СЕМЬ ИСКУССТВ

Это было соперничество, которое нивелировалось уважением, изящно перчилось тонкой иронией, базировалось на признании научных открытий, укорачивало дистанцию в возрасте. Это была атмосфера Геттингена, как она запомнилась Румеру. Научная среда этого места разительно отличалась в представлении Румера 1960-х годов от прочего окружения, в которое он попал позже: она отличалась от нравов университетской среды 1930-х гг. в Москве, не была похожа на положение науки относительно власти в СССР.

Ирина Крайнева

ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО ЮРИЯ РУМЕРА

Главы из новой книги

(продолжение. Начало в № 1/2025 и сл.)

Глава 2. Дела научные

Данный раздел посвящен анализу научного наследия Ю. Б. Румера, физика-теоретика, и выполнен он на основе научных трудов ученого, отзывов о них, их оценки с точки зрения исторической и современной актуальности. При поддержке библиографа ГПНТБ СО РАН К. И. Елкиной был составлен библиографический указатель трудов Ю. Б. Румера[1], который включает 225 наименований, и указатель трудов и воспоминаний о нем — 33 наименования. На сегодня хронологические рамки публикаций Румера — 1929–2016 гг., поскольку некоторые работы были переведены относительно недавно и выложены в Сети.

Труды являются источником для понимания научной деятельности ученого, определения ее тематики и содержания, соответствия научным направлениям эпохи — динамической части научного наследия, в пределах которого в поле науки осуществляется его исследовательская рефлексия, формируются программа, метод, оппонентский круг. Научное наследие Ю. Б. Румера выходит за рамки теоретической физики, и некий универсальный научный инструмент прилагался им к другим областям исследований, в частности к систематизации генетического кода. Тем самым им реализован принцип междисциплинарности. Для Ю. Б. Румера таким инструментом стала унитарная симметрия[2] как средство проникновения «в самое сердце проблемы» мироздания[3]. На протяжении своей научной карьеры, как показано в предыдущем разделе — даже в «шарашке», Юрий Борисович совмещал научную и преподавательскую работу. Научную деятельность Ю. Б. Румера представляется возможным систематизировать в четырех тематико-хронологических периодах:

1. 1928–1932 гг. — квантовая химия и теория элементарных частиц;
2. 1932 — кон. 1938 гг. — эйнштейнианство московского периода; создание учебной литературы по физике;
3. 1938–1957 гг. — инженерные расчеты в моторостроительных и самолетостроительных конструкторских бюро («шарашках») и пятиоптика;
4. 1958–1985 гг. — «научный коллаж»: теоретическая физика, теория унитарной симметрии, молекулярная биология, периодизация химических элементов, история науки.

1928–1932 гг. Становление Румера-ученого проходило в сложных социально-политических условиях. Ранее он получил первоклассное образование: Московское частное реальное училище Общества преподавателей окончил практически на «отлично»[4]. Его братья, что были старше на 17 и 18 лет, прекрасно знали литературу, философию, математику, языки, это создавало особый микроклимат в семье. Период обучения на физико-математическом факультете Московского университета был сложен, поскольку совпал с годами революции и Гражданской войны: Юрий поступил в университет в 1918 г., был призван в армию, окончил университет в 1924. В этот период математикам было сложно найти работу по специальности, он постоянно находился в поисках работы и часто ее менял. Но все его аффилиации не были связаны с научной деятельностью.

Румер завершил обучение в Высшей политехнической школе в Ольденбурге (статика сооружений и железобетон), где оказался в 1927 г. По свидетельству Макса Борна, «у него … есть практическое образование — техникум в Ольденбурге, где он сдал выпускной экзамен»[5]. Но «хлебная» профессия инженера не привлекла Румера, другая реальность повлияла на его решение ехать к Борну в Геттинген. Насколько оно, это решение, было неожиданным? Вернер Гейзенберг[6], вспоминая о началах квантовой механики, писал:

«Сравнивая три центра, в которых впоследствии преимущественно развивалась теоретическая физика, — Копенгаген, Мюнхен и Геттинген, — мы можем связать их с тремя направлениями в ее работе, которые еще и сегодня могут быть отчетливо разграничены между собой: феноменологическое направление стремится привести в осмысленную связь новые данные наблюдений, представить их взаимосвязь в математических формулах, которые казались бы приемлемыми в свете общепринятой физики, математическое направление трудится над описанием природных процессов посредством тщательно проработанного математического формализма, по возможности отвечающего требованиям чистой математики с ее строгостью; третье направление, которое можно назвать концептуальным, или философским, заботится, прежде всего, о прояснении понятий, позволяющих, в конечном счете, описывать природные процессы»[7].

Исходя из этой классификации, Гейзенберг относил школу Арнольда Зоммерфельда[8] в Мюнхене к феноменологическому типу, Геттинген (Макс Борн) — к математическому, а Копенгаген (Нильс Бор) — к философскому, признавая расплывчатость границ. Важно заметить, что Гейзенберг говорит о «школах» и «центрах», что, как увидим далее, значимо для понимания институциональных форм организации науки в Европе накануне Второй мировой войны, а кроме того показывает, что феномен научных школ — не только наша отечественная реалия.

В письме к Эйнштейну от 12 августа 1929 г., рекомендуя работу Румера, Борн писал:

«Этот человек, по имени Румер, уехал из России, поскольку с относительщиками там плохо обходятся (серьезно!). Считается, что теория относительности противоречит официальной материалистической философии, и ее приверженцы подвергаются гонениям. Иоффе[9] мне об этом еще раньше рассказывал»[10].

