СЕМЬ ИСКУССТВ

Румер по своему устремлению и способностям оценить и понять новые физические идеи оказался в кругу последователей теории Эйнштейна, внес определенный вклад в развитие квантовой теории, ее математического аппарата. Он ощущал комфорт, находясь в поле науки, питал определенные надежды на то, что это обстоятельство принесет ему обеспеченное существование. Он не принял в расчет воздействие социально-гравитационного поля, поскольку был оторван от реалий, сложившихся в СССР к 1930-м годам.

Ирина Крайнева

ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО ЮРИЯ РУМЕРА

Главы из новой книги

(продолжение. Начало в № 1/2025 и сл.)

Глава 3. Дела судебные: Юрий

Актуальность более пристального рассмотрения периода жизни Ю. Б. Румера, когда он был арестован и осужден (апрель 1938—май 1940 гг.), вытекает из обстоятельств, когда роль одного человека могла оказаться фатальной для судеб целой науки, в данном случае — теоретической физики в СССР. Это исследование основано на анализе репрессивного потенциала власти, его воздействия на ученых в целях подчинения и подавления инакомыслия, феномена, лежащего вне научного дискурса. В итоге этих воздействий и трансформаций Румер приобрел опыт в результате смены доминирующего проекта власти, что не только кардинально изменило его персональную историю, но могло существенно изменить условия функционирования самой физической науки.

В контексте истории отечественной науки, материалов, уже введенных в научный оборот, а также на основе архивно-уголовного дела физика-теоретика д. ф.-м. н. Юрия Борисовича Румера[1] раскроется еще одна страница истории «Большого террора» — периода массовых репрессий в СССР накануне Великой Отечественной войны. Актуальность исследования, выполненного на примере персональной истории ученого, который стал жертвой советского репрессивного механизма, определяется незавершенностью представлений о самом этом механизме. Ограниченность источников по проблеме — дело доступно не полностью — позволяет, тем не менее, выдвинуть историческую гипотезу о планировании в недрах НКВД громкого судебного процесса над советскими и зарубежными физиками — так называемого «Дела физиков», обвиняемых в шпионаже в пользу фашистской Германии, в подготовке международного заговора, направленного на подрыв и уничтожение советской физики.[2]

Вероятность планирования такого процесса вытекает из логики и практики «Большого террора», карающая машина которого затронула все социальные страты общества по вертикали и по горизонтали. По данному проекту власти не должно было быть ни одной социальной группы, которой удалось бы избежать наказания и устрашения, а в результате, всех следовало привести к покорности и непротивлению действиям властей[3]. Научное сословие как часть российской интеллигенции также подверглось репрессиям.

Доступные нам материалы позволяют не только дополнить представления о репрессивной практике Советского государства в целом, но также расширить знания о преследовании ученых. На персональном уровне исследования удалось также выявить и объяснить феномен мифологизации персональной истории, который проявился в результате обвинения уголовного характера, сфабрикованного органами НКВД.

В данном разделе ставится исследовательская задача выявить, насколько документы из следственного дела Румера позволяют получить представление о коллизиях конца 1930-х гг., проследить их влияние на судьбу ученого и его окружения в контексте взаимодействия власти и науки. Поместив персональную историю в исторические реалии 1930-х гг.: с идеологическими кампаниями в СССР, со сменой внутриполитического и международного курса, реорганизацией науки и других институтов, в сфере воздействия которых оказалась данная персональная история, возможно решить поставленную задачу. Исторический контекст включает внутреннюю политику правительства СССР в области науки, международные отношения накануне Второй мировой войны, развитие самой физической науки, персональные истории из окружения Ю. Б. Румера.

Внутренняя политика Советского государства в отношении науки в рассматриваемый период характеризовалась двумя разнонаправленными тенденциями: политикой устрашения и подчинения всех социальных институтов, в том числе и науки, властным структурам, и политикой сотрудничества с учеными как носителями технического знания, необходимого для укрепления обороноспособности страны и ее хозяйства. Отсюда разнообразие методов воздействия, которые власть имела в своем арсенале. Начало 1930-х годов совпало с очередным поворотом (кризисом по Колчинскому) в научной политике Советского государства от пролетарской и леворадикальной к консервативной и национально-государственной, ознаменовав завершение культурной революции. Сталинское руководство, ранее делавшее ставку на так называемую красную профессуру, было вынуждено принять во внимание незаменимость специалистов, получивших образование в других социальных условиях и не всегда к нему лояльных. Наряду с положительными сдвигами в господдержке советской науки происходили характерные для того периода события, свидетельствовавшие об усилении тотального контроля за умонастроениями, передвижением и общением ученых (сциентистский тоталитаризм)[4]. Репрессивные механизмы, выполнявшие устрашающую функцию, работали с новой силой[5]. Они принимали разные формы: громких разоблачительных кампаний, арестов, ссылок, использования специалистов в закрытых конструкторских бюро — «шарашках», заключения в лагерях, высшей меры наказания — расстрела.

Поскольку наука в предвоенном СССР стала одним из факторов развития и укрепления экономики, а советские ученые, помимо всего прочего, играли заметную роль в создании положительного имиджа страны посредством научных коммуникаций, эти обстоятельства отразились на отношении власти к данной социальной страте. Само состояние советской науки, в частности физики, в заявленный период свидетельствует о том, что она формировалась и институализировалась как самостоятельная и успешная. Физика в СССР получила признание коллег из европейских стран, где существовало несколько сильных физических школ, группировавшихся вокруг таких лидеров, как Нильс Бор, Макс Борн, Эрнст Резерфорд и другие. Многие советские физики приумножили свой научный капитал, стажируясь в разное время за рубежом: Д. С. Рождественский[6], Н. Д. Папалекси[7], А. Ф. Иоффе, И. В. Обреимов, П. Л. Капица, И. Е. Тамм, Б. М. Гессен, Л. В. Шубников, А. И. Лейпунский, Г. А. Гамов, Л. Д. Ландау, Ю. Б. Румер и др.

Признание важности физических исследований в СССР выразилось в материальной поддержке этой отрасли науки: в начале 1930-х годов преодолевался недостаток физического оборудования, создавались новые учреждения, расширялся штат сотрудников. Евгений Львович Фейнберг (1912—2005), в те годы студент МГУ, вспоминал:

«Я сам видел, как стали наполняться пустые ранее шкафы в Институте физики Московского университета. Так, появились в огромном количестве зеркальные гальванометры “ФИ” производства Ленинградского физического института. Сначала половина из них сразу выходила из строя, но с каждым годом качество их улучшалось… Появились и оптические приборы. В Радиевом институте в 1932 г. начали строить циклотрон[8], в Харькове — еще ранее — ускоритель Ван де Граафа[9], и промышленность выполняла специальные заказы»[10].

В 1930-х гг. при активной поддержке государства создается Физический институт им. П. Н. Лебедева[11] АН СССР (ФИАН) под руководством С. И. Вавилова, в мае 1935 г. началось строительство лабораторного корпуса для Института физических проблем, директором которого стал П. Л. Капица[12], происходит укрупнение физических институтов в Ленинграде. Физико-технический институт А. Ф. Иоффе стал прародителем физико-технических институтов в Томске, Днепропетровске, Свердловске и Харькове. Харьковский физико-технический институт становится одним из центров теоретической физики мирового уровня благодаря работам Л.В. Шубникова и Л.Д. Ландау в области низких температур. Здесь в мае 1934 г. состоялась Всесоюзная конференция по теоретической физике, в которой принимал участие Нильс Бор[13]. На этой конференции был и Юрий Борисович Румер: он использовал любую возможность для общения с Ландау, который в это время возглавлял теоротдел УФТИ.

Здесь же в Харькове стали издавать журнал Physikalische Zeitschrift der Sowjetunion (1932—1938), в котором публиковались статьи на немецком, английском и французском языках — советские работы получили выход за границу. Главным редактором нового журнала был А. Ф. Иоффе, в состав редколлегии входили Я.И. Френкель, Б.М. Гессен, А.И. Лейпунский, Л.И. Мандельштам, И.В. Обреимов, А. Вайсберг[14], С.И. Вавилов, Л.В. Розенкевич, Д.С. Рождественский и другие[15]. Столь раннее закрытие журнала связано не только с арестами многих членов редколлегии. Зарубежные контакты стали подозрительны.

Реализация внутренней политики правительства СССР в отношении науки в преддверии 1930-х гг. осуществлялась и по другим каналам влияния, которые привели, по мнению одного из участников событий, к «установлению идеологической и методологической диктатуры»[16]. Ярким выражением проявления новой научной политики явились события 1927 (изменение Устава АН) и 1928 г. (выборы в АН с проталкиванием партийно-правительственных кандидатов), которые показали стремление власти добиться покорности Академии. Постановление Совнаркома, утвержденное Политбюро ЦК ВКП(б), о переводе Академии из Ленинграда в Москву в апреле 1934 г. «с целью дальнейшего приближения всей работы Академии наук к научному обслуживанию [курсив мой — И. К.] социалистического строительства», что поставило АН в ряд «отраслевых» министерств государства, подчинило ее влиянию структур партийно-государственного аппарата[17].

