштейну А.[10]
Институт теоретической физики
при Университете
Геттинген
Бунзенштрассе, 9
6.10.31
Дорогой Эйнштейн!
Этой же почтой я отправляю тебе новую работу Румера, в которой он, как мне кажется, сделал действительный шаг вперед в том направлении, к которому стремился несколько лет. Я знаю, конечно, ты весь в мыслях о совсем другом, но, может быть, найдешь время, чтобы хотя бы посмотреть работу Румера. Я думаю, что его утверждение вполне правильно: допущение римановского пространства влечет за собой как следствие необходимость определенных допущений относительно тензора материи и с необходимостью приводит к своеобразной и новой полевой теории материи. Теперь остается только вопрос, следует ли идти в этом направлении дальше и сформировать эту теорию или же переходить, как ты это пробовал, к совершенно новой геометрии — об этом я не могу судить. Но думаю, однако, что нужно идти обоими путями.
Сердечный привет от меня и жены.
Твой Макс Борн.
Об этой работе Румера я ничего не могу припомнить.
Мое письмо от 6.10.31 и следующее письмо Эйнштейна отделяют друг от друга около полутора лет, которые вместили в себя столько событий, что научные проблемы отодвинулись на задний план. Это было уже упомянутое время моего деканства. Имело место несколько выборов в Рейхстаг, в процессе которых возросло число нацистских депутатов и усилилось влияние Гитлера. Толпы коричневорубашечников терроризировали страну; затем наступил нацистский переворот, и однажды, в конце апреля 1933 г., я нашел свое имя в газете, в списке лиц, которые, согласно «новым законам» о служащих, были отнесены к числу неугодных. Среди них не было Франка, поскольку он рассматривался как фронтовик периода Первой мировой войны.
В это время Эйнштейн находился в США. Он вернулся в Европу в начале 1933 г., но направился в Бельгию и Англию, а не в Германию, так как его безопасность там не была гарантирована.
После моего «отпуска» мы решили тут же покинуть Германию. На летние каникулы у нас было арендовано жилище у крестьянина по имени Ператонер, проживавшего в Волькенштейне в долине Гроднера (Итальянская Сельва). Он сразу же высказал готовность принять нас. Так что в начале мая 1933 г. мы выехали в Южный Тироль, взяв с собой двенадцатилетнего сына Густава; более взрослых дочерей мы оставили в их немецких школах. Из Сельвы я написал Эйнштейну через Эренфеста (Голландия); последующее письмо представляет его ответ.
***
9 января 1932 г.
Institut fur theoretische Physik Gottingen, den der Universitat Bunsebstr, 9.
Жизнеописание[11]
Я, Юрий Борисович Румер родился в 1901 г. в Москве. Учился в Реальном училище о-ва преподавателей. В 1917 году поступил на физмат, каковой окончил в Москве в 1925[12] году. По призыву 1921 года был в Кр. Армии, участвовал в Гражданской войне на фронте в качестве курсанта военно-инженерных курсов. Демобилизован в 1922 году и состою на учете комсостава в качестве переводчика с иностранных языков.
По окончании физмата работать по специальности я не мог (в Союзе в это время была безработица среди математиков). 1926 год я прослужил в Госстрахе, откуда уволен по собственному желанию.
Отец моей жены, по специальности врач, оптировавший латвийское гражданство, предоставил мне средства для получения технического образования в Германии, где я и учился до мая 1929 года. Одновременно я заинтересовался новейшим развитием физики. Мною заинтересовался проф. Борн и пригласил к себе в ассистенты. Кроме него интерес ко мне проявили проф. Эйнштейн, Эренфест, Леви-Чивита, Шредингер. Я с согласия полпредства и прусского министерства просвещения занимал штатную должность в Институте.
В настоящее время считаю, что моя переквалификация завершена, и я могу быть полезным работником в Союзе, куда мог бы выехать в случае получения работы в марте—апреле сего года.
