Но семь лет назад в журнале «Семь искусств» я встретил Ваш, Паола, перевод этого стихотворения. Я был буквально очарован и подумал, что, если бы Ваш перевод шедевра Табидзе мог появиться перед глазами придирчивой редакционной коллегии ББП в те далекие 70-е годы, то позиция Беллы Ахатовны не была бы столь несокрушимой.
ПИСЬМА К ПАОЛЕ
Не так давно мне пришлось проводить своего друга в последний путь.
Вместе с ним мы сидели за одной школьной партой, в один и тот же год выбрали себе подруг жизни, в одно и то же время сменили страну проживания.
Только срок жизни, как видно, для нас был назначен разный…
А ведь еще год назад мы вдвоем ездили в Грузию, где в свои армейские годы мой товарищ служил, потом часто бывал в Тбилиси, а я… я просто хотел познакомиться со страной, о которой много слышал и немало о ней читал.
Как-то на днях Тамара, вдова моего друга, отдала мне несколько заклеенных почтовых конвертов, на которых были написаны только три слова – Тбилиси, Паоле Урушадзе.
Я узнал стремительный почерк друга и с недоумением посмотрел на Тамару.
– Он попросил, – тихо произнесла Тамара, – отдать эти конверты тебе, чтобы ты прочитал и, если это возможно, переслал адресату. А кто это, Паола Урушадзе?
– Представь себе, – отвечаю, – во время нашей поездки в Грузию видел в его руках книжку, на обложке которой было это имя и название – Salve…
– Так это в английском значит целебная мазь, бальзам, – уточнила Тамара.
– То-то я удивлялся, чего он везде и всюду не расстается с этой книжицей. Бывало, чуть что, откроет и что-то там для себя вычитывает. Я даже разок съязвил над этой его манерой там, в Тбилиси: «Ну ты прямо, как Маяковский! Мы же помним с тобой, как он балдел от пастернаковского “Марбурга” и любил сходу цитировать:
В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал…
Тамара грустно улыбнулась. Мы помолчали. Потом она ушла, а я стал открывать конверты…
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
07.05.23. Тбилиси
Паола, добрый Вам день! С раннего утра ездил в Имеретию, в село Чквиши, походил по парку и вокруг двух домиков, в которых родились великие поэты Грузии – Галактион и Тициан Табидзе. Потом долго смотрел в одно из окон и думал о том, как трудно судить о поэзии без возможности оценить ее в оригинале. Поэтому приходится верить на слово переводчикам…
Поздний вечер того же дня.
Где-то я читал, что Галактион Табидзе в стихотворении 1944 года “Окно” как бы напророчил свою смерть:
…Час заветный настанет,
Что предсказан давно.
Скоро, скоро в тумане
Засветится окно.
(пер. В. Шаламова)
И действительно, много раньше, в 1916 году, двадцатичетырехлетний поэт в стихотворении “Эфемера” писал:
… Было мне начертано в небе звездным инеем –
Жизнь без вдохновения – тлен и умирание!
(пер. П. Урушадзе)
Как удивительно эти строки иллюстрирует знаменитая картина Ладо Гудиашвили 19-го года “Галактион Табидзе и “Синие кони”…
17 марта 1959 года народный поэт Грузинской ССР (1933), кавалер ордена Ленина (1936), ордена Трудового Красного знамени (1953), академик Академии наук Грузинской ССР (1944), “поэт с легендарной славой”, как называл его Горький, Галактион Табидзе вошел в пустой кабинет главврача психиатрической лечебницы в Шови на третьем этаже, распахнул окно и выбросился во внутренний двор…
Перед этим его навестили гэбэшники и просили подписать бумагу с осуждением Пастернака.
В сентябре 1941 года Галактион потерял жену, Ольгу Окуджава (тетку Булата Шалвовича Окуджавы): она была осуждена за троцкизм и расстреляна в Медведевском лесу под Орлом.
В декабре 1937-го был расстрелян двоюродный брат Галактиона поэт Тициан Табидзе, близкий друг Бориса Пастернака.
В марте 1959 года круг замкнулся, и поэт шагнул в засветившееся, пятнадцать лет назад окно.
Ваш читатель,
В.В.