Из этого письма, возможно, следует, что стремление Румера выбраться в Германию и приехать в Геттинген объяснялось не только желанием получить «хлебную» профессию, но и его интересом к новой физике. Если учесть, что в конце 1920-х годов получить разрешение на выезд за границу по собственному желанию было уже затруднительно, Румер мог прибегнуть к приемлемому объяснению — для обучения строительному делу — и заручиться поддержкой на эту поездку! Он был знаком с идеями Эйнштейна, поскольку Исидор делал переводы книг об Эйнштейне и его теории[11].

Итак, в Геттингене в этот период разрабатывались математические формализмы квантовой механики. Здесь Румер мог к физическим процессам применить свои знания теории дифференциальных уравнений. Квантовая механика, как показывают исследования В. П. Визгина, стала «квитэссенцией теоретической физики XIX–XX веков»[12]. Кроме того, в Геттингене им проводились и другие исследования, в области многоэлектронных систем и периодической системы элементов. Его математическое образование нашло, наконец, свое применение: в приложениях к теоретической физике и химии. Ему было уже 28 лет, представления о границах научной карьеры говорили, что начинать ее поздно, но атмосфера города и университета давали почувствовать значимость происходящего, а в центре событий находится Макс Борн — ученый и педагог — который поддержал Румера, приехавшего не с пустыми руками. Это была работа о некотором обобщении общей теории относительности, где Румер пытался придать динамический смысл известным в дифференциальной геометрии уравнениям Гаусса–Кодацци[13]. Борн оценил фундаментальную математическую подготовку начинающего ученого и, по существу, принял его в круг создателей квантовой механики, благодаря чему тот оказался в эпицентре формирования поля новой физики.

В этот период закладывалась и новая парадигма науки, не только содержательная, обусловленная открытием А. Эйнштейна, но и институциональная. Время гениальных одиночек уходило в историю, наступало время больших научных коллективов, научных школ. Эту особенность организации науки отмечал позднее и Ю. Б. Румер. Он понял, что Макс Борн был тем человеком,

«который, очевидно, нутром или исторически понял, что физика переходит в новую фазу. Раньше физика создавалась в маленьких лабораториях маленьким количеством людей. Если посмотреть, сколько было создателей теоретической физики в прошлом столетии, то это — Максвелл[14], Лоренц, Кирхгоф[15], еще несколько, ну, скажем, пять человек. Они и создали теоретическую физику девятнадцатого столетия. А здесь пошло такое бурное развитие, что ее один, два, три, десять человек уже не могли продвигать. Здесь шла речь о сотне, о двухстах, о пятистах человеках, и нужно было этих людей создавать»[16].

Одним из таких «создателей физиков» и стал Макс Борн, который собирал вокруг себя талантливую молодежь, поддерживал условия академической свободы, когда обучая друг друга и всех, кто желал обучаться, рождалось новое поколение ученых. Это был интернациональный круг увлеченных наукой людей, в краткий период накануне Второй мировой войны определивший пути дальнейшего развития физики.

Академическая свобода, сопровождавшая научный процесс, способствовала полету мысли, работа по настроению приводила к поразительным с точки зрения наблюдателя результатам:

«кто умеет рывками работать — пускай рывками работает, кто хочет зубрить — пускай зубрит, кто хочет с девочками гулять на Айнберге — пускай с девочками гуляет. И сколько раз были такие рассказы. Кто-нибудь страшно влюбляется в девушку и договаривается с ней пойти куда-нибудь. Потом видно, как через 5 часов они возвращаются в смущении, она — вся в слезах. Спрашивают — почему? Выясняется, что у него в это время явилась идея, и после этого девушка, кроме “эээ, эээ, эээ” уже не могла ничего от него услышать. На следующий день он приходил и говорил: “Я тут вчера прошелся по Айнбергу, и знаете, что я придумал? Вот то-то и то-то”. И это то, что теперь во всех учебниках стоит»[17].

Есть и еще одно обстоятельство. Академическая свобода не означала отсутствия серьезного отношения к науке. Более того, оно подогревалось амбициями молодых ученых, потребностью в признании, что также могло служить движущим мотивом для Румера проявить себя. Оказавшись в Геттингене в гуще ученых, многие из которых вскоре прославят себя в науке, он, видимо, остро почувствовал необходимость соответствия, стремился приобрести тот капитал, который легитимировал бы его принадлежность соответствующему кругу. Вспоминая о геттингенских днях и людях, с которыми приходилось общаться, Румер сравнивал потенциалы молодых физиков из своего окружения:

«Русский физик Гамов[18]… отличался диким математическим невежеством. Но он все чувствовал на пальцах… Бор[19] его открыл»[20].

Здесь же об Энрике Ферми[21]:

«…приехал один из физиков первого класса. Во всяком случае, лучше Ландау — Ферми. Он был моих лет». «Янчик фон Нейман[22]… обладал тем, что мы называли сверхпроводимостью»[23].

О себе Румер думал, что

«…сделал большое открытие, которое еще не признали, но потом признают. У меня никакой робости не было перед сильными мира сего»[24]. «Я не оценил грандиозности Паули[25], я считал его примерно на своем уровне, что Паули, что Румер…»[26].

Сравнивая И. Е. Тамма, Я. И. Френкеля[27] и Л. Д. Ландау, Румер писал, что Ландау был сильнее Тамма «бог знает на сколько», а по поводу покровительственного отношения Френкеля к Ландау говорил: «Видишь, что человек умнее тебя, так не лезь». Льва Ландау он считал одним из самых блестящих умов [XX — И. К.] века. Но в те, 30-е годы они были на равных:

«Жизнь раздала оценки потом… И потом я вчера был у Эйнштейна, а он не был»[28].