Юрий Румер
***
Institute fur theoretische Physik Gottingen, den der Universitat Bunsenstr. 9
09 января 1932
Дирекции научно-исследовательского института физики
Московского Государственного Университета
Румер Юрий Борисович
Заявление[13]
Я окончил физмат МГУ в 1925 году, по математическому отделению. С декабря 1927 года изучал статику сооружений и железо-бетон в OldenburgPolytechnicum (Oldenburg IO), с лета 1929 года по сие время работаю ассистентом проф. Борна в Геттингене. Я работал в следующих областях: теория относительности, волновая механика, теория электрона Дирака, квантовая химия, оптика и теория света. Научные работы при сем прилагаю.
Рекомендация и отзыв Борна последуют. Проф. Шредингер согласился в случае Вашего запроса дать мне наилучшие рекомендации. Проф. Эйнштейн, который сейчас находится в Америке, сможет дать обо мне благоприятный отзыв.
В случае, если моя квалификация может считаться достаточной прошу предоставить мне соответствующую работу.
Сведения обо мне может дать Г. К. Хворостин. Кроме него, полагаю, что дополнительные сведения могут дать Шнирельман, Гельфанд[14] и Степанов[15].
В случае Вашего согласия прошу, по возможности, срочно сообщить мне какие формы конкретной работы могут мне быть предоставлены с тем, чтобы я уже здесь мог войти в курс предстоящей мне деятельности.
Юрий Румер
***
[Отзыв][16]
По окончании Математического факультета Московского университета Юрий Борисович Румер переехал в Германию, где перешел к занятию теоретической физики и в течении ряда лет был сотрудником проф. М. Борна. Вернувшись к нам в Союз в 1932 г., он сразу стал в ряды наших лучших физиков теоретиков. Ему весьма удачно удалось использовать свои математические познания и дарования для исследования и решения труднейших вопросов современной теоретической физики. Работы его посвящены теории относительности и квантовой механике и электродинамике.
В двух работах по общей теории относительности [1, 8] Ю. Б. Румер впервые поставил вопрос о возможности физического истолкования как второй фундаментальной дифференциальной формы многомерной теории поверхностей, так и условий, обеспечивающих возможность рассмотрения пространства vn как сечения пространства vm при m ϕ n.
Эти исследования привели его к построению теории не лишенной электромагнитных свойств материи, описываемой полем, уравнения которого формально совпадают с уравнениями теории упругости.
Из ряда работ Ю. Б. Румера по квантовой механике, особенный интерес представляют волновая теория фотонов [2, 7] и в особенности ряд фундаментальных исследований по квантовой химии, в области которой Ю. Б. Румер несомненно является крупнейшим из советских специалистов. В двух совместных с В. Хейтлером[17] работах [3, 4] на основе теорий Дирака и Слэтера им впервые был дан метод расчета многоатомных молекул, известный под названием метода спиновой валентности. В настоящее время этот метод широко применяется в квантовой химии и вошел во все изложения теорий молекулярной связи. В дальнейших работах [9, 10] была установлена связь этого метода с алгебраической теорией инвариантов и указаны способы отыскания соответствующей системы независимых инвариантов. Сотрудники Ю. Б. Румера (Г. О. Тордадзе, М. А. Марков) под его непосредственным руководством успешно применили этот метод к ряду конкретных вопросов. В частности в совместной работе с М. А. Марковым Ю. Б. Румером было дано очень интересное и важное обобщение метода спиновой валентности на случай орбитальной валентности [13].
Изложенное, как мне кажется, заставляет признать, что имеются все основания для присуждения Ю. Б. Румеру степени доктора физики по совокупности работ без защиты докторской диссертации.
Проф. Иг. Тамм
14 ноября 1934 года
***
Список научных работ Ю. Б. Румер[18]
- Uber eine Erweiterung der allgemeinen Nachrichten von der Ges. der Wiss. Zu Gottingen. Math.-Phys. Klasse, 1929, № 2, s. 92—99.
- Quantenchemie mehratomiger Nachrichten von der Ges. der Wiss. Zu Gottingen. Math.-Phys. Klasse, 1930, № 3, s. 277—284. (zusammen mit W. Heitler).
- Zur Wellentheorie des Z. Phys., 1930, Bd. 65, s. 244—252.
- Ansatze zur Z. Phys., 1931, Bd. 69, s. 141—152. (zusammen mit M. Born).
- Der gegenwartige Stand der Diracschen Theorie des Z. Phys., 1931, Bd. 32, N 16, s. 601—622.