Иерусалим
ПИСЬМО ВТОРОЕ
08.05.23. Тбилиси
Паола, у меня дома, в Израиле, есть томик стихов Галактиона Табидзе в серии «Большая библиотека поэта», выпущенный в 1983 году. Я купил книгу еще в Москве, как только она появилась в продаже, и, помню, первым делом бросился смотреть, чей перевод стиха Галактиона ”Мэри” был опубликован в этом солидном издании. До того я знал перевод Беллы Ахмадулиной – как лучший среди хороших – в ее сборнике “Сны о Грузии”, вышедшем в 1977 году в тбилисском издательстве «Мерани». Я был удовлетворен: в ББП значился перевод Ахмадулиной.
Но семь лет назад в журнале «Семь искусств» я встретил Ваш, Паола, перевод этого стихотворения. Я был буквально очарован и подумал, что, если бы Ваш перевод шедевра Табидзе мог появиться перед глазами придирчивой редакционной коллегии ББП в те далекие 70-е годы, то позиция Беллы Ахатовны не была бы столь несокрушимой.
Остаюсь Ваш
В.В.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
09.05.23. Тбилиси
Позвонил приятель из Батуми, зная, что я сейчас нахожусь в Грузии. Приглашает на свадьбу своего внука, возражений не принимает, мол, номер в гостинице уже оплачен!.. Дорога на поезде – пять часов, я и поехал. На третий день после встречи и сего мероприятия гуляли по городу, этой столице Аджарии, заглянули на пляж “Батуми-Бич”. Там я и попросил товарища показать мне городской памятник Галактиону Табидзе. Впечатляющий памятник: среди зелени парка на мощеной площадке выделяется монументальная каменная арка, а перед ней на постаменте возвышается голова великого Галактиона. Мне понравилась скульптура: почему-то показалось, что эта работа значительно сильнее, нежели кутаисский монумент у реки Риони со всей своей запланированной экспрессией и символикой.
Остаюсь Ваш
В.В.
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
13.05.23. Тбилиси
Сегодня, любезная Паола, суббота и у меня настроение – побродить по Старому городу, подышать воздухом Тифлиса, пошататься около Серных бань, поискать для фотосъемки ветхие балкончики или уютные дворики на улочках Авлабари, а к полудню успеть на улицу Шавтели к башне с часами – творению Резо Габриадзе. И, если повезет, занять место у кофейного столика под навесом, поближе к самому зданию театра Имени его основателя, Реваза Левановича Габриадзе, названного в народе ангелом Тбилиси. (На будущей неделе обязательно принесу розу к его могиле в Мтацминдском пантеоне).
А причина такого настроения – Ваш стих семнадцатого года – “Город в городе”:
И снова он не верен – твой разбег,
И, как всегда, не в те стучишь ворота, –
Душа моя, там двадцать первый век,
Там всё иное: музыка. погода…
Ты видишь город? Разве он похож
На тот – недавний?…
Где былая шалость?
А гонор где? Веселья ни на грош…
Уходят люди ярусов и лож,
И от партера мало что осталось.
Порой подумаешь: а жив, а жив ли он?
Стекло – к губам!.. Наверно, жив, раз дышит,
Но это вам не Троя-Илион,
Тут ни к чему ахейский батальон, –
Всё сделается медленней и тише –
Без шума, без падения колонн,
Без зарева… Кто вспомнит?
Кто опишет?
…Только появившийся из расписных дверей на крохотной сцене на самом верху башни златокрылый ангел стукнул молоточком в свой колокол, и только эту мини-сцену покинули куклы из минутного спектакля “Цикл жизни”, на площади, уже заполненной туристами и местной публикой, появились неожиданные фигуры. Мужчина лет эдак 40-45-ти, голову которого венчал высокий черный цилиндр, вез на колесиках… расписную шарманку. На одном плече у него сидела обезьянка. а на другом – зеленый попугай с длиннющим хвостом, короче, – ара, как на картинке.
Его спутники – наподобие героев повести Куприна – девушка (увы, не мальчик!) в обтягивающем черном трико и натуральнейший королевский пудель, белый, как снег.