Консолидация советской государственной системы предвоенного периода включала и репрессивную политику государства[18], которая касалась как отдельных институций, так и персоналий[19]. В период «Большого террора», когда был арестован и Ю. Б. Румер, подверглись преследованию и были убиты многие советские ученые, в том числе физики. В 1930-е гг. было проведено несколько специально направленных против ученых кампаний, таких как «Академическое дело» начала 1930-х гг., «Дело немецкой фашистской организации в СССР» 1935 г. против деятелей науки и искусства, «Дело Лузина» 1936 г., «Дело Украинского физико-технического университета (УФТИ)» 1937 г. против физиков-теоретиков и другие. По делу УФТИ были расстреляны руководитель первой криогенной лаборатории Л. В. Шубников[20], руководитель лаборатории атомного ядра Л. В. Розенкевич[21], руководитель рентгеновского отдела В. С. Горский[22], а также сотрудники УФТИ В. П. Фомин и К. Б. Вайсельберг[23]. Двое немецких специалистов — Ф. Хоутерманс (Гаутерманс)[24] и А. Вайсберг — выданы Германии в 1940 г. В 1938 г. были арестованы И. В. Обреимов[25], основатель и директор УФТИ в 1929—1933 гг., А. И. Лейпунский[26], директор УФТИ в 1933—1937 гг.

После убийства С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. был арестован ряд ученых-физиков: В. А. Фок, Е. Ф. Гросс, В. К. Прокофьев, Д. Д. Иваненко, Г. Г. Слюсарев, Л. С. Сазонов и другие. Первых троих отпустили, остальные были сосланы[27].

«Пулковское дело» 1936—1937 гг. захватило не только астрономов, но и ученых различных специальностей в нескольких научных центрах[28]. В декабре 1936 г., был в частности, арестован и осужден на 10 лет физик, член-корреспондент АН СССР (1933) Ю. А. Крутков (1890—1952), реабилитированный в 1957 г. В 1937 г. при массовом характере репрессий вновь был арестован (и освобожден по просьбе П. Л. Капицы) физик-теоретик В. А. Фок. Арестован и осужден на пять лет ИТЛ заведующий кафедрой электричества физфака ЛГУ и научный сотрудник ЛФТИ, член-корреспондент АН СССР (1933) П. И. Лукирский (1894—1954), а талантливый физик, д. ф.-м. н. М. П. Бронштейн (1906—1938) приговорен к расстрелу. В Ленинграде на физфаке ЛГУ арестованы профессор ЛГУ, декан факультета, директор Физического НИИ, ученый секретарь и заведующий теоретической лабораторией ЛФТИ В. Р. Бурсиан (1886—1937) и теоретик электроразведки профессор ЛФТИ и ЛГУ В. К. Фредерикс (1885—1943). Оба реабилитированы посмертно в 1956.

Аресты сопровождались разоблачительными кампаниями в учреждениях, в которых ранее арестованные осуществляли «свою вредительскую деятельность», в том числе в физических институтах. Эти кампании использовались некоторыми физиками для упрочения своих позиций. В августе 1936 г. был арестован директор НИИФ МГУ Б. М. Гессен, в декабре его расстреляли. Это событие долго сотрясало и НИИФ, и ФИАН, где работал Румер. В конце декабря 1936 г. состоялось двухдневное общее собрание научных работников и аспирантов НИИФа, отчет о котором опубликовала университетская газета в январе 1937 под заголовком «Выкорчевать остатки преступной деятельности Гессена». Первую страницу сопровождала цитата из А. Жданова «Осиные гнезда троцкистов и зиновьевцев, предателей советской родины и агентов фашизма мы должны выкорчевать и уничтожить дотла»[29].

Положение в НИИФе в период директорства Б. М. Гессена и после его ареста подробно рассмотрено в исследовательской практике[30]. Кроме того, показана суть конфликта в НИИФе, основанного на противостоянии политических группировок А.К. Тимирязева — Л.И. Мандельштама (напомним, что политическими они названы по Бурдье, что означает стремление их представителей к доминированию в поле науки). Материалы, которые мы приводим ниже, дополняют историю политико-идеологического поворота в НИИФе, который произошел после ареста Гессена. Они свидетельствуют о противостоянии как внутри научного коллектива, так и между наукой и властью. Из отчета в газете следует, что, несмотря на опасность, которая подстерегала сторонников Б. М. Гессена, И. Е. Тамм и Г. С. Ландсберг, видимо, пытались говорить в его защиту («пели дифирамбы вредителю Гессену»).

Наиболее одиозным из всех выступлений выглядит текст А.К. Тимирязева, который использовал совещание для укрепления своих позиций и формирования подозрительного отношения к своим противникам: «…мне пришлось столкнуться с одним кружком студентов методического характера, которым руководил Гессен. …я был поражен, что по вопросам методологии физики стоит только классическая физика… Он использовал семинар для того, чтобы подрывать классическую физику, чтобы внушать студентам, что эта не нужна, а все новое является идеалом. И вы знаете, эта линия проводится у нас в институте»[31]. В апреле 1937 г. последовало еще несколько атак на НИИФ и ФИАН.

В университетской многотиражке появилась статья «В институте физики без перемен»[32], в которой критиковалась партийная организация НИИФ за «гнилой либерализм, зажим самокритики и притупление классовой бдительности». Статья была направлена против нового директора НИИФ С. Э. Хайкина[33] («выдвиженец Гессена»), И. Е. Тамма («брат — вредитель») и Г. С. Ландсберга за поддержку опального Гессена. Тогда же, в апреле 1937 г. прошло заседание актива Физического института АН СССР, на котором многим сотрудникам пришлось доказывать свою политическую благонадежность. На заседании актива выступал и Румер. Он говорил:

«В январе месяце я был командирован в город Харьков, где работал Ландау. Товарищ Дивильковский[34] тоже был там. Он знает, какое там было острое положение. Ландау взяли тогда в подозрение, и я считал своим долгом открыто выступить в защиту своего друга Ландау.

И сейчас заявляю: Если Ландау окажется вредителем — я, несомненно, буду привлечен к ответственности; но и теперь, когда это мое заявление запротоколировано, я все же ручаюсь за него, как за своего лучшего друга. Больше ни за кого я не поручусь — ни за Гессена, ни за Г. С. Ландсберга, ни за И. Е. Тамма, потому что я с ними мало знаком, но за Ландау я готов всегда поручиться»[35].

Поскольку на заседании говорилось и об арестованном брате Румера, Юрий Борисович парировал претензии тем, что может выбирать друзей, но не братьев. Тем не менее, рассказал, как ему предложили уволиться из НИИФ МГУ, что в итоге и пришлось сделать осенью 1937 г.[36] Он перешел в Институт кожевенной промышленности им. Л. М. Кагановича заведующим кафедрой теоретической физики. На совещании в НИИФ С. И. Вавилов защищал Румера и Тамма от проявлений «общественного недоверия», пытаясь сделать упор на их научный потенциал:

«Мы не должны забывать, что в лице Игоря Евгеньевича, в лице проф. Румера мы имеем очень больших и редких в нашей стране специалистов, и здесь при всей бдительности, при всей настороженности нужна некоторая внимательность и, если действительно, в этом нужда имеется — некоторая перевоспитательная работа, которую весь наш коллектив, и партийный и беспартийный, должен вести»[37].

Одним из поводов к возникновению конфликта в УФТИ в Харькове, о котором говорил Румер, и повлекшего за собой репрессии, стал спор о соотношении теоретических и практических (оборонных) разработок, выразившийся в противостоянии теоретиков, руководимых Ландау, и дирекции института. Летом 1933 г. здесь началась перетасовка кадров, был снят беспартийный директор УФТИ академик И. В. Обреимов, сопротивление вызвало аресты. Примечательно, что через месяц после статьи Румера к 30-летию теории относительности, в ноябре 1935 г. «Известия»[38] публикуют статью Ландау «Буржуазия и современная физика». В ней Ландау сравнивал отношение к физике за рубежом и в СССР: «Партия и правительство предоставляют небывалые возможности для развития физики в нашей стране. В то время как буржуазная физика черпает свои кадры из узкого круга буржуазной интеллигенции, которым занятие наукой по карману, только в Советском Союзе могут быть использованы все действительно талантливые люди, которые, в противоположность выдвигаемой буржуазией теории, встречаются среди трудящихся не реже, чем среди эксплуатирующих классов. Только государственное управление наукой в состоянии обеспечить подбор действительно талантливых людей и не допускать засорения научных учреждений различными непригодными для научной работы «зубрами» от науки, по существу тормозящими ее развитие»[39].Этастатьянаписана, скорее всего, чтобы сгладить остроту конфликта в УФТИ. Ландаудемонстрировал лояльность властям физиков-теоретиков УФТИ, которых онпредставлял.Но в середине ноябряпо доносу был арестован Моисей Абрамович Корец, один из теоретиков, его, правда, освободили к лету 1936 г. и обвинения сняли.