- Quantentheorie der chemischen Bindung fur mehratomige Z. Phys., 1931, Bd. 68, s. 12—41(zusammen mit W. Heitler).
- Uber die Nullpunksenergie des Z. Phys., 1931, Bd. 69, s. 664–665.
- Zur allgemeinen Nachrichten von der Ges. der Wiss. Zu Gottingen. Math.-Phys. Klasse, 1931, N 2, s.148—156.
- Eine fur die Valenztheorie geeignete Basis der binaren Nachrichten von der Ges. der Wiss. Zu Gottingen. Math.-Phys. Klasse, 1932, N 5,
- 498—504. (zusammen mit E. Teller, H. Well).
- Zur Theorie der Sр Nachrichten von der Ges. der Wiss. Zu Gottingen. Math.-Phys. Klasse, 1932, N 4, s. 337—341.
- Собственные функции атомов в пространстве импульсов. ДАН СССР, 1933, т. 1, № 3, с. 102—103.
- Nichtkanonische Transformationen und das elektromagnetische Feld. Phys., 1933, Bd. 83, s. 351—353.
- Волновая теория нейтрино. ДАН СССР, 1934, т. 4, № 1—2, с. 21—22.
- A contribution to Dirac’s theory of — Acta physiocochim., 1934, v. 1, N 1, h. 56—63 (with M. Markov).
***
О ПРЕДСТАВЛЕНИИ Ю. Б. РУМЕРА В ДОЛЖНОСТИ ПРОФЕССОРА[19]
Научная ценность работ Ю. Б. Румера подробно охарактеризована в отзыве, приложенном к представлению его на звание доктора. Что же касается его педагогической деятельности, то Ю. Б. Румер в течение последних двух с половиной лет выполнял и выполняет обязанности профессора теоретической физики МГУ, читал целый ряд основных курсов / квантовая механика, электронная теория, теоретическая механика и т. д.
Вместе с тем, он весьма успешно руководит рядом аспирантов и студентов-дипломников. Совокупность научных работ и обширной и успешной педагогической деятельности Ю. Б. Румера вполне обосновывает утверждение его в должности профессора.
Проф. Иг. Тамм
***
ОТЗЫВ С.Н.Р.[20]
Ю. Б. РУМЕР состоял членом бюро С.Н.Р., заведовал сектором техпропаганды. Неоднократно читал доклады по заданиям бюро, широко пропагандировал подготовку научно-популярной литературы для юношества и технической молодежи, принимал участие в работах методологического кружка.
Председатель бюро СНР:
Зав. Производствен. Сектором:
***
Московский Гос. Университет РУМЕР Ю. Б.
физический факультет (бесп., 33 г.)
ДОКТОРСКАЯ СТЕПЕНЬ[21]
НАУЧНАЯ И ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ РАБОТА
Среднее образование получил в реальном Училище в Москве. В 1917 г. поступил в Петербургский Университет, на ФИЗМАТ.
В 1918 г. перевелся на ФИЗМАТ Моск. Унив., который кончил в 1925 г., с перерывом в 1920—21 г. в связи с призывом, одновременно был студентом Ин-та Востоковедения, который окончил в 1924 г. по персидскому разряду.
В середине 1927 г. уехал в Германию. До 1929 г. был студентом Политехнического Ин-та в Ольденбурге, где написал первую работу по теории относительности.
С 1929–32 г. работал ассистентом теоретической физики в Геттингене. Весной 1932 г. читал лекции в Ганновере по квантовой химии.
В 1932 г. вернулся в Москву. Работаю в Моск. Ун-те действительным членом НИИФ.
НАУЧНЫЕ РАБОТЫ — Имеет 14 печатных работ.
ОТЗЫВЫ О НАУЧНОЙ РАБОТЕ.
Проф. ТАММ И. Е. отмечает, что РУМЕР Ю. Б. стоит в рядах лучших советских физиков. Его работы по общей теории относительности обратили на себя внимание крупнейших физиков Запада (Борн, Эйнштейн и др.) Из работ по квантовой механике особенно интересны его волновая теория фотонов, а так же ряд фундаментальных исследований по квантовой химии, в области которой Ю. Б. Румер является крупнейшим ученым в Союзе. Разработанные им методы исследования спиновой валентности широко применяются другими авторами. В заключение Тамм полагает, что имеются все основания для присуждения Ю. Б. Румеру степени доктора без защиты диссертации.
