Вот он Греческий зал, заслугами лорда Элджина набитый под завязку фрагментами Парфенона. Внимание, снимаю! Древняя Вавилония, представленная огромными рельефами человекобыков. На плёнку, пожалуйста. А вот и милые моему сердцу мумии. Мотор! Снято! Всё. Меня покинул зуд хронической неудовлетворённости.

Михаэль Верник

ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАДРЫ

Были в жизни случаи, когда рука подсознательно тянулась к… фотоаппарату. Запечатлеть увиденное. Но, в силу всяких причин, желание остановить мгновенье не осуществилось. И проскакивают в памяти упущенные в разную пору интересные, нужные, важные или просто занимательные кадры и отрывки. А память вещь ненадёжная. Да, да, поверьте, молодые. Вот и решил я собрать эти разрозненные визуальные кусочки и попробовать всё же зафиксировать. Текстуально. Посмотрим, что из этого выйдет. Итак:

В 2002 году впервые попал в Америку. Всё время провёл с видеокамерой наизготовку. А тут дочь попросилась в Макдональдс. Тот в квартале от гостиницы, вот и вышел без камеры. Не ожидал, что понадобится. И вдруг жена: «Посмотрите на небо!» Поднял голову, а там!..

Средь бела дня в небе над Манхеттеном проявляется надпись идеально ровной окружностью белым на голубом.

Если бы значилось что-то вроде: «Я Господь Бог ваш, веруйте», бухнулся бы на колени прямо посреди тротуара. Но писалась банальщина — в таком-то месте, в такой-то час состоится грандиозная распродажа. Только отчаянно присмотревшись, видим, что надпись исходит из нескольких двигающихся синхронно точек — звено самолётов выписывает в небе буквы выхлопом своих моторов.

***

Далёкие восьмидесятые. Я работаю на «скорой». За какой надобностью водитель вкатился на этот пустырь, похожий на плешь с клочками чахлых зарослей репейника, на сотни метров от центра которого ни одного строения — не помню. Вдруг мы услышали мерный стрёкот и вскоре за кустарником увидели его источник. Маленький трактор прикован цепью к металлическому стержню и наворачивает вокруг него круги без какого-либо присутствия человека. Грустная футуристическая картина. Цивилизация роботов наглядно и впечатляюще. Одинокий работающий трактор выглядел трагичней, чем пёс, потерявший хозяина.

(По здравому размышлению догадался, что трактор производил тестирование шин расположенного не так далеко шинного завода).

 ***

«На тумбочке у койки фото: молодой офицер — в петлицах по три «шпалы», на груди два Красных Знамени и гвардейский значок». Я цитирую свой текст под названием «Дневальный», а проиллюстрировать его не могу. Моя законопослушность сыграла со мной злую шутку, так хотел заснять фотокамерой своего телефона, но рука не поднялась. В нашем учреждении официально запрещено фотографировать.

С тех пор остались вопросы: кто был этот такой молодой подполковник? К какому роду войск принадлежал? Что бы я ещё мог узнать о нём, будь у меня копия этого снимка? Всё втуне. Жаль.

 ***

Пионер. Всем ребятам пример. А я сидел за партой и скучал. Единственной достойной и доступной в данной ситуации забавой и игрушкой стал мой пионерский значок. Отцепив от форменной рубашки, я стал крутить его так и сяк, обводить ручкой на тетрадном листе, проверять острие булавки на брючной ткани. В конце концов пристегнул его к штанине и забыл о нём, отвлёкшись на свою соседку по парте, которая сердитым шепотком призвала меня прекратить вертеться и не мешать ей слушать урок. Моё поведение и реакция соседки привлекли внимание учительницы, и та вызвала меня к доске. Когда я предстал перед классом, то по помещению прошелестел сначала робкий смешок, перекатившийся затем в громкий и дружный хохот всех учеников. На моём правом бедре был нацеплен пламенем вниз забытый в этом состоянии заветный пионерский значок.

Какая досада, что это не было запечатлено.

***

Я стоял у лифта в вестибюле гостиницы. Токио или Киото не помню, но не суть.