В феврале 1937 г. Ландау все-таки уволили из Харьковского университета, он уехал в Москву, где временно поселился у Румера. П. Л. Капица принял его на работу в свой Институт физических проблем. Следом перебрались М. А. Корец (в Педагогический институт), И. Я. Померанчук и Е. М. Лифшиц (в Кожевенный институт к Румеру). Подробности важны, поскольку судьба Ландау как лучшего друга Румера в дальнейшем будет трагически тесно переплетена с его собственной. Документы и исследования говорят о сгущении атмосферы страха, фотодокументы — о перемене настроения Ю. Б. Румера: на московских фотографиях уже не тот беспечный, улыбающийся, отчасти самодовольный молодой человек геттингенского периода. Он мрачен и задумчив, тяжело глядит исподлобья. Людмила стала замечать у него угнетенное состояние. Его выступление на активе ФИАНа отмечено характерной риторикой: «сигнализировал», «некоторые советские физики продолжают публиковать свои работы в фашистской печати», «принял все меры, как гражданин Советского Союза». Румер чувствовал себя идейно и политически «чистым», но установленное за ним негласное наблюдение и доносы зафиксировали, как увидим, его критические высказывания в адрес советской действительности.

В числе мероприятий, стимулирующих покорность Академии наук, необходимо упомянуть и мартовскую сессию АН СССР 1936 г., на которой прошло обсуждение состояния теоретических и прикладных разработок в области физики. В период подготовки сессии некоторые физики предприняли попытку развернуть на ней философскую дискуссию: теоретики Я. И. Френкель, В. А. Фок, Л. И. Мандельштам, И. Е. Тамм, Л. Д. Ландау и др., разделявшие идеи А. Эйнштейна, Н. Бора, В. Гейзенберга, П. Дирака, Э. Шредингера, М. Борна и др., по мнению блюстителей идеологии, находились «на грани идеалистического падения»[40]. В этой группе были Г. М. Кржижановский[41] и Н. П. Горбунов[42] («по должности», как заметил В. П. Визгин), а также лидер академической философии А. М. Деборин и специалисты по диалектико-материалистическому основанию науки А. А. Максимов, А. К. Тимирязев, Э. Кольман — «по убеждениям»[43]. Сплоченное выступление большинства физиков против такой дискуссии привело к тому, что ее отложили. Организаторы сессии, Г. М. Кржижановский и Н. П. Горбунов, которые также настаивали на проведении дискуссии, отказались от этой идеи, предложив перенести ее в будущие времена. В итоге физикам удалось сконцентрировать внимание руководства на обсуждении научных и научно-производственных вопросов, что продемонстрировало их смелость и решительность в отстаивании своих интересов.

Однако противники «физического идеализма» не оставляли попыток навязать философскую дискуссию и позднее. Очередная инициатива принадлежала академику В. Ф. Миткевичу[44], который в январе 1937 г. обратился с соответствующим письмом в Президиум Академии наук (на имя академика Н. П. Горбунова):

«Считая весьма актуальным усиление борьбы за проникновение принципиальных установок диалектического материализма в область физических наук, я обращаюсь к Вам с просьбой об организации в АН собраний, посвященных рассмотрению основных натурфилософских установок современной физики…»[45].

Но и данная попытка провалилась: усилия Я. И. Френкеля, В. А. Фока, И. Е. Тамма и других показали и философскую, и научную несостоятельность оппонента, отпор возымел действие[46].

Таким образом, с конца 1920-х и до конца 1930-х годов шел процесс, который в научной литературе характеризуется как «консолидация советской системы»[47]. В ходе этого процесса власти использовали политику кнута и пряника в отношении науки. Репрессивные меры — «кнут» — носили алогичный, избыточный характер. Преследованию и уничтожению подверглись ученые, которые могли принести пользу своей стране, науке. Наука стала одним из объектов управления, а методы управления были унифицированы. Однако физики сумели найти достаточно веские аргументы, чтобы оказать сопротивление надуманным идеологическим баталиям, открыто отстаивали свои интересы перед властью, используя ее прагматизм в отношении технических наук. То, что власть не оставляла попыток обуздать физиков, говорит и выдвигаемая нами гипотеза о «Деле физиков» 1938 г., которое фабриковалось в недрах НКВД[48].

Ни в ранних работах, ни позднее, когда исследователям стали известны материалы следственных дел Ю. Б. Румера, Л. Д. Ландау и М. А. Кореца, события, последовавшие за арестом, не рассматривались в контексте попыток подготовки процесса против представителей физической науки[49]. Документы из Центрального архива ФСБ РФ, архивно-уголовного дела Р-23711 Ю. Б. Румера включают ордер, протокол обыска, справку на арест. О ходе следствия свидетельствуют анкета арестованного, квитанции об изъятии вещей, согласие сотрудничать со следствием (автограф), протокол допроса. Итоговые документы следствия включают обвинительное заключение, приговор и расписку в объявлении приговора. Сопутствующие материалы дела: заявление об отказе от признательных показаний без архивного номера (автограф) и фотографии анфас и в профиль — переданы архивистами на хранение М. Ю. Михайлову. Как уже было сказано, более 50 листов засекречено (видимо, это протоколы очных ставок и доносы сексотов). Поэтому полной картины следствия представить на данный момент невозможно. Тем не менее, очевидно, что фигурантами планируемого процесса на основе данного «дела», помимо Румера, могли стать многие физики СССР и, возможно, других стран. Хронологические рамки «Дела физиков» мы ограничиваем апрелем 1938 — маем 1940 гг., поскольку именно в этот период укладываются доступные документы из архивно-следственного дела Ю. Б. Румера.

Л. Д. Ландау, М. А. Корец и Ю. Б. Румер были арестованы в конце апреля 1938 г. Все без исключения биографы Румера вслед за ним самим утверждают, что арестован он был в день своего рождения, 28 апреля. Анализ документов позволяет предположить, что это произошло раньше и задержан он был 27-го. Справка на арест составлена 26 апреля. Квитанции об изъятии документов и ценностей (часы, коронка желтого металла) датированы 27 апреля: если только документы не составлены задним числом или дата проставлена ошибочно. Так, задержание Л. Д. Ландау было произведено 27-го, а ордер выписан 28-го апреля[50]. Обыск у Румера дома производился 28-го апреля в его отсутствие, документ об обыске подписан женой Людмилой. Ниже приведена справка, предшествовавшая аресту. В справке процитированы выдержки из нескольких агентурных донесений, которые послужили обоснованием обвинений, сформулированных в преамбуле документа: (правописание соответствует подлиннику)[51]:

«РУМЕР Юрий Борисович, 1901 года рождения, уроженец гор. Москвы, еврей, беспартийный, профессор Института Физических Проблем Академии Наук СССР[52].

В 1934—1935 гг. был в Германии[53]. Проживает: ул. Горького д. 86 кв. 40.

Является активным участником законспирированной антисоветской группы, состоящей, главным образом, из научных работников-физиков, именующей себя “Антифашистская рабочая партия”. Организационно связан с ее руководителями — ЛАНДАУ и КОРЕЦОМ и вместе с ними подготавливает выпуск антисоветской листовки к первомайским дням. Высказывает крайне резкие антисоветские взгляды. Подозревается в шпионаже».

В справке содержатся выдержки из агентурных донесений, что свидетельствует о том, что Ю. Б. Румер и его окружение находились под неусыпным наблюдением:

«Профессор РУМЕР, 5/III-38 г. На вечере в Доме Ученых со своим приятелем профессором ЛАНДАУ заявил мне: “Читали, что делается в правящих кругах[54], сплошь изменник на изменнике сидит, а ведь почти все были руководителями страны. Ничего себе, хорошенькое правительство, состоящее из агентов охранки, предателей, убийц. И сидящие на скамье подсудимых, и оставшиеся один другого стоят”.

Присутствующий при этом ЛАНДАУ добавил: “Моральные качества людей низкого развития и неполноценных по своей расовости характерны для наших большевиков, чего же вы хотите еще”. (Аг[ентурное] донесение от 7/III-38 г.)

«18/IV КОРЕЦ у себя на квартире представил источника двум лицам, называвшим себя ЛАНДАУ и РУМЕР. Источник был представлен как вновь привлеченный КОРЕЦОМ участник организации. Из бесед КОРЕЦА с источником ясно, что ЛАНДАУ и РУМЕР полностью посвящены в проводимую подготовку к выпуску антисоветских листовок». (Аг[ентурное] донесение от 19/IV-38 г.)

«Брат гр. МАЗО[55] (дочь известного раввина, эксперта по делу БЕЙЛИСА[56]) был в свое время выслан органами ГПУ за границу, в настоящее время живет в Берлине.

По словам РУМЕР он, будучи в Берлине, видел брата МАЗО, тот стал ярым гитлеровцем и работает в охранке». (Аг[ентурное] донесение)

Арест, обыск. ВРИО. НАЧ. 3 ОТД[ЕЛЕНИЯ]. 4 ОТДЕЛА ГУГБ (Вальберг).

«26» апреля 1938 г.».

