В 1990 году Иосиф Бродский женился на моей подруге Марии Соззани. Мы всей семьей поздравили их. А я им сказала: «Я вам желаю счастья, и – родить Иисуса Христа. Да и что вам остается: мать – Мария, отец – Иосиф!». Но в 1993 году у них родилась дочь Аня (Нюша).
ГОСТИ ПРОФЕССОРА ЭТКИНДА
- Ленинград
М.И. Беккер (1920 – 2010)
Мери Иосифовна Беккер
«Крошка»
Так наш отец, в шутку, назвал однажды Мери Иосифовну Беккер за её большой рост.
Наша мама её спросила: «Мери, почему вы до сих пор не замужем? «
Она ответила: «Кут*, в моем понимании – муж должен быть выше жены ростом. Оглянитесь и скажите – вы видите хоть одного кандидата? Ответ однозначен: нет».
Hо спустя много лет, она всё-таки нашла Боречку.
Он был выше на целую голову.
К тому же – полковник…
Мери служила на фронте военным переводчиком, вместе с отцом и И.М. Дьяконовым.
После войны переводила американских писателей: Эдгара По, Уильяма Фолкнера.
Был случай, когда Крошка переводила роман, герой которого имел кличку «красавчик Джонни». За перевод этого романа Мери получила внушительный гонорар, давший ей возможность купить одну из первых моделей Москвича. Она его так и назвала «Красавчик Джонни».
В нашем представлении – Маши (моей старшей сестры) и моём – Mери Беккер существовала всегда.
И не было дня, чтобы она не появлялась на пороге нашей квартиры с подарками.
Ну, вы же понимаете, дорогой читатель, как дети любят подарки (впрочем, не только дети…). На тот момент Мери Иосифовна была единственной из близких нам людей, имевшей собственную машину. Мы вместе с ней ездили в магазин за продуктами, на берег моря (наши родители, владевшие французским, его называли «сюр мер»).
Однажды летом Крошка приехала к нам на дачу в Ушково.
К тому времени при даче построили по Машиному проекту деревянную веранду. Зимой она служила складом для дров и угля. Летом мы с местной детворой организовали небольшой пушкинский музей.
Bот туда-то Крошка и заглянула. Для неё провели экскурсию.
Точно помню, что было это 14 июня 1970 года.
Мери написала отзыв в гостевой книге:
«Посетив музей Пушкина, ещё раз убедилась в своём намерении как можно скорее отправиться на пенсию. Надеюсь, что меня примут в качестве тех. работника на общественных начaлах. Обязуюсь пополнить музей рядом уникальных экспонатов.
к.ф.н., доцент каф.ин.яз. ЛФЭИ,
л-т в запасе М. Беккер (она же Крошка, Малютка)».
В итоге, Крошка, как и обещала, привезла большой пакет с экспонатами.
Однажды летом ей пришла в голову идея привить мне любовь к английскому языку и поэзии. Mери заехала за мной, посадила в машину, и мы поехали на побережье Финского залива. Нашли чью-то перевернутую лодку, уселись, и Крошка стала мне читать стихи по-английски, а я вспоминала их в переводе С.Я. Маршака на русский.
Время так быстро пролетело…
Тут мы поняли – пора подкрепиться! Запасливая Мери вынула из багажника пакет с бутербродами, термос с кофе и пластиковые стаканы. С новыми силами мы пошли по пустому пляжу, распевая английские песенки. Потом Мери отвезла меня на дачу. Как я была ей благодарна.
Напоследок, расскажу три коротких истории.
«Ваше Би-би-си»
Mери очень любила ездить в Дом Творчества в Комарово. Иногда – для того, чтобы в тишине закончить перевод книги, иногда – просто oтдохнуть. И неизменно брала с собой транзисторный приёмник Спидола.
Она любила слушать Би-би-си по-английски, потому что меньше глушили…
Однажды, придя с прогулки, Мери не обнаружила своего приёмника. Нашла женщину, которая занималась уборкой, и задала ей вопрос: «Простите, пожалуйста, Валентина Степановна**), Вы не видели тут, на столе, транзистор?»
«Ой, Мери Иосифовна, я Ваше Би-би-си на подоконник поставила, когда уборку делала!»
«Отсортированная литература»
Наши родители только-только переехали в отдельную квартиру на ул. Александра Невского.
О том, как удалось отцу, члену Союза писателей, получить квартиру, рассказано в его книге «Барселонcкая проза» (см. новеллу «Трусость храбреца»).
У нашего отца была громадная библиотека. Когда дошла очередь до книг американских и английских авторов, переведенных на русский язык, а также журналов, то их пришлось поставить на стеллаж в сортире.
В один из дней новоселья к нам пришла Мери Иосифовна Беккер. Да, вы, абсолютно правильно догадались, она заглянула в «уголок задумчивости».
И выйдя, позвала нашу маму и спросила:»Кут, почему книги и журналы с моими переводами «отсортированы»?
Необычный «крошкин» язык
Наша Крошка говорила, в основном, как все, но, вместе с тем, были у неё свои специфические словечки и выражения. Они придавали ей особую прелесть, хотя не все, как сейчас говорят, «врубались».
К примеру, входит она в коридор квартиры и, завидев нас с Машей, басом говорит:
«Ну, мелочи пузатые, идите скорей сюда!»
Или – выезжает Крошка из гаража. Проезд перекрыт каким-то грузовиком. Мери кричит не как дама, а как портовый грузчик:»Эй, вы там, ублюдки, подонки, мелкие ничтожества!»
Сидит у нас на даче, беседует с отцом, с мамой, с бабушкой Олей и вдруг: «Ой, дорогие, пора нах хауз!***». Всех поцелует и уедет.
*Кут – так называл нашу маму отец и кое- кто из очень близких.
** Имя условное.
*** nach Hause –по-немецки: домой
И.А. Бродский (1940 – 1996)
Иосиф Бродский с котом Оськой
Иосиф Бродский появился в нашем доме ещё молодым поэтом. Рыжий, высокий, всегда – в джинсах и рубашке без галстука.
Стихи он читал очень громко и гулко.
Я была ещё школьницей. Сидела однажды за уроками, в своей комнате. В какой-то момент в комнату вошёл папа и сказал: «Делай все уроки сейчас. Вечером придет Иосиф Бродский. Ты не сможешь заниматься». И это была правда.
Часам к семи вечера наша кошка Пятка (большая, в своём роде, почитательница таланта Бродского!) услышав, что он должен прийти, попросилась на лестницу. Она всегда его встречала там, на подоконнике. Потом он поднимался на наш четвертый этаж, держа Пятку на плече.
Войдя в квартиру, Иосиф со всеми здоровался и шёл за папой в кабинет.
Поэт всегда сидел на стуле, прямо напротив папы. Кошка Пятка лежала на его коленях и мурлыкала от удовольствия. А Бродский так привязался к кошке, что трогательно просил её родить ему котенка.
Однажды Ося попросил разрешения пожить у нас на даче. Ему хотелось закончить какую-то работу в тишине и покое.
Бродскому, конечно, разрешили. Закупив кое-какую незамысловатую еду, он остался на нашей даче.
Когда кто-то из нас потом приехал в Ушково, оказалось что сгорели два кипятильника. Их ведь нельзя было оставлять включенными в сеть без жидкости. Едва не случился пожар…
Иосиф сидел в кабинете моего отца на втором этаже. Как он выразился: «Я вышел на звук и увидел, что кипятильник сгорел. Я достал свой, но и с ним случилась та же беда».
Дикция Иосифа Бродского, как говорится, оставляла желать лучшего.
Однажды, он сидел у моего отца в кабинете в Ленинграде, беседа шла о литературе, о поэзии. Мы с мамой, в соседней комнате, занимались – каждая своим делом.
Вдруг мама, услышала новое слово: крусицизм. Она была очень удивлена. Пошла в кабинет и, дождавшись паузы, спросила: «Скажите, Ося, я не ослышалась, появилось новое для меня направление – «крусицизм»? Я, наверное, отстала от литературной жизни..»..
Ося рассмеялся и,хитро посмотрев на маму, а потом – на папу, пояснил, что имел в виду классицизм. Тут уж все начали смеяться.
Прошло много лет. Мы уже были в Париже. Ося приехал и выступал со своими стихами. Он очень изменился. Это уже был не тот молодой поэт, которому требовалась поддержка.
А ещё через какое-то время, в 1987 году, Иосиф Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе.
В 1990 году Иосиф Бродский женился на моей подруге Марии Соззани. Мы всей семьей поздравили их. А я им сказала: «Я вам желаю счастья, и – родить Иисуса Христа. Да и что вам остается: мать – Мария, отец – Иосиф!». Но в 1993 году у них родилась дочь Аня (Нюша).
Г. Ю. Бергельсон (1916-2002)
Григорий Юрьевич Бергельсон
Литературовед, переводчик.
Много лет дружил с нашими родителями, вместе с нашим отцом был на фронте. Те, у кого есть интернет, могут найти и посмотреть документальный фильм «Три товарища» – о дружбе Е.Г. Эткинда, Г.Ю. Бергельсона, И.М. Дьяконова (в картине запечатлены устные рассказы всех троих друзей).
В 1946 году, когда родилась моя старшая сестра Маша, Григорий Юльевич привез ей из Германии (где был в командировке) чудесную коляску. Словом, принимал близко к сердцу всё, что происходило в нашей семье.
Однажды дядя Гриша (так мы называли в детстве Григория Юльевича) пригласил наших родителей в гости.
Они уже были на пороге, собирались выходить из дому, когда раздался телефонный звонок из Москвы.
Закончив беседу, отец позвонил Бергельсонам, чтобы извиниться за задержку.
«Ладно, Фима, мы вас подъевреиваем!» – ответил Григорий Юльевич.
Отец: «Это что-то новенькое! Такого глагола, я ещё не слышал!»
Г.Ю.: «Ну, не хотите же вы, чтобы я сказал: «Мы вас поджидаем! «Согласитесь, это не слишком корректно и интеллигентно».
Т.Г. Гнедич (1907 – 1976)
Татьяна Григорьевна Гнедич
Новогодняя ёлка или В гостях у Татьяны Григорьевны Гнедич
«С Гомером долго ты беседовал один,
Тебя мы долго ожидали.
И светел ты сошёл с таинственных вершин
И вынес нам свои скрижали..».
(А. С. Пушкин «Гнедичу»)
«А греческий поэт Гомер
не принимал серьёзных мер,
Чтобы купить себе торшер..».
(из юмористической газеты «Дранка»).
«Жила Татьяна Григорьевна последние десятилетия, как ей всегда мечталось, в своём любимом Царском Селе – Пушкине, на краю парка.
Она посвятила ему немало стихов:
Как хорошо, что парк хотя бы цел…,
Что жив прекрасный корпус Эрмитажа,
Что сон его колонн все так же бел
И красота капризных линий та же..».
(Е.Г. Эткинд. «Барселонская проза», новелла» Победа духа»)
Для начала – немного информации.
Татьяна Григорьевна Гнедич (1907–1976) – переводчица, поэт, праправнучатая племянница переводчика «Илиады», «Гомера», поэта пушкинской эпохи Н.И. Гнедича (1784-1833).
А теперь, когда вы, дорогой читатель, познакомились с Татьяной Григорьевной, перейду к истории, которую хочу рассказать.
Это было очень давно. Во времена детства не только моего, но и моей старшей сестры Маши, нашей кузины Ксюши и нашего общего друга – Мити Дьяконова.
Однажды нам позвонила Татьяна Григорьевна, хорошо знавшая наших родителей, и сказала: «Приглашаю Вас обоих и детвору на ёлку, в субботу, к нам, в Пушкин, к четырём часам. Подарки, сказочный сюрприз и угощение – гарантирую».
На улице было -20°. Родители укутали нас (Машу, Ксюшу, Митю и меня), как могли, сами тоже утеплились, и мы отправились в путь.
Сначала – поездом с Витебского вокзала до города Пушкин. По дороге играли в слова.