Это было соперничество, которое нивелировалось уважением, изящно перчилось тонкой иронией, базировалось на признании научных открытий, укорачивало дистанцию в возрасте. Это была атмосфера Геттингена, как она запомнилась Румеру. Научная среда этого места разительно отличалась в представлении Румера 1960-х годов от прочего окружения, в которое он попал позже: она отличалась от нравов университетской среды 1930-х гг. в Москве, не была похожа на положение науки относительно власти в СССР. Последствий событий середины 1930-х годов Румер уже не застал в Германии. Но именно в Геттингене формируется та широта научных интересов Ю. Б. Румера, которая разовьется в последующем: теория относительности, волновая механика, теория электрона Дирака, квантовая химия, теория сверхпроводимости, оптика и теория света.

В одной своей поздней работе Ю. Б. Румер отмечал:

«История развития квантовой механики показывает, что быстрое развитие науки происходит только там, где имеются сложившиеся научные школы во главе с общепризнанными руководителями, обладающими большим педагогическим талантом. Квантовая механика росла и развивалась в школах Бора и Борна. По сравнению с окружающими их молодыми людьми Бор и Борн были учеными старшего поколения. […]. Они одинаково хорошо умели дружить со своими учениками, помогать им в трудных первых шагах и поддерживать в минуты упадка сил и веры в себя»[29].

Таким образом, Румер рассматривает научную школу не только как профессиональный институт с когнитивными задачами. Он подчеркивает важность межличностных коммуникаций внутри научной школы, что может сыграть решающую роль в судьбе молодых ученых. Румер, кроме того, обращает наше внимание на возрастную иерархию внутри школы, ставит категорию жизненного опыта в равное положение с научным.

В числе сотрудников Борна в Институте теоретической физики были Вернер Гейзенберг, Вольфганг Паули, Пол Дирак[30], Энрико Ферми, Эдвард Теллер[31], Роберт Оппенгеймер[32], Вальтер Гайтлер, Лотар Нордгейм… Через некоторое время после знакомства с Румером М. Борн рекомендовал его А. Эйнштейну:

«…здесь всплыл молодой русский с многомерной теорией относительности… Копию этой работы я посылаю тебе, и убедительно прошу прочесть и оценить ее. Молодого человека зовут Румером… Он знает всю литературу по математике, начиная с Римановой геометрии до самых последних публикаций, и мог бы быть идеальным ассистентом для тебя. У него приятная внешность, и он производит впечатление весьма образованного человека»[33].

Они вскоре встретились. После первой встречи с Румером Эйнштейн писал Борну: «Господин Румер мне очень понравился. Его идея привлечения многомерных множеств оригинальна и формально хорошо осуществлена»[34]. Он был готов взять Румера в качестве «рук для вычислений», в которых так нуждался. Но это сотрудничество не состоялось. В свой следующий приезд к Эйнштейну Румер был уже полным адептом квантовой веры и не скрывал своего скептицизма относительно создания единой теории поля, которой полностью был поглощен величайший из физиков:

«Приверженцы квантовой механики поражались, как Эйнштейн не мог увлечься новыми открытиями и продолжал искать выход, исходя из идей своей молодости. Это объясняется, во-первых, огромной удачей с тяготением, он начал строить ее (теорию) в 1916 году[35] еще сравнительно молодым человеком, и все пошло как по маслу. Методы, которые он применял, … это понятие тензора, инвариантность преобразований и т. д. Он не мог себе представить, что электромагнитное поле не войдет в эту схему. Поэтому он считал своей главной задачей создание единой теории поля (тяготения и электромагнитного полей, столь близких и похожих друг на друга)»[36].

Кроме того, представляется, что по складу своего характера общительному, подвижному Румеру было не близко затворничество у Эйнштейна, он предпочел остаться с Борном. К этому времени относятся его работы по квантовой химии в соавторстве с Эдвардом Теллером и Германом Вейлем[37]. В этих работах о спектре и волновой функции бензола было обнаружено, что при описании молекул со сложными связями устоявшиеся представления о валентности не работают. Они предложили метод нахождения правильного исходного базиса валентных состояний сложных молекул, получивший позднее название метода спиновой валентности. Этим методом был рассчитан спектр молекулы бензола и других кольцевых молекул. Один из биографов Румера писал:

«Те же идеи в несколько упрощенной форме развил Лайнус Полинг[38] в своей знаменитой теории резонансов, которую нещадно громили как лженауку в 50-е годы ревнители марксистского ортодоксального материализма и реабилитировали после смерти Сталина, когда она удостоилась Нобелевской премии по химии (1954)»[39].

1932 — кон. 1938 гг. Проведя в Геттингене три года, Румер обрел свой научный капитал: полтора десятка работ опубликовано им в немецких физических журналах за это время[40], что сыграло роль в получении им места сотрудника НИИ физики Московского университета, а также позволило получить докторскую степень и профессорское звание в 1934 г. По возвращении в Москву Ю. Б. Румер включился в научную и преподавательскую деятельность. Он читал лекции на физическом факультете МГУ: квантовая механика, электронная теория, теоретическая механика и др.[41] Помимо НИИ физики МГУ, служил в Физическом институте им. П. Н. Лебедева АН СССР, с конца 1937 г. заведовал кафедрой теоретической физики в Институте кожевенной промышленности им. Л. М. Кагановича. Московский период 1932—1938 гг. отмечен не только активной преподавательской деятельностью и созданием учебных пособий для вузов, подобно «Введению в волновую механику» — пособия для изучающих квантовую механику (1935)[42]. Румером была написана первая в СССР монография по спинорному анализу (1936). Изложенный в книге математический аппарат спинорного анализа был приложим как к волновому уравнению Дирака, так и к квантовой теории химической валентности[43]. Концепция Румера базировалась на позиции, выработанной под влиянием П. Эренфеста, который предложил рассматривать спинорный анализ как первичный аппарат, включающий в себя аппарат тензорного анализа[44], т. е. обобщал представления классической физики в квантовой теории. Эта книга имела большое значение, поскольку в ней дано было «обстоятельное изложение спинорного исчисления, совершенно нового для того времени математического аппарата, необходимого для описания физики микромира»[45]. Румер редактировал ряд зарубежных переводов, писал рецензии на переводные книги для «Успехов физических наук», в 1934 г. выступал с докладом на юбилейном Менделеевском съезде[46]. В статье о развитии физики в России, подготовленной к 20-летию Октябрьской революции, главный редактор журнала «Успехи физических наук» назвал Ю. Б. Румера одним из пионеров квантовой химии[47].