Из текста документа следуют три повода для ареста Ю. Б. Румера: подготовка выпуска антисоветской листовки, антисоветские высказывания и участие в законспирированной антисоветской организации научных работников

«Антифашистская рабочая партия». Он «подозревается в шпионской деятельности», но в чем эта деятельность состоит — составитель справки не конкретизировал. Арест, следствие по делу Ландау достаточно подробно рассмотрены в исследовательской литературе[57]. Материалы дела М. А. Кореца выложены на сайте проекта «Социальная история советской науки» Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН[58]. Из этих источников и исследований известно, что Ландау обвинялся в антисоветской деятельности[59], а Корец — и в антисоветской деятельности, и в шпионаже в пользу германской разведки. Корец и Ландау были уличены в причастности к написанию и попытке распространения антисоветской листовки, которая призывала к борьбе против «сталинского фашизма»[60]. Из справки на арест Румера также следует, что ему было известно о листовке. Одного этого было вполне достаточно для ареста и сурового приговора всем троим физикам, причастным так или иначе к листовке со словами «сталинская клика, фашистский переворот, палачи из НКВД, несуществующие заговоры» и с призывом «сбросить фашистского диктатора и его клику». Но, видимо, не листовка являлась центральным звеном репрессивной акции в отношении Румера. К этой мысли приводят документы из его следственного дела.

Итак, арест 27 или 28 апреля 1938 г. Согласно имеющимся документам, 7 мая 1938 г. было принято постановление об избрании меры пресечения и формулировке обвинения, но предъявлено оно было Румеру лишь 4 августа 1938 г. — тогда же, когда и протокол о завершении следствия[61]. Знал ли Румер, в чем его обвиняли в начале следствия? Или все то время, до 16 июля, когда им было написано заявление о признании себя виновным в том, «что был в 1929 г. завербован в Берлине профессором П. Эренфестом для целей научного шпионажа в пользу немецкой разведки» и намерениях сотрудничать со следствием[62], шла «подготовительная» работа к этому заявлению? О других документах в этот промежуток времени между 28 апреля и 16 июля неизвестно. Очевидно, в этот период Ю. Б. Румер был склонен следствием к тому, чтобы признать свою «шпионскую и подрывную деятельность», а постановление об избрании меры пресечения было составлено задним числом и зафиксировало договор со следствием: в постановлении нет упоминания о листовке. Она могла быть средством шантажа.

Я думаю, что через два с половиной месяца после ареста Румер поддался настоятельным усилиям следствия и подписал сфабрикованное дело об «антисоветской группе физиков — “Объединение немецкой науки” (вместо “Антифашистской рабочей партии” в листовке)»[63], в которую его «завербовал» Эренфест. Нужно напомнить здесь, что Пауль Эренфест, выдающийся австрийский теоретик, знал многих российских и советских физиков, работал в Петербурге в 1907—1912 гг. Он был женат на русской, Т. А. Афанасьевой, преподавательнице математики Высших женских курсов. В 1924 г. ему было присвоено звание члена-корреспондента АН СССР. После Первой мировой войны и Гражданской войны в России Эренфест много сделал для советских физиков, помогая им преодолеть изоляцию от европейской науки. Румер был хорошо знаком с ним, поскольку тот принял участие в его судьбе, помогая в поиске средств для научной работы в Германии[64]. Ландау также встречался с Эренфестом в Харькове в 1932 г., где тот пробыл недолго, а возможно, знал его и раньше. К рассматриваемому моменту Эренфеста уже не было в живых (будучи в глубокой депрессии, он покончил с собой 25 сентября 1933 г.).

Еще через полмесяца, 4 августа 1938 г., был составлен протокол допроса, в котором на вопросы следователя в шпионском ключе Ю. Б. Румер развил свои «показания», изложенные в заявлении, и добавил подробностей в дело о международном заговоре физиков, направленном на «подрыв и уничтожение советской физики». Протокол допроса зафиксировал, что именно через Эренфеста и «связанных с ним акад. Л. Мандельштама и проф. И. Тамма» ему удалось получить место в 1-м МГУ, а приехал он в СССР «для целей научного шпионажа». Далее следует, что после кончины П. Эренфеста связь с немецкой разведкой с 1933 г. по осень 1936 г. поддерживалась через В. Вайскопфа, Г. Плачека[65] и Г. Э. Пайерлса[66]. Румер писал:

«В Ленинграде [очевидно, во время Менделеевского съезда — И. К.] я передал Вайскопфу сведения о начальной стадии работ Тамма и Иваненко о природе ядерных сил, которые Вайскопфом были переданы Гейзенбергу (Лейпциг), что позволило последнему опубликовать свою работу раньше советских физиков».

Попытаемся проверить некоторые утверждения из «показаний» Ю. Б. Румера, касающиеся физической науки. Так, Г. А. Сарданашвили выяснил, что с апреля по август 1932 г. Д. Д. Иваненко написал четыре статьи по ядру, две из них предшествовали работе Гейзенберга. Их исследования выполнены независимо друг от друга[67]. Передача сведений Вайскопфу на квартире Ю. Б. Румера в Москве в 1936 г., о чем он написал далее, не могла состояться, поскольку в это время Вайскопф работал в Швейцарии и Дании. То же и об утверждении, что в сентябре 1936 года он сообщил Вайскопфу у себя на квартире основные мысли Ландау о статистической теории атомного ядра. Эти сведения Вайскопф якобы использовал для собственной публикации, и его работа появилась раньше работы Ландау. Известно, что вклад в развитие статистической теории ядра внесли в свое время В. Гейзенберг (1934), К.-Ф. фон Вайцзеккер (1935), Х. Бете (1936), которые независимо друг от друга изучали данную проблематику[68]. Работы Вайскопфа и Ландау относятся к 1937 г.

Далее, Румер утверждал, что в 1934 году на Менделеевском съезде в Ленинграде он, якобы, передал Р. Пайерлсу сведения об идее проф. Никольского[69] о рассеянии света на свете, одной из плодотворнейших проблем современной оптики, которые Пайерлсом были переданы П. Дебаю (Лейпциг), опубликовавшему об этом работу. Однако в библиографии профессора К. В. Никольского не обнаружено работ по рассеянию света. Румер явно приводил сведения, не соответствующие фактам, возможно, он надеялся, что опытный глаз обнаружит эти несоответствия. Работа о рассеянии света на свете действительно существовала, но принадлежала она Ландау, Ахиезеру и Померанчуку[70], а поскольку опубликована за рубежом, то, естественно, была известна заинтересованным лицам.

В заявлении от 16.07.1938 г. Румер писал:

«В 1937 г. в Харькове оформилась антисоветская группа в составе Ландау, Кореца, Шубникова, Горского, Розенкевича, Бриллиантова, Лифшица, Померанчука, Ахиезера, Гаутерманса[71], Вайсберга. Я вступил в нее и принял активное участие в ее организации. Основной задачей этой группы было насаждение в Союзе взглядов и идей идеалистической школы, борьба с теми советскими физиками, которые стояли на материалистической позиции, путем их научной дискредитации, привлечение молодежи и обработка ее в духе нашей школы.

Поскольку наши взгляды полностью совпадали со взглядами группы Мандельштама в составе: Тамма, Ландсберга, Хайкина, Леонтовича и Блохинцева, — я принял все меры к тому, чтобы создать контакт и полную договоренность между обеими группами для совместной антисоветской деятельности в области физики»[72].

Знакомство с этими документами позволяет видеть, как Румер «раскрывает» налаженную «шпионскую сеть» с участием советских, немецких, австрийских и чешских физиков. В Москве это сотрудники ФИАНа и МГУ (Мандельштам и его «группа» — Тамм, Блохинцев, Леонтович, Ландсберг и Хайкин), бывшие сотрудники УФТИ (Корец, Лифшиц, Померанчук, Шубников, Обреимов и др.), в Ленинграде — сотрудники Государственного оптического института, Ленинградского физико-технического института (Фок, Френкель, Франк), иностранные специалисты — участники шпионской сети Негебауэр (австриец), датчанин Бор, Гайтлер, Пайерлс, Хоутерманс (немцы), Вайскопф (австриец), Плачек (чех) — все, разумеется, агенты «Объединения», Гейзенберг (немец) — связной. Кроме того, Румер «показывал», что в Институте физических проблем его «сообщник» Ландау близко сошелся с академиками П. Л. Капицей и Н. Н. Семеновым[73], которые критически были настроены к советской власти, считая, что политика партии ведет к гибели науки в СССР[74].

Очевидно, «аргументы» следствия были достаточно убедительными для подобного самооговора. По позднейшему утверждению Румера, в период всего предварительного следствия мер физического воздействия к нему не применяли. Это сомнительное утверждение опровергается следующим образом. М. А. Корец в 1956 г. писал, что он оговорил себя и других физиков «под принуждением», свидетельствовал об избиениях его во время следствия в Лефортовской тюрьме[75]. Л. Д. Ландау свидетельствовал, что оговорил себя и других «под влиянием применявшихся ко мне воздействий, в особенности бессонницы»[76]. Несомненно, Ландау имел в виду «конвейерный метод» допроса, когда подследственному не позволяли спать, меняя следователей в течение нескольких суток. Кроме того, условия заключения в следственной тюрьме приводили к физическому и моральному истощению. По свидетельству Л. Залкинд, первой жены Румера, «Ландау вышел из тюрьмы в ужасном состоянии, весь в фурункулах. Он очень не любил говорить об этом годе»[77]. Сын Румера М. Ю. Михайлов рассказал:

«Воспоминания о пережитом унижении очень крепко въелось в отцовское сознание. Много позже в семейной обстановке иногда случалось, что наша собака начинала скулить возле входной двери. Если я и сестра не проявляли при этом должной поспешности, из кабинета появлялся разгневанный отец и, я подозреваю, не без театральности объявлял: “Каждое живое существо имеет неотъемлемое право п…ть, когда ему хочется, и я, старый арестант, не позволю, чтоб в моем доме так издевались над животным. Я требую, чтобы собака на оправку выводилась ре-гу-ляр-но!”. Наши вялые возражения во внимание уже не принимались: “Я не могу слышать, как мучается животное!”»[78].

