Бытует мнение, что перед смертью в сознании человека проходит вся его жизнь. Как в кинематографе, только с бешенным ускорением. В самом деле… Лента закрутилась, замелькали полузабытые и совсем забытые кадры, неожиданно стала и снова пошла, на этот раз медленно, плавно.
ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО
«И я заплакал: «Пролей мне в сердце хоть каплю вечной истины.»
М. Шагал «Моя жизнь»
Они вошли в зал и сели на свои места за минуту, как погас свет. В оркестровой яме взметнулась дирижерская палочка, и с первыми звуками увертюры ему стало плохо. Очень плохо. Невидимое, коварное чудовище, которое давно затаилось в его груди и с которым он постоянно ведет изнурительную войну, собралось, кажется, перейти в решительную атаку. Накануне, почувствовав, как никогда раньше, неодолимое желание в очередной раз увидеть этот балет, он стал просить, умолять Злого Гения (так он мысленно называл своего врага) заключить короткое перемирие, всего лишь на один спектакль. Злой Гений согласился — и обманул. Какая низость!
Уже много лет, как между ними установились необъяснимые, ирреальные отношения. Иногда им удавалось договориться, и на короткое время он оживал, набирался сил, чтобы потом снова растратить их в этой мучительной войне. Вот и сегодня, договорившись, он спокойно пошел с театр и оказался захваченным врасплох.
Инстинктивно почувствовал, что компромиссов больше не будет.
Рядом сидела его возлюбленная в темном вечернем платье. Ничего не подозревая, она увлеченно смотрела на сцену. (Между тем, покинув надоевший ему бал, Принц отправился в лес на охоту).
«Смерть — горе не для умерших, а для живых», — вспомнил он изречение древних. Проклятая неизбежность! Он старательно скрывал от возлюбленной свою беду, и теперь она обернется для нее… Страшно представить! И все-таки, последнее, что обязан сделать, это досмотреть спектакль до конца. Тому есть важная причина.
Бытует мнение, что перед смертью в сознании человека проходит вся его жизнь. Как в кинематографе, только с бешенным ускорением. В самом деле… Лента закрутилась, замелькали полузабытые и совсем забытые кадры, неожиданно стала и снова пошла, на этот раз медленно, плавно.
…Край лесов и озер. По озерной глади медленно плывут лебеди. Его влекло сюда каждое лето. Если когда-то и происходили события «Лебединого озера», то, конечно, в этих краях. Здесь, в один из ранних часов яркого солнечного дня он впервые увидел ее. Каждый день их короткого отпуска начинался у этого озера.
— Надо же, — изумлялись они, — мы родились, выросли и живем в одном городе, а встретились здесь и сейчас…
У озера он подарил ей янтарное ожерелье, которое приглянулось ему на сельской ярмарке. Его продавала бабка, из тех, что живут в избушках на курьих ножках, каких много в этих окрестных лесах.
— Сколько просишь за него, старая? — спросил он
— У тебя ничего не прошу, бери так…
Он удивленно поднял глаза.
— Я загадала и выпало, что ожерелье это должно принадлежать семнадцатому человеку, который подойдет ко мне. У всех остальных я запрашивала такие цены, что они тут же убегали, да и не продала бы им ни за какие деньги. Ты семнадцатый, бери так…
Он все еще не мог произнести ни слова.
— Чего медлишь? Ему цены нет. Это знак…
— …добра или зла? — кровь застучала в висках.
— Это знак дня, от которого зависит счастье. Мне он уже не понадобится.
— Ничего не понимаю…
Она смотрела ему в лицо, и взгляд ее проходил сквозь него.
— Семнадцать, — бормотала она, — роковое число. Старые ведуны знали его коварный норов и старались не связываться с ним. Еще бы! Коли все спокойно, оно не тронет. Оступишься — истерзает душу сомнениями, попадешь в беду — вся жизнь не той дорогой пойти может. Тебе вот не повезло, но не виновата я, что аккурат ты попался в семнадцатые.