Румер вошел в круг физиков — сторонников теории относительности. С ними он был связан не только научными пристрастиями, но и дружескими узами. Им подготовлена статья к 30-летию теории относительности для газеты «Известия ЦИК» в 1935 г. Излагая основные положения теории Эйнштейна, Румер недвусмысленно указывал на антисемитские мотивы изгнания Альберта Эйнштейна из Германии и замалчивания его имени, но подчеркивал общенаучное значение его теории и прагматический характер отношения к ней в СССР:

«Не случайно 30-летнему юбилею теории относительности уделяется много внимания в Республике Советов. Мы являемся наследниками культуры умирающих классов, мы обязаны подробно изучать и освоить получаемое наследство и должны всячески популяризировать величайшее революционное учение физики нашего столетия»[48].

В свете этой статьи представляется, что именно Румеру принадлежит идея научно-популярной книги «Что такое теория относительности», которая была написана в соавторстве с Л. Д. Ландау еще до их ареста и впервые издана в СССР только в 1959 г.[49] После этого она была переведена более чем на 25 языков мира.

Сотрудничество Ю. Б. Румера с Л. Д. Ландау сложилось в начале 1930-х гг. Их работа по теории ливней космических лучей лежит в основе современных исследований широких атмосферных ливней и многих работ по физике детекторов частиц высоких энергий. Один из сотрудников Юрия Борисовича по Институту ядерной физики СО АН СССР — д. ф.-м. н. Владимир Федорович Дмитриев — рассказал, что идея статьи по теории ливней космических лучей была предложена Румером, а Л. Д. Ландау ее отвергал. Только после того как Румер сделал наброски статьи, провел некоторые расчеты, Ландау согласился с его идеями…[50] Статья вышла на английском в мае 1938 г. в Трудах Королевского научного общества, когда Ландау и Румер были уже арестованы[51]. Космические лучи как источники изучения элементарных частиц являлись природными ускорителями частиц. Румер и Ландау установили закономерности в процессах образования космических ливней, исследовали поведение космических ливней при переходе из одной среды в другую, что подтверждалось экспериментально[52]. Рассмотренные ими впервые процессы распада и слияния волн играют важную роль в физике волновых явлений[53]. В теории твердого тела хорошо известен механизм поглощения высокочастотного звука в диэлектриках Ландау–Румера[54].

Как известно, теория относительности не получила поддержки у ряда ученых в России—СССР и за рубежом еще в период своего обнародования: это были «специалисты в области механики, инженеры или физики-приверженцы концепции эфира и ньютоновских представлений о пространстве, времени и движении»[55]. В общем виде, исходя из общих правил функционирования поля науки, установленных П. Бурдье, конфликт вокруг теории относительности объясняется политическими (что в поле науки означает борьбу группировок за научную монополию) и эпистемологическими (в частности, неспособностью понять суть новой теории) причинами. При этом стремление закрепить свои позиции в поле науки выводит некоторых оппонентов за пределы научного дискурса. В советской России к середине 1930-х годов сформировалась для этого благодатная почва:

«Обнаружив, что научных аргументов не хватает, и не в силах признать свой отрыв от переднего края науки, ученые мужи, бывает, расширяют свой арсенал и берут на вооружение вненаучные ресурсы современного им общества»[56].

Это суждение высказано в адрес одного из ниспровергателей теории относительности А. К. Тимирязева[57], не способного ее освоить, но проявившего достаточно активности в ее критике[58]. В середине 1930-х годов укрепившаяся в СССР власть большевиков поставила под вопрос автономию науки. Вненаучные ресурсы, такие как идеология, были активно задействованы и для легитимации своего положения противниками теории Эйнштейна. Произошло это в период подготовки мартовской сессии Академии наук 1936 г., на которой были предприняты попытки развернуть философскую дискуссию о материалистическом понимании новой физики. Сплоченное выступление большинства физиков против такой дискуссии привело к тому, что ее отложили[59]. Но напряжение противостояния в среде ученых должно было найти выход.

В НИИФ МГУ, где служил Ю. Б. Румер, оно вылилось в дискуссию по поводу работы Н. П. Кастерина[60] «Обобщение основных уравнений аэродинамики и электродинамики». В начале 1937 г. Юрий Борисович присоединился к авторскому коллективу, который по поручению Ученого совета Физического института АН СССР проанализировал эту работу и доказал несостоятельность ее положений[61]. Обсуждение этой работы состоялось в мае 1937 г. на заседании Ученого совета НИИФ МГУ. Оппонентская группа, в которую входил и Ю. Б. Румер, высказалась о статье Н. П. Кастерина, как о дискредитирующей физиков НИИФ с научной точки зрения[62]. Данные факты свидетельствуют, что Румер, являясь сторонником и пропагандистом теории относительности, принимал непосредственное участие в конфликтах, которые носили в этот период сложный характер научного и идеологического противостояния среди физиков ФИАНа и МГУ. Конфликт в поле науки разворачивался по идеологическому основанию, замешанному на эпистемологическом базисе — отрицании теории относительности.