Изучение протокола допроса Л. Д. Ландау от 3 августа 1938 г. выявляет некоторое различие в списке привлеченных лиц и в составе инкриминируемого преступления. Ландау обвиняли в антисоветской деятельности, ему был предъявлен рукописный экземпляр листовки. Он назвал людей, с которыми «сошелся на почве антимарксистских взглядов», — Г. А. Гамов, Д. Д. Иваненко, М. П. Бронштейн, Я. И. Френкель — и с которыми вел «подрывную» деятельность в УФТИ: Л. В. Розенкевич, М. А. Корец, А. С. Вайсберг, Л. В. Шубников, И. В. Обреимов[79]. В заключение допроса следователь потребовал назвать людей, по поручению которых Корец предложил выпустить листовку. Ландау отвечал, что таких людей он не знал. Следователь пояснил:

«Установлено, что поручение выпустить листовку <…> было дано Корецу представителем немецкой разведки, агентом которой был Корец»[80].

Сын Ю. Б. Румера Михаил Юрьевич прокомментировал протокол допроса отца следующим образом:

«По бытующему в нашей семье преданию, в тюрьме отец встретил арестанта, товарища Исидора — брата отца. И тот популярно объяснил, что, если Юра хочет как-то облегчить свою участь (то есть избежать расстрельного приговора), то свое дело он должен придумать сам. И он придумал и, по возможности, тщательно продумал свои будущие показания.

<…> В полной мере проявилась склонность отца к безудержным фантазиям и мистификациям. Уж что-что, а мистифицировать на грани фола отец умел и любил, можно сказать, с детства. Здесь <…> необходимо было приготовить точно дозированную смесь “чистой лжи и оголтелой правды”, сдобрив ее порцией мелких подробностей и деталей. И все это было виртуозно выполнено отцом в “шпионской” части своих показаний»[81].

Но какова причина, по которой Ю. Б. Румер фактически меняет одно расстрельное «дело» на другое?

Представляется, что позднейшие утверждения бывших арестованных в годы сталинизма о сотрудничестве со следствием методом «придумай себе дело» с целью сохранить жизнь (или избавить себя от издевательств) представляли собой включение компенсаторного механизма, направленного на оправдание морального падения под действием обстоятельств практически безальтернативного выбора. В данном случае антисталинская листовка была достаточным основанием для того, чтобы вынести ее авторам и причастным к ней самый суровый приговор. Но целью следствия было, как полагаем, не только осудить физиков за листовку, но и извлечь максимальную пользу из проступков подследственного контингента. Фабрикация международного заговора физиков — вот одна из целей НКВД. В это действо могло быть вовлечено практически все физическое сообщество, которое демонстрировало самостоятельность мышления, чувствовало свою полезность и нужность, имело международный авторитет и связи, и эти обстоятельства поддерживали его относительную автономию перед лицом вызовов, поступавших от идеологически ангажированных философов и власти, что стояла за ними.

Мифологизация событий заслуживает отдельного внимания. Любопытно еще одно высказывание Ю. Б. Румера, который, видимо, хотел избежать серьезного разговора с сыном. На вопрос о том, что он чувствовал в момент ареста, тот ответил: «Облегчение», — поскольку таким образом разрешалась коллизия его запутанных отношений с двумя женщинами[82]. Разумеется, это горькая шутка. Но ситуация с мифом «выдумай себе дело» иная: дело выдумывал следователь, а подследственный должен был ему помочь. Награда — жизнь подследственного или его близких. Еще один случай мифологизации, касающейся сути обвинения Л. Д. Ландау, выявил Б. С. Горобец, изучая ситуацию вокруг освобождения известного физика из заключения. По воспоминаниям людей, близких Ландау (Е. Л. Фейнберга, С. П. Капицы и др.), П. Л. Капица рассказывал друзьям, что, встречаясь с руководством НКВД, переубеждал их в том, что Ландау был немецким шпионом, и преуспел в этом. Но известно, что Ландау обвинялся не в шпионской, а в антисоветской деятельности[83], также был «замечен» в дружеских отношениях с репрессированными физиками-иностранцами УФТИ. Легенда о шпионской подоплеке ареста Ландау, считал Горобец, была вымышленной, поскольку подлинная причина ареста Ландау — антисталинская листовка — в данной ситуации, видимо, была гораздо опаснее как для самого Ландау, так и для его защитника: «…такие сведения неминуемо принесли бы огромный вред как Ландау, так и самому Капице, а тем самым и всему институту»[84]. Поэтому П. Л. Капица поддерживал менее опасную, по мнению Горобца, исследовавшего этот случай, версию ареста Ландау.

Но вернемся к протоколу допроса Румера. На наш взгляд, прослеживается принуждение следователем к признанию факта существования разветвленной шпионской сети, связанной с германской разведкой, которая вела подрывную работу в области советской физики с помощью как иностранных, так и советских специалистов, включая самых маститых. Об этом могли бы рассказать недоступные документы из дела, протоколы очных ставок и показаний «свидетелей», связывающих по времени арест 28 апреля и заявление о признании вины 16 июля 1938 г. Тогда можно было бы проследить, как формировалось признание вины, которая не была прописана в справке на арест, т. е. «шпионская работа в области физики и участие в антисоветской группе, ведущей подрывную деятельность в области физики», и готовности сотрудничать со следствием. В обмен на «шпионские» признания Румеру была прощена листовка, или недонесение о том, что он был информирован о ее подготовке. На заключительный вопрос следователя: «Вы были в курсе подготовки к выпуску этого контрреволюционного документа?», — последовал ответ: «Нет, об антисоветской листовке, подготовленной Корецом и Ландау, я ничего не знал»[85]. Хотя, как было показано выше, в агентурном донесении о Румере, Ландау и Кореце присутствует указание на подготовку листовки и их общую осведомленность о ней.

Материалы следствия М. А. Кореца свидетельствуют, что за ним, так же, как и за Л.Д. Ландау, тянется «харьковский след»: в деле присутствуют выписки из протоколов допросов Л. В. Шубникова, Л. В. Розенкевича и В. П. Фомина, которые «подтверждали» его участие в «контрреволюционной троцкистской организации» вместе с Л. Д. Ландау. В. П. Фомин, научный сотрудник УФТИ, признал, что вел «подрывную работу в пользу германской разведки». На одном из допросов 1938 г. М. А. Корец назвал его как человека, принудившего его «работать по заданиям немецкой разведки»[86]. Следствие по делу М. А. Кореца завершилось 22 декабря 1938 г. В обвинительном заключении фигурировала, в том числе, шпионская деятельность, но по решению суда от 25 ноября 1939 г. эта часть обвинения была снята. М. А. Кореца осудили по статье 58 п. 10 («Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти») и п. 11 УК РСФСР («Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений»). Он один понес наказание за листовку и был реабилитирован по делу 1938 г. лишь в 1990 г.[87] Ю. Б. Румер приговором от 27 мая 1940 г. был осужден по статьям 58 п. 6 (шпионаж) и 58 п. 11 УК РСФСР.

Как известно, Л. Д. Ландау через год заключения был освобожден. О нем ходатайствовали директор его института академик П. Л. Капица и профессор Н. Бор. М. А. Корец в 1939 г. содержался в Бутырской тюрьме НКВД СССР, затем отбывал наказание в Печорлаге. Ю. Б. Румер, видимо, осенью 1938 г., пройдя пересыльный пункт в Болшево, где собирали научно-технический персонал для ГУЛАГа[88], был направлен на Тушинский авиамоторный завод № 82, где «выполнял специальные работы»[89]. Здесь в производственном корпусе «Г» были оборудованы специальные помещения для работы заключенных специалистов (Особое техническое бюро, ОТБ-82 по созданию дизельных авиамоторов), руководство которыми осуществлял бывший директор опытного завода Центрального института авиационного моторостроения (ЦИАМ) А. А. Шумилин, а с января 1939 г. главным конструктором назначен А. Д. Чаромский.

Итак, ни объединения трех дел в единое производство не произошло, ни громкого процесса не состоялось. Красноречивая формулировка содержится в Заключении Главного военного прокурора на приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 29 мая 1954 г. по делу о реабилитации Ю. Б. Румера:

«Проведенной в связи с жалобами Румера дополнительной проверкой установлено, что дело в отношении организатора антисоветской группы Ландау органами НКВД СССР производством прекращено за нецелесообразностью (выделено мной — И. К.)»[90]. Использование внеюридического термина в юридической практике говорит о том, что существовала внеюридическая, вызванная иными причинами цель ареста и обвинения. Представляется, что это была попытка сфабриковать дело о международном заговоре физиков и организовать громкий процесс. Целесообразность была, но к моменту предполагаемого нами судебного процесса она перестала существовать. Что же произошло?