Приехали. Шли по заснеженному парку Царского Села. Это была настоящая зимняя сказка…
Нашли дом Татьяны Григорьевна на самом краю парка. В доме было тепло, топилась печь. Маленькая ёлочка, стоявшая, на небольшом столе, мигала разноцветными лампочками. А по периметру стола висели чулки с подарками. Большой стол тоже был уже накрыт.
К нам вышла хозяйка дома – Татьяна Григорьевна Гнедич, в своём неизменном чёрном шерстяном длинном платье. На плечи Т.Г. был накинут оренбургский платок.
Татьяна Григорьевна всех нас поприветствовала и представила членов своей семьи. Ими были Анастасия Дмитриевна, старушка, привезенная из лагеря* (Т.Г. относилась к ней как к родной тётушке) и «лагерный муж», которого Т.Г. называла Егорий, а полное его имя-отчество было Георгий Павлович.
Угощение было очень скромное, очень русское и очень вкусное: кислая капуста, горячая печёная картошка, маринованные грибы и большие котлеты. Нам, детям, поставили кувшин с клюквенным морсом, а взрослым – графин с чистой, как слеза, водкой. После сытного обеда – раздача подарков.
Вдруг Егорий (который, по словам отца, был «мастером на все руки») где-то что-то нажал, и под ёлкой загорелся свет, открылся семафор и побежал по рельсам маленький поезд. Это и был сказочный сюрприз.
В это время и в домике при шлагбауме тоже загорелся свет.
Все мы – и дети, и взрослые – были очарованы.
Вот, думали мы, существуют же люди, умеющие создавать сказку из очень ограниченных возможностей! Татьяна Григорьевна и Егорий к ним принадлежали.
А Маша, Ксюша и Митя в знак благодарности прочли по стихотворению на английском языке.
Прошло очень много лет, а я до сих пор это помню…
*О тяжких тюремных и лагерных испытаниях, перенесенных Татьяной Григорьевной Гнедич, пишет Е.Г. Эткинд в уже упомянутой новелле «Победа духа» из цикла «Барселонская проза».
Могила Т.Г. Гнедич в Пушкине
Д.А. Гранин (1919 – 2017)
Город Боровск. 1972 год. Справа – Даниил Александрович Гранин, слева – Екатерина Эткинд
С Даниилом Александровичем Граниным наши родители были знакомы с очень давних пор, ещё с тех времён, когда мы жили в Ленинграде. Как сейчас говорят: «Столько лет не живут».
Гранин и его жена Римма Михайловна бывали на нашей даче в Ушково, а наша семья – у них, в Комарово. Да и в городе тоже.
Я уже писала о том, что однажды на даче мы с ребятами создали мини-музей Пушкина. Отец пригласил Граниных на его открытие. Они приехали и даже оставили свой отзыв в музейной книге:
«Пушкин не был в Ушково. И зря.
Если бы он видел Ушковский музей, он понял бы что такое слава.
«Памятник» начинался бы так:
«Я памятник воздвиг себе в Ушкове
К нему не заростёт» и т. д.
Эх, Ал. Сергеевич – промахнулся.
А может быть – Катя».
А было и так. Мы случайно оказались одновременно с Граниными в Доме Творчества в Малееевке, под Москвой.
Как во всех таких домах, утром писатели сидели за столами и творили, a вечером, за чаем, читали друг другу то, что написали в этот день.
Тут начинались дискуссии, порой на пустом месте. Ни Данила Александрович, ни его супруга, ни мои родители никогда не принимали в этом участие.
Как-то раз папа и мама добыли где- то арбуз и дыни. Им хотелось угостить наших друзей Граниных. Ни о каких мобильных телефонах речи ещё не было. А потому, наши остроумные родители сочинили такое приглашение в стихах:
«Кто хочет дыни и арбуза
Не по кусочку, а от пуза,
Тот должен в праздничной одежде
Быть в 6 часов в третьем коттедже!»
И – отправили меня к Граниным с этим посланием.
Только мы сели за стол, как примчался один из писателей и с порога закричал:
«Слыхали? Писатель Молочковский утонул!», – и побежал дальше.
Разумеется, аппетит у нас пропал, никакого весёлого настроения не осталось. Арбуз и дыни отправились в холодильник. Гости ушли, а мы втроем пошли гулять.
Там же, в Малеевке, однажды после чая, Гранины предложили нам проехать в ближайший городок Боровск, где было очень большое водохранилище. Вода в нём была чистая, как слеза. Сели в машину, поехали. Какая это была красота, какой закат – чисто вишневого цвета!
И тут Даниил Александрович рассказал нам такую байку:
«Однажды Александр Сергеевич Пушкин приехал погостить к своему другу Петру Андреевичу Вяземскому и его супруге Вере Федоровне. А жили они в большом имении. Так вот, приехал Пушкин к другу надолго. Все очень обрадовались, увидевшись. Пушкин, как всегда приехал со своим сундуком (который стоит сейчас в музее-квартире в Петербурге, на Мойке 12). Дворовый дядька Пушкина Никита Козлов, переносивший багаж, спросил у барина: «Сундук-то куда нести?» Друзья-поэты сначала вообще не отреагировали, а потом в один голос ответили:»Оставь его!»
Гранин нам объяснил, что имение Петра Вяземского потому так и называется: Остафьево.
Н. Г. Долинина (1928 – 1979)
Наталья Григорьевна Долинина
«На предмет вставления мозгов»
Это было в те далёкие времена, когда я кончала среднюю школу.
Для сдачи экзаменов мне необходима была помощь по точным наукам: физика, химия, алгебра и геометрия. С этой целью Наталья Григорьевна направила меня к одному из любимейших своих бывших учеников – Осе Осташевскому, закончившему уже к тому времени физфак ЛГУ. Что же до русского языка и литературы, то Наталья Григорьевна предложила, что будет заниматься со мной этими предметами сама.
И вот, однажды, я прихожу домой, и нахожу на столе записку, написанную маминой рукой:
«Катеришка, звонила Наталья – она ждёт тебя дома, на предмет вставления мозгов».
Мне очень понравился такой оборот речи. Перекусив, я рванула к Наталье Григорьевне (жившей по адресу: ул. Олега Кошевого, дом 7, квартира 18).
Наталья Григорьевна выбрала для меня тему сочинения: «Образ Петра Первого в творчестве А.С. Пушкина».
Я старалась, писала, а она сидела рядом в кресле и, как всегда, вязала.
Потом мы разбирали ошибки. И в завершение – пили чай.
«Осиная среда»
Ося Осташевский приходил к нам по средам.
Мы решали уравнения, доказывали теоремы.
По совпадению, в среду, приходил на консультацию к отцу другой юноша по имени Ося.
Под конец занятий все садились пить чай.
Когда подобное совпадение случилось впервые, наша мама торжественно объявила: «Сегодня у нас Первая Осиная среда».
– Почему?
– Потому что вот, перед вами, сидят два Оси.
Это были:
Иосиф Яковлевич Осташевский (1945-2003), учёный-физик и Иосиф Александрович Бродский (1940-1996), поэт, будущий лауреат Нобелевской премии.
«Запах редьки и пирогов»
16 декабря – день рождения нашей мамы, Екатерины Фёдоровны Зворыкиной.
Наталья Григорьевна Долинина к нам в этот день обычно приезжала. Приведу рассказ Натальи Григорьевны Долининой об одном из приездов:
«Еду к любимым Куту, Фимочке, Марье и Кате. Путь мне знаком до мелочей – ведь не впервые… Станция метро «Площадь Александра Невского». Перехожу улицу и попадаю через арку в большой двор. Посередине – нечто вроде сквера: скамейки, песочница, но всё под снегом, декабрь…
Мне нужна крайняя парадная. Именно около неё стоит машина скорой помощи. Меня одолевают нехорошие предчувствия: если у Кута гипертонический криз, то гости ей, совсем ни к чему. Но, всё-таки, поднимаюсь на четвертый этаж.
Уже на третьем чувствую запах редьки (фирменное угощение семьи Эткиндов) и пирогов.
Слышу такие родные голоса.
Ну, облегчённо вздыхаю: слава богу, все здоровы и меня ждут…
А со скорой помощью – всё оказалось просто… На самом нижнем этаже жила женщина, у которой сын работал водителем скорой и просто заехал к маме пообедать».
Дорогая Наталья Григорьевна!
Сегодня 8 сентября – Натальин день.
Иногда я перечитываю письма, которые Вы посылали нашим с Машей родителям.
Сколько настоящей, искренней, чистой любви, интереса к нашей новой жизни в эмиграции!
Сколько уважения к творческим планам нашего отца, к маминым рассказам о парижских музеях!
Сколько всего того, что Вы дали своим ученикам, детям и внукам!
Вас помнят и любят до сих пор. Наверное, те кто имеет возможность – приезжают в Комарово на кладбище и вспоминают рядом с Вашей могилой.
Ну а те, кто далеко, могут читать Ваши мудрые книги, смотреть телесериал «Разные люди» (по Вашему сценарию), общаться с Вашей дочкой Таней, внучкой Кирой («Нет, весь я не умру – душа в заветной Кире» – говорили вы), правнучкой Ксюшей.
Забыть Вас, Вашу доброту, любовь, готовность помочь – невозможно!
Спасибо Вам за всё.
Могила Н.Г. Долининой в Комарово
В. А. Загреба (1940-2021)
Владимир Алексеевич Загреба
Если говорить о Владимире Алексеевиче Загребе, то надо начинать с его работы врача. И не просто врача, а анестезиологa- реаниматологa.
«Россия во мгле»
Рассказ Загребы:
«Представь себе картину: приехали по срочному вызову. Изба. Электричества нету. На столе керосиновая лампа. На полу лежат двое мужчин и одна беременная женщина. Пока донесли их до скорой помощи, мужчины скончались. Только женщина выжила. Её отвезли в роддом, где она и родила. Когда сделали вскрытие погибших, оказалось, что они пили метиловый спирт».
Владимир был чудесным доктором, из тех, кого называют «врачами от бога».
Что это значит? Это значит, что врач любит своего больного.
Загреба очень хорошо поднимал дух. Мог рассказать весёлую байку. А ведь у него не было диплома психолога. Да он ему и не нужен был – потому что эта помощь шла от сердца, от души.
Загреба много раз приезжал к нам домой, мерил маме давление, делал укол. Один из таких визитов Загребы заслуживает отдельного рассказа
Прилёт вертолёта
Вся наша семья была на даче в Ушково. А там – ни телефона, ни машины не было. Зато шли косяком гости, и, в результате, у нашей мамы от утомления случился гипертонический криз.
По подобному поводу наш папа однажды сочинил экспромт:
«По понедельникам она едва шевелится!
А почему? Она – домовладелица».
Маша, моя старшая сестра, взяла велосипед и поехала искать телефон-автомат. По нему и вызвала Володю.
Наш «доктор Айболит» прилетел на вертолёте (принадлежавшем областной больнице, в которой работал Загреба). Он осмотрел маму, смерил ей давление и сделал ей укол магнезии. Мы уложили маму в постель. Володя не хотел улетать, пока не узнал реакцию организма больной на укол.
Поскольку пилот спал, врач тоже мог вздремнуть. Часа через полтора мама проснулась, пришла в столовую и спросила: «Обедать будем? «
Все зашевелились, обрадовались, стали садиться за стол. На обратном пути нас с Машей взяли в город на вертолёте.
Владимир был не только чудесным врачом, но и верным другом.
В своё время мне очень захотелось играть на сцене (хотя никакого диплома у меня, разумеется, не было). И тут Володя говорит: «А знаешь, Катечка, я знаком с режиссером народного театра, где играют любители, на ул. Рубинштейна. Можно попробовать!»
В результате, я там сыграла две-три роли, и моя сестра Маша с Володей были на премьерах.
Потом у меня возникла идея – поступить в театральный институт на театроведческий факультет. Тут надо заметить, что герой нашего повествования был не только врачом-анестезиологом, но и хорошо ориентировался в театроведении.
А впоследствии стал и писателем, как А.П. Чехов, В.В. Вересаев, М.А. Булгаков (все они, как мы помним, были дипломированными врачами).
