СЕМЬ ИСКУССТВ

А вам известно, что, воспевающий сверх-литературу от Светланы Алексиевич Дмитрий Быков писал о поклонниках Довлатова, которого в то время читал в русскоязычном мире, что называется, «и академик и его уборщица»? Быков укорял таковых читателей в тяге к бульварной литературе и дурновкусии в ее отборе. Читать Довлатова по Быкову — это есть прерогатива вульгарного быдла, которому недоступно высшие образцы изящной словесности.

Соня Тучинская

СЛОМАННЫЙ КОМПАС, ИЛИ ПОЧЕМУ САРТР ОТКАЗАЛСЯ ОТ НОБЕЛЕВКИ ПО ЛИТЕРАТУРЕ…

Спрашивается, зачем писать обо всей этой дребедени в те дни, когда ополоумевший мир толкает Израиль на то, чтобы выпустить на свободу сотни двуногих садистов и убийц, два года назад сжигавших заживо ребятишек в южных кибуцах Израиля.

Просто, наверное, хочется отвлечься на какую-то ерунду от этого неотступно преследующего тебя ужаса, забыться ненадолго в разговорах о чем-то анекдотическом или малозначительном – о литературной премии Комитета им. Нобеля, к примеру.

Присуждают ее ежегодно 10 октября, а награждения лауреатов и общая гулянка со всеми остальными лауреатами — два месяца спустя.

Помнится, что, когда мы бродили по Городской Ратуше Стокгольма, нам не терпелось попасть в ее знаменитый Голубой Зал, где каждый год 10 декабря в день смерти Альфреда Нобеля проводится грандиозный Нобелевский Банкет. «Самая дорогая вечеринка Швеции», — как его здесь называют.

Голубой Зал, заполненный украшенными столами, за которыми пируют гости — участники Нобелевского Банкета, меняется до неузнаваемости. Банкет начинается на первом этаже в Голубом зале 10 декабря ровно в 19:10, с первыми звуками самого большого в стране органа. Шведский король ведет под руку женщину — Нобелевскую лауреатку (а если их несколько?), а коли таковой не окажется — жену Нобелевского лауреата по физике (а что, если он холост или у него жена мужеского пола?). Первым произносится тост за Его Величество, вторым — в память Альфреда Нобеля. Меню банкета хранится в строжайшей тайне. Разрабатывают меню повара ресторанчика при Ратуше. Зал, где расставлены столы, украшается 23 тысячами цветов, присылаемых из Сан-Ремо. Посуда ручной работы. На салфетках и скатертях выткан портрет Нобеля. Обязательный десерт — мороженое. Это главный сюрприз банкета: никто не знает, какого сорта оно будет на этот раз. После 10 декабря все блюда нобелевского меню можно заказать в том самом ресторанчике при Ратуше. А мы попали туда в октябре. Поэтому нам достался нобелевский обед по меню предыдущего года. Стоил он тогда, лет десять назад, вполне доступные для западного туриста 200 долларов. Медаль нобелевского лауреата подается здесь в виде шоколадки, обернутой в золотую фольгу.

Так вот, нынче ее присудили венгерскому писателю Ласло Краснахоркаи. Я его не читала, и вы, наверное, тоже. Хотя знаю, что его роман «Сатанинское танго», в этом году покоривший коллективное бессознательное Нобелевского Комитета, среди прочих языков, переведен и на русский.

То, что наградили венгра, вначале обрадовало и удивило одновременно, и нетрудно догадаться почему. Ведь Венгрия дерзко не подчиняется обязательной для всех стран ЕС повесточке по очень многим вопросам, а главное, в оценке сакральной для «всего прогрессивного человечества» темы русско-украинской войны… А значит, есть шанс, что премию наконец дали, не следуя инструкциям Нового Обкома, а именно по литературным заслугам. Попросту отыскав среди бесчисленного числа номинантов, того самого единственного и неповторимого, с небывалым художническим даром, ну, скажем, наподобие Габриеля Маркеса, литературного нобелиата далекого 1982-го года.

В допущении такого сценария мною была проявлена непростительная наивность. А обусловлена она была предварительным незнанием того факта, что венгр-лауреат с невыговариваемой фамилией, которого второпях уже окрестили «внуком Гоголя и Кафки»,  как человек от природы предприимчивый и дальновидный, делал публичные признания, которые не могли не прийтись ко двору Нобелевского Комитета. Ему, Комитету, (ака — Конторе), понравились его недавние высказывания в адрес русских, Сороса и его родной Венгрии. Правительство своей страны он называет «режимом Орбана» и «психушкой», деятельность Сороса кажется ему необычайно благотворной для человечества в целом и Венгрии, в частности. В отношении же Путина он неоднократно выражал пожелание, чтобы он навсегда покинул нашу планету. А еще, прогуливаясь по набережной итальянского Триеста (писатель давно не живёт в Венгрии) и глядя на пришвартованные яхты, которые якобы принадлежат россиянам, он плюёт в них. И публично признаётся, что ему от этого становится легче.