В конце 1938 г. намечаются изменения во внутренней политике сталинского режима: «Большой террор» («Ежовщина») был свернут, его исполнители репрессированы. Все внесудебные органы, кроме Особого совещания, были ликвидированы, массовые аресты прекращены. Началось освобождение некоторых арестованных. Но наши физики оставались под стражей. Тот факт, что приговор Ю. Б. Румеру вынесли только 4 мая 1940 г., наводит на предположение, что его дело было отложено до прояснения некоторых обстоятельств. Возможно, в судьбу физиков вмешался еще один немаловажный фактор. Дело в том, что с весны 1939 г. явно определяется вектор международной политики СССР, когда «международный заговор» физиков, среди которых есть немцы, и громкое дело с освещением в прессе стали нецелесообразны в преддверии заключения советско-германского пакта. Второе письмо П. Л. Капицы по поводу освобождения Ландау председателю Совета народных комиссаров СССР В. М. Молотову было написано 6 апреля 1939 г. после XVIII съезда ВКП (б). Л. Д. Ландау был освобожден в конце апреля. Как известно, 10 марта 1939 г. в своем выступлении на съезде Сталин говорил о политике мира в отношении своих соседей. Пакт Молотова — Риббентропа был заключен 23 августа 1939 г. Как было сказано выше, весной 1939 г. Румер находился в Тушино, на моторостроительном заводе НКВД № 82. Там могли работать вольнонаемные или поступили те, кто успел узнать об освобождении Ландау в конце апреля 1939 г. 25 мая 1939 г. Румер написал заявление на имя народного комиссара внутренних дел СССР, в котором, в частности, говорил: «Под влиянием тяжелого морального состояния я подписал предъявленный мне протокол [курсив мой — И. К.], в котором признавал мою научно-общественную деятельность преступной. Я заявляю, что ни в какой антисоветской группировке физиков, пропагандирующих идеалистическую физику, не участвовал. Являясь специалистом в области атомной физики, я, естественно, примыкал к наиболее передовой, руководимой Нильсом Бором “копенгагенской школе” и солидаризировался с взглядами, наиболее полно выраженными в нашей печати академиком В. А. Фоком, отнюдь не являющимися антимарксистскими. Я никогда не вербовался и не мог быть завербован в агенты вымышленного “общества немецкой науки», руководимого мировыми физиками Франком и Борном, в настоящее время изгнанными из Германии <…>”[91]. Это заявление даже не было подшито к делу и возможно, принято во внимание только в процессе реабилитации ученого в августе 1954 г.

Завершая исследование контекста, в который помещена гипотеза о планировании «Дела физиков», необходимо учесть еще одно обстоятельство: стремление власти провести идеологическую чистку в рядах физиков получило новый импульс после окончания войны. Было запланировано Всесоюзное совещание физиков 1949 г. по аналогии с Всесоюзной сессией ВАСХНИЛ, надолго остановившей развитие генетики в СССР. Один из тезисов, который с новой силой готовили обрушить на физиков, прозвучал в подготовленном проекте постановления этого совещания в духе кампании по борьбе с космополитизмом и преклонением перед Западом: «Среди некоторой части советских физиков до сих пор не изжита идиотская болезнь раболепия перед наукой капиталистических стран, увлечение космополитическими идеями, некритическое восприятие и пропаганда реакционных идей, проповедуемых некоторыми физиками (Н. Бор, Гейзенберг, Шредингер, Йордан)»[92]. В этот период, как видим, позиции физиков, которые ориентировались не только на одобрение их деятельности собственным государством, но и на признание их авторитета международным научным сообществом, оказались в менее выгодном положении в условиях очередной смены проекта государственной идеологии[93]. Вся грандиозность подготовки этого мероприятия — Всесоюзного совещания по физике 1949 г. — его возможные последствия и его отмена проанализированы достаточно скрупулезно. К счастью, в этот раз, когда уже стремительно разворачивался Советский атомный проект, прагматизм власти возобладал над желанием получить (или попытаться получить) моральное превосходство над физиками[94]. Итак, «Дело физиков» (апрель 1938 — май 1940 гг.) не получило своего развития и воплощения, однако гипотеза, что такого рода судебный процесс мог планироваться, но не состоялся «за нецелесообразностью», вызванной изменением проекта власти, представляется вполне допустимой. Замысел такого процесса вписывается в общую атмосферу репрессий 1930-х—начала 1950-х гг. и во всю мрачную картину репрессивно-организационной деятельности властей в отношении всех социальных полей и страт, в отношении науки и физической науки — в частности. Особенность противостояния власти и физической науки состояла в том, что в этот период физики вполне осознавали свою полезность и зависимость власти от успешности и результативности их деятельности. Кульминацией этого сотрудничества стал Советский атомный проект. Кандидатура Юрия Борисовича Румера идеально подходила для провокации, которую готовило НКВД. Это был зрелый ученый, физик-теоретик, «завербованный» физиками Германии, где приобрел свой стартовый научный капитал, лично знакомый со многими зарубежными и отечественными физиками, участвовавший в соответствующих научно-организационных мероприятиях. Морально-этические соображения не учитывались в стремлении системы к консолидации, где всякие средства были хороши, когда система нацелена была на непреложный конечный результат — укрепление власти вождя.

Исследование, проведенное на основе материалов следственного дела Ю. Б. Румера, позволило некоторым образом дополнить картину работы репрессивного механизма, сложившегося в СССР в годы сталинизма. Выводы не бесспорны и не могут считаться окончательными: следственное дело не доступно полностью. Закономерно и сомнение в том, что оно станет таковым в ближайшее время. Есть и нечто совсем новое, что удалось выявить при изучении следственного дела Ю. Б. Румера и воспоминаний его сына М. Ю. Михайлова, — это данные о морально-психологическом состоянии бывшего узника ГУЛАГа, его попытке преодолеть свое униженное положение путем мифологизации персональной истории. Такие случаи не единичны, о чем свидетельствуют примеры Ю. Б. Румера и Л. Д. Ландау.

В результате деформации сложившейся идентичности личности, деформации насильственного характера под воздействием исторической реальности, прессинга репрессивной системы власти, обстоятельств безальтернативного выбора фактически произошла утрата внушительного фрагмента биографии ученого. Румер перенес воспоминания об этих событиях глубоко внутрь, но они постоянно корректировали его поведение. Получив справку о реабилитации, он вычеркнул из внешней памяти огромный пласт своей жизни. Этот утраченный фрагмент реконструирован нами с согласия детей Юрия Борисовича, но не известно, как бы он сам характеризовал эти усилия. Полагаю, он мог стать ключевой фигурой в подготовке событий, которые могли изменить не только его персональную историю, но и всю историю отечественной физической науки, и не только. Поэтому так важно было восстановить этот фрагмент, прояснить исторический контекст.

Научная биография Юрия Борисовича Румера, его научное наследие сложились на основе трех императивов: его личных устремлений, мейнстрима теоретической физики 20–30-х гг. XX века, что привело его в поле науки, а также социально-политического фактора, который интерпретирован Гореликом как фактор воздействия социально-гравитационного поля или поля власти. Румер по своему устремлению и способностям оценить и понять новые физические идеи оказался в кругу последователей теории Эйнштейна, внес определенный вклад в развитие квантовой теории, ее математического аппарата. Он ощущал комфорт, находясь в поле науки, питал определенные надежды на то, что это обстоятельство принесет ему обеспеченное существование. Он не принял в расчет воздействие социально-гравитационного поля, поскольку был оторван от реалий, сложившихся в СССР к 1930-м годам, когда решил вернуться в СССР. Здесь он оказался вовлечен не только в научные и общественные конфликты своего круга, но и в разбирательство по вымышленному уголовному делу. Последнее обстоятельство привело его в разряд «специалистов» ГУЛАГа на долгие 10 лет, что стало фатально для теоретика его уровня, поскольку он оказался оторван от научной жизни в нормальных условиях. Тем не менее, занятие наукой в «шарашке» привело его к теории пятиоптики, с которой Румер надеялся вернуться в круг теоретиков физики. Научный истеблишмент, на первых порах прислушиваясь к его идеям, не поддержал их в целом, сам он также понимал недостатки своей конструкции. Тем не менее, в научном плане Румер сделал немало для развития математического аппарата теоретической физики, приложения теории унитарной симметрии к биологии и химии, которые с новой силой актуализированы сегодня. У него, как и у Макса Борна, математика и физика были тесно связаны друг с другом. Румер подготовил ряд добротных учебников, его ученики и студенты всегда могли рассчитывать на изложение новейших фактов теоретической физики, а он, пока хватало сил, стремился быть в курсе дел новейших достижений науки.

Изучение научной судьбы и научного наследия Ю. Б. Румера позволяет сделать вывод о том, что только два обстоятельства важны с точки зрения всего произошедшего с ним. Одно из них внутреннего свойства — проявившийся интерес к науке, другое — внешнего характера — в результате внутриполитических изменений в Германии и экономического кризиса в США ему пришлось вернуться в СССР в поисках работы. Вот две причины, то особенное, что привело его в ряды типичных представителей эпохи, испытавших на себе влияние ее негативных факторов. Все остальное практически было ими обусловлено, т. е. явилось следствием, явлениями общего порядка. В дальнейшем экстернальные императивы заработали безотказно, ломая траекторию его жизни, научной карьеры, формируя настороженное отношение к окружению. Тем не менее, наука стала для него безусловным выбором, «всегда, везде, при любых обстоятельствах» он не пытался сменить род занятий. Он скорее был готов расстаться с жизнью. Румер возлагал большие надежды на свой научный потенциал, который позволил бы ему занять достойное положение в сообществе.