Володя, услышав о моем намерении, приехал к нам с грудой книг, конспектов. Объяснил и назвал фамилии тех, на чьи труды надо обратить особое внимание – Л. Гительман, Н. Рабинянц, Ю. Чирва и Б. Костелянец. Благодаря В.А. я с честью сдала экзамен на будущего театроведа.
К сожалению, моя жизнь сложилась так, что я осталась несостоявшейся «театроведьмой».
Однажды на Рождество
7 января – православное Рождество, которое мы никогда не праздновали. В Советском Союзе все религиозные праздники были запрещены. Но Владимир Загреба игнорировал запреты. Он пришёл к нам с большим портфелем, попросил всех выйти в столовую, а сам отправился к папе в кабинет.
Когда мы все, по его указанию, вошли, то на папином рабочем столе обнаружили пакетики с обозначением адресата, бутылку шампанского, бокалы и вазочку с печеньем.
Стояли на столе и зажжённые для «романтизма» свечи.
Все чокнулись, выпили, и Володя в роли Деда Мороза стал раздавать подарки.
Вы видите, дорогой читатель, я все это помню, потому что добро не забывается!
Оно из года в год превращается в большой дефицит.
2. Эмиграция
В 1974 году нашу семью вынудили эмигрировать в Париж (спасибо, что не в Магадан). А в 1976 году вынужден был уехать и В. Загреба.
Жил он первое время с нами на Дефансе, где и познакомился с Виктором Платоновичем Некрасовым. В его честь Владимир назвал свою дочь Викой.
Мы записали Володю на курсы французского языка. Впоследствии он перешёл на ускоренный курс и решил готовиться к экзаменам на получение права работать врачом во Франции.
Вы, дорогой читатель, много знаете людей среди эмигрантов, которые смогли вернуться к своей профессии?
А Владимир смог преодолеть все препятствия и стать снова нужным для многих человеком. Он спас очень многих людей.
Могу сказать, что перед ним я (выражаясь фигурально) снимаю шляпу.
В 1986 году мы хоронили нашу маму Е.Ф. Зворыкину. Несмотря на очень далекий путь (это почти 400 километров от Парижа) приехало очень много народу, и среди них – Синявские, Некрасов и Загреба.
В 1987 году, в больнице, где тогда работал Володя, лежал Некрасов, уже почти умирая от рака. Наш друг и доктор был с ним до самого конца.
Володя был на моей свадьбе в 1989 году.
Неожиданно мы с Загребой оказались опубликованы в одном и том же русском журнале «Из Париж’ска: русские страницы».
Нельзя закончить портрет такого человека, как Володя, не упомянув о его трепетном отношении к матери – Ф.И. Загребе.
Рассказать отдельно о его чувстве юмора невозможно, потому что это являлось его существом. Можно вспомнить его словечки: «детка,» «тёлка», «чтоб я так жил» и многие другие.
Все, кто знал этого человека, не смогут забыть его.
Похоронен Загреба на парижском кладбище Père Lachaise, рядом со своей мамой Фаиной Израилевной.
Л. З. Копелев (1912 – 1997)
Лев Зиновьевич Копелев
«Ребе и полу-ребёнок»
(Е. Евтушенко)
Лев Зиновьевич Копелев.
Такой большой и добрый великан с белой бородой.
Дети принимали его за Деда Мороза.
Они очень удивлялись: почему он сидит здесь, среди них, летом.
Лев Зиновьевич свободно говорил, читал и писал по-немецки. Преподавал в университете в Кёльне. Собственно говоря, ни о какой эмиграции, речи не шло. Они приехали в Германию с женой, Раисой Давыдовной Орловой, по приглашению немецкого писателя Генриха Бёлля. А через два дня узнали, что лишены советского гражданства…
В самом начале я сказала о доброте Л.З. Это была доброта человеческая, житейская, дружеская. Да, было достаточно посмотреть ему в глаза – всё становилось ясно.
Этот фрагмент написан со слов Л.З.:
«Однажды гуляли по парку, вдоль озера, с Генрихом Бёллем. Энергично что-то обсуждали. Вдруг, из кустов вынырнули два журналиста с воплем: «Господин Копелев, господин Копелев!», бросились нам наперерез, суя под нос микрофон.
«А вы кто такие будете? Для кого работаете? Зачем я вам понадобился?»
«Мы работаем на радиостанцию «Немецкая волна» (Deutche Welle). Да мы Вас долго не задержим..».
«Вы не заметили, что я беседую с другом – немецким писателем Генрихом Бёллем? А вы нас перебиваете. Ладно, быстро задавайте свои вопросы».
Интервью и правда заняло не более 3 минут.
После чего, извинившись, они ушли. Но до этого, вдруг, заговорил Бёлль: «Нет, вы на него посмотрите. Без году неделя он в Германии, а уже «Herr Kopelew»… Я жe живу всю свою жизнь в Германии, имею Нобелевскую премию и большое количество книг. А этот, новоприбывший диссидент, и уже на каждом углу микрофоны!» Изумление Бёлля носило, конечно же, доброжелательный характер.
Хотя известно, что далеко не все разделяли взгляды Копелева.
Не зря Д. Самойлов написал дружескую эпиграмму на Л.З:
Ты всегда бываешь, Лев,
Лев,
Не всегда бываешь, Лев,
Прав.
Различать старайся, Лев,
Блеф,
Чтоб рассудок твой был, Лев,
Здрав.
Я его знала не так уж много. Только, как друга А.И. Солженицына, Г. Бёлля, В.П. Некрасова, ну и, конечно, моего отца.
Здесь, в этом чужом западном мире даже таким известным людям было очень одиноко…
Самым близким человеком для Льва Зиновьевича была его жена, Раиса Давыдовна Орлова. Всегда приятно любоваться такой любящей парой, прошедшей такую трудную жизнь. Но не сломленных, а, наоборот, готовых и остальным помочь в тяжелую минуту.
Помню, как каждую беседу, телефонную и личную, Л.З. заканчивал:
«Ну, дорогой дружок, будь!»
Он ушел от нас в 1997 году. Похоронен на кладбище Донского Монастыря в Москве, вместе с женой.
Могила Р.Д. Орловой и Л.З. Копелева на кладбище Донского монастыря
А. И. Пантелеев (1908 – 1987)
Алексей Иванович Пантелеев
1972 год. Февраль.
Дом Творчества Писателей. Комарово. Мой отец купил мне путевку, чтобы я могла прийти в себя после операции.
Я попала в очень интересное общество.
Там в то время отдыхали и творили не только писатели или литературоведы, но также – театроведы, киноведы: Раиса Моисеевна Беньяш*, Ефим Семёнович Добин**. С ними меня и посадили за один стол в столовой.
А в самом углу, около окна, сидел мужчина, не обращавший ни на кого внимания.
«Кто этот человек? » – спросила я у соседей по столу.
«Это писатель Пантелеев» – ответили мне – «Он очень замкнутый, нелюдимый».
Я решила попробовать его разговорить. Набравшись смелости, подошла к столу и спросила:
– Добрый день, а почему Вы сидите один? Грустно ведь?
– А я не один. Я жду своих жену и дочь. Обязательно Вас с ними познакомлю. Меня зовут Алексей Иванович. Фамилия моя – Пантелеев. Слышали может быть?
– Конечно, слышала и даже читала когда-то Ваши рассказы: «Буква «Ты», «Часы». А зовут меня Катя Эткинд.
– А, так Вы дочка Ефима Григорьевича? Рад знакомству. А вот и мои девочки – жена Элико Семеновна*** и дочка Маша****.
Так мы и познакомились.
Однажды, весной 1973 года, мне позвонила Маша Пантелеева и сообщила: «Киностудия Ленфильм приглашает на съёмки в эпизодах фильма «Здравствуй, Франция!»*****. Хочешь участвовать? Приходи завтра утром, к 10 часам, и не забудь паспорт. Меня уже записали в состав участников. Буду тебя ждать».
И я пришла в студию, и дали мне роль французской спортсменки-лыжницы. Надо было в лыжном костюме, в шубе с лыжами и палками, спускаться по трапу самолёта, улыбаться и восклицать: «Vive la France!»
А теперь представьте себе, что на улице +26°…
Искусство требует жертв! Оно, конечно, так, но всё же…
Нас отпустили погулять, но просили не покидать территорию студии. И вот мы с Машенькой идем и видим: на скамейке, в шубе, сидит человек и дремлет. Вдруг он просыпается и спрашивает: «А что, уже перерыв?»
Человек этот оказался Ефимом Захаровичем Копеляном******.
– Добрый день, Ефим Захарович! А вам не слишком жарко?
– Да, не холодно… Но я привыкший. А вы, барышни, что тут делаете?
– Мы снимаемся в эпизодах фильма «Здравствуй, Франция!»
– И я тоже – в этом фильме. Играю спортивного комментатора.
Когда съёмочный день закончился, всех отправили по домам до завтра.
И тут – Машенька пригласила меня в дом к Пантелеевым.
От «Ленфильма» до их дома был совсем рукой подать.
Позвонив из будки домой, я согласилась на приглашение.
Меня приняли, как свою. Сначала все сели обедать. Надо сказать, что хозяйка дома, Элико Семёновна, готовила очень вкусно – это была настоящая грузинская кухня: чихиртма, сациви.
Потом мы с Машенькой пошли в её комнату. Потом пекли какие-то бантики. Тут пришла Елена Цезаревна Чуковская – дочка Лидии Корнеевны.
Все сели пить чай. И вот тут-то хозяин дома очень таинственно произнёс: «Милые дамы, проходите во вторую комнату и занимайте места. Сейчас будет сюрприз!»
Мы услышали сначала музыку знаменитой «Nonsens song» из знаменитой картины Чаплина «Новые времена». А затем – перед нами появился Алексей Иванович в… абсолютном образе Чаплина: котелок, тросточка, длинные ботинки! С удивительной грацией он начал танцевать, припевая. Потом поклонился и вышел из комнаты.
Будучи всецело поглощены зрелищем, мы не заметили, как ушла Маша за кулисы.
А хозяин занял свое место в «зрительном зале».
Снова зазвучала та же музыка. На этот раз «на сцене» появилась в роли Чаплина Машенька. Хохотали все так, что соседи начали стучать в стенку. Как мы все там не лопнули от смеха – загадка. Это было по-настоящему талантливо.
Не зря однажды, увидев такое зрелище, Г.А. Товстоногов назвал нашу Машеньку: «Андроников в юбке» – имея в виду способность Ираклия Андроникова имитировать голоса и манеру поведения разных людей в своих выступлениях.
Вот и Маша изображала только что состоявшееся выступление папы, и это выглядело как забавный дружеский шарж.
Ну и, напоследок, маленький эпизод (записанный со слов Н.Г. Долининой):
Выборы первого секретаря Ленинградского отделения Союза писателей.
Мнения расходятся. Шум, гам… Все уже устали, хотят курить. Председатель настаивает на том, чтобы «подвести черту» (воспроизвожу формулировку дословно).
И вдруг – встаёт А.И. Пантелеев. Надо сказать, между прочим, что он не выговаривал букву «Р», да и вообще – не склонен был к публичным выступлениям, больше помалкивал. А тут, он встал и решительно заявил: «От демократии черта не оставляет ни черта».
И сразу все заволновались, и выбрали Д.А. Гранина.
*Р.М. Беньяш (1914-1986) – тeатровед, театральный критик
**Е.С. Добин (1901-1977) – литературовед, киновед, кинокритик.
*** Э.С. Кашиа-Пантелеева (1914-1983) – жена А.И. Пантелеева.
**** М.А. Пантелеева-Еремеева (1956 – 1990) – дочь А.И. Пантелеева.
***** Таким было рабочее название снимавшегося фильма.
****** Е.З. Копелян (1912-1975) – актёр театра и кино.
Машенька, Элико Семеновна и Алексей Иванович Пантелеевы в Комарово
А.И. Солженицын (1918 – 2008)
Александр Исаевич Солженицын
Чёрный портфельчик
Это было давно. В Советском Союзе. В конце лета, где-то в августе, мы с родителями поехали путешествовать на машине. И вот вдруг на Наро-Фоминском шоссе, наш папа съезжает с главной дороги и выезжает на деревенскую. Стоит указатель – Рождество на Истье*.