— Что же будет? — оцепенело спросил он
— Я вижу тот день, но что он собой принесет… — она запнулась на полуслове
— Не молчи, старая. Что это за день? Что должно случиться в этот день? Не молчи!
— Не требуй от меня слишком многого. Мне дано видеть и знать, но если до конца не уверена, не предсказываю. Я всего лишь одна из смертных. Он взял ожерелье и отошел. Через минуту все это показалось ему сном, далеким и призрачным. Но ожерелье — вот оно, в его руках. Он бросился к тому месту, где только что стояла колдунья, но ее уже не было, и места того не было.
О, это было необыкновенное ожерелье. Оно светилось, будто в его горошинах притаились крупицы солнца. И если задержать взгляд, начинает казаться, что ожерелье впитывает твои мысли и чувства.
В городе у него была подруга. Кажущаяся любовь быстро иссякла. Осталась привычка. Собрались вместе сюда приехать, да не сложилось, чему он был даже рад. У нее же был муж, но за внешним благополучием скрывалась удручающая пресность. Здесь, увидев друг друга, почувствовали — это судьба.
Прошлое было отвергнуто. Вернувшись в город, они стали жить вместе. И каждый год в один и тот же день (тот самый!), в один и тот же час (тот самый!), они, не сговариваясь, приезжали сюда и находили друг друга на том самом месте, у того самого озера. И на ней было ожерелье. Она надевала его раз в году, в тот самый день.
Бывало, им удавалось вырваться сюда совсем на короткое время. Но что значила вечность по сравнению с ним?
— Если верно, что браки заключаются на небесах, — говорила она, — то любовь рождается не земле. Оказывается, между браком и любовью бывает, порой, так же далеко, как между небом и землей. Я самая счастливая на свете, потому что люблю тебя.
— В браке все законно и правильно, — говорил он, — но не могу отделаться от мысли, что бывая с ними, мы изменяли друг другу.
Однажды на берегу озера ему вспомнилась древняя легенда. Когда умирает подруга лебедя, он взмывает вверх, совершает долгие печальные круги, от которых ноет душа, затем камнем падает вниз и погибает. Абсолютный нравственный подвиг. Применительно к человеческому роду, доступный разве что исключительным личностям, таким, к примеру, как благородный, самоотверженный Принц из его любимого балета. И музыка — волшебное богатство красок — захлестнула его.
…Принц. Одетта. Любовь. Клятва Принца спасти любимую. Злой Гений. Его приманка — черный лебедь Одиллия. Внезапное увлечение ею Принца. Все забыто — клятва, долг. Одетта обречена.
…Наваждение прошло. Одиллия отвергнута. Злой Гений повержен. Одетта и ее подруги спасены. Принц и Одетта в упоении любовью наслаждаются свободой, жизнью.
Он знал этот балет наизусть, не пропускал ни одного спектакля, пока однажды, будто впервые услышал, да нет же, конечно, не впервые, но как это не могло заставить задуматься раньше? Он вслушивался снова и снова — прекрасный, светлый мир чувств, исподволь пронизывался идущей от сердца болью. Но почему так, ведь все ведет к счастливой развязке. Не покоится ли в глубинах этой неземной музыки некая тайна, и то, что показывают на сцене, призвано скрыть ее, не дать прорваться. Его объяло жгучее желание найти разгадку. Желание, от которого не спрятаться, не убежать.
…Лента дрогнула и остановилась. В оркестре зазвучали последние аккорды, но и на этот раз тайна осталась тайной.
Тем временем Злой Гений почти полностью перекрыл ему воздух. Задыхающийся, он успел наклониться к своей возлюбленной и прошептать
— Будь со мной до конца… Только ты…
* * *
Он очнулся на широком ложе. Впереди что-то блестело и резало глаза. Конечно, это озеро на рассвете, когда первые лучи забавляются в легких всплесках шелковистой воды. Вокруг неслышно мелькали белые лебеди.