В системе высшего образования были свои конфликты, которые частично отражали вышеназванный, но имели более глубокие причины, опять-таки обусловленные политикой власти. Ю. Б. Румеру, который являлся носителем новейших тенденций физической науки, европейски образованному, пришлось столкнуться с непривычными для него условиями преподавания, определяемыми контролем власти над мировоззрением и социальным происхождением. Развитие советского высшего образования в СССР в середине 1930-х годов происходило под действием двух императивов государственной политики: во-первых, признание значения науки и образования для развития общества и отсюда формировавшийся пиетет перед этими институтами, во-вторых — обеспечение политической лояльности студентов и преподавателей[63]. Первый императив еще только формировался и возобладал к концу 1930-х гг., когда были осознаны неудачи в подготовке «пролетарских кадров» и связанные с этим внутриэкономические проблемы. В вузовской среде это нашло выражение в возвращении к факультетской системе (1933), отказе от бригаднолабораторного метода, восстановлении ученых званий преподавателям.

Действие второго императива Ю. Б. Румер мог также явственно ощутить. Университетская газета «За пролетарские кадры» периодически публиковала материалы под заголовками «Наглая вылазка классового врага», «Чуждых вон из аспирантуры», «Острее отточим оружие классовой бдительности» и тому подобные. В «Наглой вылазке» критике подверглась лекция преподавателя физики Насимова, который на занятиях с группой биофизиков объяснял причины революции в духе теории «космической погоды» А. Л. Чижевского[64]:

«Солнце в различные годы посылает на землю различное количество энергии, под ее воздействием люди становятся особо энергичны, что совпадает с периодом революций. Энергия космическая превращается в энергию социальную». Автор заметки с возмущением писал, что «в прошлом Насимов развивал антимарксистскую теорию о доминировании роли личности и великих людей в истории культуры».

Далее критиковался преподаватель химии, который вел занятия по учебнику Смита[65], «ученика религиозного мракобеса Беркле[66] [так в тексте — И. К.]. Безобразия обнаружены, но курс уже прочитан!»[67].

В конце 1920-х — начале 1930-х гг., когда университеты следили за идейной чистотой своих студентов и преподавателей, принимая плохо подготовленных абитуриентов с «правильными» биографиями, действовал так называемый бригадно-лабораторный метод обучения, при котором отсутствовал индивидуальный учет результатов успеваемости учащихся[68]. Естественно, это приводило к слабой подготовке студентов. Даже после отмены метода иждивенческие настроения студентов не сразу были преодолены. Ю. Б. Румер принял участие в дискуссии на страницах газеты МГУ, где говорил о том, что студентов нужно приучать к самостоятельности, преодолевать в них потребительское отношение к профессорам. Он приглашал студентов к сотрудничеству для улучшения качества своих лекций, но призывал понимать, что для преподавателя важно время на подготовку новых курсов, по которым еще не написаны учебники[69]. Помимо организационных проблем, с которыми столкнулся Румер, он стал свидетелем борьбы между «идеализмом» и «материализмом» в физике, между сторонниками теории и практики, а по сути дела — между наукой и вульгарным материализмом. В 1933 г. на 3-м курсе физического факультета был введен курс теоретической физики, который представил Игорь Евгеньевич Тамм. По этому поводу в газете выступил студент-третьекурсник Яков Терлецкий[70]. Он подверг критике содержание курса, который включал «наиболее трудные отделы теоретической физики (квантовая механика, теория относительности, статическая физика» [Так в статье, возможно, опечатка по вине редакции — И. К.]. Ввиду обширности теоретического знания, сетовал студент, физику не остается времени на овладение техникой эксперимента, против чего нужно возражать, поскольку только эксперимент может помочь практике. И. Е. Тамм, говоря о специфике работы физика-теоретика, отмечал, что его исследования приносят результат не сразу, поскольку теория не всегда находит экспериментальное подтверждение. На что Терлецкий отвечал: «подавляющая часть работы идет впустую». Задаваясь вопросом, почему так происходит, автор статьи находит ответ в том, что физики-теоретики плохо знают метод, «с помощью которого быстрее всего отыскивать законы природы, а этот метод — метод диалектического материализма, который […] берется из соединения теории с практикой». Терлецкий призывал готовить физиков-теоретиков

«не по образцу классических теоретиков, а надо, чтобы они знали методологию физики и могли ее развивать. В этом вопросе мы должны отступить от западноевропейского шаблона и дать стране физиков-теоретиков, могущих удовлетворить потребности советской науки»[71].

Эти публикации дополняют представление о характере противоречий, что в середине 1930-х годов служили основой конфликта и противостояния физиков Московского университета и Академии наук. Они постепенно перерастали из стадии организационной, научной и философской, когда предметом дискуссий и конфликтов были распределение должностей, научная проблематика и вопросы философского обоснования теории относительности соответственно, в стадию идеологическую и политическую, что сказалось (зачастую трагически) впоследствии на судьбах многих физиков[72]. В статье Терлецкого прослеживается противопоставление теории и практики, отечественной науки — западной, звучит риторика новых общественных идеалов, верность диалектическому материализму — все мотивы будущих идеологических кампаний. Я. П. Терлецкий, ученик И. В. Тамма, Л. И. Мандельштама[73] и М. А. Леонтовича, в отличие от своих учителей, демонстрирует партийную ортодоксальность нового поколения физиков Московского университета. Итог этой внутренней полемики известен: многие ведущие физики были отлучены от физического факультета МГУ согласно охранной политике властей, стремившихся оградить молодое поколение университетской науки от влияния «нездоровой» академической науки.

Итак, Юрий Борисович утвердился в науке как теоретик, последователь Эйнштейна и ученик Борна. Он легко вошел в круг своих единомышленников, находясь на острие научного дискурса того времени. Его активная публикационная деятельность в Германии (13 статей за 2 года) продолжилась в СССР, статьи и рецензии дополнены двумя учебниками. Он не только выступал пропагандистом новейших идей теоретической физики, но и выдвигал другие, как теория космических ливней, развитие молекулярной теории химических связей, теория поглощения звука в твердых телах.