Едем медленно, чтобы не проскочить дом, да и дорога не слишком располагает к лихачеству.
Мама: «Фима, куда это мы едем? «
Отец: «Тут, совсем недалеко, дача Солженицына».
Мама: «Ну, ладно, поехали!»
Домик, у ворот вилы.
Входим в калитку и по дорожке шагаем к дому. В сенях встречает нас женщина в фартуке – Наталья Алексеевна Решетовская**: «Гости дорогие! Заходите. Вот сейчас собирались трапезничать. Угощение сельское, скромное: отварная картошка в мундире, капуста квашенная, котлетки. Готовы разделить по братски. И, зато, Саня оторвётся, наконец, от своей Спидолы. А вот и он».
По лестнице спускался мужчина. Сначала показались ноги в шерстяных носках, брюки, потом телогрейка и, наконец, голова. Поздоровались, сели за стол. Хозяин (решительным тоном): «Вот, дорогие гости, сейчас поедим и я провожу вас до станции. Как раз и поговорим по дороге».
Отец: Александр Исаевич, а мы на машине приехали. Вы, помнится, хотели что-то важное передать Лидии Корнеевне***?
А.И.: Извините меня, ради бога, за мою резкость.
Мама: Дело, как говорится, житейское, с кем не бывает…
А.И.: Хотите, покажу нашу территорию?
Смотрите – стол-барометр. Если столешница опускается, значит – будет дождь.
А это течёт небольшая часть реки Истьи. В ней очень чистая вода.
Мама: Александр Исаевич, а зачем у ворот стоят вилы? Вроде, сена не видать?
А.И.: А это, Екатерина Фёдоровна****, для устрашения. Вот, например, приехал к нам, журналист Виктор Луи*****. Его-то мы и поперли вилами. Ладно, это не интересно. Поднимемся ко мне в кабинет.
Посередине кабинета стоит огромный письменный стол, заваленный бумагами, книгами… и венский стул. Творческий беспорядок…
Мама: Александр Исаевич, как же Вы тут пишете?
А.И.: Слыхали о таком – зековская привычка – писать на фанерке? Да вот она.
И – продолжил: «Я, действительно, хотел кое-что передать Лидии Корнеевне. Но, учтите, это документ диссидентский и очень секретный. Никто не должен его видеть».
Отец: Не беспокойтесь, все будет в порядке!
Попрощались и поехали в Москву.
Приходим мы с родителями к Лидии Корнеевне Чуковской и её дочке Елене Цезаревне, жившими на улице Горького.
Они нас уже ждали.
Передали привет от А.И. Солженицына.
Отец: Лидия Корнеевна, Александр Исаевич передал для Вас очень диссидентский и очень секретный документ. Похоже, я слегка переборщил с таинственностью, и запрятал его так, что теперь, сам не могу найти.
Елена Цезаревна: Документ найдётся. Вы сейчас куда движетесь?
Мама: Мы едем в гости, к нашим друзьям Эдельштейнам.****** Это недалеко от Москвы – Жевнево.
Лидия Корнеевна: Ну вот, как обратно поедете, так и отдадите. Мы уже вернёмся в Москву. А если хотите, оставайтесь ночевать. Мы едем в Переделкино. Отдыхайте. Ключи оставите у сторожа.
Родители: Тогда – до встречи по вашем возвращении.
Мы расположились на отдых. Меня поместили в комнату К.И. Чуковского. Наутро, со свежими силами, и полные благодарности к хозяевам, начали таскать чемоданы в машину.
И вот тут начинается самое интересное.
Чёрный портфельчик!
Уезжали из квартиры Чуковских. Выносили чемоданы, отцу мешал черный портфельчик. Он попросил меня держать его в руках. А там, напомню, лежал тот самый документ, который мы получили от Солженицына.
Ко всему прочему, там же были наши паспорта, карты дорожные и адреса друзей.
Потому папа очень строго сказал:»Катеришка, береги его как зеницу ока».
Тут мама несла чемодан и попросила меня ей подсобить.
Я положила портфельчик на какие- то ящики.
Потом мы всё собрали и уехали…
На одной из развилок отец остановил машину и сказал: «Не помню, куда сворачивать. Катериша, там, на заднем стекле, портфельчик, в нём карта. Можешь мне передать?» Я застыла. Портфельчика не было. Охрипшим от страха голосом, ответила: «А его тут нет». Теперь в ступор впали оба родителя.
«Что делать?» – спросил отец. «Надо возвращаться и искать потерю. Но я не в силах ехать – у меня дрожат руки и ноги. Вы обе, тоже не можете везти, по другой причине».
А ехать надо. Вернулись. Мы с мамой пошли искать, папа отдыхал в машине. Ничего не обнаружив, облокотились на ящик. И тут – увидели, как нам навстречу идёт женщина в синем рабочем халате: «Ищете что-то? «.
Мама: Да, такой небольшой черный портфель.
Женщина: Так я его сразу, как заметила, директору отнесла.
Я: Директору чего?
Ж.: Так ведь это задний двор здешнего гастронома. Идёмте, провожу.
И вот уже, преодолев 3 этажа, мы в кабинете директора.
Директор: А, вот они: Екатерина Федоровна Зворыкина 1918 года рождения и Екатерина Ефимовна Эткинд 1949 года рождения. Ну а где же глава семьи? Пока его не увижу – ничего не отдам.
И я пошла за отцом.
Я: Отец, пошли к нему, к директору гастронома.
Отец: Он там один? (никогда такого выражения лица, как в тот момент, у отца не видела!).
Я: Да, один.
Отец: Ну, ладно, пошли.
Директор: А вот и Ефим Гиршевич*******. Присаживайтесь. Вот все ваши документы в целости. Учтите и цените. Я никуда не звонил «наверх». Вы же, уважаемый профессор, можно сказать, донесли сами на себя.
Отец: Я очень ценю Вашу порядочность, честность. Огромное Вам спасибо, Вы спасли не только нашу семью, но и наших знакомых. Даже трудно себе представить, что нас ожидало…
Директор: Идите и больше не грешите.
Облегченно вздохнув, мы дошли до машины и поехали к друзьям родителей, Эдельштейнам.
————————————————————————————————
*Рождество-на-Истье – посёлок, где в 60-е – начале 70-х годов была дача А.И. Солженицына (сам Солженицын называл этот домик «Борзовкой»).
** Н.А. Решетовская (1919-2003) – первая жена А.И. Солженицына, преподавательница химии.
*** Л.К. Чуковская (1907-1996) – писательница, публицистка, редактор, дочь К.И. Чуковского.
**** Е.Ф. Зворыкина (1918-1986) – жена Е.Г. Эткинда, филолог, переводчица.
***** Виктор Луи (1928-1992) – советский журналист, причастный к политическим провокациям властей.
****** К.В. Эдельштейн (1909-1977) – худ. монументалист, график, друг Е.Г. Эткинда.
******* Так было написано у Е.Г. Эткинда в паспорте.
«Борзовка» – домик Солженицына в Рождестве-на-Истье
И. Я. Шафаренко (1918 – 1999)
В. Е. Шор (1917 – 1991)
Инна Яковлевна Шафаренко и Владимир Ефимович Шор
Юлия Владимировна Шор
С Инной Яковлевной Шафоренко* мой отец был знаком с университетских времен. Впрочем с её мужем, Владимиром Ефимовичем Шором**, тоже.
После того, как началась перестройка, Инна Яковлевна приезжала в Париж и гостила у папы. В 1997 году, приглашая Инну Яковлевну, отец писал:
«Милая Инночка,
очень жалею, что пришлось уехать, тебя не повидав, тем более, что ты в невеселом расположении духа. Хотелось бы вывести тебя из такого депрессивного состояния, и лучшее лекарство было бы приехать на месяц к нам в Париж. Квартирa стоит пустая, ты могла бы – например, вместе с Юлей*** – пожить спокойно, погулять, полечить ноги и всё прочее. Подумай – всё это ещё вполне осуществимо..».****
(цит. по: «Е. Эткинд: переписка за четверть века» С-Пб: Европейский университет, 2012 г.; стр. 385)
А мне вспоминается первый приезд Инны Яковлевны в 1990 году.
Однажды я предложила И.Я. поехать погулять в Парке Пале-Рояля, и услышала в ответ:
– Катенька, мне надо обязательно, дозвониться до Саши Долинина. Он на днях едет в Ленинград и обещал взять письмо.
Мы так до Саши и не дозвонились, и уехали гулять, взяв на всякий случай письмо с собой. Едва усевшись на скамейку, мы увидели, что над нами нависла тень – это был Саша Долинин!
«Вот так совпадение!» – воскликнула И.Я. Передав письмо, обнявшись, мы расстались с Сашей на углу, где был старинный ресторан «Гранд Вефур».
«Знаешь, Катенька, у меня в жизни были две мечты» – сказала Инна Яковлевна – «Первая – попасть в Париж. Её твой папа осуществил. Теперь осталась вторая – попасть в дом-музей Бальзака. Ведь много лет я занималась его творчеством. А это реально?»
«Тётя Инна, ну, конечно, реально» – ответила я – «Хотите прямо сейчас?»
«Едем, прямо сейчас!» – воскликнула Инна Яковлевна.
Мы доехали и вышли на станции метро «Пасси» (представители первой русской эмиграции на вопрос «Где живёте? «отвечали: «На Пассях»).
Затем некоторое время шли пешком. Передвигались медленно, у моей спутницы были больные ноги.
А вот и дом-музей. Rue Raynouard, 47.
Но, похоже, музей закрыт… Сейчас проверим.
Нажали на звонок. Вышла женщина:
«Вы что-то хотели?»
«Мы понимаем, что музей уже закрыт» – отвечаю я – «Но со мной гостья из России, занимающаяся всю жизнь творчеством О. де Бальзака. Она мечтала посетить Ваш музей».
«И в чем проблема? Проходите» – сказала сотрудница музея – «Только наша экскурсовод уже ушла».
«Нам экскурсовод без надобности» – вступила в беседу И.Я. – «Мы сами – с усами..»..
Не успели войти в кабинет, тётя Инна начала рассказывать о том, что именно писатель написал в этом доме.
Даже сотрудница музея слушала, разинув рот:
«Как Вы интересно рассказали! А ведь в первый разу нас».
И.Я.: «Просто, биография и творчество этого писателя мне очень близки. А мы ведь забыли взять билеты».
«Ну что Вы!» – воскликнула сотрудница музея – «Тем более, что касса закрыта. А я хотела бы Вам подарить буклет нашего музея».
Попрощавшись с милой дамой, мы дошли до кафе. И.Я. предложила зайти перекусить.
Заказав два кофе и два бутерброда, мы пустились в беседу.
«Вот, Катенька, теперь – обе мои мечты сбылись! Можно возвращаться домой. Как сказал Эренбург: «Увидеть Париж и умереть». Но мне пока не хочется умирать. А хочется вернуться в Ленинград и всё всем рассказать».
Через несколько дней мы с мужем Даней приехали на папину квартиру. Это был конец сент́ября 1990-го года.
Тётя Инна подошла к Дане, очень учтиво усадила его в кресло, и сказала:
«Данечка! Будь мужчиной. Звонила твoя мама, Вера Александровна, и сказала, что сегодня ночью не стало твоего папы, Николая Ивановича Допера».
В тот момент Даня как бы ушел в себя. Тётя Инна прижала его голову к груди и тихо произнесла: «Если тебе хочется поплакать, не держи в себе, не стесняйся своих слёз».
Потом мы уехали к Даниной маме – помочь, поддержать.
Потом были похороны, поминки.
После этого Даня позвонил И.Я. и сказал: «Тётя Инна, спасибо за Вашу теплоту, доброту, и поддержку!»
На что Инна Яковлевна ответила: «Данечка, все дети моих друзей – мои! Ты – муж одной из дочек моих близких друзей, значит, тоже мой!»
