День получился в целом — неплохой,
но мог быть лучше.
Зелёной лампы склеенный плафон
ещё послужит.

Кира Османова

ГЕКСАХОРД

* * *
Помнишь из детства высокое небо, а в небе — сноп золотистого света:
там, на другом берегу, вероятно, вовсю идёт ожигающий ливень.
Где ты окажешься после того, как однажды просто закончится это.
Чуть повернёшься на звук — а к лицу ниоткуда нить паутинная липнет.

Все представленья о рае — наивны, однако, есть в них какая-то правда.
Так, человек закрывает глаза, представляет то, что действительно любит:
август, гроза приближается, яблочный запах — долгий, тревожащий, пряный,
белая цапля, неспешно взлетая над чёрным озером, цокает клювом.

* * *
Простую мысль захочешь сформулировать: вроде то — да не то.
И как это выразить здесь, сейчас — расплывчатей? резче? —
что сущность встречи — это ожидание, всё, прожи́тое до;
что главное кроется вне момента собственно встречи.

Такое место странное: как будто бы каждый здесь — невесом;
в тумане густом раздаются крики птицы сипатой;
и ты подходишь сзади, обнимаешь меня, целуешь в висок,
а я говорю: «Наконец-то!», плачу и просыпаюсь.

* * *
…и все в её кошнице
мы зёрнами когда-то были…
Еврипид
Чьё присутствие здесь почувствовав — вздрогнешь тотчас?
Скрипят полы, то и дело в вытяжке ухает.
Что-то знают предметы: новый горшок цветочный
и даже банка для зёрен в шкафчике кухонном.

Зёрна кончились, как нарочно, а было с горкой.
Двери́ балконной задвижка звякнула медная.
Всё тебя убеждает — что-то случится скоро.
Уехать надо отсюда, лучше — немедленно.

Ты устал, потому бездействуешь, все устали,
и в этом нет ничего дурного, позорного.
Вспомнишь — банка на кухне так и стоит пустая.
Заглянешь — нет же, лежит последнее зёрнышко.

* * *
Говорят в прогнозах: жара продлится ещё неизвестно сколько.
Солнце действительно шпарит резвее.
Подоконник узенький, весь в царапинах; рамы оконной сколы…
Всякий дефект замечаешь при свете.

За окном — повторно зацветший куст, в ликованье своём — нелепый.
Резко задёрнешь тяжёлые шторы.
Не припомнишь, чтобы в начале осени было такое лето.
Помрачнее бы, что ли.

* * *
За стеною соседка с утра бесконечно кашляет.
И как будто уже очевиден исход.
Не прошло и недели, как мы распрощались, кажется, —
тем не менее завтра исполнится год.

Ты считал, что любовь обязательно — вне возможного:
филигранный узор на пшеничном зерне.
Под окном на траве разложили секатор, ножницы —
это сад начинают готовить к зиме.

Что убрать надлежит — то без жалости будет убрано.
На дорожку поставили ящик резной.
Всё последнее помнится явственно: иней утренний,
и такая тревога, что даже озноб.

Ты со мною в тот раз говорил необычно ласково,
ничего напрямую — как есть — не сказав.
А соседка теперь металлическим чем-то лязгает.
Не косой, ну откуда в больнице коса.

* * *
Что рассказать об этом долгом дне?
Прошёл — и ладно.
Я не могу заснуть, пока ты не
погасишь лампу.

Смотрю на всё сочувственно, тепло —
прощаюсь точно.
Настольной лупы гладкое стекло;
блокнотик тощий;

откуда нож для писем — раритет —
уже не вспомнить;
набор карандашей, что поредел;
конверт, что вспорот;

инклюз (пчела, застывшая в смоле);
напёрсток медный —
значительно на письменном столе
лежат предметы

и ждут, когда коснёшься их опять, —
я жду того же.
И в ожиданье этом пребывать —
всегда тревожно.

День получился в целом — неплохой,
но мог быть лучше.
Зелёной лампы склеенный плафон
ещё послужит.

Ты щёлкнешь выключателем — но так…
с вниманьем к вещи.
Тогда наступит — нет, не темнота,
а свет извечный.

В итоге всё, что человек искал, —
ему покажут.
А всякая любовная тоска —
ну пусть пока что.