1938–1957 гг. — инженерные расчеты в самолетостроительных конструкторских бюро и пятиоптика. Все изменилось с его арестом в апреле 1938 г., более подробное рассмотрение обстоятельств и последствий которого предпринято в 3-м разделе данной главы. И хотя после завершения следствия и вынесения приговора он избежал лесоповала и рудников, в поле его науки произошла вынужденная смена тематики и деятельности. Обширные физико-математические знания Румера нашли применение в решении прикладных проблем аэродинамики в ЦКБ-29, туполевской «шарашке»: разработка конструкции антивибраторов изгибных колебаний, крутильных колебаний сложных систем коленчатых валов и колебаний колеса при его качении (шимми).

Здесь, как вспоминал В. Л. Покровский, ученик Румера, «он применил лагранжев метод, позволивший решить задачи наиболее экономно и элегантно. А. Н. Туполев, привыкший по старинке писать громоздкие уравнения баланса сил и моментов в каждой точке, сначала не поверил расчетам Юрия Борисовича, уместившимся на одной странице». Это было одно из воспоминаний о красивом решении задачи. Другое воспоминание, не менее яркое, но зловещее, связано с именем куратора ГУЛАГа Л. Берией. Однажды, после успешного испытания самолета Берия устроил прием в своем кабинете для всего бюро. На столе стояли изысканные закуски, грузинские вина. Во всю длину стола лежал невиданных размеров осетр. Когда выпито было уже немало и поднято много тостов, слово взял Роберт Бартини. Обращаясь к Берии, он сказал: «Лаврентий Павлович! Поверьте, что мои товарищи и коллеги ни в чем не виноваты, как и я сам». «Дорогой, — отвечал ему Берия, — если бы кто-нибудь из вас был бы виноват, он не сидел бы за этим столом». Ю. Б. Румер с 1938 по 1947 г. был специалистом «шарашек», где в «хорошей компании» решал практические вопросы авиапромышленности. Не без гордости в своей автобиографии, составленной перед вступлением в КПСС в декабре 1961 г., он написал: «…были вместе со мной осуждены ныне академики Туполев, Стечкин, Королев, Глушко».

(продолжение следует)

Примечания

[1] Библиография трудов Ю. Б. Румера. [Электронный ресурс]. Электрон. дан. [Новосибирск], 2014. URL: http://www.prometeus.nsc.ru/science/schools/rumer/biblio/page1.ssi/(дата обращения: 19.03.2014).

[2] Ачасов Н. Н., Румер Ю. Б., Черняк В. Л., Ширков Д. В. Формальная динамическая модель унитарной симметрии // Доклады Академии наук СССР. 1965. Т. 162, № 1. С. 43—45; Румер Ю. Б., Фет А. И. Лекции по теории унитарной симметрии. SU (3)-теория для студентов НГУ. Новосибирск, 1966. 255 с.; Румер Ю. Б., Фет А. И. Теория унитарной симметрии. М., 1970. 400 с.

[3] Конопельченко Б. Г. Кодоны, адроны и редкие земли. О некоторых «нефизических работах» Ю. Б. Румера // Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 443.

[4] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 15–16.

[5] Эйнштейновский сборник: 1972. М., 1974. С. 15–17.

[6] Гейзенберг Вернер Карл (1901–1976) — немецкий физик-теоретик, лауреат Нобелевской премии по физике (1932). Им заложены основы матричной механики, сформулирован принцип неопределенности, применен формализм квантовой механики к проблемам ферромагнетизма. Участвовал в развитии квантовой электродинамики, квантовой теории поля, предпринимал попытки создания единой теории поля. Во время Второй мировой войны был ведущим теоретиком немецкого ядерного проекта. Сыграл большую роль в организации научных исследований в послевоенной Германии.

[7] Гейзенберг В. Первые шаги квантовой механики в Геттингене [Электронный ресурс]. Электрон. дан. [Б.м.], 2015. URL: http://old.pskgu.ru/ebooks/wheisenberg/wheisenberg_05.pdf (дата обращения: 26.05.2015).

[8] Зоммерфельд Арнольд Иоганн Вильгельм (1868—1951) — немецкий физик-теоретик и математик.

[9] Иоффе Абрам Федорович (1880—1960) — «отец советской физики», академик (1920), вице-президент АН СССР (1942—1945). Директор Ленинградского физико-технического института (1921—1950). Основатель физической школы, инициатор Атомного проекта СССР.

[10] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 76.

[11] Леман И. Теория относительности: Популярное изложение без математических формул. Пер. с евр. И. Румера. М.: Работник просвещения, 1922. 48 с.; Мошковский А. Альберт Эйнштейн: Беседы с Эйнштейном о теории относительности и общей системе мира; пер. с нем. И. Румер. М.: Работник просвещения, 1922. 210 с. Именно этот перевод цитирует в своей биографии Эйнштейна «Эйнштейн. Жизнь. Смерть. Бессмертие», которая выдержала несколько изданий, историк Б. Г. Кузнецов.

[12] Визгин В. П. Отечественные физики и математики (1940—1970-е гг.): междисциплинарное взаимодействие// К исследованию феномена советской физики 1950-х-1960-х гг. Социокультурные и междисциплинарные аспекты/ Сост. и ред. В. П. Визгин, А. В. Кессених, К. А. Томилин. СПб.: РХГА, 2014. С. 317.

[13] Rumer G. Form und substanz // Zeitschrift für Physik. 1929. Bd. 58, N 4. S. 273—279.

[14] Максвелл Джеймс Кларк (1831—1879), выдающийся британский (шотландский) физик, математик и механик, популяризатор науки, конструктор физических приборов. Член Лондонского королевского общества (1861).

[15] Кирхгоф Роберт Густав (1824—1887), немецкий физик, специалист в области математической физики. Член Берлинской академии наук (1875), иностранный член Лондонского королевского общества (1875), член-корреспондент Петербургской академии наук (1862), Парижской академии наук (1870).