А муж Инны Яковлевны, Владимир Ефимович Шор, был известен не только как талантливый переводчик, но и как человек, оказывавший поддержку молодым ленинградским поэтам. Среди них был, в частности, Александр Городницкий, написавший впоследствии в своём стихотворении «Комаровское кладбище»:
И вспомню я, над тишиной могил
Услышав звон весеннего трамвая,
Как Шор в аудиторию входил,
Локтем протеза папку прижимая.
Он кафедрой заведовал тогда,
А я был первокурсником. Не в этом,
Однако, дело: в давние года
Он для меня был мэтром и поэтом.
*Инна Яковлевна Шафаренко – переводчица с французского языка.
** Владимир Ефимович Шор – литературовед, переводчик с английского, французского и немецкого языков.
*** Юлия Владимировна Шор (1949 – 2011) – дочь И.Я. Шафаренко и В. Е. Шора, лингвист, переводчица с английского языка.
**** Цит. по: «Ефим Эткинд: Переписка за четверть века» С-Пб: Европейский университет, 2012 г.; стр. 385″.
В. Г. Эрлих (1914-2007)
Екатерина Эткинд и В.Г. Эрлих в квартире Е.Г. Эткинда
Родился в Петрограде. Потом уехал в Польшу, а впоследствии – в Америку.
Женился на Изабелле Шнеерсон.
Однажды, очень давно, Виктор Генрихович приехал с женой в Ленинград.
В один из дней чета Эрлихов пришла к нам на обед.
И вот – все сидят за столом. Наша мама расспрашивает: «Что видели интересного? Где были?»
На это Иза (говорившая по русски с польским и, отчасти, с еврейским акцентом) отвечает: «Я видела, как лёд идёт».
Если перевести на русский, это значило: я видела ледоход.
Как-то раз наша мама спросила Виктора: «Скажите, пожалуйста, почему Вы называете свою жену Изой? Ведь у неё такое красивое имя – Изабелла!»
Виктор, с присущим ему чувством юмора, ответил: «Катя*, моя жена не такая уж красавица, так пусть она будет Иза».
Дальнейшая часть портрета написана со слов наших с Машей родителей.
Америка. Эрлихи и наши родители уезжают с дачи, на Кейп-коде**.
Папа с мамой сидят в машине. Ждут.
Хозяева закрывают дом. Вдруг мама услышала необычный оборот для русского уха: «Кохане, ты все двери заперчил?» (в переводе это означает: «Дорогой, ты закрыл все двери?»).
У каждого человека, особенно у филолога, есть любимые словечки и выражения. У героя нашего рассказа это словечко: «Мотнуться».
Однажды Эрлихи и наши предки решили «мотнуться» в Летнюю школу в Норвиче.
Иза была уверена, что Виктор обязательно должен научиться водить машину. Он послушно пошёл в автошколу, сдал не без труда экзамен. А дальше…
Собрались ехать на двух машинах. Вдруг отец увидел в зеркале, что второй автомобиль стоит. Отец подходит, спрашивает: «Почему не едем? Отчего стоим?»
Виктор с недоумением смотрит на капот и выдаёт такую фразу:»Наблюдаются некоторые неполадки в моторе».
Отец открыл капот и увидел, что там не хватает воды.
Была взята бутылка из багажника. Залита нужная жидкость и все снова отправились в путь.
Однажды приехал Виктор Генрихович в Париж, по своим делам.
Заехал повидаться на квартиру отца, в предместье Пюто.
Открыл нам свой секрет – хочет мотнуться в Версаль.
А пока суть да дело – приглашает нас c моим мужем Даней в ресторан, отведать мясо бегемота. Очень это нас заинтриговало!..
Пошли. Сели за стол. Приносят аппетитные кусочки мяса с овощами.
Вдруг оказывается, что на тарелке у нашего друга, лежит какой-то посторонний мелкий предмет.
Виктор Генрихович надел очки. Как-то очень загадочно посмотрел, сначала на предмет, потом на нас с Даней и сказал: «Друзья мои, могу с точностью сказать – этого предмета в меню не было» (при ближайшем рассмотрении предмет оказался пломбой).
*Мою маму тоже звали Катей, как и меня.
**Кейп—Код, или Код (англ. Cape Cod «мыс трески») — полуостров на северо-востоке США в 120 км от Бостона, самая восточная точка штата Массачусетс.
М.Д. Яснов (1946-2020)
Михаил Давидович Яснов
Михаил Давидович Яснов, ну а для тех, кто его хорошо знал: Миша.
Поэт-переводчик, детский поэт, очень преданный ученик нашего отца и друг дома. Настоящая фамилия Миши была Гурвич, а Яснов – псевдоним.
Одно время Миша работал в издательстве «Судостроение». Ему дали задание: придумать (как сейчас говорят) слоган.
Вся наша семья начала думать, прикидывать…
Вечером я позвонила Мише, узнать как он добрался от нас до дома и вдруг в моей голове родилось:
«Хотите иметь хорошее настроение?
Читайте журнал «Судостроение!»
Однажды Миша предложил сначала моей старшей сестре Маше, а потом и мне записаться в Литературное объединение «Дерзание», которое располагалось в Аничковом дворце. Руководили им интересные люди, истинные педагоги: А.М. Адмиральский, Н.А. Князева, И.С. Фриндлянд.
А потом и Миша стал вести кружок молодых поэтов.
Наш отец, Е.Г. Эткинд, придумал и основал при Доме Писателей устный альманах «Впервые на русском языке». Он имел бешеный успех. Кто только не принимал участие: И. Бродский, М. Гурвич-Яснов, Г. Семенов, И. Шафаренко, В. Шор, И. Комарова, Г. Усова, и многие другие.
Однажды Миша приехал к нам на дачу в Ушково, посетил мини-музей Пушкина, созданный моей группой ребят, и даже оставил отзыв:
«Нет в мире более такого
музея-как музей в Ушково.
Я посетил его в июне
И понял: жизнь прожил я втуне.
Теперь моё желанье-снова
Приехать к Вам в музей в Ушково»
22/VI -1969г. М. Гурвич
Не член союза художников,
Не член союза писателей,
Не учитель,
не директор,
Рядовой посетитель».
Как то раз мы дома, за столом, говорили о стихах.
Наша кошка Пятка сидела на подоконнике и высматривала котов. Наверное, это был март, потому что её «женихи» были возбуждены. Мы услышали настоящую кошачью серенаду! Не хватало только гитары…
«Это что за Чучело-мяучело? «- спросила я.
«Слушай, Катюня« – ответил Миша – «это чудное название для стихотворения. Когда я сочиню – обязательно всем вам прочту».
И, действительно, сочинил:
«Чучело-мяучело
На трубе сидело.
Чучело-мяучело
Песенку запело.
Чучело-мяучело
С пастью красной-красной —
Всех оно замучило
Песенкой ужасной..»
Когда наша семья поняла, что избежать эмиграции нельзя – начали активно готовиться к отъезду. Прежде всего надо было приготовить к отсылке отцовскую многотомную библиотеку. В этом нам очень помогали и Миша, и моя старшая сестра Маша, и моя подруга Манечка.
Даже когда мы уехали в эмиграцию, Миша не терял с нами связи – сначала по обычной почте, а затем по электронной.
Когда выходили его книги, мы всегда получали экземпляры в подарок.
В какой-то момент он мне сказал: «Катюня, твой долг, миссия: написать книгу о ваших с Машей чудесных родителях. Я обещаю тебе помочь с изданием, напишу предисловие».
Миша не успел это сделать, его настиг короновирус.
Он ушел от нас в 2020 году, 27 oоктября.
- Париж.
А.А. Галич (1918 – 1977)
Екатерина Эткинд и Александр Аркадьевич Галич
С Александром Аркадьевичем Галичем мне довелось познакомиться в Париже, в доме писателя и общего нашего друга, Виктора Платоновича Некрасова, примерно в 1975 году.
В то время Некрасовы жили на ул. Лябрюер, в небольшой квартире вместе с сыном Виктором, невесткой Милой и внуком Вадиком.
Как раз благодаря Вадику эта судьбоносная встреча и случилась. Ему было девять лет, он учился в школе и с трудом справлялся с французскими глаголами. Иногда, по средам (свободный день у французских школьников) я приезжала ему помогать. И вот, в одну из сред, окончив занятия с мальчиком, я собралась домой. Галина Викторовна (жена Виктора Платоновича), вернувшись из кухни, мне сказала: «Подожди, сейчас познакомишься с Галичем. Он едет к нам».
Меня очень обрадовала эта новость. Я много слышала о Галиче,о его песнях. Они звучали во многих домах, записанные на магнитные ленты – тогда еще нелегально.
В те времена интеллигенция в России, да и не только в России, и не только интеллигенция, часто употребляла фразы из песен Галича – скажем, такие строки из «Баллады о прибавочной стоимости»:
«Ну, бельишко в портфель, щётку, мыльницу,
Если сразу возьмут, чтоб не мыкаться».
Примеры можно умножить…
Как-то раз встретились мой отец, А.А. Галич и В.П. Некрасов. Обсуждали то да сё: «как живёте, что жуёте, чем заняты?» Вот тут-то Александр Аркадьевич и говорит: «А вы знаете, где я работаю? Я выбрал «Свободу»!* «Клевещу» на Советскую власть, и – оказалось, что это довольно прибыльное дело. А вы, дорогие друзья, не хотите попробовать? С твоим поставленным голосом актёра, Вика, да ты просто создан для этого! А Вы, Ефим Григорьевич, вы ведь профессор, умеете владеть вниманием слушателей. Рискните!»
И они оба рискнули, и это было очень интересно. Сначала дома писались тексты, а потом они на радио оглашались. И атмосфера там, в парижской студии «Свободы», была дружески-творческая. Так нам рассказывал папа.
А 8 января 1977 года, мои родители решили организовать дружеский концерт Галича у нас дома (сохранилась даже магнитофонная запись этого концерта).
Мы тогда жили в пригороде Парижа – в Сюрене. Позвали только самых близких друзей. Устроили скромное угощение.
Пел Александр Аркадьевич вперемешку песни разных лет, сам на ходу их комментировал. Публика открыто радовалась. Кто-то просил спеть ту или иную, особенно любимую из песен Галича. Все шутили. Иногда Галич забывал слова, и ему подсказывали. Мой отец сказал тогда о творчестве Галича:»Да это «Человеческая комедия» нашего общества»*.
15 декабря 1977 года в наших сердцах останется чёрной датой. Во второй половине дня раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала плачущий голос Г.В. Некрасовой:»Позови, пожалуйста, маму, скорей!» Мама взяла трубку и услышала: «Катенька, Саша Галич умер». Узнав это, мы трое – папа, мама и я – долго так и стояли, не двигаясь. Придя в себя, родители поехали на квартиру Галичей, где в полной растерянности и смятении пребывала Ангелина Николаевна, жена, вернее – уже вдова Александра Аркадьевича.
Три дня спустя, мы все поехали в собор Александра Невского на ул. Дарю (rue Daru). Отпевание Галича проходило по православному обряду. После него все направились на русское кладбище в Сант-Женевьев-де-Буа. Там было очень много народу. Для всех русских, но, в особенности, для 3-й волны эмиграции, к которой, принадлежит и вся наша семья, смерть Галича была большой трагедией – такой же она была и остаётся для литературы и культуры русской.
* Здесь Галич шутливо обыграл строки своей знаменитой песни: «Я выбираю свободу«.
* Здесь Е.Г. Эткинд обыграл заглавие своей статьи «Человеческая комедия« Александра Галича«, опубликованной в 5-м номере журнала «Континент« за 1975 год.
Похороны Александра Галича. Виктор Некрасов (в центре снимка) произносит надгробное слово.
Могила Александра Галича на русском кладбище Сант-Женевьев-де-Буа.
В. П. Некрасов (1911-1987)
Е. Г. Эткинд, Е.Ф. Зворыкина и В.П. Некрасов
Виктор Платонович Некрасов обладал большим количеством талантов: писатель, рассказчик, актер, художник и верный друг.