Двери лифта открылись, и я встретился взглядом с японской дамой, собирающейся, несомненно, выходить. Она мне поклонилась. Я, естественно, ей тоже. Жду, когда она покинет лифт. В проходе не стою и ничем ей не мешаю. Но она не двигается, а кланяется мне ещё раз. Я джентльмен, поклонился ей в ответ опять. Улыбка на её губах съёжилась, но она вновь мне поклонилась. Напоминаю, я джентльмен, не могу не ответить даме, кланяюсь опять. Вижу, что ей взгрустнулось, но она стоит и кланяется вновь. И тут я решил обуздать собственное джентльменство и сдержался от поклона. Она встрепенулась как птичка, юркнула из лифта и засеменила на выход. Она, женщина, не могла продолжить путь, не ответив на поклон мужчины.

Занесу в архив. Если уж не видео, то в архив памяти.

10/10/2020

Туманы и мумии

Лондон я покидал с чувством лёгкой досады. Вроде бы и поездка удалась, и группа была приятная, и гид толковый, но вот в последний день поймал эту неудовлетворённость, как ловят вирус гриппа. А всё дело в мумиях. Очень уж хотел их сфотографировать, так нечем. Неделя экскурсий приучила меня, что в музеях снимать нельзя. Так было и в Тауэре, и в Национальной Галерее, и в Гринвичском Морском. Последние несколько часов до отлёта мы с женой решили посвятить Британскому Музею. Благо, находился он неподалёку от нашей гостиницы. Наученный горьким опытом, я не взял с собой громоздкую (тех ещё времён, середины девяностых) видео-фото технику. И пожалел об этом. В Британском Музее правила терпимее к досужим туристам. Снимай — не хочу. Только без вспышки. Вот незадача. Передо мной всё это богатство. Сокровища Альбиона. А задокументировать для домашнего архива не могу. Ну, с «сокровищами Альбиона» я погорячился. Основная масса выставленного в витринах — наглое хвастовство колонизаторов награбленным со всего мира добром. Например, в индийском отделе есть каменный бок Шивы с тремя из шести рук, а рядом фотография, как выглядит остальное изваяние, находящееся в старинном индуистском храме. Неважно. Главное, что я это видел, но запечатлеть не мог. И особенно закручинился в древнеегипетском отделе. Мумии… Как чудесно они бы смотрелись в моём фотоальбоме или в видеоархиве! Но, не судьба. Вот с таким мимолётным чувством утраты, этакой ложкой дёгтя, я расстался с Англией.

Прошло года два, и в нашем отделении появился он — Джорж-Питер Болин, эсквайр. Прыщавый белобрысый лондонский балбес, прилетевший погреться под нашим южным солнышком и не справившийся с количеством пропущенных через свои молодые лёгкие продуктов горения растения cannabis*. К нам он был доставлен полицией в состоянии исхудания и возбуждения. За несколько месяцев нам удалось поправить его здоровье до такой степени, что можно было посылать его в Лондон, к родителям. Честь сопроводить отпрыска уважаемой на Острове фамилии досталась мне. Вернее, я её выиграл в лотерее, проведенной между желающими смотаться в командировку в Лондон коллегами. Основным условием участия в лотерее было знание «базового английского». Это туманное определение уровня знания языка дало мне право самонадеянно вписать свою кандидатуру. Я не уловил разницы между «базовый английский» и «читаю и пишу со словарём».