Он почувствовал мягкое теплое прикосновение — ее руки, которые узнал бы и через тысячу лет. Какое блаженство! Ее руки и вновь зазвучавшая в нем волшебная музыка.
Но почему он снова погружается во тьму, будто кто-то упрямо закутывает его в черную мантию. Значит, его коварный враг все еще здесь.
Звуки нарастали. Привычная гармония исчезла. Мелодия стала болезненно изломанной, она не выдерживала напора разбушевавшейся стихии. Деревья выворачивало с корнем, угрожающе сверкали молнии. В свете одной из них он увидел… нет, он не мог ошибиться, над ним витал его Злой Гений. Он очень походил на своего сценического тезку, только черты его были тоньше и острее, и на лице отвратительная гримаса.
— Нас разъединили, злобно кричал он, — меня изъяли из тебя. Я обречен исчезнуть, уйти в небытие, но клянусь, ты уйдешь вместе со мной. Я еще кое-что умею.
Злой Гений медленно опускался над ним. Это конец, леденея, подумала она, глядя, как ее возлюбленный лихорадочно ловит ртом воздух. Сколько дней, сколько ночей длится этот кошмар. Потеряла счет. Неужели это расплата за мгновения счастья?
Злой Гений все ближе. Теперь он кружил над ними обоими. Внезапно она ощутила, будто приторно-сладостная истома затопила ее, лишь тоненькими змейками извивались мысли.
…Ты мечтала о счастье, а обрела участь сиделки. Сама видишь — ничем уже не помочь. Ты молода и соблазнительна — не губи себя. В мире столько солнца, свежего воздуха, полевых цветов…Беги! Спасайся! Забудь все!
А ее возлюбленный судорожно метался, пытаясь увернуться от зловеще растопыренных крыльев своего врага. В отчаянии протянул он руку к ней, своей единственной женщине. Сейчас она подарит ему немножечко жизни, и он все выдержит. Рука попала в пустоту… Раздался мерзкий, торжествующий хохот Злого Гения и чей-то пронзительный вопль
— Петр Ильич!!
Мозг расплавляется. Таинственная сила подхватила и увлекла его сквозь фантастически сместившееся время.
Он оказался в небольшой, обставленной старинной мебелью комнате. У рояля — высокий худощавый, слегка сутулый мужчина. В усталых глазах — доброта и печаль. Так это же сам…
— Петр Ильич! Петр Ильич! — хотел крикнуть, но не смог произнести ни слова.
Его охватил восторг. Неспроста он здесь очутился. Пусть на исходе жизни, но ему откроется тайна. И откроет ее сам Петр Ильич! Нет, судьба не совсем беспощадна к нему.
Где-то заиграл невидимый мощный оркестр. Человек у рояля резко поднялся и стал неуловимо дирижировать.
— Помогите мне, — шептал Петр Ильич, — желайте. Неистово желайте найти разгадку, это не даст вам расслабиться, и мы выиграем решающие минуты. Тогда вы узнаете все, я обещаю.
Кажется, прошла вечность, когда оркестр так же внезапно умолк. Петр Ильич облегчено вздохнул.
— Миновало. С бедой, что мучила вас всю жизнь, покончено. Навсегда. Итак, знайте. У меня все было иначе. Я любил Принца до боли в душе, но я убил его. Я сделал так, что после всех перипетий воды озера навсегда поглотили его. Кто дал себя обмануть, кто открыл в себе пусть крошечную лазейку Злому Гению, кто изменил любви и святому долгу пусть раз, пусть невольно, случайно или как там еще, тот навсегда лишил себя счастья. А без счастья не было у Принца жизни, и я убил его. Я знал, чем это обернется для Одетты, но не мог иначе. Зачем потомки его воскресили? Зачем ему выдано отпущение грехов? Зачем поступили вопреки моему убеждению?
* * *
Его разбудили первые лучи солнца — он лежал и смотрел на блестящую поверхность озера. Над ним стоял Петр Ильич — высокий, худощавый, слегка сутулый, в усталых глазах — доброта и печаль.