Когда в человеке так много всего – это большая редкость.
Александр Раскин сочинил о Некрасове такую доброжелательную эпиграмму (она была помещена в вышедшей в 1968 году, в издательстве «Искусство», книге «Это я?.. » в сопровождении дружеского шаржа Кукрыниксов):
Про него пустили анекдот –
Дескать, он Некрасов, да не тот.
Но Некрасов человек упрямый –
И теперь все говорят: тот самый!
Эпиграмма А.Б. Раскина. Шарж Кукрыниксов.
Моё знакомство с В.П. Некрасовым произошло не при самых весёлых обстоятельствах.
В самом начале нашего жития в Париже, летом 1975года нам позвонили и сказали: «Помирает Ваш Некрасов, но врачи борются за него «comme les lions*».
Наш отец, конечно, знавший Некрасова по писательским встречам в Москве, испугался и, позвав нас, поехал в больницу где лежал писатель после тяжёлой операции из-за перитонита с осложнением. Когда мы, наконец, найдя палату, вошли туда, то увидели бледного, худого Виктора Платоновича в постели, а рядом – его жену, грустную, напуганную и уставшую Галину Викторовну. В прошлом Галина Викторовна была актрисой. Виктор Платонович в молодости также был актёром, и – познакомился с Галиной Викторовной когда, в предвоенные годы, когда они работали вместе в Ростове-на-Дону, в драматическом театре Северо-Кавказского военного округа. А поженились они значительно позже, в начале 70-х.
Виктор Платонович очень тепло относился к нашей маме, Екатерине Фёдоровне. Однажды он ей сказал: «Как мне Вас называть? Просто по имени – слишком фамильярно, по имени отчеству – слишком официально. Я предлагаю вариант:Катя Федоровна. Как, Вам нравится?»
Наша мама покраснела и ответила:»Тогда Вы – Вика Платонович. Идёт?» Так и пошло.
Иногда «Вика Платонович» звонил «Кате Фёдоровне» и предлагал пойти погулять. При этом В.П., будучи киевлянином, мысленно гулял вдоль Днепра, а мама – вдоль Невы. И оба они шли по набережной Сены. Вот что значит русская эмиграция.
Случалось им ходить вместе и на выставки живописи.
Наша мама очень любила Рембрандта и собирала открытки с его автопортретами. Платонович привозил ей репродукции, и в шутку называл их «Рембрантики-Швебрантики».
Когда В.П. куда-нибудь уезжал (а путешествовал он много), то всегда привозил всем маленькие сувениры.
Ну и мы старались ему привезти отовсюду сюрпризы.
«Вика Платонович» собирал советских оловянных солдатиков, пушки, каски и все военные атрибуты (немного позже у него родилось новое хобби: самому отливать оловянных солдатиков и всяких генералов, а потом их раскрашивать – правда, такое хобби оказалось довольно дорогим удовольствием). И это не удивительно, ведь он прошёл всю войну инженером-сапёром и был автором замечательной повести о войне «В окопах Сталинграда». Именно после этой, первой повести, Некрасов сразу стал писателем известным. Но на самом деле Виктор Платонович никогда не считал себя настоящим писателем. Когда журналисты его особенно допекали вопросами: «Ваши творческие планы? Что Вы сейчас пишете? «, он, сунув руки в карманы кожаной куртки, отвечал шуткой: «А кто вам сказал, что я писатель? Я – зевака».
Виктор Платонович очень живо интересовался всем новым. Узнав, что я собираюсь заниматься переплетом книг, и что папа подарил мне переплетный станок, «Вика» тут же пришел к нам и начал разглядывать его и нащупывать. У него был взгляд мальчишки – чуть- чуть зависти и любопытства, как на удочку или велосипед приятеля. Уже за обедом он спросил:»И сколько может стоить этот пароход?» (эту фраза из советского фильма 30-х годов «Искатели счастья» Некрасов нередко шутливо применял). Впоследствии, он стал моим постоянным клиентом по переплётам.
Мы встречались в Латинском квартале, в кафе «»Эскуриал», потом – в кафе «Монпарнас». Когда В.П. сидел в кафе, там его легко находили друзья.
Париж для того, чтоб, забыв хоть на час
борения крови и классов,
войти мимоходом в кафе «Монпарнас«,
где ждёт меня Вика Некрасов– эти строки Булата Окуджавы не случайны.
Я привозила Виктору Платоновичу готовую книжку, или, наоборот, забиралa заказ. Мы немного беседовали и расходились. Виктор Платонович шёл на радио «Свобода», где, как он говорил, ему предстоит «клеветать на советскую власть» а я отправлялacь по своим делам.
Некрасов был очень трудолюбивым человеком, но только в том случае, если работа, которую он выполнял, была ему приятна. Его можно было бы даже назвать дотошным. Например, он удивительно правдоподобно и талантливо рисовал почтовые марки. Иногда почтовые работники ловились на этот крючок и даже ставили свой официальный штемпель.
Дом Некрасовых всегда был бесконечно гостеприимным. Кто только не перебывал у них: Б. Окуджава, А. Галич, З. Гердт, и многие другие… Все гости всегда были горячо приняты, вкусно накормлены.
Однажды наша семья заехала к Некрасовым без звонка, на огонёк. Подошли к двери их квартиры. Обнаружили записку на русском, приклеенную скотчем: «Приходите, когда наc нет, котлеты под ковриком».
Писать про семью Некрасовых можно без конца. И Виктору Платоновичу, и Галине Викторовне были присущи очень важные для меня черты – умение дружить и чувство юмора.
3 сентября 1987 года Виктора Платоновича Некрасова не стало. Это был такой же огромный удар для русской литературной среды третьей эмиграции (и, конечно же, в целом – для русской литературы), как потеря Галича. Так же, как и Галича, Некрасова отпевали в соборе Александра Невского на улице Дарю. А потом, по машинам и автобусам – на кладбище Сант-Женевьев-де-Буа, где над гробом писателя говорили Анатолий Шагинян, Семён Мирский, Андрей Донатович Синявский.
Иногда на могиле Некрасова стоит гранёный стакан водки, покрытый куском хлеба. Это делается по русской традиции – приди и помяни меня. А на пасхальный праздник, ещё добавляют крашеное яичко.
Дорогой Виктор Платонович, наш «зевака», мы все, кто Вас знал, никогда не забудем… Светлая память.
Похороны Виктора Платоновича Некрасова. 10 сентября 1987 года.
Слева направо: М. и В. Кондыревы, о. Анатолий, Г. В. Некрасова, Вадим Кондырев, Н. М. Ниссен, Н. Вугман, С. Мирский, Н. Деражинская, С. Мажаров, Екатерина Эткинд, А. Павлович и Б. Заборов.
Могила Виктора Некрасова на русском кладбище Сант-Женевьев-де-Буа.
* как львы (фр.)
Д. В. Сеземан (1922-2010)
Дмитрий Васильевич Сеземан
Для меня это – человек-загадка…
С одной стороны – удивительное трудолюбие.
Можно даже назвать современным словом «трудоголик». Хотите – вот примеры.
Откройте книгу переводов Пушкина на французский язык. Это – сложная работа группы переводчиков, проходившая под руководством моего отца. Так вот, среди множества переводов один из лучших был сделан именно Д.В. Сеземаном: стихотворение «19 октября 1827 года».
Или, если у Вас есть «Русско-французский словарь» 1959 года, обратите внимание на надпись: под редакцией Д. Сеземана.
Всё это – доказательства трудолюбия и профессионализма.
Что же касается сибаритства, то тут трудно привести примеры. Но, дорогой читатель, можете мне поверить на слово.
Ко всему прочему, у Д.В. Сеземана была удивительно тонкая речь (как русская, так и французская), и – острый юмор.
А теперь – несколько забавных зарисовок.
Линза в бороде
Где-то в конце 70-х или в начале 80 годов, когда наш отец задумал создать группу переводчиков, устроили собрание у нас дома в Сюрене.
Все сидят, обсуждают.
Вдруг Дмитрий Васильевич Сеземан тревожно вскрикнул:
«Никто не двигается!»
«Да что случилось?» – спросил отец.
«Я потерял линзу!» – ответил Сеземан.
Все сидели на своих местах и глазами искали пресловутую линзу.
Поиски, однако, были прерваны таким же громким, но торжествующим восклицанием Сеземана: «Всё, отбой! Линза нашлась!»
«Где?» – теперь уже кричала вся группа.
«В бороде».
Складной метр
Однажды жена Д.В. Сеземана, француженка по имени Доминик, приехала за мужем на машине.
Мы все вышли их проводить.
Наш отец изумлённо спросил:
«Дмитрий Васильевич, как Вы, с Вашим ростом, влезаете в такую крошечную машину?»
На это Сеземан ответил:»А Вы, Ефим Григорьевич, видели складной деревянный метр? Вот и я – таким же манером».
Открылась дверь, наш гость сел на сидение, потом погрузились ноги, наконец – голова. Он помахал нам и машина скрылась из виду. А мы ещё долго не могли прийти в себя.
Un objet sien combrant
Это было, когда мы уже жили в новом районе Парижа – Дефансе.
Наш отец был где-то с лекцией. Мы с мамой занимались каждая своим делом.
Вдруг раздался резкий звонок в дверь – это пришёл Дмитрий Васильевич Сеземан.
В одной руке у гостя была папка с готовым переводом стихов Пушкина на французский (для книги, упомянутой в начале рассказа). В другой – большая коробка с засахаренными каштанами.
Наша мама усадила Дмитрия Васильевича пить чай.
И вдруг oн, человек, как уже было сказано выше, громадного роста (примерно 1 метр 88 см.) встал на колени перед мамой и произнёс:
– Екатерина Федоровна, я бы хотел быть у Ваших ног! Впрочем, что Вы будете делать avec un objet sien combrant? *
*с таким громоздким предметом (фр.)
Необычная порода
Однажды Д.В. Сеземан и Доминик, переехавшие на другую квартиру, в городке Франконвилле, пригласили нас, так сказать, на новоселье.
А чтобы мы долго не искали, Сеземан вышел нам навстречу с собакой.
Выходим из машины, здороваемся. Наша мама спрашивает: «Дмитрий Васильевич, а какой породы Ваш пёс? «
Наш друг отвечает: «Екатерина Фёдоровна, а разве не видно? Помесь негра с мотоциклом».
П. Л. Бунин (1927-2008)
Павел Львович Бунин
Он был очень необычным и самобытным человеком, наделённым множеством талантов.
Будучи талантливым художником-графиком, портретистом и иллюстратором, Павел Львович Бунин, в то же время, проявил себя и как незаурядный поэт-переводчик с нескольких языков. А ещё – обладал удивительной, уникальной памятью.
Однажды, уже когда мы жили в эмиграции, во Франции, Павел Львович пришёл к моим родителям в гости (уж не знаю, где они с ним познакомились…).
Все сели за стол. И тут наш отец говорит: «Павел, наша переводческая группа, готовит к печати «Антологию русских поэтов от ХVIII до ХХ веков» для парижского издательства «La Decouverte». Оформление обложки взяла на себя Екатерина Фёдоровна – она нашла дивный рисунок художника Билибина. А вот форзацы мы хотели бы поручить Вам. Может быть, у Вас появится какая-нибудь идея?»
Идея возникла у Бунина в тот же миг: «Ефим Григорьевич, а хотите пушкинскую «Зимнюю дорогу» и Татьяну Ларину в парке?»
«Давайте, действуйте!» – ответил отец.
Помимо всего прочего, П.Л. Бунин великолепно проявлял себя в качестве чтеца-декламатора.
«Дорогие хозяева» – сказал он нам однажды» – а хотите – изображу вам пьесу Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным»? Правильнее будет сказать: сыграю в жанре «Театродного актера». Сначала по-английски, а потом – в перeводе Чуковского и моём?»
Разумеется, мы ответили – да!
Это, было совершенно блестяще: и игра Павла Львовича, и иллюстрации к той же пьесе.