Перед отлётом запасся четырьмя таблетками успокоительного для моего подопечного и новой видеокамерой для себя. А как же! Благосклонная судьба даёт мне и мумиям второй шанс. К трапу самолёта нас сопроводил сотрудник английского посольства. Я почувствовал себя очень значимым лицом, когда тот вызвал членов экипажа (на самом деле, группу салонных стюардов), представил им меня и посвятил в мою важную миссию — доставить в семью соотечественника. Полёт начинался замечательно! Мой друг Джорж—Питер выглядел совершенно равнодушным, что мне не могло не нравиться. Идиллия была разрушена моим профессиональным пристрастием к беседам с пациентами. «Ну, парень, вот ты и возвращаешься домой, что собираешься делать?» — через некоторое время после взлёта выдавил я из себя на «базовом английском». Мой молодой джентльмен разразился пространной речью, начало которой положила фраза: «I will strike». Чего? Будешь бастовать? Чудненько. Бастуй себе на здоровье, милый друг. На данном этапе это меня совершенно устраивает. И тут понимаю, что слово «бастовать» как-то не вписывается в контекст. Вынимаю карманный словарь. Листаю. «Strike» — первое значение — «бастовать», второе — «ударять, бить.» Это «бить» разбило вконец моё благодушное настроение. «Ну-ка, ну-ка, парень, повтори, что ты сказал». «Я буду бить стёкла, бросаться на окна, кричать, звать на помощь! Я выведу тебя на чистую воду, ублюдок. Ты только прикидываешься хорошим человеком, а на самом деле, ты бандит и убийца». Так звучала эта фраза в оригинале. «Ну, а таблетку ты примешь?» «Давай!»

После принятия препарата, мой эсквайр опять заперся в себе, а мне неизбывная вера в достижения современной фармакологии давала право надеяться, что худшее позади. Но… Через час подали пищу. С металлическими приборами. (У нас в отделении вилки и ложки у пациентов пластиковые, одноразовые, а ножей никаких и в помине.) Факт пропажи собственного аппетита не помешал мне пристально наблюдать за тем, как Джорж или Питер, или как там его, поглощает еду, эстетично пуская в ход вилку и нож, от серебристого блеска которых я не мог отвести взгляд. Поев, парень удовлетворённо откинулся на спинку кресла, и я опять решил выяснить его дальнейшие намерения, надеясь, что его мысли, отягощённые съеденным, потекли по другому, более спокойному руслу. И опять услышал пресловутое «strike». «Таблетку будешь?» «Да».

Последнюю таблетку я «скормил» Джоржу где-то за час до посадки. И вот, за пятнадцать минут до прибытия в Хитроу, я снова прощупываю обстановку, предваряя вопрос увещеваниями — «вот и всё, теперь ты дома, сейчас увидишь родителей, самое худшее позади». А в ответ упрямое: «I will strike…» А, чтоб тебя… Зову стюарда и знакомлю с обстановкой. Тот просит меня остаться на месте после приземления и дождаться вместе с подопечным прибытия офицера безопасности аэропорта.

Посадка. Высадка пассажиров. Ожидание офицера безопасности. К его появлению, (а это молодая толстая негритянка) я уже никакой. От физической усталости и моральных треволнений остатки «базового английского» упорхнули от меня и растворились в родном тумане. На вопросы офицера неожиданно внятно ответил мой друг. Я думаю, что, если бы ему в голову пришло поменяться ролями и выставить себя сопровождающим, а меня душевнобольным, это бы удалось. Но парень оказался простодушным и объяснил всё, как есть. Я подтвердил его объяснение сопроводительными документами, и нас под конвоем провели в зал ожидания.

А там нас уже встречала разноплемённая семья и семейный врач с гордо вскинутой над головою табличкой — ДОКТОР РОБЕРТС. Я сначала не понял, почему у Джоржа-Питера Болина, чистого англосакса, так много «цветных» встречающих. А потом дошло. Помимо англосаксонских родителей и родственников: водитель — нигериец, садовник — индус, горничные — малайки. Клан. Увидев нас, они загалдели, парня сразу окружила толпа «интернационалистов», а мне досталось внимание доктора Робертс. Моего пробудившегося английского хватило на то, чтобы обрисовать перипетии полёта, и я передал милой доктор Робертс выписной эпикриз. Затем подошла заплаканная мать, прильнула к моей груди и благодарила, благодарила… Доктор Робертс спросила, устроен ли я в Лондоне. Я ответил, что у меня есть ваучер на поселение в гостиницу. После моего ответа обстановка моментально переменилась. Вместо радушных улыбок я вдруг увидел равнодушные затылки. Исчезла в толпе и только что льнувшая ко мне мать. Я перестал для них существовать, для этих порождений тумана с их рыбьей кровью. И побрёл, уныло огибая щебечущую братию, в направлении аэропортовской «справки». Но, тем не менее, я был в Лондоне и был свободен.