Правда, в иные времена, «внук» восхищался Толстым и Достоевским. «Не будь их, мне бы и в голову не пришло стать писателем. Свой первый роман „Сатанинское танго“ я написал под сильным воздействием обоих. Под их влиянием прошли мои молодые годы», — рассказывал он в 2013 году в одном из своих интервью.

В своё время французский писатель Жан-Поль Сартр отказался от этой награды, потому что был уверен — её вручают только тем, кто исповедует «правильные взгляды». Похоже, что Ласло Краснахоркаи сумел доказать Нобелевскому Комитету, что взгляды у него — таки да — правильные.

Не уверена, что узнав обо этом, кому бы то ни было захочется припасть к продуктам творчества ушлого «внука». Но тем, кого еще одолевают сомнения, «читать иль не читать», вот вам пробное из его награжденной Нобелем нетленки «Сатанинское танго». К этому добавим, что по слухам, фирменный стиль Ласло Краснахоркаи определяется «как — поток сознания из очень длинных предложений, не разделенный на абзацы массив текста, что делает чтение его книг непростым, но увлекательным занятием.»:

А так ли это, проверьте себя сами. For your reading pleasure, что называется:

«…“Отправлюсь на юг, — уставясь на дождь, сказал Футаки. — Там хотя бы зима короче. Возьму хутор в аренду, поблизости от какого-нибудь цветущего города, и буду целыми днями парить ноги в тазу…” Капли дождя тихо скатывались по обеим сторонам стекла — внутри от верхней щели шириною в палец вода текла вниз до стыка рамы и подоконника, затем, найдя желобок, доходила до его края, откуда, опять разделяясь на капли, падала на колени Футаки, который даже и не заметил — ибо вернуться оттуда, куда унесли его мысли, было не так-то просто, — как постепенно у него отсырела промежность. “Или устроюсь на шоколадную фабрику ночным сторожем… а может, вахтером в женское общежитие… И постараюсь забыть обо всем… Парить ноги по вечерам в тазу, бить баклуши и смотреть, как проходит гребаная эта жизнь…” Дождь, до этого тихий, теперь превратился в ливень, и землю, захлебывавшуюся и раньше, залил настоящий потоп, прокладывающий себе узкие извилистые канавы к низинным участкам, и хотя сквозь стекло уже невозможно было ничего разглядеть, Футаки не отворачивался от окна, изучая изъеденную древоточцами раму, из которой давно уже выпала гипсовая замазка. Но вот на стекле неожиданно появилось размытое пятно, превратившееся вскоре в очертания человеческого лица, хотя понять, кому оно принадлежало, было невозможно, пока не прорисовалась пара испуганных глаз; только тут он узнал “собственную истасканную личину”, узнал с болью и изумлением, ибо понял: точно так же размоет его черты время, как они расплываются перед ним на стекле; в этом образе отражалась сейчас какая-то новая, незнакомая обездоленность, в которой наслаивались друг на друга стыд, гордыня и страх. Неожиданно он опять ощутил во рту кисловатый привкус, ему вспомнились утренний колокольный звон, стакан с водой, кровать, сухая ветка акации, холодный каменный пол на кухне, и он с горечью скривил рот. “Ноги парить в тазу!.. Дурачина!.. Да ведь я и сегодня их каждый день парю…”

Ну, как? Чем пахнет? Гоголем или Кафкой? А ностальгического ничего не почуялось вам в этом сногсшибательном отрывке? А мне, прям сходу: «понюхал старик Ромуальдыч свою портянку, и аж заколдобился». Правда, про «постепенно отсыревающую промежность» старика Ильф с Петровым не додумались. А зря, могли бы тоже претендовать на чуть не миллион зеленых от ведающей лит-премиями Конторы.

Кстати, вот что говорит о себе сам Ласло Краснахоркаи, названный «внук Гоголя и Кафки»:

«Когда я не читаю Кафку, я думаю о Кафке. Когда я не думаю о Кафке, я скучаю по мыслям о нём. Если я не думал о нем какое-то время, я достаю его и читаю снова. Вот как это работает».