Со временем, когда общение стало более доверительным, Бунин рассказал нам, как он жил в Австрии, в первое время после выезда из СССР в 1978 году:
«Гражданства не было и не предвиделось, жильё – комната в общежитии для апатридов, ел – что мог.
И тут, в один поистине прекрасный день…
Я, как обычно, сидел в парке и рисовал портреты. Так как это было воскресенье, народу было много. К моему мольберту подошел респектабельный господин, типичный австриец: зелёное пальто, шляпа с пером. В руках – тросточка. Он спросил меня: «Господин художник, могли бы Вы написать мой портрет?» Я ответил ему, конечно, по-немецки: «Пожалуйста, садитесь вот сюда» – и показал ему нa складной стул. Когда я закончил работу и, получив деньги, отдал портрет, oн меня поблагодарил и сказал: «Господин Бунин, можно задать Вам вопрос? Я по вашему акценту понял, что Вы не австриец, хотя свободно владеете немецким языком. Откуда Вы родом? Есть ли у Вас гражданство нашей страны?»
Я дал ему исчерпывающий ответ: «Да, я эмигрант из России. Никакого гражданства у меня нет. Немецкому языку меня научила моя бабушка».
Он очень внимательно меня выслушал и сказал: «Завтра, в понедельник, приходите в ратушу к 11 часам. Вот вам моя визитная карточка. Я помогу Вам получить бумаги». И ушёл.
На следующий день, с мытой шеей, побрившись, я пошел в ратушу.
Этот элегантный мужчина и добрый самаритянин оказался мэром города Вена (!).
Чтобы не мучить вас долгим ожиданием, скажу, что вышел из ратуши я с австрийским паспортом».
Как-то наш отец позвонил Павлу и предложил: «Хотите, друг дорогой, мы заедем за вами в гостиницу и отвезем Вас в очень интересное место?»
«А это далеко? У меня на вечер билет в Оперу» – говорит Бунин.
«Не беспокойтесь, мы Вас доставим прямо ко входу в театр» – сказал отец.
«Ну, тогда – по рукам! Буду ждать вас внизу, в холле».
И мы втроём поехали в пригород Парижа Рюель-Мальмезон.
Замок, к сожалению, был закрыт, но мы погуляли по парку. Павел нарисовал какие-то виды, отец нас сфотографировали, выйдя за ворота, предложил пообедать в китайском ресторане. Зря согласились – Павел сидел, как на иголках, боясь опоздать к началу представления.
Однажды мы ехали на дачу в Бретань и предложили Павлу поехать с нами. Ему, как художнику, было интересно повидать французскую провинцию.
Дня два мы его возили по маленьким городкам.
И вдруг, наш отец говорит: «Павел, я узнал, что завтра, в городе Фужер, будет интересный спектакль по роману В. Гюго «Девяносто третий год».
П.Л. Бунин. Иллюстрация к роману В. Гюго «Девяносто третий год»
Мы поехали в Фужер. Спектакль состоялся прямо под открытым небом, во дворе замка, который окружала крепостная стена. Даже пасмурная погода, а потом и дождь, не помешали ни актерам, ни зрителям.
Более предусмотрительные были под зонтами, сидели на складных стульях, завернувшись в пледы.
А наш художник, несмотря на слякоть, делал зарисовки – ведь все персонажи были в костюмах эпохи французской революции, такое можно увидеть не каждый день…
К концу спектакля у Павла Львовича получился уже целый альбом. Он показал его сначала нам, а потом – режиссеру театра. Режиссер предложил художнику остаться несколько дней в Фужере, познакомил его со своей труппой, повёл в музей города. Павел с удовольствием согласился. Когда он вернулся к нам на дачу – подробно рассказывал о своих впечатлениях…
Павел Бунин ушёл от нас в 2008 году. Похоронен в Москве (куда в конце жизни вернулся), на кладбище Донского монастыря.
Светлая память!
Жан-Луи Трентиньян (1930 – 2022)
Жан-Луи Трентиньян
Французский завтрак
Это было однажды,в самом начале нашей жизни в эмиграции. Все мы (папа, мама, моя старшая сестра Маша и её дочка Ася) жили тогда в престижном районе Парижа, около Эйфелевой башни – на улице Эмиль Дешанель, 18. Если выйти в маленький сад, примыкающий к этой квартире, то увидишь Марсово поле. Да и сам по себе дом, в котором мы жили, был представительный…
Я уже не раз упоминала, что наш отец каждое утро бегал и делал зарядку. Teм утром – тоже. В тех же местах нарезал круги на велосипедe стройный мужчина в спортивном костюме.
Наша мама готовила завтрак, а мы с Машей собирались на курсы французского. Выходим в сад в видим: отец уже беседует с упомянутым мужчиной. Теперь на велосипед сел наш папа, а тот, второй – побежал следом.
Oтец что-то проговорил новому знакомому… Вошли в дом, гость галантно поздоровался, представился: Жан-Луи Трентиньян.
У мамы чуть кофейник не выпал из рук! Ну согласитесь, дорогой читатель, не каждый день к нам приходят маститые французские актёры на завтрак!..
«Пожалуйста, садитесь с нами позавтракать!»* – говорит наша мама.
«С удовольствием, только отвезу на место велосипед, переоденусь» – отвечает Трентиньян.
Минут двадцать наш новый знакомый уже звонил в дверь, держа в руке бутылку бордо.
Все сели за стол, пили кофе и ели оладьи со сметаной и вареньем.
Разговор шёл, разумеется, по-французски; о литературе и кино. Вёл беседу, в основном, отец, иногда поддерживала мама.
Мы с Машей решили, что встреча с Трентинтиньяном куда интересней неправильных глаголов. А решив – не пошли на занятия, но сидели слушая, рaзвесив уши и понимая через пятое на дecятoe.
Речь шла об известнейшем французском фильме «Мужчина и женщина» и великолепной актёрской игре Трентиньяна и Анук Эме.
Жан-Луи рассказывал о поездках, о том, как был он удивлён: сколько людей в Советском Союзе говорит по-французски!
На это мама ему сказала: «Вы знаете, Жан-Луи, ведь в ХIХ веке, при дворе, все в России говорили по-французски».
Трентиньян сказал, что завтра он кататься на велосипеде не будет, потому что едет на съёмки: «А вот, как вернусь, вы все придёте ко мне в гости. Обязательно закончим наш интересный разговор. Мне было очень с Вами всеми интересно и приятно. Всего Вам всем наилучшего!»
K сожалению, впоследствии наша семья переехала в другой район и мы потеряли его следы.
*Все диалоги с Жаном-Луи Трентиньяном переведены с французского на русский отцом.
Морис Дрюон (1918 – 2009)
Морис Дрюон Ефим Григорьевич Эткинд
Русский обед с Морисом Дрюоном
В то время мы, наконец-то, после долгих мытарств, покинули коммунальную квартиру. Литературный фонд Ленинграда выделил нашему отцу отдельную квартиру на улице Александра Невского д. 6 (бывшей улице Красной Площади; подробнее об этом см. в новелле Е.Г. Эткинда «Трусость храбреца» из книги «Барселонская проза»).
B день, когда мы только переехали, утром, папа вошёл в кухню, поцеловал маму и сказал: «Кут, сегодня, к 15 часам, к нам придёт обедать французский писатель Морис Дрюон. Пожалуйста, приготовь русский обед. Я убегаю на лекцию, вернусь вместе с гостем».
Мы с мамой сели на табуретки в кухне и стали думать.
Обед приготовить – дело часа: борщ, котлеты, картошка, а на десерт – клюквенный кисель.
Но ведь вся посуда ещё в коробках…
«Знаешь, что» – сказала мама – «сходи к соседям. Здесь живёт профессор Парфёнов. Вот он может нам помочь. То есть, конечно, его жена».
И я пошла к соседям.
Позвонила в дверь. Открыла дородная дама. Возраст определялся с трудом. Да и не интересовал он меня.
Произвёл впечатление наряд хозяйки: длинный, до пола, шёлковый халат, а на спине вышита жар птица.
Это сейчас можно легко пойти и купить такую одежду, а в 60-х годах, да ещё в Советском Союзе…
Дама провела меня в комнату. Из кухни выплыл огромный серый дог Нерон. А следом – и сам профессор Парфёнов.
Я рассказала о цели визита.
Хозяйка смерила меня взглядом и сказала: «Душенька! Я дам Вам супницу и всё, что надо, но – с одним условием. Вот наш экземпляр последнего романа Мориса Дрюона «Проклятые короли». Пожалуйста, попросите у него автограф! Договорились?!» С этими словами она подхватила поднос с сервизом и пошла к к двери.
Когда пришли мужчины, отец и Морис Дрюон, стол был в полном блеске. Все за него сели, наполнили бокалы красным вином, и наш гость, с удовольствием, пробуя борщ со сметаной, рассказывал о Париже: театре, кино, показах мод, ну и, конечно, o забастовкax.
Потом – раздавал подарки.
Маме – французские духи. Маше – красивый шёлковый платок с символами Парижа. Папе – свой последний роман: «Проклятые короли» c дарственной надписью. Мне – свою книгу для детей «Тисту – зелёные пальчики» и марципаны. Я помогала маме подавать десерт: клюквенный кисель.
Bсё это время шла беседа о французской литературе, о переводах. Но тогда, для меня, это было непостижимо, да ещё и разговор вёлся на французском языке…
Когда наступила пауза, мама попросила Дрюона подписать ещё один экземпляр»Проклятых королей». Но наш гость спросил: «Это для Вас?»
«Нет» – хором ответили мы – «Это для соседей. Это они попросили. Это их экземпляр. Профессора Парфёнова и его жены».
«Ну тогда, позовите их сюда» – сказал Морис Дрюон – «Я хотя бы с ними познакомлюсь. A говорят ли они по- французски?»
«А вот они сейчас придут и спросим» – ответила мама.
Звонок в дверь. Это – соседи.
– Дорогие соседи, говорите ли Вы на языке Дюма и Бальзака?
– Не так уж блестяще, но понимаем, а читаем свободно!
«Тогда, как Вам надписать: Мадам и Месьё Парфеновы?» – спросил Дрюон.
«Просто напишите: Дорогим друзьям на память» – ответили Парфёновы – Никто, всё равно, нам не поверит, что мы общались с настоящим французским писателем. Спасибо Вам большое!»
Тут наши родители и мы с Машей хором: «Нет, это Вам спасибо большое! Иначе мы бы сели в калошу! Мы сейчас вымоем посуду и вам её вернём».
Hаш гость Морис Дрюон поблагодарил за обед, за тёплое русское гостеприимство:
«Очень с вами хорошо! Ефим, a давайте сделаем на память фото?»
Жорж Нива (1935 г.р.)
Жорж Нива
«Расписание моря»
Было это во Франции, в Бретани, когда мы только купили дом под названием «Бельвю».
Одним словом, были ещё дачниками-новичками.
Поехали всей семьёй к морю тогда, когда нам этого xотелось, a не когда ездят более опытные люди…
Ну и что получилось – приехали, а воды на побережье нет, отлив. О том, чтобы плавать, уже речи не было… Идти до глубокой воды пришлось бы в Англию.
Походили по пляжу, пособирали ракушки. Мама нарисовала морской пейзаж. Вернулись в дом, надышавшись морским воздухом и нагуляв волчьи аппетиты.
Через несколько дней мы снова отправились на пляж, с другом нашего отца, знаменитым французским славистом, Жоржем Нива.
Вот он-то нам и объяснил, как делают опытные люди:
«Во Франции, прежде, чем ехать на пляж, надо купить в булочной расписание моря*. То есть: когда приливы, и когда отливы».
Наша мама очень внимательно слушала объяснения Жоржа, а потом спросила, между прочим: «Во Франции море тоже уходит обедать?»
Всем сразу стало смешно, весело и все пошли купаться.
* С некоторых пор, расписание моря, стали давать бесплатно, в конторах по туризму.
«Дипломатичный» ответ
Однажды, когда моей племяннице Асе (дочке Маши – моей старшей сестры) было лет 5, мы были приглашены в гости к Жоржу Нива и его семье.