Воздействие внешних по отношению к науке факторов отрицательной коннотации несколько ослабло со временем (факт реабилитации относится к внешним факторам положительной коннотации), но не исчезло полностью: Румер был невыездным, он вступил в КПСС, что противоречило его менталитету (тщательно скрываемые симпатии к государству Израиль, чтение иностранных газет шли в разрез с официальной линией), он пытался привлечь М. Борна на сторону движения борцов за мир под эгидой СССР. Таким образом, внешние факторы воздействия диктовали Румеру поведенческие практики, выходящие за пределы его научных и гражданских интересов, являлись обстоятельствами травмирующего характера.

(продолжение)

Примечание

[1] ЦА ФСБ РФ. Архивно-уголовное дело Р-23711. Материалы дела, которые были предоставлены частично, были скопированы сыном Ю. Б. Румера М. Ю. Михайловым. По свидетельству Михаила Юрьевича, «В деле Ю. Б. Румера вплоть до 16 июля 1938 года отсутствуют документы, фиксирующие какие-либо следственные действия, но это не означает, что в этот период допросы вовсе не проводились. […] Последовавшие интенсивные допросы (в августе 1938 г. — И. К.) позволили окончить следствие за две недели, а объем следственных материалов составил 56 листов (листы 16—72). К сожалению, эти документы до настоящего времени засекречены и не доступны для ознакомления. Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 451—452.

[2] Крайнева И. А. Ю. Б. Румер и «Дело физиков» (апрель 1938—май 1940 гг.) // Вестник НГУ. Серия: история, филология. 2014. Т. 13, № 1. С. 97—107.

[3] Охотин Н. Г., Рогинский А. Б. «Большой террор»: 1937—1938. Краткая хроника. http://www.memo.ru/history/y1937/hronika1936_1939/xronika.html (дата обращения 30.03.2023).

[4] Огурцов А. П. Наука и власть // Тез. Второй конференции по социальной истории советской науки. Препр. ИИЕТ АН СССР. М., 1990. № 35. С. 39—40.

[5] Соболев В. С. Нести священное бремя прошлого… СПб.: Нестор-История, 2012. С. 152—163.

[6] Рождественский Дмитрий Сергеевич (1906—1940), физик, основатель и первый директор (1918—1932) Государственного оптического института (ГОИ), один из организаторов оптической промышленности в СССР, академик АН СССР (1929). Работы по атомной спектроскопии начала 1920-х годов выдвинули Д. С. Рождественского в число ведущих ученых-исследователей страны.

[7] Папалекси Николай Дмитриевич (1880—1947), физик, академик АН СССР, основоположник советской радиоастрономии. Председатель Всесоюзного научного совета по радиофизике и радиотехнике при АН СССР (1944—1947). Автор научного открытия «Явление радиоизлучения солнечной короны».

[8] Циклотрон — циклический резонансный ускоритель тяжелых частиц (протонов, ионов). Проект предложен американским физиком Р. Ван де Граафом в 1931 г. Запущен в Харькове в 1937 г. (Van der Graaf Generator).

[9] Генератор высокого напряжения, который применялся в ядерных исследованиях для ускорения различных заряженных частиц.

[10] Фейнберг Е. Л. Игорь Евгеньевич Тамм // УФН. 1995. Т. 165, № 7. С. 814.

[11] Петр Николаевич Лебедев (1866—1912) — русский физик-экспериментатор, первым подтвердивший на опыте вывод Максвелла о наличии светового давления и первым разработавший основы резонансного воздействия полей на резонаторы независимо от их природы. Создатель первой в России научной физической школы.

[12] В 1934 г. П. Л. Капица приехал в СССР на Менделеевский съезд из Великобритании, где он работал у Эрнста Резерфорда. Обратно вернуться ему не разрешили. Резерфорд, смирившись с потерей одного из лучших своих сотрудников, согласился с предложением советских властей выкупить оборудование лаборатории, подготовленной им для Капицы.

[13] Капица П. Л. Эксперимент. Теория. Практика. М.: Наука, 1981. С. 383.

[14] Вайсберг Александр Семенович или Вайссберг, также Вайсберг-Цыбульский (1901—1964), польско-австрийский физик еврейского происхождения, инженер, писатель, предприниматель. Коммунист. В 1931—1937 гг. работал в Харьковском физико-техническом институте, арестован по сфабрикованным обвинениям, более трех лет находился в советских тюрьмах, выдан гестапо. Бежал из Краковского гетто, в 1944 г. участвовал в Варшавском восстании. Эмигрировал во Францию, написал несколько книг по истории.

[15] Еще несколько слов о Physikalische Zeitschrift der Sowjetunion [Электронный ресурс] http://tra- veller2.livejournal.com/402694.html (дата обращения 30.03.2023).

[16] Цит. по Перченок Ф. Ф. «Дело Академии наук» и «великий перелом» в советской науке // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 1995. С. 201—235.

[17] Есаков В. Д. Штаб советской науки меняет адрес // Вестник РАН. 1997. Т. 67, № 9. С. 840—848.

[18] Колчинский Э. И. Наука и консолидация советской системы в предвоенные годы // Наука и кризисы. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 728—782; Охотин Н. Г., Рогинский А. Б. «Большой террор»: 1937—1938. Краткая хроника // [Электронный ресурс] http://www.memo.ru/history/ y1937/hronika1936_1939/xronika.html (дата обращения 04.06.2013).

[19] Александров Д. А. Почему советские ученые перестали печататься за рубежом: становление самодостаточности и изолированности отечественной науки, 1914—1940 // Вопросы истории естествознания и техники. 1996. № 3. С. 3—24; Горелик Г. Е. Москва, физика, 1937 год (собрание в ФИАНе в апреле 1937) // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 1995. C. 54—75; Горобец Б. С. Неизвестное о подвиге академика П. Л. Капицы, спасшего Л. Д. Ландау из тюрьмы НКВД (новая версия) [Электронный ресурс] http://www.7iskusstv. com/2012/Nomer2/Gorobec1.php (дата обращения 24.06.2013); Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения: о чем рассказали секретные архивы 1930—50-х гг. М., 1992. 262 с.

[20] Шубников Лев Васильевич (1901—1937) — российский физик-экспериментатор, специалист в области физики низких температур, профессор, соавтор открытия «Эффект Шубникова—де Хааза». Реабилитирован в 1956 г.

[21] Розенкевич Лев Викторович (1905—1937), физик-теоретик, профессор. Реабилитирован в 1956 г.

[22] Горский Вадим Сергеевич (1905—1937), физик, специалист по рентгеноструктурному анализу. Реабилитирован в 1957 г.

[23] Фомин Валентин Петрович (1909—1937), инженер физик, реабилитирован в 1989. Вайсельберг Конрад Бернардович (1905—1937), доктор химии, реабилитирован в 1959.

[24] Гаутерманс (Хоутерманс) Фридрих Георг (1903—1966), немецкий ученый (специалист по ядерной физике и космохимии) нидерландского происхождения. Коммунист, в 1935 г. эмигрировал в СССР, работал в Харьковском физико-техническом институте. В дек. 1937 был арестован («дело УФТИ»), подвергнут пыткам, оговорил себя, что был «троцкистом» и «немецким шпионом». Передан гестапо. В 1942 по поручению германского командования занимался описью научного оборудования и поиском специалистов в Харькове.

[25] Обреимов Иван Васильевич (1894—1981) — физик, академик АН СССР (1958). Под арестом в 1938—1941 гг. Освобожден за отсутствием состава преступления.

[26] Лейпунский Александр Ильич (1903–1972) — физик-экспериментатор, академик АН УССР (1934). Под арестом находился в июне—августе 1938 г. Один из участников Атомного проекта СССР.

[27] Владимиров Ю. С. Между физикой и метафизикой. С. 78.

[28] Жуков В. Ю. «Пулковское дело» [Электронный ресурс] http://ihst.ru/projects/sohist/material/dela/pulkovo.htm (дата обращения 07.10.2013).

[29] За пролетарские кадры, 9 января 1937. № 2 (390). С. 1—2.

[30] Андреев А. В. Физики не шутят; Горелик Г. Е. Москва, физика, 1937 год (собрание в ФИАНе в апреле 1937) // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М.: Пресс-традиция, 2000. C. 92.

[31] За пролетарские кадры, 9 января 1937. № 2 (390). С. 2.

[32] За пролетарские кадры, 11 апреля 1937. № 24 (412). С. 1.