Девушка расстелила на земле коврик и на нем моментально сделала классический мостик, мужчина стал крутить ручку своего инструмента, послышалась музыка, сразу выдавшая электронную начинку этой псевдошарманки, а пес … он сначала прополз под изогнутым телом девушки, а потом, едва разбежавшись, перепрыгнул через нее. Девушка встала на ноги, сняла с головы шарманщика цилиндр и, как в старых добрых фильмах, стала обходить зрителей. Публика была в восторге. Не ведаю, из цирка ли эти ребята или занимаются самодеятельностью, но они точно знают, когда и где заниматься подобным делом…
Я возвращался к себе в гостиницу и вспоминал строки давнего стиха Булата “Тбилиси моего детства”:
…Ах, шарманщик!
Он медленно руку ведет,
он выводит мелодию правой рукою,
а другую –на плечи шарманке кладёт.
Он проходит дворами,
оракул безвестный,
а билеты со счастьем
всего по рублю…
Остаюсь Ваш
В.В.
ПИСЬМО ПЯТОЕ
15.05.23. Тбилиси
Я сижу на скамеечке напротив решетки, закрывающей вход к могилам-памятникам Грибоедова и Нины Чавчавадзе. Это у меня старое любимое место отдыха после обхода знаменитого Пантеона на склоне Мтацминды.
Несколько минут назад оставил небольшой магазинчик сувениров, где купил для друзей узкогорлый кувшин классической грузинской формы. Такие кувшины для вина я представил в воображении на свадебных столах в селении Цинандали в родовом поместье генерал-майора, поэта-романтика, друга Грибоедова, князя Александра Гарсевановича Чавчавадзе, в сентябре 1828 года.
Я знаю, мои дорогие предтечи,
Вы всё мне расскажете после – при встрече…
Пока же об этом, всё громче, всё резче,
Со мной говорят ваши старые вещи,
Своими словами – то стуком, то треском,
О чём-то забытом – высоком и веском,
Что смыло волною, и сравнивать не с чем…
О чём этой ночью подробно – по буквам –
Долбил мне упорно столешник из бука,
О чём толковали, но с тем же успехом,
И шкаф платяной, и комод из ореха…
О чём и буфет с битой дичью на дверце
Скрипел,
всякий раз
обрывая мне сердце…
Остаюсь Ваш
В.В.
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
16.05.23. Тбилиси
Твой нынешний выбор мне мил и понятен,
Тем боле, что ты начинаешься с пятен –
С тех – солнечных пятен на листьях, на платье,
На мамином платье…
А раз это так, будь добра. и напой мне
О бликах из той же горячей обоймы –
На старых обоях, на книжной обложке,
На утренних чашках, на блюдцах, на брошке
Какой-нибудь гостьи… на скатерти чайной;
О бликах, мне верных, о бликах случайных,
О тех, что на миг заливали, как пойму,
Ночной потолок… Напоследок пропой мне
О давних лучах – тех незримых и шалых,
Что летнее утро доспать мне мешали,
Сон с явью смешали. И, видимо, с толком:
Казалось, на время… а вышло – надолго.
Это Ваше, Паола, стихотворение обладает некой магией.
Что же магического заключается в этом рассказе о простых световых бликах, о вспышке памяти из далекого детства? В чем заключается удивительная целебная сила этого стихотворения? Я бы добавил, терапевтическое влияние в случае, когда
…бывает – ни гроша,
И беды грудой,
Да и луна нехороша,
И солнцу худо…
И эта жизнь – она и впрямь
Юдоль печали,
И нет уже ни пап. ни мам,
как там – в начале…
Так в чем же секрет, Паола? Неужели в способности определить единственно верный выбор в расположении слов? Или в подсказке: материнская питательная среда, почва, корни и воздух Тбилиси, – Тифлиса – горбатого (“Мне Тифлис горбатый снится…” О. Мандельштам), “островка лирики в эпическом просторе Грузии” (П. Нерлер)?
Когда-то русский поэт из Тбилиси, прозаик, литературовед, переводчик, фотохудожник Александр Цыбулевский (1928-1975) в своей статье об Александре Блоке “Живая точность тайн…” говорил о поэтической магии поэта: “… Кажется, нет ничего яснее блоковских стихотворений, они созданы по закону предельной ясности и простоты, и тем не менее в этой ясности тайна, которая и раскрываясь, не перестает быть тайной. Ничего общего с раскрытием фокуса. Тайна тут связана с сокровенным… Может случиться и так: чем больше постигается тайна, тем больше она ею и остается…”.