[16] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 29.

[17] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 30.

[18] Гамов Георгий Антонович, известен и как Джордж Гамов (1904—1968) — физик-теоретик, астрофизик и популяризатор науки. В 1933 г. после неудавшейся попытки создания Института теоретической физики покинул СССР, став невозвращенцем. В 1940 г. получил гражданство США. Член-корреспондент АН СССР (с 1932 по 1938 г., восстановлен посмертно в 1990 г.). Член Национальной академии наук США (1953).

[19] Бор Нильс (1885—1962) — датский физик-теоретик и общественный деятель, один из создателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии по физике (1922). Участник Манхэттенского проекта по разработке атомной бомбы.

[20] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 31.

[21] Фeрми Энрико (1901—1954) — выдающийся итальянский физик, внесший большой вклад в развитие современной теоретической и экспериментальной физики, один из основоположников квантовой физики. Член Национальной академии деи Линчеи (1935), иностранный член-корреспондент АН СССР (1929).

Непроясненным остается вопрос сравнения публикаций о нейтрино. И у Румера (Волновая теория нейтрино // Докл. АН СССР. 1934. Т. 4, № 1—2. С. 21—24), и у Ферми (Fermi E. Versuch einer Theorie der β-Strahlen. I // Zeitschrift für Physik. 1934. V. 88, N 3. S. 161—177) статьи вышли в один год. На это обстоятельство обратил внимание М. А. Марков. Он звонил Румеру в Новосибирск, видимо незадолго до его кончины, но тот уже не мог общаться. Марков хотел выяснить, знал ли Румер о работах Ферми. Тот Румера не цитировал. См. Марков М. А. Размышляя о физиках…, о физике…, о мире… М.: Наука. 1993. С. 12—13.

[22] Нейман Джон, фон (1903—1957) — венгеро-американский математик. Исследования в области квантовой физики, квантовой логики, функционального анализа, теории множеств, информатики, экономики и др. отраслей науки. Создатель архитектуры большинства современных компьютеров (так называемая архитектура фон Неймана), разработал применение теории операторов к квантовой механике (алгебра фон Неймана). Участник Манхэттенского проекта, создатель теории игр и концепции клеточных автоматов.

[23] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 33.

[24] Там же. С. 58.

[25] Паули Вольфганг Эрнст (1900—1958) — швейцарский физик-теоретик, работавший в области физики элементарных частиц и квантовой механики. Учился в Мюнхенском университете у Арнольда Зоммерфельда. С именем Паули связано такое фундаментальное понятие квантовой механики, как спин элементарной частицы. Им предсказано нейтрино. Лауреат Нобелевской премии по физике за 1945 год.

[26] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 57.

[27] Френкель Яков Ильич (1894—1952) — физик-теоретик, чл.-корр. АН СССР (1929), сотрудник Ленинградского физико-технического института (1921—1952). Автор первого курса теоретической физики в СССР, по которому обучались студенты СССР и зарубежья.

[28] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 392.

[29] Румер Ю. Б. Квантовая механика — 50 лет: доклад. Новосибирск, 1976. Препринт АН СССР, Сиб. отд-ние, Ин-т ядерной физики, № 76—77. С. 26.

[30] Дирак Поль Адриен Морис (1902—1984), английский физик-теоретик, один из создателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии по физике 1933 года (совместно с Эрвином Шредингером). Член Лондонского королевского общества (1930), а также ряда академий наук мира, в том числе иностранный член Академии наук СССР (1931), Национальной академии наук США (1949) и Папской академии наук (1961).

[31] Теллер Эдвард (1908—2003), американский физик, венгерский еврей по происхождению, непосредственный руководитель работ по созданию американской водородной бомбы. До 1935 г. работал в Лейпциге, Геттингене, Копенгагене, Лондоне. В 1934 г. получил Рокфеллеровскую стипендию, работал у Н. Бора в Дании.

[32] Оппенгеймер Джулиус Роберт (1904—1967), американский физик-теоретик. Его университеты — Гарвардский, Кембриджский, Геттингенский. Ученик М. Борна. Известен как научный руководитель Манхэттенского проекта.

[33] Albert Einstein — Hedwig und Max Born. Briefwechsel: 1916—1955, Munich, 1969. S. 107. Перевод И. С. Михайловой.

[34] Эйнштейновский сборник, 1972. М.: Наука, 1974. С. 15.

[35] На самом деле, математическое оформление идей общей теории относительности заняло у Эйнштейна несколько лет, с 1907 по 1915. В 1905 г. ему было 28 лет.

[36] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 37.

[37] Вейль Герман Клаус Гуго (1885—1955) — преемник Д. Гильберта (нем. D. Hilbert, 1862—1943) в Геттингене, был одним из последних крупных математиков, которые также занимались теоретической физикой и астрономией и внесли в них важный вклад. Когда Гитлер пришел к власти, Вейль уехал в Принстон, в Институт перспективных исследований, где работал также и А. Эйнштейн.

[38] Полинг Лайнус Карл (1901—1994) — американский химик, ученый-энциклопедист. Один из основателей молекулярной биологии. Лауреат Нобелевской премии по химии 1954 г. и премии мира 1962. Лауреат Международной Ленинской премии за укрепление мира между народами 1970 г.

[39] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 434.

[40] Там же. С. 90—91.

[41] Архив МГУ. Ф. 46. Оп.1-л. Д. 217а. Л. 11.

[42] Румер Ю. Б. Введение в волновую механику. Ч. 1. М.; Л.: Онти, Гл. ред. общетехн. лит. и номографии, 1935. 148 с.

[43] Румер Ю. Б. Спинорный анализ М.; Л.: Онти, Гл. ред. общетехн. лит. и номографии, 1936. 104 с. Переиздана в 2010 г.