К своей довольно приличной гостинице я добрался легко. Отдохнув пару часов, направил стопы в сторону Британского Музея с вожделенными мумиями.

Вот он Греческий зал, заслугами лорда Элджина набитый под завязку фрагментами Парфенона. Внимание, снимаю! Древняя Вавилония, представленная огромными рельефами человекобыков. На плёнку, пожалуйста. А вот и милые моему сердцу мумии. Мотор! Снято! Всё. Меня покинул зуд хронической неудовлетворённости.

Посещение Лондона продолжилось, но уже без заветной цели, так, лениво. Побывал в Бедламе — бывшей лондонской достопримечательности, больнице при церкви Марии из Вифлеема, (отсюда и «Бедлам», английское произношение названия Бейт Лехем) где впервые в Европе ещё в 1547 году начали ухаживать за душевнобольными. За вход в больницу с лондонcких обывателей брали плату, и лицезрение поведения сумасшедших было зрелищем, соперничающим по популярности со знаменитым театром «Глобус». На взимаемую плату и содержались постояльцы приюта. Сейчас в этом здании Военный Музей Империи с поражающей экспозицией военной техники прошлых времён.

На Трафальгарской площади наблюдал за спасательной операцией — ввиду запруженности, для эвакуации почувствовавшего себя плохо человека был вызван вертолёт, который сел на самой площади, на потеху толпе и в усладу мне, снявшему редкие кадры.

Зашёл ненароком в какой-то паб, попробовать пивка, а заодно и расспросить про расположение Портобелло Роуд, места сосредоточения лондонских старьёвщиков и антикваров. После заказа я обратился к бармену с вопросом о Портобелло. Тот подозвал одного из завсегдатаев, плотного бородатого старикашку в тёмно-синем костюме, попивавшего в сторонке эль в компании своей сухой, седой и строгой жены. Тот, обрадованный возможностью покинуть супружницу на законных основаниях, пересел ко мне за стойку и очень тщательно стал описывать пути прибытия к Портобелло Роуд из разных точек Лондона. Карты в моём путеводителе не хватило, лондонец чертил её прямо на стойке, отмечая вехи высушенными за мой счёт пивными стаканами. Урок лондонской географии продлился минут сорок, и всё это время мой визави удерживал меня за рукав, пресекая все попытки смыться. Наконец я уверил его, что всё понял и не потеряюсь в Лондоне, по крайней мере, год после его объяснений. Выхватив свой путеводитель, я выскочил из паба. Уже на улице услышал стук в окно. Мойщик окон из бара делал мне знаки подождать. Я в недоумении остановился. Мужчина вышел ко мне и спросил, правильно ли он понял, что я ищу Портобелло Роуд. Я ответил утвердительно и нарвался на пятнадцатиминутное объяснение, как доехать туда просто и удобно, не обращая внимания на сумасшедшие маршруты «вздорного старикана». Моё ощущение, что Бедлам рановато произвели в музей, он бы ещё пригодился в своей исконной сути.

Ночь, день и вечер были суматошными, я был уставшим. В гостинице, перед сном, перемотал кассету с записями Британского Музея на начало, но просмотреть у меня нe хватило сил, и я заснул.

Утром с возрождённым энтузиазмом я окунулся в Лондон. Снимал везде, где был и всё, что мог. Кенсингтон и Гайд Парки, Букингем Палас, Оксфорд стрит, ту же Портобелло Роуд, до которой, как оказалось, из моей гостиницы можно было докинуть камень… И только к вечеру понял, что записи этого дня уложил на Британский Музей и на моих вожделенных мумий.

Назавтра я покидал Лондон с тем же чувством лёгкой досады и с твёрдой уверенностью, что Судьба позаботится и даст мне ещё один шанс запечатлеть мумии, с которыми у меня уже установилась незримая, но прочная связь.

И вот, по прошествии нескольких лет, меня ждёт новая командировка в тот же Лондон. Задача сходная, но объект другой.

Мумии, ждите!

А вы, пожелайте мне удачи.

Примечание

*cannabis — конопля

19/02/ 2009