ОТЗЫВ С.Н.Р.
Поддерживает кандидатуру Ю. Б. Румера
ПОСТАНОВЛЕНИЕ УЧЕНОГО СОВЕТА НИИФ МГУ
Представить Ю. Б. Румера на утверждение в ученой степени доктора физических наук без защиты диссертации.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ФИЗИЧЕСКОГО КОМИТЕТА НКПроса от 25/XI-34 г.
Утвердить постановление Ученого Совета НИИФ МГУ и ходатайствовать о присвоении Ю. Б. РУМЕРУ ученой степени доктора без защиты диссертации.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ФИЗИЧЕСКОЙ СЕКЦИИ УЧЕНОГО СОВЕТА МГУ
Считать РУМЕРА Ю. Б. достойным получения ученой степени доктора физических наук и звания профессора без защиты диссертации и ходатайствовать перед ВАК об утверждении.
***
Народный комиссариат по просвещению РСФСР
Выписка из протокола № 2/14[22]
заседания высшей аттестационной комиссии НКП
от 15 февраля 1935 г.
СЛУШАЛИ: 15. — О кандидатуре Ю. Б. Румер на ученую степень доктора физических наук без защиты диссертации и на ученое звание профессора по кафедре теоретической физики Московского Гос. Университета.
ПОСТАНОВИЛИ: Утвердить Ю. Б. Румер в ученой степени доктора физических наук без защиты диссертации и в ученом звании профессора по кафедре теоретической физики Московского Гос. Университета.
Председатель: И. П. Орехелашвили Секретарь А. Ф. Торговичева
Верно: Секретарь ВАК НКП: (подпись)
27/II-35
***
Румер Ю. Б. — Шенбергу Д.[23]
31 декабря 1954 г.
ЧЛЕНУ КОРОЛЕВСКОГО ОБЩЕСТВА
профессору Давиду ШенбергуДорогой профессор Шенберг!
Позвольте, прежде всего, поблагодарить Вас за оттиски, которые Вы мне прислали пару лет тому назад. Я рад, что мои работы по теории эффекта Де-Гааза — ван Альфена привлекли Ваше внимание.
Я решаюсь обратиться к Вам со следующей просьбой. Из печати я узнал, что мой высокочтимый учитель профессор Макс Борн ушел на покой после стольких лет плодотворной, блестящей и богатой результатами научной деятельности. Двадцать пять лет тому назад он побудил меня стать теоретическим физиком и оказал мне большую поддержку в моих первых исследованиях, посвященных пятимерным обобщениям общей теории относительности.
Я думаю, что он будет рад узнать, что я в настоящее время возглавляю Отдел физики в Западно-Сибирском филиале Академии наук, пребываю в добром здравии и успешно работаю.
Думаю, что он испытает также радость, узнав, что я, спустя двадцать пять лет, вернулся к проблеме, которая нас обоих тогда занимала, и добился на этом пути существенного прогресса.
Я прошу Вас направить профессору Максу Борну прилагаемый оттиск из журнала «Успехи математических наук», в котором дается математически строгое доказательство вновь обнаруженной симметрии уравнений релятивистской механики в пространстве, времени и действии и показана целесообразность интерпретировать действие, как пятую координату пространства.
С кратким изложением моих работ в этом направлении он сможет познакомиться по рефереатам в «Журнале экспериментальной и теоретической физики» за 1950—1955 год.
С приветом и искренним уважением Ю. Б. Румер.
***
Шенберг Д. — Румеру Ю. Б.[24]
Кембриджский университет Физический факультет Королевское общество Лаборатория Монд Фри скул лейн,
Кембридж
А 3.
Уважаемый профессор Румер,
18 января 1955
Был очень рад получить от Вас письмо. Переслал Вашу статью и переведенные комментарии проф. Максу Борну. Пользуясь случаем, прилагаю несколько репринтов с моими работами, а также статью Онзагера, который работал здесь год тому назад.
С наилучшими пожеланиями,
Искренне Ваш,
Дэвид Шенберг
***
Борн М. — Румеру Ю. Б.[25]
Проф. Ю. Б. Румеру 9 января 1955 г.