— Вы держались молодцом, — произнес он.
Помолчал немного и продолжал
— Представляете, вчера вечером мне безумно захотелось помузицировать. Самому удивительно — годами не прикасался к роялю. Я играл, играл, вокруг не было ничего, кроме музыки, как вдруг… вдруг меня срочно вызывают к вам. Пока я с вами возился, во мне все время звучала эта музыка.
— Знаю. Это было «Лебединое озеро».
Петр Ильич удивленно посмотрел на него
— Но откуда? — и сразу осекся.
— Мне открылась тайна.
Петр Илич заговорщицки приложил палец к губам.
— Живите долго, — сказал и быстро удалился.
Он остался один. С проклятьем покончено. Тайна постигнута. Все хорошо. Все ли? Он не успел додумать, как волны озера заволновались и замерли. Он улыбнулся. Озеро? Перед ним всего лишь широкая стеклянная дверь напротив большого окна. Когда солнце проникает через окно и откладывает свои блики на дверь, она блестит, как зеркальная озерная гладь. И лебеди, что почему-то смущенно сейчас отворачиваются, вовсе не лебеди, а те, кто помогает вернуть ему дыхание и силу.
А озеро снова заволновалось, и появилась она. Прошла к его изголовью и села без единого слова.
Вернулась, вернулась его возлюбленная, его самая желанная женщина! Теперь действительно все хорошо. А сердце стучало, стучало, пыталось достучаться, докричаться, дозваться… Вихрем ворвалась в него мучительно знакомая музыка и слова, рожденные глубокой внутренней болью: «Кто дал себя обмануть, кто открыл в себе пусть крошечную лазейку Злому Гению, кто изменил любви и святому долгу пусть раз, пусть невольно, случайно…». Значит, существует вина без искупления? Но озеро, лебеди, те встречи и те слова, — можно ли вытравить?
Диалог с самим собой продолжался.
— Придется…
— Зачем же лгать самому себе? Знаешь ведь, что не получится.
— Тем горше. Она изменила всему, что было между нами, предала в ситуации, когда от любви зависела жизнь.
— Загляни в себя. Можешь ли присягнуть, что твой запас прочности бесконечен?
— Если честно, не уверен.
— Спасибо за честность. В обыденности мы не замечаем многих парадоксальных вещей. Лжец не прощает тому, кто его обманул, гулена — кто наставил ему рога, вор — кто его обокрал. Приятно, знаешь ли, тому же лжецу, гулене, вору стать в позу благородного негодования.
— Понял, куда клонишь. Не собираюсь гадать, что было бы, если бы мы с ней поменялись местами. Знаю другое. Из тысячи потенциальных убийц судят только того, кто убил. В ту страшную ночь моя рука попала в пустоту. Моя!
— Поистине страшно, когда потерпевший еще и судья.
— Разве пережитые страдания не дают этого права?
— Дают, если страдания ощищают душу. С чистой душой легче понять…
— Понять — значит простить. Не так ли? Наслышан. Но и Принц не был прощен своим творцом.
Внезапно он почувствовал, что кто-то чутко его подслушивает. Ожерелье! На ней ожерелье, которое надевает раз в году. Сегодня, стало быть, тот самый день!
«Ожерелье, — вспомнил он, — знак дня, от которого зависит счастье. Я вижу тот день, но что он собой принесет… Я всего лишь одна из смертных, если не уверена не предсказываю…»
— Бессмертный Петр Ильич тоже один из смертных…
— Господи! Жизнь приоткрыла мне одну из своих бесчисленных граней, и что? Снова мучительные поиски ответа и боязнь оступиться. Ах да, я же попался в семнадцатые, но только ли в этом все дело? Человек всегда найдет себе оправдание, так уж он устроен. Истиной владеешь Один Ты, но ведь Ты не поделишься своими секретами.
Солнце нехотя сползало с неба. Озеро медленно темнело, а она все сидела. Ждала.