С Гоголем, однако, у него на сегодня не обнаружилось такой обсессивно-кровной по своей неразлучности связи. Видимо, нынче вести свою писательскую родословную от Кафки — и престижней и уместней. Надо же, ну до чего смышлёным прозорливцем оказался новый лауреат. Ведь и вправду, на всякий случай, никогда не стоит забывать, что Гоголь-то сам писал «на языке Пушкина», и самым имперско-коллониальным образом призывал к этому же своих украинских собратьев по перу, включая, страшно сказать, Тараса, понимаете ли, нашего Шевченко…

Тот факт, что «правильные» (на сегодня) политические преференции авторов, представленных на литературного Нобеля, имеют важнейшее воздействие на решение постыдно ангажированного Комитета по ее присуждению, после всего сказанного не может вызывать сомнение, не правда ли? В особенности, если держать в голове детали присуждения этой премии Светлане Алексеивич в 2015-ом.

Тут, пожалуй, можно не тушуясь говорить о прямых практических целях награждения обоих лауреатов.

Нобель Ласло Краснахоркаи, страстного поклонника глобалиста Сороса и ненавистника непокорного сына европейского мейнстрима, Орбана, – это готовые новостные заготовки на следующий, 2026-ой год: «Венгр — Нобелевский лауреат по литературе 2025-го года — во весь голос выступил против опасных инициатив Орбана по дискредитации Сороса». Согласитесь, что это неплохой ход, с учетом, что 2026-ой уже объявлен в Венгрии годом «революции против Сороса».

Точно на этот же манер нобелиатом в 2015-ом назначили откровенно бесталанную белоруску Светлану Алексиевич, исключительно для того, чтобы «подхлестнуть прозападные протесты в Белоруссии» того времени.

Ведь она, еще до вручения ей премии, за 10 лет проживания в европах без счету раздавала интервью с «правильным», то бишь, — анти-российским, анти-лукашенковским, и про-украинским нарративом.

Вообще говоря, я обычно жду, когда шедевр очередного нобелиата прочтет до меня писатель и социальный мыслитель Александр Мелихов, метко окрестивший Контору по присуждению литературного Нобеля «Фабрикой фальшивого золота». Каждый год он не ленится прочитывать награжденную книгу, чтобы опубликовать свой очередной обзор, читать который нередко увлекательней, чем породивший его оригинал.

Вот вам из Мелихова:

«…Результат оказывается примерно таким же, как при награждении ленинской премией: в основном награждаются нужные люди («нужность» у каждой премии в каждый исторический миг своя), разбавленные знаменитостями, чьим именем премия поддерживает свой авторитет, заодно разрушая шкалу ценностей, протаскивая свои конъюнктурные креатуры в один ряд с истинными классиками, Елинек в один ряд с Гамсуном и Памука в один ряд с Киплингом…»

Ну, имена Елинек и Памука нам (мне) ничего не говорят, а вот то, что десять лет назад в один ряд с Буниным и Бродским поставили вызывающе недаровитую русскоязычную дамочку, которую и писателем-то язык не подымается назвать, мы знаем наверняка.

В 2015-ом ее «назначили» «писателем года» всего подлунного мира «за полифонические сочинения, памятник страданиям и отваге в наше время».

«Памятник страданиям и отваге» в формате рассказов очевидцев — наличeствует, а вот даже отголосков того, что называется литературой, тем более, полифонического свойства, нет как нет. То есть, буквально, ни одного полноценного литературного произведения за именем Светланы Алексиевич не числится. Она — собирательница документальных свидетельства, разбавленных по ходу дела ее комментариями. К вящему позору присудителей литературных Нобелей, она даже не сумела воспроизвести уникальных речевых характеристик героев ее бесчисленных интервью, что неотвратимо обезличивает их индивидуальность в глазах читателя. А там, где ее авторских ремарок, до скуки банальных и до обыденности расхожих, погуще, там текст становится решительно нечитабельным, то есть, косноязычным.

Напрашивается вопрос, а как насчет «Архипелаг Гулаг», — литература это или нет? Ведь и три эти тома написаны по свидетельствам очевидцев — сидельников Гулага. А вот пример покруче — Юлий Марголин — «Путешествие в страну ЗК». Документальная повесть. Единожды прочтя, не забудешь до конца жизни. Да, это литература, причем, высочайшего класса… Ладно, подобные разговоры уведут нас слишком далеко от нобелевки по литературе.