[33] Хайкин Семен Эммануилович (1901—1968) — физик, радиоастроном. В 1930—1946 гг. работал в Московском университете (профессор, 1935). Заместитель директора НИИФ (1931—1933), декан физического факультета (1934—1937), заведующий кафедрой общей физики, руководитель лаборатории по разработке фазовой радиолокации и радионавигации. После ареста Б. М. Гессена некоторое время исполнял обязанности директора НИИФ МГУ. В 1945—1953 — в Физическом институте АН СССР (заведующий сектором радиоастрономии в лаборатории колебаний). Руководил созданием первой советской радиоастрономической станции в Крыму (1948—1949). В 1953 г. создал в Пулковской обсерватории отдел радиоастрономии, которым заведовал до конца жизни.

[34] Дивильковский М. А. — в 1936—1938 гг. ученый секретарь Физической группы Академии наук СССР.

[35] Горелик Г. Е. Москва, физика, 1937 год (собрание в ФИАНе в апреле 1937 г.). C. 58.

[36] Новый декан физфака и директор НИИФ А. С. Предводителев назвал это «разгром троцкистов на ФФ МГУ». Горелик Г. Е. Физика университетская и академическая // Вопросы истории естествознания и техники. 1991. № 2. С. 40.

[37] Горелик Г. Е. Москва, физика, 1937 год. С. 70.

[38] В 1934—1937 гг. редактором «Известий» был Н. И. Бухарин.

[39] Ландау Л. Д. Буржуазия и современная физика // Известия ВЦИК, 23 ноября 1935. С. 2.

[40] Визгин В. П. «Явные и скрытые измерения пространства» советской физики 1930-х гг. (по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.) [Электронный ресурс] http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/viz2001.htm (дата обращения 04.06.2013).

[41] Кржижановский Глеб Максимилианович (1872—1959) — деятель революционного движения в России, советский государственный и партийный деятель; ученый-энергетик, академик и вице-президент АН СССР. В 1932—1936 председатель Комитета по высшему техническому образованию при ЦИК СССР и заместитель наркома просвещения РСФСР.

[42] Горбунов Николай Петрович (1892—1938) — советский общественный и партийный деятель, ученый-химик, академик АН СССР (1935). С 1935 — непременный секретарь АН СССР.

[43] Визгин В. П. «Явные и скрытые измерения пространства» советской физики 1930-х гг. (по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.) [Электронный ресурс] http://russcience.euro.ru/ papers/viz2001.htm (дата обращения 04.06.2013).

[44] Миткевич Владимир Федорович (1871—1951) — советский ученый-физик, специалист в области электротехники, доктор физико-математических наук, профессор, академик АН СССР (1929), Лауреат премии А. С. Попова (1906), Заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1933), лауреат Сталинской премии первой степени (1943).

[45] Сонин А. С. «Физический идеализм». История одной идеологической кампании. М., 1994. http://scilib-physics.narod.ru/Sonin/index.html

[46] Визгин В. П. Ядерный щит в «тридцатилетней войне» физиков с невежественной критикой современных физических теорий // УФН. 1999. Т. 169, № 12. С. 1369—1371.

[47] Колчинский Э. И. Наука и консолидация советской системы в предвоенные годы…

[48] Крайнева И. А. Ю. Б. Румер и «Дело физиков» (апрель 1938 — май 1940 гг.) // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2014. Т. 13, № 1. С. 97—107.

[49] Горелик Г. Е. Советская жизнь Льва Ландау…

[50] Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения. М.: ДЭМ, 1992. С. 123—124.

[51] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 448—449.

[52] Неточность: сотрудник Физического института им. П. Н. Лебедева АН СССР.

[53] Неточность: Ю. Б. Румер находился в Германии в 1927—1932 гг. (ЦА ФСБ РФ, арх.-уголовн. дело Р-23711. Л. 1—2).

[54] Имеется в виду прошедший 2—13 марта 1938 г. открытый политический процесс по делу об

«Антисоветском правотроцкистском блоке». В числе обвиняемых, приговоренных к расстрелу, Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, Г. Г. Ягода.

[55] Верно: Мазе, имеются в виду Аля Яковлевна Мазе-Савич и ее брат Сади, который в 1920-е гг. эмигрировал из России. Их отец главный московский раввин Я. И. Мазе выступал в качестве богословского эксперта по делу М.-М. Бейлиса (1911—1913 гг.).

[56] Бейлис Менахем-Мендель (1862—1934) — фигурант судебного процесса по обвинению в ритуальном убийстве 12-летнего ученика подготовительного класса Киево-Софийского духовного училища 12.03.1911. Киев, сентябрь — октябрь 1913. Процесс сопровождался активной антисемитской кампанией и в то же время общественными протестами всероссийского и мирового масштаба. Бейлис был оправдан.

[57] Горелик Г. Е. Советская жизнь Льва Ландау…; Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения: о чем рассказали секретные архивы 1930—50-х гг.

[58] Дело Кореца [Электронный ресурс] URL: http://www.ihst.ru/projects/sohist/document/ufti/korets.htm/ (дата обращения 06.04.2023).

[59] Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения. С. 127, 141, 150.

[60] Горелик Г. Е. Советская жизнь Льва Ландау. С. 187. Юрий Борисович Румер. Физика, XX век. С. 450.

[61] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 133—134.

[62] Там же. С. 122—124.

[63] Там же. С. 125.

[64] Там же. С. 336.

[65] Плачек Георг (1905—1955) — американский физик-теоретик чешского происхождения. В 1932—1938 работал в Копенгагене у Н. Бора, выезжал в научные командировки в Харьков, Иерусалим, Париж. В 1939 эмигрировал в США.

[66] Сэр Пайерлс Рудольф Эрнст, англ. sir Rudolf Ernst Peierls (1907—1995) — английский физик-теоретик немецкого происхождения, еврей. В 1929—1932 преподавал в Цюрихе, затем переехал в Англию, где остался после прихода фашистов к власти. Участник Манхэттенского проекта. Инициатор приглашения в проект К. Фукса, советского шпиона. Муж Е. Н. Каннегисер, подруги юности Л. Д. Ландау. Иностранный член АН СССР (1988).

[67] Сарданашвили Г. А. История советской физики: Модель ядра Д. Д. Иваненко [Электронный ресурс] http://sardanashvily.blogspot.ru/2011/06/blog-post_18.html (дата обращения 23.03.2023).

[68] Гомбаш П. Статистическая теория атомных ядер // УФН. 1953. Т. 49, № 3. С. 385—448.

[69] Профессор Никольский Константин Вячеславович (1905—1978) работал в ФИАНе в названное время, занимался развитием аппарата квантовой механики, стал первым советским физиком, заявившим ансамблевую интерпретацию квантовой механики в 1934 г.

[70] Akhieser A., Landau L., Pomeranchook I. Scattering of Light by Light // Nature. 1936. Vol. 138, N 206. doi:10.1038/138206a0

[71] Так в оригинале. О Хоутермансе (Гаутермансе) см. с. 81.

[72] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 124.

[73] Семенов Николай Николаевич (1896—1986) — физико-химик, академик, первый советский нобелиат, единственный советский лауреат Нобелевской премии по химии (1956).

[74] Там же. С. 133.

[75] Дело М. А. Кореца [Электронный ресурс] Http://www.ihst.ru/projects/sohist/document/ufti/korets.htm (15.05.2023).

[76] Горелик Г. Е. Советская жизнь Ландау. С. 440.

[77] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 516.

[78] Там же. С. 452.

[79] Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения. С. 127—139.

[80] Там же. C. 140.

[81] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 454.

[82] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 448.

[83] Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения. С. 127, 148. Л. Д. Ландау обвинялся по ст. 58, пп. 7, 10, 11.

[84] Горобец Б. С. Неизвестное о подвиге академика П. Л. Капицы, спасшего Л. Д. Ландау из тюрьмы НКВД (новая версия) [Электронный ресурс] URL: http://www.7iskusstv.com/2012/Nomer2/ Gorobec1.php (дата обращения 24.06.2013).

[85] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 133.

[86] Дело Кореца [Электронный ресурс] http://www.ihst.ru/projects/sohist/document/ufti/korets.htm (дата обращения 30.03.2023).

[87] В 1942 г. в лагере М. А. Корец был осужден еще и «за сомнения в силе советского строя», реабилитирован по этому делу в 1958 г.

[88] Болшевская шарашка (г. Королев). Действовала с 1938 по 1953 г. [Электронный ресурс] https://topos.memo.ru/en/node/58 (10.05.2023).

[89] Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения. С. 153.

[90] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 214—217.

[91] Рукописный документ на листе в клетку, с двух сторон. Составлен Ю. Б. Румером. Вверху, в центре страницы, квадратный штамп отделения 1-го Спецотдела НКВД СССР, вх. № 26/201939 г. Подчеркивания выполнены графически (в оригинале красным карандашом). Подлинник. Документ вместе с конвертом и фотографией из дела передан на личное хранение М. Ю. Михайлову из Центрального архива ФСБ РФ.

[92] Социальная история отечественной науки [Электронный ресурс] http://www.ihst.ru/projects/sohist/document/vs1949pr.htm (дата обращения 15.09.2016). Двое из перечисленных ученых — В. Гейзенберг и П. Йордан сотрудничали с фашистскими властями.

[93] Костырченко Г. В. Кампания по борьбе с космополитизмом в СССР // Вопросы истории. 1994. № 8. С. 47—60.

[94] Визгин В. П. Ядерный щит в «тридцатилетней войне» физиков с невежественной критикой современных физических теорий. С. 1371—1386.