Жорж спросил: «Асенька, вот скажи мне; как ты, такая маленькая и так хорошо говоришь по-русски, а я такой большой – делаю ошибки?»
Все ждали, что ответит Ася.
А она, несмотря на малолетство, ответила очень дипломатично:
«Дорогой Жорж, во-первых, ты не такой большой, а во-вторых, для француза ты прекрасно говоришь по-русски!»
Все взрослые, издали вздох облегчения: «Уф!»
Клод Эрну (1930-2004)
Клод Эрну
Клод Эрну работал на радио RFI (Radio France International).
В 1978 году наш отец надумал собрать группу для перевода стихов Пушкина на французский.
Получился внушительный «оркестр»: В. Берелович, Ж. Бессон, К. Гранова, Ж. Давид, Ж. Жуаннэ, М. Колин, А. Маркович, Ж. Нива, В. Чимишкян и др. Наш отец выступал в роли дирижёра. Вошёл в группу переводчиков и Клод Эрну, который понимал чуть-чуть по-русски и наделён был чувством юмора. Да и как бы в ином случае он мог переводить Пушкина.
Так вот, однажды приходит отец из Университета (он преподавал тогда в Нантере). День был жаркий. Отец нам говорит: «Милые мои дамы. Ко мне, в четыре часа, придёт Клод Эрну. Сейчас ложусь полежать. Брюки снимаю, чтобы не помять. Прошу предупредить о приходе гостя!»
Ровно в четыре часа раздался звонок в дверь. Ася (дочка моей старшей сестры Маши), как самая шустрая, открыла.
Пока гость поднимался в столовую, Ася пробежала в кабинет и закричала: «Фима, одевай штаны, пришёл Клод Эрну!»
Наш папа улыбнулся, погладил Асю по голове, одел брюки, вышел в столовую и пригласил Клода в кабинет.
Спустя несколько лет мы встретились с Клодом Эрну в Русской Консерватории в Париже.
У нас был общий проект, посвящённый русской поэзии.
Эрну увидел меня и заулыбался. Поздоровавшись, я спросила: «Клод, что такое Вы вспомнили, смешное?»
Он ответил: «Катерина, я вспомнил: «Фима, надевай штаны..»»
Теперь мы смеялись оба…
Женевьев (1935-2024) и Жозе Жуане (1924-2018)
Слева направо: Е.Ф. Зворыкина, Жозе и Женевьев Жуане.
Знакомство наше началось в 1974 году, когда наша семья только приехала в Париж.
Отец был приглашен преподавать в Х-тый парижский университет, находящийся в пригороде Нантерр.
Как писала впоследствии в своём мемуарном очерке об отце славистка Дареджан Маркович: «По толстовскому выражению» всё образуется» – «всё образовалось». В Нантерреу Жозе и Женевьев Жуане нашлось место <работы>, не липовое, а вполне реальное. «Образовалась» и квартира – временная, но обставленная и бесплатная, случайно пустовавшая; а ведь семью из пяти человек, в которой был годовалый ребенок, надо было сразу куда то отвезти»*.
Это была какая-то «потусторонняя жизнь», вблизи от Эйфелевой башни.
Однажды, когда мы уже нашли новое жильё, папа и моя сестра Маша, поехали за мебелью в «Армию спасения»; мама, я и моя годовалая племянница Ася были ещё на старом месте.
Вдруг приезжает Женевьев, садится за стол, и спрашивает нашу маму: «Екатерина Фёдоровна, Вы уже видели вашу новую мебель? Нет? Мужайтесь! Это что-то особенное..».
Но, когда мы переехали, увидели её – никакого шока мы не испытали (наверное, дело было не в самой мебели, а в точке зрения Женевьевы на неё…).
Та самая мебель из «Армии спасения». Фото С. Чуйкиной.
А однажды было так. К нам, уже в новый дом, приехала Женевьева и спросила меня: «Много ли Вы узнали в этой школе «Альянс Франсэз?»».
Я ответила правду: «Если честно, то – не очень. Слишком большие группы. Не успеваю задать вопрос».
«Ладно, кончаем эти бессмысленные занятия и выброс денег» – сказала Женевьева – «Буду сама с Вами заниматься дома».
«Женевьева, ну на частные уроки у нас совсем уж нету средств» – сказала наша мама.
На это Женевьева ответила: «Екатерина Фёдоровна, никто про деньги не говорит. Ефим Григорьевич – наш коллега. С завтрашнего дня начнем заниматься в Вашей комнате. Часов с 6 вечера. Приготовьте тетрадки и ручки. И словарь».
Было и такое: мои родители собирались куда-то надолго. И тут – Жуане предложили мне, на это время, поехать к ним, на их старую мельницу.
Это находилось в центре Франции, в городе Шатору (в переводе на русский это означает: рыжий замок).
Как объяснила Женевьева: «Мы хотим, чтобы Катя окунулась в настоящий языковой бассейн. Так она быстрее заговорит по-французски».
Мы занимались каждый день, с перерывом на обед и ужин.
Если с Жозе и Женевьевой можно было поговорить по-русски (оба они слависты и переводчики), то уж с их дочерью Пoлетте – никак.
На Рождество все нарядно оделись и сели за стол. На каждой тарелке – подарок. На моей: очень красивый портфель кожаный и ручка с золотым пером (Жозе сказал: «Она заговорённая – будет писать по-французски без ошибок»).
Eли мы тогда утку с яблоками и зелёный салат.
Дом Женевьев и Жозе Жуане в Шатору.
В тот день, когда родители приехали меня забирать из Шатору, хозяйка дома, Женевьев – или «Маме Жозе» (так ее звали соседи) – готовила корм для уток: крапива, лопухи, ошпаренные кипятком, в большой кадке.
Потом все вместе, мои родители, Женевева и я, пошли к вoльеру с утками. Одного из селезней Женевьев представила нам: его зовут «Сталин». Кличку получил за то, что на всеx птиц навёл террор.
Женевьева села на скамейку и стала наблюдать, как едят утки.
Наш остроумный папа тут же выдал экспромт: «Женевьева сутками /сидит с утками».
Однажды Женевьеве пришла идея: «Давайте устроим спектакль! Будем играть по- французски пьесу Мольера «Брак поневоле» («Le mariage forcé»). Вы будете Сганарелем, а я – Панкрасом. В костюмах. А потом – будете читать стихи французских поэтов: Жерара де Нерваля, Артюра Рембо и Поля Верлена. Публика: Ваши родители, Маша, Жозе».
Да, спектакль, мы сыграли в костюмах. И лирику прочла. Было это в Сюрене.
На самом деле, кроме преподавания в Нантерре, в Университете, наши Жуане переводили романы Солженицына на французский, a ещё Женевьева переводила книгу Евгении Гинзбург «Крутой маршрут».
Когда ещё мы были в Шатору, Жозе мне предложил: «А давайте я позанимаюсь с Вами географией Франции?»
Так я узнала, что Франция разделена на департаменты. Каждый имеет свой номер и главный город.
Ну вот, например: департамент номер 58, главный город – Дижон.
Да, еще интересно то, что каждый район Франции имеет свою специализацию: Дижон – горчица и медовые пряники.
«Посмотрите на автомобили» – говорил Жозе – «все они с номерами своих департаментов. Вот машина Женевьевы – на ней номер 36. Значит, она зарегистрирована в Шатору».
Когда в 1986 году мы потеряли нашу любимую маму, Екатерину Федоровну Зворыкину, и хоронили её в Бретани, неподалеку от нашей дачи, оба Жуане приехали, по августовской жаре, преодолев расстояние 400 километров.
Вы знаете, что такое, по-настоящему, профессор? Сейчас речь не идет об академическом понятии. Вот представьте себя на месте студента, сидящего в аудитории. Входит профессор – и вам делается жутко смешно: на его голове ночной колпак, на ногах ковровые тапочки. Мало того, что тапочки разного цвета, так ещё надеты не на ту ногу, и в разных носках.
Когда Жозе (он был в этой роли ) пришел к своей жене в комнату преподавателей, oн спросил жалобным голосом: «Женевьев, почему студенты меня обсмеяли?»
Она ответила ему: «Ты с утра смотрелся в зеркало, прежде, чем ехать на работу? Нет? Так посмотри сейчас».
Когда он увидел свое отражение, оно ему не понравилось.
Но, обладая чувством юмора, начал хохотать.
Вся эта история произошла до нашего появления в Париже и рассказана нам была одной из их коллег – Марией Лосской-Семон.
Уже много лет спустя, когда мы с Женевьевой общались или по электронной почте, или по телефону, она, однажды, меня cпросила: «Катя, Вы, как все, ходите в штанах?»
Я понимала, что она имеет в виду (когда я жила у них в мельнице, я должна была надевать только платья или юбки).
Но, не знаю почему, решила пошутить: «Женевьева, а Вы хотите, чтобы я ходила без штанов?»
Дорогие Женевьева и Жозе! Мы были знакомы с вами с 1974 года. Я очень благодарна вам за ваше терпение, выдержку, профессионализм. А также, за доброту.
Я всегда буду помнить вас.
* Цит. по: Ефим Эткинд: Здесь и там – С-Пб.; Академический проект, 2004; стр. 429
За помощь и поддержку в работе над моими тремя книгами, вышедшими в свет, выражаю благодарность: К.М. Аидинян, В.В. Аствацатуровой, Д.С. Бураго, Е.Л. Гофману, А.А. Дубровиной, К.М. Кирпичниковой, Е. Крамаровой, А.С. Ласкину, Л.Э. Найдич, Н.М. Фёдоровой, Р. Шафрир, М.Е. Эткинд-Шафрир и М.Д. Яснову.
Спасибо большое! Очень интересные и добрые воспоминания… Вы написали, что сохранился домашний концерт Галича… А каким образом его можно услышать? Спасибо Вам ещё раз!
Дорогая Екатерина! Спасибо Вам за воспоминания об отце и его друзьях! Жизнь в Париже мне представилась живой, активной, полной общения, в которых нуждался Ефим Григорьевич, всегда готовый прийти на помощь.
Мне показалось, что последний, берлинский период, к сожалению, был не так богат встречами. А для меня появление моего преподавателя в Берлине было даром небес. Больше встреч такого уровня на даче в Потсдаме не было. Нас было четверо: Ф. Горенштейн, Е Эткинд, мой сын Игорь Полянский, и я, Мина Полянская. А фотграфия бы сделана мои мужем Борисом Антиповым. Она в пределах «Семи искусств» есть в моих воспоминаниях о Ефиме Эткинде
По существу, это увлекательная, мастерски написанная книга. Живые портреты и голоса замечательных гостей профессора Е. Эткинда сохранены для современников и потомков. Это тем более важно, что в стране исхода имена многих из них уже стерты из памяти населения
преднамеренно. Спасибо Вам, Екатерина!
Иногда «Вика Платонович» звонил «Кате Фёдоровне» и предлагал пойти погулять. При этом В.П., будучи киевлянином, мысленно гулял вдоль Днепра, а мама – вдоль Невы. И оба они шли по набережной Сены. Вот что значит русская эмиграция.
+++++++++++++++++++++++++
Вот что значит не плоско мыслить и уметь сформулировать.
«У мамы чуть кофейник не выпал из рук!» , когда она увидела Жан Луи Треннтеньяна.
Вот так и у нас, читателей. На каждой новой главке. Какие знатные гости у Ефима Эткинда, какие имена, какие люди!!
Солженицын, от которого надо передать секретную записочку Чуковским, Лев Копелев с женой, Галич, переводчица Байрона Татьяна Гнедич, о которой у Ефима Эткинда — потрясающий очерк, русист Жорж Нива, который позже очень лихо говорил на русском, и чуть не женился на дочери Ольги Ивинской, Виктор Некрасов, и… отец автора этого замечательного густонаселенного знаменитостями мемуара — сам Ефим Эткинд. Как он прекрасен. И не только талантами, но и ликом.
Написано без затей. Просто. К таким именам в затейливых мемуарах и нет никакой нужды.
Спасибо, Екатерина Эткинд, что поделились с нами дорогими Вашему сердцу воспоминаниями.