Возможно, за свои книги Светлана Алексиевич честно заслужила устную благодарность администрации хорошего краеведческого музея, где и должны по праву храниться ее «сборники». А если говорить о премии — то Премию Мира, как Обама и Арафат, а никак не литературную. Может быть, чиновники от нобелевки что-то перепутали? Впрочем, тому, кто читал соответствующие литобзоры Александра Мелихова, ясно, что ничего они не перепутали.

Я сама стараюсь их не пропускать. Чем коряво объяснять, почему в наше время не надо читать нобелевских лауреатов по литературе, лучше опять дать слово Мелихову:

«Сегодня Нобелевская премия лишь дискредитирует писателей, заставляет выискивать конъюнктурные мотивы, по которым оказались избранными именно они: что это — кость, брошенная феминисткам? Или какому-то меньшинству? Правым, живущим под властью левых, или левым, живущим под властью правых? Либералам в коммунистическом окружении или коммунистам — в либеральном? Традиционалистам, борющимся с модернизаторами, или модернизаторам, борющимся с традиционалистами? Тогда как подлинное искусство, наоборот, заставляет забыть обо всей этой дребедени…» .

Там еще много чего интересного у Мелихова в его обзорах. Если вы их прочтете, то и для вас станет очевидным, что опуститься до награждения своей медалькой идеологически выдержанной домохозяйки из Белоруссии — это еще не худшее, на что способна премия им. Нобеля по литературе.

Однако, обожаемый мной по сию пору (ничего не могу с собой поделать) Дмитрий Быков некогда так отозвался по поводу присуждения Нобелевской премии Светлане Алексиевич:

«Тут надо давать правду, как она есть. И в этом смысле сверх литература – литература, которая состоит из вот этих кровоточащих действительно содранной кожи и людских свидетельств – она требует от писателя огромного мужества и очень большого смирения. Абсолютно убрать собственный голос и дать говорить истории. В этом смысле вклад Алексиевич очень серьезен».

А вам известно, что, воспевающий сверх-литературу от Светланы Алексиевич Дмитрий Быков писал о поклонниках Довлатова, которого в то время читал в русскоязычном мире, что называется, «и академик и его уборщица»? Быков укорял таковых читателей в тяге к бульварной литературе и дурновкусии в ее отборе. Читать Довлатова по Быкову — это есть прерогатива вульгарного быдла, которому недоступно высшие образцы изящной словесности.

Короче, Быков пошел неверной дорогой Толстого, который в своем знаменитом эссе выразил презрение к многочисленным поклонникам творчества Шекспира и пытался им разъяснить, почему их кумир этого не достоин. Но на этом граф не остановился, а начал воспевать своего земляка, яснополянского крестьянского писателя Семенова, ставя его выше себя, Шекспира, и прочих гомеров, и призывая профессиональных литераторов учиться у Семенова, как нужно писать.

В отличие от неподдельно искреннего Толстого, утонченный эстет Быков лукавит. Во что бы то ни стало хочет идти в ногу с либеральной тусовкой, и потому не может признать, что «Нобелевка» постепенно превращается в аналог Евровидения – «по инерции еще много шума, но победители с каждым годом все более кончиты».

Можно ли хоть сколько-нибудь после этого доверять Дмитрию Львовичу? Он ангажирован покруче, чем Комитет им. Нобеля. Любить литератора Довлатова – фи, недостойно человека с мало-мальски развитым литературным вкусом. Награждать не литератора Светлану Алексиевич литературным Нобелем – выше всех похвал, грандиозно, гуманно и прочее…

Доступна ли Быкову вкупе с Нобелевским Комитетом мысль о том, что ни идеологические симпатии-антипатии художника, ни даже факт его мученической или трагической смерти, не должны влиять на оценку его творчества? Вот как сказал об этом Мелихов:

«Мотивы награждения премией могут быть у них только фальшивыми, если даже в силу стечения каких-то обстоятельств награжденным окажется настоящий классик.»

Цветаева, если вы помните, называла чернью тех, кто считает Гумилева великим поэтом за то, что его расстреляли, а Маяковского поэтом скверным за то, что он пошел на службу большевикам.

Понимаете, к чему я клоню? К тому, что в Нобелевском Комитете по литературе заседает та самая чернь. И если бы «внуку» с его «постепенно отсыревающей промежностью» случилось быть на другой стороне баррикад, не видать бы ему нобелевки, как своих ушей.

Ну, а что же, нам читателям остается делать?

А просто не дать сбить себя с того пути в прекрасном мире книг, который мы сами себе выбрали и проложили. А для этого ни в коем случае не надо пользоваться сломанным книжным компасом. Кто бы не пытался вложить его в ваши руки. Нобелевский ли Комитет, Дмитрий ли Быков.