[44] Тензор — геометрический объект в трехмерном пространстве, характеризует волновое поле материи. Спинор — нетензорный четырехкомпонентный геометрический объект, характеризует квантовое начало (Румер Ю. Б. Спинорный анализ. С. 4).

[45] Владимиров Ю. С. Между физикой и метафизикой. Кн. 1.: Диамату вопреки. Изд. 2-е. М.: Либроком, 2012. С. 100.

[46] Румер Ю. Б. Наглядные модели атомов и молекул в квантовой химии: доклад / Акад. наук Союза Сов. Соц. Республик, юбилейный Менделеевский съезд в ознаменование 100-летней годовщины рождения Д. И. Менделеева, Ленинград 10—13 сент. 1934 г. Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1934. 11 с.

[47] Шпольский Э. В. Физика в СССР (1917—1937) // УФН. 1937. Т. XVIII, № 7. С. 301.

[48] Румер Ю. Б. Теория относительности // Изв. ЦИК, 22 окт. 1935. № 247. С. 3.

[49] Ландау Л.Д., Румер Ю. Б. Что такое теория относительности. М.: Сов. Россия, 1959. 62 с.

[50] Транскрипция интервью с д. ф.-м. н. В. Ф. Дмитриевым от 08.08.2016. Архив автора.

[51] Landau L., Rumer G. The cascade theory of electronic showers // Proceedings of the Royal Society of London. Ser. A. Mathematical and physical sciences., 1938. Vol. 166, N 925. P. 213—228.

[52] Кемоклидзе М. П. Квантовый возраст. С. 182.

[53] Landau L., Rumer G. Production of showers by heavy particles // Nature. 1937. Vol. 140, N 3546. P. 682.

[54] Landau L., Rumer G. Über schallabsorption in festen körpern (О поглощении звука в твердых телах) // Physikalische Zeitschrift der Sowjetunion, 1937. Bd. 11, N 1. S. 18—25.

[55] Визгин В. П., Горелик Г. Е. Восприятие теории относительности в России и СССР // Эйнштейновский сборник, 1984—1985: Сб. статей. М.: Наука, 1988. С. 50.

[56] Горелик Г. Е. Андрей Сахаров // Наука и свобода. М.: Вагриус, 2004. С. 55.

[57] Тимирязев Аркадий Климентьевич (1880—1955) — физик, философ-марксист, педагог. Доктор физико-математических наук, профессор МГУ. Известен отрицанием теории относительности и квантовой механики.

[58] См., например Тимирязев А. К. Экспериментальное опровержение теории относительности // Под Знаменем Марксизма, 1925. № 7—9. С. 191—192.

[59] Визгин В. П. «Явные и скрытые измерения пространства» советской физики 1930-х гг. (по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.) [Электронный ресурс] http://russcience.euro.ru/ papers/viz2001.htm (дата обращения 04.06.2013).

[60] Кастерин Николай Петрович (1869—1947) — физик, противник теории относительности. Работал в Московском университете, проводил исследования в области вихревого движения. Опубликовал более 40 научных работ по вопросам теоретической физики, липмановской цветной фотографии и дисперсии света. В 1944 г. его и А. К. Тимирязева работы были подвергнуты критике как лженаучные.

См. Андреев А. В. Альтернативная физика в СССР: двадцатые — сороковые годы [Электронный ресурс] http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/and97ph.htm (дата обращения 22.08.2016).

[61] Блохинцев Д. И., Леонтович М. А., Румер Ю. Б. и др. О статье Н. П. Кастерина «Обобщение основных уравнений аэродинамики и электродинамики» // Изв. АН СССР: Серия физич. 1937. № 3. С. 425—436.

[62] Андреев А. В. Физики не шутят. С. 92.

[63] Ханин Г. И. Высшее образование и российское общество // ЭКО. 2008. № 8. С. 82.

[64] Чижевский Александр Леонидович (1897—1964) — ученый-биофизик, один из основателей космического естествознания, основоположник космической биологии и гелиобиологии, электрогемодинамики, изобретатель, философ, поэт и художник.

[65] Смит А. Введение в неорганическую химию. Перевод с третьего издания под редакцией и с добавлением Л. В. Раковского. Выпуск первый. М.: ГИЗ, 1928.

[66] Беркли Джордж (1685—1753) — английский философ, епископ Клойнский в Ирландии.

[67] За пролетарские кадры. 1932. № 2 (140). С. 2.

[68] В одном из своих выступлений в газете МГУ С. И. Вавилов одобрял его: За пролетарские кадры, 1932. № 6. С. 3. Постановление ЦИК СССР от 19 сентября 1932 г. «со всей резкостью и решительностью» осудило бригадно-лабораторный метод и другие «перегибы и извращения» в организации учебного процесса.

[69] За пролетарские кадры, 1935. № 44. С. 4.

[70] Терлецкий Яков Петрович (1912—1993) — физик, доктор физико-математических наук (1945). Зам. начальника по науке отдела «С» НКВД СССР. Встречался с Н. Бором для консультаций по созданию атомной бомбы в СССР (1945). Искренне разделял общественные идеалы своего времени, хранил верность диалектическому материализму.

[71] Речь об И. Е Тамме, Г. С. Ландсберге, С. Э. Хайкине, М. А. Леонтовиче, которые были «выдавлены» с физического факультета МГУ. См. Горелик Г.Е. Физика университетская и академическая, или Наука в сильном социальном поле. C. 58—59; Андреев А. В. Физики не шутят. С. 107—109.

[72] Андреев А. В. Физики не шутят. С. 115—147.

[73] Мандельштам Леонид Исаакович (1879—1944), физик, академик АН СССР (1929). Профессор Московского государственного университета. С 1934 г. работал также в Физическом институте АН СССР.