Наверное, это и Ваша тайна, Паола…
Остаюсь Ваш,
В.В.
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ
18.05.23. Тбилиси
С семи до десяти утра не выходил из гостиничного номера, укладывал дорожный чемодан, прикидывал, когда снова приеду в Грузию. Тогда первым делом смотаюсь в Кахетию. Давно не был в Мцхете: хочется снова смотреть на линию, отделяющую цвета Куры и Арагви при их встрече, и, не будучи религиозным человеком, снова испытать чувство благоговения под сводами Светицховели…
Но к полудню потянуло в город, прежде всего – на главную улицу Руставели к русскому драматическому театру. Именно там весной 2012 года мне повезло увидеть “Холстомера” в постановке Автандила Варсимашвили. Для меня, с молодости привыкшего к работам товстоноговского БДТ, это было потрясением…
Около закрытых стеклянных дверей театра стояла небольшая группа молодых людей. Один парень, настоящий восточный красавец, что-то рассказывал и вдруг все разом громко захохотали. Я в этот момент искренно пожалел, что не знаю языка.
И потом, быстро оставив эту парадную улицу города, ушел в сторону парка 9-го апреля, бывшего Александровского, где ранним утром 1989-го года случилась печально известная ночь саперных лопаток.
Кто-то в разгар поминального пира
Голос свой пробует – слышен ли в гаме?
А кто-то все ставит и ставит Шекспира,
Чаще всего – это Лир… или Гамлет?
А эти, а эти, совсем уж отпетые,
Тихие, бледные, плохо одетые –
Эти упрямо, в любую погоду
Заняты тем, что спасают породу:
Мальчика с бабочкой…
Девочку с бантом…
Спасают не пищей, белками богатой, – и
Спасают пластинкой с поблекшим бельканто,
Спасают травою, рекою, закатом,
И учат, как ямб отличить от хорея…
А мимо плывет, как последний корабль,
Город, который дарил, не жалея…
И сам же ограбил.
Я устроился на парковой скамейке рядом с каким-то мужским бюстом чеховской наружности. Под надписью на грузинском языке были высечены даты: 1859 – 1894. Но кем же был этот грузинский интеллигент, которого увековечили подобным образом?
На соседней скамейке сидела девушка недурной наружности с альбомом на коленях, в котором она что-то в нем рисовала. Я встал и не спеша прошел мимо неё, пытаясь увидеть, что она рисует. Оказывается, она вполне профессионально изображала сей монумент. Я набрался смелости и заговорил с ней.
- Простите, вы говорите по-русски? – спросил я, не надеясь на какой-либо ответ, и добавил для страховки: Я из Израиля.
- Да, говорю, и вполне свободно, – девушка рассмеялась, – А что вас, собственно, интересует?
- Кого вы сейчас рисуете? Даты я вижу, а кто это – не знаю.
- Я тоже не знаю, – чуть смущенно сказала она, – но могу прочесть. Написано – Эгнате Ниношвили. Очень выразительное лицо, так и просится на бумагу…
- Благодарю. А вы, девушка, очень хорошо рисуете, видно настоящую школу!
Отойдя в сторону, я быстро достал мобильник и набрал имя в поисковике. Ответ меня поразил: “Ниношвили – семинарист, учитель, писатель, в 1891 году встретил бродягу Максима Пешкова и посоветовал заняться писательством».
В тенистом парке солнце не чувствовалось, да оно уже стало уходить за верхушки деревьев. Так что, до свидания, милый Тбилиси, нахвамдис, Тифлиси!…
Вот он и кончен – твой счастливый день.
Он был хорош, и по частям, и в сумме.
Он был неровен и слегка безумен,
Но не таил за пазухой кистень –
Никто не заболел. никто не умер…
И уходил он тоже хорошо –
Себя, как книгу, заново листая…
Припомнил всё, – и в сумерках растаял,
Как все счастливцы,
тихо отошёл…
Навсегда Ваш,
В.В.