АН СССР
Западно-Сибирский филиал Бад Пирмонт, Западная Германия Новосибирск Маркардштрассе, 4
Мичурина 23
Дорогой Румер,
Шенберг прислал мне английский перевод Вашего письма от 31 декабря 1954 г., адресованного ему, и Вашу статью «Оптико-механическая аналогия». Я был очень рад получить о Вас известие после столь большого перерыва, и я рад, что Вы занимаете высокое положение в Восточном филиале Академии наук и пребываете в добром здравии. Я с большим интересом читал, что Вы рассказывали о своей работе, в частности о пятимерном представлении релятивистской механики, над которой Вы работали еще у меня 20 лет тому назад в моем отделе. Я боюсь, однако, что уже слишком стар, чтобы подробно изучить эти интересные вещи.
Около двух лет тому назад я достиг предельного возраста, 70 лет и должен был оставить свое место в Эдинбурге, где я провел 17 лет. И хотя мы полюбили Шотландию и шотландский народ, мы предпочли провести остаток своей жизни у себя на родине и выбрали маленькое, тихое местечко близ Геттингена. Я продал большую часть моей научной библиотеки и едва ли могу заниматься теперь какой-то работой, разве что для собственного удовольствия. В декабре прошлого года я получил Нобелевскую премию за работы по квантовой механике, спустя 28 лет с тех пор, как они были опубликованы. Это принесло мне огромное удовлетворение. Я все еще думаю о проблеме детерминизма и случайности в физике.
Я надеюсь снова получить от Вас весточку. С наилучшими пожеланиями от меня и от моей жены, которая хорошо Вас помнит.
Ваш Макс Борн
***
Румер Ю. Б. — Борну М.[26]
Москва, 27 апреля 1955
Многоуважаемый и дорогой профессор БОРН!
Ваше письмо, которое я получил несколько месяцев тому назад в Новосибирске, доставило мне много радости. Особенно я обрадовался, узнав, что Ваша многолетняя творческая деятельность в области теоретической физики принесла Вам заслуженную Нобелевскую премию. Мне трудно, однако, себе представить, что Вы совсем отошли от научной работы, и я убежден, что, размышляя о принципах детерминизма и причинности в физике, Вы еще сделаете в этой области многое. Что касается меня, то я получил в декабре прошлого года премию Президиума Академии наук СССР за работу, в которой фазовые переходы второго рода в кристаллической решетке рассматриваются при помощи спинорного анализа в многомерных пространствах (т. н. проблема Онзагера).
Я получил большое удовольствие, хотя был бы более рад, если мои работы в пятимерной оптике заслужили бы большее внимание у моих товарищей. Я убежден, что в этих работах достигается не только существенный прогресс в области единой теории поля, но, что еще важнее, обнаруживаются новые глубокие связи между геометрическими идеями, заложенными в общей теории относительности и основными идеями квантовой теории.
Я позволяю себе приложить тезисы моего доклада, который я недавно сделал на Всесоюзном совещании по квантовой электродинамике и теории элементарных частиц.
Я надеюсь, что если Вы найдете время прочесть эти тезисы, Вы получите некоторое представление о моих идеях без того, чтобы изучать мои работы в деталях. Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы сочли возможным направить эти тезисы Ф. Хунду и П. Бергманну, которые оба работали в области пятимерных теорий поля и мысли которых, как мне кажется, я довел в известном смысле до конца.
Я прошу Вас простить меня за беспокойство, которое я причиняю Вам моим письмом.
С приветом лично Вам и Вашей супруге
Ваш преданный Ю. Румер [1955]
***
Борн М. — Румеру Ю. Б.
Профессор Ю. Б. Румер, Академия наук СССР,
Западносибирский филиал,
Новосибирск,
Мичурина 23
Бад Пирмонт, 31 Мая 1955
Маркардштрассе 4
Дорогой Румер,
Сердечное спасибо за Ваше дружеское письмо от 27 Апреля и приложенную рукопись. Я прочитал и, насколько смог, понял. Я, впрочем, давно отошел от всех этих вещей. Я послал рукопись профессору Ф. Хунду во Франкфурте-на-Майне с просьбой переслать ее П. Бергманну. Хунд ответил, что и он тоже давно не занимался этими вопросами и вряд ли может себе позволить дать оценку Вашей работе. Ему также не очень ясно, какого Бергманна Вы имеете в виду, может быть Peter G. Bergmann, Department of Physics, Steele Hall, Syracuse University, Syracuse IO, N.Y., U.S.A.? По крайней мере, я знаю, что он занимался теорией относительности, так что я пошлю ему вашу небольшую рукопись.
Самый сердечный привет от моей жены,
Искренне Ваш,
Макс Борн
Недавно в Берлине, к моей большой радости, я встретил моего старого друга Фока. По его инициативе я попробовал убедить Royal Society в Лондоне добавить русские „Summaries”к публикациям в надежде, что и в русских изданиях станут публиковать английские (и)или немецкие краткие содержания.
Примечание
[1] Albert Einstein — Hedwig und Max Born. Briefwechsel: 1916–1955, Munich, 1969. S. 107–109. Перевод И. С. Михайловой.
[2] Марго Левенталь — падчерица, дочь Эльзы, второй жены Эйнштейна, от первого брака.
[3] Отсутствует.
[4] Здесь и далее курсивом набран комментарий М. Борна к письму.
[5] Эйнштейновский сборник 1972. М.: Наука, 1974. С. 12—13.
[6] Хеди (Хедвиг, 1991—1972) — жена М. Борна.
[7] Эйнштейновский сборник 1972. С. 15.
[8] Эйнштейновский сборник 1972. С. 15—17.
[9] Эйнштейновский сборник 1972. С. 17—21.
[10] Эйнштейновский сборник 1972. С. 21—22.
[11] Рукописный документ выполнен на бланке Института теоретической физики Геттингенского университета. Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217. Л. 5.
[12] Ю. Б. Румер окончил МГУ в 1924 г.
[13] Рукописный документ на бланке Института теоретической физики Геттингенского университета. Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217-а. Л. 6.
[14] Гельфанд Израиль Моисеевич (1913—2009) — один из крупнейших математиков XX века, биолог, педагог и организатор математического образования, доктор ф.-м. наук, академик (до 1989 года — в Советском Союзе, после 1989 года —в Соединенных Штатах).
[15] Степанов Вячеслав Васильевич (1889—1950) — выдающийся советский математик, член-корреспондент АН СССР, доктор физико-математических наук, профессор, вице-президент Московского математического общества, лауреат Государственных премий СССР. После окончания Московского университета (1912 г.) был направлен на продолжение обучения в Геттинген. Всю жизнь работал в Московском университете, многие годы заведовал кафедрой дифференциальных уравнений, руководил Институтом механики.
[16] Рукописный документ на двух листах за подписью И. Е. Тамма. Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217-а. Л. 36—37.
[17] Гайтлер В. Г. в транскрипции данного издания.
[18] Рукописный документ на одном листе, составленный Ю. Б. Румером. Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217-а. Л. 10.
[19] Машинописный документ, подпись И. Е. Тамма от руки. Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217-а. Л. 11.
[20] Там же. Л. 12. СНР — Секция научных работников, профсоюзная организация.
[21] Там же. Л. 8.
[22] Машинописный документ на бланке Народного комиссариата по просвещению РСФСР. Справа вверху чернилами сделана приписка — Директору Московского гос. университета. Документ заверен круглой гербовой печатью — НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ РСФСР и подписью А. Торговичева. Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217-а. Л. 7.
[23] Машинописный документ. Научный архив СО РАН. Ф. 21. Оп. 1. Д. 18. Л. 2, 3.
[24] Машинописный документ на бланке Кембриджского университета, английский язык. Подпись Д. Шенберга от руки. Научный архив СО РАН. Ф. 21. Оп. 1. Д. 18. Л. 1. Перевод И. Б. Адриановой.
[25] Staatsbibliothek zu Berlin, Preußishcher Kulturbesitz (Берлинская государственная библиотека, прусское культурное наследие). Nachl. Born, B.1126 (Born an Ruver), seit.1. Машинописный документ на английском языке. Перевод И. С. Михайловой.
[26] Машинописный документ на двух листах. Научный архив СО РАН. Ф. 21. Оп. 1. Д. 16. Л. 5, 6.
